Текст книги "Пришелец"

Автор книги: Олег Абазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Как кто?

– "Снежные кресты" Олега Абазина не читали? Там тоже, – снег с небес выпал среди лета, чувствуя себя стопроцентным инопланетянином, и давай пожирать народ толпами, пока вокруг никого не осталось, кроме двух-трёх компашек. Глупый рассказ. Так вот, снег тот был только сначала безумен. А потом, отлежался на Земле, набрался от неё мудрости и стал дотого нормальным, что автор аж рассказ не дописал, остановившись на самом интересном месте.

– Пришелец, – обратился к нему Сеенко, – так ты так и не ответил, что там в коридоре происходит.

– Я отвечу, – ответил он через не хочу, в то время, как Жанна удивилась имени новичка и ей всё объяснили о этом прозвище.

22

– А ты, цыпочка, – повернулась зловещая старуха к Лизе, – ножку подвернула? А давай я вывих твой тебе вырежу скальпельком своим?

– Ты вывих в мозгах своих вырежь! – ответила ей Лиза своим бесстрашным, отчаянным голосом, пока брат её наносил старухе боковой удар в голову (занятия боксом в поздней юности – это перед теми порами, когда его мать с отцом забыли про ремень – помогли ему сейчас справиться с этой худосочной тварью, не прибегая к поискам чего-нибудь металлического и увесистого, чего в подобных ситуациях никогда не подворачивается под руку). Старухина голова относила всё тело в сторону, примерно на три-четыре метра; старуха падала на пол, ударялась по пути головой о угол бетонной стены, но тут же поднималась на ноги, как зомби, оживающие мертвецы, из одноимённых фильмов, и продолжала атаку.

Пётр энергию вовсе не тратил, нанося ей во многие части тела молниеносные удары, – как только старуха поднималась с пола и размахивала скальпелем, так и этак пытаясь хоть куда-нибудь попасть, – это для него было неописуемейшим удовольствием – давно он уже свои натренерованные кулаки ни об кого не чесал.

Недолго продолжалась эта процедура, пока старухе не надоело такое убивание времени (до вечера нужно было успеть переделать ещё массу дел) и пока она не оставила их двоих в покое, испарившись в ближайшем коридоре с бормотанием, "ничего, таких как я мало; больше – страшнее меня!".

– Всё, – с облегчением произнесла Лиза, – пошли отсюда. В лесу скроемся, если старая карга говорила правду про "скорые помощи".

– Да погоди ты, – задумался о чём-то Пётр.

– Что ещё? – не понимала она его.

– Я что-то вспоминать начинаю, – вырвалось из его уст.

– Что ты вспомин… Ты с ума сошёл, Петя! Уносим отсюда ноги!! Я-то думала, враньё всё то про детскую больницу, а тут вон аж как! УХОДИМ, ПЕТЯ!!! – проорала она ему в самое ухо.

– Не, ну ты секунду можешь подождать? – задумчиво бормотал он.

– Да что с тобой такое?! Ты не чокнутый, случайно?, не понимаешь, что…

Их двоих окружали восемь огромных санитаров… Лиза не могла больше разговаривать – она находилась в полуобморочном состоянии.

– Дай ты мне вспомнить! – бормотал Петя, не видя вокруг себя ничего. – Если я вспомню, то мы сможем не только уехать отсюда на персональной "скорой помощи", но и спасти многих… детей. Да, кажется, детей… так они нынче называются…

Ещё он вспоминал несколько считанных секунд, пока не заорал во всю глотку, "ВСПООООМНИИИИИИИЛЛЛ!!!!!!!"

Когда же он осмотрелся по сторонам, в поле зрения ему попали восемь санитаров очень молниеносно…

23

– «Шалуны» разошлись не на шутку, – рассказывал Пришелец. – Здание больницы превратилось в какой-то чёртов «космический приёмник» – отовсюду идут импульсы, которые вомного раз улучшено принимаются кожей обнажённого тела. Все просто-таки импульсивно раздеваются, выходя в коридор. А по коридорам бродят «врачи», и они оперируют обнажённых детей – вырезают им внутренности. Внутренности свою задачу выполняют, мумии – забальзамированные дети – свою. Во всяком случае, так мне показалось; может со мной можно поспорить, может я вижу не то. Вообще, как я вам сказал, я чувствую, потому что не всегда верю своим глазам. И я чувствую, что НЕВИДИМКА – назовём Это невидимкой – делает из детей инопланетян, готовит корабль к взлёту. По всей видимости, он решил, что его окружают марионетки. Но я-то живой! И, я думаю, что и все остальные восемь человек тоже считают себя Живыми, и надеюсь, что и они попытаются что-то предпринять, зависящее от каждого из них. Раз мы почувствовали, что «родились» на Земле, то должны хотя бы пытаться уважать традиции этой планеты, и отдать все соки, всю душу, чтоб не пустить корабль в полёт. Вот такой рассказ о происходящем в коридоре.

