Текст книги "История Разума в галактике. Человек. Женщина: Исповедь Истерички."

Автор книги: Олег Койцан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Напомню, суть противоречий состояла в следующем: кто, где и с кем ляжет спать – ну прям... семейная ссора. Хоть это и скучно, но для достоверности следует упоминания. Так сказать, выявим изнанку наших характеров (склочность). Во-первых, после утреннего бегства из Леса и потерь во время перехода через Лишайники, у нас осталось чертовски мало теплых вещей, и все они нужны были в палатке. Итак, в палатку поместились все пятеро – если потесниться, и если все мы были бы здоровы. Но среди нас было двое раненых, и им стало хуже – и Женьку и Володю начинала донимать пока осторожная, но час от часу разгорающаяся боль. Тут – не до тесноты. Лучшим выходом было бы разместить в палатке больных и Ольгу, а я и Александр – снаружи в спальном мешке Незнакомца (спальник был достаточно просторен, что бы вместить двоих). Но эта девочка наотрез отказалась. (С чего бы это?) Похоже, Оленька, кобылица чертова, вообразила себе, что я претендую на «ее» Александра, эта глупая мысль и подвигла ее на активные действия. Она предпочитала уложить в палатке меня, а самой спать снаружи, вместе с Сашенькой. На что стал бурно возражать Александр, и по мне – он был прав. По блеску в глазах нашей красавицы я читала запросто, – дурочка решила, что стоит ей еще чуть схитрить, чуть надавить и, наконец, исполнятся все ее девичьи мечты[16]16
  Нет, нет, Вы не подумайте дурного, наша Олюшка – самый чистый, честный и наивный человек в нашей команде. Просто – так получилось. Наверное, что бы выжить, нам всем пришлось на время стать хуже, чем мы были на самом деле.


[Закрыть]. (И что гораздо важнее, эти ее устремления заметил и Александр.) Парень за день выложился настолько, что ему было не до приключений на любовной стезе, и это видели все, кроме этой чудо-юды. Так, что Сашин вариант ночевки оказывался предпочтительнее: ни Александр меня, ни я Александра с некоторых пор нисколько не привлекали, и мы собирались просто выспаться сами, и дать выспаться другим. Пришлось мне спасать друга – сошлись на компромиссе: ребята в палатке, и Александр присматривает за ранеными, Ольга и я – в спальном мешке.

Забавно, мальчики устроились спать в палатке, а девочек – слабый пол – уложили на свежем воздухе. А самое смешное, что эта мелкая склока украла у нас почти час, – невосполнимый час сна.

Глава 6

Я очнулась от сна из-за совсем не деликатных, почти грубых толчков и трясения за плечо. О, Боже! Я догадывалась, какую плату с моего нетренированного, непривычного к физическим нагрузкам тела возьмет вчерашний день. Но одно дело предполагать, а другое… О, Черт!.. Да что тут рассказывать, любой человек – и не раз – испытывал нечто подобное. Вспомните, как это было у Вас, и мы вполне поймем друг друга. Но приставания становились все настойчивей, и я открыла – вынуждена была открыть глаза. Надо мной склонился Незнакомец. О-о-о-о-х! С трудом, с опозданием, не неотвратимо, до меня добралась та мысль, что уже утро и пора вставать. Жестокая мысль. Жестокий Незнакомец. Жестокое место. Последнее утверждение заставило меня проснуться всерьез.

Стараясь не потревожить Ольгу, я выбралась из спального мешка. Впрочем, напрасная забота – ее (бедную девочку) сейчас можно было схватить, пережевать и проглотить так и не добудившись.

Первым делом я взялась за зеркальце – естественный инстинкт едва очнувшейся женщины. Это нам жизненно необходимо: ужаснуться себе или восхититься – эти самые сильные чувства отлично встряхивают организм, возбуждают в нас первобытную силу, а зачастую и истинное вдохновение творца. Бедные мужчины не имеют столь сильной ежедневной закалки нервов, и от того они гораздо хлипче нас, от того их ломают малейшие жизненные бури. М-н-да: на этот раз – ужаснуться. Отвратное зрелище. Волосы, как клок свалявшейся шерсти, опухшее лицо, синие мешки под глазами. Сами глаза воспаленно-красные, с почти не реагирующими на свет, неестественно расширенными зрачками. И самое худшее: никакого желания что-либо делать. Вот так – дожились.

