355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Якубов » Привет эпохе (СИ) » Текст книги (страница 8)
Привет эпохе (СИ)
  • Текст добавлен: 7 мая 2017, 13:00

Текст книги "Привет эпохе (СИ)"


Автор книги: Олег Якубов


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Пару дней замки от склада оставались нетронутыми, но потом исчезли гимнастические шары. Через две недели из Союза прислали новые шары, но мы, наученные горьким опытом, шары на стадион не повезли, а оставили их дома. Наша пятикомнатная квартира в первом микрорайоне Кабула, где жила сценарно-постановочная группа, превратилась в настоящий склад. Ходить здесь уже можно было, только перепрыгивая через ящики, но зато спали спокойно, хотя душманы, или как их здесь все называли «духи» с не свойственной Востоку педантичностью обстреливали Кабул ежедневно.

Наконец наступил день генеральной репетиции. Мы приволокли на стадион все свои ящики с шарами, флажками, магнитофонами и прочим оборудованием. Открыли склад и обомлели. Он был пуст. Исчезли все костюмы для гимнасток, акробатов, танцоров. Ошарашенные, стояли мы на пороге склада и не знали, что делать. Немыслимо было проводить генеральную репетицию без костюмов, не говоря уже о том, что сам праздник назначен на следующий день. Не чуя под собой ног, бросился я к директору стадиона, сбивчиво стал объяснять ему, что произошло. Мой взволнованный монолог не произвел на него никакого впечатления. Он лишь равнодушно поинтересовался: «А без костюмов никак нельзя», и, выслушав ответ, как-то удовлетворенно кивнул.

– Репетицию пока так начинайте, а я пойду поищу, – сказал директор и вышел из кабинета.

На трибуне, откуда руководила репетицией постановочная группа, директор появился лишь под вечер. Подозвав меня, он загадочным тоном велел следовать за ним. Довольно долго попетляв по узким улочкам с глинобитными хибарами, мы наконец зашли, откинув матерчатый полог, в какую-то жалкую полутемную лавчонку – ханут, как их здесь называли. «Афганистан страна чудес. Зашел в ханут и там исчез», разом припомнился мне стишок.

В справедливости этого фольклорно-поэтического творения мне как-то раз пришлось убедиться. Зашел однажды в ханут стал торговать дивный джинсовый костюмчик для годовалой своей дочки. Ханутчик, о чем он охотно поведал, был выпускником одной из советских высших партийных школ и отзывался на русское имя Леша. Но дружбы и взаимопонимания у нас с Лешей не получалось. Цену он заломил неимоверную, а когда я ответил ему чем-то резким, он без слов дал мне понять, что торг здесь неуместен – отодвинул занавеску и я увидел тускло отсвечивающий металлом ствол ручного пулемета.

Но ханут, куда мы зашли вместе с директором стадиона «Олимпик», произвел на меня куда большее впечатление, чем оснащенное автоматическим стрелковым оружием торговое предприятие «Леши». На прилавках я с ужасом увидел все пропавшие с нашего склада сценические костюмы, предназначенные для праздника.

– От-тк-куд-да здесь все это? – заикаясь от возмущения, и почему-то шепотом спросил директора.

– Неважно, откуда, – горделиво ответил тот. – Важно, что я уговорил его продать все оптом и сумел сторговаться за очень небольшую цену.

Цена тут же была названа, отчего я испытал очередной шок: таких денег у нас не было и в помине. Не представляя даже, где взять такие деньги, тем не менее договорился с хозяином лавки, что он будет ждать меня через два часа, а пока продавать этот «товар» не станет. Конечно, я прекрасно понимал, что нас попросту надули, но надо было как-то выбираться из этой критической ситуации – до начала праздника уже считанные часы оставались. Помчавшись в центр Кабула, я ворвался без стука в кабинет второго секретаря ЦК НДПА. Товарищ Зерый курировал наш праздник и дважды до этого мне удавалось лицезреть «пламенного борца за дело Саурской революции». Выслушав мой сбивчивый рассказ, товарищ Зерый вышел из-за стола, неспешно подошел ко мне и со значением произнес:

– Вы приняли очень правильное решение. Костюмы надо купить.