– А на другие этажи спуститься ты уже не можешь? – поинтересовался у него кто-то из малышей.

– Боюсь, – ответил им Пришелец, чтоб понятно было, – пытаясь выжить. Получается в этой ситуации страх стимулом выживания.

Они ещё долго сидели, разговаривали, пока Пришелец не оборвал разговор всего одной фразой:

– Ой, ребята, – охнул он, словно неподалёку от себя почувствовал привидение, – кажется, нас скоро вытурят отсюда!

– Как это, вытурят?! – налетали на него подобные вопросы.

– По-моему, НЕВИДИМКА приближается! – всё, что ответил он.

24

– Чё ты вспомнил? – поинтересовался у него один из санитаров. – Для нас оно полезно, то что ты вспомнил?

– Ещё как! – с удовольствием ответил Пётр. – Я вспомнил о том, что Богу было угодно, чтоб я сюда пришёл со своей сестрой. Все ведь стараются обходить эту детскую больницу сто сорока улицами. А мы с сестрой получаемся сумасшедшими?

– Скорее всего, – ответили ему, поигрывая скальпелями. – А что это ты там говорил про "уехать на персональной скорой"? Что конкретно ты имел в виду?

– Это я для сестры, – прошептал Пётр в ответ, – чтоб не паниковала, она ж у меня дура. Но только, дорогие ребята, мы с сестрой никакими психами не получаемся. Если вы ещё не поняли, то получаемся мы… – заострил он их внимание, -…детьми! Бестолковыми, любознательными детьми!

– То-то я смотрю, они дурачьё какое-то! – хмыкнул один санитар другому.

– Взрослые дети? – спросил их другой санитар, чтоб до конца убедиться.

– Нет, – ответил Петя, – не взрослые, в том-то вся и суть. Взрослые дети так по-дурацки себя не ведут. Биологический возраст человека не в том, сколько ему лет, а в том, ЧТО данный человек собой представляет.

Санитары долго смотрели в глаза Пете, пока восьмой приводил нашатырём Лизу в чувства. Шла этакая игра "в гляделки", словно и санитары были детьми, но не понимали этого. Но один из санитаров "проиграл":

– Ой, что-то не нравится мне этот парень… Не в том смысле, что я не педераст, – пояснил он сказанное, – а в том, что он какой-то хитрый.

– Может замочим его и точка? – предложил второй таким шёпотом, чтоб Пете слышна была каждая буква. – А бабёнку его пожарим. Чё-то головка у меня зачесалась.

– Неплохо бы, – пожал плечами его собеседник. – Вырежем этому чертиле внутренности. А дальше что?

– А дальше чё?

– А дальше разборка с патроном, – напомнил он ему то, что тот всегда забывал, пока его не потыкают носом. – Ништяк?

– Не-а, достал он из-под халата сотовый, набрав номер. – Надо, да?… Ага. Будет сбацано!

– Так, чертило, – обратился он к Петру, – раздевайся и чуве своей объясни.

– Конечно! – обрадовался Петя, подбегая к сестре и шепча ей что-то на ухо.

– Что?! – вскричала та, – перед мужиками?!! – Но брат ей всё шептал и шептал на ухо, пока она не начала расстёгивать кофточку и – всё остальное, веря своему старшему брату на слово (раньше она себя считала старшей, но как только брат её кое-что вспомнил, он аж изменился внутренне весь, и она почувствовала его старше той себя, которой она являлась в своём лице до сих пор, во много-много крат).

– Не облажаемся? – обратился к разговаривающему с патроном один из здоровяков. – Не нравятся мне эти… двое.

– Заткнись! – шепнул ему тот. – Патрон нас всех насквозь чувствует, а ты ТАКОЕ вякаешь!!!