Потом я заглянула в палатку, и из ее недр, из душной темноты мне в нос ударил тяжелый запах больного животного.

Незнакомец терпеливо дожидался окончания этих моих манипуляций. Впрочем, ждать ему пришлось недолго.

– Что с ними?! Я первая начала разговор – начала внезапно и для него, и для себя, и в моем голосе прозвучал (внезапно и для него, и для себя) не вопрос, но приказ отвечать.

– Потом, позже. До смены сезонов осталось полтора часа. Потом резко и очень сильно похолодает и я должен немедленно объяснить тебе…

– Что с ними?! – Я не произнесла этих слов вновь, я лишь порывисто повернулась к нему, и, похоже, мое лицо, глаза, искренние движения тела заставили его заговорить, объяснить – перед моим внезапным напором он сдался (а может и не сдался).

– Я отвечу. Тебе одной… Они умирают. Они еще крепки, но им осталось немногим более двух суток. Их не будет донимать сильная боль, смерть придет внезапно и даже перед самым концом они не станут немощны… Это яд. В обоих случаях это мертвые споры лишайника. Первый из них был отравлен напавшей на него, по-видимому, зараженной тварью, второй повредил костюм во время падения – одной микротрещины достаточно. Но это отравление излечимо. Если завтра мы выберемся отсюда, я смогу гарантировать им не только жизнь, но и полное выздоровление. Если нет... ни один из вас не доживет до следующей возможности попасть домой. А, поскольку благополучие завтрашнего дня строится сегодня, не будем и дальше бессмысленно терять столь важное для нас время. Я ухожу. С собой возьму ружье, патронташ, охотничий нож, рюкзак и топор. Вернусь не скоро и, во всяком случае, после смены сезонов. Итак, вот это походная печь на жидком топливе – собрана в основном из конструктивных элементов моих саней – установите ее в палатке, этот цилиндр – телескопически раздвигающаяся труба к печи. Вечером, после того, как вы уснули, я принес в пещеру конечности убитого мной на плато существа… Парня, который помогал мне вчера, зовут Александр? Я говорил с ним во время нашей работы, я подробно объяснил ему все. Но он, кажется, был не очень внимателен. (Ага, ишь какая деликатность, – еще бы. Может тебе и в обыкновение ковыряться в неизвестно каком дерьме, неизвестно какого происхождения, и при этом строить планы на будущее. Но нам, непривычным, трудно заниматься сразу двумя мерзостями одновременно.) Так что напомните вашему другу Александру, что бачок для топлива он должен наполнить смесью керосина в равных долях с жидкостью, заполняющей лапы того таракана-переростка. Такого топлива вам должно хватить до моего возвращения, а вернувшись, я принесу достаточно горючего, что бы пережить холодный сезон. Позавтракайте поплотнее, после – все пятеро – примите антибиотики: по две таблетки каждому. Не забудьте покормить Лес, для него вполне подойдут те же лапы, естественно после того, как вы извлечете из них все топливо. И напоследок: пусть Александр перекроет выход из пещеры – щит, приготовленный для этой цели, лежит там же, у входа, в углу. Все, мне пора. – Он умолк. Он умолк, и я отвлеклась, что бы глянуть, сколько, на все про все, у нас осталось времени. Мои часы не работали. Не шли. Хорошие, водонепроницаемые, дорогие механические часы – сломались. А за минуту, что я провела, погрузившись в усилия оживить эту рухлядь, Незнакомец исчез. Эта его дурная манера уходить внезапно, уже порядком начала доставать меня.