– Как купить?! – возмутился я и, забыв, что передо мной второй секретарь ЦК братской нашей стране партии и один из руководителей государства, завопил. – Вы что же не понимаете, что они все в сговоре, и те, кто костюмы украл, и торгаш этот хренов?

– Конечно, понимаю, – спокойно, ничуть не возмущенный моим тоном, ответил Зерый. – Но и вы поймите. У нас – республика. Мы не можем бросаться голословными обвинениями. Воры не найдены, обвинять хозяина лавки в покупке краденного товара никто не имеет права. А вам надо было лучше следить за доверенным народным имуществом, – блистая оборотами явно приобретенными в каком-нибудь из советских вузов, наставительно произнес секретарь, но сменив гнев на милость, ту же пояснил. – Ничего не сделаешь, такой уж у наших людей синдром прежней жизни: жили всегда в нищете, вот и тащат, что плохо лежит.

– Что же мне теперь делать? – подавленно спросил я его. – У нас таких денег нет, он назвал сумму, чуть не в два раза превышающую командировочные всей нашей группы.

– Ну, ничего, это мы уладим. – Пообещал Зерый. – Я не сомневаюсь, что праздник вы подготовили красивый. Поговорю с товарищами в министерстве финансов, он в качестве премии командировочные увеличат.

Я вернулся на стадион, мы скинулись, у кого сколько было, с трудом наскребли нужную сумму и отправились снова в ханут. Мерзавец-торгаш, видно, и на грамм не сомневался, что я вернусь – все наше имущество уже было уложено в коробки. Он даже вышел на порог нас проводить. И с улыбкой произнес иезуитское: «Приходите еще».

Х Х

Х

…Узбекистан готовился к очередному юбилею. Орден республике «белого золота», как пышно именовали хлопок, должен был вручать только что избранный секретарем ЦК КПСС Борис Николаевич Ельцин. Раним воскресным утром у меня в квартире раздался телефонный звонок. Звонил главный редактор:

– Ты ведь где-то возле Алайского базара ( рынок в центре Ташкента) живешь? Так вот. Наш высокий гость без всякого сопровождения вышел из резиденции и сейчас пришел на Алайский. Дуй-ка туда на всякий случай.

– Какой гость? – спросонья не понял я. – И чего на Алайском-то делать?

– Что значит, какой гость? – рассвирипел шеф. – Тот самый, кто вчера орден вручал. А что делать, и сам не знаю. На месте сориентируешься.

Минут через пятнадцать я уже был на рынке. Обнаружить там Ельцина никакого труда не представляло. Тем более, что по пятам за ним, стараясь не попадаться на глаза, ходили крепкие молодые люди с равнодушными взглядами и явно пустыми хозяйственными сумками. Ельцин прошелся меж рядов, придирчиво осматривая продукты, потом вышел на небольшую рыночную площадь с фонтаном посередине и зычно выкрикнул, привлекая к себе внимание: «Товарищи, я секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Ельцин». Тут же собралась толпа. «Ну, рассказывайте, какие у вас проблемы. Рынком своим вы довольны?»

Толпа разом загудела. Когда Ельцин выслушал жалобы на дороговизну продуктов, он вновь отправился по рядам. Теперь его сопровождали любопытные покупатели. Зашел Борис Николаевич и в малюсенький хлебный магазинчик. Оглядел полупустые полки, спросил у пожилого продавца: «Манка у вас есть?»

– Манки нет, пожалуйста. – ответил тот вежливо. Рис, пожалуйста, есть.

– А вы что, детей одним рисом кормите? – грозно вопрошал секретарь ЦК. – Это же вредно. Почему манки нет, почему других круп нет.

– Не дают, – развел руками продавец.

На следующий день состоялся партийно-хозяйственный актив республики. Ельцин, без всяких предисловий, обрушился на недостатки в торговле. Больше всех других досталось безвестному доселе продавцу хлебного магазина с Алайского базара. И вором он оказался, и вредителем, и человеком, умышленно подрывающим здоровье честных узбекских тружеников и их детей.

