Текст книги "Отморозки 2 Земляной Орлов (СИ)"

Автор книги: О З

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Сашеньки? – уточнил Глеб. – И кто же покорил сердце боевого офицера, с шашкой наголо кидавшегося на вражеский пулемет?

– Княжна Елена Петровна Гедианова , – тяжело вздохнул Вяземский. – И ничего из нашего романа, скорее всего, не выйдет...

– Почему это?

– Ну-у-у... – снова по лошадиному вздохнул Валентин. – У меня в кармане – вошь на аркане. И никаких видов на серьезное наследство: двух сестер надо замуж выдавать, так что все папенькино наследство – им. Впрочем, там и так немного. А Гедиановы никогда не отдадут единственную дочь за бессребреника, пусть даже и титулованного...

– Прекратить вздыхать, – коротко ударила команда. – Сколько вам нужно на брак? Ну?

– Да у вас-то, командир, откуда столько возьмется? – вскинулся Валентин. – Ну, вот я скажу: 'Сто тысяч', и что вы станете делать?

– Сто-о-о-о? – Глеб почесал нос и присвистнул, – М-да, это так сразу не решишь... Но через пару месяцев мы с вами вернемся к этому вопросу...

... А на самом балу Львова сразу захватили 'родственники'. Маркин уже давно загнал своего реципиента, что называется, под спуд, и теперь мучительно пытался разобраться в хитросплетениях родственных связей князей и некнязей Львовых...

– А как здоровье вашей крестной? – с любезной улыбкой вопрошал князь Георгий Львов . – Помнится, она очень переживала об вашем отъезде на Балканы. От треволнений даже в Карлсбад, на воды уехала, нервы лечить...

'Жаль, эта неизвестная крестная не утопилась в Карлсбадских водах!' – мысленно ругнулся Глеб, не имевший ни малейшего представления о том, кто собственно была его крестная. Но вслух сказал:

– Да, она и до сих пор жалуется на нервы, – и приятно улыбнулся. – К тому же, у нее стали побаливать почки...

– О да! – вмешался в разговор Феликс Юсупов . – Почки – бич современного человечества. Вот у меня... – и он принялся подробно описывать свои заболевания, причем делал это так подробно, что Львов решил: либо Юсупов всерьез изучает медицину, либо готовится 'косить' от армии.

'И такая дребедень – целый день, целый день ... – тоскливо подумал Глеб. – Какого лешомана я им понадобился, хотелось бы знать? Что, для придания военной атмосферы? Бездельники, трутни, чтоб их приподняло и об угол ударило! Блин, вот когда точно уверуешь в правоту санкюлотов. На фонари аристократов!.. Но какой роскошный расстрельный список вырисовывается?!'

Он вяло ел какие-то удивительные деликатесы, вкуса которых он не понимал, пил дорогущие вина, чьего аромата и букета он совершенно не разбирал, танцевал с девицами, которые ему не нравились, танцы, которых он не знал, и мучился скукой и сожалением о бесцельно потерянном времени.

И как оказалось – совершенно зря. В курительной комнате, куда Глеб ушел отдохнуть от танцев и пустой болтовни к нему как-то очень естественно подошли князь Георгий и Феликс Юсупов. Князь угостил дальнего родственника папиросами собственной набивки с турецким черным табаком, Феликс раскурил сигару, и на Глеба опять посыпались вопросы о дивизии, о солдатах, о настроениях в войсках вообще. И вдруг:

– А что это, Глеб Константинович, к вам старец Григорий зачастил? – лениво поинтересовался князь Георгий.

Равнодушие, с которым он задал вопрос, было до того наигранным, что Глеб насторожился. А ну-ка, ну-ка...

– Да очаровал он нашего 'Андреевского есаула', – ответил он с таким же фальшивым безразличием. – Борис Владимирович – человек неплохой и разумный, но вот верит во все эти божественные откровения. Потому-то Распутин у нас – частый гость.

– А как вы сами к нему относитесь? – быстро спросил Юсупов.

– К кому? – включил дурака Глеб, выигрывая время. – К Анненкову или к Распутину?

