Текст книги "Коллекционер"

Автор книги: Нора Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

10

Наблюдая, как Иван выполняет свою работу, Джей чувствовала прилив восхищения и уважения. Не к Ивану – к существу, представлявшему собой всего лишь уродливую пару кулаков с бритой башкой. Но дядя… он не только джентльмен, но джентльмен с этическими принципами. Она восхищалась этикой точно так же, как могла восхищаться блестящим жонглером. Интересное мастерство, в котором ей не было нужды.

Благодаря этому восхищению она убьет его быстро и по возможности безболезненно. Как только он сообщит необходимую информацию.

После каждой серии ударов она выступала вперед, чтобы остановить Ивана и спокойно заговорить с Винни:

– Яйцо, мистер Тартелли. Вещь великой красоты и огромной цены, конечно. Но она не стоит вашей боли. Вашей жизни, вашего будущего. Только скажите, где оно, и все это прекратится.

Он повернул правый глаз в направлении ее головы. Левый, окруженный огромным фиолетовым синяком, заплыл и закрылся. Из него лились кровь и слезы. Но окровавленный правый все же приоткрывался.

– Вы убили Оливера?

Она наклонилась, чтобы он мог увидеть ее яснее.

– Оливер был глупцом. Вы знаете это, потому что сами неглупы. Он был жадным. А теперь мертв. Я не думаю, что вы человек алчный, мистер Тартелли. И думаю, вы хотите жить. Где яйцо?

– Фаберже? У Оливера был Фаберже?

– Вы знаете, что был. Не испытывайте моего терпения.

Она нагнулась еще ниже.

– Есть вещи худшие, чем смерть. Мы можем вам их обеспечить.

– У меня нет того, что вы хотите…

Он захлебнулся, выплюнул сгусток крови, от которого Джей ловко увернулась.

– Можете обыскать магазин, берите что хотите. Я не могу дать вам то, чего не имею.

– Что взял из банка брат, как не яйцо?

– У меня нет брата.

Она кивнула Ивану и отступила подальше от фонтанов крови.

– Брат Оливера, Аштон Арчер. Вы ездили к нему.

– Аш.

Голова Винни упала на грудь. Иван ударил его, чтобы привести в себя.

– Оставь его! – рявкнула она. – Аштон Арчер.

Она говорила мягко. Ободряюще.

– Брат Оливера. Почему вы ездили к нему в четверг?

– Аш. Похороны. Оливер. Помочь Ашу.

– Да, помогите Ашу. Вы видели яйцо? Все это сверкающее золото? Где оно сейчас? Скажите нам, мистер Тартелли, и боль прекратится.

Он снова взглянул на нее, приоткрыв распухшие веки, и медленно процедил сквозь разбитые зубы:

– У меня нет яиц Фаберже.

Иван размахнулся и изо всех сил ударил Винни в солнечное сплетение.

Пока Винни мучительно рвало, Джей размышляла.

Она что-то видела в единственном залитом кровью глазе. Страх, да, но и стальную решимость. Не за себя. За этого брата? Единокровного брата племянника? Как странно, как интересно найти такую преданность. Это более чем этика и, вероятно, может пригодиться.

– Мне нужно позвонить. Не трогай его! Понял? Я принесу ему воды. Пусть немного оправится.

Она решила, что позвонит нанимателю, и вышла в магазин. Хотя он дал ей карт-бланш, она не будет рисковать его гневом, изменяя стратегию без его одобрения.

И этот дядя, этот этичный, преданный, решительный дядя может принести больше пользы, если использовать его как предмет торговли. Обменяет ли брат жизнь дяди на это яйцо?

Возможно.

Да, брат тоже обладает этическими принципами и преданностью.

Они убьют его. Несмотря на невыносимую боль, Винни понимал этот неоспоримый факт. Что бы ни обещала женщина, они не оставят его в живых.

Он скорбел по жене, детям и внукам, которых никогда не увидит взрослыми. Он с радостью бы обменял яйцо на свою жизнь, на то, чтобы хоть раз увидеть семью. Но они все равно его убьют. А если он скажет им, что яйцо у Аша, убьют и его тоже.

Как убили Оливера и женщину, которая, должно быть, любила его.

Он должен быть сильным. Что бы с ним ни делали, он должен быть сильным. Он молился, чтобы бог дал ему эту силу. Молился о том, чтобы с достоинством встретить смерть. Молился о благополучии своей семьи.

– Заткнись, мать твою!

Винни опустил голову и продолжал молиться отрывистым шепотом.

– Я сказал: заткнись, мать твою.

Иван сжал Винни горло. Стиснул и дернул его голову вверх.

– Думаешь, это плохо? Думаешь, тебе больно? Погоди, когда мне дадут волю. Прежде всего я переломаю тебе все пальцы.

Он выпустил Винни и схватился за его левый мизинец.

Пока Винни задыхался и ловил окровавленными губами воздух, Иван резко отогнул мизинец, пока не хрустнула сломанная кость, после чего снова сжал ему горло, чтобы заглушить потрясенный пронзительный вой.

Китайская сука услышит, придет и остановит его. Китайская сука считала себя выше Ивана. Он представил, как всадит кулак в ее морду, изнасилует, будет убивать долго, дюйм за дюймом.

И сломает еще один палец этому с бородкой, в костюмчике – потому что хочет.

– Потом я отрежу их, один за другим.

Единственный глаз выкатился из орбиты. Тело Винни тряслось в конвульсиях.

– Скажи, где гребаное яйцо.

Взбешенный, полный садистского восторга, Иван сомкнул другую руку на горле Винни. Стиснул. Представил лицо Джей.

– Это не гнилой базар. Скажи, где яйцо, или я порежу тебя на кусочки. Потом убью жену и детей. Убью твою гребаную собаку.

Но сколько Иван ни бушевал, сколько ни стискивал Винни горло, дыша все тяжелее от восторга и бешенства, единственный глаз бесстрастно смотрел на него в упор.

– Задница вонючая.

Иван отпустил жертву. Отступил. И почувствовал запах своего пота. Мочи вонючей задницы. Обмочился! Старая сволочь обмочилась!

Но он заговорит. Сука даст ему больше воли, и он заставит задницу вонючую заговорить.

Джей вошла в комнату с маленькой бутылкой воды, которую нашла за прилавком. И сразу унюхала пот и мочу.

Учуяла смерть, особый смрад которой прекрасно знала. Поэтому молча подошла к Винни, подняла его голову.

– Он мертв.

– Чушь собачья. Просто отключился.

– Он мертв, – повторила она так же бесстрастно. – Я велела оставить его в покое. Не ломать пальцы.

– Я оставил его в покое. Должно быть, у него случился сердечный приступ или что-то в этом роде.

– Сердечный приступ.

Она вдохнула и выдохнула.

– Жаль.

– Не моя вина, что эта вонючая задница откинул копыта.

– Конечно, нет.

Она заметила багровые синяки на шее Винни.

– Но это большая неприятность.

– Да ни хрена он не знает! Знай он что-то, все выложил бы после первых оплеух. Только зря время потратили. Как я говорил раньше, нужно взяться за брата.

– Мне опять нужно позвонить. Тело оставим тут. Завтра магазин закрыт, и это даст нам день форы.

– Обставим так, будто произошло ограбление. Возьми какого-нибудь дерьма, остальное сбросим на пол.

– Можно. Или…

Она потянулась к сумочке, но вместо того чтобы вытащить телефон, выхватила пистолет и сделала Ивану аккуратную дырку между глаз, так, что тот глазом не успел моргнуть.

– Или мы можем сделать это, что, по-моему, гораздо лучшая идея.

Она сожалела о Винни, которого посчитала интересным и потенциально очень полезным человеком. Но мертвый Винни не принесет ей никакой пользы. Поэтому, не обращая внимания на Винни, она опустошила карманы Ивана, забрав бумажник, телефон, оружие. И, как подозревала с самого начала, обнаружила пузырек с амфетамином.

И это хорошо. Наниматель не одобрял наркотики и, если не полностью согласится с ее действиями, по, крайней мере, стерпит убийство, когда узнает об амфетамине.

Она вышла в лавку, взяла пакет, пузырьковую упаковку, поднялась наверх, вынула бонбоньерку.

Нанимателю она очень понравится. Гораздо больше, чем может не понравиться убийство Ивана.

Джей тщательно завернула ее и спустилась вниз. Ей доставили удовольствие поиски красивой коробки и очень стильной тонкой золотой ленты. Положила бонбоньерку в коробку, перевязала лентой. Сложила в пакет телефон, бумажник, нож и пистолет, добавила коробку и оберточную бумагу.

Немного подумав, она отперла витрину и выбрала женский портсигар. Ей понравился блеск перламутра и рисунок из крохотных цветочков, напоминавший павлина.

Его можно использовать как визитницу, решила она и уронила портсигар в сумочку.

Немного поколебалась, размышляя, не стоит ли уничтожить пленки с камер и систему сигнализации. Но без тщательного изучения нельзя быть уверенной, что она не пошлет сигнал тревоги. Джей предпочитала иметь хорошую фору. Но в любом случае продавщица и охранник видели ее и дадут описание. У нее нет ни времени, ни желания разыскивать и убивать их.

Она вернется в дом, который определил ей наниматель как временное жилище в Нью-Йорке. Теперь рядом не будет вертеться Иван, подглядывая, подслушивая, в надежде увидеть ее голой.

Но лучше пройти несколько кварталов, прежде чем взять такси. А прогулка и поездка дадут время обдумать, как представить отчет нанимателю.

Лайла поставила на стол голубую вазу с подсолнухами – прекрасное теплое приветствие хозяевам – и прислонила к вазе записку.

Она дважды проверила, все ли на месте и согласно списку: такова была ее обычная политика.

Свежее белье на кроватях, свежие полотенца в ванной, свежие фрукты в чаше. Кувшин лимонада в холодильнике, вместе с охлажденным салатом с пастой.

Кто захочет думать о стряпне или заказывать еду, когда только что вернулся с каникул?

Вода и еда для Томаса, цветы политы, пыль с мебели стерта, полы почищены пылесосом.

Она попрощалась с котом, обняла его и погладила.

– Они будут дома через пару часов, – пообещала она. – И так обрадуются, увидев тебя! Будь хорошим мальчиком. Может быть, я еще приеду и побуду с тобой.

Оглядевшись в последний раз, она повесила на плечо сумочку и чехол с ноутбуком. Взялась за ручки чемоданов и с умением, выработанным опытом, выкатила их за дверь.

Ее приключение в квартире Килдербрандов закончено. Скоро начнется новое.

Но сначала она поедет на похороны.

Швейцар заметил ее, как только она вышла из лифта, и тут же подбежал.

– Ну, мисс Эмерсон, вы должны были вызвать меня. Я бы помог вам.

– Я привыкла. У меня своя система.

– Вижу, что так и есть. Ваша машина только что подъехала. Должно быть, вы уже спускались, когда они позвонили и попросили вам передать.

– Видите, я успела.

– Идите в машину. Я положу вещи в багажник.

Она как-то странно почувствовала себя при виде лимузина. Не самого шикарного, но все-таки длинного, темного и сверкающего.

– Спасибо за все, Этан.

– Не за что. Хоть иногда заходите к нам.

– Обязательно.

Она скользнула в машину и взглянула на Джули и Люка. Водитель закрыл за ней дверь.

– Как-то мне не по себе. Простите, Люк, вы его знали, но мне не по себе.

– Я едва его знал. Но…

– Зато мы знаем Аша.

Лайла положила сумочку на сиденье.

– Но хоть день хороший. При мысли о похоронах мне всегда представляется дождь.

– Пари на то, что у тебя в сумке зонтик.

Лайла пожала плечами.

– На всякий случай.

– Если ты когда-нибудь окажешься на необитаемом острове, или в зоне военных действий, или в лавине, вспомнишь Лайлу и ее сумку, – с доброй усмешкой проговорила она, повернув лицо к Люку. – Если у тебя отрежут руку, она, возможно, что-нибудь найдет в сумке, чтобы ее пришить. Она однажды починила мой тостер отверткой длиной с мой мизинец и парой щипчиков.

– И без скотча?

– Он в сумке, – заверила Лайла. – Маленькая катушка. Может быть, вы дадите описание игроков? Кто там будет?

– Все там будут.

– Вся таблица?

– Вся или большинство из нее.

Люк заерзал, словно чувствовал себя неловко в темном костюме и галстуке.

– Они всегда съезжаются в связи с важными семейными событиями. Похороны, свадьбы, церемонии по случаю окончания университета, серьезная болезнь, рождение ребенка… Я не назвал бы дом отца Аша демилитаризованной зоной. Но чем-то весьма к тому близким.

– А что, бывают войны?

– Случаются. Иногда небольшие сражения. Но никаких глобальных конфликтов. На свадьбы собираются все. На последней мать невесты и отец подружки невесты подрались: вырванные волосы, исцарапанные лица, разорванная одежда, и зрители под конец были вынуждены окунуть их в пруд с карпами.

Люк вытянул ноги.

– У нас сохранилось видео.

– Ну и веселые же люди!

Лайла потянулась к крышке встроенного кулера и пошарила в нем.

– Кто-нибудь хочет имбирного эля?

Аш сидел в открытой беседке, увитой толстыми лозами глицинии. Нужно идти в дом, общаться со всеми, но хоть на несколько минут он может вдохнуть свежего воздуху? Побыть в покое?

Несмотря на размеры, дом казался душным, тесным и слишком шумным.

С того места, где он сидел, был виден изящный силуэт гостевого дома с многоцветным садом. Мать Оливера еще не выходила и заперлась вместе с невесткой, дочерью и теми, кого его отец шутливо называл стаей гусей.

Но это к лучшему, и у нее есть время искать утешения у этих женщин еще до похорон.

Он сделал все, чтобы обрисовать ей заупокойную церемонию. Только белые цветы, и казалось, их целые акры. Десятки белых стульев, расставленных рядами по длинному северному газону. Белая трибуна для ораторов. Выбранные ею снимки Оливера в белых рамках. Струнный квартет (Иисусе!), которому велено одеться в белое. Всех скорбящих просили одеться в черное.

Только волынщику было позволено одеться в цветное.

Он считал, и, к счастью, отец согласился, что матери необходимо дать все, что она хочет, если уж приходится планировать похороны своего ребенка.

Хотя он надеялся на небольшую церемонию, собралось больше трехсот гостей. Большинство членов семьи и несколько друзей прибыли еще вчера и теперь разошлись по всему дому с десятью спальнями, гостевому дому, дому у бассейна и саду.

Им нужно было поговорить, задать вопросы, на которые у него не было ответов, есть, спать, смеяться, плакать. Они всасывали каждую каплю воздуха.

Претерпев более тридцати шести часов всего этого, Аш только и мечтал что о своей мастерской, своем доме. И все же улыбнулся, когда его единокровная сестра Гизела, черноволосая красавица, вошла под тенистые плети. Села рядом и склонила голову ему на плечо.

– Я решила прогуляться, прежде чем сброшу Катрину с балкона Джульетты в бассейн. Но не уверена, что доброшу, так что прогулка показалась лучшей идеей. И нашла тебя.

– Гораздо лучшей. Что она сделала?

– Рыдала, рыдала, рыдала, рыдала. Она и Оливер почти не разговаривали, а когда открывали рты, то лишь для того, чтобы оскорбить друг друга.

– Может, поэтому она и плачет. Некого теперь оскорблять.

– Полагаю, им нравилось трепать друг другу нервы.

– Тяжко тебе пришлось.

Он обнял ее за плечи.

– Я любила его. Он был поганцем, но я его любила. И ты тоже.

– По-моему, я употребил это же слово, чтобы описать его кому-то. Он особенно любил тебя.

Гизела на секунду прижалась лицом к плечу Аша.

– Будь он проклят! Я так зла на него за то, что он умер!

– Знаю. Я тоже. Ты видела его мать?

– Заходила сегодня утром. Немного поговорила с Олимпией. Она опиралась на Энджи. И кто-то дал ей валиум. Она переживет. И все мы тоже. Но мне так будет его не хватать! Он всегда смешил меня. Выслушивал, а потом смешил. И мне нравилась Сейдж.

– Ты ее знала?

– Черт, да я их познакомила!

Гизела вытащила из нагрудного кармана платок и промокнула глаза.

– Я встретила ее в прошлом году в Париже, и мы сразу поладили. Когда возвращались в Нью-Йорк, вместе ходили на ланч. То есть я ела ланч. А она – листочек салата и ягодку. Половину ягодки.

Она ловко сложила платок, влажной стороной внутрь, и сунула его обратно, в нагрудный карман.

– Она пригласила меня на вечеринку, и я решила взять Оливера. Мне показалось, что они могут друг другу понравиться. Знаю, это глупо… и можешь мне не говорить, что это глупо…

Она вновь прижалась лицом к его плечу.

– …но теперь я жалею, что привела его. А может, если бы не это, оба были бы и сейчас живы?

Он нежно коснулся губами ее волос.

– Ты сказала, не нужно говорить, что это глупо, но приходится.

– Он впутался во что-то скверное, Аш. Наверняка. Кто-то убил его, значит, это было что-то скверное.

– Он что-то говорил тебе? О сделке? О клиенте?

– Нет. Когда я говорила с ним в последний раз, за несколько дней до его смерти… он позвонил мне. Сказал, что все классно, лучше некуда, и он скоро приедет ко мне. Я могла помочь ему найти квартиру в Париже. Он вроде бы даже хотел ее купить. Теперь этого никогда не будет… Но правда, было бы здорово, если бы все так вышло?

Она выпрямилась, смаргивая слезы.

– Ты знаешь больше, чем говоришь. Я не стану спрашивать, не уверена, что готова это слышать, но ты знаешь больше, чем говоришь нам. Я помогу, если сумею.

– Конечно, поможешь.

Он поцеловал ее в щеку.

– Если что, я позову тебя. А сейчас проверю цветы и волынки.

– А я загляну к Олимпии. Скоро прибудут гости.

Она поднялась вместе с ним.

– Пусть Боб тебе поможет. Боб – скала.

Верно. И он уже попросил Боба – брат со стороны матери – следить, чтобы некоторые не слишком напивались.

Не хотел, чтобы кто-то кончил свои дни в пруду с карпами.

Лайла решила, что «огороженная территория» – название чересчур военизированное и давящее на сознание. Да, высокие толстые стены, но камни поблескивают с царственным дружелюбием. Да, мрачные крепкие запертые ворота. Но с роскошным чугунным литьем и стилизованным «А» посередине. Очаровательный домик привратника утопает в тигровых лилиях.

Двое охранников в черных костюмах проверили их документы, прежде чем пропустить лимузин. Возможно, эта процедура соответствовала названию. Но не более того.

Высокие стройные деревья поднимались над бархатными газонами. Густые кусты, невиданные растения пестрели среди зелени вдоль прямой, как стрела, подъездной аллеи, ведущей к довольно громоздкому дому.

Он должен был производить гнетущее впечатление, но сливочно-желтый камень вносил светлую ноту, а форма – в виде буквы U – смягчала общий вид. Красивые балконы, острые крыши на каждом крыле добавляли очарования гостеприимства.

Она увидела фигурные кусты: дракон, единорог, крылатый конь.

– Нынешняя жена, – пояснил Люк. – Ей нравится все причудливое.

– И мне тоже.

Водитель остановился перед крытым портиком. Густые лозы с фиолетовыми цветами, размером с блюдце, обвивали колонны, поднимались на балконы. Подобные штрихи, по мнению Лайлы, превращали дом из устрашающего в приветливый.

Все же придется купить новое платье. Ее черное, на торжественные случаи, пережившее уже три сезона, пожалуй, не годится.

Она надеялась, что волосы обеспечат ее облику необходимый штрих и некоторый флер достоинства, особенно если она уложит их на затылке в узел.

Водитель помог ей выйти, и Лайла остановилась, любуясь домом. Через несколько секунд из массивной двери выпорхнула блондинка, помедлила на ступеньках крыльца и бросилась Люку на шею.

– Люк! – всхлипывала она. – О, Люк!

За ее спиной Лайла обменялась скептическим взглядом с Джули.

– Оливер! О, Люк!

– Мне так жаль, Рина.

Он провел рукой по спинке ее черного платья с кокетливым кружевным лифом и коротким подолом.

– Мы больше никогда не увидим его. Я так рада, что ты здесь.

Очень рада, полагала Лайла, особенно судя по тому, как женщина льнула к Люку еще несколько секунд после того, как он попытался освободиться.

Года двадцать два, предположила Лайла. С длинными прямыми белыми прядями, длинными загорелыми ногами и безупречной кожей, на которой идеальные хрустальные слезы кажутся искусственными.

Зло, сказала она себе. Все правда, но зло.

Блондинка обвила руками талию Люка, прижалась к его боку и окинула Лайлу и Джули долгим оценивающим взглядом.

– Кто вы?

– Катрина Картрайт, это Джули Брайант и Лайла Эмерсон. Они друзья Аша.

– О, вот как! Он на северной стороне. Делами занимается. Я покажу вам. Гости прибывают. Все эти люди, – сказала она, рассеянно глядя на другой лимузин, подъезжающий к дому, – хотят воздать честь Оливеру.

– Как его мать? – спросил Люк.

– Я не видела ее сегодня. Она заперлась в гостевом доме. Совершенно сломлена. Как и мы все.

Она продолжала по-хозяйски прижиматься к Люку, ведя их по мощеной дорожке.

– Не знаю, как мы теперь будем жить. Как все мы будем жить. Да. Мы открыли бар в патио.

Она беспечно показала на стол, накрытый белой скатертью, за которым суетилась женщина в белом жакете.

За большим патио простирался газон. Ряды белых стульев выстроились перед беседкой, увитой розами. Под ее аркой стоял большой стол, на котором возвышалась урна. Все белое, как у невесты, включая мольберты, на которых стояли увеличенные снимки Оливера Арчера в белых рамках.

Квартет сидел под второй аркой, играя тихую классическую музыку. Люди, одетые в похоронно-черное, общались друг с другом. Некоторые уже побывали у бара и держали в руках стаканы с вином и коктейлями. Остальные сидели, приглушенно разговаривая.

На одной женщине была шляпа с круглыми, широкими, как луна, полями. Она то и дело подносила к глазам платок.

Сквозь красивую рощицу деревьев она видела то, что могло быть теннисным кортом. А к югу – синела поблескивавшая на солнце вода бассейна, рядом с которым стоял маленький каменный домик.

Кто-то слишком громко смеялся. Кто-то говорил по-итальянски. Женщина в белой униформе молча, скользя, как призрак, собирала пустые стаканы. Другая принесла женщине в шляпе бокал шампанского.

И подумать только, что она не хотела приезжать! Да это лучше любого театра! Словно перед ней сцена, на которой разыгрывается действие!

Ей хотелось написать об этом. Наверняка она сможет вставить это в книгу!

Поэтому она стала запоминать лица, ландшафт, маленькие детали.

И тут она увидела Аша. У него такое усталое, печальное лицо.

Не пьеса. Не театр.

Смерть.

Думая только об Аше, она подошла к нему.

Он взял ее руку. Несколько секунд они стояли молча.

– Я рад, что ты приехала.

– Я тоже. Здесь… какая-то неземная красота. Все белое и черное. Драматично. Судя по тому, что вы говорили, ему бы понравилось.

– Да. Понравилось бы. Олимпия – его мать – была права. Черт, Рина добралась до Люка. Нужно ее увести. Она влюблена в него с ранней юности.

– Думаю, он сам справится. Я могу чем-то помочь?

– Все сделано. Или будет сделано. Позволь мне раздобыть вам всем места.

– Мы найдем места. У вас полно дел.

– Мне нужно пойти за Олимпией или послать кого-то за ней. Я вернусь.

– Не волнуйтесь за нас.

– Я рад, что ты приехала, – повторил он. – Правда.

Ему пришлось проталкиваться сквозь толпу гостей, тех, кто хотел принести соболезнования, и тех, кто хотел перекинуться словом. Он направился к дому, решив обойти его сбоку. Но остановился, увидев Энджи.

Вид у нее был измученный. Она словно согнулась под грузом собственной скорби и попыток взять на себя часть скорби невестки.

– Она хочет увидеть Винни.

Энджи запустила руку в копну курчавых волос.

– Видели его?

– Нет. У меня было много дел, возможно, просто пропустила момент появления.

– Я попытаюсь ему дозвониться. Он должен быть тут уже час назад. Два.

Она тихо вздохнула.

– Он водит машину, как старая леди, и не пользуется громкой связью. Так что, если он еще в дороге, не ответит.

– Я поищу его.

– Нет, лучше постарайся начать церемонию. Она еще держится, но это долго не продлится. Если он опоздает, значит, опоздает. Пусть распорядитель похорон усаживает людей. Твой отец?

– Я приведу его. Десяти минут достаточно?

– Десять минут. Он будет здесь.

Энджи вынула из маленькой сумочки телефон.

– Черт побери, Винни, – пробормотала она, отходя.

Аш решил, что Винни может быть в доме. Он поищет его и скажет отцу, что уже пора.

Он дал знак распорядителю, проводил бабушку Оливера с материнской стороны, усадил и направился к дому.

Но успел мельком увидеть Лайлу, сидевшую слева от Люка. Джули сидела справа. А слева от Лайлы сидела Катрина и изливала той душу.

Наверняка история состоит из восклицательных знаков.

Но когда представил все это, стало немного легче.

«Да, я рад, что она приехала», – подумал Аш в последний раз, прежде чем поспешить в дом за отцом и сказать последнее «прости».