Понятное дело, мужика с работы сняли. Искать правду он пришел в редакцию. Поскольку я был очевидцем событий, его направили ко мне.

Мумин Аширов вернулся домой с фронта, после тяжелого ранения и трех месяцев госпиталей, зимой сорок третьего года. Когда-то пацаном он помогал отцу выпекать в глиняной узбекской печи – тандыре лепешки. Эта случайно припомненная деталь его биографии сыграла решающую роль. Фронтовика назначили директором хлебного магазина. Правда, самого магазина не было. Его предстояло построить. Сначала он сколотил его из листов покореженной фанеры, Летом, по вечерам, месил из глины кирпичи и по осени, соседи помогли, поднял стены, покрыл рубероидом крышу. Так с тех пор магазин и стоял на рынке. Мумин Аширов был его директором, продавцом и даже грузчиком. Начальство из райторга фронтовика уважало, но считало, что расширять ассортимент этой убогой «торговой точки» – только зря продукты переводить. Продает по утрам свежий хлеб – и на том спасибо.

Написать в газете про Мумина Аширова мне запретили категорически. Но справку о нем я все-таки подготовил. Редакция направила ее в министерство торговли, а поскольку гроза, поднятая Ельциным, к тому времени уже утихла, Мумина в занимаемой должности, без шума и пыли, восстановили.

С Борисом Николаевичем Ельциным я встретился много лет спустя, брал у него интервью, но это совсем другая история.

ПРОПАВШАЯ ЗВЕЗДА

К 40-летию Победы в Великой Отечественной войне в центре Ташкента установили громадную витрину с портретами всех узбекистанцев – Героев Советского Союза. Через пару дней после этого в редакцию пришел мужчина и заявил:

– Мой старший брат, он погиб, тоже был Героем Советского Союза. В сорок четвертом к нам домой пришел военком района и вручил грамоту с указом о присвоении брату звания Героя Советского Союза посмертно. Я этот момент хорошо помню и по сей день. Но в 1966 году наш дом во время землетрясения был разрушен, начался пожар, все документы сгорели, в том числе и грамота Героя. Куда я только не обращался, никто этим делом заниматься не хочет, видно, мне просто не верят.

Из дальнейшего рассказа выяснилось, что военком, вручавший грамоту, был фронтовиком-инвалидом, потерявшим на фронте руку. Жив он до сих пор, на пенсии. Я разыскал его, напросился на встречу. Пожилой уже человек, он отлично помнил эпизод со вручением грамоты. Собственно, в его районе это был единственный такой случай, потому и запомнил. К тому же он рассказал мне, что погибший на фронте Михаил Меш до войны был хорошо известен любителям спорта.

Забрался в архивы спорткомитета и тут выяснилось, что Михаил Меш был чемпионом Советского Союза по боксу 1940 года. В 1941 году он поступил на ускоренные курсы красных командиров при Ташкентском военном училище имени Ленина, в ноябре сорок первого отправлен на фронт. С сорок третьего письма с фронта от Мики (так звали его друзья и родные) перестали приходить. А год спуцстя военком района пришел к его матери и сообщил ей скорбную весть о гибели сына и вручил грамоту Героя.

Вроде, все и сходилось, а следов никаких и с какого конца браться за это дело, не имел ни малейшего представления. В газете я тогда вел, в том числе, и оборонную тему и, встречаясь в Москве с прославленным диктором Юрием Борисовичем Левитаном, рассказал ему об этом случае. Левитан-то и посоветовал мне как следует порыться в Подольском архиве министерства обороны СССР. Допуск в архив мне оформляли месяца три, не меньше. Наконец, я попал в святая святых армейской истории страны. Но поиски ни к чему не привели. Создавалось такое впечатление, что военнослужащего по имени Михаил Меш вообще на фронтах Великой Отечественной не было вовсе. В общем, Мика исчез бесследно. Но репортерскую удачу, которую частенько приносит никто иной, как Его Величество Случай, со сетов сбрасывать нельзя. Повезло и мне.

