Текст книги "Остров"

Автор книги: Олдос Хаксли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Уилл Фарнеби глубоко вздохнул, невольно и бессознательно. Какая тишина наступила в мире! Глубокая, прозрачная тишина, хотя попугаи все еще суетились там, за ставнями, и голос рядом с ним продолжал петь. Молчание и пустота; и в этой тишине, в этой пустоте течет величественная река, сонно и неустанно.

Сьюзила взглянула в лицо, обрамленное подушкой. Оно казалось неожиданно помолодевшим и хранило выражение детской безмятежности. Морщины на лбу разгладились. Плотно сжатые от боли губы приоткрылись, и дыхание сделалось ровным, мягким, почти не слышным. Неожиданно Сьюзиле вспомнились слова, что пришли ей в голову, когда однажды лунной ночью она взглянула в лицо Дугалду: «Она дала своему возлюбленному уснуть».

– Уснуть, – повторила она вслух, – уснуть. Тишина сделалась еще более плотной, пустота более объемной.

– Спи, плывя по сонной реке, – уговаривал голос. – А над рекой, в бледном небе, плывут огромные облака. Ты смотришь на них – и плывешь туда. Да, ты плывешь к облакам по воздушной реке, невидимой реке, что несет тебя, несет все выше и выше.

Вверх, вверх сквозь безмолвную пустоту. Образ обращался в предмет, слова становились действительностью.

– С жаркой равнины, – продолжал голос, – без усилий, к горной прохладе.

Да, вот она – Юнгфрау, ослепительно белая в голубом небе. А вот и Монте Роза…

– Какая свежесть в воздухе, который ты вдыхаешь! Свежесть, чистота, полнота жизни!

Он дышал глубоко, и новая жизнь вливалась в него. С заснеженных склонов дул ветерок и холодил кожу – что за упоительная прохлада! И словно отвечая его мыслям и описывая его переживания, голос сказал:

– Прохлада. Прохлада и сон. Прохлада, ведущая к совершенной жизни. Сон, приносящий примирение, вводящий в целостное бытие, ненарушимый покой. Через полчаса Сьюзила вернулась в гостиную.

– Ну что? – спросил доктор Макфэйл. – Успешно? Она кивнула.

– Я поговорила с ним об Англии, – сказала Сьюзила, – Он уснул скорей, чем я ожидала. После этого дала ему несколько советов насчет температуры.

– И насчет колена, надеюсь?

– Да, конечно.

– Несколько прямых советов?

– Нет, косвенных. Это действует лучше. Я посоветовала ему представить свое тело. Затем я заставила его вообразить, что тело становится все огромней – а колено все меньше. Ничтожное и маленькое – против огромного, здорового тела. Сразу ясно, кто из них победит. Сьюзила взглянула на стенные часы.

– Мне следует поторопиться, а то я опоздаю на урок.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Солнце как раз вставало, когда доктор Роберт вошел в больничную палату, где лежала его жена. На фоне оранжевого зарева вырисовывался зубчатый силуэт гор. Вдруг раскаленный добела серп показался между двумя вершинами. Серп превратился в полукруг, и длинные тени, вместе с первыми золотыми лучами, упали на сад за окном. Теперь, стоило взглянуть на горы, ослепительное сияние солнца било в глаза.

Доктор Роберт сел у кровати, взял руку жены и поцеловал. Лакшми, улыбнувшись ему, опять взглянула в окно.

– Как быстро вращается земля! – шепнула она и, помолчав, добавила: – Скоро я увижу свой последний восход.

Сквозь нестройный птичий хор и жужжание насекомых доносилось пение минаха:

– Каруна, каруна…

– Каруна, – повторила Лакшми, – милосердие…

– Каруна. Каруна, – голосом гобоя настаивал Будда.

– Поскорее бы уж все перестали меня жалеть, – продолжала умирающая. – Но как ты поживаешь? Бедный Роберт, что ты скажешь мне?

– Откуда-то берутся силы, – ответил он.

– Силы, чтобы жить по-человечески? Или заковать себя в броню, отгородиться от мира, уйдя с головой в свои идеи, в работу? Ты помнишь, как я тянула тебя за вихор, призывая к вниманию? Кто это сделает, когда меня не станет?

Сиделка принесла стакан подсахаренной воды. Доктор Роберт подсунул руку под плечи жены и усадил ее. Дежурная поднесла стакан к губам Лакшми. Больная отпила глоток, с трудом проглотила, вновь отпила и проглотила. Отвернувшись от предложенного стакана, она взглянула на мужа. На изнуренном лице вдруг появилась озорная улыбка.

– «Я вам Троицу являю, – слабым голосом процитировала она, – трижды сока отхлебнув, Ариана разбиваю». – Лакшми помолчала. – Что за смешные вещи вспоминаются порой! Да и сама я смешная, правда? Доктор Роберт, сделав над собой усилие, улыбнулся.

– Ужасно смешная, – согласился он.

– Ты говорил, что я как блоха. Только что была здесь, и вдруг – прыг! – уже там, далеко отсюда. Неудивительно, что ты ничему не смог меня научить.

– Но зато ты научила меня всему, – заверил он ее. – Если бы ты не приходила, и не тянула меня за вихор, заставляя вглядываться в мир, помогая понять его, то чем был бы я теперь? Ученый сухарь с шорами на глазах. К счастью, у меня хватило ума сделать тебе предложение, а у тебя достало безрассудства ответить «да». А впоследствии, когда ты меня воспитывала, – мудрости и понимания. И вот, после тридцати семи лет трудов, я почти стал человеком.

– А я так и осталась блохой. – Лакшми покачала головой. – Но я старалась, очень старалась. Не знаю, понимал ли ты когда-нибудь, Роберт: мне приходилось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться туда, где ты работал, читал, думал. Тянуться, изо всех сил тянуться, чтобы добраться до тебя, чтобы быть рядом. Господи, как я уставала! Какой непомерный труд! И все впустую. Ведь я всего лишь бессловесная блоха, которая скачет туда-сюда среди людей, цветов, кошек и собак.

Мне было не допрыгнуть до мира высоколобых, где ты пребывал, и я так и не попала туда. Когда случилось вот это (она подняла руку к своей отсутствующей груди), я перестала пытаться. Перестала ходить в школу, учить уроки. Теперь у меня сплошные каникулы. Наступило долгое молчание.

– Еще глоток воды? – спросила сиделка.

– Да, попей еще, – предложил доктор Роберт.

– Чтобы разделаться с Троицей? – снова улыбнулась ему Лакшми. Вдруг под маской старости и смертельной болезни доктор Роберт вновь увидел смеющуюся девушку, в которую влюбился много лет назад, – это было словно вчера. Час спустя доктор Роберт уже вернулся в свое бунгало.

– Почти все утро вам придется пробыть одному, – объявил он Уиллу Фарнеби, перебинтовав ему колено. – Мне необходимо съездить в Шивапурам, на заседание тайного совета. Около двенадцати придет одна из студенток, что работают сиделками, сделает укол и даст вам поесть. Потом, после уроков, сюда заглянет Сьюзила. А теперь мне пора уходить. – Доктор Роберт встал и коснулся руки Уилла. – До вечера. – На полпути к дверям он остановился и вернулся: – Чуть не забыл дать вам вот это. – Из бокового кармана обвисшего жакета он извлек тонкую зеленую книжицу. – Это заметки старого раджи. «Сочинение об истинном смысле вещей, и о том, как правильно поступать, зная этот истинный смысл».

– Отличное название! – заметил Уилл, беря книгу.

– Содержание вам тоже понравится, – уверил его доктор Роберт. – Всего несколько страничек. Но если вы хотите понять, что такое Пала, лучшего введения не найти.

– Кстати, – спросил Уилл, – кто такой старый раджа?

– Кто такой был старый раджа, должен я, к сожалению уточнить. Он умер в тридцать восьмом, поцарствовав на три года дольше королевы Виктории. Старший сын скончался раньше отца, а престол унаследовал внук – настоящий осел, что, впрочем, простительно, так как ослы мало живут. Нынешний правитель – правнук старого раджи.

– А когда, осмелюсь спросить, появились на острове Макфэйлы?

– Первый Макфэйл появился на Пале в царствование раджи-реформатора, как мы его называем, который приходится дедом старому радже. Раджа-реформатор и мой прадед изобрели нынешнюю Палу. Старый раджа укрепил и развил их достижения. Мы же, в свою очередь, прилагаем все усилия, чтобы идти по их стопам.

– Тут описывается история реформ? – Уилл приподнял книжку. Доктор Роберт покачал головой.

– В книге даны основополагающие принципы. Ознакомьтесь сначала с ними. Вечером, вернувшись из Шивапурама, я изложу вам историю Палы. Вы лучше поймете проделанную работу, если прежде узнаете о задачах, которые предстояло решить нам и которые встают перед каждым, постигшим истинный смысл бытия. Итак, читайте, читайте. И не забудьте в одиннадцать выпить фруктовый сок. Уилл поглядел ему вслед, открыл тонкую зеленую книжицу и принялся читать.

1

«Никому никуда не надо идти. Мы все уже находимся там, куда стремились попасть; следует только осознать это.

Если я пойму, кем являюсь на самом деле, то не буду поступать так, как поступаю, исходя из ложных представлений о своем «я»; перестав поступать ложным образом, я увижу свое «я» в истинном свете.

В качестве истинного «я» – если только манихей, мое ложнопонимаемое «я», не мешает мне осознать истину – я примиряю в себе «да» и «нет», всецело принимаю и благословляю опыт нераздвоенности.

Слова всех религий нечисты. Всякому, кто рассуждает о Боге, Будде, Христе, следует вымыть рот карболовым мылом.

Поскольку, в силу природы вещей, невозможно увековечить «да» в каждой паре противоположностей, манихей, каковым я себя представляю, обречен на бесконечные разочарования и разногласия с другими жаждущими и отчаявшимися манихеями.

Раздор и отчаяние – вот тема всех исторических и биографических трудов. «Я покажу вам страдание», – здраво сказал Будда. Но он показал и конец страданий – самопознание, всецелое приятие, благословенный опыт нераздвоенности.

2

Понимание, кем мы являемся на самом деле, ведет к Пребыванию во Благе, а Пребывание во Благе обусловливает добрую жизнь. Но добрая жизнь не является сама по себе следствием Пребывания во Благе. Мы можем быть добродетельны, не сознавая, кто мы на самом деле. Люди, попросту добрые, не Пребывают во Благе; они лишь являются столпами общества.

Едва ли не каждый столп общества играет для себя роль Самсона. Таковые Самсоны поддерживают свод, но рано или поздно он обрушивается на них. Еще не существовало такого общества, где добро проистекало бы из Пребывания во Благе, и потому являлось бы наиболее приемлемым. Однако это не значит, что подобное общество не может быть создано, и что нам, жителям Палы, не по силам его создать.

3

Йог и стоик – вот два эго, которые через праведность добиваются значительных результатов, пытаясь стать кем-то другим. Однако не надо притворяться кем-то еще, даже добродетельным мудрецом, чтобы перейти от одинокого манихейства к Пребыванию во Благе.

Пребывать во Благе – это значит понимать, кто мы такие на самом деле. Но чтобы узнать, кто мы такие, необходимо сначала понять, кем мы себя считаем и как себя, соответственно своим представлениям, ведем. К истине мы идем постепенно, шаг за шагом. Ясное и полное осознание наших ложных представлений о себе разрушает манихейскую шараду. Сначала свет истины вспыхивает на мгновение, но потом мгновения эти повторяются, длятся, сливаются. Осознание нами ложного «я» делается постоянным. И тогда нам вдруг открывается, кто мы такие в действительности.

Концентрация, абстрактное мышление, духовное развитие относятся исключительно к области ума, тогда как аскетизм и гедонизм касаются только ощущений, эмоций, поступков. Потому при любых обстоятельствах, во всякое время осознавай все, что доведется пережить, будь то похвальное или непохвальное, приятное или неприятное. Такова истинная Йога, истинное духовное развитие.

«Чем больше человек знает об отдельных предметах, тем больше он знает Бога». Истолковывая эту мысль Спинозы, можно сказать: чем больше человек знает о себе в отношении ко всяческому опыту, тем больше у него возможностей внезапно, в одно прекрасное утро, понять, кто он есть в действительности, или: Кто «он» Есть в Действительности.

