Текст книги "Дело возбуждено... (сборник)"

Автор книги: Октем Эминов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Октем Эминов
ДЕЛО ВОЗБУЖДЕНО…

Три повести Октема Эминова

Детектив – жанр, которому чуть ли не безраздельно отданы сердца миллионов читателей. И потому это не только сложный, но и ответственный жанр. Его авторов на каждом шагу подстерегают опасности. Одна из них – видимость простоты. Вроде бы главное – увлечь, заинтриговать читателя, а остальное не так важно. Давно разработаны схемы, по которым зачастую создается детективная литература. Это искусственно нагнетаемая таинственность, погони, драки; у героев подобных сочинений одинаковые мысли, манера поведения, жаргон. Основное – действие, все прочее – не более чем декорации, намалеванные белой и черной красками. Согласно другому варианту детектив выстраивается по «высоким» образцам «литературной игры». Герои – благородные, смелые, по-рыцарски великодушные; их оружие – дьявольски тонкий расчет, фантастическая наблюдательность, потрясающая интуиция, поразительно точная логика. Любое преступление они способны раскрыть, не выходя из своего кабинета. Ходульный рыцарь-одиночка противостоит миру злому и жестокому, но не менее ходульному… Однако и тот и другой образцы бесконечно далеки от реальной жизни, они только мистифицируют читателя, создавая искаженное представление о работе наших правоохранительных органов.

Туркменскому журналисту, писателю и поэту Октему Эминову счастливо удалось миновать рифы, которые подстерегают автора, пишущего о трудной и благородной работе советской милиции. Все повести, вошедшие в его новый сборник, остросюжетны. Но главная цель автора не остросюжетность как таковая, а показ подлинных характеров в сложных обстоятельствах, намерение заставить читателя вдумываться, сопереживать. Эминов стремится к убедительности повествования, достигаемой, в частности, красочным изображением быта, среды, в которой разворачиваются события. В этом плане показателен уже тот факт, что действие повести «Дело возбуждено вторично» происходит в родном селе писателя.

Наши правоохранительные органы ведут огромную работу по поддержанию порядка, обеспечению охраны интересов социалистического государства и законных интересов советских граждан от преступных посягательств. Рядом с юристами трудятся социологи, психологи, педагоги, математики, кибернетики, специалисты по электронике. Все они действуют взаимосвязанно и на четкой научной основе. Уголовный розыск находится на переднем крае борьбы с преступностью, но его действия не могли бы быть успешными без связи с другими службами. Об этом читатель получит некоторое представление, ознакомившись с повестями О. Эминова. Его герой капитан, затем майор Хаиткулы Мовлямбердыев убежден, что сложное преступление не может быть раскрыто усилиями одного человека. Главное он видит в целеустремленной работе коллектива, в желании каждого не только поймать и обезвредить преступника, но и вдуматься в причины, породившие преступление. Отсутствие четких и глубоких моральных устоев делает Ханум Акбасову («Будь начеку, Бекназар!») злостной нарушительницей закона, не останавливающейся ни перед чем в погоне за наживой, а на следствии стремящейся во что бы то ни стало выкрутиться. Ничто не способно остановить алчность Старика и Длинного («Высокое напряжение»), которая заставила их позабыть о каких-либо моральных, человеческих критериях. Как затравленные хищники мечутся они из города в город, не находя под ногами твердой почвы. Они не могут спокойно есть и пить в родном доме. Сама суть нашей общественной и повседневной жизни обусловливает неизбежный финал – суровое возмездие. Крах преступников, показанный Эминовым, убедителен.