Петя и Лиза разделись догола, оставили на полу одежду и двинулись вверх, на седьмой этаж; когда санитары спросили их, на каком из девяти этажей они желают обосноваться, Пётр наугад назвал седьмой.

25

Инга и Тидоров выходили из палат одновременно. Первое, что бросилось в глаза Инге, был полностью обнажённый Женя Коньков (она его почти не знала). Он, длинноволосый, лежал на спине, вся голова его была разбита, на стене остались от этой головы следы (как будто кто-то пытался пробить ей стену).

Взвизгнула Инга не потому, что не сразу поняла, что это обнажённое тело парня а не девушки (промежность Конькова была в крови – кровь ещё всё стекала на пол – и свойственных мальчику гениталий на этой промежности не присутствовало) (отрезанные скальпелем половые органы, она заметила сразу, как перевела свой проникнутый ужасом взгляд в сторону), а потому, что кроме тела увидела ещё много чего.

– Ну что ж ты так орёшь, глупая ты баба! – услышал её смотрящий до этого в другую сторону Тидоров и направился к ней. Инга в это время схватилась за ручку двери своей 714-й, так, на всякий случай, чтоб никому не вздумалось выскочить на её крик из палаты; раз она в этот капкан попалась одна, то и одна должна проводить в нём свои последние минуты, или выкарабкиваться, но опять же, не впутывая в это дело никого.

– Зачем же орать, если вышла! – подходил к ней Тидоров. – Надо сначала во всём разобраться! Но ничего, подруга, я тебе помогу: две глупых головы умнее одной умной.

– Кто это? – вырвалось у Инги, когда палец её, словно сам по себе начал тыкать в сторону лежащего на спине голого тела с разбитой головой.

– Коньков, – ответил приблизившийся к ней вплотную Тидоров. – Чтой-то не очень хорошее врачи с ним проделали. За то и поплатились, – кивнул он в сторону разорванного на две части тела старшей медсестры. Не обращай на это внимания.

Помимо старшей медсестры, коридор был наполнен какой-то странной на вид зеленоватой не имеющей запаха дымкой (она словно была призрачной) и несколькими обнажёнными худосочными детьми. Все они смотрели на этих двух "пришельцев", как на… точно, как на пришельцев. Кое-кто из детей приближался к "пришельцам".

– Раздевайтесь немедленно догола! – требовали от них приближающиеся, – не то ляжете вместе с этой упрямой Олеговной!

– А она тоже не хотела раздеваться? – полюбопытствовал у детей Павел. – То-то я и смотрю, Чукчо, сосед мой, вернулся "из туалета", в чём мама носила в утробе.

– Она сопротивлялась, когда её раздевали, – ответили дети Паше на вопрос, – вот и накликала на себя беду. Она не верила, что человек в одежде, это не человек.

– А кто же? – поинтересовался Паша.

– Инопланетянин, – ответили, – а мы все люди: мы спасаем больницу от превращения в НЛО, а тараканы, попрятавшиеся по щелям, живут в мире иллюзий и боятся выползать на свет божий. Раздевайтесь, пока вам не помогают в этом!

– Подруга, – посмотрел на неё Павел, – прийдётся нам скинуть с себя шмотки, а то чёрт знает этих детишек – составим компанию санитарше.

– Поторопитесь! – требовали от них дети. – Помощь, она иногда унизительна. Но, несмотря ни на что, мы вам поможем.

– Мне плевать на всё, – ответила Инга и Тидорову и детям, – но я даже пуговочки ни одной не расстегну, не то что… догола…

– Зря ты кобенишься, – заметил ей Паша. – Разделась бы…

– А ты вообще заткнись! – ответила она ему.

– Ты, девочка, – изменился его тон, – ты базарчик-то фильтровать не забывай!

– Да пошёл ты, – изрекла она.

– Не вместится туда, – отпарировал Паша, – куда я пойду.

– Вы ещё долго перебраниваться будете? – интересовались дети.

– Слушайте ребятишки, – оторвался он от диалога с Дзюдоисткой, – ведите сюда вашего Главаря. Что-то уж мне нетерпится отбивную конфету из него сделать.

В коридор в это время входили обнажённые женщина и мужчина.

26

– Естественно, путь будет нелёгким, – предупреждал Петя сестру по пути, поднимаясь по лестницам всё выше и выше, – но мы должны приложить все свои силы… Вывих-то уже проходит?