Святой Иоанн был прав. В благословенно безмолвном мире Слово не только пребывало с Богом, оно являлось Богом. Как нечто, во что надлежит веровать. Бог как отвлеченный символ, не поддающийся наименованию. Бог есть «Бог».

Вера – совсем не то, что верование. Верование – это полное и безоговорочное приятие самым серьезным образом слов Павла и Магомета, Маркса и Гитлера. Люди воспринимают их слова слишком серьезно, и что же из этого происходит?

А происходит отсюда бессмысленное противоречие истории: садизм противопоставляется долгу, или – что еще хуже – понимается как долг; религиозному рвению сопутствует организованная паранойя; сестры милосердия ухаживают за жертвами своих единоверцев-инквизиторов и крестоносцев. Веру, напротив, невозможно воспринимать слишком всерьез. Ибо вера – это обоснованная опытом уверенность в нашей способности понять, кто мы такие в действительности, и позабыть отравленного верованиями манихея, перейдя в Благое Бытие. Господи, даждь нам нашу насущную веру, но избави нас от верований».

В дверь постучали. Уилл оторвался от книги.

– Кто там?

– Я, – прозвучал знакомый голос, и Уилл с неудовольствием вспомнил полковника Дайпа и кошмарную поездку в белом «мерседесе». Муруган в белых шортах, белых сандалиях, с платиновыми часами на запястье, приблизился к постели Уилла.

– Как мило, что вы пришли меня навестить! Другой посетитель обязательно спросил бы, как

Уилл себя чувствует, но Муруган, искренне поглощенный собой, не способен был притворяться внимательным.

– Я приходил час назад, – пожаловался он, – но старик еще не ушел, и мне пришлось вернуться домой. А потом надо было завтракать с мамой и ее гостем…

– Почему же ты не мог войти при докторе Роберте? – удивился Уилл. – Тебе запретили беседовать со мной? Юноша нетерпеливо покачал головой:

– Конечно, нет. Но мне не хочется, чтобы они знали, почему я сюда пришел.

– Что значит «почему»? – улыбнулся Уилл. – Разве посещение больного – не похвальный в высшей степени поступок?

Но от Муругана, сосредоточенного на собственных делах, ускользнула его ирония.

– Спасибо вам за то, что не открыли нашего! знакомства, – сказал он, едва ли не сердито. Можно было подумать, что он заставляет себя выражать свою знательность и недоволен Уиллом, которого приходится благодарить.

– Я заметил, что вы хотели скрыть наше знакомство, – пояснил Уилл, – и потому промолчал.

– Весьма обязан вам, – пробормотал Муруган; наверное, с тою же интонацией он процедил бы: – Грязная свинья!

– Не стоит благодарности, – с насмешливой вежливостью отозвался Уилл.

Что за удивительное создание, думал он, с любопытством созерцая золотистый гладкий торс юноши и обращенное к нему на три четверти лицо, с чертами, правильными, как у статуи; это была не классическая маска олимпийца, а скорее портрет человека эллинистической эпохи. Сосуд несравненной красоты – но что он вмещает? Какая жалость, подумал Уилл, что он не задал этот вопрос, прежде чем позволить себе увлечься несравненной Бэбз. Но Бэбз все-таки женщина. Желая ее, мог ли он относиться к ней рассудочно! И вряд ли человек, питающий слабость к мальчикам, стал бы задавать себе такие вопросы при виде обозленного юного полубога, сидящего сейчас у его кровати.

– Разве доктор Уилл не знает, что вы ездили в Рендан? – поинтересовался Уилл.

– Знает, конечно. Все это знают. Я ездил туда, чтобы забрать маму. Она гостила у родственников. Поездка была оформлена как полагается.

– Так почему же вы не хотите, чтобы я рассказывал им о нашей встрече? Муруган, поколебавшись, с вызовом взглянул на Уилла:

– Потому что мы встретились в доме полковника Дайпы. Ах, так вот оно что!

– Полковник Дайпа – примечательный человек, – Уилл не поскупился на комплимент, чтобы завоевать доверие.

Ни о чем не подозревающий Муруган тут же клюнул на наживку. Его угрюмое лицо просияло, и воодушевленный Антиной явился Уиллу во всей своей чарующей и сомнительной красе.

– По-моему, он просто чудо! – заявил юноша. Он взглянул на Уилла, как будто только что заметив его присутствие, и дружески улыбнулся. Чудесные качества полковника заставили Муругана забыть о своем неудовольствии и даже почувствовать на миг любовь к людям и даже к Уиллу, несмотря на то, что он был ему обязан. – Вы только подумайте, что он сделал для Рендана!

– О, он многое делает для Рендана, – – уклончиво ответил Уилл. На сияющее лицо Муругана набежало облачко.

– А вот они так не считают, – нахмурившись, сказал юноша. – Они считают полковника ужасным.

– Кто это они?

– Да почти все здесь.

– И потому они не хотят, чтобы ты встречался с полковником?

Муруган торжествующе улыбнулся – точь-в-точь как мальчишка, который успел скорчить рожу, пока учитель стоял к нему спиной.

– Они думают, что я все время был с матерью. Уилл мгновенно понял намек.

– А ваша матушка знала о встречах с полковником?

– Конечно.

– И не возражала?

– Она одобряет нашу дружбу.

Что ж, Уилл не ошибся, проводя параллель с Адрианом и Антиноем. Но неужто его мать слепа? Или она не желает знать, что происходит?

– Если вашей матушке все равно, – сказал Уилл, – отчего доктор Роберт и остальные против?

Муруган подозрительно взглянул на него. Поняв, что отважился вступить на запретную территорию, Уилл предпринял отвлекающий маневр.

– Неужто они думают, – сказал он, рассмеявшись, – что под его влиянием вы станете сторонником диктаторской власти? Уловка подействовала. Муруган широко улыбнулся.

– Не опасаются, но что-то вроде этого. Дипломатический этикет. – Юноша передернул плечами. – Глупее не придумаешь!

– Дипломатический этикет? – Уилл искренне недоумевал.

– Они ничего про меня не говорили? – спросил Муруган.

– Нет, кроме того, что сказал вчера доктор Роберт.

– То есть что я студент? – Муруган, запрокинув голову, расхохотался.

– А что здесь смешного?

– Да нет, ничего. Юноша отвернулся. Они помолчали.

– Я не должен встречаться с полковником Дайпа, – сказал Муруган, глядя в сторону, – потому что он – глава государства. Наши встречи – это международная политика.

– Я что-то не могу понять – при чем тут политика?

– Видите ли, я – раджа Палы,

– Раджа Палы?

– С пятьдесят четвертого года. С тех самых пор, как умер мой отец.

– Значит, вы сын рани?

– Да, моя мать – рани.

«Наладь прямую связь с дворцом». Но дворец сам устанавливает с ним связь. Провидение, безусловно, на стороне Джо Альдехайда и работает на него круглосуточно.

– Вы старший сын? – спросил Уилл.

– Я единственный сын, – ответил Муруган и, чтобы подчеркнуть свою уникальность, добавил: – Единственный ребенок.

– Что ж, все сомнения отпадают, – сказал Уилл. – О Господи! Мне бы следовало звать вас ваше величество. Или – по крайней мере – сэр.

Слова эти сказаны были полушутливо, но Муруган принял их совершенно серьезно, внезапно обнаружив подлинно царское высокомерие.

– Скоро вы сможете называть меня так, – сказал он. – В конце следующей недели мне исполняется восемнадцать. С этого возраста раджа Палы считается совершеннолетним. А пока я просто Муруган Майлендра. Студент, который учится всему понемногу, включая растениеводство, – чтобы я, став правителем, с умением брался за дела.

– Какие же дела предстоят вам? С чего вы начнете свое царствование?

Хорошенький Ангиной у кормила государственной власти – поистине комическое несоответствие!

– «Долой им головы!» – шутливо продолжал Уилл, – «L'Etat c'est Moi» [3]3
  «Государство – это я» (франц.).


[Закрыть]? Муруган, надменный и величественный, оскорбился.

– Не говорите глупостей! – последовал упрек. Уилл находил все это очень забавным.

– Я только хотел выяснить, сколь абсолютным будет ваше правление, – сказал он примирительно.