– К старцу, разумеется. О том, что вы с Анненковым друзья не знает разве только глухой и слепой.

– Да, как сказать, – на показ задумался Львов. – С одной стороны, что-то эдакое в этом кержаке все-таки есть, но с другой – вахлак и шарлатан первостатейный.

– Кержак? – удивился князь Георгий. – А разве он еще и старовер?

– А очень возможно, – задумался Юсупов. – В тех местах каменщиков много, так что очень возможно, mon prince , очень возможно...

Все молча курили, размышляя каждый о своем.

– А как вы оцениваете его влияние на императора? – вопрос после долгой паузы, и две пары внимательных глаз впились в Глеба, точно гарпуны в кита.

– А как можно оценивать влияние малограмотного человека на правителя Великой Империи? – ответил тот вопросом на вопрос, а про себя добавил: 'Не было бы счастья, да несчастье помогло... По моей исшрамленной физиономии вы, сиятельства, замучаетесь угадывать, что на самом деле думаю...'

Князья кивнули и снова замолчали. Но теперь пауза вышла короче.

– Распутин – позор для России! – твердо заявил князь Георгий. – Это уже ни на что не похоже: какой-то шарлатан, шут, осмеливается вмешиваться в управление державой! Державой!! – повторил он, потрясая жиденькой бородкой.

– Похоже, – усмехнулся Глеб и уцапал из шкатулки еще одну папиросу. Очень они ему понравились, – Сочинение господина Дюма-пер: 'Графиня де Монсоро' и 'Сорок пять'. Помнится, присутствует там шут Шико, который весьма успешно помогает Генриху III.

– Час от часу не легче, – ощерился Юсупов. – Мы с вами в романе французского писаки, господа...

Лакей подал кофе и ликер 'Бенедиктин'.

– Сигару, Глеб Константинович?

– Благодарю, но я лучше еще одну папиросу...

Юсупов подвинул канделябр, Глеб прикурил...

– Послушайте, Глеб Константинович, а каково ваше мнение на это? Вы не находите, что Распутина надо бы любым способом удалить от Императора и его семьи?

– Пожалуй... – задумчиво протянул Львов-Маркин.

'Это будет весьма забавно: я – в числе убийц Григория Ефимовича. Хорошая идея посетила моих милых родственничков', – размышлял Глеб. Тут ему вспомнилась одна знакомая из прошлого-будущего. Яркая эффектная брюнетка с шикарной грудью, нежным голоском и железным характером. Эта девушка любила повторять: 'Я тебе отдамся, а кто кого вы...ет – так это мы еще посмотрим, милый'. Очень подходящая к данной ситуации фразочка...

Глеб мечтательно улыбнулся своим мыслям, и эта улыбка, выглядевшая из-за шрамов хищной и жесткой, окончательно убедила князей Львова и Юсупова, что генерал-майор – на их стороне. И Юсупов сразу же перешел к делу...

– Глеб, вы знакомы с Пуришкевичем? Нет? Ну так я вас обязательно познакомлю: человек замечательный! – Феликс схватил Львова за рукав кителя – Умнейший, образованнейший, благороднейший человек! И он придерживается такого же мнения: Распутина надо убирать!

– Жаль, что не удалось организовать против него процесс, – вздохнул князь Георгий. – Хлыстовство – серьезное обвинение, и можно было бы рассчитывать... – он не договорил и залпом допил свой ликер.

Глеб отчаянно пытался вспомнить все, что знал и помнил о покушениях на Распутина. Вроде бы стратег-спирит Николай Николаевич тоже в это каким-то боком затесался, а еще – великий князь Дмитрий Павлович...

– Я смею думать, что Николай Николаевич тоже не оставил своих попыток удалить сибиряка прочь из дворца? – произнес он осторожно. – Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – в курительную вошел еще один гость. – Но вот вопрос: почему вам это интересно, генерал-майор?

Глеб внимательно оглядел нового собеседника. Ага, вот и еще одно действующее лицо: великий князь Дмитрий Павлович , собственной персоной.

– Интересный вопрос, – медленно протянул, ощутимо подбираясь, Глеб. – Интересный вопрос от офицера офицеру... – Он смерил великого князя холодным взглядом, – Вы, видимо полагаете, что для меня понятий 'Честь правящего дома' и 'Благо Родины' не существует? Я так должен понять ваши слова?

Дмитрий Павлович вздрогнул. О начальнике штаба Георгиевской дивизии ходили разные слухи, но все они сходились в одном: если вам надоела жизнь – попробуйте оскорбить или рассердить этого человека. Даже задеть его – смертельно опасно, а уж обвинить в бесчестии...

Великий князь уже собирался оправдаться, объяснить свой вопрос, но тут вдруг генерал-майор Львов, с видимым усилием, улыбнулся, от чего стало еще страшнее...

– Я готов кое-что объяснить вам, но только tête-à-tête , – и сделал приглашающий жест.

Не без внутренней дрожи шел великий князь за Глебом. А тот внутренне ликовал: надо же как удачно все складывается! Воистину: Григорий Распутин – провидец!..

– Послушайте, великий князь, – начал Львов, когда они оказались одни. – Судьба распорядилась так, что мы с вами оба любим одну и ту же девушку . Вы понимаете, о ком я говорю.

Это был не вопрос, а утверждение, констатация факта, но Дмитрий Павлович все же кивнул.

– Я мог бы соперничать с вами – это нормально, когда два офицера, два фронтовика выясняют отношения из-за женщины. Хотя лично мне вы симпатичны...

– Вы мне – тоже, – поспешил добавить Дмитрий Павлович, чувствуя громадное облегчение. Сегодня его убивать не будут!..

– Но я не могу бороться против семьи, которую науськивает этот, с позволения сказать, 'старец'. Вы, как человек близкий к императору и его семье, вероятно уже знаете, что Распутин настроил Ольгу против меня и пытается поссорить меня с Анненковым, внушив ей, что она влюблена в моего друга.

– Да, я слышал об их начавшемся романе...

Великий князь ликовал. Еще бы: такой союзник! Единомышленник! Распутину придет скорый и заслуженный конец!

Он приобнял Львова за плечи:

– Послушайте, Глеб... Ведь я могу называть вас по имени? Разумеется, вы тоже можете обращаться ко мне также. Я... мы искренне рады, что вы – герой войны, оплативший кровью свое положение... что вы – с нами!

– Я – с вами, – подтвердил Глеб, мысленно продолжив: 'еще побеседую, сволочь титулованная...'

На следующее утро Львов доложил о произошедшем на балу, но к его удивлению Анненков отнесся к этому почти равнодушно. Он рассеянно выслушал своего друга, кивнул, коротко бросил: 'Молодец! Держи руку на пульсе', и тут же занялся другими делами. А их имелось в достатке...

В этот день в дивизии ждали гостя. В Тосно собирался прибыть с визитом вице-адмирал Колчак. В преддверии визита, Анненков заметил определенное сходство между ним и новым командующим Черноморским флотом. Тоже относительно молод – всего сорок лет! Тоже пробился к верхам командования исключительно боевыми заслугами. Тоже принял командование крупным соединением в обход старшинства и без опыта командования серьезными силами: минная дивизия – не в счет.

'А вот интересно, – подумал Борис. – Какого черта командование воюющим флотом поручают адмиралу, который ни в военное, ни хотя бы в мирное время не командовал не то, что линкором, а даже серьезным крейсером? Это не говоря уже о командовании соединением тяжёлых кораблей. Ведь как не крути, а дивизия линкоров в это время – основа основ флота. То, ради чего этот флот и создают. Если угодно – становой хребет военного флота этого времени...'

Он принялся лихорадочно вспоминать все, что когда-либо читал, слышал и знал о Колчаке. Выходило непонятно. Знаток минного дела, ученый-океанограф, полярный исследователь и... все! ВСЕ!!! И вот этого парня почему-то вдруг направляют командовать флотом?! Так не бывает, господа-товарищи!

Ну, можно один раз проскочить вверх по чистой везухе. Далеко за примером ходить не надо: его собственная карьера в этом мире. Или карьера Глеба. Впрочем, и в прошлом-будущем полковник Рябинин видел и слышал про подобные случаи. Не даром же народ говорит: 'Счастье – это оказаться в нужное время в нужном месте!' Но чтобы из командира эсминца за год проскакать в командиры минной дивизии – читай всех легких сил Балтфлота, а за следующие десять месяцев – до командующего целым флотом? Э-э-э, нет! Такое может случиться только если фигуранта со страшной силой волокут вверх, причем не в одиночку, а как небезызвестную репку – большой толпой...

Анненков нажал кнопку примитивного селектора – первого аппарата подобного типа, который по его заказа сваяли аж в количестве целых четырех штук для нужд дивизии:

– Глеб? Зайди, ты мне нужен...

Через пять минут в кабинет вошел обиженный и злой Львов.

– Что прикажешь, твое превосходительство? – спросил он хмуро.

Анненков посмотрел на друга и спокойно проговорил:

– Слушай, ты кончай обижаться, как малолетка в детском саду. Если я тебя за что-то полезное не похвалил, так это не потому, что я – черствый сухарь, а потому, что дел выше головы. Пора бы уже привыкнуть, чай не в первый раз живешь...

Львов органически не умел долго злиться на близких ему людей, и Борис высоко ценил его именно за это качество. Начальник штаба все еще хмурясь придвинул стул и сел:

– Ну, что стряслось?

Анненков в двух словах обрисовал Львову картину, и тот глубоко задумался. Настолько глубоко, что отложив только что прикуренную папиросу в пепельницу моментально зажег следующую. Да еще и машинально взял со стола недопитый Борисом стакан чая и осушил его одним долгим глотком...

Анненков с интересом и надеждой следил за всеми этими действиями. Память у Львова-Маркина – на зависть, так что...

– Я не помню, у кого я это читал, – медленно произнес Глеб, – но могу сказать одно: Колчак близок к ребяткам, подготовившим Февральскую революцию. Вроде бы общался он с Московским городским головой , потом еще с этим... как его?.. Ну, он еще распорядитель думской комиссии по военным делам?.. Лодыженский , точно! Вот, а еще у него в дружках – генерал Алексеев...

– Твою дивизию! – только и сказал Борис. – Успокоил ты меня, Глеб, спасибо... То-то нас в Константинополь стараются запихать. Под такое мудрое руководство...

– Это еще не все, – сообщил Львов, четко проговаривая каждое слово. – Его любовница Тимирёва 'интересовалась' политикой, постоянно посещала гостевую трибуну Государственной думы, плотно общалась с депутатами и в письмах к своему хахалю сообщала о политической обстановке в столице.

– Б...!

– Ну, нет, это ты зря, – покачал головой Львов. – Знаешь, у этой дамочки было одно забавное правило: пока одного любит – с другими ни-ни.

– Да я не про нее, а про ситуацию вообще, – хмыкнул Борис.

– Тогда ты все равно не прав, – вздохнул Глеб. – Ситуация у нас – б... в превосходной степени...

Колчак сидел в автомобиле и, пережидая пока осядет поднятая колесами пыль, пытался разглядеть: кто торопится к автомобилям от дивизионной караулки? Странно, но что-то никого не видно. Может быть, из-за пыли?..

Но нет. Пыль осела, а у караульного помещения не видно никакого движения. 'Любопытно, – подумалось Александру Васильевичу. – Прямо как на корабле: вахтенный у трапа тоже ни к кому не подойдет...' Он легко тронул своего адъютанта за плечо и как можно более небрежно произнес:

– Сходите, Михаил Михайлович , узнайте: что это за такая радушная встреча?

Лейтенант выпрыгнул из авто и поторопился к полосатому шлагбауму, возле которого, из обложенного мешками с песком гнезда, угрюмо таращился пулемет и угадывались головы расчета.

До адмирала донеслись голоса: рассерженный и злой – Комелова, спокойный и уверенный – кого-то из пулеметчиков. Внезапно пулемет резко качнулся, и его дуло едва не уперлось флотскому лейтенанту в грудь. И Александр Васильевич расслышал четко и ясно:

– Три шага назад, а не то открываю огонь на поражение. Пять секунд, время пошло!