Есть еще одно обстоятельство, о котором необходимо сказать. Оно привлекает особенное внимание О. Эминова. В деятельности уголовного розыска все большее значение приобретает профилактика – индивидуальная воспитательная работа с конкретными правонарушителями и лицами, склонными к антиобщественному образу жизни. Эта сторона работы органов внутренних дел преисполнена подлинной человечности. Ее цель – нравственное выпрямление оступившихся людей, их жизнеустройство, перековка «педагогически запущенных» подростков, да и «запущенных» взрослых. Кроме того, профилактика – это научные исследования, изучение условий, способствующих совершению преступлений. О. Эминов рассказывает об этой работе ненавязчиво, без подчеркнутой назидательности. Как бы ненароком подводит Хаиткулы опустившегося пьянчужку Атабая к осознанию глубины его падения, пробуждает в нем совесть, помогает обрести себя. Даже для людей, уже совершивших преступления, герой Эминова стремится найти слова, которые помогут им обрести веру в себя как в человека и гражданина, дадут возможность напрячь силы для морального возрождения. Ведь, по глубокому убеждению Хаиткулы Мовлямбердыева, главная задача – не карать, а помочь человеку вернуться к честной жизни, если это возвращение еще может состояться. В предлагаемых читателю повестях много событий, движения, в них увлекательно показаны трудности повседневной работы нашей милиции и ее романтика. Но главное не риск и погони, а терпение, подвижнический поиск истины, борьба за человеческое достоинство.

И еще об одной особенности повестей О. Эминова нужно сказать: они наполнены национальным колоритом, звуками и запахами туркменской пустыни, гомоном восточных базаров. Среду, в которой развиваются события, писатель знает отлично. С огромным уважением относится он к обычаям и традициям своего народа. Но с не меньшей любовью и знанием он рассказывает о горах Дагестана и о людном Ташкенте. Славя труд работников туркменской милиции, писатель отдает должное мужеству и высокой профессиональной подготовке их коллег – узбеков, татар, дагестанцев. Повести Эминова поистине служат делу укрепления дружбы между народами.

Октем Эминов относительно новое имя для всесоюзного читателя. Его произведения – отрадный пример того, что в нашей многонациональной литературе успешно развиваются самые различные жанры, в том числе и приключенческий. Это литература, которая вместе с правоохранительными органами работает на общее наше дело – на укрепление общественного порядка. Решение этой задачи способствует упрочению нравственного здоровья нашего общества.

С. Семанов

ДЕЛО ВОЗБУЖДЕНО ВТОРИЧНО
Повесть

«Районному отделу милиции от чабана колхоза „40 лет Октября“ Чалы Веллека

Заявление

Вчера вечером я вернулся с отгонных пастбищ и узнал, что старшего сына Бекджана нет дома. Жена сказала, что он ушел на вечеринку. Ждали допоздна, а его все нет. Тогда я сходил к хозяину того дома, куда пригласили Бекджана. Когда я к ним постучал, Абрай и семья его уже спали. Он сказал, что Бекджан ушел еще засветло. Всю ночь мы с женой глаз не сомкнули. Так до утра и не явился. Я думаю, не уехал ли он в райцентр, поищу его там. Приехал в райцентр, всех знакомых обошел, во всех местах его искал – нету.

Помогите сына отыскать – век благодарить буду».

В углу заявления резолюция: «Тов. Назаров! Проверить совместно с участковым».

В подвале было темновато, хотя и горел свет. Воздух спертый, сухой. Свежему человеку сразу ударял в нос тяжелый запах годами хранимых бумаг. Сейчас в архиве, кроме Хаиткулы и делопроизводительницы, никого не было.

Хаиткулы собирал материалы для диссертации и поэтому, даже будучи в отпуске, каждый день приходил в Министерство внутренних дел. Отпуск уже кончался, и капитан торопился перебрать как можно больше дел. Но, бегло просмотрев материалы об исчезновении Бекджана Веллекова, Хаиткулы решил подробно изучить неоконченное дело.

Архивариус подала ему пиалу чая, и он, сделав глоток, углубился в бумаги.

«Объяснение Абрая Шукурова, учителя.

Бекджан мой ученик. В прошлом году он окончил школу с серебряной медалью. Я пригласил его к себе на вечеринку, так как мы всегда были в хороших отношениях. Гости собрались часам к семи. Выпивки я выставил вдоволь, но никто сильно не охмелел, никакого скандала или драки не случилось, мирно разошлись. Бекджан, правда, выпил много, и хотя меня это удивило, я не удерживал его – как-то было неудобно. Мы его напоили айраном, и он немного отрезвел. Потом он попросил разрешения уйти, сказав: „У меня билет в кино, а до кино надо зайти домой“.

Он ушел вместе с Гуйч-агой. Я проводил их до ворот. Что было потом, не знаю. Что Бекджан не вернулся домой, мне в ту же ночь сказал его отец – он приходил, когда мы уже легли. Кроме сказанного, мне ничего по этому делу не известно».