Конечно же, первым я разбудила Александра. И естественно, что, как только его тело, придя в себя, превратилось в человека, я поспешила глянуть на его часы. Они стояли. ВСЕ ЧАСЫ, бывшие при нас – и механические, и электронные – перестали работать. Итак, мы лишились хронометрического отсчета времени, отныне оно становилось индивидуально, – личный палач каждого теперь было время. Конечно, мы были напуганы. Мы потеряли в причитаниях, совещаниях и попытках ремонта прорву времени. Естественно, я была в растерянности – как и все остальные, но только до тех пор, пока мне на ум не вернулись слова Незнакомца о неизбежной и близкой смене сезонов. Я была вынуждена действовать. В одиночку, мне пришлось, пинками и тычками, вдохновлять всю нашу… группу. Потом самой выполнять, и следить, что бы все остальные выполняли, Его инструкции (и торопить, и подгонять, и заставлять). Но мысли мои, большую часть времени вращались вокруг одного и того же: «Что Он такое – наш Незнакомец?» – не утверждаю, что эти размышления были беспристрастны, но…

Эта Его лекция, еще в лесу, о тех гигантских тварях – вообще-то я с ним согласна: знание убивает страх, или, по крайней мере, притупляет его, делает более осознанным, – управляемым. Но за чем их выставлять такими оригиналами в поведении, и совсем не упоминать о действительно важных генетических отличиях? На Земле (имеется в виду – на нашей Земле) не мало видов, практикующих такой же, или почти такой же тип сожительства. Достаточно упомянуть морских желудей, у которых, цитирую учебник: «редуцированные самцы паразитируют на самках». А с его знанием биологии, не ведать о подобных фактах может только человек, изучавший науку не на земных примерах (или не только не земных примерах). Это одно толкование, но возможны и другие. Да, признаю: я ни разу не уличила этого человека в прямой лжи, но, я убеждена, он многого не договаривал до конца, и – Он был очень умен. И я допускаю, что Он мог лгать нам, а для парня с головой да в наших условиях, сплести безупречный обман – не проблема. А цель вранья ясна: стремление оставаться вне, или над нашей группой. Плохо. Он не понимал (или не принимал) одного: его нимб святой непогрешимости к утру сильно потускнел, мы попривыкли к этому человеку, и нас начала серьезно раздражать его холодная отстраненность от нас, его высокомерие – его средневековость (весьма подходящее слово). И если нажим на нашу психику со стороны окружающей действительности еще сколько-то возрастет, это приведет к приступу агрессии в его сторону, и наверняка – к полному разрыву с ним отношений. Это было скверно – в данных условиях, и при данных обстоятельствах, это должно было кончиться однозначно: нашей смертью. В итоге, первое – я не должна поддаваться в общении с этим человеком наплывам эмоций, и второе – я обязана гасить любые трения между Ним и членами нашей группы. Этакая роль Его помощницы По Связям С Общественностью. С другой стороны, в его отношении к нам присутствовала и некая материя – некое подобие заботы (назовем ее Христианским Милосердием). Он нас подобрал, он нас взял с собой, хоть и ежу понятно: без нас ему было бы, как приговоренному к утоплению без камушка на шее. Скинешь груз – выплывешь, а с камушком, как говорится, еще неизвестно. Так и выходит, с одной стороны он нас от смерти спасает, а с другой – даже имени своего не назвал. Кто знает, каковы истинные его к нам чувства – этого «неземлянина», но на наш, «земной» взгляд, все его телодвижения в нашу сторону расшифровываются как: «Я вас терплю пока при себе, но с вопросами, а тем паче с советами, от меня отвяньте». Увы, моей «миссии миротворца» от его благотворительности не легче, поскольку положительный эмоциональный эффект этой филантропии настолько подавляется его вызывающе-раздражающим поведением, что мы все так же балансируем на самом краешке от эмоционального взрыва. В конечном счета я пришла к выводу: без новых фактов, дальнейшие мои размышления об этом человеке становились бессмысленны, заходили в тупик (катафалк моего сознания забуксовал), или что хуже – мои размышления превращались в бесконечный водоворот предположений, череду домыслов, строящихся на личных страхах, переставали быть полезны, и даже становились вредны, потому, что запугать саму себя – ох как легко.

А потом стало совсем не до раздумий, потому как пришел новый сезон. Он ворвался в пещеру ударом штормового ветра, по пути, походя, отшвырнув небрежно прислоненную к отверстию пещерного входа хитиновую заслонку, добрался до нас свирепым порывом морозного воздуха.

