Текст книги "Заяц, жаренный по-берлински"

Автор книги: Олег Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Олег Буркин
ЗАЯЦ,  ЖАРЕННЫЙ  ПО-БЕРЛИНСКИ
повесть

Начало июня 1941-го года в Москве выдалось жарким. Единственное окно в комнате Ломовых было распахнуто настежь почти круглые сутки.

У окна, за обеденным столом, сидел сын Петра Егоровича Ломова Ваня, которому месяц назад исполнилось двадцать лет. Ваня неторопливо заваривал чай и ждал к завтраку отца, умывавшегося в общей ванной коммунальной квартиры.

Дверь открылась, и в комнату зашел сам Петр Егорович, полностью облысевший к своим сорока девяти годам толстяк среднего роста, в брюках и майке, с полотенцем, перекинутым через плечо.

Ваня повернул голову в его сторону.

– Давай завтракать, бать! Я чай уже заварил.

Повесив полотенце на спинку кровати, Ломов тоже уселся за стол. Взгляд Ломова уперся в фотографию покойной жены, стоящую на краю стола. Петр Егорович вздохнул. Взглянул на Ваню. Кивнул на фотографию.

– В субботу будет год по матери. В церковь надо сходить.

– Я не смогу. У нас на заводе субботник.

– Ну, не до ночи же?

– Часов до пяти.

– Вот на вечернюю и сходим.

Помявшись, Ваня посмотрел на отца почти с мольбой.

– Бать, может, ты сам, а? Я заявление подал, в институт, на заочное. По направлению от завода. На следующей неделе будут рассматривать. Если меня кто из наших увидит в церкви…

Ломов сердито засопел.

– Не увидят. Все твои ее за версту обходят, – уверенно произнес Ломов. – А свечи за упокой души поставить надо. И молебен заказать.

Ваня нехотя, но послушно кивнул головой.

***

В подсобке для поваров ресторана «Метрополь» у одежных шкафчиков стояли, переодеваясь, два закадычных друга – Ломов и его ровесник Синдяшкин, маленький и тощий. Уже надев белоснежную униформу, оба натягивали на головы поварские колпаки.

Ломов повернулся к Синдяшкину.

– На футбол в воскресенье пойдем? «Спартак» с ЦДКА!

– Пойдем, – Синдяшкин хмыкнул. – Если пообещаешь…

– Что?

– Что когда забьет «Спартак», не будешь орать, как бешеный. У тебя же не глотка, а… После прошлого матча я неделю на левое ухо не слышал.

Ломов улыбнулся.

– Ладно.

Закончив переодеваться, оба направились к выходу из подсобки.

***

В просторной кухне ресторана, за стойкой для выдачи блюд официантам, склонился над кастрюлей у большой плиты Ломов.  У соседней плиты колдовал над шкварчащей сковородой Синдяшкин.

Из обеденного зала в коридор перед стойкой зашел метрдотель в черном фраке и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Метрдотель помахал Ломову рукой.

– Егорыч!

Ломов поднял голову от плиты и посмотрел на Метрдотеля.

Тот кивнул головой в сторону обеденного зала.

– К директору!

Ломов и Синдяшкин переглянулись. Ломов удивленно пожал плечами.

***

Директор ресторана «Метрополь» Феофанов, в сапогах и кителе военного покроя, сидел за своим рабочим столом, нетерпеливо постукивая по столешнице костяшками пальцев.

В кабинет вошел Ломов. Следом за ним переступил порог метрдотель. Оба приблизились к столу. Ломов улыбнулся.

– Вызывали?

Улыбаться в ответ Феофанов явно был не настроен. Он пристально посмотрел на повара и кивнул на большой телефонный аппарат на краю стола.

– Знаешь, откуда мне только что звонили? Из наркомата иностранных дел.

Феофанов поднял вверх указательный палец.

– Посол Германии у нас будет ужинать! Сегодня.

Ломов невозмутимо хмыкнул.

– Ха, удивили! Да в Москве этих послов – как собак нерезаных.

Метрдотель за спиной Ломова прыснул от смеха. Феофанов, сердито нахмурил брови. Потряс в воздухе пальцем, уже грозя им повару.

– Ты, Ломов, того… Брось шутить.

Феофанов поднялся из-за стола.

– Дело – крайней политической важности. Граф Шуленбург хочет отметить у нас День Рождения супруги. Нельзя ударить в грязь лицом перед послом дружественной страны. Понимаешь?

Ломов вздохнул.

– Понимаю… Лучше бы они в наркомате узнали, что он любит. Что заказывать будет?

Заулыбавшись, Феофанов радостно махнул рукой.

– Да узнали уже! Есть у него одно любимое блюдо…

Директор ресторана торопливо схватил со стола лист бумаги и впился в него глазами.

– Заяц, жаренный по-берлински.

Оторвавшись от листа, он вопросительно посмотрел на Ломова.

– Ну? Умеешь?

– Чего там уметь? Берем да жарим – с морковкой и луком. Главное, про красную смородину не забыть. Ее всегда добавляют.

Феофанов довольно потер руками.

– Молодец! Знал, что не подведешь. Правду говорят: другого такого, как ты, во всей Москве не сыщешь.

Ломов самодовольно ухмыльнулся.

– Лет двадцать его уже не готовил. Но помню. При НЭПе в Москву инженеров немецких наехало… Они и заказывали. Помню, заяц этот тогда у нас даже был в меню.

Спохватившись, Феофанов перевел взгляд на метрдотеля.

– Ты тоже зайца в меню впиши. Срочно!

Метрдотель удивленно вскинул брови.

– Что, во все экземпляры?

– Не надо во все. Только в те, что послу понесешь. Так, чтоб было на видном месте. Крупными буквами!

Метрдотель послушно кивнул головой.  Директор ресторана снова довольно потер руками, радуясь как ребенок.

– Посол меню раскроет – а там вот оно. Его любимое.

– Ну, а зайчатина? – поинтересовался Ломов. – Сами зайцы-то где? Из чего готовить?

– Будут тебе зайцы. Я с охотхозяйством уже связался. Заказал у них полдюжины. Чтоб с запасом, – Феофанов бросил взгляд на настенные часы, которые показывали около 15.00. – Поехали стрелять. К шести обещали доставить. А мне сказали, раньше восьми он ужинать не прибудет… Так что успеем.

Ломов удовлетворенно хмыкнул.

***

На кухне у плиты склонился над кастрюлей, помешивая что-то, Ломов. Недалеко от него маячил, тоже занимаясь своим делом, Синдяшкин. На настенных часах было около 18.00.

Из обеденного зала в коридор перед стойкой для выдачи блюд, гремя сапогами, залетел Феофанов. В обеих руках он держал за уши тушки зайцев – маленьких и ужасно тощих.

Услышав гром сапог Феофанова, Ломов поднял голову и посмотрел на директора. Феофанов, победно размахивая тушками в воздухе, улыбнулся.

– Вот! Доставили!

Ломов степенно и неторопливо подошел к стойке. Посмотрел на зайцев. Лицо Ломова сердито вытянулось.

– Вы что? Издеваетесь?

Улыбка слетела с губ Феофанова.

– Мясо, мясо-то где? – спросил Ломов. – У этих же – только кожа да кости.

Ломов выхватил одну тушку из руки Феофанова и, скривившись, брезгливо поднес ее к глазам. Повернулся к стоящему за его спиной Синдяшкину и продемонстрировал заячью тушку ему. Синдяшкин тоже скривился. Ломов снова повернулся к Феофанову.

– Я, конечно, этоприготовить могу. Но если такое подать на стол послу… Осрамимся, товарищ директор. На всю Европу.

Феофанов побледнел.

В коридор перед стойкой забежал метрдотель. Он подскочил к Феофанову и кивнул в сторону зала.

– Иван Игнатьич, прибыли!

– Кто? – отстраненно произнес директор.

– Посол. Граф Шуленбург! С гостями.

Феофанов протяжно застонал и покосился на настенные часы.  Он был близок к обмороку.

– Как прибыли? – слабым голосом протянул Феофанов. – Почему? Они же должны были к восьми…

Метрдотель растерянно пожал плечами.

– Ну, не знаю… Проголодались, наверное. Я их в отдельный кабинет провел. Как вы и сказали. И заказ уже принял.

– К-какой заказ?

Метрдотель кивнул на тушки зайцев в руках у директора.

– Зайца жареного по-берлински. Посол как увидел его в меню, так весь от радости и засветился. Ждет!

Феофанов обреченно опустил голову.

– Все… Конец…

Метрдотель, еще не понимая, что происходит, удивленно вращал глазами. Феофанов поднял голову и с мольбой посмотрел на Ломова.

– Ломов, что делать?

Ломов напряженно морщил лоб.  Встрепенувшись, Феофанов придвинулся к Ломову вплотную.

– Слушай… Кто-то мне говорил, что у кошек мясо того… От заячьего не отличишь, – директор понизил голос. – Тут у нас в ресторане котов полно. Жирные! Может, мы их послу… Вместо зайцев?

Ломов, отшатнувшись в сторону, посмотрел на Феофанова, как на сумасшедшего.

– Ну, Вы даете! – Ломов возмущенно потряс головой. – Чтобы посол да не отличил? Да ежели он поймет, что ему принесли не зайца… Тогда не просто осрамимся. Скандал получится. Международный.

Едва не плача, Феофанов в отчаянье всплеснул руками.

– Что же делать-то? Что?

В глазах Синдяшкина мелькнуло созревшее решение. Он подскочил к стойке и решительно облокотился об нее.

– В зоопарк надо ехать. Вот что.

– В какой зоопарк?

– В московский. Тут недалеко. На машине смотаетесь мигом. Уж там-то зайцы должны быть откормленные!

– Точно! Надо в зоопарк, – сказал Ломов.

– А дадут они зайцев? – засомневался Феофанов.

– Ха! Куда они денутся! Вы же сами сказали: дело крайней политической важности.

Феофанов со злостью швырнул тощие заячьи тушки прямо на пол, повернулся к Метрдотелю и решительно махнул рукой.

– Поехали!

***

По вольеру зоопарка, обнесенному клеткой, бегало несколько жирных зайцев. У клетки стоял, заслонив своим телом дверь в вольер и широко раскинув в стороны руки, убеленный сединой профессор Самарский в очках, съехавших на самый кончик носа. Прижавшись к двери спиной, он с ненавистью смотрит на молодого директора зоопарка Валуева, Феофанова и метрдотеля, которые замерли напротив профессора полукругом. Повернувшись к Феофанову и Метрдотелю, директор зоопарка сердито кивнул на Самарского.

– Ну, и зам по науке мне достался! До чего ж непонятливый! До чего упрямый!

Валуев снова повернулся к Самарскому.

– Аристарх Венедиктович, прекратите ломать комедию! Отойдите от клетки! Я же при Вас звонил в горком партии. Спросил – дать в «Метрополь» зайцев? Сказали – дать! Дело крайней политической важности. Сами слышали!

Самарский прижался к двери вольера еще сильнее.

– Слышал! Но не отойду! Так скоро весь зоопарк сожрут! И медведей – если медвежатинки захочется… И лосей! И черепах на черепаший суп пустят!

Директор поморщился.

– Ну, не надо преувеличивать!

Теряя терпение, Феофанов крикнул Валуеву:

– Да кто здесь, в конце концов, директор – Вы или он?!

– Я, я, – устало сказал Валуев и простер руки к Самарскому. – Отойдите, профессор! Добром прошу! Все равно заберем.

Вцепившись пальцами в прутья клетки, Самарский выставил вперед впалую грудь.

– Только через мой труп!

Директор зоопарка тяжело вздохнул.

– Через труп не будем. Но силу применить придется. Уж не обессудьте…

Он обернулся к двум здоровенным подсобным рабочим в спецовках, стоящим у него за спиной. Молча махнул головой в сторону Самарского. Рабочие, засучив рукава и выставив перед собой руки с широко расставленными пальцами, обошли с двух сторон директора зоопарка, Феофанова и метрдотеля, а затем начали грозно надвигаться на Самарского. Самарский, вцепившись в прутья клетки еще сильнее, с ужасом наблюдал за их приближением. Когда рабочие подошли к нему вплотную, Самарский истошно завопил:

– Варвары!!!

***

В отдельном кабинете ресторана «Метрополь» за празднично накрытым столом восседали граф Вернер фон Шуленбург, его супруга, а также около десяти их гостей.

Дверь кабинета распахнулась. В него вошел метрдотель. Хорошо поставленным голосом он произнес по-немецки:

– Гебратене хазэ ауф берлин! (Заяц, жаренный по-берлински)

Шуленбург, его супруга и гости оживились.

Метрдотель отступил в сторону. В кабинет вплыл, как большой корабль, Ломов с подносом в высоко поднятой руке. Следом за ним вошел Синдяшкин еще с одним подносом. На подносах красовалось заказанное послом блюдо.

Шуленбург и гости восторженно захлопали в ладоши.

***

Недалеко от кинотеатра, утонувшего в вечерних сумерках, стоял Ваня. Озираясь вокруг и немного нервничая, он поглядывал на наручные часы. Увидев кого-то вдалеке, Ваня облегченно вздохнул и заулыбался.

К нему, тоже улыбаясь, подошла Варя – стройная, светловолосая ровесница Вани.

– Привет! – бросила Варя.

– Привет!

Оба смотрели друг на друга влюбленными глазами. Ваня потянулся губами к ее щеке, чтобы поцеловать, но Варя, отстранившись, стрельнула глазами по сторонам.

– Перестань. Люди же…

Ваня с сожалением вздохнул. Кивнул на здание кинотеатра.

– Ну что, пойдем?

Варя тряхнула челкой.

– Пошли!

Взявшись за руки, они направились к кинотеатру.

– На какой ряд билеты? – спросила Варя.

Ваня хитро улыбнулся.

– Будто не знаешь… Как всегда – на последний!

***

В полупустой пивной, за окнами которой было уже темно,  устроились за круглым столиком усталые Ломов и Синдяшкин. Перед ними возвышались две кружки пива, а на аккуратно расстеленной газетке серебрилась чешуей сушеная вобла.

Синдяшкин взял кружку, поднес ее к губам и сделал большой глоток.

– Егорыч, может, пора о наших детках поговорить? Серьезно?

Ломов пожал плечами.

– Давай. У нас с тобой все серьезные разговоры – под пиво.

Синдяшкин поставил кружку на стол.

– Варя медучилище заканчивает, Ваня твой тоже на ногах стоит крепко. Встречаются третий год… Раз любят друг друга – давай их поженим! Он давно мылится. И она не против.

Ломов удивленно крякнул.

– Ванька что, ей уже предложение сделал?

– Да сделает! Оба только и ждут, когда им отцы отмашку дадут.

– Да, у обоих только отцы. Твоя бывшая, небось, уже и забыла, что у нее дочка есть. Как укатила со своим геологом… Семь лет назад…, – Ломов грустно улыбнулся. – Так больше носу и не казала. Даже не написала ни разу.

– Да Бог с ней! Не о ней сейчас разговор, – Синдяшкин пристально посмотрел на друга. – Ну, так что? Насчет Вани и Вари?

Ломов решительно махнул рукой.

– Ладно, раз такое дело… Осенью играем свадьбу!

***

Ломов с черпаком в руке и Синдяшкин замерли у плиты. За спинами поваров сгрудились еще несколько поваров. Перед стойкой для выдачи блюд столпилось около десяти официантов во главе с метрдотелем. Все мрачно и напряженно слушали голос наркома иностранных дел Молотова из радиоприемника на стене:

– Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковав нашу границу во многих местах и подвергнув бомбежке со своих самолетов наши города… Это неслыханное нападение на нашу страну, несмотря на наличие договора о ненападении между СССР и Германией, является беспримерным в истории цивилизованных народов… Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал заявление мне, как народному комиссару иностранных дел, от имени своего правительства…

Глаза Ломова налились кровью. Он с ненавистью сжал в кулаке черпак, словно готовясь им кого-то ударить.

Голос Молотова звучал из приемника все жестче и жестче:

– В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной… Советским правительством дан приказ нашим войскам отбить нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

После выступления Молотова в воздухе на несколько секунд повисла тишина.

Ломов растерянно покачал головой. Обвел поваров и официантов злыми глазами.

– А мы его на прошлой неделе кормили, – протянул он. –  Вот тебе и дружественная страна. Вот и договор о ненападении…, – Ломов сорвался на крик. –  Да если б я знал – засунул бы ему того зайца…

Взмахнув черпаком, Ломов со злостью швырнул его в большую кастрюлю без крышки, стоящую сбоку. Черпак шмякнулся в варево, брызги которого полетели прямо в голову стоящего перед кастрюлей Синдяшкина. Жалобно скривив лицо, заляпанное густой, липкой массой, Синдяшкин возмущенно всплеснул руками.

– Ты что, Егорыч?!

***

Ноябрьским утром около тридцати солдат разного возраста в новеньких шинелях и с винтовками за плечами курили, переминаясь с ноги на ногу, у здания военкомата. Рядом с ними стояли их матери, отцы, братья, сестры, друзья…

Коротко стриженный Ваня в солдатской шинели и зимней шапке-ушанке, замер в стороне от них в обнимку с Варей, положившей голову ему на грудь. Ваня гладил по голове Варю, глаза которой были грустными и влажными. Недалеко от Вани и Вари понуро топтались Ломов и Синдяшкин.

Синдяшкин тяжело вздохнул.

– Так и не сыграли мы свадьбу…

На крыльцо военкомата вышел старший лейтенант. Окинул солдат начальственным взором и громко скомандовал:

– Становись!

Солдаты начали торопливо прощаться с родными и близкими, становиться в строй.

Оторвавшись от Вари, Ваня сделал шаг к отцу. Обнялся с Ломовым. Ломов похлопал его по плечу.

– Ну, давай, сынок.

Отстранившись от отца, Ваня крепко пожал руку Синдяшкину. Тот, грустно улыбаясь, тоже похлопал его по плечу.

Ваня снова вернулся к невесте, по щекам которой уже градом катились слезы. Ваня и Варя обнялись и поцеловались.

Старший лейтенант стоял перед строем, в котором не было только Вани. Офицер сердито повернул голову в его сторону.

– А ну в строй! Живо!

Ваня и Варя через силу оторвались друг от друга. Ваня сорвался с места и побежал к своему взводу. Встал вместе со всеми в строй.

Старший лейтенант скомандовал:

– Напра-во!

Солдаты выполнили его команду.

– Прямо – шагом марш!

Строй двинулся с места.

Родные и близкие солдат махали им на прощанье руками. Ломов, Синдяшкин и Варя – тоже. Ваня, обернувшись в строю и найдя их глазами, вскинул высоко вверх руку. Помахал ею в воздухе…

***

По улице, грустно опустив головы, брели Ломов и Синдяшкин.

Ломов вздохнул.

– Остался я один…

– Да я теперь тоже один, – отозвался Синдяшкин. – Почти… Неделями Варю не вижу. У нее в госпитале дежурства – чуть не каждую ночь.

– Немец к Москве рвется. А у нас в ресторане…, – Ломов поморщился. – Будто и нет войны. Каждый день народу полно. Пьют, гуляют…

– Особенно которые вчера…  Англичане. Гужевали до часу ночи. Все шампанское заказывали – самое дорогое.

– Ну, кому война, а кому…, – грустно протянул Ломов.

– Да уж…

– Посмотрел я сегодня на Ваню… И так захотелось мне тоже – надеть шинель, винтовку взять на плечо…, – Ломов повернул голову к другу. –  Мужики мы еще – крепкие. Воевали б не хуже других.

– Так-то так. Только ведь  «Метрополь», Егорыч, – первый ресторан Москвы. Не оставишь без него столицу. Потому нас от фронта и освободили, –  Синдяшкин поднял вверх указательный палец. – Бронь – ее просто так не дают.

– Да умом-то я все понимаю, – Ломов приложил руку к груди. – А здесь… Когда другие в окопах… Противно смотреть на сытые и пьяные рожи.

Синдяшкин хохотнул.

– А ты с кухни пореже заглядывай в зал! И не будет!

Ломов кисло ухмыльнулся. Вспомнив о чем-то, снова повернул голову к Синдяшкину.

– Утром видел нашего управдома. Говорит мне: записывайся в добровольный отряд содействия противовоздушной обороне.

– Что им, школьников мало? С июля – как немец начал бомбить Москву – пацаны и девчонки торчат на всех крышах.

– На ночные дежурства ходить некому. Школьники спят.

Синдяшкин понимающе хмыкнул.

– Где дежурить?

– В нашем доме – на чердаке.

– Ладно. Давай. Я тоже с тобой, за компанию…, – Синдяшкин вскинул голову. –  А делать что, если бомба?

– На занятии скажут!

Друзья ударили по рукам.

***

В учебном классе за столами сидело около двадцати человек разного возраста. Среди них – Ломов и Синдяшкин. У доски замер пожилой майор с указкой в руке. На столе рядом с ним чернели большие стальные щипцы. Между майором и столами с обучаемыми стояла на полу небольшая бочка с водой. Рядом с ней лежал лист железа, на котором тускло поблескивала небольшая учебная зажигательная бомба.

Все внимательно слушали монотонный голос майора.

– Авиационные зажигательные бомбы предназначены для вызывания пожаров и разрушения оборудования воздействием высоких температур. При их изготовлении используют термитную смесь и трифторид хлора…

Майор подошел к учебной бомбе на полу. Поднес к ней кончик указки.

– Зажигательные бомбы небольших калибров – такие, как эта – используются, как правило, в кассетах. Они снаряжаются термитом. Термит – общее название смесей…, – осекшись, майор улыбнулся и махнул рукой. –  А! Что я вам рассказываю эту херню?

Сидящие за столами тоже заулыбались.

– Главное знать вот что, – майор рубанул ладонью воздух. – Если бомба упадет рядом с вами, не пугайтесь. Воспламеняется она не сразу, а секунд через двадцать-тридцать… Поэтому…, – он обвел аудиторию взглядом. – Просто берите ее и тушите. Большим количеством воды.

Майор подошел к своему столу, взял с него щипцы и снова вернулся к бомбе. Достал из кармана зажигалку. Чиркнул зажигалкой, наклонился над учебной бомбой и поднес к ней язычок пламени. Бомба зашипела, плюясь огнем. Все сидящие за столами открыли рты и вытянули шеи. Майор распрямился.

– Хватаем ее щипцами и опускаем в бочку!

Майор ловко схватил шипящую бомбу щипцами. Поднял ее, поднес к бочке и опустил бомбу в воду. Зашипев от соприкосновения с водой еще громче, бомба с бульканьем погрузилась на дно бочки. Майор повернулся к аудитории и развел руками.

– Вот так.

Сидящие за столами облегченно вздохнули.  Переглянувшись, Ломов и Синдяшкин, улыбнулись. Ломов протянул:

– Тю-ю-ю. И всего-то делов?

***

Ночью на чердаке было слышно только, как в дальних углах бегали мыши.  Ломов и Синдяшкин сидели на двух перевернутых фанерных ящиках недалеко от двери на крышу.

Рядом с поварами на полу лежали щипцы. Посреди чердака стояла небольшая бочка с водой.

Ломов встал, подошел к двери на крышу, открыл ее и, задрав голову, посмотрел в ночное небо и протянул:

– Небо чистое. Ни облачка…

Синдяшкин повернул голову в его сторону.

– Плохо, что чистое. Лучше бы тучи. А еще лучше снег… Тогда бы сегодня точно не бомбили.

Ломов нахмурился.

– Не каркай!

– Ха! От меня это, что ли, зависит? Я на немецкого министра авиации не похож.

Синдяшкин тоже встал, подошел к Ломову и, улыбнувшись, легонько похлопал его по животу.

– Это ты у нас смахиваешь на Геринга! Такой же упитанный.

Ломов недовольно отбросил руку Синдяшкина от своего живота.

– Почём те знать? Ты что его, видел?

– Живьем не видел. А как в газетах рисуют…, –  Синдяшкин очертил руками в воздухе огромный живот. – Объемы у вас одинаковые!

Синдяшкин засмеялся. Ломов сердито засопел.

Вдалеке раздался гул самолетов. Ломов и Синдяшкин тревожно переглянулись. Прищурив глаза, подняли головы и посмотрели в ту сторону, откуда раздается гул. Гул становился все громче и громче. Ломов со злостью плюнул на пол.

– Ну, вот. Накаркал!

Синдяшкин обиженно посмотрел на Ломова.

– Да я-то тут причем?

…Со всех сторон гремели взрывы бомб. Ломов и Синдяшкин лежали на полу посреди чердака, закрыв руками головы.

С грохотом пробив крышу, недалеко от них упала зажигательная бомба. Бомба громко и угрожающе зашипела, плюясь огнем. Оба подняли головы и посмотрели в ее сторону. Быстро вскочили, схватили щипцы и понеслись к бомбе.

Ломов подоспел к ней первым. Ловко ухватив бомбу щипцами, оторвал ее от земли и побежал вместе с ней к бочке с водой, которая чернела шагах в двадцати. Синдяшкин, подстраховывая друга, вприпрыжку засеменил за ним.

Уже у самой бочки Ломов неожиданно споткнулся и упал прямо на нее. Бочка опрокинулась. Ломов повалился на землю рядом, выпустив из рук и щипцы, и бомбу, которая откатилась далеко в сторону. Вода в несколько секунд вылилась из бочки в противоположную от бомбы сторону, растекаясь по крыше большой лужей и впитываясь в дощатый пол.

Ломов со злостью выругался:

– …твою мать!!!

Синдяшкин подскочил к шипящей бомбе и замер рядом с ней, испуганно и растерянно хлопая глазами. Он с отчаяньем вскинул голову.

– Егорыч, как же ее теперь тушить?

Ломов вскочил на ноги и тоже подбежал к бомбе. Застыл на месте, напряженно морща лоб. Через мгновенье в его глазах мелькнул ответ на вопрос Синдяшкина. Ломов решительно отшвыривает щипцы в сторону.

– Как, как… Вот так!

Ломов начал быстро расстегивать ширинку брюк.

Ухмыльнувшись, Синдяшкин тоже швырнул щипцы на землю и последовал его примеру.

Расстегнув ширинки и достав из трусов члены, друзья посмотрели друг на друга.

– Только давай по моей команде, –  торопливо произнес Ломов. – Вместе! Чтобы, как учили на занятии, большим количеством воды!

Синдяшкин кивнул.

– Понял!

– Раз, два, три! – скомандовал Ломов.

На счет «три» повара начали дружно мочиться на шипящую бомбу. Пошипев еще чуток, она «замолкла». Ломов и Синдяшкин облегченно вздохнули.

– Потушили…, – Ломов застегнул ширинку и вытер ладонью взмокший от напряжения лоб. Синдяшкин – тоже.

Переглянувшись, друзья улыбнулись. А потом начали хохотать. Все громче и громче…

***

Усталый после рабочего дня, Ломов поднялся по лестнице и остановился у двери своей коммунальной квартиры.

Рядом с дверью висели почтовые ящики. Ломов шагнул к своему почтовому ящику и увидел сквозь дырочки в нем конверт. Довольно улыбнулся. Торопливо полез в карман за ключиком от ящика, достал ключик, открыл ящик и извлек из него конверт. Поднес его к глазам. Перестав улыбаться, Ломов недоуменно хмыкнул. Не двигаясь с места, разорвал конверт, достал из него сложенный вдвое лист бумаги, развернул его и, шевеля губами, стал читать. Изменившись в лице, Петр Егорович побледнел. Руки Ломова начали трястись. Лист бумаги выпал из его рук, опустился на пол и, гонимый сквозняком, порхая, полетел над ступеньками лестницы вниз.

Издав глухой стон, Ломов обхватил руками лицо.

– Ваня… Сын…

Прислонившись к стене, Ломов медленно сполз по ней спиной и сел на пол. Его плечи затряслись от беззвучных рыданий.

***

Настенные часы в комнате Ломова показывали второй час ночи. Петр Егорович и Синдяшкин сидели за столом. Оба старались не смотреть друг другу в глаза.

На столе стояли початая бутылка водки и граненые стаканы, лежала нехитрая снедь.

В сторону был отставлен стакан, наполненный до краев и накрытый кусочком ржаного хлеба. Подперев руками голову, Ломов тяжело вздохнул.

– Ты Варе пока не говори… Я ей сам, потом…

Синдяшкин послушно кивнул головой.

– Ладно.

– Месяца не прошло, как проводили… Эх, побывать бы хоть на его могилке.

– В братской, наверно, похоронили.

– Хоть на братской.

Ломов налил в стаканы водку. Оба, не чокаясь, молча выпили. Синдяшкин поставил стакан на стол. Потянулся к закуске. Ломов тоже поставил стакан, но продолжал сжимать его в своих крепких пальцах. Зажмурив глаза, он начал мотать головой из стороны в сторону. Его пальцы сжимали стакан все сильнее и сильнее. Стакан со звоном лопнул.

Ломов открыл глаза и равнодушно посмотрел на правую руку, сжимающую в кулаке осколки стекла. Из кулака на стол стекала кровь.

Синдяшкин с испугом кивнул на струйку крови.

– Егорыч, порезался!

Ломов, словно не слыша его, поднял голову и посмотрел куда-то мимо Синдяшкина.

– Все! Пока не убью хоть одного немца…, – Ломов ударил кулаком по столу. – Я спать не смогу! Жить не смогу!

Глаза Ломова загорелись ненавистью.

***

На стенах просторной комнаты, расположенной на первом этаже военкомата, висели плакаты военной поры. В углу комнаты высился стальной сейф. Посреди комнаты стоял стол, за которым сидел молодой капитан с эмблемами танкиста в петлицах. В глаза сразу бросались орден Красной Звезды и нашивка за тяжелое ранение на гимнастерке офицера, а также недавно заживший рубец на его щеке.

Перед столом стояли в очереди трое – высокий, худой мужчина, красивая девушка лет двадцати с беспокойными глазами, и Ломов.

Мужчина протянул капитану бумагу. Тот взял ее у него из рук и быстро пробежал глазами. Не поднимая глаз, произнес:

– Тебе в эшелон резервного полка. Иди на станцию. Там спросишь у коменданта.

Капитан вернул мужчине бумагу. Тот молча развернулся и вышел из комнаты.

К столу придвинулась девушка. Капитан поднял на нее глаза и раздраженно вздохнул.

– Гусева, ну что ты ходишь сюда каждый день? Я же тебе русским языком сказал: набор на курсы телефонисток закончен. А когда будет следующий – не знаю, – капитан хлопнул себя ладонями по коленям. – Заявление твое у нас лежит, адрес знаем. Понадобишься – вызовем. Свободна!

Обиженно шмыгнув носом, девушка тоже покинула комнату.

К столу приблизился Ломов. Он заметно волновался.

– Прошу направить меня на фронт. Добровольцем.

Капитан смерил Ломова оценивающим взглядом.

– Возраст призывной?

– Конечно. Пятьдесят будет только весной.

Капитан удовлетворенно хмыкнул и кивнул на стул.

– Присаживайся, отец.

Ломов сел.

– Москвич?

– Коренной.

– Работаешь кем?

– Поваром.

– Где?

– В «Метрополе».

Брови капитана удивленно взлетели вверх.

– В том самом?

– Ну да. Другого в Москве, вроде, нет.

Капитан откинулся на спинку стула и хитро прищурился.

– А бронь тебе случайно не положена?

Ломов вздохнул и опустил глаза.

– Дали.

– Тогда – задний ход, машина! Не могу я тебя на фронт.

Капитан придвинулся к Ломову. Несильно ударил себя ребром ладони по шее.

– Знаешь, как меня потом за это?

Ломов тоже придвинулся к офицеру.

– У меня сына убили. Под Волоколамском…

Капитан с сочувствием вздохнул.

– Понимаю, – капитан распрямился и развел руками. – Все равно не могу. Не имею права.

Капитан грустно улыбнулся.

– Да и на кой оно тебе? За сына и без тебя отомстят. А ты… В пятьдесят-то лет…, – капитан с жалостью поглядел на Ломова. – Пожилой человек. С полной выкладкой – по полям-дорогам… Замудохаешься!

Насмешливо улыбаясь, офицер махнул рукой.

– Помрешь еще ненароком на марше. Не дойдя до передовой.

Глаза Ломова налились кровью.

– Чего?!!!

Он поднялся со стула, сердито сопя.

– Это кто помрет?! Я?!

Ломов окинул комнату торопливым, ищущим взглядом. Заметив массивный сейф в ее углу, Петр Егорович кивнул на сейф.

– Сколько в нем весу?

Капитан тоже посмотрел на сейф.

– В сейфе-то? – он наморщил лоб. – Пудов десять.

Ломов кивнул сначала на сейф, а потом – на окно.

– А если сейчас я сейф твой… Выброшу из окна?

Капитан прыснул от смеха.

– Не смеши! Его сюда четверо бойцов волокли. А ты… И от пола не оторвешь.

Ломов оперся о стол капитана руками,

– Ну, а если? – он хитро прищурился. – Оформишь тогда на фронт?

Капитан еще раз оценивающе посмотрел на неподъемный сейф, затем перевел взгляд на окно и ехидно ухмыльнулся.

– Из окна, говоришь?!

– Из окна!

Глаза офицера загорелись азартным блеском.

– Хрен с тобой! Давай!

Ломов и капитан ударили по рукам.

Ломов быстро подошел к окну и распахнул его. Капитан закинул ногу на ногу и скрестил на груди руки, наблюдая за происходящим, как за цирковым представлением, и жмурясь от предвкушаемого удовольствия.

Ломов решительно направился к сейфу. Остановился рядом с ним и несколько секунд осматривал стальной ящик, примеряясь. Затем Петр Егорович присел и обхватил сейф руками. Покраснев от натуги, Ломов закричал:

– А-а-а-а-а!!!

С этим криком он резко встал, оторвав сейф от пола.

Изумленный капитан с округлившимися глазами поднялся из-за стола.

Побагровев от натуги и громко кряхтя, Ломов на подгибающихся ногах делал шаг за шагом к окну.

У офицера отвалилась челюсть.

Оказавшись у окна, Ломов забросил сейф на затрещавший под тяжестью стального ящика подоконник. Еще секунда – и сейф бы полетел в окно. Но капитан подскочил к Ломову и заорал:

– Стой!

В последнее мгновение Ломов успел удержать уже переваливший через подоконник сейф руками.  Капитан, глядя на Ломова восторженными глазами, восхищенно всплеснул руками.