Рядом со мной за архивным столом несколько дней кряду работал пожилой человек, явно ветеран, пришедший однажды в военном мундире с погонами полковника. В курилке мы разговорились. Он-то мненя и надоумил.

– Ваш пропавший мог служить в разведке и звание Героя получить во время выполнения задания командования особой секретности. В таком случае, его указ не публиковался в «Известиях» и не входил в открытые ведомости Президиума Верховного Совета СССР. Для этой категории военнослужащих были особые, закрытые ведомости. Но получить их вы не сможете без специального допуска.

– А трудно получить этот допуск?

– Да почти невозможно, – ответил полковник, но тут же меня успокоил. – Но я вам помогу. Мне, знаете ли, приятно, что молодежи не безразлична наша история. Вернуть стране героя – дорогого стоит, – несколько торжественно завершил отставной полковник и добавил шутливо, – тем более, что погибший был моим тезкой.

Михаил Трифонович действительно помог мне грамотно составить все необходимые запросы, сам, не считаясь со временем, ходил по инстанциям и через полгода я снова вернулся в Подольский архив. Под руководством Михаила Трифоновича, который блестяще ориентировался в расположении архивных документов, мы уже на третий день обнаружили документы о посмертном присвоении звания Героя Советского Союза лейтенанту-разведчику Михаилу Мешу.

ДЕЖАВЮ

Постановление ЦК КПСС было многостраничным и абсолютно невнятным. Сиим постановлением предписывалось – неизвестно, правда, кому – немедленно установить прочные шефские связи и усилить культурно-воспитательную работу на морских судах загранплавания, носящих имена и названия союзных республик. Чего это такое и с чем следует есть, в постановлении указано не было, но в союзные республики поступила директива немедленно издать постановления собственных центральных партийных комитетов. Партия строптивых и непонятливых не терпела, на местах действовали по принципу сказано – сделано, постановление ЦК компартии Узбекистана приняли незамедлительно. Выяснили, что в Черноморском морском пароходстве есть теплоход «Узбекистан», над которым, судя по всему, и предстояло шефствовать. Курировать шефские связи поручили редакции газеты, в редакции координатором назначили меня, как самого молодого сотрудника. В Москву и в Одессу пошли соответствующие документы, о шефских связях тотчас забыли: сколько их тогда выпускалось постановлений, на которые нужно было реагировать, но вовсе не обязательно было выполнять. Решили, что тот самый случай.

Через месяца три получаю я увесистый конверт с эмблемой Краснознаменного Черноморского морского пароходства. В конверте была целая куча многостраничных анкет и сопроводительное письмо. Из письма я узнал, что пароходство целиком приветствует и одобряет мою кандидатуру в качестве шефа теплохода «Узбекистан» и просит заполнить соответствующие документы, дабы я мог беспрепятственно осуществлять свою высокую миссию непосредственно на теплоходе «Узбекистан», совершающем загранплавания. Анкеты я заполнил, легкомысленно об этом снова позабыл, однако через полгода меня уведомили, что все необходимые документы оформлены и – добро пожаловать на теплоход «Узбекистан».

«Врата широких возможностей» открылись внезапно передо мной. В те годы турпоездка в социалистическую Болгарию или Румынию была событием исключительной важности и сложности, а тут передо мной открывалась перспектива загранкруизов. И возопили мои коллеги, считая, что сие есть недопустимое легкомыслие, что поездка на подшефный теплоход должна стать актом высочайшего поощрения за беззаветный труд на благо Отчизны. Из Ташкента в Одессу полетела депеша, извещающая, то только лучшие из лучших будут впредь удостоены высокой чести посещения теплохода. Ответ себя ждать не заставил. Руководители пароходства сообщали, что оформление в загранплавания представителя республики – процесс исключительно сложный, а посему кандидатура журналиста Якубова в качестве шефа теплохода «Узбекистан» утверждена на пять лет. Вот, дескать, через пять лет присылайте своих передовиков.

Пятнадцать лет продолжалось мое шефство над моряками, с которыми побывал я во многих странах. Чем мог, помогал, выбивал в различных госорганизациях Узбекистана фондовые материалы для ремонта и реконструкции судна, организовывал круизы жителей Узбекистана на подшефном теплоходе. Одним словом старался сделать все, что мог, дабы не быть для моряков обузой.