Ольга понеслась заново затыкать истекающую холодом дыру во внешний мир. А я поспешила помочь Александру с установкой печурки в палатку. Печечка была из тех, что делают наши умельцы: маленький металлический ящик с дверцей, внутри стальная чашечка не трехногой подставочке, под потолком печурки – хоботок капельницы, снаружи – краник, гибкий шланг, резервуар с горючим. Чашечку наполняют топливом, поджигают (сгорая, оно раскаляет чашечку), а когда жидкость совсем почти выгорит, приоткрывают краник, и горючее из резервуара, под своим весом, бежит до капельницы, срывается с нее капелькой, падает в чашечку, в ней испаряется-воспламеняется, а за ней спешит следующая капелька, и следующая… И частота работы капельницы, а значит и сила пламени в печи регулируется краником. Все просто, компактно и эффективно. Вот только установить, подвесить, распределить это изделие по обычной трехместной палатке, постаравшись при том занять минимум места, оказалось делом сложным. А еще эта проклятая труба, похоже, приспособленная к печи гением Незнакомца, никак не желала становиться на место.

Теперь, все время от входа и вглубь пещеры, непрерывно тянуло полярным холодом, каменные стены, пол и потолок еще держали тепло, но и они стремительно остывали, и к тому времени, как мы отважились запустить печь, температура вокруг нас заметно упала – настолько, что морозцем начало пощипывать руки.

Ночь льда.

Да, Вы правы: это был день, точнее – утро. Но для нас, погребенных в пещерной тьме, окруженных заиндевелым камнем… (и воздух, пропитанный холодом) это была ночь. Для нас, погребенных в пещере, это была ночь. Ночь холода. Ночь морозов. Ночь льда.

Мы были разорены, без теплых вещей – почти раздеты. Больных мы упрятали в спальный мешок Незнакомца – единственное, что мы могли для них сделать. Печурка не справлялась. Она и не могла справиться. Стенки палатки дышали холодом, а печечка, вынужденная работать в предельном режиме, дымила из-под плохо подогнанных стыков; чад ел глаза, отравлял воздух, и без того испорченный дыханием пяти живых тел. А каждая струйка свежего воздух извне, несла с собой холод – космический холод.

ОН возвращался дважды. И каждый его приход был для нас новым мучением, с его появлением в палатку проникала новая волна… бесконечный мороз. Он возвращался дважды. Первый раз принес полный рюкзак внутреннего жира (топливо для печи). Второй – роскошную белую шкуру, огромную, как палатка, а с нею шкуру поменьше: мать и сосунок детеныш. Чуть легче стало, когда он накинул большую шкуру поверх палатки – удивительно, но распорки и растяжки выдержали, на наше счастье. Потом, он занес внутрь шкурку поменьше, бросил ее на пол, нам под ноги – все тряпки, что еще оставались внизу, тут же были превращены в накидки, плащи, балахоны. Недолгое облечение, а потом еще больший холод. На сколько ж морозно там было – вне пещеры, на открытых просторах под голубым небом? На сколько вообще может быть холодно на планете Земля? На самой холодной из альтернативных планет Земля?

Мы корчились дрожью под кучами тряпья, и каждый был сосредоточен на собственных мучениях. И вдруг, внезапно – как все плохое – Ольгин крик, обращенный к незнакомцу:

– Да сделайте же что-нибудь! Вы же можете!!!

– Слишком мало прошло времени, Ваш организм еще не оправился от последствий, не восполнил потери от прошлого приема…

– Раньше ты пичкал нас этой гадостью, и не рассуждал о «не восполненных потерях»!

– В тех случаях это было острой необходимостью, а сейчас – нет!

– Нет?! Мы подыхаем от холода, мое тело уже перестало что-либо чувствовать…

– Хорошо! Но в добровольном порядке и…

– Собирайтесь! Мы уходим. Мы уходим глубже в пещеру. Там тепло – я ходил со спелеологами, я знаю – в глубине пещеры температура воздуха почти не изменяется, там мы наверняка выживем, а здесь нас точно доконает холод. – Это был первый и единственный бунт среди нас, и начал его Александр.

– От холода вы не умрете – гарантирую. А если пойдете вниз, в этот лабиринт, погибнете без всяких «наверняка».

– А если и не выживем, то лучше быстрая смерть от чьих-то зубов, чем…

– А кто такой смелый, распоряжаться своей и чужой жизнью, пусть идет впереди. Своей жизни ему не жалко, так пусть, дурак, послужит кормом для Леса, – и то польза будет. Лес не жадный, одного из вас ему будет достаточно, а остальные свободно перейдут через завал – в страну обетованную. Что, нет такого смелого?!

– Вот как! Так ты засунул туда этот сучий Лес, что бы не пропустить нас?! Понятно! Сам хочешь командовать, распоряжаться всеми, подчинять нас, унижать?! Сам?! Не выйдет!

Мне пора уже было вмешаться – если откровенно, мне надо было с самого начала свары дать понять всем, что я полностью на стороне Незнакомца. Этот мой демарш заставил бы Александра чуть растеряться, поколебал бы его позицию трибуна всеобщих чаяний, тем самым я сильно ослабила бы степень накала страстей, но мне было так холодно, я настолько замерзла, что желания тотального блага были поглощены, размыты, растворены личными страданиями, – сил ни на что, кроме сражения с холодом, уже не оставалось.

Тяжелая затрещина сбила Александра на пол. Удар получился такой силы, что тот «поплыл», – глядел на нас широко распахнутыми глазами – глазами младенца – несколько секунд не понимая, не осознавая окружающего.

– Все?! Успокоился?! Да, я сильнее вас всех, и опытнее, и знаком с этими местами. И стараюсь вытащить вас отсюда, рискуя не выбраться сам. Вы для меня груз, обуза – все, вон кроме нее (кивок в мою сторону). Ты (Александр) с твоими амбициями, она (Ольга) со своими стонами и капризами. Я таскаюсь с вами как с малыми детишками. Да, признаюсь, будь я один, я бы ушел дальше в пещеры и переждал бы холодный сезон там. Но если я потащу ТУДА вас, вы там подохнете, и я вместе с вами, пытаясь вас защитить. Это очевидно для меня, а, поместив между вами и пещерой Лес, я сделал это очевидным и для вас. Там тоже есть переходы в другие измерения. Там почти всюду сильный радиоактивный фон – местами там такая радиация, что воздух светится. А без дозиметра мы просто не сможем найти безопасного убежища. Мои органы восприятия, обладают, конечно, некоторой чувствительностью к жесткому, альфа и бета излучениям, достаточной, что бы избежать опасных для меня зон, но, повторяю еще раз: то, что ТАМ не повредит мне, вас – убьет! Я могу ускориться: на небольшой промежуток времени ускорить свой метаболизм в несколько раз. Могу замедлиться. Могу понизить температуру тела почти до нуля по Цельсию и впасть в спячку. Знаю, последнее возможно и для вас, но у меня нет необходимых медикаментов – где бы я смог достать экспериментальные препараты, и не нужны мне они… Откуда я мог знать, что по глупости сюда может забрести шайка остолопов? Вляпались?! Так не мешайте мне вас вытаскивать. И пока я могу, я буду вами руководить! Понятно?! А раз понятно, вот вам фляжка, вот стаканчик, и выпейте жидкость ровно по мерке. Рановато конечно, но другого выхода я не вижу.

О дальнейшем... от следующих часов (как всегда после приема сверхдозы сока) у меня в памяти остались впечатления смутные. Меня не морозило, не била дрожь. Только дико стучало сердце, отдаваясь грохотом в ушах; казалось, вот-вот собьется с ритма, но оно упрямо колотилось и колотилось в ребра. И еще дыхание как у бегуна на дистанции – тело, подстегнутое допингом, держало запредельный ритм. Хотелось сдаться, да и пора было сдаться, но зелье, данное нам нашим мучителем, не позволяло этого, заставляло держать темп, заставляло организм выдавать столько тепла, сколько было необходимо, что бы не дать ни одной своей клеточке поддаться чарам холода. И это, с такими усилиями добытое тепло, в миг высасывалось через распаленную кожу ненасытным морозом. Но переохлаждение нам не грозило, единственное: как-то отдаленно, отстранено чувствовалось, как нечто обжигает кожу. Помните, как бывает в первую секунду в снегу после парной: то ли жар, то ли холод ледяной – не разберешь за единое мгновение. Вот так и там, но только на долгие-долгие часы подмененное мгновенье. Вот единственная ясная мысль в воспоминаниях, оставшихся от тех часов – я огляделась по сторонам, увидела лица своих товарищей: «Неужели и у меня такая же багровая морда, налитые кровью глаза?». И все же, со временем (и сколько времени прошло?), злое колдовство начало рассеиваться, тиски безоговорочного подчинения ослабли: тело стало спасаться от холода как знало и как умело, мышечной работой восполняя истончающийся ручеек тепла, утекающий в холодную пустоту. Нас опять затрясло, но снова же, мы пока не чувствовали страданий: обезболивающая, лишающая мучений функция Лесного сока (самая долгоиграющая из его функций) продолжала действовать. Мы исходили дрожью без больших мучений.

Потом, в ритм дроби, отбиваемой нашими зубами, вмешался новый, чмокающий, звук: Лес изменил форму. Мы вывалились из обындевевшей палатки, едва осознали, что это чавканье для нас означает.

Обжигающе морозный воздух, вторгавшийся в пещеру из входной дыры, сменился теплым сухим ветерком, внезапно задувшим из пещерной глуби, и теперь неторопливо размывавшим, растворявшим мороз, накопившийся в нашей каменной бутыли – слишком неторопливо на наш взгляд, слишком неторопливо. Наплевав на Его предупреждения, мы выскочили из пещеры, и тут же уперлись в непроницаемую белизну тумана.

Разноголосое, колдовское потрескивание камня, вбиравшего тепло от влажного воздуха. И еще этот незнакомый, густой, навязчивый запах чужой жизни. Там была жизнь – я инстинктивно чувствовала ее. Жизнь неизвестная и непонятная, а потому опасная – а то, что она была невидима, неразличима за стеной тумана, только добавляло ей опасности.

Похоже, это ощущение неясной тревоги испытала не я одна. Вслед за мной, в пещеру попрятались и все остальные любители тепла.

Если подумать, не так уж в пещере теперь было холодно.

Глава 7. Туман.

Это не был Туман от Стивена Кинга, и механизм его появления выглядел кристально просто. За часы антарктического холода, камень Платформы вымерз – неглубоко, но достаточно, что бы, при контакте с теплым и влажным воздухом, и едва ощутимом ветре, на несколько часов заполнить всю чашу каньона густым, липким – непроглядным туманом. И все же… Все же этот туман навевал ужас. (И еще этот навязчивый запах чужой жизни.)

Попробую растолковать.

Поймите меня правильно: сам по себе, туман не страшен. Чудовища, сами по себе, тоже страшны не очень – притерпелись уже к ним. Но соединения свойств того и другого… магически усиливает ваши страхи. Вы знаете, что чудовище поблизости, здесь оно, вот, но туман скрывает его, и вы начинаете рисовать в распаленном сознании картины, одна ужасней другой. Картины детских страхов, перед которыми вы особенно беззащитны, всплывают в вашем мозгу. Туман заставляет звуки разлетаться дальше, заставляет их разбиваться на тысячи эхо, и вы, слыша своего врага, слыша отчетливо любое его движение, не способны понять, спереди он или сзади, а может справа? Или слева? Вы знаете, что ОНО вот – рядом, но вы не видите его. Не видите где оно, как оно выглядит, и оно начинает казаться вам вездесущим, кажется вам ВСЕМ, Абсолютным Злом, намеренным поглотить вас. Вы не готовы к схватке с ним. Вы, БОИТЕСЬ.

Вот чем для нас стал тот туман. Он отнимет силы и готовность к бою. Он возрождает детские страхи. Страхи, которые сильнее нас, и так отнимает мужество и силу. И у нас не было часов – последний оплот определенности давно исчез, и мы остались, каждый – наедине со своими детскими страхами.

Вот почему мы снова нырнули в пещерную тьму. Там оставался ОН, не последовавший за нами наружу – Незнакомец, единственный взрослый человек, оставшийся около нас, после того, как перед туманом, мы стали детьми.

При нашем появлении, он нас, как всегда, обрадовал хорошими новостями. Ну вот, следующая станция – наша. Остался только самый трудный участок пути, и все… Начинается густонаселенный район. Полагаю, у нас есть пара часов до того, как местные живчики доберутся до нас. А потом, нам понадобятся все силы для знакомства с ними. (Он сказал – «Нам»!) А пока предлагаю вам позавтракать, а потом отдохнуть. Когда придет время, я вас разбужу.

Сон – это было так естественно. Лесной сок – Сон – Еда; вспышка физических сил, потом истощение: голод и усталость – на секунду я отчаялась, на мгновение мне показалось, что кроме этого, в нашей жизни ничего нет, – но только на мгновение. Вслух, разумеется, я ничего не сказала. И никто ничего не сказал. Не то, что бы не нашлось охотников рисковать, нечаянным словом разбудить Его гнев. (Часть из нас была не настолько умна, остальные – не настолько осторожны.) Просто сказать было нечего, все и без того было ясно. А еще мне (нам) не хотелось с ним разговаривать, не о чем было говорить. Наверно это была обида. Или душевная усталость. А впрочем, – не помню.

На этот раз меня дергали за ногу, дергали долго – настойчиво, если не сказать – грубо. С трудом я разлепила веки, – и тут же широко распахнула глаза.

Мир вокруг купался в медовом свете. Вся пещера мерцала медовым светом. Теплая желтизна струилась от пола, отбрасывая на стены, свод оранжевые полутени, загадочно колыхавшиеся под дуновениями только им ведомых ветерков. И на это ласковое сияние отзывалась вся поверхность пещеры, каждым своим зеркальным участочком, каждой щербиной, каждой трещиной отражая в пещеру свет переломленным тысячекратно, насыщая воздух вокруг нас бесчисленными мерцаниями, отзывавшимися на каждое движение теней. И Аромат, – в пещере разливался чарующее благоухание, не знакомое мне до тех пор, и после того не встречавшееся никогда и нигде, – чужой аромат. А источником этого чуда были фонарики, похожие на китайские – не такие изящные, но не менее фантастические. Считанное их количество настолько расчетливо были рассеяны по пещере, что их свет достигал самых укромных ее уголков. Это было так… прекрасно, – сказочно и прекрасно.

И вот, создатель этого чуда сидел на корточках рядом со мной, и грубо дергал меня за Ногу! Любопытно, впервые я увидела этого человека (его – как человека) без брони, и так близко. Крепенький паренек – мускулистый, но не чрезмерно, выше меня на полголовы, но среднего роста: метр семьдесят пять – я полагаю[17]17
  Это я разглядела, разумеется, с самого начала, но к слову пришлось только сейчас.


[Закрыть]. Русоволосый, короткая стрижка: не бандитский ежик, а так – домашнее творчество – либо в его мире еще не додумались до парикмахерских, либо процветает мода на непрофессиональную стрижку. В лице – ничего необычного, или особенного. Карие глаза, нос, с горбинкой, густые (собольи) брови – левая рассечена шрамиком. Подбородок как подбородок, рот как рот, губы как губы: не узкие, пожалуй, даже – чуть полноватые. Кожа гладкая, щетины нет (не смотря на все наши мытарства), но заметно, что он периодически бреется. А вот с одеждой не слишком аккуратен, и похоже, в ней его привлекает функциональность, в не внешний вид. Если все сложить, получается молодой человек лет двадцати, не урод и не красавец, парень как парень – встреть я его где-нибудь на улице, на концерте, или в ночном клубе, сказала бы себе: «Какой славный мальчик» – и прошла бы мимо. Хотя, если бы он заговорил со мной… Хотелось бы, что бы он сейчас заговорил со мной. Примерно так: «Мне надо с тобой посоветоваться… ты знаешь своих друзей… я понимаю, все это время их реакции на опасность были инстинктивны, но теперь, когда они как-то подготовлены… смогут ли они действовать разумно?». Увы, об этом оставалось только мечтать, так что пришлось открыть рот самой. Как можно мягче я произнесла:

– Видите ли... все это время наша реакция на опасность была инстинктивной. Теперь, когда мы немного подготовлены... мы сможем действовать разумно. Я знаю себя и своих друзей. Александр – смелый человек. Я очень зла, а нет отважней зверя, чем злая женщина. Ольга, – не знаю, но она тоже сильно рассержена, и тоже женщина. Женька и Вовка, в нынешнем виде, не бойцы. – Я замолчала. Я вдруг поняла, что слишком откровенно его разглядываю, а он, конечно, это заметил, воспринял хладнокровно и дал мне пару минут рассмотреть себя хорошенько. В итоге, пришлось покраснеть мне – не ему. И когда уже я, панически пытаясь не смутиться окончательно, почти решилась вскочить на ноги, и, развивая видимость бурной деятельности, куда-нибудь умчаться, и тем самым, ускользнуть из этой неловкой ситуации, он встал и (вечность, или полминуты спустя) уходя, мягко проговорил:

– Буди Ольгу, а я займусь Александром. Поспеши, нам еще многое надо сделать. – Какое нахальство – быть таким тактичным! (Черт бы побрал его бестактную тактичность!)

Немногим спустя, мы собрали наш маленький военный совет.

– Ваших друзей не стоит будить, – обратился он к нам, – до следующего перемещения платформы осталось еще какое-то время, а для предстоящего нам марш-броска им понадобятся все силы. Пусть спят. Мы, либо справимся вчетвером, либо… они нам ничем не помогут. Твари придут оттуда, – он указал вглубь пещеры. – Чувствуете перемену? – Действительно, горячий ветер, дувший из-за завала, неведомо когда утих, сменившись зябким сырым сквозняком, тянувшим в противоположную сторону. – Он продолжил, – этот ветерок сейчас разносит запахи наших тел по всей длине пещеры, и далее, по пограничной зоне вплоть до самого перехода. Он дует заметно сильнее чем, несколько минут назад, а это признак того, что территория пограничной зоны расширяется, захватывая все большую площадь сопредельного мира, со всем живым и неживым, что не ней находится. Вы сами понимаете, вычислить точно прирост площади этой пограничной зоны, не зная разницу в текущих атмосферных давлениях между этой платформой и сопредельным миром, невозможно, но примерно оценить этот прирост я могу. Так вот, разница в атмосферном давлении мизерна, так как изначально воздушный поток был почти неощутим – теперь он намного сильнее, и продолжает нарастать, а, следовательно, притом, что тот мир изобилует разнообразнейшей живностью, я могу предсказать нам жаркий охотничий вечерок. Тем более что между нами и тамошними тварюшками встала толща горы, и единственный путь оттуда сюда – эта пещера. Все – без потрясений: ну, возникнет в том мире на какое-то время еще один утес с пещерой, а значит, толп обезумевших от страха животных, нам ожидать нечего, а вот свирепых и голодных может быть сколько угодно. И я полагаю это обстоятельство веской причиной для тог, что бы продумать план наших действий на случай атаки. Итак, какие будут предложения, исходя из того, что кто-нибудь по настоящему крупный, благодаря завалу, к нам не пробьется, за то мелкого и цепкого может оказаться великое множество?

Маленький военный совет. В первоначальном плане, наша диспозиция выглядела следующим образом. Александр метрах в четырех от основания завала, и настолько близко к левой стене, насколько позволял ему свод пещеры, но так, что бы не быть скованным в движениях, и оставалось место для маневра. Александр в костюме (броне) Незнакомца и с его мечом в руках. Его целью было держать левый фланг, уничтожая тварей, сумевших подобраться к нам вплотную. Справа, и на одной линии с Александром, Незнакомец – как единственный умеющий пользоваться таким оружием – оснащенный копьем, луком и стрелами с набитыми взрывчаткой наконечниками. Целью незнакомца было массовое убийство. В его обязанности так же входило оберегать правый фланг, и, благодаря длине своего копья, прикрывать меня. Я – третья вершина треугольника Незнакомец-Александр-Наталья, на метр позади линии Александр-Незнакомец, а по ширине – точно между ними, отягощенная ружьем, должна была картечью расстреливать любое нечто, возникшее из-за завала. (Стрелком я была так себе, но картечь, на то она и картечь, что бы у умельцев, подобных мне, не было шансов промахнуться.) Ольга. (Олюшка, по мне, была среди нас особый случай.) Ольга, по моему разумению, должна была располагаться в резерве, с двумя (единственными) бутылками зажигательной смеси – последние остатки топлива, помесь жира и спирта плюс еще чего-то из запасов Незнакомца, разлитое в две пол-литровые бутылки – наша передышка в предстоящей драке, тайм-аут, двухминутный перерыв на отдых и дозаправку… или последняя надежда изменить ход боя в нашу пользу. Таково было мое мнение, но не мнение Ольги.