– Да, – ответила она, – чуть-чуть. Господи, как мне стыдно!…

– Перестань ты! – говорил он. – Здесь, в этой больнице, закомплексованность надо в первую очередь искоренять.

– Да не закомплексованность! – пыталась она объяснить ему. – Просто, понимаешь, не очень приятно себя чувствуешь, когда из-за угла в любой момент выбежит куча сопляков и начнёт на тебя пялиться… В смысле, на меня пялиться…

– Лизка, – пятый или десятый раз повторял он ей, – ну сколько тебе уже можно повторять, что детей здесь всех зарезали; что они забальзамированы, мумии. Это всё равно, что ты дома например переодеваешься, а мухи на тебя смотрят.

– Ты думаешь, я тебе поверила? – усмехнулась она. – Ходячие мумии! Не смешно ли?… Слушай, а что ты такое вспомнил?

– То, что постарался забыть в юности, – ответил он. – Ты, конечно, не верь мне как всегда, но… Понимаешь, я в юности писал рассказ. Назывался он "Пришелец". В нём я описывал… представляешь?!… эту детскую больницу, как в один из дней в больницу пришёл новичок; над ним издевались все кому не лень, трусы ему перед девчонками снимали. Но с тех пор, как в окрестностях больницы нашли кишки его самого главного истязателя, еврея… Забыл его фамилию…

– Говлинович? – напомнила Лиза. – Ты рассказываешь то, что было: вешаешь мне лапшу на уши! А для чего всё это, не понятно. Сегодня утром нашли внутренности, после того как пропал без вести Семён Говлинович. Так сопоставили факты, если не обращать внимание на подтвердившую всё судмедэкспертизу, что внутренности пренадлежали этому Говлиновичу. Об этом нетрудно было узнать… Что это?! – перед этим взгляд её нечаянно метнулся на стену, мимо которой они проходили. На стене крупными буквами вычерчено, ПРИШЕЛЕЦ – Х…Й!

– Вот тебе, подтверждение! – усмехнулся он. – Всё по-написанному!, я тебе говорю!

– Что ты там про пришельцев говорил?

– Это кличка новичка, – объяснил он. – Его прозвали Пришелец 6, потом в моём рассказе из больницы исчез этот Говлинович. Тут всё и стало меняться: Пришелец постепенно становился героем в глазах ребят седьмого этажа. Потом он им наврал про то, что он инопланетянин; что он не один пришёл в эту больницу; что на каждом этаже есть такой как он. Но на самом-то деле он один и никаких ему подобных… Так я делал рассказ: пацан якобы врёт напропалую, а вокруг всё происходит как бы само собой, и – что странно – всё совпадает с его трёпом.

– Помоему, это просто совпадение! – неожиданно осенило Лизу. – Ты увидел на стене это слово и начал опять приседать мне на уши.

– Я тебе говорю, не хочешь – не верь. Но скоро должно всё измениться. Ведь я не дописал рассказ, потому что матери видите ли приспичило сделать "чистку" в моей комнате, всё лишнее повыкидывать! Так и пропал мой Пришелец. И я постарался забыть о этом рассказе. Это было одно из самых удачных произведений всей моей писательской жизни, не то что эта сегодняшняя моя писанина.

– Ну наконец-то ты стал к себе самокритичен! – похвалила его сестра. – Ты мне уже начинаешь нравиться!

– Понимаешь, – пропускал он мимо ушей её похвалы, – я тогда был ещё ребёнком. Одиннадцать лет. Описал громадину – огромное здание детской больницы. Когда я лежал в этой больнице, мне оно, естественно, казалось громадным. Сама знаешь, детям всё кажется огромным.

– А сейчас не кажется? – подтрунивала опять она. – Ты ведь, как ты выразился, не повзрослел ни на грамм.

– А сейчас не кажется, – признался он. – Ни наш Белый Дом на площади, ни какой-нибудь американский небоскрёб по телевизору. Сейчас мне ничего не кажется огромным, пусть хоть дом будет в миллиарды километров высотой, всё одно.

Сестра, хоть и с каждым этажом чувствовала как вывих становится менее ощутимым, всё равно не отпускала плечо брата. Потому поднимались они медленнее. И вместо пятого этажа проходили третий.

