Текст книги "Вечные сны о любви (сборник)"

Автор книги: Нора Робертс

Соавторы: Джилл Грегори,Рут Райан Лэнган,Марианн Уиллман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава 4

Она проснулась от бледного солнечного света и пьянящего запаха роз. За каминной решеткой тихо горел огонь, ее голова покоилась на шелковой подушке. Кейлин пошевелилась и перекатилась, чтобы устроиться поудобнее. Затем вскочила в кровати.

О Боже, это случилось на самом деле! Все это.

И Боже, Боже мой, она снова была обнаженной!

Может быть, он дал ей наркотики, загипнотизировал, напоил допьяна? Какая еще причина могла заставить ее спать, как ребенка, – голой в кровати и в доме безумца?

Она инстинктивно схватила простыни, чтобы укрыться, и вдруг увидела белую розу.

Невероятно приятный, очаровательно романтичный безумец, подумала она и взяла розу, прежде чем смогла остановиться.

Эта история, которую он ей рассказал, – волшебство, предательство и пятьсот лет наказания. Она действительно поверила в это. Она сидела, слушала и внимала каждому слову – тогда. Не видела в этом ничего странного и чувствовала печаль и гнев за него. Тогда…

Он целовал ее, вспомнила Кейлин. Она прижала пальцы к губам, пораженная своим поведением. Этот мужчина целовал ее, как будто нежно слизывал из чаши густые сливки. Более того, она хотела, чтобы он поцеловал ее. И хотела гораздо большего, чем только это.

И возможно, подумала она, натягивая простыни повыше, было что-то гораздо большее.

Она хотела было вскочить, потом передумала и тихо поднялась с кровати. Необходимо бежать отсюда, быстро и незаметно. А чтобы сделать это, ей нужна одежда.

На цыпочках она подошла к гардеробу, потихоньку открыла дверцу, вздрогнув от ее скрипа. Она испытала еще один шок, заглянув внутрь и увидев шелка и бархат, атлас и кружева, и все это – богатых, ярких цветов. Какие прекрасные вещи! Вещи, которыми бы она любовалась, но никогда не купила бы. Такие непрактичные, легкомысленные.

Такие великолепные.

Раздосадованная собственной непоследовательностью, она встряхнула головой и схватила свои удобные брюки, разорванный свитер… но он не был разорван. Озадаченная, она повертела его, затем вывернула наизнанку, оглядела рукав. Он был цел. Но ведь он был разорван.

Не могла же она придумать это. Ее уже начинала колотить дрожь. Кейлин натянула свитер через голову, надела брюки. Те были девственно чисты, хотя она отлично помнит пятна грязи.

Она нырнула в гардероб, пробираясь сквозь какие-то тапки, детские ботинки, и нашла свои простые черные туфли без каблуков. Туфли, которые должны были быть изрядно поношенными, заляпанными грязью, с небольшой царапиной на внутренней стороне слева, на том месте, которым она ударилась о сундук месяц назад в своем антикварном магазине… Но туфли были идеальном состоянии, без единого пятнышка, словно их только что достали из коробки.

Об этом она подумает позже. Обо всем она подумает позже. Сейчас как можно быстрее убраться отсюда, подальше от него. Подальше от всего, что с ней происходит.

Поджилки тряслись от страха, когда она пробралась к двери, тихонько приоткрыла ее и выглянула в коридор. Она увидела прекрасные ковры, картины и гобелены на стенах. Все двери были закрыты. И никаких признаков Флинна.

Она выскользнула из комнаты и поспешила прочь, настолько быстро, насколько могла осмелиться. С облегчением сбежала по лестнице, рванулась к дверям, распахнула их.

И, выбежав, налетела на Флинна.

– Доброе утро. – Он схватил ее за плечи, удержал на ногах подумав, как было бы хорошо, если бы она бежала к нему навстречу, а не от него. – Ну что ж, с дождем, кажется, покончено.

– Я… я хотела… – О Боже. – Я хочу проверить машину.

– Конечно. Может, стоит подождать, пока развеется туман? Позавтракаем?

– Нет, нет. – Она заставила себя улыбнуться. – Я действительно хотела бы узнать, насколько серьезно повреждена машина. Поэтому я пойду посмотрю и… дам вам знать.

– Ну, тогда я тебя отвезу к ней.

– Да нет, не надо.

Но он повернулся, свистнул, потом взял ее за руку, не обращая внимания на отчаянные попытки вырваться, и повел вниз по ступеням.

Из тумана галопом выскочил белый конь, настоящий конь из сказок, с развевающейся гривой, со звенящей серебряной уздечкой. Кейлин лишь коротко вскрикнула, когда он стрелой понесся к ним, разрывая мощными ногами туман и встряхивая величественной головой.

Он остановился в нескольких дюймах от Флинна, тихо выдохнул и уперся мордой в грудь хозяина.

Смеясь, тот обхватил руками шею коня. С такой же радостью, подумала она, мальчик мог бы обнимать любимого пса. Он говорил с конем тихим певучим голосом, на языке, который она уже узнавала – на гаэльском.

По-прежнему улыбаясь, Флинн мягко отстранился. Он поднял руку, легко тряхнул кистью, и в ладони вдруг появилось блестящее красное яблоко.

– Нет, я бы никогда не забыл. Это моему красавцу, – сказал он, и конь, наклонив голову, аккуратно взял яблоко из ладони Флинна.

– Его зовут Дилис. Это значит «верный». И он действительно верный. – С прирожденным изяществом Флинн вскочил в седло и протянул руку Кейлин.

– Большое спасибо, и он очень красивый, но я не умею ездить верхом. Я просто… – Слова застряли в горле, когда Флинн нагнулся, подхватил ее и посадил перед собой, словно пушинку. – Зато я умею, – заверил он и слегка ударил Дилиса пятками. Конь встал на дыбы. Пронзительный крик Кейлин смешался со смехом Флинна, когда сказочное животное забило копытами. Затем они рванулись вперед и полетели в лес.

Оставалось только покрепче держаться. Кейлин обвила руками Флинна, зарылась лицом в его грудь. Это было безумие, сущее безумие. Она была обычной женщиной, которая жила обычной жизнью. Как же она может мчаться через ирландский лес ком на огромном белом коне, распластавшись на груди у незнакомого мужчины, который утверждает, что он волшебник из пятнадцатого века?

Этому нужно положить конец, причем прямо сейчас.

Она подняла голову, намереваясь решительно приказать всаднику осадить лошадь, дать ей слезть, чтобы уйти, и замерла пораженная. Солнечные лучи проникали сквозь своды деревьев. Воздух светился, словно полированный жемчуг.

Конь стремительно несся в захватывающем дух, безрассудном беге. И мужчина, который управлял им, был самым прекрасным мужчиной, которого она когда-либо видела.

Его темные волосы развевались, глаза сверкали. И эта печаль, которая была в нем и которая каким-то странным образом влекла ее, рассеялась. Теперь в его лице она наблюдала радость, возбуждение, восторг, вызов. Дюжину разных эмоций, причем все яркие и сильные.

Сердце ее забилось быстро, как копыта коня.

– О Боже!

Невозможно влюбиться в незнакомого человека. Такого не бывает в реальном мире.

Ослабев, она вновь опустила голову ему на грудь. Но, может быть, пора уже признать или хотя бы подумать о том, что она покинула реальный мир вечером накануне, когда повернула не в ту сторону.

Дилис перешел на легкий галоп, остановился. И снова Кейлин подняла голову. На этот раз ее глаза встретились с глазами Флинна. Она поняла, что было в них, чего он хотел. Мужчина наклонился к ней.

– Нет. Не надо. – Она подняла руку, прижала к его губам. – Пожалуйста.

Он коротко кивнул.

– Как пожелаешь. – Соскочив с коня, снял ее. – Кажется, твой вид транспорта не такой надежный, как мой, – сказал он.

Машина врезалась в дуб почти по прямой. Вполне естественно, дуб выиграл схватку. Капот загнулся назад, словно аккордеон, стекло покрылось сюрреалистическим узором трещин. Сработала подушка и, несомненно, спасла ее от серьезных травм. Она вспомнила, что ехала слишком быстро для таких условий. Наверняка слишком быстро.

Но как она вообще ехала?

Вот был вопрос, который поразил ее. Дороги не было. То, на чем стояла разбитая машина, можно было назвать лесной тропинкой, не более того. Вокруг росли ежевика, лозы дикого винограда, деревья, на которых цвели неземной красоты цветы. И когда она медленно оглянулась вокруг, то не увидела никакой дороги, по которой можно проехать под дождем, в темноте.

Она не заметила даже следов шин на влажной земле. Не было никаких признаков езды – был лишь конец.

Ей стало холодно, и она обхватила себя руками. Свитер, вспомнила она, не порван. Она осторожно подняла рукав, и там, где рука была сильно поцарапана и ушиблена, кожа была гладкой и без синяков.

Она снова взглянула на Флинна, тот стоял молча. В его глазах сквозил норов, из них вылетали искры нетерпения.

Ну что ж, она тоже может показать свой норов, если ее до этого доведут. И ее терпение тоже было на пределе.

– Что это за место? – спросила она, подойдя к Флинну. – Кто вы такой, черт возьми, и что вы такое сделали? Как вы это сделали? Как я, черт подери, могла здесь оказаться, если я не должна была здесь оказаться? Машина… – Она махнула рукой. – Я не могла заехать на машине сюда. Я просто не могла. – Ее рука безвольно упала.

– Ты знаешь, что то, что я рассказал тебе ночью, – правда. Она знала это. Весь ее гнев сразу пропал.

– Мне нужно сесть.

– Земля мокрая. – Он поймал ее за руку, прежде чем она успела опустился на землю. – Вот сюда. – И он мягко придвинул ей стул с высокой спинкой и бархатным сиденьем.

– Спасибо. – Она закрыла лицо руками и засмеялась. – Большое спасибо. Я сошла с ума. Полностью сошла с ума.

– Нет. Но если бы ты задумалась и захотела меня понять, нам обоим это очень помогло.

Кейлин опустила руки. Она не была истеричкой и не станет ею. Она уже не боялась Флинна. Какой бы дикой ни была его мужская красота, он не причинил ей никакого вреда. Наоборот, ухаживает за ней.

Но факты представляли собой загадку, разве нет? Фактом было то, что она не могла здесь находиться, но находилась. Что он не мог существовать, но существовал. Что она чувствовала то, что чувствовала, без всякой на то причины.

Жил-был однажды… подумала она и вздохнула.

– Я не верю в сказки.

– Ну что ж, это очень печально. Почему ты не хочешь верить? Ты думаешь, что мир может существовать без волшебства? Откуда берется цвет, откуда красота? Где чудеса?

– Не знаю. У меня нет ответов. Или это сон, или я сейчас сижу в лесу на… – она поднялась, чтобы повернуться и рассмотреть стул, – на стуле с инкрустацией по дереву, думаю, голландском, начало восемнадцатого века. Очень мило. Ну, да. – Она снова села. – Я сижу здесь на этом прекрасном стуле, в лесу, пронизанном солнцем, приехав сюда на великолепном коне, проведя до этого ночь в замке…

– Это не совсем замок. Скорее, поместье.

– Все, что угодно, с мужчиной, который утверждает, что ему более пятисот лет.

– Пятьсот двадцать восемь, если быть точным.

– Правда? Вы очень неплохо сохранились. Пятьсотдвадцативосьмилетний волшебник коллекционирует дозаторы «Пец».

– Забавные штучки.

– И я не знаю, каким образом хоть что-то из этого может быть правдой, но я почему-то верю в это. Я верю во все это. Потому что продолжать отрицать то, что я вижу своими собственными глазами, – в этом меньше смысла, чем в вере.

– Вот-вот. – Он радостно улыбнулся ей. – Я знал, что ты здравомыслящая женщина.

– О да, я очень здравомыслящая, очень уравновешенная. И поэтому я должна верить тому, что вижу, даже если это нелогично.

– Если существует то, что логично, должно существовать и то, что нелогично. Равновесие вещей, Кейлин.

– Хорошо. – Она сидела спокойно, оглядываясь вокруг. – Я верю в равновесие вещей. – Воздух заискрился. Она чувствовала это на своем лице. Как чувствовала глубокий запах леса, как слышала трели певчих птиц. Она была здесь, и он тоже.

– Итак, я сижу на этом прекрасном стуле в заколдованном лесу и разговариваю с пятьсотдвадцативосьмилетним волшебником. И – если это еще не полное безумие – есть еще кое-что, что завершает все это. Я в него влюбилась.

Беззаботная улыбка сошла с его лица. То, что отразилось на нем, было таким жарким и запутанным, имело столько слоев и направлений, что у него перехватило дыхание.

– Я ждал тебя, сквозь время, во снах, в этих маленьких просветах жизни, которые столь же мучительны, сколь и прекрасны. Теперь ты придешь ко мне, Кейлин? По своей воле?

Она поднялась, пошла к нему по мягкой подушке лесного ковра.

– Не знаю, как я могу так чувствовать, знаю только, что чувствую это.

Он принял ее в свои объятия, и его поцелуй был на этот раз жадным. Собственническим. Когда она прижалась к нему всем телом, обвила руками шею, он усилил поцелуй, взял больше. Наполнил себя ею.

Голова ее кружилась, но она наслаждалась. Никто никогда не желал ее – вот так. Не прикасался к ней так. Не нуждался в ней так. Желание горячей струей наполнило кровь, сделав логику, здравый смысл смешными и нелепыми.

У нее было волшебство. К чему ей был здравый смысл?

– Моя, – шептал он ей. Повторял это снова и снова, а его губы искательно блуждали по ее лицу, шее. Затем, откинув голову, он прокричал:

– Она моя отныне и навеки. Я объявляю ее своей, и это мое право.

Когда он поднял ее на руки, по небу полоснула молния. Мир вздрогнул.

Они ехали через лес. Он показал ей ручей, в котором золотые рыбки плавали над серебряными камнями, водопад, падающий в заводь, чистую, как голубое стекло. Он остановился, чтобы сорвать диких цветов и украсить ими ее волосы. И когда он целовал ее, делал это мягко и нежно. Его настроение, подумала она, такое же волшебное, как и все остальное в нем, и такое же необъяснимое. Он ухаживал за ней, смешил ее, извлекая из воздуха всякие безделушки и рисуя в небе радуги.

Кейлин чувствовала легкий ветерок на щеках, запах цветов. То, что было у нее в сердце, было похоже на музыку. Сказки действительно реальны, подумала она. Всю жизнь она не обращала на них внимания, отвергала фразы типа «и жили они с тех долго и счастливо», над которыми так вздыхала ее мать, а оказывается, сказка ждала ее. Теперь все должно стать иным.

Возможно, она знала об этом каким-то образом. Глубоко внутри знала, что все это ждет ее, что Флинн ждет, когда она разбудит его.

Они то шли, то ехали верхом, а птицы вокруг пели, и туман таял, и наступал сияющий день.

Там, у заводи, он устроил пикник, наливал вино из открытой руки, изумляя ее. Постоянно прикасался к ее волосам, щекам, плечам, словно прикосновения его успокаивали.

Раньше у нее никогда не было романов. Для этого просто не хватало времени. А теперь казалось, что вся жизнь, полная любви и ожидания, может уместиться в один счастливый день.

Он знал понемногу все обо всем. История, культура, искусство, литература, наука. С волнением она поняла, что мужчина, который завладел ее сердцем, которого так хотело ее тело, привлекал и разумом тоже. Он заставлял ее смеяться, удивляться, радоваться. И он дал ей успокоенность, без которой она, оказывается, жила, сама того не осознавая.

И если это сон, подумала она, когда опустились сумерки и они снова ехали верхом, то лучше уж никогда не просыпаться.

Глава 5

Идеальный день заслуживал идеальной ночи. Она думала, надеялась, что когда они вернутся с прогулки, он поведет ее к себе. Поведет ее в постель.

Но он лишь одарил ее этим волнующим поцелуем, который делал ее такой слабой и встревоженной, и спросил, не хочет ли она к вечеру переодеться.

Поэтому она пошла наверх, в свою комнату, беспокоясь и гадая, как женщина должна готовиться – после самого волшебного из всех дней – к самой важной ночи в своей жизни. В одном она была уверена: думать не нужно. Если она позволит мыслям оформиться, закрадутся сомнения. Сомнения в отношении всего того, что произошло, – и того, что еще произойдет.

Прежде всего, она будет действовать. Она просто будет.

Ванная, которая примыкала к ее комнате, свидетельствовала о современной роскоши. Войти из спальни с ее антиквариатом и плисовым бархатом в это царство кафеля и стекла – словно попасть из одного мира в другой.

Но это, полагала она, уже сделано. Она наполнила огромную ванну водой и ароматным маслом, погрузилась по подбородок и расслабилась, омываемая тихими струями.

На длинной белой полке стояли баночки с серебряными крышками. В них она нашла крем, который нанесла на кожу. И посмотрела на себя в запотевшее зеркало. Вот так столетиями женщины готовились к встрече с любовниками. Смягчали кожу, делали ее благоуханной для мужских рук. Для мужских губ.

Магия женщины.

Она не будет бояться, не позволит беспокойству вытеснить наслаждение.

В гардеробе она нашла длинное шелковое платье цвета спелых слив. Оно слегка облегало тело и сильно открывало грудь. Она надела серебристые туфли и повернулась к зеркалу.

Нет, она не хочет увидеть свое отражение в зеркале. Она хочет увидеть свое отражение в глазах Флинна.

Он чувствовал себя молодым и неопытным – все нервы напряжены, движения неуклюжи. В свое время он был весьма умелым в обращении с женщинами. И хотя пятьсот лет наверняка могут сделать человека черствым в определенных обстоятельствах, он видел сны.

Но даже во снах он не желал так сильно любить и быть любимым.

И разве я мог? – подумал он, когда Кейлин стала спускаться к нему по лестнице. Сны блекли рядом с ее властью.

Флинн протянул руку, почти боясь, что та пройдет сквозь пустоту, и ему останется лишь это страстное желание и тоска.

– Ты самая прекрасная женщина из всех, кого я знал.

– Сегодня, – она взяла его пальцы, – все прекрасно. – Она сделала шаг к нему и смутилась, когда он отступил.

– Я подумал… Не потанцуешь ли со мной, Кейлин?

Когда он заговорил, воздух наполнился музыкой. Свечи, сотни свечей, сливались в единое пламя. Помещение озарилось бледно-золотистым светом, стены украшены цветами, которые превращали зал в сад.

– С удовольствием, – сказала она и положила руки ему на плечи.

Они вальсировали в большом зале, среди покачивающего пламени свечей и аромата роз, которые цвели повсюду. Двери и окна были распахнуты, впуская свет луны, звезд и благоухание ночи.

Охваченная трепетом, Кейлин откинула голову и позволила ему стремительно нести себя в волнующих звуках.

– Чудесно! Все просто замечательно. Откуда ты знаешь, как танцевать вальс? Ведь в твое время вальса еще не было.

– Я вижу сны. В них я наблюдаю, как движется мир, и из снов я беру то, что мне нравится больше всего. В снах я танцевал с тобой, Кейлин. Ты не помнишь?

– Нет, – прошептала она. – Я не вижу снов. А если и вижу, то не помню их. Но этот я не забуду. – Она улыбнулась ему. – Никогда.

– Ты счастлива?

– Я никогда в жизни не была так счастлива. – Ее рука поднялась с его плеча, вдоль шеи и остановилась на щеке. Синева глаз потемнела. – Флинн.

– Вино, – сказал он, почувствовав новый приступ нетерпения. – Ты хочешь вина?

– Нет. – Музыка продолжала нарастать, пока они стояли. – Я не хочу вина.

– Тогда мы поужинаем.

– Нет. – Ее рука скользнула и обхватила его затылок. – Ужинать я тоже не хочу, – тихо сказала она и притянула его губы к своим. – Хочу тебя, – прошептала она. – Только тебя.

– Кейлин. – Он мечтал ухаживать за ней, очаровать ее. Соблазнить. Сейчас она все это сделала с ним. – Я не хочу торопить тебя.

– Я ждала так долго, даже не зная об этом. У меня никогда не было мужчины. Сейчас я думаю, и не могло быть никого, кроме тебя. Покажи мне, что значит принадлежать.

– Женщины, к которым я прикасался, ничего не значат. Они лишь тени рядом с тобой, Кейлин. А это, – сказал он и поднял ее на руки, – реальность.

Он понес ее сквозь музыку и свет свечей, вверх по большой лестнице. Она чувствовала его руки, биение его сердца, словно плыла на волнах счастья.

– Вот здесь я видел тебя во сне ночью. – Он вошел в свою спальню, где стояла кровать, покрытая красным шелком и лепестками красных роз, где пылали свечи и приглушенно горел камин. – И здесь я буду любить тебя в первый раз. Плоть к плоти.

Он поставил ее на ноги.

– Я не сделаю тебе плохого, могу обещать это. Я дам тебе только наслаждение.

– Я не боюсь.

– Тогда будь со мной. – Он взял ее лицо в руки, прижал губы к ее губам.

В снах было желание и отзвуки ощущений. Здесь и сейчас, когда туман снов развеялся, было намного больше.

Нежно, так нежно его рот пил из ее рта. Тепло и желание. С трепетом и наслаждением его руки ласкали ее тело. Нежные и соблазнительные. Когда она задрожала, он успокоил ее, шепча ее имя и обещания. Он спустил платье с ее плеч, покрыл поцелуями изгиб шеи. И затрепетал от ее вкуса и аромата.

– Позволь мне теперь увидеть тебя, любимая Кейлин. – Он целовал, едва касаясь ее, медленно и осторожно снимая платье. Когда оно уплыло к ее ногам, он отступил, удовлетворенный.

В ней не было застенчивости. Жар, который поднимался и рдел на ее коже, выдавал ожидание. Дрожь, которая плясала в ее теле, была восторгом, когда его взгляд закончил свое путешествие по ней и его глаза остановились на ее глазах.

Он протянул руку, начал ласкать изгиб груди, давая возможность воспринять ощущение и ей, и себе. Когда его пальцы стали опускаться ниже, он почувствовал, как она вздрагивает при его прикосновении.

Она потянулась к нему, и движения ее были не совсем уверенны, в то время как она расстегивала его рубашку. И когда она прикоснулась к нему, это было как освобождение.

– A ghra. – Он притянул ее к себе, прижал ее рот к своему, растворился в буре желаний, которая поднялась в нем. Руки его блуждали по ее телу, брали, искали большего, пока она, задыхаясь, не произнесла его имя.

Слишком быстро, слишком много. Да поможет ему Бог. Он с трудом сдержался, превозмогая биение крови, смягчил движения, обуздал грубое желание. Когда он снова поднял ее на руки, положил на кровать, его поцелуй был длинным, медленным и нежным.

Это то, подумала она, о чем пишут поэты. Именно из-за этого мужчина или женщина отвергает здравый смысл ради одной только возможности любить.

Это тепло, это наслаждение от ощущения тела другого человека рядом с твоим собственным. Этот дар сердца, и все вздохи и секреты, которые оно дарит.

Он дал ей наслаждение, как и обещал, целое море наслаждения, которое омывало ее медленными волнами. Она могла бы лежать, погруженная в него, целую вечность.

Она дала ему ощущение вкуса, прикосновения, и это ощущение смягчило боль. Он тянул и тянул время, наслаждался красотой, которую она дарила.

Когда на границе тепла заплясали языки пламени, она приветствовала их. Прекрасные облака, которые мягко ограждали ее, начали редеть. Проваливаясь сквозь них, она закричала. Издала звук торжества, когда сердце взорвалось в ней.

– И когда он поднялся над ней, она услышала, как он застонал, уловила быстрый шепот, что-то вроде заклинания. Сквозь свет свечей и мерцание своих видений она увидела его лицо, его глаза. Сейчас они были такими зелеными, как темные драгоценные камни. Охваченная любовью, она положила руку на его щеку, прошептала его имя.

– Смотри на меня. Да, на меня. – Его дыхание, казалось, было готово вырваться из легких. Тело жаждало ринуться в омут. – Только наслаждение.

И он взял ее невинность, наполнив всю, без остатка, дал ей радость. Она открылась ему и поднялась к нему, и глаза ее затуманились от потрясающего наслаждения. И от любви, которой он жаждал, как воздуха.

И на этот раз, когда она опустилась, он собрался с духом и устремился за ней.

Ее тело мерцало. Она была уверена, что если посмотрит в зеркало, то увидит, что оно светится золотистым светом. И его тоже, думала она, медленно водя рукой вверх и вниз по его спине. У него такое прекрасное тело. Сильное, крепкое, нежное.

Его сердце по-прежнему колотилось, отзываясь в ней. Какое это фантастическое ощущение – находиться под мужчиной, которого любишь, и чувствовать, как его сердце бьется для тебя.

Возможно, именно ради этого ее мать продолжала искать, продолжала рисковать. Ради этого мгновения сущего блаженства. Любовь, подумала Кейлин, меняет все.

А она любила.

И была любима. Она повторяла это снова и снова. Она любима. Неважно, что он не сказал это, именно такими словами. Он бы не мог так смотреть на нее, не мог так прикасаться к ней – если бы не любил.

Не может женщина, изменив свою жизнь, поверив в заклинания и сказки после долгих лет неверия, не дождаться счастливого конца.

Флинн любил ее. И это все, что ей нужно было знать.

– Ты чем-то обеспокоена?

Она моргнула, попыталась скрыть это.

– Что?

– Я чувствую. Внутри тебя. – Он поднял голову и внимательно посмотрел ей в глаза. – Твое беспокойство.

– Нет. Дело в том, что все теперь по-другому. Со мной столько произошло событий за такое короткое время. – Она провела пальцами по его волосам и улыбнулась. – Но это не беспокойство.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Кейлин.

– Я знаю. Ну разве это не любовь? – Смеясь, она обняла его. – И ты этого добился. Ты делаешь меня до нелепого счастливой.

– В жизни часто бывает слишком мало нелепого. – Он поднялся вместе с ней, и они сидели, обнявшись, на лепестках роз. – Поэтому давай немного побудем нелепыми.

Камень в его кулоне светился ярче, когда он улыбался. Флинн сжал руки в кулаки, затем стремительно раскрыл их.

В мгновение ока кровать оказалась уставлена блюдами с едой и бутылками вина. Она вздрогнула, подумав, будут ли подобные вещи происходить всегда. Наклонив голову, подняла бокал.

– Я бы выпила шампанского, если не возражаешь.

– Ну, тогда давай.

Она смотрела, как бокал наполняется пенистым вином, от самого дна и до верха. И, смеясь, она провозгласила тост за него, своего любимого, и выпила.