Текст книги "Святые грехи"
Автор книги: Нора Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Глава 11
Ее разбудил аромат кофе. Тэсс перевернулась на спину, полежала немного с закрытыми глазами, с удовольствием вдыхая привычный домашний запах. Сколько же лет прошло с тех пор, как она последний раз проснулась под запах уже кипящего кофе? Когда Тэсс жила в доме деда с высокими потолками и холлом, где полы были выложены крупной паркетной плиткой, и по утрам спускалась вниз по лестнице под арочными сводами, перед дедом уже стояла огромная тарелка, либо с яичницей, либо с оладьями, дымилась чашка кофе и лежала открытая газета.
Домохозяйка мисс Бетт ставила на стол обычные тарелки, с маленькими фиалками по краям. Цветы на столе менялись в зависимости от времени года – то лилии, то хризантемы в голубой фарфоровой вазе, принадлежавшей бабушке Тэсс. Под столом в ожидании какого-нибудь кусочка сидел старый дедов ретривер с золотистой шерстью по кличке Танк, энергично помахивая хвостом.
Так, день за днем протекала ее жизнь в доме деда, одно утро было похоже на другое. В центре ее жизненного круга прочно стоял дед.
Став взрослой, Тэсс переехала в собственную квартиру. У нее появились свои собственные интересы, в первую очередь – работа. Теперь кофе она варила сама.
Тэсс вздохнула и повернулась на другой бок, рассчитывая еще поспать. Но вдруг все вспомнила и сразу же выпрямилась на кровати. Рядом никого не было. Откинув со лба волосы, Тэсс потрогала простыню.
Бен провел с ней ночь и выполнил условие. Они метались по кровати, они любили друг друга, а потом, измученные, погрузились в сон. Никаких вопросов, никаких слов; у них была одна-единственная цель: насладиться друг другом и погрузиться в забвение. Он нуждался в этом не меньше ее. Тэсс понимала, что Бену нужно несколько часов полного покоя, чтобы не мучили разные загадки и чтобы можно было забыть об обязанностях.
Но сейчас наступило утро, и у каждого были свои дела.
Тэсс встала и подняла с пола кимоно. Неплохо бы принять душ, подольше и погорячее, но кофе ей хотелось еще сильнее.
Бена Тэсс нашла в закутке столовой, где он разложил на столе карту города и кучу каких-то заметок, в том числе и ее тяжелый блокнот.
– Доброе утро.
– Привет, – рассеянно ответил Бен, но тут же поднял голову и посмотрел на нее. Он улыбался, но видно было, что мысли его были где-то далеко. – Привет, – повторил он, – а я думал, ты еще спишь.
– Уже больше семи.
– Но ведь сегодня воскресенье, – напомнил он и поднялся, как бы желая оградить ее от своих занятий. – Голодна?
– А ты умеешь готовить?
– Ну, если ты не слишком привередлива…
– Не слишком.
– Тогда, может, сумеешь переварить мой омлет с беконом?
– Угу. – Тэсс пошла за Беном на кухню и налила себе кофе. Судя по кофейнику, сам он уже выпил не одну чашку. – Давно встал?
– Не особенно. Ты часто ходишь за продуктами?
Тэсс заглянула в открытый холодильник у него за спиной.
– Когда дома не остается ни крошки.
– Ну-ка посмотрим. – Бен вытащил наполовину пустую коробку с яйцами и довольно жалкий кусок сыра. – Ладно, омлет все-таки можно сварганить. Сейчас займемся.
– У меня есть специальная кастрюля. Посмотри на второй полке справа.
Бен улыбнулся:
– Вот как? Вообще-то для омлета нужна сковорода с длинной ручкой.
– Слушаюсь!
Пока он хлопотал у плиты, Тэсс медленно потягивала кофе. «Производит впечатление», – подумала она: ей далеко до него с этой жалкой кухонной утварью да рецептами, с которыми приходится все время сверяться при готовке. Тэсс с любопытством заглянула через его плечо и получила в ответ укоризненный взгляд. Она нарезала хлеб и положила пару кусочков в тостер. Все остальное – за ним.
– Вкусно, – заметила Тэсс, попробовав омлет, – у меня на кухне не слишком складно получается, потому и холодильник почти пустой.
Бен принялся за свой омлет с аппетитом мужчины, для которого еда – одно из самых больших удовольствий в жизни.
– Одиночество приучает к самообслуживанию.
– Но не творит чудес! – Значит, он готовит, убирает квартиру; несомненно, является отличным работником; у него не возникают проблемы с женщинами. Тэсс допила кофе. Отчего, подумала она, сейчас ей как-то не по себе; вчера вроде ничего подобного не было?
Оттого, что она не так привыкла к мужчинам, как он к женщинам. И оттого, что она не привыкла к рутинным завтракам после ночи страстной любви. Ей почти тридцать, и в отношениях с мужчинами она всегда осторожна, не переступает опасной черты. От случайных приключений она получает удовольствие, но в ее жизни они не играют особой роли. Не играли.
– Ну, ты-то явно знаешь толк в самообслуживании.
– Любишь есть – умей готовить. – Бен пожал плечами. – А я люблю есть.
– Женат никогда не был?
– Что? Нет. – Он чуть не поперхнулся и потянулся за тостом. – Это мешает…
– По бабам бегать?
– В частности. – Бен ухмыльнулся. – Отличный тост у тебя получился.
– Наверное, действительно мешает. Но, смею заметить, есть и другая причина твоей, скажем так, неустроенности: работа, которая у тебя всегда на первом месте. – Тэсс посмотрела на бумаги» которые он сдвинул на край стола. – Работа полицейского тяжела, изнурительна и опасна.
– Насчет первого и второго – точно. В отделе по расследованию убийств масса писанины. Ну и шевелить мозгами, конечно, приходится. Сидишь за столом, разгадываешь ребусы.
– Писанина, – машинально повторила Тэсс. Вдруг она вспомнила, с какой легкостью однажды Бен выхватил из кобуры пистолет.
– Большинство наших ходит в гражданском. – Он почти расправился со своим омлетом и уже на меревался отхватить кусок у Тэсс. – Обычно появляешься, когда дело уже сделано и тебе остается лишь составить из осколков нечто целостное. Говоришь с людьми, звонишь по телефону, мараешь бумагу…
– И шрам свой таким образом заработал? – Тэсс рассеянно ковыряла вилкой недоеденный омлет. – Марая бумагу?
– Я же тебе говорил, это прошлогодний снег. Но она обладала аналитическим складом ума, и удовлетворить ее такой ответ не мог.
– Однако же в тебя стреляли, и скорее всего не раз.
– Бывает, появляешься на сцене, когда тебя не ждут.
– И все это входит в повседневную работу?
Поняв, что разговор обещает быть серьезным, Бен отложил вилку.
– Тэсс, моя работа – не кино.
– Да, но и не торговля башмаками.
– Ладно. Не спорю, иногда приходится жарко, и все-таки основное в такой полицейской работе – писанина: отчеты, стенограммы допросов, идеи и версии. Недели, месяцы, даже годы уходят на утомительную тягомотину, в сравнении с которой настоящая опасность – это всего лишь миг, вспышка. Ребятам в форме, которые патрулируют на улицах, приходится сталкиваться с ней значительно чаще, чем нам.
– Понятно. Стало быть, при нормальном развитии событий тебе практически не приходится сталкиваться с ситуациями, когда применяется пистолет?
Некоторое время Бен молчал: разговор этот ему нравился все меньше и меньше.
– К чему это ты клонишь?
– Я просто пытаюсь понять тебя. Мы провели вместе две ночи, и мне хочется знать, с кем я сплю.
Вот этого ему и хотелось избежать: любовью лучше заниматься с закрытыми глазами.
– Бенджамен Джеймс Мэтью Пэрис, в августе исполнится тридцать пять, холост, рост шесть футов и полдюйма, вес сто семьдесят два фунта.
Она уперлась локтями в стол и, опустив подбородок на сплетенные руки, пристально посмотрела на него.
– Ты не хочешь говорить о своей работе?
– А что говорить? Работа она и есть работа.
– Твоя – нет. Работа есть работа, когда с понедельника по пятницу отмечаешься в журнале: пришел-ушел. И когда не носишь с собой пистолет, как другие портфель.
– Большинство портфелей не заряжено.
– Но тебе же приходится пускать пистолет в ход!
Бен допил кофе. Теперь он чувствовал себя вполне свежим.
– Не думаю, что найдутся фараоны, которые, дослужив до пенсии, ни разу не пустили в ход оружие.
– Это я понимаю. Но, с другой стороны, как врач, я имею дело с последствиями. Семейное горе, потрясение и душевная травма жертвы.
– Я никогда не стрелял по жертвам.
Что-то в его голосе насторожило Тэсс. Может, ему доставляло удовольствие притворяться – не только перед ней, но и перед самим собой, что жестокость в его работе – вещь случайная, неизбежный побочный продукт? Любой, в кого ему приходилось стрелять по долгу службы – это, выражаясь его словами, плохой парень. В то же время она была убеждена, что какой-то частью своего существа он помнит о милосердии, о том, что существуют плоть и кровь. Именно эта часть не дает ему покоя.
– Когда ты стреляешь в кого-нибудь в порядке самозащиты, – медленно проговорила она, – это похоже на войну, в которой враг для тебя – скорее символ, чем личность?
– О таких вещах вообще не думаешь.
– Не понимаю, как это может быть!
– Ну так поверь мне на слово.
– Но когда оказываешься в положении, требующем крайних мер самозащиты, ты ведь стремишься поразить противника?
– Нет. – Бросив это короткое слово, Бен поднялся и взял тарелку. – Послушай, когда хватаешься за пистолет, вовсе не чувствуешь себя Одиноким Скитальцем. И думаешь не о том, чтобы твоя серебряная пуля поцарапала руку плохого парня, в которой он сжимает пистолет. Тут другие ставки – твоя жизнь, жизнь твоего напарника, жизнь мирных людей. Все ясно – белое или черное.
Бен унес тарелки. Она не стала спрашивать, приходилось ли ему убивать, и так все было ясно.
Тэсс посмотрела на бумаги, с которыми он работал. Черное или белое. Серые оттенки, которые она видит, он не воспринимает. Для него человек, которого они ищут, убийца. О происходящем у него в мозгу, в чувствах, может быть, в душе Бену нет дела. Похоже, иначе и быть не может.
– Эти бумаги… – начала она, когда Бен вернулся, – моя помощь не требуется?
– Да нет, рутинная работа.
– Ну, в этой области я большой специалист.
– Возможно. Поговорим об этом позже. А сейчас мне пора идти – в девять начинается месса.
– Месса?
Бена позабавило ее удивление.
– Нет, нет, под сень святой матери церкви я не возвращаюсь. Просто мы подумали, что разыскиваемый нами может сегодня утром появиться в одной из двух церквей. Вот мы и ходим на каждую мессу в обе церкви, начиная с шести тридцати. Бросили жребий, мне выпали девяти-, десяти – и одиннадцатичасовые службы.
– Я иду с тобой. И не возражай, – сказала она, не дав ему и рта раскрыть, – я ведь действительно могу оказаться полезной. Мне известны признаки, симптомы…
Не надо говорить ей, что он сам хотел попросить ее об этом. Пусть думает, что это она его уговорила.
– Только после не вини меня, если не сможешь разогнуть колени.
Вместо поцелуя она просто прикоснулась к его щеке пальцем.
– Мне нужно десять минут.
В церкви пахло воском и духами. Скамейки, до лоска отполированные здешней паствой, на девятичасовой мессе были заполнены меньше, чем наполовину. Стояла тишина. Лишь изредка кто-то кашлял или сморкался; тогда под сводами глухо раздавалось эхо. Через витражи на восточной стене проникал мягкий небесный свет. В глубине церкви виднелся алтарь под покровом, а вокруг него – свечи. Покров белый – символ чистоты. Над ними висело изображение Сына Божьего, умирающего на кресте.
Сидя рядом с Тэсс на задней скамье, Бен внимательно разглядывал прихожан. Впереди сидели несколько пожилых женщин в окружении семейств. По другую сторону прохода, ближе к двери, устроилась молодая пара. По мысли Бена, выбрали они это место потому, что на руках женщины спал ребенок. Футах в двух от семейства, состоящего из шести человек, расположился старик с палкой. Две юные девушки в воскресных платьях сидели отдельно и о чем-то перешептывались, а позади них трехлетний малыш тихо катал по полу пластмассовую машинку. Бен знал, что про себя он точно воспроизводит шум двигателя и визг тормозов.
Поодиночке сидели трое мужчин, каждый из которых более или менее соответствовал описанию. Один из них уже опустился на колени. Тонкое темное пальто его было застегнуто на все пуговицы, хотя в церкви было тепло. Другой рассеянно перелистывал требник. Третий расположился в одном из передних рядов и сидел неподвижно. Бен знал, что где-то там сидит Родерик, а за серединой наблюдает сержант Пиломенто – патрульный.
Услышав рядом с Тэсс какое-то движение, Бен напрягся. Это оказался Логан. Присев около Тэсс, он погладил ее руку и улыбнулся Бену.
– Решил, что стоит прийти, – проговорил он с хрипотцой и, чтобы прочистить горло, негромко откашлялся.
– Рада видеть вас, монсеньор, – тихо проговорила Тэсс.
– Спасибо, дорогая. На днях я немного простудился, так что не был уверен, удастся ли прийти. Но надеялся, что вы будете. У вас острый взгляд. – Он оглядел полупустую церковь. «Главным образом молодые и старые», – подумал Логан. Людям среднего возраста редко приходит в голову, что неплохо бы уделить Богу часок своего времени. Вытащив из кармана молитвенник, он снова поглядел на Бена. – Надеюсь, вы ничего не имеете против? Если вам повезет, я смогу пригодиться. У меня есть одно преимущество – я, можно сказать, у себя дома.
Впервые Бен видел на Логане белый воротник священника. Отметив это про себя, он кивнул ему.
Вошел настоятель. Весь приход встал. Началась служба.
Церемония Вхождения. Настоятель в зеленой ризе; палантин, стихарь, епитрахиль, такая невинная сейчас на развевающихся одеждах; служка в черном и белом, готовый к началу мессы. «Боже, будь милосерд к нам, грешным».
В пяти ярдах от них громко заплакал ребенок. Прихожане в унисон зашептали свои молитвы. «О Боже, будь милосерд к нам, грешным».
Старик с палкой перебирал четки. Юные девицы продолжали хихикать и никак не могли остановиться. Мать прикрикнула на малыша с игрушечной машинкой.
Мужчина, у которого под одеждой была белая шелковая епитрахиль, почувствовал, как под знакомые слова молитвы, произносимой настоятелем и всем приходом, стихает страшный шум в голове. Ладони его стали влажными от пота, он сжал их и не отнимал от скамьи.
– Да пребудет с вами Бог. Да умиротворит Он ваши души.
Он слышал латынь, латынь своего детства, латынь годов службы его самого в церкви. Это успокаивало его, мир вокруг переставал качаться.
Литургия. Прихожане сидели, тихо переговариваясь, шурша какими-то вещами, поерзывая, так что скрипели скамьи. Бен наблюдал за происходящим, не вслушиваясь в слова священника. Он столько раз слышал их прежде… Одно из самых ранних воспоминаний: он сидит на жесткой скамье, руки сложены на коленях, накрахмаленный воротничок самой лучшей, нарядной рубашки трет ему шею. Ему пять, может, шесть лет. Джош прислуживает за алтарем.
Мужчина в тонком темном пальто словно в изнеможении откинулся на спинку. Кто-то шумно высморкался.
– За грехи заплатится смертью, – торжественно звучал голос настоятеля, – но Божий дар – вечная жизнь во Христе, нашем Господе.
Ощущая прохладную ткань епитрахили на коже, прямо у сердца, он откликнулся: «Слава Христу!»
Все встали. «Берегитесь лжепророков…» Евангелие от Матфея.
Разве не то же говорил ему Голос? Он сидел неподвижно, но мозг его приобретал силу от этих слов. Его усталое тело дрожало от возбуждения, чистого и безудержного. Да, берегитесь лжепророков! Им не понять его, они хотят остановить его… Доктор Курт только притворяется, будто понимает. На самом деле она хочет поместить его туда, где он не сможет завершить свою миссию.
Он знает, что собой представляет это место: белые стены, только белые стены и сестры милосердия в белом с унылыми и настороженными лицами, место, где мать провела последние страшные годы своей жизни. «Смотри за Лаурой. Она вынашивает грех в сердце своем и слушает дьявола», – повторяла неоднократно она. Кожа у нее была дряблая, щеки отвисшие, но темные глаза всегда ярко блестели, горели безумием и знанием: «Вы близнецы. И если ее душа проклята, то и твоя тоже. Следи за Лаурой».
Но ведь Лаура мертва.
Слова Евангелия: «Не всякий говорящий мне: „Господи! Господи!“ войдет в Царствие Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» отвлекли его от дум. Он молитвенно склонил голову:
– Слава Христу.
Перед началом проповеди все сели.
Бен почувствовал на руке ладонь Тэсс. Он скрестил пальцы, чувствуя, что она знает, как ему не по себе. Во время мессы он сидел погруженный в себя. Проповедь священника – иное дело. Он вдруг вспомнил, как мальчиком ходил в церковь и однажды смущенно обнаружил, что прямо перед ним и его семьей сидит сестра Мэри Анджелина. Монахини не так снисходительны, как матери, когда дети во время мессы забавляются, переплетая пальцы и что-то бубня себе под нос.
– Опять ты во время мессы витал где-то в облаках, Бенджамен. – Он вспомнил один фокус сестры Мэри Анджелины: она засовывала свои белые руки в черные рукава рясы и сразу становилась похожей на одну из тех яйцеобразных неваляшек, которых невозможно положить на бок. – Тебе следовало бы брать пример с брата Джошуа. а, Бен?
– А? Что?
– Посмотри на того человека, – прямо на ухо прошептала Тэсс, – в черном пальто.
– Да, я уже обратил на него внимание.
– Он плачет.
Весь приход поднялся, готовясь услышать окончание молитвы, кроме человека в черном пальто. Он продолжал сидеть и тихо плакать, склонившись на четками. Молитва еще не окончилась, когда он встал и неверными шагами направился к двери.
– Оставайся здесь, – бросил Бен и пошел следом за ним. Тэсс пошла было за Беном, но Логан сжал ее руку.
– Успокойтесь, Тэсс. Он знает свое дело.
Бен не вернулся ни к началу литургии, ни к омовению рук. Вцепившись руками в колени, Тэсс никак не могла унять дрожь от напряжения. Да, Бен знает свое дело, с этим спорить не приходится, но ее дела он не знает. Если они найдут убийцу, ей следует быть рядом, так как этому человеку захочется выговориться. Она сидела неподвижно, впервые искренне признаваясь себе, что ей страшно. Бен вернулся озабоченный, перегнулся через скамью и прикоснулся к плечу Логана.
– Можно вас на минуту?
Логан молча последовал за ним. Тэсс глубоко вздохнула и тоже двинулась за ними к выходу.
– Этот малый там, на ступеньках. На прошлой неделе от лейкемии умерла его жена. Похоже, ему очень плохо. Я, конечно, все проверю, но..
– Да, да, ясно. – Логан посмотрел на закрытые двери церкви. – Я побуду с ним. При необходимости дайте знать. – Он улыбнулся Тэсс и погладил ее руку. – Рад был снова увидеться.
– Всего хорошего, монсеньор.
Они проводили его взглядом, пока тот не вышел на сухой морозный ноябрьский воздух, и молча вернулись на место. У алтаря происходил обряд причащения. Тэсс завороженно смотрела на хлеб и вино.
«Ибо это есть плоть моя».
Все склонили головы, приемля символ и дар. Тэсс была в восторге от ритуала. Настоятель, облаченный в ризу и казавшийся оттого еще больше, поднял круглую белую облатку, затем осенил крестом блестящую серебряную чашу и воздел ее к небу, как жертвоприношене.
«Как жертву», – подумала Тэсс. Тот человек, помнится, все время говорил о жертве. В его глазах обряд, который показался ей таким прекрасным, может быть, даже чуть напыщенным, есть всего лишь жертвоприношение Богу Ветхого Завета – праведному, гневному и жаждущему крови покорных. Богу Великого Потопа. Богу Содома и Гоморры. Этот красивый ритуал никогда не казался ему символом связи между верующими и Богом, воплощающим добро и милосердие, нет, это жертва Богу требовательному и неумолимому.
Тэсс тронула Бена за руку.
– Мне кажется… здесь он обретает полноту.
– Что?
Тэсс покачала головой, не зная, как объяснить значение сказанных ею слов.
От алтаря доносились торжественные слова: «…точно так же, как рады вы были принять подношения святого Авеля, и жертву отца нашего Авраама, и первосвященника Мельхиседека, святую жертву, безгрешного агнца».
«Безгрешный агнец, – повторила Тэсс, – белоснежный, как сама чистота». – Она с ужасом посмотрела на Бена. Не спасение. Не спасение, не принесение жертвы. Когда он приходит сюда, слова молитвы переворачиваются в его голове так, что только укрепляют в правоте содеянного. Нет, здесь сердце его не смягчается. Только не здесь. Услышанное преломляется в его голове самым диким образом.
Священник поднял облатку и проговорил ясным, чистым голосом: «Узрите Агнца Божьего, узрите Его, кто очищает сей мир от грехов. О Боже, я не достоин, чтобы Ты пришел в дом мой. Скажи хоть слово, и душа моя исцелится».
Прихожане поднялись со скамей и медленно потянулись по проходу за причастием.
– Как ты думаешь, хотел бы он причаститься? – прошептал Бен, глядя на медленно текущий людской поток.
– Не знаю. – Внезапно ей стало холодно, очень холодно и смутно на душе. – Во всяком случае, он в этом нуждается, как мне кажется. Ведь после причастия чувствуешь себя обновленным, верно?
Тело Христово. Мужчина, перелистывавший требник, встал и пошел к алтарю. Другой, за которым Бен тоже наблюдал, продолжал сидеть, склонив голову то ли в молитве, то ли в легкой дреме.
Был еще один, в душе которого неудержимо росло стремление подняться и подойти к причастию. У него даже руки дрожали. Он поистине в этом нуждался. Нужно, чтобы плоть властителя и господина нашего вошла в его плоть и очистила от скверны греха.
Он сидел в церкви, по которой плыли голоса прихожан.
– Ты рожден во грехе, – говорила ему мать, – ты рожден во грехе. Это наказание, заслуженное наказание. И всю свою жизнь ты будешь погружаться в грех все глубже и глубже. И если умрешь во грехе, душа твоя будет проклята.
– Расплата, – говорил ему отец Мур, – ты должен расплатиться за грех еще до того, как он будет прощен и отпущен. Расплата. Бог требует расплаты.
Да, да, понятно. И он начал отсчет. Четыре души привел он к Богу. Четыре заблудшие, страждущие души в оплату той, что потеряла Лаура. Голос требует еще двух, и тогда долг будет отдан.
– Я не хочу умирать. – Теряя сознание, Лаура уцепилась ему в руку. – Не хочу гореть в аду. Сделай что-нибудь. Ну пожалуйста, ради Бога, сделай хоть что-нибудь…
Ему хотелось зажать руками уши, упасть перед алтарем на колени и проглотить облатку. Но он не достоин. И не будет достоин, пока не закончит свою миссию.
– Благодать Господа да пребудет со всеми вами, – ясным голосом произнес священник.
– И со духом Твоим, – прошептал он.
Тэсс подставила лицо свежему ветерку. Проведя более трех часов на службе, необходимо было прийти в себя. Глядя на задержавшихся прихожан, направляющихся к своим машинам, Тэсс опять почувствовала себя опустошенной. Какое-то тревожное чувство не покидало ее. Все это время ей казалось, что он где-то рядом. Она взяла Бена за руку.
– Ну и что дальше?
– Я еду в участок, нужно сделать несколько звонков. Здесь остается Родерик.
Родерик спустился по ступеням, кивнул Тэсс и шумно высморкался.
– Прошу прощения.
– Паршиво выглядишь, – заметил Бен, закуривая сигарету.
– Спасибо. Пиломенто проверяет номера на машинах. Он сказал, что малый, сидевший напротив него, все время что-то бормотал во время службы. – Родерик сунул платок в карман и поежился на ветру. – А я и не знал, что вы здесь, доктор Курт.
– Я думала, возможно, понадобится моя помощь.
Родерик зашелся в приступе кашля, и Тэсс сочувственно посмотрела на его покрасневшие глаза.
– Не нравится мне ваш кашель. К врачу ходили?
– Времени не было.
– Половина отдела простужена, – заметил Бен. – Эд даже грозился надеть маску. – Вспомнив о напарнике, он оглянулся на церковь. – Может, ребятам повезет больше.
– Может быть, – хрипло отозвался Родерик. – Едешь в участок?
– Да, надо позвонить кое-кому. У меня к тебе просьба: поезжай домой и прими что-нибудь, а то твой стол рядом с моим и ветер дует в мою сторону.
– Мне надо составить отчет.
– К черту отчет. – Вспомнив, что он стоит у самой церкви, Бен отступил назад. – Пусть твои бактерии побудут пару дней дома, Лу.
– Ладно, может, так действительно лучше. Позвони, если у Эда что-нибудь получится.
– Непременно. И ни о чем не думай.
– Не забудьте вызвать врача, – добавила Тэсс. Родерик выдавил из себя подобие улыбки и отошел.
– У него могут быть хрипы в легких, – негромко проговорила Тэсс и, повернувшись к Бену, увидела, что его мысли уже заняты чем-то другим. – Вижу, что звонки у тебя действительно срочные. Я возьму такси.
– Что?
– Я сказала, что сейчас поймаю такси и поеду домой.
– Почему? Ты устала от меня?
– Нет. – В доказательство Тэсс легонько поцеловала его. – Просто знаю, что у тебя полно дел.
– Так поехали вместе. – Ему не хотелось отпускать ее и отказываться от маленьких домашних радостей, которые еще, может быть, выпадут на остаток воскресенья. – Я там быстро со всем управлюсь и можно будет поехать к тебе, а там… – Он наклонился и слегка дернул ее за мочку уха.
– Бен, нельзя же все время заниматься любовью.
– Почему нельзя? Нужно! Вот погоди, я покажу тебе, что такое любовь.
– Ничего не получится. Появились еще биологические причины. Говорю это как врач, так что поверь мне.
Бен остановился около машины.
– Что за биологические причины?
– Я умираю от голода.
– А-а. – Бен открыл правую дверцу, помог Тэсс сесть и, обойдя машину, сел за руль. – Ладно, по дороге заскочим в супермаркет. Приготовишь обед.
– Я?
– Я же приготовил завтрак.
– Действительно. – Тэсс откинулась на спинку. Идея уютного воскресного обеда вдвоем становилась все привлекательнее. – Ладно, сделаю. На деюсь, ты любишь сандвичи с сыром?
Бен склонился так низко, что она ощутила на губах его дыхание.
– А потом я тебе покажу, чем люди занимаются в воскресенье днем.
Тэсс прикрыла глаза.
– И чем же?
– Пьют пиво и смотрят по телевизору футбол. – Он крепко поцеловал ее и повернул ключ зажигания. Тэсс рассмеялась.
Он видел, как они прижимались друг к другу в машине. Он видел ее в церкви, в его церкви. Разумеется, это знак – она пришла помолиться в его церковь. Поначалу это немного расстроило его, но потом он понял, что она повиновалась его воле.
Она станет последней, нет, предпоследней. Последний – он сам.
Он видел отъезжающую от церкви машину. В боковом стекле мелькнула прядь ее волос. Рядом с ним на ветку обнаженного дерева уселась птица и посмотрела на него блестящими черными глазами. Ему показалось, что это глаза матери. Он пошел домой, пора отдохнуть.