27

Когда Инга вышла из палаты и захлопнула за собой дверь, то девчонки толпой кинулись к двери (если шесть человек можно назвать толпой), как будто в палате неожиданно образовалась некая невидимая водяная волна. Так пронзительно завизжала Инга. Инга, когда натянула на себя ручку, даже и не заметила, что с обратной стороны двери в ручку вцепились чуть ли не все шесть рук. Как будто бы этот сверхъестественный коридор наводнил Ингу своей могучей силой уже с самого её появления.

– Что такое? – непонимающе уставились те на дверь.

Но недолго они изучали эти "новые ворота" (изменившуюся дверь), вопрос Кати Сергеевой оторвал их от дверной ручки, всех.

– А кто шторы зашторил?

Все повернулись, словно ни одна из них не верила на слово, и… увидели чёрные шторы. И тут же взгляды шестерых девочек мгновенно переместились на Нашину Машу, оставшуюся сидеть на месте, словно визг Инги её не касался.

– А какие шторы были до этого? – спросила сама у себя Зина Короленко, словно забыла о цвете штор и пыталась вспомнить.

– Она чё, шторы поменяла?! – спросила у всех (шестерых) семилетняя Лиля Глотко. – Как она успела?

– Да я не знаю, что произошло! – блеяла вконец растерянная Нашина; теперь её голосок стал вомного раз закомплексованнее. – До этого мне казалось, что шторы так и были зашторены всегда… Честно, я не виноватая!

– Не виноватая я! – тихо передразнила её Зина Короленко, – он сам пришёл! Кто сам пришёл, Маша-Наша-Говняша?

– Не обзывайся на меня! – вдруг сжала губы Нашина (такой злобы за ней ещё с самого рождения не замечалось). – Я не виновата! Шторы сами… И не смотрите вы все так на меня! Я вам не новые ворота!

– Опа-на! – усмехнулась от удивления Короленко. – Что-то новое от Парашиной послышалось! Ты только не бей нас, Какаша! – театрально заслонялась она руками.

– Надоели вы уже всем!! – злобно вскрикнула Маша, рывком подскочив с кровати и быстрой-нервозной походкой двинувшись к двери.

– Кому, всем? – прыснула Зина и все её поддержали в смехе, пока Маша тщетно дёргала за ручку.

– Я уверена, что скоро настанет такая минута и дверь откроется, – отпустила Маша ручку и приняла выжидательную позицию. – Я буду ждать, пока не дождусь!

28

В это время брат и сестра преодолели уже пять этажей, как Петя отвлёк Лизу от смотрения в ступени.

– Посмотри-ка на стену, сестрёнка, – попросил он её.

Та взглянула. И долго читала надписи:

ПРЕШЕЛИЦ – ВРУН, НЕ ВЕРЬТЕ ЕМУ! ОН ОДИН. АДИН НА КАЖДОМ ЭТАЖЕ. ТАКОЙ ЭТО ПАДОНОК. И ИЩЁ: У НЕВО ШИЗАФРИНИЯ: РАЗВОСЬМЕРЕНЕЕ ЛИЧНОСТИ. ОН ИЗ НАШЕЙ БОЛЬНИТСЫ СТРОЕТ ЛЕТУЧИЙ КАРАБЫЛЬ, НАДЕЯСЬ, ШТО ЧТО-ТО У НИВО ПОЛУЧЕЦА. ВОТ ТАКОЙ ОН ИДЕОТ!

– Кажется, взрослый кто-то писал, – заметила Лиза, – кто-то из санитаров, наверняка. Написано без ошибок.

– Так может сам Пришелец и писал, – сказал Петя.

– Да нет же! – не соглашалась с ним Лиза, – ребёнок просто не способен наделать таких ошибок. А это, "…надеясь, что что-то у него получится…", разве напишет ребёнок такое?

– А ты думаешь, у Пришельца нет ни ума ни фантазии? Он ведь хитрый, не забывай…

– По-моему, ты от кого-то услышал про этого пришельца, – перебила его Лиза, – а сейчас врёшь мне…

– Ну ладно, – зловеще усмехнулся Петя, – вот поднимемся на седьмой, увидишь, что там происходит, и задумаешься над тем, сможет ли кто-нибудь в течение вчерашнего и сегодняшнего дня удрать из этой прОклятой больницы, а потом отыскать такого идиота как я, у которого даже друзей нет, и рассказать про Пришельца!

