Текст книги "Подмастерье"

Автор книги: Оксана Аболина

20

В последний день мая Подосинкина провозгласила за завтраком, что дрова кончились. Совсем. Последнее полешко сожрал в плите огонь, облизнулся и угас. Если Игорь хочет, чтобы она к его дню рождения, который наступит меньше, чем через сутки, испекла праздничный пирог, пусть берёт в помощь мужиков, запрягает лошадь и отправляется в лес.

– Не нужен мне никто! – закапризничал Игорь, отставляя пустую тарелку. – Сам справлюсь.

– Ты – сам? – насмешливо произнесла Соня. – Тебя одного куда посылать – боль головная. Иди лошадь запрягай, пока мужики доедают.

И, проводив взглядом выскользнувшего в дверь мальчишку, обернулась к столу:

– Его отправь, так он вместо дров целую телегу стихов привезёт.

– Это точно, – авторитетно подтвердила Ксюха. – Помните, как ему в рот оса залетела?

Стоило ей это сказать, как спокойный и уравновешенный Ваня громко захохотал, вслед за ним, опустившись на стул, захохотала Соня, а потом и сама Ксюха, утирая неожиданно выступившие от хохота слёзы. Один Ерёмин сидел, ничего не понимая и с изумлением вертя головой по сторонам: что такого рассмешило его друзей?

– Он… – сквозь смех попыталась сообщить ему Соня, – он… в лес за грибами… ни одного гриба…

– Зато полный рот ос! – вставила Ксюха, и вся троица захохотала ещё громче.

– Да что случилось-то? Как это полный рот ос?! – не выдержал Ерёмин.

Но ещё несколько минут никто не мог ему связно рассказать эту давнюю историю: друзья хохотали, вставляя одним им понятные реплики, после чего закатывались от смеха ещё больше. Наконец, немного успокоившись, собрались было поведать о ней Ерёмину, но тут в дверь вошёл Игорь и сообщил, что лошадь готова. Увидев паренька, троица тут же расхохоталась ещё пуще. Маралин мгновенно залился краской и, не говоря ни слова, выскочил на улицу. Наконец, Ваня, проглотив последние смешинки весёлого десерта, пояснил:

– Игорь ту-ту-тут неподалёку по лесу ходил и вместо того, чтобы гри-гри-грибы собирать, читал вслух стихи деревьям. Громко чи-чи-читал, мне на башне даже слышно было. Читал-читал, а по-по-потом как завопит! Наткнулся на осиное гнездо и ткнул его палкой. Здорово его то-то-тогда покусало, штук десять жал вытащили. А одна оса – прямо в рот за-за-залетела.

Смеяться Ерёмин не стал, но улыбнулся. А друзья наперебой стали вспоминать другие истории: как Маралин полез за каштанами, задумался, уснул и свалился с ветки, чуть не свернув себе шею, как он подглядывал зимней ночью в Сонино окно и, чтобы лучше было видно, лизнул стекло, а язык взял да и примёрз, как дразнил ворон, а они налетели на мальчишку всей стаей и загнали в речку. Наконец, истории были рассказаны, и мужчины стали собираться в лес. Принесли топоры и пилу, вышли к воротам и застыли от удивлении: Маралина и след простыл!

– Лучше ско-скорее за ним отправиться, – обеспокоился Ваня. – Кабы чего опять не натворил.

Сначала всё было в порядке. Ерёмин и Ваня шли по ровному, хорошо отпечатавшемуся, следу телеги и разговаривали о Дружке. Ваня думал, не стоит ли его взять на охоту, но боялся, что пёс ещё недостаточно привык к нему, и снова потянется в лес. Но затем след колёс стал вихлять, а рядом появились новые, далеко отстоящие друг от друга, следы, при виде которых Ваня побледнел.

– Бежим скорее! – крикнул он. – Это спиногрыз.

Они бросили пилу и, выхватив топоры, помчались вперёд, едва разбирая дорогу. Через минуту они увидели втоптанную в грязь знакомую соломенную шляпу. Она была растерзана, всегда лихо торчащее из-под тульи гигантское перо, валялось в стороне. Метрах в пятидесяти от остатков шляпы валялся топор Маралина, весь обух его был замызган кровью. А след телеги стал ещё более кривым, будто лошадью больше никто не управлял. Между колёс тянулась кровавая цепочка, которая становилась всё шире.

– Мы-мы-мы про Игоря всё утро байки травили, а ему нужна была на-на-наша помощь! – понуро произнёс Ваня. – Я этого ни-ни-никогда не забуду.

– Мы все перед ним виноваты, – печально добавил Ерёмин.

– На-на-надо найти эту тварь, и убить! – вскрикнул Ваня и рванул вперед.

Перевёрнутую колёсами кверху телегу они заметили издали. Рядом не было ни лошади, ни Маралина. А за телегой сидел и яростно рвал на части огромные куски мяса зверь. Мурашки пробежали у Ерёмина по коже. Он не представлял, что зверь может быть такого размера. Это было животное с мощным туловищем, раз в пять более крупным, чем у недавно сражённого Ерёминым свинорыла. Из туловища поднималась на длинной извивающейся шее маленькая хищная голова. Окровавленная морда спиногрыза выглядела страшной и зубастой. Хвост, как и шея, был длинным и тонким, самый конец его увенчивался острыми шипами.

– Не давай ему подойти сзади, – шепнул Ваня. – Эта мразь убивает только со спины. Вгрызается в хребет и разрывает жертву на части.

– Бей по хвосту, а я займусь мордой, – так же тихо ответил Ерёмин.

Охотники стали подкрадываться к телеге. Они были совсем близко от неё, уже слышали отвратительное громкое чавканье зверя, когда спиногрыз поднял кровавую голову и оценивающе посмотрел на незваных гостей.

– Он уже сытый, брюхо набито, с ним будет легче справиться, – заметил Ваня.

– Ну что, рванули? – кинул Ерёмин, и они бросились вперёд.

Ваня ударил спиногрыза по хвосту, но отрубить не сумел. Длинный хвост, разбрызгивая тёмную кровь, взметнулся и начал бить во все стороны…

– Бей по шее, – орал Ваня, ловко уворачиваясь. – С хвостом я управлюсь.

«Боже, как мне достать до неё?» – подумал Сергей и завопил, что есть мочи:

– Эй, ты, тупая морда, нарочно сверху прячешься, да? Боишься? Правильно делаешь! Ну-ка опустись чуток.

– У него зубы ядовитые, – выкрикнул Ваня. – Будь осторожнее…

Спиногрыз оторвался от растёрзанной им лошади и метнулся своей страшной мордой прямо в лицо Сергею. Ерёмин еле успел увернуться и попытался ударить зверя по шее, но промахнулся. Он не видел уже, что делает Ваня, не знал, жив ли он – только видел перед собой злобную кровавую харю, которую ему обязательно нужно быть уничтожить, раздавить, растоптать!

– Это тебе за Игоря! – крикнул он и в очередной раз взмахнул топором. Голова спиногрыза, только что направленная прямо на него, вдруг дёрнулась и метнулась к хвосту. – Ерёмин подпрыгнул и ударил зверя по шее. Хрустнули позвонки, и тёмная, почти чёрная кровь потекла из шеи спиногрыза.

Ерёмин повернулся к Ване – глянуть, жив ли?

– Берегись! – услышал он отчаянный вопль, и тут что-то острое пронзило ему ногу. Зубы уже мёртвого спиногрыза сомкнулись на его голени.

Сергей упал.

– Сейчас-сейчас, лежи спокойно, не шевелись, – Ваня опять перестал заикаться. Он стянул с себя рубашку, скрутил её и туго перевязал Сергею бедро. – Подожди немного. Для такого случая у меня всегда есть спички. Вовка как-то привёз, а я берегу… Сейчас подожгу телегу, и ты будешь спасён.

– Не надо жечь телегу, – раздался из-под неё голос Маралина. – Я под ней.

– Живой! – облегчённо воскликнул Сергей.

– Не смей шевелиться! И не говори! – велел Ваня.

Он помог выбраться из-под телеги Игорю и, отломив от неё несколько досок, сложил их в костёр. На костре он докрасна накалил свой охотничий нож.

– Сядь Серёже на плечи, держи его изо всех сил, – приказал Ваня Игорю. Тот послушался, и через несколько секунд Ерёмин взвыл от дикой, обжигающей до кости боли.

– Терпи, ученик, Мастером станешь, – произнёс Ваня, и снова Сергея пронзило неописуемой болью. Он потерял сознание.

– Эй, живой? – кто-то бил Ерёмина по щекам. Он открыл глаза. Над ним склонился бледный Игорь, а чуть в стороне, с ножом в руках стоял Ваня.

– Живой, – попробовал улыбнуться Ерёмин.

– Я тебе раны прижёг, чтобы яд не попал в кровь, – сказал Ваня. – Прости, что больно. Иначе никак.

– Я не умру? – спросил Сергей.

– Мы тебя вылечим, – заверил его Игорь и, чуть помедлив, неожиданно добавил. – А наш счёт сравнялся, один-один. И я чертовски рад, что вытащил тебя из омута.

Ерёмину стало тепло на душе. Он рад был, что Ваня и Игорь живы. Рад был, что вечно злящийся на него Маралин теперь разговаривает с ним, как с другом.

– Одна-на-нако, пора домой, – задумчиво изрёк Ваня.

Игорь сразу же помрачнел.

– Я не пойду на ферму, – заявил он. – Подосинкина убьёт меня за лошадь. И за телегу. И за дрова.

– И за-за-за Сергея, – добавил Ваня.

Мальчишка грустно кивнул.

– Л-л-ладно. Дров мы еще нарубим, за телегой вернёмся и починим, Сергея вылечим. С лошадью, ко-ко-конечно, сложнее. За лошадь она будет сердиться. Но простит в конце концов, поверь мне.

– А если ты уйдёшь, – поддержал Ваню Ерёмин. – Она будет считать тебя предателем. И даже если ты совершишь после этого сотню подвигов, уже не простит. Ты ведь не хочешь, чтобы она до старости о тебе вспоминала как о предателе?

– И ещё, – перебил Ерёмина Ваня. – Сергей сейчас сам не дойдёт до фермы. А я его не донесу. Он вон какой здоровый… Так что давай, подставляй плечо и пошли в скит.

21

Опасения Игорька не оправдались. Соня при виде потрёпанных героев, вернувшихся без лошади и телеги, лишь поджала губы и оценивающе окинула их взглядом. Поняв, что больше всех пострадал Сергей, а остальные целы, она тут же засуетилась и начала хлопотать. Ерёмина уложила в его комнатке-келье. Игоря послала в Звенигород за знахаркой бабой Ритой, но перед этим она не забыла обнять паренька и погладить по лохматой взъерошенной голове. Ваню отправила за хворостом, чтоб хоть как-то можно было вскипятить воду. И только на Ксюху, спустившуюся с башни, чтобы узнать, что случилось, вылила свой гнев и выгнала её обратно на стену – сторожить скит.

– Только не спи, только не спи, – приговаривала Соня, не отходя от постели Ерёмина. Она не давала ему уснуть, хотя нога уже почти не болела, зато стало сильно тошнить и голова начала разламываться. Подосинкина заставляла его пить кружку за кружкой травяной чай, так что на лбу у Сергея выступила испарина. А потом несмотря на все Сонины мольбы, Сергей не сумел удержаться и провалился в тягостный изнуряющий сон.

Пробудился он ближе к вечеру. Тяжело и болезненно приподнял веки. Солне уже склонилось к западу. Или нет, его лучей вовсе не было в комнатке – кто-то плотно занавесил окно. А горящие свечи казались факелами. Шея затекла и мышцы не желали слушаться. Ерёмин с трудом повернул голову. В изножье его постели сидела с сухим воспалённым взглядом Подосинкина, а у стола суетилась женщина, показавшаяся Сергею знакомой. Кто это? Он постарался вспомнить и не смог, и это совершенно его обессилело.

Женщина сняла со стола какой-то таз, поставила его перед лежанкой и, закатав рукав ерёминской рубахи, порезала ему запястье. Когда кровь полилась в таз, женщина начала что-то быстро бормотать себе под нос. Спустя несколько минут, она туго перевязала резиновым жгутом плечо Сергея, и остановила кровь.

– Это поможет, баба Рита? – почти неживым голосом спросила Подосинкина.

– Не боись, красавица, будет как новенький, – отвечала женщина. – Ну-ка, голубушка, подсоби мне…

И уже вдвоём они заколдовали над Сергеем – заставляли его пить какую-то едкую горькую жидкость, кололи иглами и вливали в кровь бурого цвета снадобье, обтирали леденящей водой.

Ерёмин измучился и, забывшись, вновь провалился в сон. В себя он пришёл уже на рассвете. И почувствовал, что у него сильно ноет нога. Но не было ни озноба, ни головной боли, ни одеревеневших мышц, ни путаницы сознания.

– Уфффф, выбрался! – радостно воскликнула Соня, которая, похоже, просидела у его постели всю ночь.

– А баба Рита где? – спросил Сергей.

– Вернулась в Звенигород. Сказала, что худшее позади, и она тебе больше не нужна.

– Ты как? – в дверях появилась взлохмаченная голова Игоря. – Живой?

– С днём рождения! – вспомнил Сергей. – Эх, как бы мне хотелось попробовать праздничный пирог! Никогда в жизни не ел. Зато столько о нем слышал. – лукаво добавил он. – Мне кажется, это должно быть очень вкусно.

– Теперь у Маралина два дня рождения, – произнесла Соня. – Ладно, ты лежи, а я и вправду займусь готовкой. Если что – зови.

Весь день, сменяя друг друга, к Ерёмину заходили фермеры, балуя его разговорами. Даже Пафнутий заглянул. После него снова забежала Соня. Выглядела она запыхавшейся и усталой, но довольной.

– Еремей, – неожиданно улыбнулась она и, поймав удивленный взгляд Сергея, объяснила. – Я у Пафнутия про твою фамилию сейчас спрашивала. Говорит, что она произошла от имени Еремей. А оно – от ещё более древнего имени – Иеремия. Между прочим, у Джона Матвеевича специальная книга даже есть, где все-все имена старые перечислены и что они означают написано. Вот София означает «мудрая», так что в следующий раз ты меня слушайся, Еремей-Иеремия!

– А Сергей что означает? – заинтересовался Ерёмин.

Соня в ответ пожала плечами: значение его имени она не знала. Разговор перекинулся на фамилии. Сейчас фамилия – определенная группа генов в банке данных, и внутри этой группы гены будущего ребенка смешивать нельзя. Только с иной группой. А отчество у мальчиков и матчество у девочек даётся, чтобы знать от какого конкретно мужчины или женщины взят определяющий генотип. В древности же матчеств и вовсе не было, и женщина могла зваться, к примеру, не Софья Татьяновна, а Софья Андреевна. Смешно. А фамилия и вовсе была одна на всю семью: её носили и родители, и дети.

– Побегу я, – с неохотой вставая с кровати, произнесла Подосинкина. – Дел много, там поди уже и тесто для пирога подошло.

– Посиди ещё, – неожиданно попросил Ерёмин. – Давно хотел тебя попросить… – он немного замялся. – Я ведь вообще про тебя ничего не знаю. Даже о Ксюхе знаю больше, Ванька про неё и про себя как-то говорил. А о тебе – ничего. Расскажешь?

– А чего там рассказывать? – смутилась девчонка, но не ушла, снова присела рядом. – Я из инкубатора сбежала.

– Как это из инкубатора? – изумился Сергей. – Из воспитательного дома, хочешь сказать?

– Именно что из инкубатора! – заявила Соня. – Впрочем, из воспитательного дома тоже, но это уже позднее было. В общем, история та покрыта дорожной пылью и ночным мраком. Как записано в моём личном файле – я-то этого и не помню вовсе – однажды у ворот города появилась маленькая девочка с корзинкой грибов в руках. Откуда она пришла и где жила до этого – так установлено и не было. Зато после того, как сделали анализ ДНК, оказалось, что эта девочка пропала три с половиной года назад в одном из городских инкубаторов. Думаю, меня похитили какие-то иззвены, а почему вернули – кто знает? А, может, и не вернули вовсе. Может, сама убежала. Позже я узнала, что в то время и в тех краях сожгли несколько иззвенских ферм, может, на одной из них и жили мои похитители? А когда я подросла, то снова сбежала из воспитательного дома. Мыкалась в городе, пока Джона Матвеевича не встретила. Вот, собственно, и вся моя история. Ну что, интересно было?

– Интересно, – кивнул Сергей. – Очень необычная история.

– Да ладно! – отмахнулась Соня. – Ладно, бежать мне пора!

Она наклонилась к Ерёмину и быстро поцеловала его в щёку. А потом вспорхнула с кровати и убежала из комнаты.

22

Вечером, когда стемнело, фермеры развели костёр и расселись вокруг него. Пафнутий отказался к ним присоединиться, но обещал всю ночь провести на башне. Так что собрались все ребята. Костёр был высокий, весёлый, яркий. Пламя металось в кругу, шипя и выплёвывая искры, казалось диким зверем, пойманным в клетку. Прямо в золу, под огонь, ребята закопали картошку, а затем вытаскивали её палками и, обжигаясь, с аппетитом уминали, запивая хмельной брагой. Всего лишь картошка с солью, а сегодня Ерёмину казалось, что он не ел ничего вкуснее. Но так он думал лишь до той поры, пока Подосинкина не принесла пироги. Пироги его потрясли. Это были кусочки теста, внутри каждого из которых находилось что-то особенное – в одном пироге Ерёмину попалась морковка, в другом яблоко, в третьем – рыба, в четвертом – капуста, в пятом – запечённое целиком яйцо, но самый вкусный был шестой, там оказалась ягода черника. Сергей хотел бы распробовать и другие, но он объелся и благодушно отвалился на землю.

– А дрова-то и нашлись… – сказал он, глядя как Игорь шурует в костре деревянной кочергой.

– А я порубил нынче инжировое дерево, – объяснил Ваня. – Говорят, его посадил сам Савва. Мы всё надеялись оно оживёт, хоть веточку пустит, но холод этой зимы сгубил его. Инжир рос в самом дальнем углу скита.

– Зимы стали холоднее в последние годы, – добавила Соня. – А лето короче. Раньше можно было сажать овощи в марте, а теперь земля мёрзлая до середины апреля. Говорят, ещё десять лет назад можно было за лето снять два урожая. А теперь второй посев не успевает дозреть. Что поделаешь – во всем мире похолодание.

– Оттого и чечухи на юг тянутся, – осенило Сергея. – поближе к теплу…

– И еды было раньше вдоволь, – мечтательно протянула Ксюха. – И сорняки не росли.

– Насчет сорняков – это сказки, – сказал Игорь. – Они всегда растут.

– Кстати! – воскликнула Соня. – У меня идея. Давайте в дни рождения дарить друг другу подарки. Пусть у нас будет такой обычай… традиция…

– А что? Неплохо! – встрепенулся Ваня.

– Мне эта идея нравится, – широко улыбнулся Маралин. – Я очень даже за. Гоните подарки!

– Ну, тогда закрой глаза и жди! – приказала Подосинкина.

Через пять минут Маралину вручили новую соломенную шляпу с огромным пером. Она была почти такой же красивой, как у Мастера.

– Зацени! Специально для тебя старалась, – похвасталась Соня. – Как чувствовала, что тебе новая шляпа понадобится. Только знаешь, не сиди в ней у костра, потом оденешь. А то вечно с тобой что-нибудь случается, – и она пригладила ершистые волосы Игоря. Тот расплылся в блаженной улыбке.

– И от-от-от меня подарок – сказал Ваня и протянул Маралину зачехлённый охотничий нож. – Не забывай его брать с собой, когда идёшь по-по-по дрова.

– А у меня ничего нет, – расстроенно произнесла Ксюха. – На, возьми мою расческу, – и она дала Игорю щербатый, без нескольких зубцов, гребень.

Ерёмин загадочно улыбался. Его не пустили в спальню за подарком, но он знал, чем обрадует Маралина. Он ещё никому об этом не рассказывал, но в последнее время, по вечерам, во время послезакатных бесед с Женькой Синицыной, вновь стал заниматься рукоделием – только не гравициклы мастерил, а вырезал из дерева то, что особенно поражало его впечатлительную натуру. Сергей понял, что только так сумеет рассказать Синицыной о жизни на ферме – изготовив для неё целую коллекцию вырезанных фигурок. Тут были и крысозмей, и крысятник, и свинорыл, и пёс Дружок, и гусёнок Женька. Отдельно от них он держал фигурку пятнадцатилетней задиристой девчонки – Сони Подосинкиной. А вот вырезать Синицыну у него не получалось – вместо её лица он видел одно расплывчатое пятно.

– С меня причитается, – сказал Сергей. – Но я не забуду. Скоро ты получишь и от меня подарок. А мне кажется, можно создать ещё одну хорошую традицию. Пусть именинник подарит всем свои стихи. А то я столько о них слышал, а что это такое – даже не знаю.

И тогда Игорь, довольный, встал во весь рост, даже подставил под ноги какой-то ящик, чтобы казаться выше, и объявил:

– Баллада про спиногрыза!

После этого, завывая и закидывая назад голову, он тягуче и громко запел:

 
Лентою пыльною вьётся дорога от дома:
конь да телега, да я, да весёлое солнце.
Тихо скрипит колесо, и почти невесомо
сердце на нитке о грудь, словно маятник, бьётся.
 
 
Сердце мятётся, предчувствует, предупреждает —
быть беде, быть беде, быть беде – каждым ударом.
Конь не заржёт, дикий пёс в стороне не залает,
ворон не каркнет и небо не вспыхнет пожаром.
 
 
Только неслышною рысью, невидимой тенью,
прячась от ветра, скрывая свой запах – не гордый,
хищник крадёт у судьбы за мгновеньем мгновенье,
хищник крадётся за нами с оскаленной мордой.
 
 
Птицею раненой рвётся дорога на волю,
конь, очумевший от страха, несётся стрелою,
миг – и кровавою чашей наполнено поле,
миг – и телега, разбившись, лежит надо мною.
 
 
Сердце мятётся, предчувствует, предупреждает —
быть беде, быть беде, быть беде – каждым ударом.
Каркает ворон, над полем кровавым летая,
вспыхнуло небо в душе моей жарким пожаром.
 
 
Только внезапно вдруг слышу я голос знакомый —
дружба мне в помощь, и хищник в конвульсиях бьётся.
Лентою пыльною снова дорога – до дома:
я да Ванюша с Сергеем, да бледное Солнце…
 

Когда прозвучало последнее слово баллады, фермеры дружно захлопали в ладоши. Только Ерёмин сидел растерянный, распахнув настежь рот. Он никак не ожидал, что слова в предложениях можно сложить так, что они будут звучать и красиво, и гладко, вольются прямо в душу, воздействуют на сознание, заставят вновь пережить случившееся накануне так, словно оно проходит перед глазами.

– А можно ещё раз? – попросил Сергей. И Маралин снова пропел балладу про спиногрыза. А после этого до глубокой ночи все слушали его старые стихи, которые до сих пор никто, кроме деревьев в лесу, не хотел знать…

– Ну, ты даёшь, – произнесла Подосинкина, когда все уже расходились спать, и поцеловала паренька в щёку.

Через три дня Ерёмин уже совсем оправился от укуса спиногрыза. И однажды, заговорщицки подмигнув, он вручил Игорю последний деньрожденный подарок – вырезанного из толстой ветви инжирового дерева спиногрыза. Работа над этой фигуркой была сложной и кропотливой. Изготавливая её, Сергей сломал свою бритву и с того дня начал отращивать бороду.