Гром грянул внезапно, случившееся ЧП отнесли к разряду чуть ли не государственного преступления. Находящийся на отдыхе в Сочи один из секретарей ЦК Компартии Узбекистана увидел на причале теплоход с родимым названием и возжелал немедленно его посетить. Доложили капитану, тот радушно спустился по трапу, дабы лично поприветствовать столь высокого гостя. Секретарю ЦК организовали скоренькую экскурсию по теплоходу, потом накрыли стол. После обеда капитан предложил гостю оставить запись в книге отзывов почетных гостей. Ох, не знал, видно, мастер, что с книгой отзывов связана целая история, которую из уст в уста передавали мореманы.

Позволю и я себе эту историю пересказать, тем более, что слышал ее, можно смело сказать, из первых уст. С буфетчицей Анной Михайловной Камбуркаки познакомился я на теплоходе «Узбекистан», где она обслуживала кают-компанию. Анна Михайловна была человеком предприимчивым, прославилась на весь Черноморский флот тем, что умудрилась однажды сухумские мандарины продать в Греции и историей получения своей одесской квартиры. Некогда ходила она в рейсы на трансконтинентальном теплоходе-красавце «Одесса», где однажды совершал круиз Алексей Николаевич Косыгин. Анна Михайловна была приставлена к председателю советского правительства персональной буфетчицей. Зная длинный язык своей буфетчицы, капитан Анну Михайловну строжайше предупредил:

– Аня, сволочь, сболтнешь хоть слово – сгною. На пароходы будешь до конца дней своих с берега смотреть.

И Анна Михайловна крепилась, но молчала. В последний день круиза Косыгину подали книгу отзывов почетных гостей. Ему захотелось персонально выразить благодарность капитану и буфетчице, которая была столь расторопной за все время его отпуска. Написав несколько лестных слов в адрес капитана, Косыгин обратился к буфетчице:

– Анна Михайловна, а я ведь до сих пор вашей фамилии, к своему стыду, не знаю. Вы фамилию мне скажите, я хочу вам благодарность вынести.

– Да на шо мне та благодарность? – прорвало безмерно долго молчавшую буфетчицу. – На благодарности спать не ляжешь, а мне в Одессе жить с детьми негде, ючусь уже столько лет в халупе.

Косыгин, не моргнув глазом, потребовал бланк радиограммы и написал: «Прошу в кратчайшие сроки рассмотреть вопрос предоставления жилья в соответствии с санитарными нормами буфетчице теплохода «Одесса» Камбуркаки. Косыгин».

В Одессе Анну Михайловну ждал ордер на роскошную трехкомнатную квартиру и приказ об увольнении. Капитан слово сдержал и несколько лет Анна Михайловна смотрела на обожаемые ею теплоходы с берега, потом долго болталась в каботажном плавании и лишь спустя лет десять попала на «Узбекистан».

Книгу отзывов почетных гостей секретарю ЦК узбекской компартии подавала никто иная, как многострадальная Анна Михайловна Камбуркаки. Так уж, видно, ей на роду было написано – скандал разгорелся вновь. Партийный босс заявил, что желает сфотографироваться на фоне узбекского знамени, которое было отправлено еще на заре наших шефских связей на теплоход.

Капитан в том рейсе был подменный, как, собственно, и почти весь экипаж, о знамени он и понятия не имел, но гостю легкомысленно поддакнул. Отправились по всем служебным помещениям искать знамя, но оно как в воду кануло. Единственный человек, кто мог бы как-то прояснить ситуацию – боцман основного экипажа – в этот момент был в стельку пьян и спал непробудным сном.

Чиновник вернулся в Ташкент, меня выдернули к нему на ковер, вернее на ковровую дорожку, и он с полчаса испытывал прочность своих голосовых связок, обвиняя в пропаже государственного флага именно меня, как не сумевшего обеспечить нормальную шефскую работу и именно по этому не обеспечившего сохранность государственной святыни.

