Текст книги "Вошь на гребешке (СИ)"

Автор книги: Оксана Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

   – Что получается у... них?

   – Загонять вас в дупла, гасить и уродовать, – сухо пояснила Милена. – Кажется, таких называют циниками, если я верно уловила оттенки смысла. Хорошо, что у того старого профессора приключилось обострение язвы, я усвоила не только грязные слова. Цинизм. Запомни, этому не надо сострадать, за это надо давать в морду. Резко и больно. Они тебя не пожалеют, они не умеют... Ладно, не плачь. Я извиняюсь просто так, без твоих упреков. Прости, папашу больше не обсуждаем, обещаю. – Милена покосилась на приятельницу, красиво вздернула губку и шепотом добавила, наклоняясь ближе: – И давно ты не рассказываешь ему о втором ребенке?

   – Месяц с лишним знаю без сомнений и вот... и не получилось пока, – убито признала Маришка. Она снова всхлипнула. – Боже мой! Это вообще случайно вышло, он у нас гостил, Мишке как раз отметили годик, и я... не важно. Мы и так еле тянем по деньгам, а тут еще эта история с квартирой и злодеями. Вроде и без них было нездорово: я теперь не смогу устроиться на работу, Мишку не с кем оставлять, бабушка – моя мама – в больнице... Понимаешь, я обычно не жалуюсь, да и некому. Но мне правда страшно.

   – Было бы страшно, ты бы избавилась от обузы, – Милена наконец соскользнула с кровати и встала, сочувственно и грустно глядя на приятельницу. – Да, детей у вас слишком уж многие называют обузой. Тем более нерожденных и без надежного отца. Выпрями спину и прекрати так уродовать себя, нос распух, фи... Мне полночи нравилась ваша плоскость, но я уже протрезвела. Что за гадость, всю жизнь запугивать себя и зависеть от слабаков. Нет, я не про твоего, я вообще, – Милена сделала округлый жест правой рукой и неодобрительно осмотрела ногти. – У вас нет укорота на слабаков. Они лезут вверх и норовят отравить сильных. Или перерастёте, или свернетесь в безнадежное гнилое болотце, мирок изоляции. Изоляты(84) кормят исподников, это я знаю точно.

   – Ничего не понимаю.

   – Зато у вас есть миленький шампунь для душки Милены, – пропела бывшая первая ученица, перебираясь в ванную комнату. – И пилочки лучше точильного камня, пусть и мягковаты для моих ногтей.

   Маришка не отозвалась и не пошла следом, помня о вежливости даже теперь, когда её донимало любопытство. Разве допустимо лезть с расспросами к человеку, когда тот чистит зубы или умывается? Наконец Милена вернулась, помахивая расческой и внимательно изучая в полированных створках шкафа себя с головы до пят.

   – Мне нужна библиотека. Кажется, так оно называется. Место. Или назначение места? Я тянула из книг в больнице, но там мало книг и они – не те. Не в нашем смысле книги, просто тупые тексты без многослойности.

   – Видимо, я понимаю меньше, чем ничего, – глубокомысленно предположила Маришка. – Нельзя не знать подобного из-за незнания языка. Акцента у тебя нет, хотя сначала был. Что получается? Ты убиваешь этих... чертей. Ты даже братков успокаиваешь. Ты мой ангел, да? Немного странный, но так даже интереснее.

   – Я человек, но не отсюда. Меня... меня выбросили из боя, как помеху и обузу, – провоцируя приятельницу на жалость, выдохнула Милена, моргая и запинаясь. – Я не знаю, как попасть домой и где, а вернее того, как и когда искать более сильную из нас двоих – Черну. Я не знаю, как выжить. Понятия не имею, чья привязанность еще жива и держит меня на плаву. Я дома извела всех, меня там не должны ждать. Меня изгнали из замка и никто не вступился.

   – Миленочка, ты не огорчайся так, – предсказуемо запереживала Маришка, вскочила и попробовала поймать за руку, пожалеть. В глазах уже блестели живым серебром слезы. – Мы справимся. Ты сама сказала, я что-то там могу, я буду стараться...