– Пала – конституционная монархия, – важно ответил Муруган.

– Иными словами, вы будете символическим, номинальным правителем, наподобие английской королевы, которая царствует, но не правит.

– Нет, это не так! – забыв свое царственное достоинство, чуть не завопил юноша. – Не так, как английская королева. Раджа Палы не только царствует; он правит,

Слишком взволнованный, чтобы сидеть на месте, Муруган вскочил и заходил по комнате.

– Власть раджи ограничена конституцией, но – Бог свидетель! – он все же правит, правит.

Муруган подошел к окну и поглядел в него. Постояв так несколько секунд, он обернулся к Уиллу с совершенно иным выражением на лице: оно стало похожим на тщательно отлитую и расписанную эмблему всего самого гадкого, что вмещает душа человеческая.

– Они еще увидят, кто здесь главный. – Слова и интонация словно были позаимствованы из американского фильма о гангстерах. – Эти люди думают, что будут дергать меня за ниточки, – продолжал он, будто произнося реплики из банального сценария, – такие штуки они проделывали с моим отцом. Но они ошибаются, – зловеще хохотнул Муруган, вскидывая свою прекрасную и гнусную голову, – очень ошибаются.

Последние слова он процедил сквозь зубы, выдвинув нижнюю челюсть, – подобно злодею из комикса; прищуренные глаза блестели холодным блеском. Нелепый и ужасный, Ангиной превратился в карикатуру на закоренелого преступника из какого-нибудь второсортного боевика.

– Кто правит страной до вашего совершеннолетия?

– Горстка старых чудил, – с презрением отозвался Муруган. Кабинет, Палата представителей и Тайный совет, представляющий раджу, то есть меня.

– Бедные старые чудаки! – сказал Уилл. – Представляю, какой шок их вскоре ожидает. – Поддавшись озорному настроению, он громко расхохотался. – Надеюсь, я еще буду здесь; хотелось бы поглядеть!

Муруган тоже смеялся, но не зловещим смехом закоренелого злодея, а искренне и весело. Юноша был подвержен внезапным переменам настроения, и потому не мог долго придерживаться одной роли, будь то роль гангстера или школьника-шалуна, которую он сыграл чуть ранее.

– Какой будет шок!.. – заливался Муруган счастливым смехом.

– У вас уже имеются определенные планы?

– Да, несомненно.

Озорной мальчишка преобразился в государственного мужа, степенного, но снисходительно-любезного во время пресс-конференции.

– Первоочередная задача: провести модернизацию страны. Взгляните, что сумел извлечь Рендан из отчислений за нефть!

– А разве Пала не имеет отчислений за нефть? – спросил Уилл с видом полного неведения; прием этот, как он знал по опыту, превосходно способствует выуживанию информации из простодушного, самодовольного собеседника.

– Ни единого пенни, – посетовал Муруган, – при том, что юг острова изобилует сырьем. Но старые чудилы разрешают разрабатывать только несколько жалких скважин для нужд страны. И не позволяют никому заняться этим вопросом. – «Государственный муж» разгневался, в голосе юноши зазвучали интонации «злодея». – Какие только фирмы не предлагают свои услуги: «Азиатская юго-восточная нефтяная компания», «Шелл», «Ройял Датч», «Стэндард Калифорния». Но старые ослы никого не желают слушать.

– Вы надеетесь их переубедить?

– Я не стану тратить время на убеждения, – заявил «гангстер».

– Вот это характер! – заметил Уилл. – Чьи предложения вы предпочли бы принять?

– Полковник Дайпа сотрудничает со «Стэндард Калифорния». Он и нам советует завязать с ними отношения.

– На вашем месте я не стал бы торопиться. Следует изучить предложения конкурирующих компаний.

– Я тоже так думаю. И мама считает, что не надо спешить.

– Очень мудро.

– Мама, вероятно, предпочтет «Азиатскую юго-восточную компанию». Лорд Альдехайд, глава правления фирмы, – ее знакомый.

– Лорд Альдехайд? Какая неожиданность! Радостное изумление в голосе Уилла прозвучало вполне убедительно.

– Джо Альдехайд – мой приятель. Я пишу для его газеты. И являюсь также его личным послом. Сообщу вам по секрету, – добавил Уилл, – что поездка на медные рудники связана с поручениями Джо. Джо интересуется медью. Но главная его любовь – это нефть.

– Что он намеревается нам предложить? Муругану очень хотелось казаться практичным.

Уилл, в ответ на его реплику, изрек в самом что ни на есть киношном стиле:

– То, что предлагает «Стэндард», плюс еще чуть-чуть.

– Превосходно, – сказал Муруган согласно тому же сценарию и глубокомысленно кивнул. Они помолчали. Когда Муруган наконец заговорил, перед Уиллом вновь был государственный муж, снисходительно согласившийся дать интервью представителям прессы.

– Нефтяные отчисления, – сказал он, – будут использоваться следующим образом. Двадцать пять процентов всех денег пойдет на усовершенствование мира.

– Могу ли я спросить, – почтительно осведомился Уилл, – каким образом вы собираетесь осуществить эту задачу?

– Через Крестовый Поход Духа. Вы слышали об этом движении?

– Да, конечно. Кто же о нем не слышал?

– Это великое мировое движение, – с важностью доложил государственный деятель, – наподобие раннего христианства. Начало этому движению положила моя мать. Уилл изобразил священный ужас и изумление.

– Да, моя мать. Крестовый Поход Духа – единственная надежда человечества, – подчеркнул он.

– Верно-верно, – сказал Уилл Фарнеби.

– Итак, о первых двадцати пяти процентах отчислений я уже сказал, – продолжал свою речь государственный деятель, – Остальное пойдет на осуществление интенсивной программы индустриализации. Неожиданно его тон вновь переменился.

– Эти старые дурни разрешают проводить индустриализацию только в некоторых городах страны. Они желают, чтобы остров оставался таким, как тысячу лет назад.

– А вы хотите все переменить. Индустриализация во имя индустриализации.

– Нет. Индустриализация во имя страны. Во имя сильной Палы. Мы должны заставить себя уважать, Взгляните-ка на Рендан. Через пять лет там уже будут выпускать необходимое количество винтовок, минометов и боеприпасов. Производить танки они начнут еще не скоро. Они купят их у компании «Шкода» на деньги, вырученные от продажи нефти.

– Скоро ли они обзаведутся водородной бомбой? – насмешливо поинтересовался Уилл.

– Они и не пытаются, – ответил Муруган. – Но, в конце концов, водородная бомба – не единственное сверхмощное оружие.

Слова эти он произнес со смаком: видно было, что юнец находит вкус в «сверхмощном оружии».

– Химическое и бактериологическое оружие – полковник Дайпа называет эти средства «водородной бомбой для бедняков». Первым делом я собираюсь построить завод по производству инсектицидов. Муруган подмигнул и рассмеялся.

– Наладив выпуск инсектицидов, нетрудно приступить к производству нервно-паралитического газа. Уилл вспомнил недостроенные цеха в пригороде Рендан-Лобо.

– Что это за постройки? – спросил он у полковника Дайпы, когда они проносились мимо на белом «мерседесе».

– Завод по производству инсектицидов, – улыбнулся полковник, сверкнув ослепительно белыми зубами. – Скоро мы сможем поставлять их всей юго-восточной Азии.

Тогда Уилл воспринял слова полковника буквально. Но теперь… Уилл мысленно пожал плечами. Полковники останутся полковниками, а мальчишки, даже такие, как Муруган, всегда будут тянуться к оружию. Специальным корреспондентам предстоит еще немало работы на дорогах войны.

– Вы собираетесь укрепить армию Палы? – обратился Уилл к Муругану.

– Укрепить? Я собираюсь ее создать. Пала не имеет армии.

– Никакой армии?

– Совершенно никакой. Они тут все пацифисты.

Начальное «п» было взрывом отвращения, «ц» и «с» он выговорил с презрительным свистом.

– Мне предстоит начинать с нуля.

– За индустриализацией последует милитаризация?

– Несомненно! Уилл засмеялся.

– Назад к Ассирии! Вы останетесь в истории истинным революционером.

– Надеюсь, – сказал Муруган. – Моя политическая доктрина – это перманентная революция.

– Великолепно! – зааплодировал Уилл.

– Я продолжу ту революцию, которую, около ста лет назад, начали прадед доктора Роберта и мой прапрадед, осуществив первые реформы. Многое из того, что они сделали, достойно одобрения. Но далеко не все, – уточнил он, и с суровой беспристрастностью тряхнул кудрявой головой, будто школьник, играющий Полония в рождественском спектакле. – Но, по крайней мере, они хоть что-то делали. Ныне страна управляется кучкой ленивых консерваторов. Они консервативны до дикости, до крайности; не желают и пальцем шевельнуть, сохраняя верность старым, некогда революционным идеям. Предстоит реформировать реформы, а они этого не хотят. Несмотря на то, что некоторые из их так называемых реформ совершенно отвратительны.

– Вы имеете в виду их отношение к сексу?

Муруган кивнул и отвернулся. Уилл с удивлением заметил, что его собеседник покраснел.

– Вы не могли бы рассказать более обстоятельно? Но Муруган отказался от пояснений.

– Расспросите доктора Роберта или Виджайю, – предложил он. – Они считают, что это восхитительно. И поступают согласно своим убеждениям. Вот одна из причин, почему они не желают перемен. Свои старые мерзкие порядки они хотят сохранить на века.

– На века, – насмешливо повторило густое контральто.

– Мама! – Муруган вскочил.

Уилл обернулся: в дверях стояла пыншотелая помпезная дама, закутанная в облака белого муслина (хотя, по мнению Уилла, ей гораздо более подошли бы лиловый, малиновый или ярко-синий цвета). Она стояла с таинственной улыбкой, опираясь рукой о косяк; коричневые пальцы были унизаны драгоценностями. Так великая актриса, знаменитая дива, замирает недвижно при первом выходе, пережидая аплодисменты своих обожателей.

Чуть позади дамы, терпеливо дожидаясь своей реплики, стоял высокий мужчина в сизовато-сером дак-роновом костюме, – коего Муруган приветствовал как мистера Баху. Не выходя из-за кулис, мистер Баху молча поклонился. Муруган обратился к матери.

– Ты пришла сюда пешком? – недоверчиво и с заботливым восхищением спросил он. Подумать только – идти пешком! Да она настоящая героиня! – Весь путь?

– Весь путь, дитя мое, – отозвалась дама с игривой нежностью. Блистающей драгоценностями рукой она обняла стройного юношу и прижала к пышной материнской груди, утопив в складках белого шелка.

– Мне было Повеление.

Рани, заметил Уилл, обладала манерой произносить слова, которые ей хотелось подчеркнуть, как бы с заглавной буквы.

– Внутренний Голос сказал мне: «Иди и навести Незнакомца, который находится у доктора Роберта. Ступай!» «Как? Прямо сейчас? – возразила я. – Malgre la chaleur [4]4
  Несмотря на жару? (франц.)


[Закрыть]?» Чем вывела его из терпения. «Женщина, – сказал он. – Придержи свой глупый язык и делай, что тебе сказано». И вот я здесь, мистер Фарнеби.

Простерев к нему руки, благоухающие сандаловым маслом, она подошла к постели. Уилл, склонившись над пальцами в перстнях, пробормотал что-то вроде: «Ваше высочество…»

– Баху! – окликнула рани своего спутника, пользуясь царской прерогативой обращаться запросто, по фамилии.

Дожидавшийся своей очереди эпизодический актер вышел на сцену и был представлен как Его Превосходительство Абдул Баху, посол Рендана.

– Абдул Пьер Баху – car sa mere est parisienne [5]5
  так как его мать – парижанка (франц.).


[Закрыть]. Но, живя, в Нью-Йорке, он овладел английским.

Уилл, пожимая руку послу, заметил, что он похож на Савонаролу – но Савонаролу с моноклем и портным на Савил Роу.

– Баху, – сказала рани, – это Мозг полковника Дайпы.

– Ваше высочество, позвольте заметить, что вы добры ко мне, но едва ли справедливы к полковнику.

Любезность мистера Баху – и в речах, и в манерах – удерживала его на грани ироничности: жалкая пародия на учтивость и самоуничижение.