Стоит ли говорить, что в этот же день я уже вылетел в Одессу, а утром находился на теплоходе. Капитан был прежний, по поводу знамени легкомысленно заявил, что никуда «эта хреновина» деться не могла, просто, передавая бразды подменному капитану, ребята все ценное попрятали. Вместе с капитаном отправились мы по многочисленным переходам, тщательно обследуя каждый закоулок. На всякий случай обшарили даже машинное отделение. Флага нигде не было. Капитан предложил сделать перерыв на обед, махнуть по махонькой, чтоб «в мозгах развиднелось». А ведь и впрямь развиднелось.

– Слушай, а кого мы еще не спрашивали? – уточнил у меня капитан после очередной «махонькой».

– Вроде, всех, – напряг я свою память. – А, только боцмана не спросили. Кстати, я что-то Максимыча сегодня и не видел.

– Так он же сменился. Когда мы отдыхали, он в круиз ходил, а теперь сам отдыхает, – сообщил капитан и, прервав сам себя, вскочил со стула. – А ну геть к нему в каюту. Не иначе, как боцманюга у себя заныкал.

О счастье. В одном из шкафов боцманской каюте, любовно завернутое, лежал знамя. Честь республики была спасена.

…Я уже работал в израильской газете, когда пришло сообщение, что в морской порт Хайфы впервые заходит советский туристический теплоход. Помчался в Хайфу. На причале теплоход с незнакомым названием «Одесса-сан». Поднимаюсь по палубе и начинаю ощущать какое-то смутное беспокойство: все мне здесь незнакомо, но будто бы знакомо. Подошел капитан. Спрпосил его, новое ли это судно или после реконструкции.

– После реконструкции первый круиз совершаем.

– А как раньше назывался теплоход?

– «Узбекистан».

Вот так я еще раз встретился со старым другом-теплоходом.

СОМНИТЕЛЬНЫЙ ГОСТЬ

С Владимиром Семеновичем Высоцким я познакомился в ВТО. Он пришел после спектакля поужинать. Ресторан битком был забит, единственно свободное место оказалось за столиком, который занимали мы с приятелем. Приятель Высоцкого знал шапочно, но к столу пригласил. На несколько минут я попросту впал в ступор – все не мог поверить, что перед мной сидит поэт, бард, который был, да и по сей день остается, моим кумиром. Высоцкий моих переживаний, естественно, не заметил, он был попросту голоден. Но постепенно беседа наладилась, мы засиделись далеко за полночь. Поднялись, когда нам уже не намеками, а в лоб заявили, что пора бы и честь знать, в ресторане, кроме нас уже никого не осталось. Вышли на улицу Горького, закурили. Тут я спрашиваю:

– Володя, а вы оружие любите?

– Оружие? – удивился он неожиданному вопросу. – Ну, какой жен мужчина не любит оружия?

– Я к чему спросил? – поторопился объяснить ему показавшийся странным вопрос. – Я привез из Узбекистана великолепный национальный нож. Это изделие знаменитых мастеров из предгорного кишлака Чуст. Такими ножами гвозди перерубать можно. И я бы хотел вам этот нож, на память о сегодняшнем знакомстве, подарить.

– Спасибо, большое спасибо, – явно растроганный неожиданным предложением отозвался поэт.

– А знаете что, я остановился в гостинице «Минск», тут идти-то метров пятьсот, пойдемте, я вам сейчас его и подарю.

Беседуя, мы неспешно дошли до гостиницы, поднялись на третий этаж, но тут встретили неожиданное препятствие в виде недремлющей дежурной. Правило «гости только до 23 часов» действовало неукоснительно.

– Не пущу, – твердо заявила дежурная.

Напрасно пытались мы ей объяснить, что в номер зайдем лишь на минуточку. «Не пущу», как попугай твердила непреклонная дежурная. Тогда я один зашел к себе в номер, достал нож, аккуратно его упаковал и, выйдя, передал Володе. Мы вышли на улицу, еще несколько минут о чем-то говорили, потом он поймал такси и уехал.

Когда я поднялся к себе на этаж проходил мимо дежурной она остановила меня укоризненной фразой:

– Эх, ты, молодой парень, а такое себе позволяешь. Лучше бы девку привел.