«Объяснение, записанное со слов колхозного мираба [1]1
  Мираб распределяет воду между жителями села.


[Закрыть]Гуйч-аги.

В воскресенье утром я сходил в поле и, вернувшись, стал умываться. Тут приходит Абрай Шукуров. Я говорю: „А, учитель, что так рано?“ Он отвечает: „Помоги нам, Гуйч-ага. Сегодня вечером у меня будет маленький той“ [2]2
  Празднество.


[Закрыть]. Я согласился готовить обед. Да и барана он попросил зарезать. Неудобно же отказать, если учитель просит, да и вообще я этим занимаюсь. Ну вот, прихожу к нему, зарезал барана, приготовил шурпу. Долго возился, устал. Когда уже гости собрались, тогда только присел. И шурпа получилась, и водки я выпил, а что-то неважно себя чувствовал.

Тут смотрю: Бекджан уходить собрался. Я с ним за компанию и пошел. Сумерки уже были, но встречного разобрать можно было. Возвращались мы большой дорогой. Миновали правление колхоза, метров сто еще отшагали. Тут Худайберды-шукур мне кричит: „Гуйч-ага!“ Он у своего дома с каким-то мотоциклистом разговаривал. Я на ходу поздоровался с ним, но он задержал меня: мол, дело есть. Подходит ко мне: „Гуйч-ага, выбери, пожалуйста, завтра часок – зарежь у меня барана“. В колхозе ведь не бывает базара, и каждый дом в неделю, в две раз режет скотину. Я сначала отнекивался, но он так пристал, что я согласился. В селе ведь как: не будешь другому помогать, люди стороной обходить станут. Ну вот, согласился я. Тогда Худайберды говорит своему другу-мотоциклисту: „Подвези Гуйч-агу до дому“.

Подойдя ближе, я узнал сына своего соседа Довлетгельды. Он говорит: „Ладно“. Завел мотоцикл, посадил меня в люльку. Я оглянулся, думал, с Бекджаном попрощаться, но он ушел. Не дождался. Да ему все равно сворачивать надо было, а мне – прямо. Довлетгельды меня мигом домчал. Высадил, говорит: „В кино поеду. До свиданья, Гуйч-ага“.

На другой день утром зашел я к Худайберды, зарезал барана, разделал и отправился на работу. Там слышу: „Бекджан исчез“. Я даже удивился: „Парень уже бреется. Куда он может пропасть?“ Да, мы очень переживали… Вах, зачем не попросил Бекджана подождать! Довлетгельды и его подвез бы.

Он был умный парень, скромный. В каких отношениях были Бекджан, Худайберды и Довлетгельды, не знаю. Пусть меня покарает аллах, если скажу, чего не видел и не слышал».

«Объяснение колхозного шофера Худайберды Ялкабова.

Бекджана, сына Веллек-аги, знаю хорошо. Можно сказать, росли вместе. И живем по соседству, и учились в одном классе. Даже за одной партой сидели. Я в учебе хромал немного, а он отличником был – все на лету хватал.

После школы я окончил шоферские курсы, потом устроился шофером в колхоз. Бекджан не поехал никуда учиться. „В армии, – говорит, – надо послужить“. Он был на год старше меня.

Последний раз я видел его 3 марта, да и то издали. Откуда он шел, не знаю. Он был с Гуйч-агой. Я окликнул Гуйч-агу и попросил зарезать барана, а Бекджан не остановился, видно, домой пошел. Я его не стал задерживать.

С Довлетгельды мы встретились случайно. Потом он подвез Гуйч-агу, а я вернулся в дом. После этого я не видел в тот вечер ни Довлетгельды, ни Бекджана. Да, вот еще что: Довлетгельды куда-то торопился, особенно после того, как увидел Бекджана. Когда я попросил подвезти Гуйч-агу, он согласился неохотно. Не стану скрывать, что отношения Довлетгельды с Бекджаном были не очень-то теплыми. Причин не знаю. Но между мной и Бекджаном и волосок не проходил, мы были хорошие друзья. Больше ничего не знаю и не слышал. Предположений не люблю».

«Объяснение фельдшера Довлетгельды Довханова.

Я с 6-й бригады, а Бекджан с 1-й. Расстояние далекое. Да и вообще мы с ним дружбы не искали. Он себя считал начитанным, грамотным и при случае насмехался надо мной. В последнее время у меня с ним совсем отношения прекратились. Все вышло из-за одного фильма. Как-то мы из кино возвращались и поспорили. Картина была заграничная, не помню названия. Все время стрельба, драки – очень интересная. Ну вот, я стал хвалить фильм, а Бекджан говорит: „Дребедень“. Ребята тоже разделились: большинство за меня, а некоторые на его стороне. Бекджан разозлился, что меня ребята поддерживают, и говорит: „Тебе бы побольше выстрелов да убийств, а серьезных фильмов ты не понимаешь“. Вот после этого мы и не стали разговаривать друг с другом, друг друга стороной обходили. Если разобраться, это пустяк. Может, и помирились бы. А тут еще через месяц про меня в газете написали: „Довханов открывает медпункт когда ему заблагорассудится“. В общем, крепко досталось. Честно говоря, я подумал, что это Бекджана рук дело – он ведь иногда заметки в газету посылал.

А 3 марта вот что было. Когда я Гуйч-агу домой отвез, поехал в кино. Из кино – домой. Об исчезновении Бекджана узнал в медпункте от пациентов. В каких отношениях были Худайберды и Бекджан, не знаю. Больше ничего не слышал и не видел. Что он, иголка, Бекджан, чтобы пропасть?»

«Объяснение киномеханика Куллы Кадырова.

Я в клубе на все руки: сам билеты продаю, сам фильм кручу, сам контроль обрываю. Голову на отсечение даю, что в воскресенье Довлетгельды в кино не приходил. Был бы, так я бы видел».

Другие свидетели подтвердили показания Кадырова. Еще одно объяснение было дано продавцом колхозного магазина Лопбыкулы Таррыховым:

«С вечера 3 марта у меня начали болеть зубы и так и не дали мне заснуть до утра. Всю ночь я ходил взад-вперед, держась за щеку. Не скажу точно, когда я услышал, как в нашу сторону завернул мотоцикл с люлькой. Было темно, но фара не горела. Я вышел из дому. Когда мотоцикл подъехал совсем близко и возле соседского двора остановился, я сообразил, что это Довлетгельды, сын нашего соседа. Он заглушил мотор и стал вкатывать мотоцикл во двор, я окликнул его: „Эй, братишка, что-то ты поздно!“ Он ответил: „Побудь фельдшером, тогда узнаешь“, – и ушел в дом. Голос его дрожал… Потом: ехать с потушенной фарой, вкатывать мотоцикл на руках… Подозрительно все. Это было, как я уже сказал, в ночь с 3 на 4 марта. Отношения у нас просто соседские. Личных счетов у нас нет».

Объяснение другого из соседей Довлетгельды подтверждало, что он вернулся домой среди ночи.

Хаиткулы сделал глоток совсем остывшего чая и перевернул новую страницу. Вот санкция прокурора на арест фельдшера Довлетгельды Довханова. Протоколы допросов. Новые показания свидетелей.

Если бы не перерыв у архивариуса, он еще посидел бы. Да, дело интересное, есть над чем поломать голову. Десять лет прошло, а о Бекджане ни слуху ни духу… Довлетгельды верно заметил: не иголка же этот Бекджан.

Пока можно ухватиться только за Довханова. Факты против него, против него одного. Якобы был в кино – на самом же деле не был; говорит, что после кино отправился домой, а приехал глубокой ночью… Кроме Довлетгельды, никто не имел счетов с Бекджаном – об этом свидетельствуют все показания… Да, а как же он оправдался? Ведь иначе дело было бы закончено… Надо прочесть, что там дальше.

Но подходило время обеда. Делопроизводительница выжидающе посматривала на Хаиткулы… Он поднялся из-за стола и пошел к выходу.

На улице накрапывал дождь, было холодно. Хаиткулы потоптался перед министерством, соображая, чем занять себя на этот час. Взгляд его упал на ближайшее кафе, и капитан подумал, что неплохо будет подкрепиться сосисками и кофе.

За обедом он набросал в своем блокноте несколько первоочередных вопросов: 1. Назаров. Кто такой Назаров? (узнать сейчас). 2. Бекджан Веллеков, Марал Веллекова?! (вечером). 3. Результат дела.

Весь сегодняшний, а может быть, и завтрашний день уйдет на выяснение всех обстоятельств. Сперва, когда он взял в руки незаконченное дело, Хаиткулы интересовали методы следствия, чему посвящена была его диссертация, но теперь перед капитаном возникла совсем иная цель.

Но волею хранительницы архива планы Хаиткулы переменились. Когда он вернулся с обеда, двери архива были по-прежнему закрыты, и один из вахтенных милиционеров сказал, что делопроизводительница сообщила по телефону: прийти сегодня не сможет.

Ответ на первый из вопросов откладывался. Для выяснения второго надо ехать в мединститут.

На улице он увидел Аннамамеда, садившегося в машину. Тот тоже заметил Хаиткулы и приветственно помахал ему.

– Далеко собрался?

– В мединститут.

– Садись. – Аннамамед открыл заднюю дверцу «газика». Сослуживцы подали друг другу руки и по всегдашнему обыкновению обменялись шутками и колкостями. Хотя их беседы и переходили иной раз в ожесточенные споры, это не мешало дружбе. Хаиткулы и Аннамамед занимали одинаковые должности, работали рядом, и, когда один уезжал в командировку, другой скучал без него.

Аннамамед был невысокий крепыш с полным румяным лицом. Если надеть на него вместо формы капитана милиции полосатый халат и дать в руки лопату, всякий признал бы в нем крестьянина, поливальщика на хлопковом поле. Он жил с семьей в домике с садом, постоянным предметом забот и разговоров Аннамамеда – крепка была в нем крестьянская жилка.

Хаиткулы был много моложе – ему только что минуло двадцать девять лет. Рослый, стройный, с худощавым волевым лицом и внимательными глазами, он казался солиднее и старше многих своих сверстников.

Аннамамед работал в милиции уже десять лет, но высшего образования у него не было – он только что перешел на третий курс заочного юридического института. Хаиткулы же пришел в милицию после окончания университета. Неудивительно поэтому, что между друзьями часто разгорались горячие споры о соотношении теории и практики. Аннамамед, конечно, защищал превосходство практики, а Хаиткулы, посмеиваясь, замечал: «У кого что болит…»

За разговором не заметили, как машина остановилась возле мединститута.

Хаиткулы обошел все корпуса и не нашел нигде Марал. Сокурсницы ее только запутали капитана: кто говорил, что Марал где-то в институте, кто уверял, что она ушла. Не надеясь застать ее, он все же решил сходить в общежитие. Мысли Хаиткулы переключились на занимавшее его дело, и только голос вахтера вывел его из задумчивости. Хаиткулы ответил на приветствие, подошел к зеркалу в вестибюле общежития, поправил галстук, причесался и взбежал на второй этаж. В комнату Марал он всегда входил с чувством, подобным тому, с которым переступал порог генеральского кабинета. Так и теперь Хаиткулы помедлил перед дверью, прежде чем постучать. Он попытался придать лицу деловое выражение – ведь он действительно пришел по делу, но, когда Марал крикнула: «Войдите!» – Хаиткулы осторожно нажал на ручку двери и, шагнув в комнату, робко сказал:

– Салам.

Марал и две ее сокурсницы сидели за длинным столом, заваленным книгами, и пили кок-чай. Девушки поздоровались и, улыбнувшись, переглянулись. Он, поборов смущение, подошел к столу и шутливо нахмурился:

– Я брожу по всему городу как дервиш и нигде не могу тебя найти, а ты, оказывается, чаи гоняешь.

Марал налила чаю в свободную пиалу и поставила рядом со своей:

– Садитесь, товарищ капитан. Наверное, во рту пересохло после долгого путешествия?

Хаиткулы присел на краешек стула и взял пиалу. У него не хватало духу взглянуть в бархатно-черные глаза Марал, затененные длинными ресницами, и он принялся неестественно заинтересованно перелистывать раскрытый учебник. Марат и ее подруги, все так же улыбаясь, смотрели на капитана. Хаиткулы совсем смутился и залпом опорожнил пиалу. Марал тотчас же налила ему еще чаю. Хаиткулы сделал большой глоток, но поперхнулся и закашлялся. Краска залила его щеки. Одна из девушек участливо спросила:

– Что, Хаиткулы-ага, много селедки ели? Чай, как вода в песок, уходит.

Марал и вторая девушка прыснули.

Капитан поставил пиалу и, справившись с душившим его кашлем, сказал.

– Ну и язычок у тебя, Абадан, как бритва. Кого хочешь в краску вгонишь.

– Язык и ногти – наше оружие, потому они и остры, – притворно потупясь, ответила Абадан.

– Ой, меня ведь ждут, – после некоторого молчания спохватилась она и выбежала из комнаты.

А вторая девушка вдруг вспомнила, что ей надо сходить в магазин, и тоже ушла.

– Понимаешь, Марал, я к тебе по делу… – начал Хаиткулы.

Она улыбнулась:

– Опять по делу? Все ваши медэксперты заболели гриппом? А может, дядя просил узнать, чем лечить радикулит?

– Да нет, тут, видишь ли, дело щекотливое…

– Я же тебе сказала, что можешь приходить просто так. Не ломай себе голову, придумывая повод.

– Я серьезно… Это касается тебя… вернее, вашего села.

– Ну? – Марал подняла брови.

– Сегодня я наткнулся на одно дело… Десять лет назад, третьего марта пятьдесят восьмого года, из вашего села пропал молодой человек Бекджан Веллеков…

Хаиткулы взглянул на Марал. Ее лицо словно окаменело, глаза лихорадочно заблестели.

– Начатые на второй день розыск и следствие результатов не дали. – Капитан вздохнул. – Есть основания предполагать убийство… А значит, убийца по сей день гуляет на свободе… И я клянусь, что найду убийцу.

Хаиткулы остановился: Марал, всхлипнув, отвернулась.

Опять у него в руках это дело. Теперь нужно было выяснить две вещи: каким образом Довлетгельды снял с себя страшное подозрение и что это за Назаров, который вел следствие.

Хаиткулы стал перечитывать документы, но поначалу никак не мог сосредоточиться – заплаканное лицо Марал стояло перед глазами.

«Я заставил плакать Марал… И все моя неуклюжесть. Аннамамед узнал бы тактичнее, без слез. Надо было послать его…» Такие мысли всю ночь не давали уснуть Хаиткулы. Наверное, поэтому последние листы дела ему пришлось перечитывать еще раз – строки двоились, и только с усилием ему удавалось вникнуть в смысл читаемого. Наконец капитан отодвинул от себя толстую пачку листов и откинулся на спинку стула. Посидев так с минуту, Хаиткулы перевязал дело и, отдав его хозяйке архива, отправился домой. Несмотря на то, что с самого утра у него крошки не было во рту, он сразу же улегся в постель.

Хаиткулы проснулся, когда солнце уже заходило – в комнате было сумрачно, с улицы доносились голоса. Он умылся и позвонил Аннамамеду.

– Салам!.. Да, это я… Как у вас, все живы-здоровы?.. Мегрэ дома?.. Не пришел?.. Как появится, пусть сразу приезжает ко мне… Срочное дело…

Скоро в дверь позвонили. Хаиткулы легко вскочил и пошел открывать. Пришел Аннамамед.

– Ну что за срочное дело?

– Ты уже знаешь обстоятельства исчезновения Бекджана… Они расстались с Гуйч-агой возле дома Ялкабова. Давай попробуем проследить путь Бекджана от места вечеринки. – Хаиткулы раскрыл блокнот и прочертил поперёк листа прямую линию, поставил в начале и посередине ее две жирные точки, написал над первой: «Место, отк. ушел Б.», а над второй: «Раст. с Гуйч». Потом от средней точки провел еще одну линию и, завершив ее огромной точкой, надписал: «Дом Б.». – Видишь, от дома Ялкабова до дома Бекджана совсем недалеко. Очевидно, все произошло на этом отрезке. Ведь если бы Бекджан вернулся на улицу, его заметили бы – народ шел с вечеринки, да и вообще в это время много гуляющих. Если он пошел бы не домой, а дальше по дороге, его опять же видели бы. И Гуйч-ага заметил бы его – ведь он вскоре поехал в ту же сторону на мотоцикле вместе с Довхановым.

– Постой, дорогой! – Аннамамед взял у Хаиткулы карандаш и поставил рядом с короткой линией большой вопросительный знак. – А есть ли тут дорога? Ты сам ее видел? Может быть, к дому Бекджана нельзя пройти напрямик? Тогда надо искать убийц (если, конечно, это убийство) в другом месте. Может быть, дело окажется не таким уж сложным, если мы разузнаем кое-что о тех, кто живет на этой предполагаемой улице?

Хаиткулы почесал в затылке:

– Похоже, ты прав. Надо будет заняться этим… Теперь вот что: по делу никто не был заподозрен, кроме Довлетгельды Довханова. И характеристика с работы, и показания соседей, шофера Худайберды, и, наконец, собственное его объяснение – все не в пользу Довлетгельды. Кроме него, никто не был заподозрен в намерении свести счеты с Бекджаном. Да и какие там враги у молодого парнишки?!

– Значит, были. Если б их не было, Бекджан и по сей день здравствовал бы. Да, чем же закончилось дело с Довхановым?

– Сначала он был взят под стражу. Следователь установил, что после того, как Довлетгельды отвез домой Гуйч-агу, он поехал не в кино, а махнул прямо в район. Там жила одна девушка, которая вместе с ним окончила фельдшерские курсы. Довханов, понятно, не хотел бросать тень на девушку и дал ложные показания. Девушка сама пришла к следователю и подтвердила алиби своего приятеля. Ну вот, учитывая это, а также и то, что отношения между ним и Бекджаном не могли привести к каким-то серьезным последствиям, Довлетгельды был освобожден… Вообще, на мой взгляд, следствие проведено небрежно.

– Да-а, – протянул Аннамамед. – Кстати, ты мне не говорил: что ты выяснил у Марал?

– Брат и сестра.

– Бекджан ее брат?! Дела…

– Сейчас я удивлю тебя еще больше. Знаешь, кто вел расследование?.. Тогдашний начальник уголовного розыска райотдела милиции Назаров, под началом которого мы оба имеем честь состоять теперь.

– Ходжа Назаров?!

– Он самый.

– И точно – его постоянная присказка: «Когда я работал в Керках…»

– Это, конечно, ничего не значит. Может быть, у него не было достаточно времени на это дело или что-то помешало… И вообще, у всех бывают неудачи…

Раздался телефонный звонок, Хаиткулы поспешно поднялся и взял трубку.

– Марал? – Хаиткулы улыбнулся, но тут же лицо его помрачнело. – Прости меня еще раз… Завтра при встрече объясню. А сейчас мы как раз совещаемся с Аннамамедом. Спокойной ночи.

Он положил трубку и взволнованно заходил по комнате. Аннамамед насмешливо поглядывал на него.

– Эк тебя радость распирает.

Хаиткулы словно ждал этого. Он бросился на кошму возле друга и сбивчиво стал говорить:

– Да, Аннамамед… Понимаешь, как увижу ее или даже поговорю, сразу сам не свой делаюсь… Она замечательная девушка: мягкосердечная, умная…

– Не понимаю, чего ты дожидаешься. Она почти закончила учебу – последний курс… Знают о ваших отношениях родители?

– Мои знают.

– А ее?

– Наверное, нет. Как же Марал им скажет – я ведь не сватался.

– Так посылай сватов. Если хочешь, я поеду. Все, завтра же и займемся этим.

– Погоди, погоди… Я тебя не для сватовства звал. Нам надо сначала обсудить незаконченное дело.

Аннамамед подошел к тумбочке возле изголовья кровати и взял с нее фотографию в узорчатой рамке: улыбающаяся Марал в белом халате. Он долго любовался девушкой и, поставив фото на место, изрек:

– Добрая жена будет!

Помолчав с минуту, он сказал:

– А насчет того, для чего мы встретились, думаю: если бы дело в свое время попало в руки опытного следователя, оно, несомненно, было бы раскрыто… Не смотри, что он твой начальник.

Когда Хаиткулы вышел проводить Аннамамеда, был уже второй час ночи. Фонари заливали неоновым светом безлюдные улицы. Не слышно было ни лая собак, ни птичьего гомона. Аннамамед сказал: «Самое время для шакалов таскать кур».

Полночи проведя в раздумьях и уже под утро приняв окончательное решение, Хаиткулы теперь неторопливо, осторожно, словно ступая по узким мосткам, излагал свои соображения Ходже Назаровичу.

Начальник отдела то и дело подливал себе в пиалу из накрытого полотенцем чайника, пока старший инспектор делился с ним своими мыслями относительно дела десятилетней давности. Выслушав Мовлямбердыева, Ходжа Назарович горько усмехнулся:

– Не пойму я тебя. Сперва попросил творческий отпуск. Несмотря на то, что дел в отделе хватало, я пошел тебе навстречу. Помнишь, тогда ты говорил: «Многие, скем я кончал университет, стали учеными, кандидатами наук. А я отстаю»? А теперь просишь разрешить тебе расследование этого дела. Где же логика?

– Вы поняли правильно: я действительно прошу поручить это расследование мне. Если говорить о логике, то…

– Ты спешишь сделаться героем, – перебил начальник.

Хаиткулы вскочил с места:

– Товарищ подполковник!..

– А как прикажешь тебя понимать? Ты еще молод, у тебя все впереди. Куда ты торопишься? Если жаждешь прославиться, то в двери этого учреждения ты постучался по ошибке. Еще не поздно…

– Товарищ подполковник! – воскликнул Хаиткулы. – Прошу выслушать меня до конца. Я докажу, что в следствии по этому делу есть слабые стороны.

– Хаиткулы, в архиве тебе не встречались другие незаконченные дела?

– Встречались.

– Тогда почему ты клещом вцепился в это? Я спрашиваю тебя сейчас не как начальник, а как старший товарищ, который износил втрое больше сапог.

– Понимаете, у меня есть причина…

– Причину я назову тебе сам: ты хочешь подставить ножку своему начальнику Ходже Назарову. Расследование этого дела вел я. Сядь, поговорим обстоятельнее…

Как только Хаиткулы устроился в глубоком кожаном кресле, подполковник продолжил:

– Я один из первых работников в органах! Я носил погоны еще тогда, когда тебя не было на свете!.. На этом орешке я чуть не поломал себе зубы. То дело – единственное пятно на моей биографии… Теперь ты хочешь проскакать по скользкому льду! Я был иного мнения о тебе…

Назаров откинулся в кресле, морщины на его низком лбу разгладились. Увидев, что Хаиткулы сидит с опущенной головой, словно подсудимый, он подумал, что капитан понял свою правоту и теперь подбирает слова, чтобы признать вину. Нельзя быть на ножах с начальником, он должен понимать это.

Но Хаиткулы повесил голову не потому, что чувствовал свою вину. Его уважение к начальнику сильно пошатнулось. Он думал: «Назаров печется о себе, не о деле. Если поскользнешься, у него душа болеть не будет. Ну а если „по льду проскачешь“, тут-то он ни себе, ни тебе покоя не даст…»

Хаиткулы с достоинством поднялся:

– Я не могу идти против своей совести. Я ожидал от вас поддержки, надеялся на помощь, на совет…

Ходжа Назаров не сомневался, что стоит Хаиткулы выйти из кабинета, как об их разговоре станет известно всему отделу. Так не годится: он может не только потерять свой престиж среди подчиненных, но и доверие начальства. Нет, нельзя проливать ложками то, что собирал по каплям.

Подполковник в одно мгновение обогнул стол и оказался рядом с Хаиткулы.

– Минутку, товарищ капитан, – схватив Хаиткулы за плечо и заставив его опуститься в кресло, он сам присел рядом. – Ходжа Назаров ни в чем не грешен ни перед государством, ни перед семьей. Работаю, руковожу, воспитываю – в меру сил и способностей. Я доволен оценкой моего труда – и числом звездочек на погонах, и зарплатой. Меня никто не может обвинить в халатности, в злоупотреблениях служебным положением. У Ходжи Назарова не было в твои годы времени писать диссертацию. Он днем и ночью, невзирая на погоду, заляпанный грязью, увязая в песке, ходил пешком из колхоза в колхоз, из села в село.