Одновременно с этим, над караулкой завыла сирена. И через считанные секунды в голову Колчака уперся ствол, а еще один – в грудь...

– Спокойно выходим, руки держать на виду, – распорядился молодой подпоручик с белым крестиком и двумя солдатскими крестами на груди. – Выходите, ваше превосходительство, не заставляйте меня применять к вам силовые методы убеждения...

Следующие двадцать минут в жизни Колчака были такими... такими... Одним словом, ничего подобного ему не доводилось переживать ни в полярных экспедициях, ни во время войны.

Его совершенно невежливо, хотя и аккуратно, загнали в какое-то помещение, предварительно надев на голову мешок из черного шелка. Загнали вместе с шофером, двумя вестовыми, флаг-офицерами и адъютантом, где, во-первых, всех разоружили, во-вторых, ловко сковали всем руки за спиной, а в-третьих – его посадили в отдельную комнатку без окон, где в глаза ему бил яркий электрический свет, а из темноты кто-то настойчиво бубнил: 'Цель попытки проникновения на режимный объект? Способ связи с заказчиками? Рекомендую сотрудничать со следствием: зачтется на суде...' От всего происходящего, Колчаку стало казаться, что он сошел с ума...

– Ну, и где эти диверсанты?

Дверь в комнатку распахнулась, и тут же ее всю залило светом. Выяснилось, что он сам сидит за столом, на котором установлена лампа-рефлектор, а перед ним, на хозяйском месте расположился суровый, звероватого вида армейский капитан с Георгием на кипенно-белой гимнастерке, почему-то расшитой гусарским шнуром того же цвета. Колчак повернул голову, чтобы узнать, кто назвал его диверсантом, но тут же ударила команда:

– Не оборачиваться!

– Перестаньте, Николай Николаевич, – произнес не лишенный приятности баритон. – И отпустите его превосходительство вице-адмирала Колчака. Он -не диверсант, во всяком случае – в настоящее время.

С Александра Васильевича сняли наручники, и он наконец смог встать со стула и обернуться. Перед ним стоял генерал-лейтенант Анненков.

– Добрый день, господин вице-адмирал, – поздоровался Анненков без улыбки. – Извиняться не стану: мои люди действовали строго по уставу. Чего не скажешь о вашем спутнике. Кстати, – генерал улыбнулся одними губами. – Где вы отыскали такого феерического дурака? Они живут на воле, или вы знаете место где их специально разводят?

Колчак оскорбленно поджал губы:

– Лейтенант Комелов не дурак...

– Дурак, дурак, причем выдающийся, – теперь Анненков уже смеялся по-настоящему. – Я даже не могу представить себе уровень развития человека, который пытается глоткой и матом одолеть пулемет. Ну хотя бы кортиком, а то одним матом...

Вице-адмирал молчал. Обидно, но Анненков прав, но признаваться в этом ужасно не хотелось...

Анненков заметил обиду Колчака, и протянул ему руку:

– Не обижайтесь, Александр Васильевич, не стоит. У меня в дивизии – порядки, пожестче флотских. Если бы ваш вахтенный или как его там пропустил бы на корабль неизвестного, пусть и в генеральском мундире, то вы бы что с таким олухом сделали? А если бы этот генерал еще и силой попробовал бы прорваться на борт?

– Да, – усмехнулся Колчак. – Пожалуй, тут вы правы. Но этот допрос?..

– А вот это у нас – стандартная процедура, – ответил Анненков. – Любой, кто пытается силой проникнуть на территорию дивизии – враг и шпион, если не сумеет доказать обратное. Вас, Александр Васильевич допрашивал один заместителей начальника секретной части нашей дивизии, капитан Ларионов . Он у нас среди 'секретчиков' интеллигентом слывет...

Звероватый капитан молча наклонил голову и щелкнул каблуками. Анненков повернулся к нему:

– Николай Николаевич, проводите нас и дайте указание остальных отпустить.

– Слушаюсь, атаман, – снова кивнул тот и, распахнув дверь, сделал приглашающий жест рукой. – Прошу...

Сперва был обед. Сытный и вкусный, но без изысков. Разве что, рябчики. Нежные, тающие во рту, каких не в каждом столичном ресторане подадут. Колчак приналег на них, не преминув спросить: откуда такое великолепие. И от ответа чуть не подавился хрустящим крылышком...

– Это – с тренировок. У нас, господин адмирал, лучших стрелков обучают просто: дают Монтекристо , семь патронов, и через пять часов должен принести пять рябчиков.

– Однако... – Колчак удивленно покачал головой, – Соединяете пользу и выгоду?

– Скорее объединяю приятное с полезным, – снова одними губами улыбнулся Анненков. – Сами стрелки тоже рябчиков едят...

После обеда, завершившегося, к удивлению Колчака, мороженным, но не с ликером или сладким французским вином, а обычным крымским мускатом , Анненков пригласил гостя на полигон. Там их уже ждал начальник штаба дивизии генерал-майор Львов. Александр Васильевич снова удивился: генерал был не в повседневной и даже не в полевой форме, а в каком-то жуткого вида снаряжении, стальных кирасе и каске, но не Адриановской, а совершенно иной, почти идеально полусферической формы, да еще и с ружьем-пулеметом на груди. Рядом с ним стояли офицеры и солдаты, одетые и вооруженные точно также.

– Разрешите обратиться, ваше превосходительство, – спросил Анненкова флаг-офицер Тирбах . И, получив разрешение, продолжил, – Что случилось с этим... этим... – Он никак не мог определить, кто перед ним: офицер или нижний чин, но удачно выкрутился, – С этим кавалером?

– Пуля в баллон с огнесмесью попала, – ответил вместо Анненкова Львов. – Во время прорыва германского фронта. Вот и пожгло поручика...

И с этими словами генерал-майор, чье лицо было изборождено глубокими шрамами положил руку на плечо своему офицеру, с лицом, испятнанным ожогами. Колчак поразился: как это поручику еще глаза не выжгло – вон какое пятно молодой кожи прямо под левым глазом!

– Наши штурмовые саперы, – представил Борис Владимирович. – Любимая игрушка генерала-майора Львова.

– С этой игрушкой немцы особенно играться любят, – хрипло сообщил Львов. – Аж визжат от восторга, когда играть начинают...

– До смерти обожают, – поддержал командира кто-то из строя. – Прям до смерти...

От этих слов Колчак непроизвольно поежился, а его адъютант Комелов невольно вздрогнул. Анненков, заметив реакцию гостей усмехнулся:

– Это они так шутят. А вообще они у нас тихие, спокойные...

Александр Васильевич оглядел 'тихих' штурмовиков и мысленно поблагодарил бога за то, что воюет с этими 'спокойными' на одной стороне. Судя по всему, его свиту посетили такие же мысли.

– А что это за странная форма на ваших... э-э-э... бойцах? – Александр Васильевич перевел взгляд со штурмовиков, на стоявших поодаль казаков, тоже щеголявших в шнурованных сапогах, разгрузках и с автоматическим оружием на плечах.

– Новое оружие – новые требования, господин адмирал...

Анненков улыбнулся и Колчак в который раз неприятно поразился привычке генерала-лейтенанта улыбаться одними губами. А тот уже подозвал одного из своих людей: – Городовиков , ко мне! Тут его превосходительство вице-адмирал интересоваться изволят.

К ним подошел один из казаков – невысокий кривоногий крепыш с явно азиатской внешностью. Анненков оглядел его с ног до головы, застегнул Городовикову ремешок на клапане магазина, произнес негромко и совершенно непонятно: 'Десять кругов в личное время', после чего повернулся к Колчаку:

– Оружие генерала Фёдорова способно выпускать больше шести сотен пуль в минуту – сказал он, указывая на автоматическое ружье, – так что патроны, находящиеся вот в таких коробах, приходится носить в весьма значительном количестве. А остальное... аптечка первой помощи, специальное снаряжение, накидка от дождя, и прочее. – Называя каждый новый предмет экипировки, Борис показывал рукой на точки, где находилось то или иное снаряжение. – Таким образом каждый боец дивизии готов к действиям в условиях быстро меняющейся боевой обстановки.

– Изрядно... но дорого... – Александр Васильевич, покачал головой.

– Люди – дороже! – отрезал Анненков. – Особенно, мои!

– Это же сколько они патронов изведут?

– А сколько уже извели! Учёба – оно дело такое. Каждый под тысячу патронов расстрелял, а кто и поболе.

– Ну, дай бог, толк с того будет. Но контраст с обычными пехотными частями разителен, ничего не могу сказать. Солдатики у вас все как на подбор, порядок и дисциплина. А уж о подготовке я говорить боюсь... – И тут Колчак, который и вообще-то улыбался очень редко, к изумлению своих спутников, подарил суровому визави застенчивую улыбку гимназистки, – Борис Владимирович, теперь я просто уверен: если с кем-то и можно взять Проливы, так это – с вашей дивизией...

Наступила долгая пауза, после которой камнем упало короткое, холодное 'нет'. Все замерли...

– Я – против вашей операции, – твердо произнес Анненков. – Эта операция бессмыслена в военном плане и вредна – в политическом. Поэтому я всеми силами буду возражать как против участия моей дивизии в десанте на Босфор, так и против всей операции в целом.

Колчак стоял и ловил открытым ртом воздух, точно вытащенная на берег рыба. Рядом с ним замерли его офицеры. Вот это номер! А ведь ему обещали – положительно обещали! – что лучшая часть русской армии будет передана в его распоряжение...

– Но... как?.. Как же?.. – прокаркал наконец Александр Васильевич разом осевшим голосом. – Это же... Так же... Почему?..

– Потому – жестко отрезал Анненков. – И вообще: о какой десантной операции может идти речь, если лучший линкор Черноморского флота набит германскими шпионами, точно гостиничный матрас – клопами?

– Что?

Борис Владимирович хладнокровно поведал и о деятельности Виктора Вермана, его шпионской группы в Севастополе и Николаеве, и о преступной небрежности капитана 'Императрицы Марии', который даже не выставил охранение, и осмотр приходящих гражданских специалистов две трети которых носили немецкие фамилии.

– Но как могли жандармы, просмотреть целую шпионскую организацию?

– Вот это, господин адмирал, уже ваше дело: узнать, разобраться и выяснить – как? – все так же ровно ответил Анненков. – А пока...

И тут произошло уже и вовсе невероятное событие. Колчак застыл с полуоткрытым ртом, должно быть собирался что-то сказать, его офицеры словно бы изобразили на любительском спектакле немую сцену из бессмертного 'Ревизора', а возле Анненкова вдруг совершенно из ниоткуда возник человек в простой, хотя и дорогой одежде, с длинной бородой и умными, колючими глазами...

– Соглашайся, генерал, – произнес Распутин негромко. – Для виду еще поломайся, а потом – задний ход.

– Не хочу, – упрямо наклонил голову Борис.

– Вестимо, что не хочешь, – ухмыльнулся Распутин. – И я не хочу. Да только плетью обуха не перешибешь, сокол ясный. Папашка решил, так что... – и он слегка развел руками.

– Б...!

– Это верно, она самая, – дробно засмеялся Григорий Ефимович. – Ну, так что? Сделаешь?

– Черт с тобой! Можешь успокоить 'папашу всенародного': сделаю, как ему хочется...

– Вот и ладно, вот и хорошо... – Распутин повернулся уходить – Прикажи там, чтобы мне парочку рябчиков завернули. Больно уж хорошо твои стервецы их жарить навострились.

– Может, пообедать останешься? Я распоряжусь...

– Некогда, мил-друг, некогда... Я вот у тебя еще бутылочку муската прихвачу, не против?

И с этими словами Распутин провел рукой перед глазами адмирала и его свиты, после чего словно растворился в воздухе...

– Борь, а это что сейчас было? – выдохнул Глеб и вытер рукой разом вспотевший лоб. – Это я с ума сошел, или весь мир?

Анненков тихо усмехнулся, повернувшись к другу:

– Это – нормальная практика психотерапии и парапсихологии. То, что ты сейчас видел, носит вполне официальное название 'вуаль'. А по-простому, по-народному – отвод глаз. Но это я тебе потом объясню, а пока пошли кого-нибудь на кухню. Иначе Гриня может нам поваров так зачаровать, – он снова усмехнулся, – что ужина мы с тобой только к завтрашнему обеду дождемся...

3

Обсуждение участия Георгиевской дивизии в запланированной Колчаком Босфорской десантной операции затянулось глубоко за полночь. Через два часа бесконечных уговоров и банального нытья, Анненков наконец согласился и вместе с адмиралом взялся за разработку плана десанта. В дополнение Борис велел позвать Глеба, который незамедлительно прибыл, слегка пьяный, а возможно – и не слегка. Он тут же вогнал в глубокий ступор Колчака и его сопровождающих, заявив, что пока не будут построены хотя бы десять 'Эльпидифоров' из двадцати заказанных, ни о каком десанте не может быть и речи.

– А откуда вы, генерал, знаете об 'Эльпидифорах'? – спросил Александр Васильевич, когда к нему вернулся дар речи. – Это ведь совершенно секретный проект...

– Вот когда приступите к командованию флотом, поинтересуйтесь у своих подчиненных о том, каким путем секретные сведения становятся достоянием гласности? И еще: каким образом эти сведения стали достоянием германской разведки? Потому что я получил эти сведения именно на допросах немецких пленных.

Колчак гулко сглотнул, а Глеб, не обратив на это никакого внимания, продолжал:

– Значит так: десять 'Эльпидифоров' нужны нам к осени. Раньше все равно начать не сможем, в смысле – вы не сможете. Вам надо еще в командование вступить, сплавать корабли, потренировать свои экипажи. Плюс – несамоходные плашкоуты, для остальной дивизии. Мощности Николаевских заводов позволят достроить десять 'бэдэка'...

– Что достроить? – пискнул Тирбах.

– Бэ Дэ Ка – большой десантный корабль, – пояснил Львов. – 'Эльпидифор' вполне подходит под это определение. Так вот, если вы, ваше превосходительство, напряжете заводы в Николаеве и поставите их в позу пьющего оленя – они управятся примерно к октябрю, а мы...

– Так – холодно перебил его Анненков. – Достаточно. Господин начальник штаба, насколько я помню, у вас еще есть дела. Ступайте и займитесь им, а обо всем, что вы нам здесь нагоро..., то есть сказали, к завтрашнему дню подготовить докладную записку. И, господин генерал-майор, подождите меня у выхода: мне нужно дать вам еще несколько поручений...

...Колчак и его офицеры напряженно вслушивались в доносившиеся из-за двери обрывки разговора.

'...Ты чё творишь?!! А чего они... па-а-адумаешь, верховный правитель... Оху...?! ... все равно, он ни хрена не поймет... Пьянь подзаборная... Завтра на полосе трезветь будешь!.. Ой, я испугался... А если он?.. Чего?.. Ничего! Он от кокаина одурел уже...'

На этом месте Колчак непроизвольно стиснул кулаки и скрипнул зубами, а его офицеры отвели глаза. Очень жаль, но кажется, увлечение Александра Васильевича кокаином – уже ни для кого не секрет...

Но дальше разработка плана пошла быстро и деловито. К тому времени, как Колчак отправился в Петроград, он уже имел твердое представление о необходимом количестве сил и средств, привлекаемых для этой операции.

Тем временем у Анненкова и Львова появились новые неотложные дела. Из Швейцарии прибыли новые письма от Ленина, в которых кроме теоретического спора о вопросе построения социализма в России содержались еще и вполне конкретные практические указания. В их числе содержалась настоятельная просьба посодействовать ссыльным большевикам на предмет возвращения их к активной политической жизни.

Когда Львов показал своему другу-командиру это письмо, тот внимательно прочитал, пошевелил губами, проговаривая про себя особенно понравившиеся пассажи, гоготнул и произнес:

– Ленин против Ленина? Лихо, Глеб, ей-ей – лихо! Это же надо было додуматься: аргументировать к Владимиру Ильичу его же работами, только еще не написанными... – Он хлопнул Глеба по плечу, – Бой с тенью, а?! Так – он тут же посерьезнел. – А что у нас с побегами? Кого тащим?