– Я даже сразу не понял, что имела в виду эта церберша. А когда дошло, уши у меня запылали от стыда и негодования – как она могла такое подумать?!

– Вы с ума сошли! – завопил я в голос. Как вы смеете? Это же Высоцкий.

– Высоцкий? – переспросила дежурная. – Это какой-такой Высоцкий? А, – и неожиданно вдруг заголосила. – Ах, какая же ты нежная и ласковая, скалолазка моя…

13 СТУЛЬЕВ НА КРЫШЕ МИНАРЕТА

Артисты Московского театра эстрады пришли на творческую встречу с журналистами газеты «Правда Востока» в полном составе. Редко когда еще приходилось видеть такое созвездие талантов вместе – Анатолий Папанов, Андрей Миронов, Александр Ширвиндт, Спартак Мишулин и Роман Ткачук, Рудольф Рудин и Татьяна Васильева…

После окончания встречи Папанов задал неожиданный вопрос: «А в футбол вы играете?» Мы разом оживились – в футбол на близлежащем стадионе мы играли чуть ли ни ежедневно, в обеденный перерыв и теперь быстро сговорились играть вместе. Правда, Папанов вскоре улетел в Москву, у него дома несчастье случилось. Заболел Миронов, попал в больницу. Команда актеров была ослаблена, но на футбольные тренировки они продолжали ходить. Как всегда, когда часто встречаешься в неформальной обстановке, приятельские отношения развиваются быстрее. Со многими артистами за время долгих гастролей театра мы сдружились, охотно приглашали их домой, угощали самыми разнообразными блюдами узбекской кухни и вообще развлекали, как могли. Однажды, после обильного ужина сели играть в карты. Больше всех не везло в тот вечер Рудольфу Рудину. Кстати, именно он настоял, чтобы играли мы непременно «на интерес», иначе игра и смысл, и азарт теряет. Ставки были смехотворные, копеек по пятьдесят на кону, не больше. Но что такое не везет и как с ним бороться, известно, никто еще досконально не понял. Одним словом Рудин проиграл поначалу гигантскую сумму в двадцать пять рублей, а потом поступил так, как герои известной кинокомедии «Джентльмены удачи» – сначала поставил на кон часы, потом куртку, рубашку и так вплоть до брюк. Бросив со злостью карты на стол, Рудольф остался в одних цветастых трусах, которые в народе по аналогии с волком из популярного мультфильма получили устойчивое, хотя и двусмысленное название «Ну, погоди!». Разумеется, у нас и в мыслях не было присвоить себе выигрыш. По нашему разумению, для гостя следовало сделать исключение, но Рудин уперся, заявил, что карточный долг священен и вознамерился отправиться в гостиницу, в чем остался. Насилу мы догнали его у подъезда, заставили одеться. Одежду он, после долгих уговоров принял, но от денег отказывался наотрез. Пришлось ему его же проигрыш тайком в карман куртки засунуть.

Карты не довели до добра и одну из актрис театра. В один из дождливых весенних дней артисты отправились ранним утром на рынок возле гостиницы, где им «по дешевке» и исключительно из любви к их талантам сосватали два ведра клубники. Ташкентцы-то знают, что в дождь клубнику в таком количестве следует покупать только в том случае, если уж вовсе некуда деньги девать, но откуда было знать об этом заезжим москвичам. Одним словом, клубника, что называется, потекла и было решено съесть ее немедля, дабы не выбрасывать. Предложение коллег усовершенствовал Александр Анатольевич Ширвиндт. Он сказал, что без стимула столько клубники не слопать и предложил играть в дурака, а каждый проигравший обязан был съесть ложку клубники. Ложки ни у кого не оказалось, сгоняли в ресторан, но оттуда почему-то приволокли половник.

