Текст книги "Звезды в ладонях"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Олег Авраменко
ЗВЁЗДЫ В ЛАДОНЯХ

Посвящается Наталочке.

Пролог
Потерянное небо

С раннего детства я любил смотреть в ночное небо, густо усеянное множеством ярких звёзд. Их было свыше восьмидесяти тысяч, видимых невооружённым глазом, и около миллиона – заметных даже в слабенький телескоп. Они сплетались в затейливые узоры и превращали небосвод моей родной планеты в сверкающий ажурный купол, к которому так хотелось дотянуться рукой и зачерпнуть оттуда горсть мерцающих огоньков…

Звёзды казались мне такими близкими, такими доступными. Они завораживали меня, гипнотизировали, влекли к себе с необычайной силой. Глядя на них, я забывал обо всём земном и мыслями устремлялся вверх, к бескрайним космическим просторам. Я не понимал, как люди могут жить под таким потрясающим небом и не думать о звёздах, сияющих в вышине.

Но приходилось.

Приходилось жить, не думая об этом, ибо думать было мучительно больно. Думать – значило страдать, терзать себя напрасными надеждами и тешиться несбыточными мечтами. Думать – это ворошить трагическое прошлое, переживать за унылое настоящее и с тоской смотреть в безрадостное будущее. Гораздо легче было жить бездумно. Просто жить – и не смотреть в небо. Не видеть звёзд, которыми мы когда-то владели и которыми так бездарно распорядились. А в конечном итоге мы их потеряли. Потеряли навсегда, безвозвратно.

Звёзды снова стали чужими, далёкими, недосягаемыми. Они отвергли нас, и мы смирились с их приговором. Не сразу, не безропотно – но смирились. И вернулись к земным делам, стараясь не поднимать взгляд к небу.

Некогда могущественная человеческая цивилизация оказалась расколотой и рассеянной по Галактике. Среди ста миллиардов звёзд, как песчинки в океане, затерялись несколько десятков миров, оставленных в распоряжение людей. Миров, превращённых в огромные космические резервации для умирающего человечества.

К числу таких резерваций принадлежала и планета Махаварша. С санскрита её название переводилось как «Великая Страна», однако на самом деле она была просто большой тюрьмой. А я был одним из её узников…

Глава первая
Рашель

1

Земля неумолимо приближалась. Внизу проплыли продолговатые корпуса гидропонного комплекса, сверкнула на солнце извилистая лента реки и потянулись полосы свежей пашни. А впереди по курсу, у самой кромки горизонта, уже виднелись строения аэропорта.

Не дожидаясь предупреждения диспетчера, я выпустил шасси. С технической точки зрения это было совершенно бессмысленно, однако правила есть правила – их надо выполнять. Чиновникам из Управления по безопасности полётов не втолкуешь, что гружённый под завязку суборбитальный лайнер весом в двадцать тысяч тонн способен лишь стоятьна своих колёсах. Ну и ещё – медленно передвигаться по лётному полю. Но уж никак не садиться со скоростью пятисот километров в час. В том невероятном случае, если одновременно откажут антигравы лайнера и взлётно-посадочной полосы, ни одно шасси не спасёт от катастрофы. Слишком уж велика вертикальная составляющая импульса – скорости, умноженной на массу.

– Центр Управления – восемьсот тридцать второму, – послышался из динамика насыщенный женский альт. – Последняя проверка перед касанием. Доложите о состоянии бортовых систем.

– Все бортовые системы функционируют нормально, – отрапортовал я. – Расчётное время до касания – пятьдесят секунд. Подтвердите окончательную готовность полосы.

– Готовность подтверждаю. Мягкой посадки, восемьсот тридцать второй.

– Спасибо, Центр. Приземляюсь.

Достигнув границы лётного поля, лайнер с ощутимым толчком вошёл в область отрицательной гравитации и стремительно заскользил над ровным бетонным покрытием посадочной полосы.

– Есть касание! – произнёс я. – Начинаем торможение.

Заработали на полную мощность бортовые антигравы, отклонив суммарный вектор силы тяжести в противоположную от направления движения сторону. Теперь лайнер как бы взбирался в гору, быстро сбрасывая скорость, а его кинетическая энергия, преобразованная в потенциальную, поглощалась полем искусственного тяготения.

– Скорость четыреста километров в час, – сообщила диспетчер. – Триста… двести… сто пятьдесят… сто… семьдесят… пятьдесят… Последний километр пробега.

Я начал сбавлять мощность антигравов, замедляя торможение, а метров через пятьсот и вовсе отключил их. Инерции хватило ровно настолько, чтобы с черепашьей скоростью доползти до конца полосы и выехать на рулёжную дорожку.

Дальше от меня уже ничего не зависело. Наземная служба аэропорта перехватила контроль над лайнером и направила его к свободному грузовому терминалу.

– Отличная посадка, восемьсот тридцать второй, – сказала напоследок диспетчер. – Работать с вами одно удовольствие.

– Взаимно, Центр, – ответил я и протянул руку к контрольной панели. – Восемьсот тридцать второй связь закончил.

– Центр Управления связь закончил. Счастливо отдохнуть, Стефан.

– До встречи, Мадри.

Выключив переговорное устройство, я откинулся на спинку пилотского кресла и стал разминать затёкшие мышцы шеи. Мой напарник, Ахмад Раман, достал сигарету, торопливо раскурил её и сделал глубокую затяжку. На его смуглом лице было написано наслаждение. Во время полёта он воздерживался от курения, зато после посадки дымил как паровоз, с лихвой компенсируя полтора-два часа вынужденного «никотинового голодания».

– Знаешь, Стас, – задумчиво произнёс он, – я тебе не завидую. А порой мне тебя искренне жаль.

Я удивлённо взглянул на него:

– С какой стати?

Ахмад заметно смутился. По всему было видно, что эти слова вырвались у него непроизвольно, под влиянием импульса.

– Ты замечательный пилот, дружище, – неохотно ответил он. – Лучший из всех, кого я знаю. Может быть, лучший на всей планете. Другие ребята, с которыми я летал, были просто хорошими, знающими своё дело профессионалами. Ты же – пилот от Бога. Ты не работаешь в небе – ты им дышишь, ты им живёшь. Оно для тебя роднее и ближе земли.

Ахмад умолк и засмотрелся на тонкую, подрагивающую струйку сигаретного дыма. Ему явно не хотелось продолжать этот разговор.

Тем временем лайнер уже доставили на стоянку и теперь состыковывали с терминалом. Пора было собираться на выход.

– Ну и? – спросил я, вставая со своего места. – К чему ты ведёшь?

– Да к тому, что в нашем небе тебе слишком тесно. Ты похож на птицу, замкнутую в просторном вольере. Там вроде бы и летать можно, но всё равно – это неволя. Я же вижу, как жадно ты смотришь на звёзды, когда мы летим над стратосферой. Твои глаза прямо полыхают огнём. Иногда я боюсь… боюсь, что ты совершишь глупость.

Я молча надел лётный китель, старательно избегая встречаться взглядом с напарником. Его слова стали для меня неприятным сюрпризом. Очень неприятным и очень тревожным. Если эти рассуждения достигнут ушей начальства, если оно только заподозрит, какие мысли бродят в моей голове, пока лайнер несётся над планетой по баллистической траектории, то мои дни на суборбитальных маршрутах будут сочтены. Меня немедленно переведут от греха подальше на какую-нибудь тихоходную посудину, не поднимающуюся выше тридцати километров над уровнем моря, и я больше никогда не увижу звёзд во всём их многоцветном великолепии, больше никогда не почувствую себя хоть чуть-чуть, хоть самую малость – но всё же в космическом полёте…

Наверное, мои чувства были явственно написаны у меня на лице, потому что Ахмад добавил:

– Не переживай, Стас, я никому об этом не говорил. И не собираюсь говорить.

– Спасибо, – сказал я, застёгивая сверкающие пуговицы кителя. – Ты тоже можешь успокоиться: я не стану совершать глупостей. Ведь ты это хотел услышать?

– В частности это. Но прежде всего я хочу быть уверенным, что ты осознаёшь свои проблемы.

Я утвердительно кивнул:

– Осознаю, Ахмад. Прекрасно осознаю. – С этими словами я нахлобучил форменную фуражку. – Ну ладно, пойдём. Рейс окончен.

2

Аэропорт города Нью-Калькутты был крупнейшим на Махаварше. Когда-то он назывался космопортом, однако лет девяносто назад его тихо, без лишнего шума переименовали. Такая же судьба постигла и все остальные космопорты планеты, с которых уже более столетия не стартовал ни один космический корабль. Астровокзалы превратились в аэровокзалы, таможни и карантинные сектора были ликвидированы по ненадобности, огромные ангары для межзвёздных судов постепенно демонтировали, и в напоминание об ушедших временах человеческого владычества над космосом остались только длинные взлётно-посадочные полосы с мощными антигравами, рассчитанными на нагрузку до пятисот килотонн. Большинство этих полос давно были выведены из эксплуатации, а те немногие, что ещё продолжали функционировать, использовались едва ли на пять процентов своей рабочей мощности, обслуживая полёты трансконтинентальных сверхтяжеловозов вроде моего лайнера.

Неспешным шагом я пересёк запруженный людьми центральный вестибюль аэровокзала и спустился по пандусу на второй подземный уровень, где располагались магазины, видео– и игровые салоны, парикмахерские, бары, кафе и рестораны.

Пассажиров здесь было ещё больше, чем наверху. В ожидании своих рейсов они тратили время и деньги на разные, зачастую бесполезные покупки, новые причёски, еду, выпивку и развлечения. Я любил окунаться в атмосферу этого небольшого, но шумного городка, где всегда царило немного нервозное оживление. Порой у меня возникала иллюзия, что я перенёсся на сотню лет назад и нахожусь среди людей, которым предстоит не короткое путешествие всего на несколько тысяч километров, а длительный межзвёздный перелёт…

Побродив с полчаса среди пёстрой толпы, я почувствовал, что уже достаточно нагулял себе аппетит, и направился в небольшой ресторанчик, скромно приютившийся в самом конце одного из боковых тоннелей подземного комплекса. Я частенько заходил сюда перекусить после работы, мне очень нравилась здешняя кухня. Тут всё готовили вручную, исключительно из натуральных продуктов, и каждый раз одно и то же блюдо имело свой особенный, неповторимый вкус. Для меня это было приятным разнообразием после той питательной, но несколько пресноватой пищи автоматического приготовления, которую я ел дома и в перерывах между рейсами.

Пока официант выполнял мой заказ, я неторопливо пил минеральную воду и от нечего делать наблюдал за декоративными рыбками, которые плавали туда-сюда в огромном, встроенном в стену аквариуме. Но вскоре моё внимание привлекла сидевшая за соседним столиком худенькая светловолосая девочка лет одиннадцати или двенадцати в лёгкой цветастой курточке и брюках тёмно-синего цвета. Она уже пообедала и теперь лениво ковыряла ложкой в десерте, то и дело поглядывая в мою сторону. Я вопросительно посмотрел на неё, девочка почему-то покраснела и смущённо уставилась на свой десерт.

Наконец официант принёс мне обед, пожелал приятного аппетита и отошёл к моей юной соседке. Приступая к еде, я краем глаза увидел, как девочка протянула ему банкноту в сто рупий. В ответ официант отрицательно покачал головой и тихо ей что-то сказал. Его слов я не разобрал, однако суть происходящего была для меня очевидна: девочка пыталась расплатиться за обед наличными, а официант отказывался их принимать и требовал карточку социального обеспечения.

На хорошеньком личике девочки отразилась растерянность. Она бессильно пожала плечами и сбивчиво принялась объяснять, что забыла карточку в сумке, которая с остальными вещами лежит сейчас в камере хранения. Её акцент (вернее, почти полное его отсутствие) окончательно прояснил ситуацию: как и я, она была родом с Полуденных островов, жители которых, преимущественно потомки британских и североамериканских первопоселенцев, упорно не желали интегрироваться в чересчур социалистическое, на их взгляд, общество остальной Махаварши. Полуденные обладали широкой автономией в рамках федерации и жили по своим, более либеральным законам. Так, например, воспитание детей считалось у нас исключительной прерогативой родителей, а обществу в этом процессе отводилась второстепенная роль. Судя по всему, девочка впервые прибыла на материк сама, без сопровождения взрослых, и совсем не учла того обстоятельства, что здесь все её расходы контролируют не папа с мамой, а государство.

Выяснив, что соцкарточки у клиентки нет, а её родители остались дома, официант с явной неохотой достал свой телефон, чтобы вызвать дежурного инспектора из детской комнаты полиции. Ему совсем не улыбалась перспектива устраивать в ресторане скандал, однако ничего поделать он не мог – по закону все расчёты с несовершеннолетними должны были производиться только через фонд соцобеспечения, а брать у них «живые» деньги, будь то наличные или электронные, строжайше воспрещалось.

Взгляд девочки отчаянно заметался по залу в поисках спасения и почти сразу остановился на мне. Я понял, что сейчас она совершит какую-нибудь глупость – бросится бежать или, чего доброго, попытается всучить официанту взятку. Самое худшее, что ожидало её из-за отсутствия карточки, это бесплатная лекция по основам социального государства и возвращение домой. А вот за злостный антиобщественный проступок она могла на месяц-другой угодить в специнтернат для трудных подростков. Но дети зачастую неадекватно реагируют на создавшуюся ситуацию и, убегая от мелких неприятностей, вполне способны вляпаться в крупные…

Эти мысли молнией промелькнули в моей голове. Повинуясь безотчётному порыву, я немного приподнялся со своего места и жестом подозвал официанта. Поскольку я был постоянным клиентом заведения, он сейчас же оставил девочку и подошёл ко мне.

– Да, сэр?

– Извините, что вмешиваюсь не в своё дело, – произнёс я достаточно громко, чтобы меня слышала и девочка, – но, кажется, я могу решить возникшую проблему.

Официант посмотрел на меня с лёгким недоумением, а девочка – с робкой надеждой. – Да, сэр? – вежливо повторил он.

– Насколько я знаю, никто не запрещает мне угостить юную леди обедом. Так ведь?

– Ну… безусловно, сэр. Это ваше право.

Я достал из кармана свою кредитку.

– Сколько она вам должна?

Будь я случайным посетителем ресторана, официант наверняка отверг бы моё предложение, заподозрив меня в нечистых намерениях относительно девочки. Однако я здесь часто обедал, на мне была форма лётчика, к тому же моя внешность и чистая английская речь выдавали выходца с Полуденных, поэтому он решил, что я просто хочу выручить землячку из неприятностей.

– Восемьдесят пять рупий, сэр.

– Отсчитайте.

Официант торопливо произвёл расчёт, словно боясь, как бы я не передумал. Возвращая мне кредитку, он сказал:

– Благодарю вас, сэр. Нам ни к чему лишние проблемы с полицией. – Затем он повернулся к девочке: – А вы, мисс, спрячьте деньги. Когда выйдете отсюда, немедленно отправляйтесь в камеру хранения и возьмите там свою карточку. Всегда держите её при себе. Понятно?

Девочка молча кивнула, не в силах произнести ни слова от охватившего её облегчения. По всему было видно, что она сильно перенервничала – и то гораздо сильнее, чем следовало.

Неприятный инцидент был исчерпан. Откланявшись, официант ушёл обслуживать других клиентов, а я ободрительно улыбнулся всё ещё сидевшей в оцепенении соседке и вернулся к прерванному обеду.

Через минуту девочка поднялась со своего места и несмело подошла ко мне.

– Большое вам спасибо, – сказала она смущённо. – Вы меня здорово выручили.

– Пустяки, – ответил я. – В следующий раз будь внимательнее, не оставляй свою карточку в багаже. Здесь, на материке, она понадобится тебе не только при посещении доктора.

– Да, конечно. Я буду внимательной… – Девочка замялась. – Я… я так понимаю, что мне нельзя оплатить ваши расходы?

Я кивнул:

– Правильно понимаешь. Но не беспокойся – восемьдесят пять рупий меня не разорят. Если же совесть не позволит тебе жить в долгу передо мной, то попросишь родителей перечислить эту сумму в фонд профсоюза лётчиков – и мы будем в расчёте.

Девочка наконец улыбнулась. От её улыбки вокруг стало светлее, словно солнышко взошло. Я невольно подумал, что с такой пленительной, с такой лучезарной улыбкой она уже года через два или три начнёт разбивать мужские сердцá.

– Безусловно, мистер… – она сделала паузу, чтобы прочесть надпись на именной планке с правой стороны моего кителя, – …э-э, капитан Матусивикз.

– Матусевич, – поправил я. – Сочетание букв «c» и «z» обозначает звук «ч». Впрочем, я ещё не встречал человека, который с первого раза произнёс бы мою фамилию правильно. Да и со второго тоже. А тебя как зовут?

– Рашель… то есть Рейчел.

– И всё-таки – Рашель или Рейчел?

– Рашель. Но пишется так же, как Рейчел.

Только сейчас я уловил в речи девочки некую странность. Жители Полуденных разговаривали на чистом английском языке, но это, впрочем, не значило, что произношение на всех островах было одинаковым. В каждом регионе был свой акцент – очень слабый, почти неуловимый, – но был. У Рашели акцент был сильнее обычного, и я никак не мог привязать его к географии архипелага. Слова её лились мягко, мелодично, будто она не говорила, а напевала.

– Кстати, ты откуда?

В больших серых глазах Рашели мелькнуло немного растерянное выражение. Казалось, она не сразу поняла смысл вопроса, а потом, когда наконец поняла, ещё несколько секунд собиралась с ответом.

– Спрингфилд, остров Джерси.

– Гм, никогда там не был. Однако слышал, что у вас отличный курортный комплекс.

– Ага, – подтвердила девочка без особого энтузиазма. – Это единственное, что есть на Джерси. Если захотите отдохнуть, приезжайте к нам.

– Обязательно приеду.

На этом наш разговор увял. Рашель ещё немного постояла возле моего столика, переминаясь с ноги на ногу, затем как-то неуверенно произнесла:

– Ну, я пошла…

– Счастливо, – ответил я. – Не забудь о карточке.

– Не забуду. Ещё раз спасибо.

Одарив меня на прощанье улыбкой, Рашель направилась к выходу. Я провёл девочку долгим взглядом, с завистью думая о том, как крупно повезло её отцу. Человек, у которого есть такая дочь, должен считать себя счастливчиком…

3

Когда через полчаса, сытно пообедав, я вышел из ресторана, то почему-то совсем не удивился, обнаружив, что в тоннеле меня поджидает Рашель. Нельзя сказать, что я рассчитывал её снова увидеть, но что хотел – да.

– Уже взяла карточку? – спросил я.

Она мотнула головой:

– Нет.

– Почему?

– Я оставила её дома.

Я мысленно обозвал себя недотёпой. Мне следовало сразу догадаться, что Рашель солгала официанту насчёт камеры хранения. Она никак не могла забыть свою соцкарточку в багаже – ведь в противном случае ей нечем было бы заплатить за пользование автоматической ячейкой. Следовательно, багажа у неё совсем не было, она прилетела налегке – лишь с тем, что на ней надето.

– Неприятная история, – сказал я. – Чем я могу помочь? Взять обратный билет? Думаю, тебе лучше вернуться на Джерси.

Девочка явно не рассчитывала на такую щедрость с моей стороны и на секунду даже замерла от изумления.

– Ох, благодарю вас, не стоит. Я приехала сюда в гости к дяде, он обо мне позаботится. Вот только… – она засмущалась, – всё дело в том, как к нему добраться. Мой джерсийский проездной на метро здесь не действует.

– Понятно. Ну что ж, пошли я куплю тебе жетоны.

Мы направились в другой конец тоннеля, где располагался вход на станцию подземки.

– А дядя хоть знает о твоём приезде? – поинтересовался я.

– Конечно, знает.

– Почему же он не встретил тебя?

– У него лекции в университете. Мы договорились, что я доберусь сама. В конце концов, я уже не маленькая и могу обойтись без няньки.

Я иронично усмехнулся, однако не стал оспаривать её последнее утверждение.

– Твой дядя преподаватель?

– Ага. Профессор физики.

Мы вошли в вестибюль метро, я вставил свою кредитку в ближайший автомат и получил пять проездных жетонов.

– Этого хватит?

– Вообще-то мне достаточно и одного, – ответила Рашель, но тем не менее взяла у меня все жетоны, четыре из них сунула в боковой карман брюк, а последний зажала в руке. Скороговоркой пробормотав слова благодарности, она сделала было шаг в сторону эскалатора, как вдруг замерла и резко повернулась ко мне. Лицо её стало бледным, а в глазах застыл ужас.

– Что с тобой? – озадаченно спросил я. – Тебе плохо?

– Молчите! – напряжённо прошептала девочка. – Не говорите ничего… Не оглядывайтесь.

Мимо нас прошёл высокий чернокожий мужчина в пёстром наряде и остановился возле соседнего автомата. Рашель усиленно старалась не смотреть на него, но всё же, вопреки своей воле, искоса следила за ним.

Мужчина, не обращая на нас никакого внимания, купил жетоны и уверенно направился к турникетам. Когда он отошёл на достаточное расстояние, Рашель встрепенулась, крепко схватила меня за руку и увлекла к выходу из метро.

– Пойдёмте. Быстрее!

Совершенно сбитый с толку, я без возражений последовал за ней.

Оказавшись снаружи, Рашель отпустила мою руку и бессильно прислонилась к стене рядом со стеклянной дверью. Её била мелкая дрожь, а на лбу выступил капли пота. Она была не просто напугана – она была в панике.

– Ты объяснишь мне, что случилось? – строго осведомился я. – Кто был тот человек? Ты его знаешь?

– Это… – Она судорожно сглотнула. – Это не человек. Он – пятидесятник.

Мне понадобилось не менее десяти секунд, чтобы понять, о чём идёт речь. Как и все жители Махаварши, я подсознательно избегал любых мыслей об Иных, поэтому первое, что пришло мне на ум в связи с этим словом, была древняя религиозная секта, упоминание о которой я однажды встречал в какой-то исторической книге. И лишь потом до меня дошло, что Рашель имеет в виду разумную гуманоидную расу, чьи представители были известны своими метаморфными способностями. Нет, конечно, превращаться в лошадей или кроликов они не могли, однако скопировать человеческую внешность было вполне им под силу. Особенно негроидную – поскольку естественный цвет их кожи варьировался от угольно-чёрного до светло-коричневого, и не было необходимости искусственно менять её пигментацию.

Пятидесятниками их прозвали из-за того, что генный набор у них состоял из двадцати пяти пар хромосом против двадцати трёх у людей, и этими четырьмя лишними хромосомами многие биологи объясняли гибкость и изменчивость их облика. Впрочем, официально их раса называлась нереями – по имени мифологического персонажа, способного менять свою внешность; но в просторечии к ним как-то накрепко прилипло прозвище «пятидесятник».

В своё время нереи-пятидесятники, наряду с альвами и дварками, были самыми верными соратниками землян в их космической экспансии, но позже именно они, в союзе с ещё одной гуманоидной расой – габбарами, возглавили античеловеческую коалицию и развязали галактическую войну. Эта война завершилась сокрушительным поражением людей…

– Не говори глупостей, – убеждённо произнёс я. – Ты видела просточернокожего мужчину. Человека, а не пятидесятника. Никаких Иных на Махаварше нет. Они там, – я кивнул вверх, – а мы здесь. Это предусмотрено договором, который мы строго соблюдаем.

– Нет, – стояла на своём Рашель. – То был пятидесятник. Я узнала его по походке. Они двигаются по-особенному, это нельзя спутать ни с чем.

Я тяжело вздохнул и задумался, что делать дальше. Мимо нас проходили люди, некоторые из них с любопытством поглядывали в нашу сторону, привлечённые странным поведением Рашели. Ещё немного – и какой-нибудь слишком бдительный гражданин заподозрит, что я пристаю к девочке. А тогда хлопот не оберёшься…

– Значит так, – сказал я. – Пойдём со мной. Я отвезу тебя к дяде на флайере.

Вопреки моим опасениям, Рашель не стала возражать и сразу согласилась. Очевидно, родители не предостерегали её от излишней доверчивости при общении с незнакомыми мужчинами. Или, может, в своём теперешнем состоянии она напрочь позабыла об осторожности. Как бы то ни было, в душе я порадовался, что ей встретился порядочный человек (то есть я), а не один из тех извращенцев, о которых часто рассказывают в криминальной хронике.

Мы прошли на служебную стоянку и сели в мой флайер. Рашель расположилась в переднем кресле для пассажиров, стянула с себя курточку и рукавом рубашки вытерла покрытый испариной лоб.

– Извините, я такая дура! Сама не понимаю, что на меня нашло. Даже если это был чужак, какое мне до него дело. Не за мной же он пришёл.

Её слова прозвучали неубедительно. Она явно пыталась обратить случившееся в шутку, однако я видел, что её до сих пор трясёт. Тот человек, кем бы он ни оказался на самом деле, внушал ей панический страх.

Дежурный по стоянке дал мне сигнал, что путь свободен. Я тотчас запустил двигатель флайера, взлетел и направился к ближайшей транспортной развязке.

– Итак, куда летим? Где живёт твой дядя?

– В университетском городке. Бозе-драйв, сто восемнадцать.

Это было почти в противоположном конце города.

– Ясно. Минут через сорок будем на месте.

Достигнув развязки, я поднялся на третий скоростной горизонт и влился в поток машин, следующих в юго-западном направлении. Час пик ещё не настал, воздушная трасса была достаточно свободной, и управлять в таких условиях флайером было сплошным удовольствием. Хотя, конечно, это не сравнить с полётом на суборбитальном лайнере…

– Кстати, – спустя минуту отозвался я. – Как его зовут?

– Кого?… А-а, дядю? Свами Агаттияр.

– Знакомое имя. Где-то я его слышал. Только не помню, где.

– Несколько лет назад ему присудили Всепланетную премию по физике. А он от неё отказался.

– Ах да, теперь вспомнил. Громкий был скандал. Если не ошибаюсь, он протестовал против недостаточного финансирования своих исследований.

Рашель утвердительно кивнула:

– Совершенно верно. И с тех пор положение не улучшилось. Средств, которые сейчас выделяет ему правительство, едва хватает на содержание лаборатории и заработную плату сотрудников.

– С фундаментальной наукой всегда так, – заметил я. – Она редко даёт немедленный эффект, поэтому обычно ей достаются лишь жалкие крохи. Вся история свидетельствует о том, что важнейшие научные открытия делались скорее на энтузиазме самих учёных, чем благодаря щедрым бюджетным вливаниям.

– Наверное, вы правы, – согласилась Рашель. – Однако для дяди это слабое утешение.

Некоторое время мы летели молча. Девочка удобнее устроилась в кресле и, склонив голову набок, закрыла глаза. Шок от встречи с незнакомцем в метро у неё уже прошёл, и теперь, как реакция на нервное напряжение, наступила расслабленность.

– А знаешь, – в конце концов произнёс я, – никогда бы не подумал, что у тебя может быть дядя по имени Свами Агаттияр.

Она распахнула глаза и сонно посмотрела на меня:

– Почему?

– У тебя слишком светлые волосы и слишком белая кожа. Вот моя бабушка была с материка, и это по мне заметно.

– Гм, совсем не заметно. А что касается дяди, то мы с ним не кровные родственники. Просто он был женат на старшей сестре моего отца. Она умерла.

– Извини.

– Да нет, ничего. Это было давно. – Рашель сладко зевнула и снова закрыла глаза. – Я её совсем не помню.

Когда мы подлетели к Бозе-драйв, она уже крепко спала. Я без труда нашёл нужный адрес и посадил флайер перед небольшим опрятным особняком с номером 118. На вид это было типичное жилище университетского преподавателя, приблизительно так я и представлял себе дом профессора Агаттияра.

Заглушив двигатель, я повернулся к Рашели и попытался разбудить её. Но безуспешно – на мои лёгкие похлопыванья по плечу она отвечала лишь невнятным бормотанием сквозь сон, а хорошенько встряхнуть её у меня как-то рука не поднималась.

После недолгих раздумий я выбрался из кабины и подошёл к дому. На мой звонок дверь открыла невысокая смуглая девушка лет двадцати пяти в длинном зелёном сари. У неё были чёрные как смоль волосы, собранные на затылке в узел, и немного резковатые, но в целом приятные черты лица.

– Здравствуйте, – сказал я, отвечая на её приветствие. – Профессор Агаттияр дома?

– Да, офицер. Пожалуйста, проходите. Он только что вернулся из университета, сейчас я его позову.

Она провела меня в холл и, попросив немного подождать, легко взбежала на второй этаж.

– Папа, – послышался сверху её голос. – Там к тебе пришли из полиции. Я ухмыльнулся. Моя лётная форма ни капельки не походила на полицейский мундир, но меня уже не впервые принимали за блюстителя порядка. Не знаю, в чём тут дело. Мой напарник Ахмад шутил, что у меня слишком суровое и неподкупное лицо, точно сошедшее с рекламного ролика полицейской академии.

Вскоре ко мне спустился профессор Агаттияр. Он оказался пожилым мужчиной, уже давно перешагнувшим шестидесятилетний рубеж, но по-прежнему сохранявшим хорошую физическую форму. Был он среднего роста, коренастого телосложения, с такими же чёрными, как у дочери, волосами и густой с проседью бородой.

– Моя дочь обозналась, – сказал он, когда мы поздоровались. – Вы не из полиции, вы лётчик. Чем могу быть полезен?

– У меня в флайере ваша племянница Рашель, – объяснил я. – Вернее, племянница вашей покойной жены.

Агаттияр недоуменно приподнял свои кустистые брови.

– Прошу прощения, сэр, но здесь какая-то ошибка. Во-первых, моя жена жива-здорова, просто мы с ней в разводе. А во-вторых, у неё нет племянницы по имени Рашель.

Интересно, почему я совсем не удивился?…