– Да ладно тебе, – урезонивала она его, – я пошутила.

– А я тебе не верю! – весело произнёс он, заставив сестру рассмеяться.

Через семь минут, они уже были на седьмом, хотя душераздирающий визг какой-то девушки и последовавшие за ним голоса, слышны были уже на шестом.

Услыша всё это, Лиза мгновенно перехотела продолжать подниматься, но настойчивость её брата взяли над упрямым лизиным характером верх.

29

– Подруга, ты ручку-то хоть отпусти, – посоветовал Паша Инге, в то время как дети всей толпой выставили указательные пальцы на вошедшего в коридор Петю (Лиза его, увидев неподалёку от себя этого улыбчивого юнца, тут же выскользнула из коридора, постыдившись своей наготы, так что брат её остался один, и когда дети протягивали пальцы в его сторону, то в виду они соответственно имели его одного и никакой там Лизы), показывая Главаря, – а то вцепилась в неё, как будто улетишь.

– Это чтоб из палаты моей никакя дура не выскочила, – объяснила Инга ему, – мог бы и сам догадаться, не строить из себя ЛОХА!

– Ты ничего не чувствуешь? – спросил Пётр Лизу, перед тем как они вошли в коридор и голые сухощавые дети начали тыкать в их сторону пальцами. До открытого дверного проёма в это время оставалось четыре шага пройти по лестничной площадке.

– А что я должна чувствовать? – отозвалась Лиза, вместо того чтоб ещё раз повторить своим умоляющим голоском канючащей маленькой и капризной девочки, "ну пошли отсюда!, Петька! Пойдём вниз, я тебя умоляю!!!"

– Никакой энергетики не чувствуешь? – пояснил он свой вопрос.

– Никакой энергетики не чувствую! – нервозно ответила она, – я чувствую только то, что нас очень скоро укатят в подвал, в морг.

– Вот и правильно, – игнорировал он её богатое воображение на тему морга. – Мы ничего не должны чувствовать, потому что мы не дети. А дети чувствуют уже сквозь одежду, что её необходимо всю снять (в это время они входили в зону коридора седьмого этажа), а когда снимают её всю, то зеленоватая дымка… Э, ты чё, Лизка?! – обратил он внимание на то, как сестра его поспешно запрыгала на одной ноге на лестничную площадку, сразу как попала в поле зрения детей, но не успела попасть в глаза юнцу.

– Чё ты мне врал, что там все раздеты! – отвечала она ему.

– Да не стесняйся ты никого! – советовал ей старший брат. – Плюнь на всех и занимайся своим делом!

– Там пацан стоит, – объяснила она ему, – и он меня знает. Я не хочу, чтоб он меня видел голую! Ты-то, ладно, подглядывал за мной часто в ванную, тебя я не стесняюсь.

– Вон Главарь, – проговорили в это время все до единого дети в один голос, поскольку их первичные указывания пальцами Павел не заметил.

Теперь же на Главаря посмотрели и Паша и Инга, тут же прыснувшая, но дверную ручку так и не отпуская.

– А чё у этого главаря между ног даже в микроскоп нечего разглядеть? – обратилась Инга ни к кому, просто проговорила для приличия.

– Ну не было у человека ещё женщины, – объяснил ей Паша, – что здесь смешного? Не всем же с меня брать пример. У каждого свои причины. Вот вам, спортсменкам, тренер тоже запрещает, и у тебя, стало быть, не было ещё мужика, а ты над себе подобным смеёшься…

– С тебя пример брать, – повторила она с недоверием в голосе. – Наверняка врёшь. А ну-ка, спусти штаны, у тебя наверное ещё меньше чем у этого плюгавенького Главаря! Ну спусти, поугараем!

– Не надо ничего спускать, – подходил к ним Пётр. – Нельзя сегодня раздеваться.

– А ты-то чё разделся? – отреагировала Инга, – решил повыбражать своим мужским "достоинством"?

– Нет, – раздался за их спинами голос Пришельца, – он решил прекратить всё это безобразие. Инга, отпусти ручку.

И Инга отпустила, словно её загипнотизировали. Повернулась она в сторону Пришельца, после того как отпустила ручку.

Из 714-й тут же выскочила Нашина и захлопнула за собой дверь.