   Сочтя момент удобным, Милена бережно поймала приятельницу за плечи, развернула к себе и добыла целых две слезинки, впитала их серебро и счастливо вздохнула: так гораздо лучше. Можно снова проверить связи со здешним миром и накормить, пусть и скудно, корни собственной сущности. Это важно: они пока не достигли слоя знаний и энергии, но ползут с должным упрямством и нуждаются в стимулировании.

   – Чер, так недолго сверзиться к исподникам, – пробормотала Милена, ощущая на спине холодный пот. – Я использую тебя. Еще немного, и начну тебя раскачивать и доводить, чувство вины дает больший всплеск, чем тихая радость... ты ведь не умеешь ярко радоваться. Да и повода нет.

   Скинув халат, Милена прошла через комнату, немного постояла у окна, глядя в пропитанный тоскою осени облачный день. Хмыкнула, спиной ощущая, как Маришка норовит тихо сбежать: здесь не принято ходить без одежды. А что остается? Пусть смотрит: человек как человек, коленки в ту же сторону и никаких хвостов, перьев и крыльев. Мало ли, что она себе вообразила за ночь?

   – Ты точно не отсюда, – шепнула Маришка от двери. – Мышцы особенные. Я когда еще училась, пробовала заняться собой, ну – комплексы, понимаешь? Я не умею красиво ходить и вообще слабая. Ничего из занятий не вышло, но я успела много просмотреть по теории. Так нельзя накачать в зале или даже гимнастикой. Потому что это не накачка, они у тебя все мелкие, длинные. Как у пловцов. Но не совсем. Впрочем, много ли я понимаю.

   – Три часа постоишь против Черны – будешь и без воды мокрее мокрого, – польщенно хмыкнула Милена, подбирая с кресла штаны. Натянула их и нырнула в рубаху.

   – Библиотека тут есть, я посмотрела рекламную брошюру их клуба. Немного помпезная, и вся она только для оформления бара. Пошли, там пообедаем. Ты не будешь сегодня никого бить и "на слабо" заставлять пить водку?

   – Нет. Скучно повторять то, что уже исчерпало себя.

   Маришка вышла, зашушукалась с сыном, очень тихим и неназойливым, даже слишком. Милена припомнила ночную историю: мальчику ведь сделали укол, и вовсе не для пользы. Испугавшись своих догадок, Милена быстро прошла в коридор, присела рядом с ребенком и деловито ему кивнула, здороваясь. Провела рукой вдоль спины, по позвоночнику от макушки вниз, и все ниже и медленнее, почти до пяток.

   – Чисто. Ни пробоев, ни "капельниц". – Насторожившись, Милена поднялась и повторила движение вдоль спины приятельницы. – Нечисто. Тут скрутка, тут старый след большой зависти, а это вот, жаль ты не видишь – это ты сама себя чуть не зарезала. Страхи пожирают нас, поняла? Хуже внешних врагов. Опаснее. Страхи и сомнения. В моем мире среброточивые не умнее тебя. Они цедят через себя беды, как водоносный слой. Цедят-цедят, устают и однажды уходят в лес, неуловимыми ланями прыгать... Думаешь, это правильно и умно: стать разлитым в мире серебром? Думаешь, твоему пацану оно нужно? Ты, умная дура, хоть о нем подумай, а?

   – Не кричи.

   – Не прячься!

   Милена резко выдохнула, с сожалением тратя остатки добытого утром серебра на саму Маришку, на выправление её изрядно пошатнувшегося здоровья. Пребывание в больнице позволяло усвоить, как назывались бы болезни и как плох был бы по ним прогноз. Шипя от внезапного прилива злости, Милена развернулась и выскочила на улицу, подхватив на руки мальчика.

  – Тебе не холодно? – уточнила Маришка, догоняя и пристраиваясь рядом.

  – Это тебе холодно. Зуб на зуб не попадает. Пройдет, всего лишь отдача от резкой выправки второго слоя тела, третий завтра пойдет в изменение, вот тогда тебя скрутит по полной, – безжалостно пообещала Милена. – У вас это называется депрессия. Истерик тоже не исключаю. Поняла? Вот помни и старательно не порть себе настроение, оно у тебя хрупкое. Временно.

  В знакомом холле главного здания было тихо и светло, плотно прикрытые двери ресторана и отсутствие вкусных запахов исключали сомнения: обеда тут не получить. Маришка смущенно подала свое пальто вышколенному портье и указала на широкую лестницу, шепотом уточнила про библиотеку и бар, названия Милена не разобрала. Она и не пыталась, вслушиваясь в иное и с подозрением поглядывала на дверь в глубине холла.

  – Иди, я скоро, – велела она Маришке.

  – Что-то случилось?

  – Сейчас случится.

  Конечно, Маришка никуда не пошла, но Мишку подтолкнула к первой ступеньке, и он восторженно засопел, хватаясь за узорные перила и норовя взобраться повыше. Портье унес пальто в недра своих владений и вернулся, очень по-человечески улыбнулся и протянул мальчику руку, предлагая помощь. Мишка замер ненадолго, потрясенный тем, что сегодня с ним играют все взрослые, даже такие важные. Руку малыш принял и целеустремленно изучил далекий, как вершина Эвереста, пол второго этажа – цель своего восхождения...

  Без скрипа открылась опасная дверь, за которой воображение Маришки, вероятно, разместило дюжину кэччи с удостоверениями полиции в лапах. Первым кабинет покинул администратор, следом, с неподражаемым безразличием к гольф-клубу и всем его служащим, явилась Рита.

  – ... и не обязана помнить номер, это вы должны были сразу уточнить, я все внятно пояснила, – говорила она, взглядом уничтожая управляющего. – Можно подумать, в этой провинциальной дыре – аншлаг.

  – Наши посетители вправе решать, кого им принимать, я пока не могу сообщить вам, готовы ли гостьи...

  Рита собралась резко возразить, но заметила самих 'гостий' у лестницы и усмехнулась, отворачиваясь от собеседника. Следом за ней из кабинета вышел еще один человек, неловко поклонился – словно клюнул себя же подбородком по груди. Человек был худ, несколько всклокочен и до смешного несуразен. Протискиваясь в широкую дверь, он умудрился уронить ключи, которые крутил на пальце. Резко за ними нагнувшись, потерял сумку с плеча – она хлопнула по полу и заскользила в угол, прощально махнув недотепе длинным ремнем.

  – Вы Милена, – Рита с ходу принялась за дело. – Хорошо, что не пришлось искать. Хочу сразу исключить недоразумения: моя подруга, она врач, всегда говорила, что 'после того – не значит вследствие того'. Мы провели комплексную терапию, вложили в дело связи и огромные средства, мы неизбежно получили бы результат, раньше или позже. Нелепое совпадение не повод к опрометчивым выводам... Но я решила дать вам шанс. Моему старому приятелю, возможно, будет полезна ваша консультация, пусть и исполненная в деревенски-фольклерном стиле. Антураж не важен, а результат он опл...

  Рита смолкла на полуслове, встретившись взглядом с Миленой. Бывшая первая ученица замка Файен двинулась через зал текучей походкой, словно по примеру Черны прямо теперь готова ломать дикого буга и пока что – подкрадывается. Стойка нарушенного, чуть покачивающегося баланса мешала несуществующим здесь врагам уловить точное направление движения и отследить само движение...

  – Миленочка, – шепотом испугалась Маришка.

  – Ты, – зашипела Милена, отмахнувшись от подруги. Все же серебро свое дело сделало. Она замерла на полушаге, в немыслимой и неустойчивой позе. Тихонько вздохнула и пристроила на губах улыбку. – Ладно, без жертв и унижений. Ты везучая сука, вот ты кто: Маришке вредно переживать. Но запомни, еще раз увижу – так поправлю личико, что самый толстый конверт и комплексная терапия не соберут из ошметков ничего, кроме морды. Ни после того, ни вследствие того.

  – Миленочка, – снова вмешалась Маришка, для надежности обнимая подругу за руку и почти повисая на её плече. – Меня правда знобит. Пойдем. Она хотела, как лучше, понимаешь? Отблагодарить, только она иначе не умеет. Её уже обманывали, а для детей можно простить и десять обманов, а она прощала всем, а ты вот... не обманула. Ну, пожалуйста, идем.

  – Не придумывай за неё, ты умеешь принимать чужие ошибки, но не умеешь видеть настоящую вину, – вполне спокойно улыбнулась Милена, отворачиваясь и позволяя тащить себя к лестнице. Там, облокотившись на перила, она красиво поправила волосы и, искоса глянув на портье, заговорила опять, смягчая тон до мурлыканья. – Все не так. Рита умная девочка, слишком умная. Она пришла, чтобы рассчитаться со мной чужими средствами. Чтобы заодно оказать ничего ей не стоящую услугу полезному человеку, даже, наверное, другу семьи. Рядом с ней есть еще люди, с которыми можно дружить. Но теперь я понимаю, почему Саша остановил машину ночью. К этой спешить? Да она же льдышка, во всех смыслах. Использует тех, кому сама же должна. А платит кто? Мальчики. Муж. Да кто угодно...

  Рита двигалась вдоль стены, не пытаясь скрыть ужас и даже зажмурившись. Она помнила взгляд, болотно-зеленый и бездонный, как сама трясина. Она ощущала презрение. Материальное, жуткое, ледяной жижей льющееся в горло, готовое удушить по-настоящему. И Рита задыхалась от страха, порожденного тихим тоном, вроде бы ничуть не опасным.

  – Ты обещала никого не бить, – напомнила Маришка.

  – Пальцем не трогаю, – прошелестела Милена еще ласковее.

  Рита юркнула в парадную дверь и зацокала каблуками все быстрее, не сдерживая всхлипы. Смешной худой человек изловил свою сумку, победно поддел за ремень и прижал к боку, словно та умела и желала брыкаться.

  – Простите, я что-то пропустил, – близоруко щурясь, предположил он. – И... и здесь есть сеть?

  Милена указала портье на Маришку и жестом предложила проводить её, куда та попросит.

  – Не ждите скоро, это может быть занятно.

  Подойдя к долговязому ловцу сумок, Милена уставилась на него в упор, почти касаясь носом – кончика носа. Несчастная сумка снова сбежала...

  – Не в уме(85), – проворковала Милена. – Ну, еще бы, завис между духом и знанием, тут у вас плоскость, дотянуться мудрено. Чего же тебе надо?

  – Завис? – встрепенулся долговязый, отодвигаясь и снова принимаясь высматривать сумку. – Мне сказали, вы умеете настраивать, теперь я вижу, так и есть. Меня бы... подлатать. Надо же, как мы друг друга ловим в одной волне.

  – Избави меня мать серебра быть в вашей волне, – рассмеялась Милена. – Я пока что в уме и из него ни разу далеко не выходила. Я не прорицатель и не вальз границ и пределов, не анг посреди главного боя, зачем бы мне выходить из ума? А вот вам пора возвращаться. Знаете, логика и наитие всегда были сложно сливаемы в одно, это и делает силу запада уязвимой. У любого дара есть изъян, но это приемлемо и допустимо. Впрочем, о чем я... Прогуляемся. Поговорим. Расскажите, что у вас за дело в жизни?

  – Прогнозы при недостатке данных и сомнительном знаке... – долговязый смущенно смолк. – Рынок запада, говорите, предельные значения? Я бы не счел, что мы возле дна, сильных колебаний опять же... простите, я запутался, вы про запад – или тот запад? Сегодня ожидается вполне спокойный день при малой волотильности... но биржа не мой профиль, вернее, видите ли, тут есть варианты... а запад эээ... я подумаю.

  – Как интересно, – пропела Милена, отнимая сумку и пихая её в руки управляющему. В недрах пухлого потрепанного вместилища запищал телефон, тощий вздрогнул, дернулся к сумке, снова поймал взгляд Милены и покорно оттопырил локоть, слушая вкрадчивый голос: – Именно, гулять, ум надо найти, а до этого состояния надо еще дойти. Пешком. Меня зовут Милена.

  – Марк, – выдавил тощий, неотрывно глядя в глаза болотной зелени и увязая все глубже.

  – Что такое искусство, Марк? Картины, давайте обсудим их.

  Милена шествовала по залу, более не отвлекаясь ни на что и ни на кого. В сознании трепетал неуверенный, срывающийся огонек приязни. Голова кружилась, дыхание чуть сбивалось. Милена знала в себе это состояние. В новых занятных людей она неизбежно влюблялась, пусть и мимолетно. Вдыхала загадку и щурилась, греясь в лучах чужой тайны... А затем, столь же резко, отворачивалась. Это не все умели понять и простить. Влюбленность – часть первого взгляда. Но никак не обещание большего!

  Сейчас Милена была увлечена всерьез и горела азартом. Нелепый человек мог бы в ином мире стать занятным вальзом запада: даже, пожалуй, уникальным. Он не искал границ, куда более интересуясь правом пробраться за них, вовне, и обнаружить новое. В этом мире он тратил себя на пустяки – так полагала Милена, слушая малосвязное бормотание. Чем бы ни были эти 'пустяки', как бы они ни вознаграждали Марка – а он был, сомнений нет, успешен вопреки смешному виду и потрепанной сумке – без главного предназначения несбывшийся вальз чах, выпадал из ума не в чистый дух, а в пустоту без-умия...

  О картинах Марк говорил сперва исключительно бессвязно, перескакивая с мысли на мысль, запинаясь и замолкая на полуслове. Милена одобрительно кивала, выдыхала влюбленность в самые ноздри ошарашенного Марка, мигом возвращая себе внимание и вынуждая возобновить бормотание. Марк смущался, запинался и моргал. Бормотал опять, не контролируя поток слов и череду мыслей. А первая ученица Тэры Арианы щурилась и понемногу разбирала путаницу, о которой человек и не подозревал.

  Из ума так основательно и полно он выпадал не впервые, его лечили здешние врачи, ровно ничего не понимающие в природе явления. Свою лепту внесли и приспешники исподников, охотно отзываясь кому-то и наполняя силой зависть. Марка несколько раз проклинали, ему желали смерти – а он и не замечал... Активность нижних миров в освоении плоскости все более настораживала Милену, обилие 'капельниц' и проколов у здешних людей приводило в замешательство. Это следовало обдумать, всесторонне и без спешки. Но не теперь.

  – Жаль, картины Дали не довелось видеть, – отозвалась Милена на вопрос. – Вы великолепный рассказчик, Марк. И определенно умеете замечать незримое. Вы далеко уходите по тропам, которых иные не способны нащупать... почему же возникают сложности с возвращением? А давайте все упростим. Вам требуется маяк.

  – Айвазовский, – со знанием дела кивнул Марк.

  – Привязка к любому объекту опасна, лишившись его, вы лишитесь слишком многого, – покачала головой Милена.

  Она бережно поймала длиннопалую ладонь и рассмотрела. Начертила на коже с тыльной стороны знак. Подышала на кожу и коснулась знака губами. Марк вздрогнул. Милена негромко рассмеялась, понемногу оставляя в прошлом вспышку приязни, близкую к влюбленности, и успокаиваясь. Она неторопливо установила ладонь перед лицом Марка. – Вот так.

  – Что это было?

  – Знак. Моя помощь. Вы едва ли её забудете. Смотрите на руку, вдруг да получится прямо теперь, пока я почти дотянула вас в дух... Глубже смотрите. Пристальнее. Пора закрыть глаза, опустить руку и дышать свободой, какая дарована западному лучу. Еще немного тишины... открываем глаза.

  – И что же, прошу меня простить, это означает?

  – Вход в ум, – повела плечами Милена, озираясь и пытаясь сообразить, далеко ли отсюда главное здание клуба. – Марк, вы одаренный человек, вы умудрились и меня... заблудить.

  – Пустяки, там пустой паркинг, там администратор мечтает о посетителях, – неловкими движениями указал Марк, не сомневаясь в направлениях. – Простите, вы вероятно замерзли. Милена, да? Простите снова, вы не подскажете, как я попал сюда? И куда в точности я попал, глазам ведь не верю... Лет семь не бывал в гольф-клубах. Видите ли, со мной постоянно приключаются глупости, я опасаюсь выбираться на природу. А где моя сумка?

  – Маяк, это важно. Вы запомнили?

  Марк некоторое время стоял молча, сосредоточенно прикрыв глаза и кивая смешными клевками подбородка. Наконец он встрепенулся и зашагал в сторону главного здания. Походка прыгающая, стремительная, сухое тело клонится вперед, и ноги словно торопятся его подпереть.

  – Не понимаю. Обычно я выпадаю и меня... собирают полгода. Это мерзко, как психушку ни называй, она и есть психушка, – поморщился Марк. – Да еще приходится платить всем повторно, некоторые диагнозы хуже приговоров, вы понимаете. Какое сегодня число?

  – Понятия не имею, я тут недавно.

  – Осень, вот что важно, по-прежнему осень, – криво усмехнулся Марк. – Как вы вытащили меня? Обычно это длится и длится, а после меня донимает еще худшее, отупение... Значит, всего лишь поднять ладонь и рассмотреть тот мир в щелочку. Там солнце и покой, а тут я – и все, чем я занимаюсь в этой жизни. Иногда не вредно проводить границы. – Марк взбежал по ступеням, кивнул портье, подал руку Милене и шагнул в холл. Смущенно запнулся. – Глупый вопрос, мне весьма неловко, но все же: что я вам должен? Если такое вообще поддается учету, вы ведь... меня спасли.

  – Просто не рекомендуйте меня знакомым, – без раздражения вздохнула бывшая ученица замка Файен. – Пойду искать бар и библиотеку. Если Маришка без меня не поела, она совсем голодная и ей дурно.

  – Покушать и я не прочь, – оживился Марк. – Я присоединюсь, не возражаете? Мы ведь обсуждали Дали, и вы вроде бы посетовали, что не видели ни одной его работы. Это катастрофа. Надо как-то исправлять. Вам непременно понравится, хотя лучше подлинник, в нем есть тот эффект – ну, как сквозь руку. Только нет двери, чтобы вернуться. Меня как-то увезли прямо из Пушкинского музея. С тех пор я предпочитаю репродукции, даже дома. Увы, так безопаснее...

  Милена поднялась по лестнице, ощущая утомление и даже боль в висках. 'Дверь', упомянутую Марком, не так просто проделать, да еще и научить ею пользоваться, вдобавок снабдив замком и ключом.

  Ступив на плотный ковер, Милена осмотрела холл, мазнула взглядом по картинам – вполне бездарным, так они смотрелись и воспринимались. Пожала плечами: и где искать своих? Марк прав, о посетителях это заведение просто обязано мечтать, тут эхо – и то дремлет.

  – У-уу, – прорычал вдали могучий бас. – Чух-чух, мы гоним контейнеры в Китай! Мы не падлы лысые и лес кругляк туда не тянем, у-уу...

  Ориентироваться на звук оказалось просто. Правда, пришлось далековато брести, до самого конца галереи с окнами по правой стороне и неуловимо поблекшими изображениями улыбчивых людей на фоне зеленого благополучного лета – по левой. Полукруглое помещение завершало галерею и резонировало гулкому басу охотно и многозвучно. Оно открывалось широкой аркой на солнечно-желтый паркет холла. По паркету полз здоровенный мужик, то и дело он поднимал голову и протяжно выл 'у-уу'. Мишка сидел на необъятной спине, цепляясь за шиворот своего 'буга' – и негромко хихикал.

  – Паша? – заподозрила Милена, не пытаясь наверняка вспомнить облик того, кого отправила в бессознание прошлой ночью. Довольно и вида Маришки, уютно устроившейся с ногами на диване. – Вы определенно – Паша.

  – Если б я был паша, – охотно забасил Паша, тормозя руками и наклоняясь вперед, стряхивая со спины пищащего седока, – я б имел трех жен. Но пока что бабы меня... типа они не в накладе. Милена, да? С бодуна на 'вы'? Иди горло промочи, оттянет сушняк. В натуре у них бардак, это я вежливо. Водку с мартини предлагают, я им сразу: чо я, тупой Бонд? Сказал же, Курву-зера хочу, я так звал эту дрянь лет двадцать назад, когда был пацан и глупый. Они типа поняли, метнулись, но я уже протрезвел и загрустил.

  Паша Носорог, действительно трезвый до кончиков ногтей, приятно розовый и гладко выбритый, ничуть не походил на себя вчерашнего. Особенно когда он встал, отряхнул незаметную пыль со светлых брюк, поправил рубашку навыпуск и сделался вполне и даже с избытком солиден. Милена подобралась, величаво кивнула и исполнила сложное движение приветствия, введенное в обычай замка Файен то ли самой Тэрой, то ли кем-то из её гостей, и наверняка перенятое ими в ближних мирах за складками. Марк был забыт, а влюбиться на миг в Пашу оказалось очень просто.

  – Б... – Паша покосился на Маришку, тяжело вздохнул и усмехнулся. – Гад буду, но на шиша тебе извинения? Типа, ну реально: кто в накладе? Все гудели, я бревном валялся в номере. Давай реваншик забацаем? Я отловил людей, обещали ринг заделать хоть какой. Меня завалить с одного удара – дело стремное, я удивлен.

  Продолжая басить вполне мирно и негромко, Паша отнес малыша и сдал Маришке, церемонно усадил Милену и жестом затребовал человека из недр зала. Тот принес еду, ушел и вернулся с новыми блюдами. Милена искоса поглядывала на Пашу и позволяла себе не прятать этого лукавого взгляда. Вполне приятный Носорог. Анги всегда в деле интереснее вальзов, они не бродят окольными тропами, но горят прямо и честно тем, что в них удается зажечь.

  – Вчера был... вечер памяти? – уточнила Милена.

  – Братаны-друганы, собрались первый раз за десять лет, – согласился Паша, рушась в кресло и двигая к себе тарелку, а затем со страдальческим видом двумя пальцами подбирая вилку. – Леха приперся из Канады в старом свитере, прикинь? Васька заказал поросенка, сам и пристрелил... Типа – все натурально, ваша крыша приехала. Я нацепил старый камень для разговоров, прикинь? Без него ни на стрелку, ни к блатняку. Во, голдяк без примесей, алмаз-булыжник, Якутия рулит... – Паша помрачнел и глянул на Маришку. – Теперь не стоит ни цента, без сертификата он, огранка – смех. Из другого века, как и я. Мирный, блин, кооператор, друг Васьки и его данник... Тошно стало жить, понимаешь? Акции, адвокаты, мерин с просветом меньше, чем мой старый лопатник. Одну ночь погудели, аут. Без твоего удара насухо бы разошлись, ноль интереса.

  – Двадцать лет пролетели в одну ночь, рассудочная взрослость подкралась худшим из хищников. Вы все её законная добыча, уже освежеванная, – согласилась Милена. – Допустим, вечером я тебя еще раз ударю. Станет лучше?

  – Не знаю, – поморщился Паша.

  – Паша, у меня есть просьба, – сказала Милена, глядя на Носорога в упор. – Надо украсть тело. Живое. Я отвлеку врачей, не проблема. Укати кровать и загрузи в машину.

  – Украсть тело, – Паша расплылся в счастливой улыбке. – Чо, идет. А то я уже начал вплывать в свой московский тип речи, натурально. Я теперь важняк, я в офисе запретил сявкам курение и мат, они гнилые овощи, я типа забочусь об их... развитии. Украсть тело! Стрелку не надо забить?

  – Н-нет, – осторожно предположила Милена. – Вчера пытались убить Маришку. И её, и мальчика. Мне надо понять, в чем замысел и кто главный. Но я здесь чужая и вне игры сама... Поэтому мы тихо сидим, завтра будем думать, куда двигаться дальше. Надо бы проверить жилье Маришки.

  – Кто падла? – деловито уточнил Носорог. – Приметы, чье имя называли, контора посредника?

  – Маришка была не вполне в себе. Я пришла поздно и видела мало, – поджала губы Милена. – Номера машин знаю. Это все. Маришка, чем занимался твой Влад?

  – Ему плохо, так и знала, – вмиг побелела Маришка. – Он... он говорил про новый проект. Он переводил мне деньги на карточку. Он... какое тело, Милена? Какое тело, боже мой?

  – Живое, – повторила Милена.

  – Мобила врублена? – быстро спросил Паша, глянув на Маришку.

  – Я симку вытащила, потом баратейку. Я видела в кино, что отслеживают, если не вынуть, – отозвалась та.

  – Во, симку гони. Пусть пробьют звоночки, есть ребята. Ствол что ли достать? – Носорог мечтательно глянул в потолок. – Типа – вломиться в квартиру, а ну там засада, веселуха...

  – Я вломлюсь, мне и будет веселуха, только так, – строго уточнила Милена. – Ствол какой?

  – Да разные типа есть... Подствольник в запасе, для коллекции.

  – Понятно, – рассмеялась Милена. – Паша, я совсем не здешняя. У меня дома лес живой. Там стволы – это часть дерева, только так... и совсем не так, как ты это понимаешь, они еще и оружие. Дикие весенние, выкупанные в свежем серебре луны, хороши для боя с хормами. А на кэччи можно идти со старой корягой прошлого года. Паша, в нашем деле замешаны твари, они не люди и тебе в это лезть не надо. Никому не надо. Просто помоги с телом и этой... симку. Симкой?

  – Не люди. Типа можно валить их законно?

  – Дома мы валим их, – нехотя признала Милена, – каждую зиму. Это утомительно, они лезут и лезут, всю мою жизнь так. Говорят, раньше было проще. Сейчас плохо. Кэччи – толпами, но теперь стали приходить и шаасы, и иные разные. Лес лихорадит, если мы вовсе не справимся, он разочаруется в нас, и заслуженно. Тогда Нитль сменит мироздание, встряхнется, и останутся в нем лишь сросшиеся, вроде болотников. Иногда я думаю: до нас, людей, Нитль населяли черы, то есть те, кем они были, пока не выжили из ума, утратив совесть и озверев. Но это мои домыслы. И я не хочу стать тварью в новом мироздании. Понимаешь? Я не хочу, чтобы люди... как же сказать? Обложались. Вот: облажались.

  – Хочу, – мечтательно прорычал Паша. – Хочу валить уродов каждую зиму и чтобы ствол этот... выкупанный. – Он трезво и остро глянул на Милену. – Я не лох, почему я типа – верю сразу, и без залога?

  – Потому что ты умеешь так...

  Милена улыбнулась. Обернулась на звук шагов: Марк брел через холл и нес бокал чего-то коричневого, увенчанного пеной. Неловко держал на весу и сам бокал, и тонкую палочку, зажатую меж пальцев, и свою прыгающую сумку. Улыбался с видом завзятого блаженного.

  – Я заселился, снял временный офис и заодно продлил вам бронь до конца месяца, – сообщил он, роняя сумку. Споткнулся, обреченно пожал плечами и расплескал напиток. – Хоть что-то во мне не меняется, хорошо... Пятый 'айпад' за месяц, спорим, он сдох?

  – Марк, вы очень кстати обеспечили нас жильем, – улыбнулась Милена.

  – Марк, – нахмурился Паша. – Зуб даю: тот самый псих, однажды мне шепнули номерок, обошлось реально дорого... Но ты, падла типа, не принял звонок. Год назад на Рождество.

  – На Рождество меня повезли в Альпы, отмечать что-то феерически успешное по моим же прогнозам, – посетовал Марк. – Я не хотел, но как-то... не уследил. Всем дали лыжи, мне дали лыжи, я пошел... Потом сразу стала весна, санаторий Управления делами президента под Москвой. Говорят, я замерз, но собаки-спасатели нашли меня. А что был за вопрос?

  – Забей, типа бизнес, – отмахнулся Паша. Оживился и подмигнул Маришке. – Отдай ему симку, без базара. Марк, девочек хотели грохнуть какие-то беспредельщики. Чо не ясно? Рой связи, вытирай нос Мишке. Мы пошли на дело. – Паша критически изучил рубаху Милены. – Прикид поправим – и на дело. Или наоборот.

   (84) Изолят – Мир на границе плоскости и исподья, где правят делами и умами ставленники исподья, а люди признают их власть и находят такой закон приемлемым. Где, по сути, нет среброточивых или их старательно устраняют.

   (85) "Не в уме", "выйти из ума", допустимо и выражение "сойти с ума" – В Нитле нет понятия 'душевнобольной', поскольку в мире широчайшей изменчивости главный недуг – неумение меняться. Взрослые вальзы иногда выпадают из ума вольно или невольно. Это допустимо. Важно лишь уметь возвращаться и восстанавливать себя в прежнем теле. А то можно пропасть окончательно. Сама Милена в плоскости, если смотреть на вещи непредвзято – не в себе. Она в уме, но далеко не дома...

   Глава 16. Бэл. О чем шумит лес

   Нитль, замок Файен, третья восьмица синей луны

   Во сне лес корчился от загадочного недуга, подтачивающего корни. Лес стонал, тянулся к человеку и просил о чем-то на языке, в котором Бэл не мог разобрать ни единого слова и смысла, хотя старался изо всех сил. Звуки рассыпались шелестом высохшей листвы, взвихривались прахом пожара, разлетались облаком мошкары, готовой жалить и пить кровь – но никак не делиться чем-то. Лес кричал, и крик оставался невнятным, однако именно он встревожил, вынудил открыть глаза.