Одной из актрис хронически не везло, она проигрывала раз за разом и вынуждена была съесть кряду чуть не с десяток половников. Опомнились, когда бедняжка пошла аллергическими красными пятнами, вызвали из гостиничного медпункта врача и бедняжку на «скорой помощи» отправили в больницу. Ширвиндт чувствовал себя кругом виноватым – и за то, что идею такую навязал, и за то, что в игре был слишком удачлив. Со злостью подпрыгнул он на кровати в своем номере и тут эта рухлядь , не выдержав резкого движения, рухнула и превратилась на глазах у всех в груду обломков. На грохот примчалась горничная, стала Ширвиндту пенять:

– Большой театр приезжал, на кровать валялся, кровать не сломал. Цирк приезжал, на кровать валялся, кровать не сломал. Один ты кровать сломал.

– Так вот они и расшатали, – меланхолически сделал вывод актер с присущим ему юмором.

Одним словом, приключений было немало. А тут еще взбрело нам в голову ехать осматривать окрестные достопримечательности.

В те годы одной из самых популярных передач советского телевидения был «Кабачок 13 стульев». Актерские персонажи носили сплошь польские имена, да и сам кабачок, по замыслу создателей передачи, находился в Варшаве. Таким образом хитроумные юмористы обманули бдительную советскую цензуру – высмеивать в таком объеме советскую действительность никто бы не разрешил, а польскую – на здоровье. В театре эстрады того времени работало много актеров, занятых в съемках «Кабачка 13 стульев». Были они чрезвычайно популярны на улице их все узнавали, шепча вслед: Смотрите, смотрите, это же пани Зося, а это пан Гималайский…» Вот как раз пани Зося, в миру актриса Валентина Шарыкина и пожаловалась, что за все время гастролей они толком ничего не видели. Обещали в Самарканд свозить, или в Бухару, но так нигде и не побывали. Только спектакли, да репетиции, света белого не видно. Я рассказал, что неподалеку от Ташкента есть старинный минарет, можно съездить туда на экскурсию. Насчет экскурсии я, правда, погорячился, никаких специальных групп туда сроду никто не возил, но я в тех местах бывал не раз, так что не сомневался, что сумею и показать минарет и рассказать о нем все, что знаю.

Отправились в местечко Занги-Ата, где был минарет не рано – пока актрисы собирались, макияж наводили, то да се, добрались только к полудню. У самого минареты, в тени густой чинары, прямо на берегу журчащего прозрачной водой арыка была чайхана. Собравшиеся там, судя по запахам, собирались плов готовить. Знаменитых Аристов сразу узнали, стали по именам называть, вернее по именам их персонажей, к столу пригласили. Мы сказали, что хотим сначала минарет осмотреть. Старший по возрасту одобрительно закивал головой, с радушной улыбкой сказал, что через полчаса ждет гостей к дастархану – накрытому столу. Потом все с той же улыбкой, но уже по-узбекски добавил специально для меня:

– Ты, сынок, задержи их подольше, хотя бы на час. Мне же неудобно было им сказать, чтобы через час приходили, так у нас не принято, а ты не торопись, мы как раз за это время хороший стол накроем.

Минарет строение весьма своеобразное. Над невысоким, с плоской крышей, строением возвышается куполообразная башня, с высоты которой,собственно, и сзывает на молитву правоверных муэдзин. К верхней точке башни надо продираться в узком, почти без света коридорчике, по крутой каменной лестнице. Пока мы гуськом поднялись, пока с высоты обозрели и впрямь великолепный пейзаж, пока вниз спускались, не меньше получаса прошло. Я все прикидывал, чем бы еще гостей занять, когда, оказавшись снова на плоской глиняной крыше, поросшей яркой весенней травой, кто-то воскликнул: «Ой, как здесь классно позагорать можно!» Призыв возымел действие немедленное. Девчонки в мгновение сбросили с себя легкие платьишка и остались в трусиках да лифчиках. Растянувшись на шелковистой траве, они аж замурлыкали от удовольствия. И тут в этом мурлыканье раздался глухой жесткий стук. Это ударился о крышу первый запущенный с земли камень, который метнул некто оскорбленный в святых чувствах. Актрис как ветром сдуло под защиту минаретной башни. Я уже говорил, что они быстрехонько поскидывали с себя платья, но скорость, с которой их надевали, не идет ни в какое сравнение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю