Текст книги "Искуситель"

Автор книги: Норберт Винер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Наш план влек за собой и другие меры. Я хотел поддерживать контакт с Вудбери – и потому, что питал к нему уважение и почтение, и потому, что добивался для него материальных выгод. Я хотел заручиться его согласием (или хотя бы молчаливым согласием), сделав его выгодоприобретателем. Я отправил Вудбери несколько писем с просьбой растолковать мне кое-какие спорные положения. Вот одно из его ответных писем: Дорогой Джеймс! Ознакомился с Вашими замечаниями по статье № 5 серии "Очерки контрольно-измерительной техники". Вы, очевидно, уловили суть. Статья действительно требует кое-каких пояснений, но все же Вы, по-моему, слишком придирчивы в вопросах математической строгости. В конце концов, формулы я применяю для конкретной цели, а не просто ради мистической шахматной партии с Создателем и не для того, чтобы похвастать умением манипулировать. В пору расцвета большой математики таких вещей не делали. Читая математические труды, я возвращаюсь к старым классикам вроде Эйлера и Лапласа. У них я нахожу факты, а не математическую софистику. Одно из двух: либо какая-то вещь существует, либо ее не существует, а коли так не все ли равно, каким образом вы это установили? В наши дни преподаватели Оксфорда и Кембриджа не занимаются математикой, а играют в математику. Для них она – нечто вроде крикета: гораздо важнее красиво забить шар, чем опрокинуть ворота. Мне крикет не по карману, да и воспитание у меня иное. Моя любимая игра – умственный футбол. Чтобы забить гол, надо бороться, пуская в ход все силы до последней капли. Из всего изложенного Вы поймете, что у меня есть кое-какие счеты с джентльменами – представителями академических кругов. Между прочим, если они и вправду джентльмены, а игра сводится к крикету, то я, безусловно, Игрок. Я знаю, что в силах провести в ворота не один математический шар, но мое умение, по-видимому, не удовлетворяет мелочным требованиям университетских деятелей. Не понимаю, для чего могут понадобиться взрослому человеку оси координат, простые числа или многомерные пространства. Все это сойдет для математического отрочества, пока в человеке остается еще что-то детское и ему нужны детские забавы. Когда человек достигает умственной зрелости, все это надо пустить побоку. Но в наших университетах полным-полно престарелых юнцов. Рад слышать, что Вы по-прежнему стремитесь к практическому использованию моих идей в технике. Я знаю, как много у Вас дел и, привык к долгим перерывам между Вашими письмами. Вы – один из немногих, чьи письма доставляют мне неподдельное удовольствие. Вы не принадлежите к миру театральных декораций и шаблонных мнений, в котором вертятся почти все мои знакомые. Иногда (далеко не всегда) Вы как будто действительно понимаете, что я делаю. Поэтому непременно напишите мне в не слишком отдаленном будущем. Всей душой Ваш Седрик Вудбери.

Я порядком-таки попотел над ответом, поскольку так или иначе надо было отвечать. Мне не хотелось излишне подчеркивать интерес к практической возможности внедрить идеи Вудбери в технику. Правда, если учесть промышленную конкуренцию, в руках Вудбери такое внедрение свелось бы к нулю. Его интерес к собственным идеям носил не стяжательский, а интеллектуальный характер. Сплошь и рядом в нем проявлялась органическая неспособность ухватиться за благоприятный случай или хотя бы заметить такой случай. Но все же не исключалось, что Вудбери кому-нибудь покажет мое письмо. Из письма этот "кто-нибудь" извлечет кое-что для себя, а если и нет, то раструбит о подозрительной заинтересованности американцев в работе Вудбери. Эта новость может дойти до ушей потенциальных конкурентов. Не годится и чисто дружеское письмо: нельзя затушевывать интерес к новым работам Вудбери. При всей своей отрешенности от мирской суеты он достаточно сообразителен, чтобы распознать мирской эгоизм в других. Когда наши патенты будут оформлены, в расчетливом отсутствии упоминаний о трудах по контрольно-измерительной технике Вудбери почует неладное. Самое мудрое – сохранить полную естественность и написать так, словно события уже начинают развиваться по-новому, но движутся еще медленно, и наш интерес к ним лишь случаен, мимолетен. Впоследствии, когда все просочится наружу, мы успеем убедить Вудбери, что все произошло само собой и непредвиденно. Пусть он даже рассердится из-за того, что, хоть его идея внезапно пригодилась, большая часть славы и денег досталась другим, – гнев его не будет непримиримым. В конце концов, я состряпал нижеследующее письмо: Дорогой Вудбери! К своему ужасу, я обнаружил, что с того дня, как я получил от Вас последнюю весточку, минуло шесть месяцев, а я все еще не откликнулся. Ваши письма приносят мне огромное удовольствие, и не только благодаря новизне и свежести авторской точки зрения, но и потому, что их приятно читать просто как хорошую прозу. Я часто задумываюсь над тем, отчего Вы пишете только друзьям да в научные журналы: мне кажется, многое из того, что Вы могли бы сказать, представляет интерес и для широкой публики. Учтите: для человека, считающего себя не Джентльменом, а Игроком, Вы, право же, чересчур привередливы. Обливаете заурядных людей презрением, хотя сами же себя охотно причисляете к этому биологическому виду. А впрочем, поправка: Вы не причисляете себя к роду человеческому; скорее, хотите прослыть непревзойденным Игроком, которого увлекает только безукоризненная игра, да и то только, если следить за нею с удобного наблюдательного пункта – с игрового Олимпа. Я раб той текучки, которую Вы так упорно не признаете. Повседневным обязанностям инженера в промышленности присущи срочность и неотложность, от них не отмахнешься. Со службы прихожу смертельно усталый. Отобедав в клубе и сыграв робберок с давними приятелями (которые, слава богу, никогда не заговаривают со мной о технике), я валюсь спать в полном изнеможении. А на другой день повторяется то же самое, только наслаиваются новые проблемы. Они сыплются на меня из кабинетов и лабораторий. Множество вываливается ко мне на стол вместе с утренней почтой. Я не могу позволить себе роскошь игнорировать все то, что Вам неинтересно, поскольку должен выполнять свой долг по отношению к тем, у кого зарабатывают на хлеб с маслом – да-да, еще и с толстенным слоем повидла. Если я наживу врагов, то они станут не только моими врагами, но и врагами фирмы. Но я крайне бесцеремонно докучаю Вам своими личными заботами. Вам предпочтительнее узнать, что нового в технике. Вы, бесспорно, не хуже меня осведомлены, что вот-вот радио с капитанских мостиков и крупнейших станций, принадлежащих международным концернам связи, протянет щупальца-антенны в жилища каждого из нас. Страшно подумать: через несколько лет внешний мир лавиной вторгнется в нашу частную жизнь. Так вот, все это стало возможно благодаря электронной лампе. Навряд ли кто-либо, кроме узких специалистов, хотя бы наполовину осознал, на что способна электронная лампа. Она, я думаю, буквально во всех жизненных сферах высвободит нас из-под тиранического гнета энергетики. Ведь не только в радиоделе полезно посылать слабые сигналы и усиливать их так, чтобы прием был возможен по другую сторону океана. Можно ведь усиливать сигналы, которые будут управлять электродвигателями и прочими приводами. Это придаст контрольно-измерительной технике небывалый размах. Вот тут-то и выйдут на сцену Ваши труды. Ваши идеи напрашиваются на непосредственное использование, в радиопромышленности, и, посещая технические лаборатории, я каждый раз замечаю новый прилив интереса к Вашим статьям. Многие энергетические фирмы берутся за производство домашних радиоприемников как за побочную статью дохода. Не исключено, что благодаря таким фирмам Ваши идеи приобретут популярность, протиснувшись через черный ход нового увлечения – радио. Наш сотрудник Уотмен в свободное время увлекается радио (таких людей называют, по-моему, радиолюбителями). Он уже смекает, что к чему. На днях расспрашивал меня о Ваших работах. И вопросы-то ставил вполне осмысленные. В настоящее время он бродит ощупью где-то на подступах к Вашим идеям, но человек он способный. Доходят до меня слухи (самые смутные), что проблемами контрольно-измерительной техники заинтересовался профессор Домингец из университета Фэйрвью. Толковый малый, но лентяй. Для обоих только-только забрезжило то, что Вы исчерпывающе проанализировали лет пятнадцать или двадцать назад. А вдруг со временем эти ребята до чего-нибудь додумаются? Невзирая на свою оторванность от людских дел, Вы не можете не почувствовать удовлетворения при мысли, что вся инженерская профессия начинает ценить проделанный Вами труд. Между прочим, летом мой босс Уильямс отправится в Европу, – соединит отпуск с деловой поездкой. Он хотел бы изъявить Вам свое почтение. Вы, наверное, помните, что сравнительно недавно он побывал в Англии с мимолетным визитом и что я тогда снабдил его рекомендательным письмом к Вам. Искренне Ваш Грегори Джеймс.

Закладка фундамента под наш замысел – овладеть контрольно-измерительной индустрией – была не такой задачей, которая разрешается в один миг. Важнее всего было не создать впечатление, будто мы спешим и занимаемся какими-то махинациями, – это набросило бы тень подозрения на всю операцию. Необходимость эксплуатации изобретений по контрольно-измерительной технике вовсе не вытекала из тогдашних потребностей бизнеса. Нет, она была страховкой на будущее, которое, как твердо верили мы с Уильямсом, непременно настанет, но точную дату ни он, ни я, ни кто-либо третий не могли указать даже приблизительно. Оживление в промышленности, сменившее непродолжительный послевоенный спад, могло с минуты на минуту прекратиться, что ввергло бы нас в финансовые трудности. Итак, всевозможные этапы наших переговоров затянулись на несколько лет. Как главный инженер фирмы, я занимался множеством дел, не имевших касательства к операции. Лишь теперь, оглядываясь на прошлое и видя неизмеримые последствия этой операции, я понимаю выдающееся ее значение. На фоне разнообразных личных и служебных переживаний того периода постоянным лейтмотивом звучала работа с Уотменом и Домингецом. Я должен был возвращаться к ней вновь и вновь, пока не почувствую, что план наш окончательно подготовлен и пора либо вплотную браться за его осуществление, либо отказаться от него. Первым дозрел Уотмен. Он и раньше, по собственной инициативе, стал восторженным почитателем идей Вудбери. Теперь же в нем выявились уникальные способности: он умел не только внедрять базовые идеи в повседневную конструкторскую практику, но и обладал чисто интеллектуальным даром самостоятельно формулировать такие идеи. В скором времени он отослал предварительную заметку в "Вестник национальной академии наук" и превратился в самостоятельного исследователя. Гораздо сложнее обстояло с Домингецом. Но и о нем не стоило слишком уж тревожиться. Пусть он не так результативен, как Уотмен, – зато его нетрудно вести на поводу. Я лез из кожи вон, обращая внимание Домингеца на новые достижения Уотмена. Врожденная леность Диего уступала непреодолимому напору состязательского азарта. Между тем Уильямс тщательно прозондировал финансовую ситуацию. Теперь он тоже мог решать: продолжать игру или же идти на попятный. Решения он до сих пор не принял. Небывалый бум не прекращался, и все кругом уверовали, будто мы вступаем в новую, вековечную эру финансового процветания. Уильямса нисколько не вводила в заблуждение лихорадочная обстановка. Его суждения о том, чем же все это кончится, отличались редкостным здравомыслием. – Я разговаривал с представителями деловых кругов, – сказал он мне однажды. – У меня складывается впечатление, что контрольно-измерительная техника, действительно, вот-вот взлетит на небывалую высоту. Меня беспокоит, как бы не вклинился кто-нибудь из наших конкурентов, прежде чем мы в ней окончательно закрепились. Но одно-то мне ясно: торжество контрольно-измерительной техники отнюдь не стоит у нас на пороге. Пожалуй, вы правы: на некоторые из основных принципов этой отрасли Вудбери успел наложить лапу. Все ее принципы навряд ли сейчас известны. И уж, бесспорно, мы не располагаем нужными приборами. Возможно, в конечном итоге нам это все окупится, но вот не знаю, когда же удастся подвести этот итог. Я верю в торжество контрольно-измерительной техники как отрасли промышленности. Будь у меня возможность доверять прочности финансовой конъюнктуры, я бы довел наш план до конца. Но когда я взвешиваю все "за" и "против", меня многое отпугивает: долгое ожидание, необходимость вложить большие деньги и невозможность сразу же их вернуть. Я подыскиваю хотя бы один-единственный удачный подряд, который принес бы нам немедленную отдачу взамен вложений в контрольно-измерительную технику. Заключить бы один, только один, – и я пошел бы ва-банк. Вообще-то, имея такой задел, самое бы время приступить к операции. Деньги так и просятся, чтобы их вложили в дело. Если кризис не разразится в ближайшие несколько месяцев, мы могли бы заплатить Домингецу и раскрутить колесо. Подождите немного, – заключил Уильямс, – и я скажу последнее слово: продолжаем мы наш план или забываем о нем. Есть у меня на примете совершенно определенный заказ, но не стоит возлагать на него чрезмерные надежды. Я был несколько разочарован, хоть ничего иного и не ожидал. В ту шаткую пору я и сам не питал особого оптимизма. Несколько недель я прожил в ожидании, что с минуты на минуту получу распоряжение завершить операцию. И вот Уильямс вызвал меня к себе в кабинет. – Вы, наверное, думаете, что я предложу вам закрыть тему "Вудбери и его идеи", – сказал он. – Еще несколько дней назад я так и намерен был поступить. Но с тех пор одно событие в корне изменило всю ситуацию. До сих пор, как известно, крупнейшим нашим заказчиком был военно-морской департамент. Мы почти не заключали контрактов с представителями армий – ни нашей, ни зарубежных. Но вот недавно одно правительство запросило меня относительно приборов управления зенитными орудиями. Иностранцы стремятся улучшить показатели зенитной артиллерии. Я никогда и не воображал, будто в минувшей войне зенитки чем-то отличились, но и не думал, что они покрыли себя таким позором. Не будет преувеличением сказать, что, если бы в небе пролетала стая амбаров, то зенитка не сбила бы ни одного. И уж совершенно точно другое: если бы в небе амбары попадались с такой же частотой, как в деревне, то, чтобы поразить хоть один, пришлось бы истратить много тонн снарядов. Я уж не говорю о том, что цель передвигается в небе быстрее самой быстрой птицы. В настоящее время зенитным огнем удастся разве только не допустить, чтобы вражеский самолет совершил посадку прямехонько в ствол орудия. Не удивительно, что военные рвут и мечут! – Да я и сам об этом размышлял, – отозвался я. – Скорости самолетов растут из года в год, и проблема становится все острее. На сегодняшний день скорость снарядов немного выше четырех тысяч футов в секунду, а самолеты развивают порядка ста миль в час, то есть примерно 150 футов в секунду. Пока разрыв значителен, здесь еще можно что-то предпринять. Но, предположим, самолеты начнут летать вдесятеро быстрее, в скорость снарядов останется неизменной. Тогда скорость летательных аппаратов будет соизмерима со скоростью зенитных снарядов. К тому же самолеты маневрируют в пространстве, тогда как снаряды связаны траекторией, заданной при залпе. Значит, зенитным снарядом можно будет сбить самолет только в одном случае: если в воздухе ненароком произойдет столкновение снаряда с самолетом. – Я тоже так думаю, – подхватил Уильямс, – но до тех пор много воды утечет. А пока – проблема стоит совсем иначе, хоть тоже остро. Ведь артиллеристам до сих пор приходится прибегать к услугам командно-дальномерного поста (КДП), или его полевого аналога. Они определяют дистанцию до цели и с помощью дальномеров устанавливают прицел. Потом еще надо обработать полученные данные с помощью таблиц. По ним вычисляют угол наводки и т. д. Приходится производить всевозможные математические выкладки; это делается карандашом на бумаге, в то и с циркулем, угольником и транспортиром. Если огонь ведется по кораблю или вражеской колонне войск, то квалифицированный офицер-артиллерист установит прицел, прежде чем цель отодвинется на чрезмерно большое расстояние. Правда, и тут артиллерист должен учесть перелеты и недолеты, иначе он не накроет цели. Применительно же к зенитному огню все это превращается в бред. Прежде чем на бумаге будут получены первые приближенные прикидки дистанции, самолет очутится совсем над другим городом. – Знаю, о чем вы теперь заговорите, – сказал я. – Операции должны передаваться от дальномера к снаряду с максимальной быстротой, выкладки на бумаге исключаются. На лафете орудия нужно смонтировать вычислительное устройство. Наводчик следит за самолетом с помощью прицельных приспособлений, а орудие автоматически принимает положение, необходимое для залпа. – Вы все правильно поняли, – подтвердил Уильямс. – Этой-то проблемой контрольно-измерительной техники мы должны заняться безотлагательно, а не на той неделе или, тем паче, через две недели. Она уже реальна. Случайно мне стало известно, что по меньшей мере двое из давних наших конкурентов разрабатывают данную проблему и намереваются подать иностранным заказчикам заявку на этот заказ. На днях из корпорации "Марин дивайсис" к нам перешел один сотрудник. Он-то и проболтался. Я слыхал, что русские торгуются со стариком Сандерсом из этой корпорации – не сошлись в каких-то мелочах. Вокруг заказов на зенитную артиллерию начинается мышиная возня. Пожалуй, трудновато будет добиться разрешения на сотрудничество с иностранцами, но уж это я возьму на себя. – В таком заказе специалистам по электронике и карты в руки, – сказал я, так же как новым радио– и телефонным компаниям. Виделся я недавно с одним приятелем из "Радиодеталей". Обычно его хлебом не корми – дай потолковать на технические темы. А тут, только я упомянул о зенитках, как он скорчил постную мину. Если хочешь сохранить что-то в тайне – не замыкайся в себе чересчур демонстративно, да к тому же ни с того ни с сего. Нимало не удивлюсь, когда за границу будет подана еще одна заявка на заказ, но из другого источника. – Бесспорно, за усовершенствование зенитной артиллерии там берутся с размахом, – сказал Уильямс. – Они только не решили пока, кто же выполнит для них эту работу. Иначе вся область в два счета оказалась бы опутанной патентами, и нам бы это стало известно. – Мы не намерены делить эту область с целой сворой оголтелых конкурентов, – продолжал он. – Мы не просто проникнем в эту область, а проделаем это на такую широкую ногу, что все правительства будут считать меня мистером Зенитная Артиллерия, ни больше ни меньше. А там мы оттесним всех прочих, и заказов по контрольно-измерительной технике хватит нам до тех пор, пока ее значения не осознают и другие отрасли промышленности. Я вынужден взять обратно все свои слова насчет того, будто сегодня работы Вудбери лишены практической ценности. Но хотелось бы уточнить и с вами. Джеймс, как, по-вашему, возможно ли немедленное практическое использование изобретений Вудбери в приборах управления зенитным огнем? – Безусловно, – ответил я. – Почти все, что улучшает управление в целом, улучшит и управление зенитным огнем. Если мы бросим наших инженеров на эту проблему, то с самого же начала придется прибегнуть к трудам Вудбери. – Хорошо, – сказал Уильямс. – Я прикинул, на какую сумму клиенты могли бы заключить контракт по зенитной артиллерии. Здесь пахнет десятками миллионов. Если удастся отпугнуть конкурентов, мы сорвем здоровенный куш. Приступаем к решающей стадии операции "Домингец". Мне понравилась выдумка Каммингса – захватить всю отрасль и выдать Домингецу кругленькую сумму за его "права", а потом трахнуть по голове патентоведов, работающих на наших конкурентов. Но мне кажется, мы можем достигнуть еще большего. При головокружительной цене нашей покупки у всех сложится впечатление, будто КИТ и Уильямс – одно и то же, будто мы до того неотделимы от этой отрасли, что отдавать заказ в чьи-то иные руки, кроме наших, – несуразно. Вы, наверное, думали отделаться от Домингеца пятьюдесятью тысячами долларов. Пусть даже сотней тысяч. Я и сам так думал, но теперь номер не проходит. Надо ошеломить заказчиков, да и наших конкурентов тоже. Мы не смеем предлагать Домингецу меньше полумиллиона долларов. В сущности, наше предложение должно быть совершенно неслыханным и беспрецедентным. Говорят, подобные предложения бывали и прежде: у нас полумиллионом никого не удивишь. Я уполномочиваю вас предложить Домингецу три четверти миллиона долларов, как только настанет благоприятный момент. Когда, по-вашему, это произойдет? – Уже настал. Я сознательно тормозил события, чтобы они не развивались чересчур стремительно и не заставляли нас принимать решение, пока мы к этому не готовы. Вчера мне звонил Домингец, просил приехать и обсудить с ним его результаты. Он не убежден в серьезности нашего интереса и хочет выяснить с нами отношения. – Прекрасно, – сказал Уильямс, – дело, я думаю, надо уладить без проволочек. Велю Каммингсу составить нужные документы. Это займет денька два. А вы тем временем поводите Домингеца за нос, условьтесь с ним на ту неделю. Прежде чем вы поедете в Уайт-Пилларс, я проверю, в порядке ли документы. С Домингецом я договорился по телефону. Над документами пришлось изрядно попотеть. Каммингс изловчился оформить сделку как приобретение будущих патентных прав, совершаемое до выдачи автору самих патентов. Приобретателем значилась не сама фирма "Уильямс и Олбрайт", а некий филиал, специально образованный на этот экстраординарный случай. Каммингс был чрезвычайно доволен: при условиях, на каких Уильямс распорядился заключать договор, не обязательно было ждать выдачи конкретных патентов. Никому не в диковинку, что изобретатель-одиночка оформляет патенты так, что они не охраняют его прав со всей мыслимой полнотой. Патенты еще менее удовлетворительны, когда доходит до охраны прав фирмы, приобретающей права у изобретателя. Поэтому все гораздо легче, если фирма, намеревающаяся эксплуатировать патент, может с самого начала при его составлении – сказать свое веское слово. Итак, Домингеца, согласно контракту, приглашали консультантом в нашу фирму, сроком на пять лет. Он со своей стороны за единовременный гонорар 750000 долларов обязался передавать в собственность корпорации "Изобретения" (филиалу фирмы "Уильямс и Олбрайт") все патенты, какие только когда-либо получит, по цене 1 (один) доллар за штуку. Далее, он гарантировал, что один из этих патентов будет посвящен принципам конструирования, а также узлам и деталям, которые позволят создать контрольно-измерительную аппаратуру для общего класса проблем КИТ, обозначенных ниже мелким шрифтом. Ниже в различных, частично совпадающих пунктах перечислялись устройства, пригодные для управления зенитными орудиями. Содержание этого условия контракта, как и других его условий помельче, отличалось одновременно и широтой, и определенностью. Условия гребли широко, ибо охватывали чуть ли не все мыслимые патенты, которые будут выданы или могут быть выданы Домингецу, если они хоть как-то полезны для контрольно-измерительной аппаратуры. Условия формулировались определенно, ибо детально очерчивали обширную сферу применения контрольно-измерительной аппаратуры, для каковой сферы Домингец подрядился ввести ценные и полезные усовершенствования. В контракте недвусмысленно оговаривались обязательства Домингеца оплачивать из собственного кармана все судебные издержки по искам, которые будет вчинять фирма или которые могут быть возбуждены против нее. На словах же предстояло объяснить Домингецу, что это условие просто-напросто формальность, оно лишь выгораживает фирму и самого Домингеца, нечего тут пугаться. На самом деле, как растолковал мне Уильямс, это условие введено для подстраховки, фирма не позволит Домингецу истратить на тяжбы ни цента из его личных средств. Я кропотливо проанализировал условия контракта. Во многом они были стандартны, однако формулировались так, будто Домингец ответственно гарантирует самобытность, ценность и даже коммерческую рентабельность своих изобретений. Это поставит его в затруднительное положение, если он не будет выполнять договорных обязательств. Вздумай Домингец заартачиться на том или ином этапе – в контракте хватало скрытых шипов, которые в два счета заставят его подчиниться решениям фирмы в вопросах стратегии и тактики. Контракт дал мне обильную пищу для размышлений. Ведь я с самого начала знал, что операция, которую я допускаю и даже проталкиваю, не лишена элементов подлости. Однако подлость присуща образу жизни, который я веду вот уже многие годы, поэтому я подавил в себе приступ малодушия. Ново для меня было лишь одно: теперь я понял, что деяние, участником и даже в какой-то степени инициатором которого я являюсь, возымеет долгие неизгладимые последствия для всех действующих лиц. Взялся за гуж – не говори, что не дюж! Много лет подряд я ем хлеб Уильямса и Олбрайта. Всякий честный человек платит за свой хлеб, отстаивая интересы хозяев и беспрекословно повинуясь их приказам. Тем не менее, насколько счастливее был бы я, если бы Домингецу назначили не такую зверскую, чудовищную цену! Прими Домингец сумму поменьше – я бы всю вину свалил на слабость своего друга и его боязнь отказаться. Но отвергнуть три четверти миллиона долларов!.. Может, аскет вроде Вудбери так бы и поступил, но ждать этого от нормального человека не приходится.

