Текст книги "Затерянные в смерти (сборник)"

Автор книги: Нора Робертс

Соавторы: Патриция Гэфни,Рут Райан Лэнган,Мэри Блейни
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– А мой папа умеет говорить животом.

Каждое слово звучало для моих ушей как чудесная музыка, хотя внимание было рассеянным.

– А мама в больнице, – слова Бенни заставили меня вздрогнуть.

Я высунула нос из старой кроссовки и забралась к Бенни, сидевшему на незастеленной кровати.

– Мама упала в реку, повредила голову и не могла дышать. Она не утонула, но теперь у нее кома. Это как когда спят долго-долго и никак не просыпаются.

Я подсунула свою голову под ладонь Бенни. Так мы сидели с ним довольно долго.

– Папа говорит, что она проснется. Он обещал! Мы молимся за маму по ночам. И ходим ее навестить. Папа притворяется, что мама все слышит, и читает ей всякие штуки, – Бенни перекатился на спину. – Но она не может двигаться, даже пошевелиться не может!

Бенни поднял руку и начал играть со своими пальцами. Милыми, пухлыми, грязными маленькими детскими пальчиками.

– Мамочка много работала. Но все равно мы с ней катались на велосипедах. Бегали, играли в разные игры. Она много разговаривала со мной… Спагетти! – Бенни вдруг подскочил и скатился с кровати.

Я тоже почувствовала запах.

– Папа все время варит спагетти. Но они у него просто отличные.

Настроение Бенни снова изменилось. Теперь он стоял посреди своей разгромленной комнаты, глядя в пространство. Мальчик вырос за эти два месяца. Или это копна неподстриженных кудряшек заставляет его выглядеть выше? Но лицо… один взгляд на его лицо разбивал мне сердце. Бенни осунулся, личико стало не таким круглым, скулы теперь выступали заметнее, чем раньше. И эта его новая манера неожиданно замолкать. Сколько раз мне хотелось заткнуть пробкой этот маленький ротик, чтобы хоть на секунду остановить своего маленького сынишку, считавшего, что абсолютно всем, что ему приходит в голову, необходимо немедленно поделиться с родителями.

– Бенни, – произнесла я. – Бррраф!

– Пойдем кушать! – позвал Бенни, и мы побежали вниз по лестнице в кухню.

– Как насчет Гамбол?

– Хм… Гамбол, – послышался истерический смешок.

– Или… Фалафель?

Бенни выпустил молоко из ноздрей.

– Полегче! – Сэм протянул сынишке салфетку. – О, знаю! Она все время липнет к тебе. Давай назовем ее Велкро.

Снова приступ смеха.

– Или Липучка! – Бенни барабанил пятками по стулу.

А я сидела под столом, испытывая весьма противоречивые чувства. С одной стороны, приятно было быть центром внимания, к тому же время от времени Бенни ронял на пол кусочек хлеба, и это было куда вкуснее сухих собачьих крекеров. Но имена, которые они предлагали… Сэм еще ничего, а Бенни – вообще ужас. Иезавель, Карамба, Маффин, Бэлони. «Эй, посерьезней! – сказала бы я, если бы могла. – Я не хочу идти по жизни, откликаясь на кличку Волосатик».

Бенни отвлекся в какой-то момент и стал рассказывать Сэму, что нужно взять в школу, отправляясь первый раз в первый класс, – какие фломастеры, какие карандаши. Я мечтала еще с весны, как мы пойдем с ним по магазинам, чтобы все это купить. А теперь мне даже не придется отвести сына в школу. Впрочем, разговор очень скоро вернулся к выбору собачьей клички.

– Бландербус, – изощрялся Бенни. – Блиндербус. Бладдабладда. Блиддаблидда. Блиддабладдаблиддабл…

– Эй, есть одна идея, – вдруг серьезно сказал Сэм.

Пора было успокаивать Бенни. Если мальчик сильно перевозбуждался на ночь глядя, он потом долго не мог заснуть. – Что, если мы назовем ее Сонома?

Сонома. Я выползла из-под стола. Что ж, не так уж плохо.

– Сонома? – переспросил Бенни. – А почему?

– Потому что именно это место мы проезжали, когда сбили ее. Сонома-роуд, Джорджтаун.

Они посмотрели на меня. Я посмотрела на них.

– Сонома, – хором произнесли отец и сын.

– Тебе нравится? – поинтересовался Сэм.

– Да, – кивнул Бенни.

– Мне тоже.

Какое счастье, что они не сбили меня на Рузвельт-авеню!

– Еще одну, пожалуйста, папа. Только одну, я обещаю больше не просить!

Бенни просил почитать еще. Это было что-то новенькое. Раньше мой мальчик отлично засыпал. Уложить его ничего не стоило, и часто бывало так, что Бенни начинал мирно посапывать посередине первой главы или рассказа. Но сейчас… Я видела со своего места в ногах кровати, что Бенни утомлен, голос его дрожал от усталости.

Сэм вздохнул.

– Эй, парень, – тихо сказал он сынишке. – Мы ведь уже говорили с тобой об этом. Помнишь, до чего договорились?

– Да…

– И до чего же?

– Я могу заснуть.

– Ты можешь заснуть и… и что дальше?

– И проснуться.

– Точно!

– И не будет так, как с мамой.

О господи!

– Правильно. Ты вполне можешь позволить себе заснуть, а утром проснешься… как дальше?

– Больше, лучше и сильнее.

– Правильно. И начнется новый день, – Сэм нежно поцеловал сынишку в лоб. – Хорошо?

– Хорошо.

– Вот и здорово. Крепких снов, Бенстер. Я тебя люблю!

– Я тебя тоже, пап. А Сономе можно со мной?

– Нет, – Сэм встал и похлопал себя по бедру. Наступила моя очередь уходить. Я перебирала в голове разные варианты, как бы остаться.

Потом спрыгнула с кровати.

– Оставь свет, ладно? – попросил Бенни. – И дверь не закрывай.

– А разве я не всегда так делаю?

Мне был знаком этот ритуал: зажечь свет в коридоре, открыть дверь спальни. Бенни боялся темноты. Но то, что он боялся заснуть, потому что думал, что может не проснуться, было для меня новостью. Убийственной новостью, от которой хотелось плакать. Но плакать я теперь не могла. Вместо этого, когда я спускалась по лестнице вслед за Сэмом, из горла вырывался сдавленный вой на высокой ноте. Сэм подумал, что я хочу в туалет, и вывел меня наружу.

Красный нейлоновый поводок не только раздражал меня – куда, по мнению Сэма, я могла убежать? – но и мешал сделать свои дела наедине с собой. Наверное, это звучит глупо, но мочиться на глазах у собственного мужа я категорически не собиралась. Мне удалось, вертясь, проделать дыру в живой изгороди наших соседей Хортонов и устроиться там. Удобное было местечко – между двумя фонарями, так что там было темно. Во всяком случае, настолько темно, насколько вообще бывает в окрестностях Бетесде.

Как же приятно вернуться домой, даже при таких странных обстоятельствах. Самых странных, какие только можно себе представить. Но еще я чувствовала какое-то странное возбуждение. И дело было не только в том, что я снова дома. Запахи! И видела я сейчас гораздо лучше, что было довольно странно, потому что днем я видела немного хуже, чем обычно. Может быть, это потому, что теперь у меня были такие большие зрачки. Какой бы ни была причина, все чувства были обострены, и особенно нюх. Я, что называется, никак нанюхаться не могла. Животные, мускусные, дымные, пыльные – моего словарного запаса не хватало, чтобы назвать все запахи, достигавшие ноздрей. Было все равно, унюхала ли я белку или бурундука. Все существо мое концентрировалось на пряном и в то же время грязном запахе, главном, что было в белке. Поведя ноздрями и вдохнув поглубже, я чувствовала этот запах сначала на языке, потом на нёбе, затем он проскакивал в горло и проскальзывал внутрь. Ощущения были восхитительны!

Когда мы вернулись домой, звонил телефон.

– Привет, Делия! – произнес Сэм, и я встала как вкопанная, хотя только что собиралась дойти до кухни и полакать воды из миски. Моя сестра! – Да, мы были там сегодня. Ну… без особых изменений. Нет. Хотя иногда я готов поклясться, что Лори меня слышит. – Сэм поднес телефон к дивану в гостиной и сел. – Да, ты права. Я знаю… Да.

Долгие паузы между репликами Сэма сводили меня с ума. Что она говорит? Я подпрыгнула, чтобы устроиться рядом с Сэмом, но он отреагировал так, словно я прыгнула на него, и вскочил на ноги, стряхнув меня вниз одной рукой.

– Да, мы не теряем надежды, – продолжал Сэм. – Но сегодня медсестра сказала, что изменений по шкале нет. Это называется шкала комы Глазго. Позволяет оценить… Да. Действительно, ничего нового… Ничего такого, на что тебе интересно было бы взглянуть. Да, именно так.

Сэм снова молчал и слушал. Вот ведь не везет!

Я положила руки, то есть передние лапы, на подлокотник дивана и стала медленно-медленно подниматься. Сэм переложил трубку к другому уху. Теперь я могла слышать голос Делии, но все еще не могла разобрать слов.

– Да, я ставил ей сегодня этот диск. Ну… – Сэм рассмеялся. – Невооруженным глазом этого видно не было. Но я уверен: где-то глубоко внутри Лори пританцовывала в такт.

Музыкальный сборник Делии. Теперь я вспомнила, что слышала обрывки мелодий, но думала, что это во сне. Наши любимые композиции – еще со школы. Love Shack, Vogue, Losing My Religion. Милая Делия!

Сестра живет в Филадельфии со своей неуклонно разрастающейся семьей. Должно быть, она навещала меня в больнице и в реабилитационном центре, но я не могла этого вспомнить. Слишком много времени прошло в полусне, на серой полосе между бытием и небытием. Я видела себя как будто бы с большой высоты, и связь между двумя Лори – парящей в вышине и лежащей на больничной койке – иногда бывала довольно прочной, но в следующую секунду превращалась в цепочку из бумажных звеньев.

– Да, это было бы здорово, – продолжал разговор Сэм. – Да в любые выходные было бы отлично. Как удобнее тебе и мальчишкам. Переночевать вы всегда можете здесь. Места полно… Мы ведь теперь вдвоем во всем доме… Делай так, как вам удобнее.

Снова речь на другом конце провода, которой мне не слышно. Ну когда же, когда они приедут?

– Со мной все хорошо. Знаешь что… Да, это тоже… Я выставил дом на реке на продажу.

Что? О, нет!

– Да, время сейчас тяжелое, но выбора у нас нет. Счета… ты не поверишь, когда увидишь. Страховка, да. Но ее не хватает. Даже близко не хватает. Спасибо. Спасибо, мы в порядке.

О, Сэм, только не этот дом. И только не сейчас, сразу после того, как мы его купили. Ты потеряешь всю стоимость оформления сделки и заплатишь комиссию за ипотеку – хорошо еще, что у нас договор без штрафа за досрочное погашение. А потом тебе снова придется заплатить комиссию при оформлении продажи. Все это просто ужасно!

– Я уже ищу, – продолжал разговор Сэм. Что это он там ищет? – Да, завтра. У меня… Да. Или что-нибудь подвернется. С ним все более или менее в порядке. Нет, этого я ему не говорил. Нет, пусть лучше… Да, очень надеется. Но чем дольше все это длится, тем призрачней надежда. – Сэм потер ладонью глаза. – Через три недели он идет в школу… Да. Это его отвлечет. О, он наверняка будет в восторге, Делия. А как дела у вас? Как мальчики? Джерри?

Снова эти дурацкие паузы. Я нервно бродила по комнате, пока Сэм не повесил трубку. Тогда я уселась у его ног, как делают идеальные собаки. Прошло несколько минут, прежде чем он вообще вспомнил обо мне.

– Забыл рассказать о тебе Делии.

Да уж, я заметила.

Улыбнувшись, Сэм вдруг нежно взял меня за подбородок. Я повернула голову и прижалась щекой к его ладони. Закрыв глаза, я чувствовала, как его грусть словно перетекает в меня, поселяется внутри, там, где она не может больше причинить ему боль. Так вот что делают для людей собаки? В обмен на грусть я отдавала ему любовь. Просто любовь.

Сэм убрал руку и посмотрел на меня как-то озадаченно.

«Сэм! Сэм! Это я, Лори! – Я поставила лапу ему на колено и не давала отвести взгляд. – Ты видишь меня? Помоги! Спаси меня!»

Клянусь, на какое-то мгновение мой муж все понял!

Но время шло, возвращая к «реальности». Сэм невесело рассмеялся и потянул меня за ухо.

– Пойдем, Сонома. Пора спать.

В кухне? Я просто не могла в это поверить! Сэм хотел, чтоб я легла спать в новенькой, обитой вельветом собачьей кроватке, которую он купил по пути от ветеринара и от которой все еще пахло пластиковой упаковкой. Вот еще новости! Небрежно погладив меня пару раз по голове, Сэм встал. Я тоже встала. Так мы проделали несколько раз.

– Ложись же! – настаивал на своем Сэм. – Ложись! Вот… хорошая девочка. – И так продолжалось, пока я не сдалась. А потом… потом он погасил свет и закрыл дверь. Даже радио для меня не оставил!

Я подождала примерно полчаса, слыша, как Сэм поднимается в спальню. Затем прислушивалась к поскрипываниям и потрескиваниям старого дома. Потом мне было слышно, как сосед выкуривает на крыльце сигарету на ночь. Потом как поехала по шоссе припоздавшая машины. И даже как Сэм выключил ночник рядом с кроватью. Я знала, что муж засыпает быстро и спит крепко, но все-таки выждала еще минут десять. Затем открыла носом дверь и выбежала из кухни.

Я старалась тихо ступать по ковровому покрытию и еще тише по доскам пола, чтобы не стучать когтями. Во мне просыпались новые инстинкты. Сейчас я чувствовала себя охотницей.

Влажный запах маленького мальчика в комнате Бенни казался сильным, как никогда, как будто в темноте его тело выделяло больше ферментов. Наверное, согласно режиму Сэма, купаться Бенни положено утром. Я подошла к источнику запаха и забралась в низкую кроватку своего сынишки с такой грацией и точностью движений, что малыш даже не шелохнулся. Бенни, как всегда, успел сбросить с себя одеяло. Он лежал на животе, раскинув руки в стороны, словно летал во сне. Мое сердце стучало в такт тихим звукам его дыхания. Мне хотелось пробовать его на вкус, лизать его кожу и торчащие из пижамных штанишек косточки на щиколотках, но я ограничилась обнюхиванием. Особенно вкусно пах затылок. Затем я легла рядом, вытянувшись вдоль ноги Бенни и постаравшись прижаться к сынишке всем телом, и начала его охранять.

Шло время. Я не знала, сколько часов или минут прошло – цифры на часах Бенни в форме Спайдермена казались мне полной бессмыслицей. Наверное, я разучилась их различать. Глубокой ночью я последний раз нежно обнюхала Бенни и тихо выползла из комнаты.

Теперь к Сэму. Здесь запахи были не такими сильными, но не менее интригующими. В своем роде. Наша кровать была выше кроватки Бенни. Я аккуратно поставила на матрац в ногах кровати передние лапы и тихо приподнялась, чтобы увидеть Сэма. Сначала я просто долго смотрела, как он спит на спине, закрыв глаза рукой. Простыня закрывала лишь до половины его голую грудь; я знала, что под простыней на нем спортивные шорты, которые летом служат Сэму пижамой. В свете уличного фонаря, стоявшего рядом с окном, кожа его выглядела голубовато-бледной и напоминала мрамор. Господи, как же я по нему соскучилась! Как мне не хватает его прямо сейчас! Тихо, как ниндзя, я взобралась на кровать всеми четырьмя лапами и свернулась на ее пустой стороне в самый маленький комочек, в который только было возможно. И погрузилась в сон, самый глубокий в моей жизни, не считая комы.

Я придавлена толщей холодной воды и стараюсь не дышать. Если я вдохну, то умру. Надо мной сгущается тьма. Я вижу перед собой сужающийся тоннель. Барахтаюсь изо всех сил, зная, что это неумно и бесполезно. Но страх сильнее меня. Помогите! (Это было на самом деле? В реальности?) Не в силах больше терпеть, я открываю рот, и в него льется вода. Паника наполняет меня. Я кричу, но звука нет, потому что в легких нет воздуха. Последняя четкая мысль мелькает в моей голове: «Как все это глупо!» Последняя эмоция – гнев, ярость – я пихаюсь, брыкаюсь, толкаюсь…

– Какого черта!

… и просыпаюсь от крика Сэма.

Меня снова препровождают на кухню. Я не протестую. Я – плохая собака, меня поймали на месте преступления. Сэм выглядит сонным. Не могу сказать точно, разозлило его или позабавило проснуться от пинков собственной собаки. Кроме «Какого черта!», Сэм не произнес ни слова. Но четко продемонстрировал, что настроен серьезно, когда, закрыв за мной дверь кухни, на этот раз приставил к ней со своей стороны стул из столовой.

Теперь я ясно понимаю, что тогда какая-то часть меня все-таки надеялась, что все происходящее – галлюцинация. Надежда умерла, когда Сэм поставил стул перед дверью кухни. «Все это перестает быть забавным, – подумала я. – Пора покончить со всем этим». Тот факт, что я не знала, что такое «это», нимало меня не смущал. Я прожила свой первый и последний день в собачьей шкуре. На завтра запланируем освобождение.

Я догадалась, куда мы направляемся, когда, дойдя до конца Йорк-лэйн, мы повернули направо на Кастер-роуд. Дом Моники Карр. Бенни и ее близнецы были одногодками и любили играть друг с другом. Когда я работала (то есть большую часть времени), а у Сэма было какое-нибудь срочное дело (то есть не слишком часто), Моника была так любезна, что забирала Бенни, даже если мы не предупреждали ее заблаговременно. Моника была неизменно любезна и отлично справлялась с любой ситуацией. Неприятно думать об этом, но, возможно, именно по этой причине я ее недолюбливала.

– Доброе утро! – крикнула Моника со второго этажа двухэтажного кирпичного коттеджа, который ей удалось оттяпать при разводе. И появилась в окне, вытирая руки о кухонное полотенце.

– Боже мой, кто это? – речь, кажется, шла обо мне. Бенни, отпустив руку Сэма, уже мчался к ней, объясняя на ходу, откуда взялась собака.

– Итан, Джастин! Бенни приехал! – крикнула Моника в глубь дома. Затем, наклонившись так, что шорты в облипку, напоминавшие скорее бикини, плотнее обтянули ее зад, обняла и поцеловала Бенни, который перестал болтать ровно настолько, чтобы обнять ее в ответ.

А это еще что такое?

Итан и Джастин были очаровательны – два белокурых ангелочка со своеобразным чувством юмора и лучезарными улыбками. Увидев собаку, ребята сразу бесстрашно кинулись со мной играть, визжа от восторга. Какая это все-таки чудесная вещь – дети! Настоящие живые игрушки! Бенни начал снова рассказывать им историю появления у него Сономы. Итан и Джастин всегда заставляли меня быть мягче в отношении Моники. Наверное, что-то эта женщина все-таки делала правильно, думала я, как правило, после куда менее лестной оценки. Хотя правда была в том, что Моника все делала правильно, а я просто не была достаточно доброжелательной, чтобы находить это милым.

– Привет!

– Привет!

То, как обменялись приветствиями Сэм и Моника, заставило меня вздрогнуть. Я даже перестала возиться с детьми и подошла к ним настолько близко, насколько позволял мой поводок.

– Ну как ты, Сэм? – она вложила в свой голос столько сочувствия и нежности, что он звучал почти как признание в любви. Да еще взяла его при этом за руку. – Как тебе удается справиться со всем этим?

Моника тряхнула головой, откидывая назад блестящие темные пряди. От нее едва уловимо пахло потом, но запах не был неприятным, так как смешивался с ароматами корицы, дрожжей и чего-то фруктового… Пончики с изюмом – вот что это значило. Конечно, все сама, а не из готовых ингредиентов, наверное, из муки с высоким содержанием клетчатки. И тесто Моника наверняка поставила сразу после ежедневного утреннего забега на пять миль. А сколько времени сейчас? Восемь?

– У тебя есть минутка, чтобы зайти? Сейчас достану из духовки кекс к кофе.

Значит, кекс. Впрочем, особой разницы нет. Сэм сказал, что зашел бы с удовольствием, но торопится, так как боится опоздать на назначенную встречу. Моника согласилась с тем, что, конечно же, на такую встречу опаздывать нельзя. О чем это они? Что за встреча? Но никто ничего мне не сказал.

Моника предложила забрать вместе с Бенни и меня, но Сэм сказал, что нет, спасибо, это очень мило с ее стороны, но хватит и одного Бенни. Все три мальчика разочарованно замычали, у меня тоже упало настроение. Я мечтала о минутах наедине с Сэмом, но если он все равно уедет, я бы предпочла остаться у Моники вместе с Бенни. Но никого не волновало, чего я хочу.

«Собачья жизнь…» Слыша эти слова, никогда не была уверена, считают ли люди жизнь собак очень трудной или, наоборот, очень легкой. Теперь я знаю – не то и не другое. Эти слова означают, что ты – раб, у которого нет никаких прав и привилегий. Но почему же собаки не поднимут восстание? Вместо этого они любят нас, обожают своих хозяев. Великая собачья тайна.

Я была просто в шоке, когда Сэм запер передо мной дверь ванной, отправляясь в душ. Ведь мне так хотелось увидеть его обнаженным, хотя я даже не понимала этого, пока меня не лишили такой возможности. Что ж, по крайней мере, из ванной он вышел в одних шортах, с чистой кожей и мокрыми волосами, пахнущий мылом, кремом для бритья, дезодорантом, зубной пастой. И мне удалось понаблюдать, как он одевается. Десять лет назад, когда мы только поженились, у Сэма было множество костюмов, которые он менял каждый день, отправляясь на работу в крупную страховую компанию. Теперь же у него был всего один костюм и несколько спортивных пиджаков, да и те он носил редко. Зачем костюмы и пиджаки человеку, чья основная обязанность – присматривать за Бенни, а для другой его работы требуется фрак?

Сэм натянул футболку, потом надел брюки от своего темно-синего костюма и застегнул «молнию». Затем пришла очередь голубой рубашки (я помнила, что рубашка голубая, хотя теперь она выглядела для меня серой). Потом Сэм надел галстук «в огурцах». Свой лучший черный ремень. Так что же это за загадочная встреча, на которую он так тщательно собирается? Сэм сделал пробор в своих густых белокурых волосах, и я поняла, что, куда бы ни собирался мой муж, это не имело ничего общего с его творчеством. Мило Марвелле носил волосы зачесанными назад со лба, подчеркивая тем самым выразительные, правильные черты своего лица. Сэм Саммер был очень красивым мужчиной, но Мило Марвелле – настоящим магистром магии.

Время от времени Сэм нервно поглядывал на часы. Когда мой муж нервничал, он имел привычку поджимать губы и надувать щеки, а затем с шумом выпускать воздух. Сэм рассовал по разным карманам портмоне, мелочь, расческу, носовой платок, затем хмуро посмотрел на себя в зеркало над бюро.

«На миллион баксов!» – хотелось сказать мне. Именно так мы всегда хвалили друг друга, одеваясь для какого-нибудь важного события. «Ты выглядишь на миллион баксов, дорогой!»

Глубоко вздохнув, Сэм удостоил зеркало всего одним словом:

– О’кей!

И вышел.

А меня опять запер в кухне. «Так будем делать до тех пор, пока не убедимся, что она привыкла к дому», – объяснил он это вчера Бенни. Так неужели я еще не доказала свою благонадежность? Что же мне надо сделать для этого? Разорваться пополам?

Я облизала руку Сэма.

Удачи, милый! Осторожнее за рулем!

Мне удалось отодвинуть дурацкий стул, подпиравший дверь кухни, и открыть дверь еще до того, как я услышала звук отъезжающей машины.

Никогда не замечала этого раньше, но в моей гостиной не оказалось ни одного удобного кресла. Когда мы купили дом, я как раз увлекалась модерном. И мне нравилась мебель современных форм из кожи, стекла и стали. Модерн казался мне изысканным, модерн был для профессионалов, прокладывающих путь наверх. Может, оно и так, но где, скажите, можно теперь развалиться как следует? Не удивительно, что Сэму и Бенни больше нравилось их мужское логово (или «дальняя комната», как говорят в сфере недвижимости). Когда приходили гости, я держала дверь в эту комнату закрытой, словно прятала за ней сумасшедшего родственника. Но сейчас, перепробовав все скользкие кожаные диваны и ужасающее имзовское кресло в гостиной, я отправилась именно туда. В этой комнате даже пахло лучше. Здесь пахло людьми.

За углом гудел тихонько мой компьютер. В спящем режиме. Но он был включен! Какая удача. Ведь кнопка включения находилась сзади, на одном уровне с монитором, и я бы вряд ли смогла дотянуться туда, чтобы нажать на нее носом. Теперь же достаточно было нажать на клавишу пробела – и пожалуйста! Экран замерцал синим цветом.

А что дальше? Как написать сообщение Сэму? Прежде всего необходимо устроиться на кресле так, чтобы лапами дотягиваться до клавиш. Это заняло больше времени, чем я предполагала, так как кресло на роликах все время крутилось и отъезжало от стола. Я немного напоминала себе тюленя, балансирующего на надувном мячике. Но все это было ничто по сравнению с попытками включить текстовый редактор. Я падала и падала на пол несчетное количество раз и ничего не добилась в результате, так как не смогла подвинуть мышку к значку Word и удержать ее там, одновременно нажимая подбородком на левую кнопку.

Но даже если бы мне удалось включить редактор, как бы я стала печатать буквы? Мои лапы были слишком большими. А язык – я уже успела это заметить – был неловким и совершенно бесполезным. Его нельзя было теперь повернуть в сторону, заострить или расплющить, можно было только высовывать вперед и засовывать обратно.

Разочарованная, я перепрыгнула с кресла на диван. Диван Сэма, который я никогда не любила. Потому что не знала раньше, как славно будет чесать щеки о его буклированную обивку. Щеки, кончик носа, между глазами – во всех местах, куда я не могла дотянуться как следует лапами. Затем я свернулась в лучах солнечного света, падавших на диван через окно, а подбородок положила на подлокотник. Чтобы лучше думалось.

Меня разбудил телефон. Чарли, отец Сэма, оставил на автоответчике сообщение, что приедет в субботу в восемь тридцать. Хорошее время. Как раз успеет сказать Бенни «спокойной ночи» и поцеловать его на ночь.

А может быть, попробовать написать Сэму обычное письмо? Конечно! Стащить со стола альбом с линованной бумагой было проще простого. Просто подтолкнула его носом. Так же как стаканчик с ручками и карандашами. Плохо только, что на верхней странице блокнота уже было что-то записано. Я не могла разобрать, что именно, так как глаза отказывались фокусироваться на надписи. Что бы там ни было, мне надо было сообщить кое-что поважнее. Куда важнее! С помощью языка, зубов и нижней губы я вырвала из блокнота верхнюю страницу и разодрала ее на мелкие клочки.

Не могу сосчитать, сколько раз я пыталась нажать на шариковую ручку, чтобы провести линию, но успехом мои усилия так и не увенчались. Потом я принялась за карандаши. Их было три, но первые два сломались у меня во рту. Последний удалось зажать в зубах, что было совсем не просто, потому что зубов у меня теперь было гораздо меньше. Но что же написать? Слова исключались. Это я поняла еще полтора карандаша назад. Какой-нибудь знак. Сердечко?

Ерунда, ерунда, ерунда! Я не могла контролировать нажим. Я проделала карандашом дыру в бумаге и получила в результате нечто, приблизительно напоминающее ромб, на который успела накапать слюной.

Требовалось что-то побольше для выражения своих мыслей. Думать, думать! Если бы я была из тех женщин, у которых в доме множество декоративных подушечек – как у Моники Карр, – могла бы выложить послание из них. Но ведь я была совсем другой.

Наверху, среди беспорядка, царящего в комнате Бенни, я нашла наконец пачку фломастеров. Но писать в его комнате было совершенно бесполезно. Здесь можно было написать на стене красками для пальцев Геттисбергскую речь Линкольна, и никто не заметит несколько дней. Вернусь-ка я в дальнюю комнату.

Пальцы собаки, как и язык, могут только вытягиваться и убираться. Вот так вот. Я оставила попытки написать что-то с помощью фломастеров Бенни и сконцентрировалась на выкладывании из них какой-нибудь значимой фигуры. Мои инициалы! Если я смогу выложить на полу «ЛС», поймет ли Сэм что-нибудь?

Пришлось отъесть часть коробки, чтобы фломастеры вывалились наружу. Но игра стоила свеч. Да и у картона был приятный древесный вкус. Честно говоря, я и всю коробку съела бы с удовольствием. Но сколько фломастеров в коробке? Восемь? Десять? Я, кажется, утратила способность точно считать. С помощью носа я сложила из двух фломастеров «Л», но получившийся «домик» выглядел маловразумительно. Лучше сделаю покрупнее – два фломастера с каждой стороны. Хорошо. Теперь «С». Трудно изобразить дугу из прямых предметов. Все норовило получиться что-то вроде свастики. (Я так и слышала голос Сэма, спрашивающий: «Ты кто? Гитлер в новом воплощении? Нет, пожалуй, Ева Браун…») Я старалась изо всех сил, пока меня не отвлек чудовищный голод. Картонная коробка оказалась отличной закуской, пробудившей аппетит. Я побежала в кухню.

Вчера Сэм кормил меня смесью собачьих консервов и сухого корма. Было очень вкусно. Но сегодня в миске оказались только гранулы. Что ж, скучновато, но не так плохо. И хрустит приятно. Я съела всю миску.

Я сидела в прихожей, пытаясь почесать себя под ошейником, когда на крыльце послышались шаги. Я насторожилась и тихонько тявкнула. Но лай звучал не угрожающе, а как что-то заученное. Как что-то, что я должна была делать в таких случаях. Затем послышался скрип открываемой наружной двери. Гав! Звучало уже лучше. Через щель в двери посыпались конверты и журналы. Гав-гав-гав! Гав!

Когда-то мне был вполне симпатичен наш почтальон Брайан, а сейчас я просто ненавидела его. Но как здорово было лаять от души! Какой замечательный способ полного самовыражения! Все равно как петь во весь голос. Я лаяла и лаяла, пока Брайан не стал лишь смутным воспоминанием, затем снова пошла в дальнюю комнату и немного вздремнула.

Разбудил меня скрежет ключа в замочной скважине. Сэм! С отчаянно бьющимся сердцем я подбежала к двери. Сэм дома! Какая радость! Какой восторг! Я высоко подпрыгнула, пытаясь лизнуть его в лицо, отчаянно виляя хвостом, громко лая и едва контролируя свой мочевой пузырь, который хотел радоваться вместе со мной…

– Сидеть!

Но где же он был? Я слышала запах пластика, выхлопных газов, людей и… чего-то химического… так пахнет иногда новый ковер.

– Сидеть! Черт побери, собака… – он был не так рад меня видеть, как я его. Сэм выглядел усталым и напряженным одновременно. «Бедный мой мальчик», – подумала я, быстро приходя в себя, И последовала за ним в кухню. Сэм увидел стул, дверь.

– Черт возьми… как ты смогла… – Сэм вдруг как-то сгорбился. Я тоже поникла. Достав из холодильника пива, мой муж направился в дальнюю комнату.

Пиво? Сколько же сейчас времени? Время по часам я, похоже, больше не понимала. Но все равно было явно слишком рано для пива. Солнце стояло высоко. С каких это пор Сэм стал выпивать днем?

– О боже! Что ты тут натворила?

Стой! Нет, только не…

Но было уже поздно. Сэм даже не прочитал. Только наклонился, чтобы поднять с пола так тщательно выложенные мною фломастеры заодно с поломанными ручками и карандашами.

Черт побери, Сэм! Ты знаешь, сколько мне пришлось работать над всем этим?

– Плохая собака! Сонома плохая! – Сэм подсунул доказательства мне под нос. – Фу, как стыдно! Плохая собака…

Хорошо, хорошо, я все поняла. Я улеглась и закрыла лапами уши: всегда не любила критику.

Но я все равно слышала ранящие сердце, полные безнадежности звуки. Вот Сэм улегся на кушетку. Тяжело вздохнул. Хлебнул пива. Когда я посмотрела на него, Сэм снова укоризненно покачал головой. Но при этом едва заметно улыбнулся.

Мне хотелось быть как можно незаметнее, но сердце запрыгало от радости в груди, и я бросилась к Сэму, вместо того чтобы подойти тихонько. Я не стала прыгать на Сэма – на это моей выдержки хватило. Просто села у его ног. А через несколько минут Сэм положил руку мне на голову и оставил ее там. Это был жест отчаяния и одновременно доверия. Так мы и сидели до тех пор, пока не настало время ехать за Бенни.