Текст книги "Слепые отражения"

Автор книги: Оксана Одрина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Снова ничего, только зеркала, расколотые зеркала – туго давят на Вадима гладкие стеклянные поверхности без отражений. Ну, покажите хоть что-то или выпустите обратно к живым. Отпустите!

Холодная стена, выкрашенная до потолка в голубую бледность, рыхлая неудобная подушка под головой, жёсткий матрац под спиной, тонкое одеяло, под которым не согреться. Вадиму холодно. Пальцы рук его до боли сжаты в кулаки.

– Выжил… – эхом неслось совсем рядом, словно в тумане.

Чьи-то руки осторожно повернули голову Вадима на бок, и наружу из него неуправляемо вырвался мучительный болезненный, не стон даже, выдох.

– Мама… – просипел Вадим. Странно так, не своим голосом, нет. А чьим же тогда?..

Мама расплакалась, спряталась в тонкой дрожащей ладошке, чтобы Вадим её слёз не видел, другой осторожно по волосам сына гладила, по лицу, по плечу. Всхлипывала, тихо выла сквозь пальцы, жмурилась, а солёные капли градом катились из глаз. Жутко так и горько. Страшнее ни до, ни после он ничего не слышал и не видел.

– С возвращением, Вадим, – спокойно произнёс Фрей, стоявший рядом с мамой, чуть подёрнув губами в подобии улыбки. Вышло тяжко и тошно.

– Что… что со мной?.. – еле слышно протянул Вадим. – Где я?..

– Ты выжил, сынок, – срывающийся голос мамы, её дрожащие руки на лбу Вадима.

– Папа, где?..

– Ты выжил, – не переставая плакать, повторяла мама, словно не слышала вопроса сына. – Ты выжил, Вадим.

Выжил только Вадим.

Глава 3. Кто-то собирает осколки

– Вадим?! – воспалённый голос Артёма рядом. – Что с тобой, Вадим?! Где ты?!

Вадим, давясь, проглотил порцию мёрзлого ветра, который нервным порывом ударил в лицо. Он задохнулся, поперхнулся, попытался откашляться, снова вдохнуть, но не получалось. Уткнулся лбом в мокрый бетон, обхватив шею руками, надеясь вспомнить, как дышать. Сипение вместо дыхания, хрип какой-то, дрожь мелкая-мелкая во всём теле. Плюхнулся плашмя на живот, мелко вздрагивая и всхлипывая. Ему не было больно, нет, он не мог вдохнуть. Изнемогая, завалился на бок.

Рядом осколок старого зеркала. Это оно всё, мстит людям за предательство, отыгрывается на глупом смельчаке, стремится навсегда запереть его в отражении. Вадим протянул к зеркалу дрожащую руку, из последних сил требовательно прохрипел:

– Отпусти!

Тут же вдохнул больно и сильнее зашёлся ломким кашлем. Со стоном выдохнув, перевернулся на спину и раскинул руки в стороны. Он устало смотрел в тяжёлое небо. Воздух холодный и колкий, бетон жёсткий и кривой. Отпустили его, и на том спасибо. Полежал так ещё немного, подышал. Сосредоточился: над ним Артём, взъерошенный весь, глаза ошарашенные. Артём стоял вполоборота, придерживая рукой Алису, чтоб та не подходила близко к нему.

– Боитесь меня?! – в одном порыве приподнявшись и, наконец, сев, едко выговорил друзьям Вадим.

– Вовсе, нет! – хмуро заявила Алиса, подпрыгнув из-за плеча брата.

– Это… это сейчас, что с тобой такое было, Вадим? – неуверенно протянул Артём.

– Поговорили мы, – горько прыснул Вадим, медленно поднимаясь, отряхиваясь, продолжая глубоко вдыхать-выдыхать.

– С кем? – не понимал Артём, оглядываясь на сестру.

– Вот с ним, Артём! – накалился Вадим, зло бросив рукой в сторону осколка у стены. – Ты, сам, как думаешь, с кем?!

– Вадим, я… – шатко начал Артём.

Вадим мгновенно оборвал его судорожным нетерпением:

– Что, я?! Что, Артём?! Что непонятного?! С отражениями я говорил! Ясно теперь?! Или и дальше не догонять будем?! Зачем вы меня позвали?! Вы же знали кто я, так или не так?!

– Успокойся, Вадим, – твёрдо вступила Алиса, заправляя растрёпанные светлые локоны волос под капюшон куртки. Говорила успокаивающе: – Мы просто испугались.

– Я заметил, Алис. Меня! – не глядя на друзей, брюзжал Вадим.

– Мы не тебя испугались, а за тебя, – поправила Алиса.

– Спасибо за беспокойство. Не стоило, – ответил ей Вадим, натужно изображая подобие улыбки.

– А чего… чего с тобой такое случилось-то? – вернулся в разговор Артём. – Припадки?

– Это плата, Артём, – открылся Вадим, чуть успокоился, чуть поостыл.

Чего злился сейчас на Артёма с Алисой и сам не знал. Не они же его держали в отражении и не отпуская назад в обыденность. Он громко шмыгнул носом, потёр лицо руками, резко так, чтоб горело, чтоб драло. Бесцеремонно расшвырял свои и без того непослушные волосы, тут же медленно пригладил обратно. Спокойно и рассудительно продолжил:

– За беседу по душам отражения требуют платить. Собой платить. Я заплатил.

– А если… если они тебя убьют, отражения эти? – непонимающе пожал плечами Артём. – Возьмут, и расправятся с тобой за вторжение на их территорию. Возможно же такое?

– Не исключено, – с досадой выдохнул Вадим, обернувшись к одинокому зеркалу, которое, как и прежде, пережёвывало в себе грузные тучи.

– И не страшно тебе? – заволновалась Алиса, перебегая взглядом с брата на Вадима, и на то зеркало, что безмолвствовало у стены. – Вдруг, в следующий раз не отпустят?

– Не нагнетай, Алис, – поморщился Вадим. Прохладно добавил: – Разберусь, если что, сам.

– Вадим, может, не стоит больше так… – хотел предложить своё Артём.

Вадим на полуслове уловил идею друга, перевернул, как сам видел, отшвырнул в сторону за ненадобностью, шумно преподнёс самого себя:

– А ты, Артём, думал каково это с отражениями говорить?! Легко и просто?! С беззаботной улыбкой на лице вошёл в чужое прошлое, побродил там, посмотрел, увидел, чего хотел и вернулся обратно в едином свободном порыве?! Не так всё! Я сквозь них, сквозь отражения прохожу, а они меня в ответ выворачивают наизнанку! Ясно?!

Кипел Вадим снова, всё сильнее и сильнее извергался наружу мутной пеной недовольства, поверх самого себя уже пошёл с паром. Всех вокруг ошпарил, себя обварил. Шипел сердито, растрачиваясь на бесполезную горячку. Охладился глотком зябкого воздуха, остыл чуть под рывками дерзкого ветра. Спокойнее добавил:

– Может, отражениям тоже больно, как и мне, кто ж знает, но они позволяют мне входить и выходить, показывают, что прошу и подсказывают, находят того, о ком спрашиваю. Стоит, Артём, оно того стоит, поверь.

Тишина в свои права вступила. Молчали все. Алиса горделиво рассматривала речные виды, с ветром не боролась больше и светлые волосы в тепло не прятала. Вадиму и единого взгляда её зёленых глаз больше не досталось. Обожглась Алиска об равнодушие, обиделась.

– Что там… Про Кирилла, – на долгом выдохе надуто протянул Артём, – здесь он или…

– Нет, не здесь. Нужно в город, – совсем успокоился Вадим.

Задел он больно друзей, сам понимал. Они знали, что Вадим умеет говорить с отражениями, но, как именно происходит такая беседа, раньше не видели. Растерялись, когда увидели, что он сознание потерял, испугались, когда судороги начались. Он ведь не удосужился до нового сеанса общения с отражением, прояснить друзьям, что именно с ним произойдёт, как со стороны будет выглядеть, что им делать или не делать. Бывает, стоит и не шевелится пару минут, словно под гипнозом: глаза широко раскрыты, зрачки расширены, не дышит почти. Иногда кровь из носа хлещет, что не остановит ни чем. Или же он, как слепой идет на ощупь, не отзываясь на близкие оклики. А когда Вадим выходит из отражений, почти всегда с ним случаются болезненные судороги, больше похожие на эпилептические приступы. Со стороны, наверное, это всё очень страшно и неприязненно выглядит, ему же изнутри ещё страшнее иногда бывает, когда отражения не отпускают. Сегодня, как раз и было у него именно такое сложное погружение в отражение с полной потерей для себя реальности среди живых. Не успел Вадим обсудить с друзьями возможные последствия собственного входа в отражения и выхода, увлёкся процессом, отключился, забыл обо всех и обо всём. После разозлился на Артёма с Алисой за их непонятливость и неспособность проникнуться его чувствами и тошной болью, когда отражения долго не отпускают, тыкал остриём своей вечной несдержанности, не унимался долго. Не прав ведь, и ладно. Оправдываться он не собирался. Кивком головы указал в сторону моста:

– Нам в город. Я покажу, что мне показали и где показали. Оттуда и начнём.

Вадим первым шагнул на полуразрушенные ступени изнанки набережной, поднялся чуть вверх, обернулся и подал руку Алисе, что шуршала позади. Она не отказалась, ухватилась, шагнула вверх, оступилась, пошатнулась назад и дёрнула его за собой. Он сильней потащил Алиску на себя, притянул близко, чтоб уж точно не свалилась в реку, осторожно обнял за талию.

– Ну, ты даёшь, Вадим! – хмыкнул Артём, резво обогнавший неуклюжую пару и сейчас насмехающийся сверху. Колкости Вадима и Артёма уже отпустили.

– Я помогаю Алисе подняться по этому подобию лестницы, – неприступно отозвался Вадим. – И только.

– Это понятно, – не унимался Артём, поглядывая на руки друга на талии сестры. – Я так и подумал.

– Идёмте уже, – гулко вздохнул Вадим.

Полчаса пути по мокрым улицам города, которые обречённо тонули в сером начале ноября, и они на месте. Тот самый перекресток, показанный обиженным зеркалом. Пустынная улица, старые дома с низкими окнами, несколько магазинов с яркими вывесками, и почти нет людей.

Вадим с опаской осмотрелся по сторонам, нет ли поблизости того, что с яблоками во лбу, зябко повёл плечами, оглянулся на друзей, и вместе прошли пешеходный.

Окна, окна, их много, они разные. Легкодоступные у самой земли, заляпанные грязью по самые верхушки рам, со сколами и трещинами, безликие и одинокие. Они жалобно кидались в ноги к равнодушно проходящим мимо людям, словно хозяина нового доброго искали, чтоб приютил их, отмыл, очистил, отогрел. В ответ натыкались на безразличие брезгливых взглядов. Прохожие дальше шли, окна же оставались в безысходности своей кислой полуподвальной жизни и возвращались в молчаливое одиночество.

Другие окна слыли недоступными. Гордые, они стальными подоконниками важно задирали носы кверху, жеманничали перед пешеходами искрящимися чистотой стеклами, белизной отделки, стильными шторами или модными расцветками жалюзи внутри. Им внимание чужаков не требовалось. Они зазывали в гости статусных горожан, своим идеальным фасадом презентуя наполненную жизнь. Не для всех окна такие, не каждому покажутся, сменив гордость на добрые открытые объятия и гостеприимство, не до каждого снизойдут. И жизнь, насыщенная красками, не всем полагается. Заслужить её нужно, дослужиться, как отец говорил.

Вадим устало вздохнул: «К кому обратиться, пап, кто не откажет, кто впустит? Ты-то точно знал, не ошибся бы. И мне подсказал бы, верно? А я прямо сейчас стою тут один посреди сырой улицы и всё никак не решаюсь выбрать собеседника. Время уходит, пап. Время…»

Постоял ещё минутку, понуро глядя на собственное унылое отражение в гордом окне, собрался обратно в уверенного и решительного Вадима Вереса, стряхнул с макушки мелкие капли дождя и прилипчивую хандру, взбодрился, оглянулся на друзей, которые зябко ежились позади. Не один он, а втроём сейчас остались посреди стылой улицы, лениво утопавшей в мокрых сумерках. Одиноко вокруг и безлюдно.

Воспользовался шатким уединением, он направился к ближайшему недотроге. Подскажет, если видело. Здесь от статуса не зависело ничего. Внутри одинаково устроены все те, кто отражают. Там просто всё, без внешней мишуры, без званий и заслуг. Видели, покажут, плату возьмут и обратно выпустят. Не видели, промолчат бесплатно. У Вадима так с отражениями отношения построены: взаимовыгодное использование друг друга без причинения вреда и физических увечий. Погрешности случаются, но незначительные и не губительные для обеих сторон. Промахи он списывал на своё неумелое, порой, обращение с отражениями. Поражениями никогда надолго не пропитывался, разрешал сам себе ошибаться иногда. Минусы допускались изредка, но сегодня отрицательные зашкаливали, придавливая безысходностью.

Он осторожно дотронулся пальцами до стекла. Пыль и иссохшие капли грязного дождя мгновенно прилипли к руке, всосались в кожу, скрипя на скользком окне. Вадим забеспокоился:

– Ну, давай же, давай. Покажи мне, что Кирилл видел последним. Впусти.

Показали быстро, но не качественно. Мутная картинка: силуэт человека, которого нельзя было разглядеть. Лишь две упёршиеся в стекло размытые ладони. Платы сейчас не взяли, руки только испачкал о стекло, что ноябрь отметил отборной сыростью вперемешку с пылью стынущего города. Видно, отражения скидку сделали за низкопробное изображение, уценив подсказку. Вадим выиграл только и чуть сэкономил самого себя.

– Вадим, тебя не смущает, что на нас с нескрываемым любопытством оглядываются прохожие, – тихо сказала Алиса, осторожно дотронувшись до его пальцев на стекле.

Вадим нервно выгнул запястье своей руки вверх. Алиса осталась на месте и её пальцы тоже. Он впился взглядом в её руку – нарушает его личное пространство. Личное, значит, собственное. Смотрел на Алиску хмуро. Захотелось наплескать новых колкостей, но ведь было уже сегодня: нахлебались друзья горячего от него, и самому кипятку досталось. Он тут же провалился обратно в стекло, равнодушно ответив Алисе:

– Нет, не смущает. Мне нет до них никакого дела.

– Другого ответа от тебя, Вадим, я даже и не ожидал услышать, – рассмеялся Артём, который, упираясь плечом в кирпичную стену, стоял у окна рядом с ним.

– Покажи куда, – нервно прошипел Вадим, уткнувшись носом в стекло и не обращая больше внимания на друзей. Только отражение, только неполноценное изображение. – Впусти.

Чья-то рука бесцеремонно легко легла Вадиму на плечо. Да, что ж такое сегодня. Замер на месте и помялся плечами. Не Алиса, сразу понял. Он медленно повернул голову и увидел морщинистую женскую руку, длинные глянцевые красные ногти. Тут же скривился в порыве накатившей волны отвращения и тошноты, рывком вывернулся, брезгливо скинув с себя чужие пальцы, и отшатнулся к стене.

Перед ним незнакомая женщина преклонных лет, которые совершенно не мешали ей выглядеть эпатажно: яркий макияж и маникюр, синее платье чуть ниже колен, короткая красная кожаная куртка поверх, красные лакированные туфли, такого же цвета небольшая шляпка и красный набалдашник на тонкой трости в руках.

Вадим обернулся к друзьям: Артём стоял чуть ближе, напряжённо сверля неизвестную женщину взглядом. Алиса позади него уткнулась носом ему в спину, согревала тихим теплом, недоверчиво выглядывая из-за его плеча.

– Кто-то собирает осколки, мальчик! – напористо произнесла женщина, жадно поедая чистые тёмно-синие глаза Вадима своими мутными старыми, и сильно сощурилась, приведя в движение морщинки на изрядно потрёпанном от времени лице. – Кто-то собирает осколки! Будь осторожен. Ты с отражениями разговариваешь, верно?! И он тоже. Ты мешаешь ему, ты опасен и для него, и для его зеркала. Ты раскроешь абсолютно все его тайны и разрушишь настоящее, если разворошишь прошлое. Он не допустит этого и избавится от тебя. Жестоко. Береги себя, мальчик! Береги в себе себя!

Вадим встрёпано дёрнул головой к Артёму. Тот скомкано пожал плечами на молчаливый вопрос друга. Он недовольно пропыхтел сам себе под нос:

– Это тебе не отражения, Вадим Андреевич. Здесь подумают сначала, быстро не подскажут, если и видели. Даже за плату.

– Вадим, Вадим! – трепетное тепло Алисы шептало ему в шею.

Он рывком развернулся, а эпатажная старушка уже резво семенила вдоль тротуара, нервно крича в трубку модного смартфона что-то неразборчивое. Растерялся он от этой престарелой неожиданности, не успел и с мыслями собраться, как заскочила незнакомка в подъехавшее такси. Хлопнула бело-жёлтая дверка с шашечками на боку, гул мотора, и машина с важной дамой внутри бесследно исчезла в транспортном потоке.

– Вадим, – тепло Алисы перебралось в ладонь Вадима, взволнованные пальцы своих рук она настойчиво пыталась протиснуть меж его. Он не впускал. – Что такое осколки?

Облизнув пересохшие губы, Вадим обернулся к Артёму, тот головой отрицательно мотнул.

Вадим, зябко поведя плечами, нервно выдернул свою руку из Алискиной и снова бросился к стеклу. Время уходит. Что-то здесь не так. Да всё здесь не так! Не мог обычный ученик пусть и не самой обычной школы, вот так запросто взять и сбежать в неизвестность, не мог без разрешения администрации и директора покинуть учебное заведение круглосуточного пребывания, забыв прихватить с собой тёплые вещи, когда на улице глубокая осень. Обратно не вернулся, дома так и не появился. Его ищут вторые сутки полиция, волонтёры, представители школы – безрезультатно. Что произошло? Сбежал? Если, да – глупо, нет – непонятно, необъяснимо и подозрительно.

– Кирилл! – требовательно нажимал словами на отражение Вадим, жёстко перебирая пальцами по стеклу. – Куда ты шёл? И зачем? Где же ты? Покажи мне. Впусти!

И тут же Вадим с шумом больно выдохнул

Глава 4. Верните меня назад

Низко в горле Вадима мерзко саднило, словно забился туда колкий сор, и не выковырять его никак, и не сглотнуть: першило, драло изнутри, чесалось там, где не достать, медленно растворяя глотку. Когда же прокашлялся и открыл глаза, то внезапно для себя самого провалился в плотную темноту. Тут же сорвался в беспроглядный страх: Вадим ничего не видел. Он испуганно встрепенулся, широко бросил руки в стороны, пытаясь нащупать рядом хоть что-то. Где он?! Где, где, где?!

Безумно болела голова, копошилось там что-то, тыкало монотонно в затылок, перекатывалось вперёд, нахрапом наваливаясь на виски, давило, давило – не было выхода. В лоб изнутри таранить начинало, распирало настойчиво, к глазам продиралось, чтоб со слезами вытечь, а глаза не видели ничего.

Он часто-часто дышал. Дотронулся пальцами-крючками до век. Что случилось-то? Отчего незрячим вдруг стал? Когда? Пальцы неуклюже угодили в липкие ресницы, а с ослепших глаз на них перетекла склизкая жидкость. Вадим с отвращением простонал. Что это? Что с ним?

В груди его что-то болезненно сипело при каждом тесном вдохе, с надломом скрипело при тяжком выдохе. Лёгкие, будто сжали в дряхлую поролоновую губку, отжали из них всё жидкое и воздушное, сильнее давили, досуха, чтоб в труху под рёбрами рассыпались. Через боль снова вдыхал, не желал истлевать, судорожно хватал ртом воздух и тут же жадно глотал. Что с ним?!

Идти…

Идти, идти, ему нужно идти, идти или замерзнуть. Бездушная промозглость воровато пробиралась за ворот его тонкой толстовки, кралась по спине, оступалась на лопатках, скатывалась вниз, цепляясь за кожу, колко топталась на позвонках, старалась продраться внутрь, исступленно вгрызаясь в хрупкое тепло. Всё меньше и меньше тепла оставалось. И Вадима всё меньше.

Пальцы его рук наглухо закоченели и больше не слушались. Скривил их холод, а мизинец, загнутый вовнутрь, упорно впивался в застывшую ладонь в надежде согреться. Глубже, ещё глубже пробивался, а живое не чувствовал, отчаянно дрожал, беззвучно прося помощи, забывал, как двигаться. Забывался и Вадим.

Он упёрся ладонями во что-то скользкое, стекло, может. Ничего не мог рассмотреть. Щурился, дико драл руками глаза, которые безумно горели и слезились. Оступился, споткнулся, и невидимое тупое и суровое железо больно проткнуло живот, вдарив под рёбра, выкачав из него обрывки хриплого дыхания и клочки застывающего тепла. Он трудно без голоса прокричал, корча губы в немом вопле. Оборвался поток воздуха для него на минуту, пока коробило от боли. Задышал он тут же снова, засипел. Иззябшими пальцами нащупал обидчика – перила. Вперёд шагнул, затыкая рукой в груди, где продавили больно.

Дойдёт…

Дойдёт, он дойдёт и не сдастся. Только нельзя останавливаться. Ещё стекло и ещё. Безразличные подоконники, острые с торца, безжалостно впивались в его ладони. Пару раз Вадим успел отдёрнуть руки прочь за мгновение до, дальше опаздывал. Кусали его металлические пластины окон, дырявили насквозь.

Под его пальцы попадали бугристые стены. Истрёпанные и чужие, они не отзывались на его беззвучную мольбу о помощи, отталкивали своей промокшей заношенностью, ловко вырывались из раненных объятий, отказывались пачкаться чужой жизнью, и Вадима отбрасывало прочь от стен.

Люди…

Ещё люди, он натыкался на них, и те, ненавистно шипя: «Накурятся неизвестно чего, и после шляются всюду», брезгливо отталкивали его от себя обратно к стенам. А он, истыканный в чёрные кровоподтёки грубыми углами равнодушного города, больно бился спиной и животом о перила. Он снова и снова падал на мокрый асфальт, зарывался ладонями в склизкие опавшие листья, в месиво холодных луж под ногами, в чавкающую грязь, тяжко выл сквозь больно сжатые зубы, всё глубже промокая и промёрзая.

О помощи просить не получалось, не было голоса: вместо звуков из горла выходил густой скрип, и тут же сбивалось дыхание, переходя в свист. Он тяжело поднимался и шёл дальше. Но куда дальше? Где он? Как он сюда попал? Как выбраться теперь? И сможет ли Вадим выбраться?

Снова холодные стёкла. Ещё и ещё. Совсем ничего не видно, наверное, ночь. Рук, кажется, больше нет, и ног тоже. Может, там, в липкой грязи последней встречной лужи остались. Потерял, когда бесполезно возился среди гниющей листвы, и таких же людей, что равнодушно прошли мимо него.

Воды бы сейчас, хоть каплю, во рту всё пересохло, да и внутри тоже. И не холодно уже, а просто устал. Как же невыносимо хочется спать. Рука провалилась в пустоту, значит, стена закончилась. Шаг туда, в неизвестность. Прелая тишина. Сырой, протухший воздух и корявая кирпичная стена. Нужно просто немного поспать, и всё закончится.

Спиной тягуче сползал по шершавой поверхности на асфальт, гнулся всё ниже, упирался носом в свои колени. Тепло, сейчас будет тепло. И не больно ведь сейчас, правда? Правда…

Дыхание его становилось всё тише. Почему он здесь? Где, здесь? Надо встать и идти дальше, надо бороться. Только зачем? И с кем, с кем бороться? Нет сил совсем, растратил всё на поединках с перилами, которые, что было злобы, вонзались в его промёрзшее тело, ища слабые места, но не сломили всё же и не сломали. Теперь холод за них добивал.

Холоду же грубо врываться внутрь не требовалось вовсе. Он осторожно пробирался в ещё живого человека, по капле откачивая тепло и заменяя на неживое. Вот и Вадима настоящего, сейчас подменят на закоченевшую безжизненную копию. А его, другого, который был живым, куда же? В бесформенную кучу ненужности, как и отработавшие зеркала на той стороне набережной? Холодные, безмолвные, невидящие зеркала лежат непотребным мусором в стороне от людских глаз. Мёртвые эти осколки снаружи, обозлившиеся и ненавидящие изнутри, ненужные больше и неживые. Но Вадим же живой!

Он, яростно взвыв, взвился вверх, что было сил, и попробовал подняться, царапая стены, раздирая остатки пальцев в кровь, попытался зацепиться за выступы, но не вышло – хрипы из горла безжалостно задушили его. Дрожащими руками он крест-накрест перехватил свою шею, натужно силясь вдохнуть, и тут же перебросился на грудь, скребя себя скрюченными пальцами, рвал одежду, прорывался в живот.

Дышать не чем! Дышать! Дайте мне дышать! Отпустите, отпустите же! Он обезумевши пихал в самого себя руки. Ему в себя нужно, застряла там тяжесть, и дышать не даёт. Отпустите!

И вдруг судорожно оборвалось его сиплое дыхание, а пальцы рук застыли поверх собственной груди. Кирпичная стена оказались под щекой. Мучительный выдох.

Вдох, больно так, очень больно. Лёгкие яростно грызли сами себя. Кто-то тёр Вадиму лицо и руки, бил по щекам, грубо затягивая что-то вокруг шеи. Душат?! Он слабо завозился в чужих сильных руках. Не надо, ну, пожалуйста, не надо! Он о помощи просить хотел, согреться просто, отдышаться, а его хотят успокоить удушьем. Непослушными пальцами пытался высвободить горло из шероховатой ткани, но не дали. Запястья его рук грубо вывернули в стороны, а шею круче запутали. Сопротивляться сил не оказалось совсем, и он смирился со своей участью. Голова Вадима безвольно заваливалась на бок, но её подняли обратно и продолжили больно растирать лицо. Его одолевала горькая тошнота, глубоко в его животе скручивались крепкие спазмы, наружу выдавливая тугие стоны. Он истощённо сучил ногами, без голоса изнутри надрываясь болью, а когда вдруг рывком провалился в плотную дрожь, мутно осознал, что никогда ему уже больше не встать. Бессилие противно сбегало по спине мелкими капельками пота, медленно забирая и его целиком с собой. Сквозь судорожные обрывки его угасающего сознания, напористо прорвался строгий незнакомый мужской голос:

– Давай, парень, рано тебе умирать, слышишь! Просыпайся же! Сейчас поможем тебе, вытащим, отобьём. Ты только дыши. Дыши!

Вадим вдруг легко и наивно поверил, что его ведь и, правда, сейчас вытащат, охотно подчинился и тут же часто-часто задышал. Глубже и глубже, терпя боль. Значит, не убивают, значит, ошибся и не в кучу ненужности его пока, нет. Там другие пусть пылятся, а ему к живым нужно, с живыми. Он и сам живой и нужный! Руками слабо цеплялся за кого-то, кого не видел, впивался скрюченными от холода пальцами в невидимую дутую куртку и не отпускал, надрывно кашляя. Кто-то рядом, только бы не ушли и не бросили. Ну, пожалуйста! Закричал:

– Не бросайте меня, не бросайте меня одного! Только не бросайте меня здесь! Я не хочу…

Скрипуче надломился его обезумевший от страха, безысходности и отчаяния голос. Холод через горло мгновенно проник в самое нутро мальчика, не желающего умирать молодым, и перекрыл ему доступ к дальнейшей жизни, а самого его сию же секунду отправил к неживым. Что наделал-то, Вадим и сам понять не успел, как рывком опрокинулся на колени на асфальт, глухо ткнулся в стену непослушной головой и на последнем надорванном выдохе страшно прохрипел:

– Остановите это… Выпустите… Отпустите… Верните меня назад…

– Вернись, Вадим! Вернись уже к нам!

Артём.

Это Артём прямо сейчас возвращал Вадима и, вытаскивая из трудного отражения, грубо настаивая на своём, тряс его за плечи и хлёстко бил по лицу.

Вадим в отражениях, ему нужно срочно выходить. Сейчас, прямо сейчас. Вот Артём напротив, больно так по лицу хлещет. Просто зацепиться осталось, да хоть за боль, но получалось плохо. Ещё удар и ещё. Почему не получается выйти?.. Почему же?..

– Артём, остановись уже! Ему больно! Посмотри, его лихорадит всего. Может… может, по-другому как?

Алиса и её теплое порывистое дыхание вот совсем недавно грело его в спину и в шею. Тепло. Вадим разбито открыл глаза: сидит на холодном асфальте в полутемной подворотне, упираясь спиной в шершавую кирпичную стену, ноги его безвольно раскинуты в стороны, руки поднять не в силах. С трудом потянулся подрагивающей головой вверх: над ним Артём, а рядом, на коленях стояла Алиса. Глаза у неё были уставшие и красные. Ревела что ли, глупая. Вернулся он, всё закончилось, и Вадим живой остался. Не он ведь умирал, совсем не он. Вымученно улыбнулся и сипло протянул:

– По-другому никак, Алиса. Никак…

Алиса не дослушала, не дала договорить, бросилась к Вадиму, притянула его за плечи к себе, крепко обняла, закрыла его голову своими руками и спрятала в себе. В волосы стала быстро-быстро целовать, в лоб, в шею. Тепло её на ходу к нему прилипало, легко впитывалось в беззащитную кожу. Согревала его Алиска, чтоб наверняка в прах не рассыпался.

Так ведь это и не Вадим рассыпался, а прочувствовал до мелочей, как себя самого. Он выдохнул с облегчением, обнял в её ответ, не целовал, нет – молчал. И Алиса успокоилась.

Встать смог только через двадцать минут. На людей, которые понуро брели мимо и кидали брезгливые взгляды на молодёжь, притаившуюся в тёмном углу, Вадим внимания не обращал.

Знобило ещё с полчаса, не меньше, кашлял, часто-часто дышал.

Всё то, что он только что через себя пропустил, не с ним произошло, нет. Отражения помогли, показали ему, что просил, только изнутри того, кого он сегодня весь день пытался найти. Вадим вместе с тем самым Кириллом прошёл до самого конца, прочувствовал, что и тот чувствовал, и почти умер. Так накладно с ним в первый раз было, так дорого он ещё ни разу отражениям не платил. Не готов оказался, не рассчитал стоимость услуги, в кредит пришлось говорить, расплатился процентами самого себя и поистратился. Едко усмехнувшись, прошипел сквозь зубы:

– За что, вы так со мной? За что, так больно?

Когда окончательно отпустили, он стремительно вырвался из злополучной подворотни во двор пятиэтажных домов. Вадим не шёл – бежал, пошатываясь, не оглядываясь, пока полностью не иссяк ложный запал себя самого. Присел на лавочку около пустой детской площадки, упёрся головой в металлическую перекладину решетчатого ограждения и закрыл глаза. Говорить было трудно. Поднял глаза и увидел Алису.

– Нормально всё, – хрипло произнёс Вадим, пытаясь улыбнуться, – всё нормально.

– Нормально?! – громкий возглас Артёма вынудил Вадима отлепиться от железной трубы и обернуться. – Да ты, Вадим, с первого дня нашего знакомства не казался мне нормальным! А после увиденного сегодня, я вообще сильно сомневаюсь в твоей адекватности. У тебя помешательство, и совсем не тихое. Мы думали, ты задохнешься прямо у нас на глазах без видимых на то причин. Ты напугал нас, очень. Я никогда такого не видел и не знал, чем помочь. И до сих пор не знаю. Ты предупреждай в следующий раз, ладно?! И инструкции оставь, как тебя при случае вытащить.

– Предупрежу, – слабо отбился Вадим от нападок друга, – оставлю. Вытащишь.

Артём промолчал и, недовольно посопев, раздражённо кинул свой рюкзак на скамейку рядом с Вадимом, достал бутылку с водой и протянул ему. Тот броском подался вперёд, перехватил желанную влагу и с жадностью осушил. Позже свободно откинулся назад на спинку скамейки: отпустило. Только сейчас его окончательно отпустили чужие воспоминания. Тут же собрался обратно в цельного, наполненного силами Вадима Вереса, шумно потёр ладони друг о друга и, самодовольно улыбнувшись, добавил:

– Артём, доставай ноутбук, открывай сайт школы. Для начала, смотрим личные данные одноклассников Кирилла. Нам нужны фамилии тех, кто живёт поблизости. Кирилл был здесь. Это точно. Ему кто-то помог. Осталось вычислить кто, и мы у цели.

– Не открывай, а вскрывай, Верес, – едко улыбаясь, поддел Артём.

Вадим рывком дёрнулся вперёд, наклонился низко к Артёму и на ухо ему заговорчески прошипел:

– Вскрывай, Арофьев!