1928-1931 Умствования ни к чему путному не приводят. Нужно двигаться вперед. Я созвонился с Домингецом, подтвердил, что собираюсь в Уайт-Пилларс. Он с женой встретили меня на редкость тепло. – Ну, Домингец, – сказал я, – как успехи на поприще контрольно-измерительной техники? – Да помаленьку, – ответил Домингец. – Очень благодарен тебе за то, что показывал мне отчеты Уотмена. Поруководишь им еще годик-другой – глядишь, он чего-то и достигнет. Конечно, истинную-то суть проблемы он проглядел. Приборы его, если и будут функционировать, то примитивно, а я-то могу предложить нечто гораздо лучшее. Я, видишь ли, по-настоящему докопался до базовых принципов. Я, по-моему, говорил тебе, что недели три назад смонтировал первый свой прибор управления. Он работал вполне приемлемо. Тогда у меня еще руки не доходили до финальных испытаний, то есть не была выяснена точность аппаратуры. – И какая же точность?– спросил я. – Отличная, – ответил Домингец. – Я чуточку подрегулировал мелочи и окончательно все отладил. Теперь аппаратура ни на йоту не отступает от заданных параметров. Я прикинул погрешность. Даже и она не выходит из ожидаемых пределов. Надо еще многое доработать, но отныне все пойдет как по маслу. – Хотелось бы заглянуть в протоколы испытаний, – сказал я. – Они у тебя под рукой? – Вот, пожалуйста, – ответил Домингец. – По-моему, останешься доволен. Отсюда, во всяком случае, ясно, как надо браться за общие проблемы КИТ. – Работа приносит Диего радость, – заметила Селеста. – Раньше мне ни разу не доводилось видеть, чтобы он вкладывал столько усилий в одну конструкцию. И он страшно доволен результатами. Прямо как девушка после первого бала. Дождаться не мог твоего приезда. – А кстати, – вставил Домингец, – не видать бы мне таких результатов как своих ушей, если бы не новое оборудование лаборатории. Твоему мистеру Уильямсу надо отдать должное, он раздобыл великолепную аппаратуру. Теперь я могу работать в лаборатории, оборудованной по последнему слову науки. Теперь мне начинает казаться, что мы обгоним престижные университеты. Давай проглядим данные испытаний. Я досконально изучил протоколы. Приятно было, что подтвердилась моя догадка: Диего умеет пользоваться подсказкой и даже шагает чуть-чуть дальше подсказанного. – Превосходно. – Я вернул Диего папку. – Все ясно. Наконец-то в игре "КИТ" мы действительно начинаем выигрывать. Вообще-то вокруг твоей работы у нас в фирме поднялся ажиотаж. Уотмен показал Уильямсу твое последнее письмо. Заявил, что ты, очевидно, преодолел самые страшные трудности. А у Уильямса уже давненько с языка не сходят новейшие теории управления. Видимо, их-то ему и недостает, чтобы ухватить толстенную пачку зенитных контрактов. На днях он допытывал меня о тебе. Я сказал, что фирме нужны твои идеи, без них она с места не сдвинется. А еще больше нужна широта твоего мировоззрения. Уильямс хотел бы заручиться твоими услугами. Предлагает выгодные условия. Даже, можно сказать, исключительно выгодные и щедрые. – Приятно слышать, – откликнулся Домингец. – "Уильямс и Олбрайт" – фирма солидная. Я бы гордился связью с ней. Однако изобретение у меня не пустячное. Оно заслуживает высокой цены. Овчинка, знаешь ли, стоит выделки. Условия и должны быть щедрыми. – Убедись-ка своими глазами, – предложил я. – Я ведь привез контракт. От имени фирмы его уже подписал Уильямс. Прочти и подумай, нельзя ли оформить его без дальнейших проволочек. – Не подгоняй меня, – воспротивился Домингец. – Кота в мешке не покупают. Дай мне сначала прочесть контракт. Сняв скрепку со сколотых бумаг, он начал продираться сквозь непроходимую чащу юридической терминологии. Буркнул: – Ничего не скажешь, ваши крючкотворы нигде не оставили ни сучка, ни задоринки. Можно подумать, речь идет о полумиллионной сделке, а не о тривиальном договоре с внештатным консультантом. Придется семь раз отмерить, прежде чем связываться с твоими друзьями правоведами. Кое-какие пункты, мне кажется, ко многому обязывают. – Да это же общепринятые фразы, – возразил я. – Ты же знаешь, какие педанты эти юристы. Норовят предусмотреть уйму непредвиденных обстоятельств, которые практически никогда не возникают. Домингец перевернул первую страницу. В глаза ему бросилась строчка: "на сумму 750000 (семьсот пятьдесят тысяч) долларов". Он не поверил глазам. Перечитал заново. Да, черным по белому: "750000 долларов". Он окликнул жену: – Селеста, поди-ка сюда, да поживее. Я хочу тебе кое-что показать. Селеста торопливо подошла к нему и, склонившись, через его плечо взглянула сквозь лорнетку. – Ох, Диего! – воскликнула она. – Какое чудо! Просто не верится! Грегори, как нам тебя благодарить? Сегодня у нас знаменательный день. – Да, Грегори, – сказал Диего, – это потрясающе, но для меня абсолютно непонятно. КИТ – отрасль перспективная, но семьсот пятьдесят тысяч!.. Фью-у, дай мне время опомниться. – Сумма кругленькая, – сказал я, – но ты, по-моему, со свойственной тебе скромностью недооцениваешь важность своих изобретений. Мы стоим на пороге новой эры КИТ. Фирма "Уильямс и Олбрайт" хочет закрепиться в бельэтаже новой эры. А помочь ей в этом можешь только ты. – Не хочешь же ты сказать, что больше никто не разрабатывает проблем КИТ? – удивился Домингец. – Статьи Вудбери циркулируют уже лет пятнадцать. – Да, но ты – единственный, кто применил их на практике. Не нужно умалять собственные заслуги. Вудбери – великий ученый, но ты – великий инженер. – Конечно, он великий инженер, – подхватила Селеста. – Может, оно и так, – сказал Домингец. – Значит, я должен стоять на страже своих интересов. Откуда мне известно, что свои изобретения я должен отдать именно в руки фирмы "Уильямс и Олбрайт"? Нет уж, утро вечера мудренее, не буду ничего решать второпях. – Мистер Уильямс особо проинструктировал меня, велев предупредить, что предложение это серьезное, но горящее, – сказал я. – Завтра нам предстоит подписывать крупный международный контракт. Если ты поступишь к нам на службу и передашь свои идеи, то мы можем взять на себя обязательства по тому контракту. Если же твои идеи уходят к конкурентам, даже если есть хоть отдаленная возможность, что они пойдут в конкурирующую фирму, то нам лучше и не соваться. Мы от всего откажемся. Таким образом, сегодня наше предложение действует, но завтра теряет силу. – Если мое изобретение так хорошо, как ты расписываешь, – сказал Домингец, – то от покупателей отбоя не будет. По-моему, лучше выждать и прощупать рынок. – Навряд ли ты дождешься лучшего предложения, – возразил я. – Точнее, почти наверняка не дождешься. Как только в конкуренцию включатся несколько разных фирм, одну из них непременно осенит удачная идея – сделать одного из своих служащих подставным лицом и оформить твои изобретения на его имя. Без денег Уильямса и Олбрайта ты не отспоришь своих прав, и с чем же тогда останешься? Настоятельно рекомендую тебе не артачиться. – Три четверти миллиона – это три четверти миллиона, – проговорил Домингец, – но все же мне здесь многое не нравится. Все же контракт, по-моему, связывает меня по рукам и ногам. Жаль, я толком не понимаю, на что иду. Да и не совсем я в глубине души спокоен насчет бедняги Вудбери. А ты как думаешь, Селеста? – Я с тобой согласна, Диего. Мне бы тоже хотелось хорошенько все обдумать. Я в полной растерянности. Предложение до того головокружительное, что я утратила чувство меры. Но решение, видимо, надо принять не откладывая. Нельзя же безнаказанно швыряться такими деньгами. Откажешься от них потом всю жизнь будешь себя терзать, да и меня истерзаешь. Ни тебе, ни мне этого не выдержать. Я очень хорошо тебя знаю, Диего, – продолжала она, – и знаю, что ты примешь это предложение. Если тебе для душевного равновесия надо капельку поупираться перед тем, как поставить подпись, – поломайся приличия ради. Но только учти, сейчас середина дня, а в пять нотариальная контора закрывается. Давай покончим с формальностями. – Сдаюсь, – сказал Диего. – Великий человек не должен упускать благоприятный случай. Должен распознавать улыбку фортуны. – Ты должен знать, – прибавил я, – что тебе в руки плывет не только крупная сумма, но и возможность творить добро. Весь мир нуждается в твоих изобретениях по КИТ. Он благословит человека, который так приумножит мощь человечества. Вспомни, кем стали в глазах американского народа Эдисон и Стейнмец: прославленными героями! Твое имя будет на устах у каждого американского юноши, если он стремится стать инженером. Твой пример будет его вдохновлять. Ты не просто вправе воспользоваться возможностями, которыми устилает твой путь этот контракт, – ты обязан это сделать. – Пожалуй, ты меня убедил. Давай сюда бумаги. Подписанный контракт я привез Уильямсу. После этого все завертелось с такой неимоверной быстротой, что даже я, стреляный воробей, был поражен. Не теряя времени попусту, Каммингс засучил рукава. Подставная фирма, которой предстояло сделаться номинальным приобретателем прав Домингеца, была напрочь лишена индивидуальности и нуждалась в броском названии. Каммингс постарался – окрестил ее "Уильямс контролс". У Паттерсона вдвое прибавилось работы: он развернул пропагандистскую кампанию, славословя КИТ и держа "Уильямс контролс" под лучом славы, на виду у всех потенциальных заказчиков. В семье Домингеца он стал желанным гостем. Вовсю рекламировал цирковую карьеру Домингеца и великолепные поместья Мэтьесонов. Диего, не ломаясь, охотно помогал создавать вокруг себя рекламную шумиху. Паттерсон на целые часы подряд запирался со мной у меня в кабинете, словно клещами вытягивая из меня сведения о том, какие особенности новых работ по КИТ всего более импонируют идеалам молодых американцев. Мы надеялись вызвать всеобщее восхищение прозорливостью "Уильямс контролс", закрепившейся на командной высоте в новой отрасли. Паттерсон наводнял финансовые и коммерческие журналы статьями о фирме "Уильямс и Олбрайт". Из пены этой пропаганды родилась новая мифология. Домингец фигурировал в ней как великий герой американской культуры и американского народа, изобретатель милостью божией. Паттерсон восторженно распространялся о романтическом прошлом Уильямса и Олбрайта. Мне было по-настоящему жаль Уотмена, которого, как я считал, провели за нос, особенно если принять во внимание масштабы операции. – Хочу посвятить тебя в новое положение вещей, связанных с Домингецом, сказал я ему. – Тебе будет здорово трудно с этим примириться. Однако если ты все продумаешь, то поймешь, что другого выхода у нас не было. Мы решили приобрести новую работу Домингеца по проблемам КИТ, выложив за нее ощутимую сумму. Цена вот-вот будет объявлена в газетах – сильнейший пропагандистский ход нашей фирмы. Завтра утром ты ее все равно узнаешь. Фирма рассталась с тремя четвертями миллиона долларов. Мы собрались произвести фурор таким количеством нулей. Ошеломив общественное мнение, мы объявим покупателям, что поставили КИТ на широкую ногу. Тогда мы надолго заполучим отрасль в свое безраздельное владение и вытесним конкурентов. – Понимаю, – сказал Уотмен. – Сейчас мне это нравится меньше, чем при первой нашей беседе. Достанься деньги Вудбери, я бы не возражал. У него-то идеи действительно новые. Пусть он даже толком их не охранял, – я бы с радостью увидел, как ему воздано должное. С точки зрения этики, деньги принадлежат ему, безотносительно к правовой точке зрения. Но Домингец!.. Я просматривал его отчеты, по мере того как ты их мне передавал. Мне не попалась там ни одна идея, которой мы с тобой не обговаривали задолго до составления отчета. Добро бы мы с ним действовали наперегонки. Но ведь фактически он не просто сдублировал мою работу – он ее испохабил. Не схвати ты его вовремя за руку, он бы безнадежно запутался по меньшей мере в пяти пунктах. Почему ты не меня превратил в крючок, к которому подвешиваются идеи Вудбери? Эх, я не про три четверти миллиона, ничего подобного. Пятидесяти тысяч долларов мне бы за глаза хватило. Может, поворчал бы я, требуя недоданных десяти тысяч, но ведь я же понимаю, что нельзя схватить луну с неба. Ты гарантировал мне постоянную службу. Согласен, это гораздо лучше, чем те же или еще большие деньги, выигранные в лотерею. Не о деньгах мысль меня свербит. Вот я проделал хорошую, добросовестную работу, хоть ее и не сравнить с открытиями Вудбери. А теперь я вынужден любоваться тем, как и деньги, и слава льются из спесивого осла Домингеца. Меня мутит от его самодовольной рожи. – На твоем месте я бы реагировал точно так же, – ответил я. – Долгое время я подумывал, не уговорить ли Уильямса, чтоб выкупил это изобретение у тебя. Но ничего бы из этого не вышло. Нам нужно во что бы то ни стало впечатлить русских, иначе мы не добьемся зенитного контракта. Конструктор ты первоклассный, но ты – конструктор для конструкторов. Допускаю, в конструкторских кругах тебя считают восходящей звездой. Но ведь не в конструкторских кругах принимаются решения на высшем уровне. Такие решения выносят важные шишки. Для представительства им нужен кто-нибудь такой же, как они. То есть человек, наделенный всеми теми качествами, которые ты так презираешь в Домингеце. Меня эти качества тоже не умиляют, но таковы факты. Фирма "Уильямс и Олбрайт" извлекает прибыль из фактов. И еще одно: ты – служащий фирмы. Если изобретения Вудбери будут оформлены на твое имя, это покажется подозрительным. Наши конкуренты не поверят, а когда они, не поверив, обратятся в суд, судьи тоже не поверят. Это недопустимо. Вот мы и покупаем изобретения по КИТ у человека, не имеющего никакого касательства к фирме. Формально он с нами ничем не связан. Я принял меры, чтобы его связь с нами до покупки изобретений невозможно было проследить. Свои три четверти миллиона он получает по контракту, к которому не придерешься: он выдержит любые дознания. Мистер Джон-Средний-Гражданин и мистер Судья-Брюки-в-Полоску воспримут эту сделку в буквальном смысле. Если трезвый, практичный человек вроде Уильямса выкладывает за изобретение три четверти миллиона долларов, значит, изобретение ценное и стоит по меньшей мере два миллиона. Ты, Уотмен, должен помнить: будущее фирмы "Уильямс и Олбрайт" – это и твое будущее. Рано или поздно, когда фирма вырвется в высшую категорию, вместе с фирмой выбьешься в высшую категорию и ты. Ты у Уильямса первый на очереди. Ты ведь знаешь, он слывет прижимистым. Но я бы не ввязался в эпопею с Домингецом, не выговорив тебе значительного вознаграждения за моральный ущерб. Уильямса пришлось-таки уламывать, но не слишком долго. В конце концов, он согласился удвоить тебе жалованье. – Ладно, – сказал Уотмен. – Смириться с этим я могу, но не жди от меня восторгов. Впрочем, ценю откровенность, с какой ты посвятил меня в подоплеку всей ситуации. Но меня по-прежнему беспокоят два момента. Первый – Вудбери. Как с ним намерены поступить? Ведь его ты уязвляешь в самое сердце. – Он так пренебрегал своими правами, что ему уже нечего нам продать, сказал я. – Но все равно, мы предложим ему солидные деньги, пусть охраняет те права, которые, возможно, еще остались. Мы с Уильямсом горячо на этом настаиваем. Мы согласны, с Вудбери обошлись непорядочно, раздув шумиху вокруг Домингеца. Но иначе нельзя было поступить. Над нами всегда висела бы опасность того, что какая-то конкурирующая фирма обнаружит: настоящий изобретатель – Вудбери. В руках толкового адвоката его претензии стоили бы нам немалых денег. Навряд ли кому бы то ни было удалось бы погубить нас, орудуя этими претензиями. Но нас вполне могли бы вынудить к компромиссу. Нам пришлось бы выдать кому-то двусторонние лицензии. А КИТ – чересчур лакомая отрасль, чтобы упускать хотя бы крохи. – Хорошо, – сказал Уотмен. – Считаю, что с Вудбери все улажено. Еще больше волнует меня другой вопрос. На своей работе я не нажил состояния, но и ничего не прогадал. Поначалу большинство инженерно-технических сотрудников нашей фирмы не будет знать о нашей договоренности. Но все равно, кто-нибудь да прознает. Да и остальные довольно скоро окажутся в курсе. Начнутся обиды. – Не исключено, – согласился я. – Придется нам какое-то время потерпеть возмущение молодежи. Ничего не попишешь. Однако в конце концов зенитные контракты поднимут нашу фирму на недосягаемую высоту, положение наше укрепится, и нам станет легче удерживать молодежь. Я видел, что меня захлестывает уйма проблем. Операция оказалась значительнее и бесповоротнее, чем я ожидал. В пруд брошен камень. Долго еще круги будут расходиться по воде. Я все поторапливал Паттерсона. Но нельзя было больше откладывать и личную мою задачу – умаслить Вудбери. Письмо, которое я ему отправил, стоило мне изрядных усилий мысли. Я составил пять или шесть черновиков и все изорвал. Наконец, остановился на таком варианте: