Текст книги "Дубль два. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Олег Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 27
Радости встреч

Я подумал, что в жизни никогда и ничего так не ждал, как этого возвращения. Этой встречи. Этих глаз, что сошлись на мне. Таких разных, но с такими похожими чувствами, полыхавшими в них.

Сергий и Степан, стоявшие ближе всех, хоть и на расстоянии метров десяти, видимо, во избежание возможных неожиданностей и прочих нештатностей, сканировали меня. И на лицах каждого из них к тревоге и недоверию добавлялось с каждой секундой всё больше облегчения и радости. По бокам и чуть позади них стояли девчата. У Алисы на руках – сын. На её сфере красное было только со стороны Павлика. Остальное – сплошная синь морской пучины, опаска и страх. Зато аура племянника поражала, напоминая цветок георгина: густо-алые лепестки со слепяще-белой каймой по краям каждого. Смотрелось потрясающе, я аж остановился в дверях. Не знаю, что это означало и как было сделано, но мне аж такую же захотелось. От увиденного прямо тянуло силой и мощью неожиданно концентрированной Яри.

Сфера Энджи была пурпурно-красной, отливая всеми оттенками, от ярко-алого до глубокого бордо. С полосами и стрелами синего. Которые истаивали на глазах. И что-то ещё насторожило меня в ней, но сфокусироваться и додумать мысль не дала Речь Перводрева:

– Мы рады тебе, Аспид! С возвращением!

И все сферы моих родных и друзей озарились, как окна, что увидели свет восходившего Солнца. Это выглядело величественно и непередаваемо красиво. Я даже смутился немного. И, пытаясь зачем-то скрыть это, обернулся назад, смаргивая неожиданные выступившие слёзы, буркнул в темноту:

– Проходи, чего столпился. Добрались. Теперь уж точно.

И прошёл вперёд на пару шагов, освобождая проход. Откуда вышел, спотыкаясь, совершенно потерянный Сашка.

– Папка! – крик Павлика и яркая вспышка багрово-белого оглушили и ослепили. А сам он, извиваясь, как змея, сполз сквозь руки остолбеневшей Алисы на пол и побежал к нам. Да, неловко, не очень уверенно. Но значительно лучше, чем ещё несколько дней назад.

Тишина стояла полнейшая, перебиваемая лишь стуком крови в ушах. По крайней мере, в моих. Карапуз добежал до нас, дав за это время каждому ощутить пронзительно-искреннюю важность момента, ситуации, того, что происходило здесь и сейчас, в невозможной пещере вокруг Древа, которого тоже быть не могло.

Сашка обошёл меня, двигаясь так, будто шёл на протезах. Очень старых, выструганных из дерева. И упал на колени, разведя руки. Куда и прилетел юный сокол. Обхватив отца ручками. И зарыдав.

В потолок смотрели, чтобы не дать выкатиться слезам, кажется, даже Ося с Белым.

Тонкие пальчики пробежали по изуродованной щеке. Большие руки обняли маленькое тельце, подхватив. Две пары серых глаз замерли, как припаянные друг к другу.

– Папка! Ты пришёл! А я всегда знал, что ты придёшь!

Я коснулся плеча Сашки. Он не почувствовал. Его сфера, где снова сражались любовь и страх, переплеталась с аурой Павлика, будто напитываясь алым и искристо-белым. Теряя синие оттенки. Возвращаясь в норму. Тряхнув головой, он подхватил сына на сгиб левой руки, где тот замер торжественно, гордо и радостно, как на советских плакатах. Или иконах. И мы пошли дальше.

Не дойдя нескольких шагов до сестры, молодой Мастер, инок и слесарь снова опустился на колени. И спросил, не сводя глаз с дрожавшей бледной Алисы:

– Ты простишь меня?

Она вздрогнула, как от удара, и судорожно кивнула. А потом ещё раз. А потом неловко шагнула к нему.

– Ну, довольно кувыркаться! Кинулся раз, кинулся два – хватит! – с интонацией Жоржа Милославского, только старого и неожиданно смущённого, буркнул Раж. И обратился уже ко мне, шедшему чуть позади отца и сына:

– Ты где его нашёл, нервного такого?

– Это не я его, это он – меня. Давай, деда, я гостей рассажу по местам, что хозяин укажет, да и расскажу всё ладом? – предложил я, глядя уже на чешуйчатый ствол.

Сергий только руками развёл, попутно, случайно как бы, отодвигая с моей дороги епископа.

– Поздорову, хозяин! Сладил я дело. Только план чуть поменялся на ходу. В землях Коми нашёл я Древо искомое. Но не спалил дотла. Сюда привёз.

За правым плечом у меня стоял Устюжанин, и, судя по белым сполохам, был готов к чему угодно. За левым, чуть подальше – дед с Линой, что повисла у него не руке, будто чуя, что вот прямо сейчас бросаться ко мне на шею не следовало. Мало ли, как примут? За ней стоял чугунным памятником инок Серафим. Одной рукой обнимая зарёванную жену, а на другой держа счастливого сына. Если я хоть что-то понимал в этой жизни – вернее человека мне было не найти. Ну, не считая Энджи, конечно.

– Говори, чадо! – гулко грохнуло в голове.

– Ну… – начал было отвечать я, но тут же был прерван:

– Поздорову, пращур славный! Я, Ольха с земель коми войтыр, счастлива быть здесь. И благодарю за то тебя. И Странника Яра Змеева из года людского, русского, что спас меня. Позволь рассказать? – Доброе дерево вовремя оттеснило меня от важного разговора. Я бы точно так нарядно и торжественно не смог.

– Говори, чадо. Со мной рядом друзья, расскажи и им, – видимо, эта команда разрешала передачу данных по открытым каналам. И Ольха доложила. Точно так же, как и Мастерам на дороге под Устюгом, где наш с ней вояж едва не завершился. Прибавив только несколько «слайдов» с Болтуном, сорвавшимся из салона Гелика, ударившегося о полицейскую машину. И сполохом Яри, походившим со стороны на взрыв в «Звёздных войнах». И коротко – как мы летели сюда на «скорой» и потом на метро. Судя по всему, «картинки» нашим ретранслировал Белый – потому что реагировали они живо, хоть и не мешали крови с Добрым деревом.

– Коська! Живой! – ахнул Степан.

– Сладил! Не подвёл, чёрт! – в голосе Ража звенели слёзы. И гордость. В унисон.

– Аспид-Странник! Подойди к Осине, – прогремело внутри. А я ещё подумал – чего это Ося так долго молчит?

– Потому, что правильно всё и ладно, чего воздухом-то трясти? – тут же отозвался он, с одной фразы убедив, что с ним всё в полном порядке.

Возле полусферы, в которой он «гостил» здесь, из пробившихся, кажется, сквозь сплошные каменные плиты, корней на глазах сплеталась люлька-колыбель. Ну, мне показалось, что на неё было похоже больше всего. И когда вся эта конструкция вдруг опустилась вровень с полом – не удивился. Потому что вспомнил, что раз триста уже обещал сам себе ничему тут больше не удивляться.

– Посади гостя на почётное место, Странник! – кажется, ничего более торжественного, чем Речь Белого сейчас, я не слышал никогда.

Подойдя, уселся на полированную плиту возле будто бы вмурованной в неё корзины. Стянул берцы и носки. Растеребил зубами и развязал узлы на обеих руках – левую промыли и перевязали, в правую вбинтовали два нераспакованных стерильных бинта, зафиксировав ладонь в положении, будто я держал ею яблоко. Дядя Артём, хирург-травматолог, объяснял, что это необходимо для того, чтобы три сломанных кости в кисти срослись ровно, и не нарушилась подвижность. Я не стал говорить ему и Мастерам, что в этом, по словам Ольхи, не было никакой необходимости – им так хотелось от всей души помочь мне, что мешать было как-то совестно. А сейчас, сняв повязки, убедился, что и Ося, и Сергий, и Ольха были правы в части регенерации. Ни раны на левой, ни следов переломов на правой не осталось.

В люльку бережно выложил стволик Ольхи, изрядно помятый и подвявший, но живой. Вынимать его из-за пазухи ни сверху, ни снизу показалось неудобным, поэтому просто скинул куртку, а футболку разорвал от ворота. Собрал горстями землю, рассыпанную внутри, а затем в неё, поверх, осторожно установил малое тело спасённого Древа. Справа склонился епископ и полил под корень из того самого памятного кубка. Слева замер Раж, и лица у них обоих были точь-в-точь как на картинке Лидочки. Которую надо будет как-нибудь при случае забрать в Устюге. Да, забыл. И вспомнил вот только что. Как-то не до искусства было.

– Прежде, чем сделаешь – знай. Сотворённое тобой неоценимо, Яр. Первый и единственный раз Древо вышло живым из чёрных силков. Я, известный вам как Тилодендрон Белый, клянусь, что выполню любую твою просьбу.

Не знаю уж, всем он это сообщил, или мне одному. По сторонам я не смотрел. В голове совершенно не ко времени, кажется, прошепелявил Шура Каретный: «Не надо мне злата, не надо мне се́ребра! Отпусти ты меня на слобо́ду!». И, кажется, совсем по-девчоночьи хихикнула Ольха. А я только кивнул, показывая, что обещание Белого услышал. Но ответа не дал. Как Русь-тройка.

Помня, как провожал Осину Раж, свёл вместе ступни, устроив рядом ладони. И точно так же потянулись над кожей бледно-зелёные росточки, как у той травы, что продают для кошек в зоомагазинах, только совсем тоненькие. Склонились и достали до корня и стволика маленького деревца. Оплели его, будто вьюнок, хмель или дикий виноград. И втянулись под молодую нежную кору. Ветви и листья молоденького предвечного Древа наливались силой на глазах. Не знаю, кому как, а мне хотелось одновременно склониться до земли или начать бурно и продолжительно аплодировать. Ведь такого и вправду никогда не было. Первое, спасённое от Чёрного, Древо заняло место у ног пращура. Рядом с Осиной, который тоже был спасён двуногими, но по-другому. Говоря нашим бедным и скучным языком, его просто депортировали. Ольху – воскресили из мертвых.

– А с этой гнидой что делать? – мысль о портсигаре за пазухой и еле копошившемся в нём полупарализованном зле, что всю дорогу ехало у меня на груди напротив сердца, не давала покоя.

– Передай Хранителю, – велел Белый. И для чего-то пояснил всем, – Второе чудо. Странник одолел росток Чёрного древа. Первый и единственный в человеческой истории. И готов передать его в дар мне. Что ты хочешь за это, Аспид?

Я снова кивнул. Вроде как «запишите на мой счёт». Наверное, это было несказанным и недопустимым хамством по отношению к Перводреву. Но я и представить себе не мог, чтобы прямо вот сейчас, в этот животрепещущий момент, я обратился к нему с крохоборским: «ну, значит, записывай: во-пе-е-ервых…». Как бы то ни было, никакой реакции от него не последовало. Наверное, не ошибся я.

Степан Устюжанин принял у меня из рук в руки шкатулку-портсигар. Увидев её, он едва не подскочил. Брови точно стрельнули вверх. Видимо, коробочка была известной в узких кругах. Куда я не входил. И не стремился, откровенно говоря. Хранитель снова отправился за ствол Перводрева. А я тут же повернулся к Лине. Она, будто дождавшись этого движения, отцепилась от руки деда, за которую держалась обеими, и побежала ко мне.

Босые ноги. Платье, или, скорее, длинная рубаха из домотканой холстины с простой вышивкой. Тёмное каре, неожиданно быстро отраставшее – на макушке уже виднелись светло-русые корни. Я подхватил моего ангела и закружил. Предварительно отступив шага на три от Ольхи и Осины. Чувства – чувствами, но и головой надо думать. Ну, хотя бы пробовать, время от времени.

Не знаю, как уж это вышло. На грудь мне с разгону прилетел такой шалый вихрь любви и нежности, что я враз позабыл про всех на свете чёрных, белых, синих и прочих. Меня обсыпало-закидало порывистыми поцелуями в губы, щеки, глаза, лоб и шею. Меня общупало-обтрогало повсюду, докуда можно было дотянуться, повиснув на моих руках.

– Никуда и никогда больше не отпущу! – угрожающе прорычала она.

Я снова только кивнул. Мы оба знали, что отпустит. И оба не знали, куда и когда.

– Не жалеешь о годах прожитых, друже? – неожиданно услышал я голос Степана Устюжанина. – Сейчас бы тоже с молодкой обнимался, и в хрен не дул бы, куда там мир катится – в гору, аль наоборот.

– Неа, Стёп, – уверенно, хоть и чуточку грустно ответил Сергий, – не жалею. Платон чёрт знает сколько лет назад сказал: «Каждому своё». Хотя, знающие говорили, за Буривоем повторил. Но лучше с тех пор всё равно никто не сформулировал.

– Ну да, тоже верно. Завидую, наверное, по-стариковски, – вздохнул епископ. – Вспоминаются те, кто и меня вот так встречали.

– И провожали, – продолжил Раж. Еле слышно.

– Хранитель, внемли! – грохнуло под сводами пещеры. И наших черепов. И снова Степан с Сергием обернулись, застыв лицом к Перводреву, со скоростью, недоступной обычным двуногим.

– Странник Аспид, Ярослав из рода людского, русского, семья его, друзья и родовичи сейчас и впредь будут дорогими гостями здесь! Пусть ни в чём не знают ни стеснения, ни недостатка! От самого же Странника у меня нет тайн отныне!

В глазах синхронно обернувшихся дедо́в сквозило не то, что удивление. В менее интеллигентных, но более искренних кругах это состояние характеризовалось как «ах(какое удивлен)ие». Или, как в нашем случае, «полнейшее ах(какое удивлен)ие». Вероятно, до этого Перводрево подобными ценными указаниями Хранителя не озадачивало никогда. Степан склонился, словно подтверждая, что волю понял и выполнит.

– Слушайте, люди! Я смогу создать средство для освобождения из плена Древ, порабощённых ростками чёрных. И другое, что сможет сделать иммунными, как и Аспид, любого из двуногих. Мне нужно время. Будьте хозяевами в моём доме, Сергий, Яр, Павел, Александр, Алиса и Ангелина. Хранитель, понял ли ты волю мою? – звучало, может, и архаично. Но торжественно – сверх всякой меры.

– Исполнено будет по воле твоей, Древо, – отозвался епископ.

– Мир вам, добрые люди. За то, что вновь появилась вера в это, – непонятно закончил мысль Белый. И опять будто бы исчез, оставив слишком много свободного пространства.

– Спасибо, Яр! – этом отозвались Ося и Ольха. И тоже словно исчезли. Хотя стволы и листья, и их, и Белого, оставались здесь. Видимо, ушли совещаться, на какой-то свой, другой уровень.

А мы бросились обниматься. С заметным усилием отодвинув, чуть ли не оторвав, щуплую Лину, Раж и Степан облапили моё едва ожившее туловище, и практически заломали, как медведи. Если бы не благословление, то самое, что отчаялся повторить епископ, но так удачно получавшееся у Сергия. И неизмеримых объемов бандероль из Яри и информации, что разом отгрузил мне Степан. Эти подарки были неожиданными, но очень приятными.

Потом мы шли до лифта и ехали в нём. Потом я снова пообещал себе перестать уже чему-либо удивляться, когда раскрылись двери знакомой и почти родной кабины, но не перед коридором к малахитовому мостику до арены-ресторана, а к коротенькому тамбуру, за которым совершенно неожиданно оказался банный зал. Где мы снова, почти привычно уже, швырнули в угол окровавленную, потрёпанную или просто ношенную одежду, и разошлись по парным. Как ни тяжко было Сашке оставлять только что обретённую семью.

За столом, где Павлик не слезал с коленей отца, а Алиска не отлипала от его левой руки, как-то виртуозно умудрялись избегать больных тем, но при этом ухитрились обсудить всё самое важное. Не могу даже предположить, как так вышло. Наверное, помогали два модератора дискуссии, изрядно поднаторевших в религиозных диспутах задолго до рождения наших пра-пра-прабабушек. Неожиданно для меня, Раж и епископ с ловкостью, удручившей бы лучших политических интервьюеров современности, вели разговор в идеально ровном ключе. Я замечал удивлённые взгляды Лины и Алисы, когда они отвечали на вопросы или задавали свои вовсе непривычно и неожиданно для себя самих. Старая школа. Высокий класс.

За волшебным для Сашки, что, смущаясь, попросил звать его Саней, и вполне уже привычным для меня круглым столом манежа-ресторана, говорили о настоящем. Иногда, временами, цепляли прошлое. В будущее не глядели – примета плохая.

На коленях у меня сидела Лина, устроившись как-то необъяснимо так, что и мне не мешала, и ей было, кажется, удобно. И было совершенно ясно, что убрать её с этого места не смогли бы ни бульдозер, ни локомотив, ни даже впрягшиеся все вместе старики-разбойники. Меня данная диспозиция устраивала полностью. Как и то, что оба деда, измочалив об меня две пары веников под удивлённо-сочувственным взглядом Сани, сказали в один голос, что чёрноты во мне нет. Хотя, думаю, им об этом ещё Белый сообщил, а били они меня просто так, для порядку, вымещая все переживания и нервотрёпку прошедших дней. Я не противился. Мне после раздолбанного асфальта под Устюгом везде было хорошо. В бане – отлично. За стором на арене-эстраде посреди озера – великолепно. И когда Лина только что не за руку утянула меня по розовому мостику в «нумера» – хуже, разумеется, не стало.

Глава 28
Начало нового пути

Две недели после возвращения пролетели, как один день. Очень хороший, светлый и радостный день, как строчки из песни Галины Невары: «Нет ничего прекрасней ранней осени, когда сентябрь и солнечен и тих»*. С прогулками по лесу. С непременной баней. С торжественными, красивыми и сытными ужинами, которые никак не давали позабыть, что мы не просто так живём в горе, а в гостях у сказки. Кабы не два этих пожилых демона.

Старики-разбойники разобрали мой вояж посекундно. Много раз. Выявили все ошибки и тактические просчёты. Мои, само собой – они-то облажаться не могли никак. А я – мог. И единственное правильное, что сделал – это вернулся живым, как обещал Павлику. Остальное – лажа на лаже и лажей погоняет, используя их чуть сглаженную терминологию. И судьбоносности момента я не осознал, и важности возложенной миссии не оценил, и сам подставился по-глупому, и всех едва не подвёл. И это всё снова без отрыва от практических тренировок, «белочки» «молнии» и «карасика». В «пущевика» больше не играли с тех пор, как я, утомившись слушать их поношения, разозлился и закидал заслуженных лауреатов шишками. Из ниоткуда, да по мудрым высоким лбам. Каждому, по очереди. Как натуральный леший. Под заливистый смех Лины и Павлика и одобрительное бурчание Сани.

Ясное дело, что признать то, что я хоть чему-то научился, они и не подумали. Высмеяв меня, «проявившегося» совершенно не в том месте, где ожидалось, деды́ сообщили, что я новик и щегол зелёный, и ничего, кроме как прятаться, будто сверчок в золе, не умею. И опять погнали меня на ёлки. Хорошо хоть, спарринга больше не было. Раж предложил было, но епископ, вспомнив, видимо, картинку с разодранным надвое Ярью стволом Ольхи, сказал, что и с прошлого раза всё отлично помнил, и что «тебе надо – ты и вставай с ним, а я отсюда посмотрю. Чтоб не забрызгало».

Но швыряться шишками и язвить, стоя внизу на изумрудном моховом ковре, над моими прыжками по ветвям им это ничуть не мешало. А ещё со второго дня они взялись за Саню, который, в силу малого опыта и другого, мастерского, профиля, тренировался вместе и наравне с Павликом. Уже почти не вздрагивая, когда сын подъезжал к нему верхом на своём вороном волке. Мне кажется, будь воля племянника – Сажик давно жил бы с ними в «нумерах», ел у стола и ночевал на коврике возле кровати. Но Устюжанин не согласовал. «Зверь – он на воле жить должен!» – сказал он. Невольно подтвердив, что мы все не только в гостях у сказки.

А ещё сходили на рыбалку. Никогда бы не подумал раньше, что небольшие лесные озёра могли быть такими уловистыми. Но жизнь убеждала настойчиво. Первый опыт принёс кучу рыбы, гору раков, а самое главное – подарил знакомство с Линой. Правда, уже второй поход на то же озеро едва не стал последним в принципе – чёрная Маша сделала для этого всё. Но тогда Мастер Шарукан и Ося не дали пропасть. И, хотя воспоминания о ночной встрече со вторым рангом добавляли ожиданию ночной рыбной ловли неожиданного тревожного флёра, от приглашения стариков отказываться я не стал. Вчетвером отправились: старики-разбойники и мы с молодым Мастером. Павлик канючил и тоже просился, но Алиса не согласилась, и я давить на неё даже не думал. Хотя Саня и подавал надежды, обещая вырасти со временем в ещё более толкового специалиста. О том, что он без подарка Вяза не проживёт и четверти того, что отведено сыну и жене, я себе и думать запретил. Но узнать при случае у Белого собирался.

Готовились два дня. Старцы за каждым приёмом пищи спорили до хрипоты и полной потери аппетита и интеллигентности о преимуществах того или иного способа рыбной ловли, наживках, насадках, прикормках и привадах. Я со своим багажом в виде «Энциклопедии юного рыболова» в диспут не лез от греха. И на провокации, вроде: «а ты что молчишь⁉» не вёлся, продолжая молчать. Иногда делая заинтересованный вид. А иногда – дебильный. Помогало.

Сошлись на том, что пойдём на заболотье. В третьем омуте, как обещал епископ, должны были отожраться такие щуки, что котлет с них на всю зиму хватит. Я попробовал соотнести их с Сергием аппетиты с требуемым размером рыб. И идти сразу расхотел. Получалось, что пятнистые зубастые хищницы должны были быть размером с коня.

Когда вышли на берег, стало уже темно – хоть глаз выколи. Или, как говорил тот самый юморной грузчик со строительного рынка – как у негра в чукче. Но шёл относительно тихо и почти не спотыкался даже Саня, явно удивляясь своим новым навыкам. Меня мои не поражали. Потому что до стариков, хоть тресни, было ещё расти и расти. Как можно было седым, босым и в одежде из небелёного полотна раствориться в ночном лесу – я не увидел и не понял. Оригинальнее всего было то, что я продолжал их как-то чуять, но ни увидеть, ни потрогать, поймав, не мог. Фольклорные персонажи явно отыгрывались за те две шишки, что я метнул в них в запале. Показывая, чьи они в лесу на самом деле.

Мы с Саней выходили из-за ёлок последними. И замерли, уставившись на дедо́в, что уже стягивали исподнее.

– Чего озябли-то, внучки́? – поинтересовался Раж. И я не смог понять, шутливо, язвительно или с сочувствием. Хотя, с его опытом можно было и не такие эмоции сочетать, конечно.

– А вы чего, на то берег вплавь собрались? – уточнил было инок.

– Кабы нам на тот берег надо было – на вас, двух лосях, доехали бы, – отозвался епископ. – Скидава́й портки-то! Как рыбачить собираешься?

Я понял, что финальная реплика адресовалась мне, поэтому насторожился ещё сильнее:

– А вы, я стесняюсь спросить, на что ловить планируете? Не, ну вам-то, может, по возрасту и положено только рыб этим пугать…

– Аспид, как есть Аспид! Лучше бы не блаженного за столом изображал, а слушал внимательно! – накинулись они на меня хором под сдавленное фырканье Сани.

Чуть напрягшись, я вспомнил, что уже почти перед самым выходом они сошлись-таки на мысли, что «рыбалить будут по-старому, как в давние времена». Поэтому и отложили, оставив дома, и японские спиннинги, и финские сетки, и какие-то мультипликационные катушки, что бы это ни значило. Я-то подумал, что рыбалка будет из серии: «прутик сломал, верёвочку с-порток выдернул, гвоздик, на дороге найденный, привязал – и ловись, большая и маленькая!». И, кажется, снова не угадал.

– Тут, паря, рыба такая ловится – тебе и не снилось! И клёв сейчас должен быть отменный. Они как раз третью неделю как лося доели, – закончил Степан опять значительно тише, но я услышал всё равно. И в очередной раз рыбачить расхотелось.

– Да не робей ты! Белый сказал – справишься. Раз ты чёрные ростки только что в узел не вяжешь – тут и вовсе раз плюнуть! – с фальшивым энтузиазмом поддержал его старинный друг.

Мы с Саней переглянулись. Он отступил на шаг и приобнял правой рукой ёлку. Слегка, вроде бы. Но было ясно, как днём, что в воду он полезет только вместе с ней, с раскидистой красавицей метров пятнадцати высотой. Я только вздохнул. Дёрнул чёрт так далеко из лесу выйти – ни единого путного дерева вблизи.

– Плыть будешь – чуйку включай, как только что, когда нас с Сергуней искал, понял? – напутствовал Устюжанин. – Как увидишь – сразу не убивай, присмотрись: вдруг мелкий? А ну как где рядом покрупнее стоит? А вот уж как самого здорового найдёшь – тут не зевай: глуши, да тащи сюда!

– Как? – это всё, что я смогу спросить.

– Да как хошь! Хучь под жабры, хучь за хвост! Главное – быстро. А то мало ли, – старики-разбойники явно не договаривали. И это не нравилось абсолютно.

– А кого хоть ловим-то? И на что? – своевременно поинтересовался Саня. Не меняя позы ни на миллиметр.

– Ты-то вшей лосиных ловишь стоишь, видно. А Аспид – рыбу! Большую старую рыбу! – сообщил Степан. И что-то в его тоне подсказывало – не врал. Большую. И старую.

– Ты, главное, не дрейфь! – Раж, кажется, сам уже был не рад рыбалке. По крайней мере, синих стрел на ауре у него прибавилось заметно. – Если что – Ярью его, падлу, понял? Ярью! Не любят они её.

– Да кто хоть там? – напряженно спросил я, стягивая носки. Трусы снимать не стал. Мало ли.

– Там увидишь! – перебил Сергия епископ, посмотрев на него со значением. Не иначе, опять какое-то испытание удумали. А может, опять поспорили на ведро сурицы. Или и то, и другое – эти запросто.

В теплую после ночного росистого воздуха воду я входил без плеска и шума, как учили. И так же погрузился с головой, отталкиваясь от илистого дна и двигаясь вперёд, параллельно ему. Не понравилось только, что вниз уклон был уж больно крутым. Нырять и проверять устойчивость барабанных перепонок к давлению на глубине в нашем тренировочном прудике-бассейне было негде, поэтому докуда я теперь мог опуститься – оставалось только догадываться. Или ждать. Пока уши не заболят.

Дно, странно светившееся не то каким-то планктоном, не то водорослями, гипнотизировало. Я парил над ним, как воздушный змей или облако. Только коряги, что выбирались из ила то там, то тут, портили всю таинственно-завораживающую картину. Потому что здорово пугали. Почти безлунная ночь. Озеро посреди тайги, где людей не было тысячелетиями. Да ещё эмоциональная, но непонятная «накачка» старцев перед рыбалкой. Вспомнились Нэсси из Шотландии и Лабынкырский чёрт из Якутии. Очень не вовремя вспомнились.

Когда одна из коряг справа развела челюсти, и потоки воды, рванувшие внутрь, едва не втянули меня следом, я забыл не только про то, что надо было бить Ярью, но и про то, что такое Ярь вообще. И про то, кто я и где я. Пасть размером с багажник Форда Галактики распахнулась мгновенно, явно быстрее, чем за полсекунды. Остался только первобытный безотчётный, но неодолимо сильный страх. Ужас даже, я бы сказал. Который и заставил меня вылететь на поверхность, забыв про то, что всплывать надо плавно и осторожно, а выходить тихо и без брызг. Хорошо хоть, не особенно глубоко было. Наверное.

Когда я выскочил из воды и едва ли не бегом по её поверхности рванул на берег, старики-разбойники оборвали какой-то свой неспешный разговор. Саня в нём участия не принимал, по-прежнему обнимаясь с деревом. А я, помимо брызг, поднял фонтан идиоматических выражений, который начал ещё под водой. Поэтому вступление монолога чуть смазалось бульканьем и пузырями. Но уже через несколько секунд стало разборчивее гораздо. Удачно, всё-таки, что ни девчат, ни Павлика не взяли.

– Кажись, клюёт? – флегматично предположил Раж.

– Навроде как да, – кивнул Степан неторопливо. Внимательно глядя на меня подозрительно ярко горевшими глазами.

– Чего без рыбы-то вылез, рыболов-спортсмен? – спросил он, изучив, кажется, на предмет травм и открытых ран. Ну, или просто дождавшись, когда я перестану выражать глубокое несогласие с местными традиционными способами лова и категорическое неприятие здешней ихтиофауны.

– Это кто был⁈ – первые три приличных слова подряд вырвались из меня, кажется, на вдохе.

– А тебе какая разница? Ты свататься, что ли, собрался? – удивился дед Сергий. И этим вопросом породил ещё один монолог, бесконечно далёкий от уважения к сединам.

– Ого! Красиво завернул. Твоё? – с уважением обернулся к леснику епископ.

– Не, Оська, наверное, научил. Мне тоже понравилось. Не зря сходили, – кивнул тот.

Я выдохся минут через семь-восемь.

– Наконец-то. А то уж повторяться начал, – удовлетворённо пробурчал Степан. – Пошли, Сергуня, покажем детям, как надо рыбку ловить?

– А и давай, чего бы не размяться? Аспид, ты с нами? Или вон с мальчиком под ёлочкой постоишь? – старые язвы били без промаха. Я глубоко и судорожно вздохнул. И молча кивнул. И мы пошли рыбачить.

Когда при свете костра старики разделывали рыбу, отчекрыжив предварительно огромную голову, которая была сплошняком покрыта костяными пластинами, напоминая старый немецкий танк, я прокручивал в голове картинки той рыбалки, попутно показывая их вздрагивавшему от увиденного Сане. Он следил за костром и в его неровном свете вязал что-то, напоминавшее недоделанные санки. Я откуда-то теперь знал, что это – поняга, древний предок рюкзака. На эту рамку можно было погрузить много и унести далеко. Над огнём шкворчали, исходя сытным духом, куски каких-то внутренностей рыбы. Которые Раж выдернул из неё голыми руками, пробив шкуру, жёсткую, как старый армированный брезент.

– Так кто это был? – решил я утолить-таки тягу к знаниям.

– А теперь-то уж какая разница? Рыба и рыба. Жирная, кстати. Вкусная. Хорошо, соли не забыли, а то, помню, как-то три седмицы постной давились. И взять неоткуда было – не возили в её те года в наши края, сольку-то. Обложили тогда чёрные плотно, на все торговые пути сели…

Неопознанная фауна на вкус неожиданно оказалась чем-то средним между осетриной и нежнейшей курятиной – никогда такого не пробовал. А ломтей, что мы допёрли-таки до пещеры, и которые предсказуемо исчезли из предбанника, лишь стоило нам зайти сполоснуться, могло и впрямь хватить до весны – не обманул епископ.

А на исходе второй недели меня вызвал Белый.

– Состав, что позволит освободить Древо из чёрных силков, готов, Аспид. С тем, что сможет сделать вас иммунными, пока не выходит. Для Хранителей годится, а Странников с Мастерами сгубить может. Слишком много Яри для активации потребно, мало в ком столько есть, – поведал он. Ольха и Осина в его присутствии почти не разговаривали – видимо, с субординацией у предвечных всё было в полном порядке.

– Отличные новости, хозяин, – вежливо и вполне культурно ответил я. Прекрасно понимая, что звал он меня явно не за тем, чтоб похвастаться достижениями в химии и жизни.

– Да, не за тем. Дело есть, что никому, кроме тебя, не сладить, – ну да, недолго музыка играла. – Проведал я, что в западных землях не так давно сгинул Хранитель чёрный. Из тех, что долгие годы ростку помогал. Осталась Черёмуха в плену без пригляда. Паразит, что в ней, какой-то уж вовсе изуверский, из таких мук да пыток людских силу черпал, что и помыслить мерзко. И сейчас он на голодном пайке сидит. Твоих сил и знаний хватит, чтоб совладать с ним. И спасти Черёмуху.

Я внимал его Речи молча. Как-то неожиданно по-новому для себя обдумывая услышанное где-то очень глубоко, этажа на три-четыре ниже обычных-привычных мыслей. Наверное, это и было то самое подсознание. И в нём реликтовыми рыбами, плавно и без тени эмоций повисали образы. И Черёмухи, что, как и Ольха, попала в лапы тварей-насильников. И тайного состава, что поможет уберечь сестру с сыном, Лину и Саню. А ещё Мастеров из Каргополя и Устюга. И талантливую мастерицу-художницу Лидочку. Но снадобье ещё только предстояло синтезировать Перводреву. Ловко он меня. Красиво.