Текст книги "Корона Аквилонии"

Автор книги: Олаф Локнит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Конан Канах, который самолично привел Жайме в кузницу, едва не расхохотался, увидев, как я слегка побледнел при виде затребованного палача. Потом Конан дружески похлопал меня по плечу – не дергайся, мол, все отлично! – и скрылся за дверью в каморку кузнеца, где уже устроились Троцеро и остальные.

– Э-э… Мое имя – граф Кертис, – выдавил я, глядя снизу вверх на Жайме и стараясь не показать некоторой растерянности. – Мне сообщили, будто ты умеешь…

– Умею, ваша милость, как не уметь, – прогудел Жайме. Говорил он с жутким зингарским акцентом, однако вполне разборчиво. – Двадцать один год беспорочной службы в морской управе дознания при королевском губернаторе Карташены.

Морская управа? Неплохо. Эти господа трудятся на достойном поприще искоренения пиратства на Полуденном побережье, а поскольку попавшиеся в руки правосудия корсары есть народ упрямый и вредный, опыта месьору Жайме не занимать.

– А почему здесь оказался? – поинтересовался я, наблюдая как зингарец сноровисто раздувает угольки в горне.

– За грехи человеческие, – скромно ответил палач. – Мздоимство, ваша милость, в Карташене наказуемо, а я прельстился на денежки капитана Эрладеса, ибо означенный капитан сердечно попросил вытащить из тюрьмы его боцмана, сдуру попавшегося на контрабанде серого лотоса из Стигии… Пришлось делать нехитрый выбор между пеньковой веревкой и жизнью наемного меча на пиктской границе.

– Ну вот, а говорил будто служба «беспорочная», – рассеянно заметил я, получив на то вполне философический ответ:

– Слабости, месьор граф, присущи всякому, а особо человеку на королевском жаловании, каковое во всех странах заставляет людей искать лишнего приработка… С кем работать будем, ваша милость?

Я хлопнул в ладоши и стража приволокла в кузню предмет моего интереса. Сам предмет лишь слабо выругался, узрев лыбящегося Жайме. Немудрено – зингарец был не просто высок и могуч, он оказался гигантом, по сравнению с которым даже немаленький Конан Канах выглядел сущим заморышем. Пять локтей, самое меньшее. Добавим сюда узловатые лапищи, даже пальцы которых были покрыты густым вьющимся черным волосом и чудовищно изуродованное лицо – видимо, Жайме однажды получил сильнейший ожог на пожаре. Большая часть лысого черепа представляла собой сплошной фиолетовый рубец, этот же шрам покрывал лоб слева, оставляя для затянутого бельмом глаза неприятную узкую щель, распространялся на щеку и часть шеи – кожа возле губ оказалась стянутой ожогом и у зингарца были постоянно видны желтые обломанные зубы. Правый глаз был двуцветным – половина радужки пронзительно-черная, вторая почему-то голубая. На правой руке шесть пальцев. Для полноты картины добавлю, что некое подобие бороды росло только на здоровой щеке и куст жестких волос свисал до груди, напоминая драный конский хвост. Кроме того, перед «работой» Жайме сбросил рубаху, явив миру по-обезьяньи волосатое тело.

Ужас! Именно такие люди и нужны Латеране!

(Значительно позже, когда Жайме уже вовсю трудился у нас – я все-таки соблазнил зингарца достойным жалованием – мне стало известно, что при всем своем немыслимом безобразии палач оказался любящим мужем и отцом аж пятерых детишек, которых успел произвести на свет от некоей маркитантки за время противостояния на Черной реке. О женщины, загадочна ваша душа!)

– Народец пошел нынче хлипкий, нежный, добродушно разглагольствовал Жайме, вертя на углях металлические пруты и копаясь в кузнечных инструментах, отыскивая те, что могли бы заменить ему привычные игрушки, коими оснащена всякая достойная пыточная комната.

– Прежде люди встречались куда покрепче, сразу и не проймешь, как ни старайся. Помню, со знаменитым Кривошеим Зогом, корсаром с Барахас, пришлось два дня возиться, пока Зог не раскрыл место, где закопал сокровища, захваченные в Асгалунской Золотой Башне. Или вот например…

– Жайме, эти интереснейшие истории ты расскажешь в другой раз, – поморщился я. – Давай приступим.

– Конечно, ваша милость. Заместо дыбы во-он ту балку используем. Не погнушайтесь пособить, месьор граф… Веревочку подержите, пока я гостя за руки подтяну…

И далее в том же духе. Наш, как выразился Жайме, «гость» все-таки оказался крепким орешком. Молчит и все тут. Пришлось прибегнуть к более действенным способам убеждения.

– Мы здесь одни, ночь впереди длинная, – с ленцой втолковывал я гостю. – Сам понимаешь, Латерана не будет особенно церемониться с преступником, собиравшимся лишить жизни одного из Великих герцогов. Не хочешь беседовать по-хорошему, придется по-плохому. Жайме, с чего начнешь?

С горячего железа начинать, как говорят благородные господа, некуртуазно, – со знанием дела ответил зингарец. – Может, ремешочки со спины снимем? Не надо беспокоится, ваша милость, я аккуратно, тоненько, по волосочку. Гостю никакого ущерба не нанесем, только поорет маленько. Если угодно – пасть тряпкой заткнем, чтоб людей на дворе не беспокоил. Эх, где вы, казематы Карташенской крепости, ни единого звука даже в коридоре не слышно…

– Я требую отвезти меня в Тарантию и передать «Скрытой Башне», – неожиданно выпалил злодей, опасливо скашивая глаза на поигрывающего тонким кинжалом Жайме. – Там я все расскажу! Этим делом должна заниматься тайная служба короля!

– Ай-ай-ай, как же так можно! – воскликнул я, хлопнув по лбу ладонью. Данный упрек был отнесен мною к самому себе. Ну, разумеется, этот месьор мне знаком. Ликтор из стражи герцога Даргена! Я не опознал его сразу лишь потому, что запомнить всех придворных холуев, отирающихся вокруг Нумедидеса и шамарской шайки просто невозможно! Допрос можно прекращать, и так все более чем понятно. Однако, Троцеро должен услышать заветные слова:

– Кто отдал приказ? Герцог Дарген Шамарский? Король? На меня смотреть, тварь! – пользуясь обширным опытом прежних дознаний, я сорвался в страшный крик. Жайме даже попятился. – Говори! Кто?!

Не сработало. Узник поскрипел зубами и промолчал. Я кивнул зингарцу.

– Не надо! Хватит! – взвыл злодей, почувствовав лезвие кинжала. – Канцлер! Личный тайный приказ! Я служу в «Скрытой Башне»! Отправьте меня в Тарантию! Именем короля!

– Исполнители всегда страдают за ошибки вышестоящих, – грустно заметил я, наблюдая, как Троцеро сотоварищи выходят из соседней каморки. – Ладно, дружок, больше мне от тебя ровным счетом ничего не нужно. Хотя… Ваша светлость, – я повернулся к герцогу, – мне будет позволено еще немного побеседовать с этим месьором? Хочется узнать некоторые подробности захватывающей жизни господ из королевской тайной службы.

– Сколько угодно, – Троцеро слегка поклонился. – Кертис, утром загляни ко мне. Я передам барону Гленнору одну фамильную реликвию, он поймет.

Они сразу ушли. Только Конан Канах задержался на пороге кузницы. По его взгляду я понял, что утром кому-то точно навесят камень на шею и даже не надо долго гадать, кому именно. Когда Конан исчез в ночной темноте, я повернулся к гостю, сказав:

– Обещаю, что попрошу Троцеро сохранить тебе жизнь, если расскажешь все, что меня интересует. И если не будешь вилять. Договорились?

Тот ответил, что договорились.

Я дворянин и врать мне не пристало. На рассвете я честно выполнил обещание – попросил Великого герцога оставить этого человека в живых. Не моя вина в том, что Троцеро отказал.

Глава третья

Барон Данкварт Гленнор

«Государь всея на свете»

Если во времена короля Вилера присутствие на дворцовых приемах были для меня лишь скучной, однако необременительной обязанностью королевского приближенного, то сейчас наипышнейшие церемониалы превратились в настоящее мучение. Нумедидес, доказывая самому себе и остальному миру собственное величие, предельно усложнил этикет. Туранский посланник Суринхур как-то сказал мне, будто ничего подобного не видел даже богатейший и отягощенный странными для аквилонца традициями Восхода двор императора Илдиза.

Во-первых, полный титул короля теперь не умещается на целом пергаментном листе «в четверть» – перечисляются все подвассальные земли, добавлены превосходные эпитеты наподобие «блистательный» или «священнорожденный», а любая ошибка в написании титула полагается коронным преступлением. Неправильно начертал одну-единственную букву, отправляйся в тюрьму – сие действо подпадает под улучшенный и дополненный канцлером и монархом закон об оскорблении величества.

Во-вторых, некоторые прежние, спокон веку существовавшие традиции, ныне доведены до полного абсурда. Поскольку короли династии Эпимитреев по преданию ведут родословие от самого святого Эпимитриуса, слово «священный» по отношению к особе государя и ранее истолковывалость в смысле религиозном – на митрианских праздниках, наподобие Дня Возрождения Солнца, аквилонские монархи иногда исполняли жреческие обязанности, однако тем и ограничивались. Нумедидес, со свойственной ему манией хапать все, что плохо лежит и что лежит хорошо, не стесняясь объявил себя Верховным жрецом Солнечного Диска, а выше этого титула в жреческой иерархии нашего королевства ничего и придумать нельзя. Теперь святость короля и престола сомнению не подвергались, в помянутый закон об оскорблении величества внесли новые главы о строжайшем наказании за святотатство и на всякий случай провели с полдесятка показательных казней оных святотатцев, осмелившихся высказать свое отношение к столь вопиющим нововведениям.

В-третьих, Нумедидес, старательно пытающийся любыми способами унизить аквилонское дворянство, ввел несколько обязательных церемоний, смешных и грустных – смотря с какой стороны подойти. Целование королевского перстня (целование же длани есть великая монаршая милость, почти как награждение орденом Большого Льва). Приближаться к королю и удаляться от него дозволительно только согнувшись в «малом поклоне», при беседе поклон превращается в «средний», при объявлении милостей, в «глубочайший». Расширился список всякоразных «дарований» – если вам на торжественном обеде прислали надкусанную государем гусиную ножку, можете упиваться внезапно свалившимся счастьем. Молодым дворянам предписана теперь обязательная служба при замке короны, причем на должностях насквозь плебейских – король посчитал, будто его лучезарной персоне оскорбительно видеть во дворце лакеев, набранных из простонародья. Святейшей особе обязаны прислуживать только благородные! Вот и состоят ненаследные сынки герцогов и графов в «младших обмахивателях пыли с королевской бронзы», и что самое ужасное, для некоторых это холуйство вполне приемлемо, лишь бы оказаться поближе к трону.

Одним словом – кошмар. Можно терпеть на престоле какого угодно тирана (деспоты, между прочим, всегда пекутся о благе государства, исключений из данного правила история почти не знает…). Можно терпеть и коронованную посредственность – такие монархи как правило безобидны. Они не занимаются делами, тратят время на развлечения и актрисок, но в основном являются добряками. За посредственных королей управляют честолюбивые и умные советники, которым приятно знать, что настоящая-то власть сосредоточена в их крепких руках. Если угодно, могу привести множество подобных примеров, хотя любому интересующемуся достаточно пролистать аквилонские летописи…

А вот когда трон занимает посредственность с задатками мелочного тирана, начинаются бедствия. Такой человек уверен с собственной значимости и непогрешимости, вмешивается в действие налаженного при прежнем царствовании государственного механизма, который отлично работает и без его мудрейших указаний, не понимая, что подобное вмешательство не нужно и вредно. Лишь бы показать всем и каждому правлю я! Добавим сюда тоску по неудавшимся планам молодости, когда престол занимал нелюбимый дядя, мнимые и настоящие обиды времен пребывания в почетном, но чисто декоративном положении наследника, «друзей короля», которые решили, что Аквилония – это их собственная вотчина, с которой можно делать все, что угодно, и которые безбожно путают интересы государства с интересами герцогской семьи и получим… Получим Нумедидеса.

Мне его немного жаль – из племянника Вилера получился бы неплохой глава коллегиума, ведающего незначительными делами наподобие прокладывания новых мощеных трактов или надзором за речной торговлей. В молодости Нумедидес вовсе не был тем, во что его превратило владение престолом. Я отлично знаю, что однажды он умрет насильственной смертью и время это приближается.

Нумедидес попросту родился не в то время и не в той династии. Ему вполне хватило бы баронского или графского титула, достойной, пусть и невеликой должности в чиновничьей иерархии королевства, и обычного счастья человека, не обремененного ответственностью за тысячи тысяч подданных и дальнейшую судьбу огромного государства.

Он не понимает, что делает. А ближайшее окружение усердно поддерживает его заблуждения, действуя по старому, но ведущему к неизбежной катастрофе принципу: пускай погибнет мир, но лишь после нашего ухода со сцены…

Теперь вы понимаете, почему я решился на измену престолу?

* * *

У меня вырвался вздох облегчения, когда последний вопль церемониймейстера наконец-то затих и силуэт короля скрылся за драпировкой, укрывающий стену за тронным возвышением малой церемониальной залы. Прием, устроенный в честь дня Откровения Эпимитриуса закончился.

Нумедидес сегодня напоминал не государя цивилизованной страны, а какого-нибудь вождя кхарийской эпохи – немыслимая бело-золотая жреческая хламида, расшитая каменьями и жемчугом, новая «большая корона» (старый аквилонский венец с пятью зубчиками показался королю чересчур скромным, вот и заказали мастерам новый, с массой безвкусных дужек, ободков и прочей мишуры), орденские цепи и ленты, гербовый знак… Зрелище яркое до рези в глазах.

Вместо того, чтобы благополучно сидеть в поместье и заниматься делами, я вынужден был с раннего утра торчать во дворце, причем в соответствии с этикетом мне пришлось облачиться в парадный наряд, тяжеленный и неудобный. Ненавижу эту сбрую. Во времена Вилера глава Латераны вообще не был обязан присутствовать на подобных церемониях – король справедливо полагал, что у барона Гленнора и других занятий хватает.

– Господин барон… – едва я попытался незаметно смешаться с толпой разодетых придворных и выскользнуть на парадную лестницу, ко мне подошли два гвардейца полка Алых Кирасир. Оба в чине десятников. – Его королевское величество и светлейший канцлер приглашают господина барона пожаловать в морскую гостиную. Мы проводим.

Час от часу не легче. Зачем я вдруг понадобился королю? Отчеты Латераны доставляются в замок исправно (пускай Нумедидес их не читает) и все доклады почти правдивы – часть правды я предпочитаю придерживать для себя, чтобы случайно не обидеть приближенных монарха. Весьма надеюсь, что однажды мне удастся сдуть пыль с некоторых документов и пустить их в ход.

Или меня в чем-то заподозрили? В неблагонадежности? Тогда дело обстоит скверно – отправят в Железную башню и там уж начнется долгий и неприятный разговор с назойливыми господами из королевской секретной службы. Каламбур на редкость дурацкий – «Скрытая башня» в Железной башне… У меня есть выход и на этот случай: маленькая коробочка с жуткой смесью нескольких порошков лотоса, достаточно одного вдоха, чтобы отправиться в недолгое путешествие на Серые равнины.

Ничего, прорвемся! Никакого уныния сейчас допускать нельзя, слишком многое поставлено на кон.

Второй этаж, Закатное крыло дворца. Личные покои Его величества. Лакеи стоят через каждые семь шагов, да только никакие это не лакеи тихари из охраны.

Парадный эсток в лаковых ножнах не отобрали – это приятно, значит пока хватать меня под белы рученьки и тащить в подземелье никто не собирается. Гвардейцы остановили меня у высоких изразцовых дверей с изображением корабликов и левиафанов, в проем нырнул дворецкий, доложил, появился снова и широко распахнул створки.

– Его милость советник короны барон Данкварт Гленнор! – взвыл благообразный седовласый холуй и показал мне взглядом, что можно войти.

Так, что там положено делать? Малый поклон? Извольте.

– Счастлив приветствовать моего государя в сей праздничный день, – проворковал я, мелкими шажками приближаясь к креслу Нумедидеса, рядом с которым возвышался толстый и высокий канцлер Редрик. Взгляд на короля поднимать нельзя, пока их величество не дозволит.

Нумедидес – какая честь, чтоб его сплющило! – протянул царственную длань для поцелуя. Пришлось преклонить колено и приложиться.

– Встань, – сказал король. – Я рад тебя видеть, барон. Надеюсь, ты здоров?

Я-то здоров, а вот королевская персона прихварывает. Хворь эта известна всем и каждому и вызывается излишним потреблением горячительных напитков.

Нумедидес пьет. Бесспорно, у всякого достойного государственного деятеля времени на возлияния попросту нет, но ведь к Нумедидесу слово «достойный» неприменимо. Вот и сейчас язык у короля слегка заплетается – после утомительной церемонии обожаемый государь позволил себе чуточку передохнуть за бокальчиком красного зингарского. Потом, надо думать, займется пресловутыми «важными государственными делами».

Выглядит Нумедидес дурно, не смотря на всяческие припарки и мази дворцовых лекарей. Если четыре года назад он смотрелся вполне прилично – крепкий, пусть и худощавый пятидесятилетний мужчина – то за время царствования, он отяготил себя всевозможными излишествами, отказаться от которых был не в силах. Внешне король постарел лет на десять, еще больше Нумедидеса старит седая борода, которую пришлось отпустить в подражание жреческому сословию – мы же теперь являем собой власть не только светскую, но и жреческую. Взгляд какой-то… тухлый, иначе и не скажешь. Мешки под глазами. То ли дело канцлер Редрик – его светлость пышет здоровьем, как большинство крупных, дородных людей.

– Мне доложили, будто ты, барон, нарочно задерживаешь ордонанс, по которому часть обязанностей Латераны перейдет к «Скрытой Башне», – бесцветным голосом сказал король и взглянул на Редрика. – Неужели это настолько сложно?

– Сложно, ваше величество, – я снова поклонился. – Весьма сложно. Только архивы занимают несколько сотен шкафов. Тысячи свитков, пергаментов, тетрадей… Ни единый лист не должен попасть в руки врагов Аквилонии, вывоз бумаг из Латераны в замок следует провести в строжайшей тайне.

Я просто заговаривал зубы, однако если Нумедидеса можно в чем-нибудь убедить, то канцлер на уговоры не поддается. Старый лис. Но мы хитрее.

Хотите получить ордонанс? Прекрасно, я пришлю бумаги завтра же, составить документ будет не сложно. Засажу писцов на полную ночь, к утру все окажется готово. Там будет изложено множество никому не нужных подробностей, рекомендаций и указаний, в которых любой демон ногу сломит, пока умники из «Башни» сообразят что к чему, пока начнут шевелиться… А бумага все стерпит.

– Я рад, что ты готов исполнить приказ короля, – канцлер улыбнулся углом рта. – Теперь поговорим о другом. Латерана должна объединить усилия со «Скрытой Башней» и устранить опасность, грозящую трону. Пуантенцы совершенно обнаглели – Троцеро отказывается принять указания военного коллегиума о роспуске своего войска, отсылает королевских гонцов, и, как доносят мои осведомители, готовит мятеж… Насколько я помню твои отчеты, барон, Латерана тоже осведомлена о неспокойствии на пиктской границе. И неспокойствие это создано не варварами, а подданными Трона Льва!

Канцлер непогрешимо прав. Если в докладах я буду покрывать Троцеро, меня могут заподозрить. Посему отчеты почти соответствуют истине. Почти. Пускай в замке думают, что Латерана неусыпно бдит. Не собираюсь разубеждать в этом канцлера.

– Вот, что мы решили, – сказал Редрик. – Герцог Пуантена должен быть устранен как можно быстрее. Будет лучше, если он погибнет героически, от рук пиктов. В королевстве объявят траур, похороны в родовой усыпальнице со всей пышностью… Это возможно?

– Для Латераны нет ничего невозможного, ответил я, ничуть не покривив душой. – Но придется повозиться. Нанять пиктов, устроить засаду, потом уничтожить непосредственных исполнителей, чтобы не говорили лишнего впоследствии. Не допустить даже тени подозрений в дворянском обществе, посулить пуантенскому наследнику милости короля… Наградить войско Троцеро, дабы не получить бунт наемников. Если угодно вашему величеству и вашей светлости, план будет подготовлен в ближайшие дни. Прошу об одном: если мы не хотим спровоцировать немедленный мятеж, пока Троцеро не следует объявлять изменником и злодеем короны. В этом случае у него не будет повода к объявлению Рокода, а я успею организовать покушение.

– Видишь, Редрик, господин барон против твоего указа, – вмешался Нумедидес. – Я согласен с месьором Гленнором. Барон доказал нам свою преданность.

– Как будет угодно вашему величеству, ровно сказал канцлер. – Троцеро пока останется в прежнем звании. Но если через две седмицы барон Гленнор не сумеет выполнить этот недвусмысленный приказ, придется действовать более решительно. Барон, надеюсь тебе все ясно?

– Да, ваша светлость.

Яснее просто некуда. Значит, у меня в запасе четырнадцать дней. Посмотрим, кто нанесет первый удар.

* * *

Я перебросил поводья лошади подбежавшему конюху Латераны и с превеликим удовольствием заметил перетаптывающегося возле коновязи солового боссонского жеребца, принадлежавшего графу Кертису. Конь в мыле, тяжело дышит следовательно, Кертис приехал совсем недавно.

Граф ждал меня в кабинете – он единственный, кому дозволено входить в покои хозяина Латераны в мое отсутствие. Кертис по уши в грязище, глине и пыли, смердит лошадиным потом, одежду явно придется выбрасывать. Но выглядит мой помощник довольно. Уселся в глубокое мягкое кресло, прихватив бутылочку «Изумрудной лозы» из моих драгоценных запасов. При появлении высокого начальства даже встать не удосужился.

– Могу я надеяться, что ваша милость простит мне столь вопиющее нарушение этикета? – чуть нетвердо сказал граф, увидев мою фигуру в дверном проеме. – Несколько дней, проведенных в дороге, не способствуют поддержанию хороших манер. Проклятое седло превратило мой зад в одну сплошную мозоль…

– Фу, Кертис! – усмехнулся я, походя отбирая у графа бутылку и наливая вина в свой кубок. – Мало мне было пьяного короля, а теперь и ты решил порадовать старика блуждающим взглядом и неразборчивой речью. Если угодно можешь вволю пображничать вечером, разрешаю.

– Я счастлив барон, – фыркнул Кертис. – Отчего это вы такой расфуфыренный? Очередной прием у достославного государя? Ах, верно, день Откровения… С такими невероятными поручениями можно позабыть обо всем на свете, даже о государственных праздниках, непочтение к которым есть оскорбление короны. Собираетесь взять меня под стражу за это чудовищное прегрешение перед троном?

– Что-то ты разговорился, друг мой, – ответил я. – Не будь хороших новостей, ты бы молчал и ждал, когда я начну задавать неприятные вопросы. Троцеро согласился, насколько я понимаю?

– Не знаю, – пожал плечами граф. – И не надо смотреть на меня, будто удав на кролика. Действительно не знаю. Вместо ответа на четко поставленные вопросы его светлость выдал мне кошель с непонятной побрякушкой, сказав, будто барон Гленнор сам все поймет.

Кертис положил на стол мой перстень с гербом и черный кожаный мешочек с тиснением в виде пышного вензеля герцогов Гайарда.

В кошельке обнаружилась орденская цепь «Три леопарда» – знак, которым владетели Пуантена уже много столетий удостаивают и жалуют своих подданных. В обрамлении золотого лаврового венца синеет крупный, размером с монету в кесарий, сапфир. Над камнем, в миниатюрном щите-дроглоре виднеются три «идущих льва настороже» – так называется в геральдике хищная кошка с поднятой передней лапой. Судя по некоторым деталям работы ювелиров, я понял, что орден сделан очень давно, лет триста-триста пятьдесят назад. И что сие означает?

– Ничего особенного в этой игрушке я не вижу, – сказал Кертис, будто прочитав мои собственные мысли. – Вещь старинная, красивая, однако насквозь бесполезная. Отчего же бесполезная? – я вертел орден в руках. – Можно продать, заложить ростовщику – вон сапфир какой громадный! – или подделать жалованную грамоту и носить. Далеко не у всякого дворянина из столицы отыщутся пуантенские награды. Что Троцеро хотел этим сказать? Просто подарок, как знак согласия с моими соображениями? Нет, быть не может, здесь должен отыскаться скрытый смысл, подтекст… Граф, какие соображения?

– Соображения? – Кертис почесал небритый подбородок. Поглядел на «Трех леопардов», перевел взгляд на валяющийся рядом перстень с горящими в глубине камней искорками и неожиданно рассмеялся: – Вот оно что! Надо было сразу догадаться! Барон, в это кольцо вложена магия, так почему бы Троцеро не мог прислать главе Латераны предмет, также обладающий некими волшебными свойствами? Послание, которое может прочесть лишь тот, кому оно предназначено? Если человек может ошибиться или предать, то магия от подобных слабостей избавлена.

– Хорошая мысль, – согласился я. – Кертис, ты, оказывается, отнюдь не безнадежен, можешь работать не только мечом, но и головой.

– Весьма польщен, – саркастично ответил граф. – Сообразить нетрудно, да только мы не знаем заклинания, с помощью которого оживет магия, заключенная в камне.

– Узнаем, – решительно ответил я, звякнув в колокольчик. В дверную щель просунулась голова секретаря. – Месьор Алфер, пригласи немедленно мэтра Савердена! Я жду его тотчас же!

Достопочтенный мэтр Саверден – живая легенда Латераны. История его бурной жизни вполне могла бы подвигнуть какого-нибудь знаменитого сочинителя вроде Стефана, Короля Историй, на создание многотомного труда, коим зачитывалась бы романтическая молодежь. В молодости это был невероятнейший авантюрист, наделенный некоторыми магическими способностями – Саверден с удивительной легкостью совмещал ремесло грабителя и соглядатая некоторых купеческих домов, жаждущих узнать о планах соперников, не чурался поручений от тайных служб как Аквилонии, так и сопредельных держав, баловался контрабандой, речным пиратством и фантастически изощренными мистификациями: история о том, как Саверден умудрился на несколько дней стать (подумать страшно!) королем Офира, вошла во все анналы тайных служб.

Этот пройдоха придал себе облик тогдашнего офирского монарха Аргилло II, и когда настоящий король был на дальней охоте в горах, сумел ввести в заблуждение столичную аристократию и придворных, попутно заимствуя из сокровищницы наиболее ценные вещицы… И ведь опознали его по чистой случайности – возлюбленная короля не признала в человеке, делившем с ней ложе, государя Аргилло: кто ж мог знать, что королю в детстве сделали обрезание из-за болезни? А как известно, то, что у человека отрезано, обратно отрасти никак не может.

Словом, однажды Саверден допрыгался и попал в сети Латераны. Мой предшественник на посту начальника аквилонской тайной службы, граф Эстрель, сразу понял, что будет полезнее переманить талантливого афериста на нашу сторону, чем отправлять его на эшафот за многочисленные проделки, никак не совместимые с представлениями королевских судей о поведении добропорядочного подданного Трона Льва. Месьор Саверден может и далее продолжать свои… э-э… труды, но только под чутким надзором Латераны и во славу Аквилонии. Что характерно, Саверден согласился, и стал одним из лучших конфидентов, каких только знала история нашего тихого ведомства.

С возрастом мэтра начали тяготить долгие путешествия и он занялся работой с донесениями, а заодно решил усовершенствовать свои магические умения – бывший авантюрист остепенился, превратившись в первого советника Латераны по делам волшебства. Пожаловаться на Савердена я не могу: он навсегда остался человеком верным нашему сомнительному ремеслу и я имею все основания ему доверять. Кроме того, мэтр так и не избыл страсти к самым захватывающим аферам. Никаких сомнений – если Саверден будет посвящен в тайну грядущего переворота, он с восторгом согласится принять в нем участие. Это вам не какой-то занюханный Офир и фальшивый король – это захват власти в Аквилонии!

– Твое мнение, что это такое? – я выложил перед мэтром присланную Троцеро драгоценность и получил вполне предсказуемый ответ:

– «Три леопарда», орденский знак Пуантена. Изготовлен, по моей оценке, примерно в 1050 году. Та-ак… Точно, на оборотной стороне клеймо: две нордхеймские руны «Л», ювелирная мастерская Лайма из Гайарда, после смерти мастера данное клеймо более не использовалось. Сапфир из копей Эйглофиата, судя по форме огранки работа гномов. Оцениваю орден в девятьсот полновесных кесариев. Все.

Я тоскливо уставился на месьора Савердена. Этот высокий сухощавый старикан держался прямо, словно пику проглотил, хитро поглядывал на меня крупными серыми глазами и оглаживал короткую ухоженную бородку. Живое воплощение невинности и благочестия. В молодости Саверден был невероятно красив и разбил столько женских сердец, что слава о нем, как о неутомимом любовнике, жива доселе. К старости он потерял часть былой привлекательности, но я отлично знаю, что мэтр доселе содержит двух молоденьких любовниц и они вполне довольны своим седовласым воздыхателем, не утратившем прежней стати.

– Все? – переспросил я. – А если присмотреться? Использовать не глаза, а чутье? Саверден, не тяни!

– На камень наложено два заклятия, – чуть более снисходительно, чем следовало бы, ответил мэтр. – Первое заклинание – охранительное, оно защищает сапфир от рук чужих людей, способных докопаться до истинной сущности второго заклинания, смысл которого я разгадать не могу. Снять защиту?

– А ты можешь?

– Для начала мне надо узнать, что это за камень. Если под охранным заклятием скрывается нечто… опасное, то, возможно, в округе трех лиг от поместья все живое и неживое заполыхает ярким пламенем. Тогда уже будет поздно что-либо предпринимать.

Я задумался. Вполне можно допустить, что Троцеро и впрямь собрался избавиться от возможных соперников в борьбе за трон. Сейчас как полыхнет белым огнем, снесет к демоновой матушке поместье, убьет всех… Прецеденты бывали. Нет, ничего подобного случиться не может – Великий герцог всегда оставался человеком чести! Придется рассказывать Савердену подоплеку.

– Дорогой мэтр, – значительно сказал я. – Полагаю, в камне заключено некое послание от Троцеро Пуантенского, вместе с которым мы собираемся свергнуть короля Нумедидеса. Причем, в ближайшее время. Понятно?

– Чего ж тут непонятного, – хмыкнул Саверден. – Дело к тому идет с самого начала войны на Черной реке. Разрешите поучаствовать?

– Уже разрешил. Работай.

Старый прохвост сделал над камнем несколько картинных пассов правой рукой, что-то прошептал и улыбнулся: