Текст книги "Подмастерье"

Автор книги: Оксана Аболина

31

Пробудился он через несколько часов. Над лесом всходила заря. Пели птицы. Но не было слышно стука топоров, разнузданного гогота диких, не горели вокруг костры. Сергей лежал у кромки леса на ковре. Только этот ковёр и остался от шатра, да ещё круглый большой след на траве.

Рядом с собой Ерёмин увидел две большие ровные палки – словно кто-то специально для него подложил их. «Спасибо тебе, Зингл», – улыбаясь одними губами, подумал он. Опираясь на палки, он с трудом поднялся на ноги и заковылял к скиту. Он прошёл несколько шагов, и вдруг ворота распахнулись, и навстречу ему уже неслась Подосинкина, а за ней бежали Ваня, и Ксюха, и Маралин.

– Вы меня убьёте, – ворчал Ерёмин, когда они бросились его обнимать, но счастливые слёзы катились по его щекам.

Победу отпраздновали за столом трапезной. Было выпито много браги. Было сказано много добрых слов о погибших товарищах. Ерёмина без конца расспрашивали о его походе к Савве, но что-то мешало ему рассказать друзьям и о встрече с преподобным, и о беседе с вождем орды. То, что случилось с Сергеем, было слишком великим, чтобы об этом можно было просто так разговаривать, за столом, разменивая пустыми словами.

Впереди их ждала работа. Нужно было восстанавливать хозяйство, лечить раненых, помочь разорённым соседям. Но сперва предстояло похоронить убитых. Иззвены, в отличие от городских, закапывали тела своих в земле. Каждый на своем участке. И сначала фермеры так и думали – отвезти тела по своим хозяйствам, но затем договорились устроить небольшое кладбище на том месте, где стоял лагерь Зингла, оттуда прилетели пули и стрелы, унёсшие жизни защитников скита.

Восемь человек, завернутые в белое полотно, лежали в глубоких ямах. И ещё три ямы оставались пустыми – от тел Майка, Виктора и старого охотника, которого никто не знал по имени, от них ничего не осталось. Пафнутий прочитал поминальные молитвы. Затем каждый рассказал о своих товарищах то хорошее, что помнил о них. А в конце, когда ямы уже начали засыпать землей, Игорь Маралин прочитал свое новое стихотворение:

 
Мы не выбрали время, в котором живём,
пашем землю и строим под небом свой дом,
умираем, скорбя, воскресаем, любя —
это время нас выбрало всех для себя.
 
 
И нам кажется, что будет вечным рассвет,
будет тихой река, места подвигам нет,
что дорога нам будет для лёгкой ходьбы,
и не встанет судьба, словно конь, на дыбы.
 
 
Но подходят для подвигов все времена
тем, кто ценит свободу сильнее, чем страх.
Спите павшие, кровью своей имена
записали навечно вы в наших сердцах.
 
 
Пусть нам кажется, что одинаковы все
меж землёю и небом идём по росе,
ночь бывает труслива, бывает храбра,
и заставит свой выбор нас сделать судьба.
 
 
Не единым сегодняшним суетным днём
мы на свете порою с тобою живём,
воскресаем, любя, умираем, скорбя,
и не зря время выбрало нас для себя.
 
 
Ведь подходят для подвигов все времена,
если тяга к свободе сильнее, чем страх.
Спите павшие, кровью своей имена
записали навечно вы в наших сердцах.
 

Только к вечеру кто-то вспомнил о запертой в рухлядной Каролине.

– Я больше не хочу тебя видеть. Никогда, – сказал Стас предательнице. – Мне стыдно, что ты жила в моём доме. Убирайся из наших мест! Пусть в Звенигороде и его окрестностях навсегда забудут твоё имя.

Больше никто не разговаривал с Каролиной. Все обходили её стороной, молча, даже не смотрели в её сторону. Никто не видел, когда она ушла, но только к утру о ней никто уже не вспоминал.

Первыми уехали фермеры, в чьём доме не было раненых. Они уводили с собой своих лошадей, которых удалось собрать и вернуть на скотный двор, и коров. Лица у отъезжавших были печальными. Они не знали, что их ждет впереди – сохранились ли их запасы овощей, целы ли их дома, поля и дворы. Беда объединила всех, и люди договаривались навещать друг друга и помочь в восстановлении хозяйства.

Стас забрал четырех оставшихся жён и пушку.

– Будет во мне нужда – приезжайте, – обратился он к Соне и Еремину. – Для вас я до конца жизни всё сделаю задарма.

Дольше всех оставалась в скиту баба Рита – именно благодаря ей удалось исцелить раненых. Но вот пришла и её очередь прощаться с обитателями фермы. И снова остались одни Пафнутий, Соня, Игорь, Ваня, Ксюха и Сергей. В скиту стало непривычно пусто. И фермеры с трудом возвращались к обычной жизни. Да и общаться друг с другом им стало намного сложнее. С одной стороны, они стали ближе, роднее друг другу, но куда подевалась та веселость и безалаберность, с которой они прежде жили?

– Это пройдёт, – успокоил Ерёмина Пафнутий, когда тот поделился с монахом своими переживаниями. – Просто ребятам надо придти в себя.

32

Через несколько дней после того, как орда покинула окрестности скита, Ерёмин втайне от всех решил отправиться на поиски гусей. Встал рано – так, что даже Подосинкина ещё спала. Вооружился двумя палками, с помощью которых передвигался эти дни, и побрёл в сторону Сторожевки. Трава в лесу была вытоптана. Повсюду виднелись следы от кострищ. Трижды он наталкивался на брошенные в кустах полуобъеденные зверями трупы чечухов – слишком поздно те отправились в путь, не все племена успели укрыться от орды.

На речке, там, где они всегда плавали, гусей не было. Сергей заковылял вниз по течению. Прошел мимо омута и знакомой ивы. Добрался до камышей, залез в них, надеясь, что хоть один гусёнок спасся. Но их нигде не было видно. И тут он услышал тихое всхлипывание.

– Кто здесь? – громко спросил он.

Плач прекратился. Сергей подождал немного и, решив, что ему почудилось, вылез из камышей, чтобы спуститься еще немного по течению. Когда он сделал несколько шагов, сзади вдруг кто-то звонко чихнул.

Ерёмин остановился и огляделся.

– Кто здесь? – ещё раз крикнул он. Но снова ему никто не ответил.

Сергей вернулся в камыши и, раздвигая их палками, вслепую пошёл по воде в поисках неизвестного. Через пару минут он почувствовал резкий неприятный запах и понял, что движется в верном направлении. Внезапно он услышал впереди себя тихое прерывистое дыхание – кто-то затаился совсем рядом. Сергей ткнул палкой, и она упёрлась в препятствие. Ерёмин вытащил нож и осторожно отодвинул камыши.

Он увидел маленького чечушонка. Тот сидел на корточках и, обхватив себя руками, весь сжался и мелко дрожал. Вид у него был несчастный и жалкий. Из-под мокрого тяжелого балахона выглядывала испуганная позеленевшая мордашка с огромными карими глазами. Толстые губы побелели то ли от холода, то ли от страха. Широкие ноздри прерывисто трепетали, в такт дыханию. Ушные складки топорщились, словно крылья нетопыря, а средняя сморщилась и покраснела. Чечушонок втянул голову в плечи и издал резкий предупреждающий свист.

Ерёмин приготовился услышать ответный свист, но его не последовало.

– Ты здесь один, что ли? – растерялся Сергей. Но чечушонок в ответ только яростно завращал глазами. – От диких прячешься? Так они давно ушли. А твои где? Успели убежать? Нет? Ох ты, бедолага!

Ерёмин сделал шаг к чечушонку, но тот вдруг раздул среднюю складку и хрипло зашипел.

– Да ты весь простуженный. Дай я тебя из камышей хоть вытащу! – Ерёмин дотронулся до малыша, и тот дёрнулся, как будто его обожгло. Сергей потянул чечушонка к себе и тут же отдернул руку – малыш укусил его до крови. – Да что же мне с тобой делать, морда чечешуйчатая?! – рассерженно воскликнул он.

После долгой возни ему удалось засунуть детёныша в холщовый мешок – на счастье, прихватил его с собой. Думал, вдруг Женька израненная где прячется? Взвалив мешок на плечи, Сергей тяжело вздохнул – не судьба ему найти гусей, упустил он Женьку – ту самую, которой помог вылупиться из яйца. Ну что поделать, ладно. Хоть белый свет его питомица успела увидать.

У входа в скит его встретили ребята.

– Где ты был? – рассерженной птицей налетела на него Подосинкина. – Мы всю ферму обыскали! Тебе же ходить еще нельзя!

– Ты-ты-ты что? На охоте был? – изумился Ваня. – Ко-ко-кого поймал?

– Я ходил искать Женьку, – объяснил Ерёмин на упрёки во взглядах друзей. – А нашёл вот этого… – и он вытряхнул мешок прямо на землю. – Кажется, его родных убили… В лесу есть трупы чечухов.

– Фу! Какая гадость! – брезгливо воскликнул Маралин.

– Ты с ума сошёл? – открыла рот Подосинкина и забыла его закрыть обратно. Так и стояла с отвешенной челюстью.

Ваня ничего не сказал, только почесал затылок. А Ксюха вдруг рассерженно сверкнула глазами и закричала:

– Да вы что, не видите, это же ребёнок! Маленький! И ему плохо! Его же согреть надо! Накормить! Напоить!

– Воды он, кажется, много нахлебался, – заметил Ерёмин. – А насчёт поесть и отогреться – ты права, Ксюха. Но чечушонок этот совсем дикий. Зверёныш просто.

– Так он же боится нас! Мы же страшные! – воскликнула Ксюха и вдруг ласково засюсюкала. – Солнышко, ты хочешь кушать?

– Не так надо! – поправил её Ваня. – Он сел на корточки перед малышом и медленно, отчего стал сильнее, чем обычно, заикаться произнёс: – Че-че-чечу-чух хо-хо-хоче-чет есть? – при этом Ваня дотронулся до чечушонка, а потом показал на свой рот и стал делать вид, что жуёт. – Хо-хо-хочешь?

Вместо ожидаемой реакции чечушонок вдруг весь побелел, спрятал под руками лицо и тихонечко заскулил.

– По-моему, он решил, что ты хочешь им перекусить! – захохотал Маралин. – Забавная зверюшка!

От его смеха чечушонок испугался еще больше, бросился ничком на землю и зарыдал. Плечи его тряслись.

Ксюха вдруг вся вспыхнула:

– Как вам не стыдно? – сердито сказала она. – Я никак не ожидала от вас такого бездушия! Ведь мы для него такие же страшные, как чечухи для нас. Его семью убили дикие, а он думает, что мы – тоже они! Как вы так можете? – Ксюха нагнулась над чечушонком и что-то ласково заворковала ему в складку над ушной раковиной. Её было просто не узнать. Вечную лень и сонливость, как рукой сняло.

– Да мы не хотели его обидеть! – сказал Игорь. – Он же всё равно ничего не понимает. Только выглядит страшно.

Ксюха подхватила на руки слабо сопротивляющегося малыша и утащила его к себе, а фермеры растерянно смотрели ей вслед.

– Кто-нибудь знает, как его кормить? – спросила вдруг Подосинкина. – Что едят чечухи?

– Ну, ты же видела, – напомнил Сергей. – Червячков там всяких, насекомых, кору…

– Че-че-червей накопать не проблема, – пошутил Ваня. – Ка-ка-как их готовить? Тушить? Варить? Жарить?

– Ещё они людей едят! – встрял Маралин. – Помнишь, торговца в прошлом году…

– Тьфу на вас! – сказала Подосинкина. – Я ведь серьёзно. А насчёт торговца… может, и не съели они его. Может, они думают, что это мы их едим.

– Готовь чечушонку то же, что и нам, – посоветовал Сергей. – Чечухи – они такие же, как мы, люди. Возможно, ему наша пища покажется не вкусной, но он не отравится, это точно.

33

Игорь и Ваня почему-то не явились на обед. Подосинкина не знала, куда они делись, но беспокойства не выражала. Зато Ксюха привела к столу чечушонка. Выглядел он гораздо лучше. Зеленый цвет кожи поменялся на обычный для чечухов, серый. Губы порозовели. Ушные складки разгладились. Ксюха переодела малыша в свои шорты и рубашку, ушив их по размеру. Ерёмин никогда не видел чечуха в человеческой одежде и не мог сдержать улыбку, это выглядело и вправду смешно, но, увидев свирепый взгляд Ксюхи, он сразу же принял серьезный вид.

– Хорошо, что ты его вымыла, – заметила Соня. – От него теперь совсем не пахнет. А то как бы мы обедали?

– Он вообще очень милый и замечательный! – радостно сообщила Ксюха. – Кстати, я дала ему имя. Он его уже выучил. Артюшка! – позвала она и чечушонок тут же повернул к ней голову, показал на нее пальцем и тихо выдохнул: «Сюха?» – видите, какой он умный?

Для малыша Подосинкина специально приготовила салаты из сырых овощей, которые, ей казалось, должны ему нравиться больше, чем нормальная человеческая пища. Но малыш, прожорливо умяв свою порцию, хватая горстями овощи из салата, потянулся и за картошкой с мясом.

– Ложкой надо есть! Ложкой! – остановила его Ксюха. И стала учить его, как надо правильно есть.

Покончив с едой, чечушонок печально покачал своей большой головой и произнес:

– Чух мертвь, Ртюш Сюха, Сюха харя.

Подосинкина чуть не подавилась.

– Он тебя обозвал? – спросила она.

– Нет, он сказал, что чечухи мертвы, Артюшка у Ксюхи, а Ксюха хорошая, – неуверенно перевела девочка.

– Ну-ну, – многозначительно сказала Соня. – Воспитывай, раз взялась…

Поздно вечером вернулись Ваня и Игорь, перед собой они гнали поредевшее стадо гусей. Птицы нашлись на одном из притоков Сторожевки. Ерёмин бросился им навстречу. Он сразу увидел, что остались только гусята, взрослые птицы погибли или пропали. Сзади, как всегда немножко на отшибе от других, ковыляла Женька. Увидев Сергея, она взмахнула крыльями и громко гоготнула.

– Красавица моя! – обрадовался Ерёмин. После стольких тяжелых дней он наконец почувствовал себя успокоенным. И даже счастливым. Жизнь налаживалась.

Чечушонок Артюшка, отогревшись и отъевшись на ферме, оказался очень живым и смышлёным малым. Он излазил весь скит, правда, за ворота выходить побаивался. Ксюхе он старался помогать на огороде, и хотя часто выдирал вместо сорняков овощи, ему редко попадало. Артюшка быстро подхватывал незнакомые слова, хотя когда произносил их, понять его было сложно – он их сильно коверкал. Со временем Ерёмин стал лучше разбирать речь малыша – то ли попривык к ней, то ли Артюшка стал говорить правильнее.

Больше всех фермеров детёныш полюбил Ксюху. К ней он прибегал, когда чего-нибудь пугался или когда хотел о чём-то спросить. К другим обитателям скита он относился гораздо спокойнее. Ерёмина чечушонок уважал, хотя и побаивался. Сергею казалось, что страх, который охватил малыша при их первой встрече, оставил в его душе заметный отпечаток. Маралина Артюшка сторонился – недолюбливал его, и взаимно. К Соне по десять раз на дню наведывался на кухню – проверял, что она готовит. На Ваню, казалось, не обращал никакого внимания. Как ни странно, временами малыш заходил в церковь и подолгу пропадал в ней. Пафнутий тепло с ним разговаривал и даже, как-то отведя на колокольню, разрешил позвонить в колокол. С той поры это стал любимым Артюшкиным занятием. К счастью, трезвонить ему Пафнутий разрешал лишь дважды в день – когда служил в церкви. Дергая за веревку колокола, чечушонок счастливо улыбался и ушные складки его радостно топорщились.

Как-то раз, вернувшись с охоты, Ваня сказал, что видел в округе чечухов. Ксюха сильно встревожилась. Она перестала заниматься чем-либо ещё и проводила дни напролёт рядом с чечушонком.

– Боится, что Артюшка к своим убежит, – печально покачав головой, сказала Ерёмину Соня.

Через несколько дней, дежуря на башне, Сергей увидел, что мимо скита проходит племя Аргго. Чечухи шли к северу в своих унылых балахонах, медленно покачивая головами.

– Здравствуй, Аргго! Отец-Небо перестал гневаться? – спросил Ерёмин.

Чечухи остановились и рассказали, что не успели уйти, укрыться, как мимо них прошла орда. Воины Зингла кричали на них, оскорбляли, пугали, но никто не посмел ударить. Даже пальцем не тронул.

– Отец-Небо запретил диким убивать чечухов, – удовлетворённо произнес Аргго. – И теперь мы возвращаемся в родные места.

– Нам надо отдать чечушонка своим! – сказал Ерёмин во время обеда. – Он не нашего рода.

– Это мы для него свои! – возмутилась Ксюха.

– Сюха – мама Ртюшк, – поддержал её чечушонок.

Но Соня, Ваня и тем более, Игорь встали на сторону Сергея. Ксюха разрыдалась и пошла к Пафнутию уговаривать его заступиться за чечушонка. Но и Пафнутий сказал, что малыша следует отдать тому роду, из которого он произошел.

Поняв неотвратимость потери, Ксюха заявила, что сама отведет малыша к Аррго.

– Они-ни-ни убьют тебя! – возмущённо воскликнул Ваня. – Не-не-не пущу.

– А я и не спрашиваю, – отрезала Ксюха. И Ерёмин понял, что только отпустив девочку к чечухам, её удастся уговорить оставить у них Артюшку.

– Мы проводим вас, – сказал он.

Чечухов они догнали к вечеру. Племя уже остановилось на ночлег. Увидев идущего с фермерами Артюшку в шортах и рубашке, чечухи без слов пропустили их к Аргго.

– У этого малыша погибли родные, – сказал Сергей. – Мы нашли его и оставили у себя, до вашего возвращения, но теперь он должен жить у вас.

Аргго покачал головой.

– Не понять ни чечуху, ни человеку путь, которым следует мысль Отца-Неба, – сказал он, – оставьте детёныша и ступайте с миром.

– Я никуда не уйду! – вдруг воспротивилась Ксюха. – Я буду жить у вас, пока он не привыкнет. И я научу вас сажать овощи. И огонь разжигать. И что захотите. Только не выгоняйте.

И к удивлению Ерёмина, Аргго не стал возражать.

– И что-то-то нам делать? – озадаченно спросил Ваня.

– Пойдем домой, – ответил Сергей. – Мне кажется, что сейчас Ксюхе у чечухов безопасно, как никогда.

Ксюха вернулась через две недели. Она держала за руку Артюшку и радостно улыбалась. Увидев привязанность малыша к девочке, чечухи разрешили ей забрать его. Только условились, что если он захочет когда-нибудь уйти к ним, она его отпустит.

– Артюшка называл меня мамой! – радостно объясняла Ксюха. – Мама у чечухов – это женщина, которая родила и воспитывает ребёнка. Поэтому они и согласились… У чечухов детей воспитывают только мамы! – её голос прервал звон большого колокола – по случаю возвращения Пафнутий позволил чечушонку трезвонить в неположенное для того время.

34

Лекари Зингла не обманули: прошло не так уж много времени, и Ерёмин полностью оправился от побоев. Однажды, когда после долгого трудового дня он сидел у входа в свою келью, к нему подошла Соня и, опустившись рядом, положила голову на плечо. Она ничего не сказала, но Ерёмин понял без слов: девчонка пришла к нему. До утра. Или даже дольше – до той неуловимой границы, когда мужчина и женщина, выбравшие друг друга в пару, не задумываются разойтись вновь. А где та граница проходит и сколько до неё идти от момента встречи – кто знает? У каждой пары по-разному. Ночное небо было усыпано звёздами – большими и маленькими, яркими и едва видимыми, беспокойно-пульсирующими и лениво-спокойными. Они висели над головой – далёкие миры, отделённые от Земли тёмной бездной космоса.

– Обними меня, – полушепотом произнесла Соня.

И сама поднырнула под его правую руку, прижимаясь, доверяясь Ерёмину. Так они и сидели несколько минут, почти не шевелясь. Одна из звёзд, подвешенных на небо, неожиданно оборвалась и свалилась за дубовую рощу, туда, где по-прежнему охранял свою обитель Савва.

– Скажи что-нибудь, – всё также тихо попросила девчонка.

Но Ерёмин как-то неуклюже отстранил её и поднялся.

– Спать пора, – смущенно произнёс он, стараясь не смотреть на Соню. – День тяжёлый выдался, устал я. Ты это… иди тоже отдыхай. Замаялась за день.

Подосинкина мгновенно залилась краской: не то от обиды, не то от возмущения. Вскочила на ноги и, обжигая Ерёмина взглядом, выпалила:

– День тяжёлый?! Завтра у тебя будет тяжёлый день! И послезавтра тоже. Я к нему… – не договорив, она всхлипнула и стремглав бросилась прочь.

Сергей виновато смотрел ей вслед, понимая, что, не желая того, обидел самого близкого человека, который у него есть. Он тяжело вздохнул и отправился в келью. Сон не приходил долго, Ерёмин ворочался с боку на бок, пытался отрешиться от тяжёлых неприятных мыслей, думать о чём-то другом, но заснуть вышло только под утро. А уже через мгновение, как ему показалось, Сергея тряс за плечо Ваня.

– Подни-ни-нимайся, – тормошил он. – Подоси-си-синкина велела разбудить и ска-ка-казать, чтоб на мельницу собирался.

– Зачем?

– Деревья перемалывать.

– Шутишь что ли? – сразу же проснулся Ерёмин.

– Не шучу, – ответил Ваня, но зачем перемалывать деревья на мельнице, не ответил – сказал, что объяснять долго, а ему некогда, и вообще Подосинкина всё на месте покажет и расскажет.

Соня, однако, не то что не пожелала рассказывать, а вообще мало разговаривала с Ерёминым. Только по делу, отстранённо и сквозь зубы. После завтрака, когда Ерёмин грузил на телегу мешки с недавно выкопанной молодой картошкой (хоть и объявил им Стас, что будет бесплатно мельницу предоставлять, но решено было не наглеть, а отвезти ему часть урожая), к нему подошла Ксюха и тихо спросила:

– Между вами с Сонькой собака пробежала, что ли? Она вся не своя и рычит на всех по поводу и без повода.

– Какая собака? – не понял Ерёмин.

– А-а-а, – отмахнулась Ксюха. – Чечухи так говорят, когда кто-то поссорится. Собака, мол, между ними пробежала.

– Ничего не знаю, – помотал головой Сергей. – Я никакой собаки не видел.

Не рассказывать же в самом деле Ксюхе о вчерашнем!