– Так это ты и есть, Пришелец? – уставился на него Петя. – А я тебя другим описывал.

– Ситуация вышла из-под контроля, – проговорил Пришелец. – Ты выкинул свой рассказ, а другой его поднял и дописал. Но, как ты знаешь, "искусство, это всегда недосказанность", так что зайди в 708-ю палату, она пуста, и до вечера постарайся уложиться: напиши продолжение рассказа, на своё усмотрение.

– Э! – выбежал из 713-й Вася Сеенко, – Пришелец, ты ж говорил, что этот мужик НЕВИДИМКА!

– Он похож на НЕВИДИМКУ, – ответил Васе Пришелец. – Как две капли воды похож…

– НЕВИДИМКА что, мой двойник?! – не веря своим ушам спросил Пётр у Пришельца.

– Да, – ответил тот, – твой "тёмный бог", как это называлось в твоём "Пришельце".

– Чёрт! – задумчиво бормотал Петя, – я его выдумал, а он… "сотворил меня по образу и подобию своему!" Это же сущая галиматья! Я, когда писал "Пришельца", даже и подумать не мог, что всё это реализуется!

– Некоторые вещи действительно сбываются, – подала свой робкий голосок Нашина, – как у Пушкина, например… у Высоцкого, или как у Нострдамуса. Только нужно для этого родиться по воле божьей, и – самое главное – преодолевать все преграды и не зарыть свой талант.

– Надо же! – усмехнулась Инга, – Машина что заговорила! А с виду не скажешь…

– Она всё верно говорит, – перебил её Пришелец, обращаясь больше к Пете. – Ты зарыл свой талант тем, что выкинул на помойку "Пришельца"…

– Да это же не я! – по-детски заоправдывался тот, – это мать моя его выкинула на…

– А это никого не волнует, – сурово заявил ему Пришелец. – Ты в мусорное ведро не полез, только потому, что папа с мамой тебя ремнём отучили лазить по помойкам и подбирать на улицах всякую дрянь. А настоящий автор, одарённый богатой интуицией, летел на самолёте в то время как мама твоя выкидывала "Пришельца". Ты можешь в это поверить? Чутьё его не подвело; он нашёл твой дом. И – поверишь / нет – он незаметно залез в мусорную машину, она как раз в это время забирала мусор, и пацан тот едва успел…

– Так он был пацаном? – перебил его Петя.

– Да, твоим двойником, – ответил Пришелец. – Он всю дорогу, пока грузовик не доехал до Горностая, рылся в темноте, искал наощуп твою тетрадь с "Пришельцем". А ты…

– Чёрт! – выскочила на своей одной ноге из-за угла дверного проёма лестничной площадки Лиза (где-то она нашла пару больших газетных листов и заслоняла ими нужные части своего тела), – да я же видела этого пацанишку! – Пока она подходила ближе, она вовсю старалась игнорировать восхищения вслух Паши Тидорова, с которым она училась в одной школе (он-то эту школьную белую ворону быстро узнал, хоть и учился тогда в третьем классе, а она в восьмом; после того, как она закончила школу, она часто натыкалась на этого балагура и всякий раз он её безнаказанно высмеивал перед друзьями и являлся в её глазах Паршивцем 1), – Я тот день запомнила на всю жизнь. Он залазил в мусоровозку, я видела! Но только он не был похож на Петьку.

– Значит ты не того видела, – отреагировал её брат.

– Того она видела, – произнёс Пришелец, – просто к лицу не пригляделась как следует.

– Так он не поворачивался ко мне лицом! Но я-то помню, что за несколько дней до того, мать с отцом выпороли моего брата, за то что он возникал, что мать убиралась в его комнате и выкинула в мусорное ведро его тетрадь…

– Ну вот, видишь, – обратил Пришелец внимание Петра на то, что не остался голословен, – можно, оказывается, верить мне на слово. Не всегда враньё доносится из моих уст.

– Так значит тот пацан, мой двойник, изменил твой характер? – задумчиво произносил Пётр, пока сестре его предложили накинуть халат. – Он заново переписывал весь мой рассказ, превращая тебя из вруна в настоящего инопланетянина…

– Ладно, хватит болтать, – прервал Петра Пришелец, – а то так до послезавтрашнего утра проболтаем…

– Хорошо, – согласился с ним тот, направляясь в сторону 708-й палаты, – давай, неси мне какую-нибудь тетрадь, попробую написать что-нибудь.

– А по-моему, она там есть, – заметил Пришелец вслед подходящему к 708-й Петру, – я вчера заходил туда и там на столике… кто-то, наверное, забыл и ручку и общую тетрадь.

– Ну и отлично, – проговорил Пётр, толкая дверь и заходя в палату.

– Может ты оделся бы для начала? – крикнул ему Пришелец, перед тем как тот толкнул дверь, – а то не прилично как-то… да и прохладно, осень.

– Ничего, – ответил Петя, толкнув дверь, – я не закомплексованный, и не стесняюсь того, что естественно, а когда телу холодно, то мозг начинает лучше работать.

Он вошёл в палату и захлопнул за собой дверь.

В палате действительно был столик и на столике этом и в самом деле лежала общая тетрадь и рядом с ней ручка. Выходит, опять Пришелец не обманул.

Пётр сел за стол, открыл тетрадь… А там уже было кое-что написано… Причём, места свободного в тетради этой не было. Вся была заполнена корявым детским почерком с грамматическими ошибками.

После заглавия, ПРИШЕЛЕЦ, шёл текст примерно такого содержания:

"Располагалась детская больница на окраине города; высокое девятиэтажное здание стояло в приличном удалении от жилых мест, внутренне чем-то напоминая собой лагерь…, если учитывать, что рядовым прохожим пройти мимо данного лечебного учреждения будет явно не по пути…" и т.д. и т.п. (см. "Пришелец" сначала)

Пётр читать всё это не стал, а решил показать эту находку Пришельцу, который, если ещё не зашёл в палату, то продолжал стоять в коридоре, дожидаясь Петю.

Он поднялся с заправленной койки (странно, но в этой пустынной палате все восемь коек были заправлены, словно палата была вовсе не пустынна, а наполнена невидимыми детьми… или ещё не "придуманными" детьми), взяв в руки тетрадь, и… почувствовал, что в палате он не один…

Из-под его койки выбирался какой-то юнец.

– Пацан, – проговорил Петя как по привычке, – ты чё…

Но когда Петру обнажилось лицо этого пацана…

– Не торопись выходить, – сказал ему пацан голосом Пришельца, если не обращать внимание на то, что сам он был абсолютной копией Пришельца.

– Это ты написал? – кивнул Петя на тетрадь, которую положил на стол, как только увидел лицо этого юнца и кое о чём догадался.

– Не важно, – ответил тот, извлекая из кармана скальпель. – Я не как та вялая старуха, которую ты боксировал на первом этаже. Понимаешь, о чём я?

– Не совсем, – признался Петя, всем своим видом показывая, что не собирается ничего делать – никаких резких движений, никаких глупостей.

– Ты должен посидеть здесь немного, – объяснила ему копия Пришельца, – пока я выйду в коридор. Понял? Сидеть и не выходить, даже если срать захочешь. И в тетради ничего не чиркай, а не то руки поотрезаю.

И Пришелец вышел из палаты.

30

– Ну чё, ребята, – обратился к собравшимся Пришелец, как только Петя захлопнул за собой дверь 708-й, – по палатам? Там его и дождёмся. Он долго будет писать. Искусство суеты не терпит. Но до вечера управится, так что больница наша не успеет превратиться в инопланетный космический корабль и улететь куда-нибудь на солнце.

Все, как по команде, двинулись – каждый в свою палату, даже обнажённые худосочные дети – для них явился Главарь, так что нет больше причин находиться под влиянием иллюзий и ошибочно спасать больницу от подготовки к взлёту.

Пришелец входил в свою 715-ю палату последним, когда в коридоре не осталось ни одного (живого) человека, кроме того, что располагалось вокруг. Он уже захлопывал за собой дверь, как… приостановился, прислушиваясь.

– Чё ты там услышал? – тут же поинтересовались у него соседи по палате.

– Да нет, ничего, – вернулся он назад – в коридор. – Не выходите пока, пацаны.

– А чё там? – подскакивал к двери Сеенко, но отпружинивался назад – Пришелец толкнул его в грудь.

– Я сказал, сидеть и не выходить никому! – строго наказал он всем и захлопнул дверь.

Перед тем как зайти в палату, он услышал доносящиеся из 708-й разговоры. И ему подумалось, что Петя там не один.