Текст книги "Я призываю любовь"

Автор книги: Ноэль Бейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

3

Розалин захватила с собой всего лишь одно платье. Простое, светло-голубое, ценное только тем, что не мялось, как ни складывай. И вот теперь платье, надетое с простыми коричневыми босоножками, придавало ей вид, словно она собралась за покупками, а не на обед в ресторан с человеком, которому все сильнее хотела что-то доказать. Что именно, Розалин понятия не имела.

Правда, прическа и макияж несколько изменили ее внешность. Впервые с момента приезда Розалин распустила волосы. Длинные, светло-русые, они чуть завивались книзу и, по мнению Розалин, совершенно не подходили к серьезному, интеллигентному лицу. Такие прически носят женщины, которые много смеются, напропалую флиртуют и вообще ведут развеселую жизнь. Ей следовало постричься давным-давно. Но что-то все время останавливало.

Розалин осторожно наложила немного косметики: губную помаду, румяна, тени для век. Ну вот, подумала она, оглядывая себя в зеркале, теперь платье не кажется таким уж невзрачным.

Когда Розалин спустилась в кухню, где сидел отец, он ничего не сказал. Увы, такова была его обычная реакция на ее существование. Интересно, как они собираются налаживать отношения?

– Я ненадолго, папа, – сказала Розалин, накладывая салат ему на тарелку.

Когда-то, будучи подростком, она потратила несколько часов на стряпню, стараясь угодить отцу. В ответ на все старания он сказал лишь, что ее мать была замечательной поварихой. Потом посмотрел на приготовленные Розалин блюда точно так же, как смотрел на все, что бы она ни сделала, – сравнивающим, оценивающим взглядом. Отцу всегда удавалось выражать свое недовольство намеками, а не напрямик.

– Не стоит спешить из-за меня. Я не беспомощен.

– Я попрошу Скотта оставить номер телефона ресторана, прежде чем мы уедем. На всякий случай.

– На какой еще случай? – сварливым голосом спросил отец. – Еще немного, и ты предложишь мне сиделку. – И он посмотрел на еду так, словно та была отравлена, потом начал есть, вытирая губы салфеткой после каждой ложки.

– В холодильнике пудинг, – сказала Розалин. – И еще я сделала яблочный мусс.

– Еда для инвалидов.

Это был традиционный настрой их беседы. Но на этот раз Розалин нервничала меньше обычного.

– Это полезная еда, папа.

– Любое блюдо, которое не надо жевать, – это еда для инвалидов, – сообщил он.

Отец, Розалин давно это заметила, любил делать провокационные замечания, чтобы вызвать то, что она считала бесплодным спором, а он – полезной дискуссией. Сейчас Розалин не хотелось этого, как бы оно ни называлось.

– Жареная и жирная пища для тебя вредна, – сказала она, теряя терпение. – Ты знаешь это не хуже меня!

– Не нужно раздражаться из-за простого замечания, – проворчал он. – Ох уж эти женщины!

В любом другом случае Розалин никогда не накричала бы на отца. Она ходила бы вокруг него на цыпочках, стараясь погасить любую вспышку недовольства. Но теперь обстоятельства изменились. Она находилась здесь не с мимолетным визитом и не знала, удастся ли ей выдержать неопределенный период натужной вежливости.

– Не стоит спорить по любому поводу, – ответила она столь же недовольно. – Ох уж эти мужчины!

Они посмотрели друг на друга в упор, и Розалин внезапно ощутила себя ребенком.

– Прости, папа, я не хотела тебя обидеть.

– Все очень вкусно, – сухо ответил он.

Раздался звонок, и Розалин с облегченным вздохом бросилась открывать дверь.

– Боже мой! – воскликнул Скотт с наигранным удивлением. – Вы готовы! Большинство женщин имеют привычку заставлять себя ждать. Вы, должно быть, исключение из правила, что, как вы понимаете, самого правила не отменяет. А где ваш отец?

– В кухне, – ответила Розалин, впуская Скотта.

Она подождала в холле, пока мужчины минут пять поговорили. А когда они уже сидели в машине, сказала довольно резко:

– Я бы не хотела сегодня слишком задерживаться. Это первый вечер, который отец проводит дома после болезни, и он может разволноваться, если надолго останется один.

Говоря это, Розалин смотрела прямо перед собой, но чувствовала на себе проницательный взгляд Скотта.

– Мне не показалось, что он нервничает. Как ваш отец перенес переезд?

– Хорошо, спасибо.

Почему-то она злилась на Скотта и уже корила себя за то, что приложила такие усилия, чтобы выглядеть привлекательной. Розалин гораздо лучше чувствовала бы себя дома, с волосами, собранными в пучок, и не накрашенным лицом.

– Вы уже заходили в приемную?

– Да. Доктор Конолли был очень любезен и все мне там показал.

– Еще бы, – усмехнулся Скотт. – Парень смотрит на вас как на своего спасителя. Держу пари, он ждет не дождется того момента, когда сможет швырнуть вам папки с историями болезней. Он сообщил вам, когда уезжает?

– В пятницу, – ответила Розалин.

– Так скоро?

– Но ведь у него нет причин торчать здесь, верно? Я могу и сама справиться с подбором кандидатов на замену.

Розалин знала, что ведет себя едва ли не грубо. Но после непредвиденной стычки с отцом ее нервы были на взводе, а теперь, в машине, разыгрались еще сильнее.

– Не можете дождаться, когда вернетесь к своей насыщенной лондонской жизни? – понимающе улыбнулся Скотт.

– Я привыкла к ней.

– Откуда вы можете знать, что не привыкнете к чему-нибудь более мирному, если никогда не пробовали?

– Я человек далеко не мирный, – резко возразила Розалин, тут же пожалев о сказанном.

– Что это означает? Поясните, – попросил Скотт, адресуя ей еще один быстрый, понимающий взгляд.

– Это означает, что я люблю командовать людьми и могу порой сорваться.

Неужели? – удивился он. Тогда у нее явный талант скрывать до поры до времени неуправляемые эмоции под безупречно-сдержанным внешним видом.

– К сорока годам у вас определенно повысится кровяное давление, – заметил Скотт.

– То же самое можно сказать и о вас. Или мужчины переносят стресс без побочного эффекта в виде повышенного давления?

Розалин подумала, что не стоило вступать в этот медицинский спор, но слово, как говорится, не воробей.

– А вы любите припираться, – заметил Скотт.

Но у Розалин не осталось времени возразить, потому что они уже подъехали к ресторану – небольшому по размерам, но явно дорогому.

Едва войдя внутрь, Розалин сразу поняла, что это заведение славится блестящей кухней, хорошей репутацией и богатой клиентурой. Их лично приветствовал хозяин. И по его веселым замечаниям, Розалин стало ясно, что Скотт является здесь частым гостем.

Их провели к удобному столику в углу.

– Я бы рекомендовал форель с миндалем, – сказал Скотт, когда она уставилась в меню размером со стол, да еще и написанное по-французски.

Французский Розалин знала плохо и, чтобы не заказать то, что ей не понравилось бы, с готовностью приняла помощь своего спутника. Тот, казалось, забыл их недавнюю перепалку, что выглядело довольно странно. Любящий провоцировать, делать обобщения, Скотт Барфилд вряд ли был способен на такое. Милый Роджер, вспомнила Розалин, никогда не спорил. И слава Богу! Иначе она давно бы дала ему отставку.

Несколько лет назад, когда она познакомилась с Роджером, ее все еще мучили воспоминания о неудачной связи с Джеймсом Личем. Роджер стал для нее тогда глотком родниковой воды после долгого перехода через пустыню. А теперь другой мужчина, со своей заносчивостью, безграничной самоуверенностью и любопытством к тем сторонам жизни, которые его не касались, заставил Розалин снова с нежностью подумать о своем возлюбленном.

– Итак, – спросил Скотт, когда им принесли напитки, – что еще вам нужно сделать до того, как вы обоснуетесь здесь?

Розалин нахмурилась, но решила не обращать внимания на его резкий тон.

– Мне необходимо слетать в Лондон, по возможности, в ближайшие дни, – ответила она. – Зайти в больницу, уладить там дела. Забрать кое-какие вещи. Я привезла с собой только самое необходимое.

– Вы беспокоитесь об одежде? А разве врачи не носят поверх всего белые халаты?

– Да, – ответила она высокомерно, – мы носим белые халаты. Но это не означает, что под них надеваем разное тряпье, только потому что пациенты этого не видят.

– А почему бы и нет?

Официант принес им закуски – маленькие, искусно украшенные салаты на крошечных тарелочках с золотыми ободками.

– Это потому, – снисходительно объяснила Розалин, – что мне не все равно, как я выгляжу.

– Как?

– Что – «как»? – удивленно спросила она, с некоторым сожалением приступая к салату: ей было жалко разрушать такую красоту.

– Как вы любите выглядеть?

Его быстрый взгляд на мгновение встретился с ее взглядом, прежде чем она успела отвести глаза.

– Я люблю выглядеть строго и элегантно, – поспешила ответить Розалин.

– А какой вас любит видеть Роджер?

– Прошу вас, оставьте Роджера в покое!

– Почему? Я считал, что женщины любят поговорить о своих любимых.

Его лицо оставалось серьезным, но Розалин подозревала, что в душе он насмехается над ней. Снова насмехается. Вероятно, так он относился ко всем женщинам, увлеченным своей профессией.

Была еще одна причина, по которой ей не хотелось говорить о Роджере. Розалин пока не сообщила ему о своем решении покинуть на время Лондон. Она собиралась сказать это лично, а не по телефону.

– А как отреагировал ваш отец, когда вы сказали, что остаетесь?

– Как я и предполагала, – вздохнула Розалин, – без особого восторга.

– А чего вы ждали? Хотя вообще-то я думал, что он обрадуется.

– Отец терпеть не может принимать чью-то помощь, – пояснила Розалин. – Он возражал и отметал любой мой довод до тех пор, пока я не сказала, что останусь, нравится ему это или нет.

Это было, могла бы добавить Розалин, еще одно сражение из числа тех, что велись между ними с незапамятных времен. Без взаимных оскорблений, без крика, но с упрямством и непримиримостью, которые отвергали любой компромисс.

– Отец сказал, что я просто дура, что в моем переезде сюда нет никакой необходимости, что доктор Конолли сам подыщет себе замену.

– Совсем не то, что он говорил мне недавно, – заметил Скотт.

– Возможно, с вами отец откровеннее, чем со мной. – Она не собиралась этого говорить, и потому густо покраснела. – Я имею в виду…

– Я знаю, что вы имеете в виду. Вы, наверное, подсознательно надеялись, что ваше появление здесь принесет больше пользы.

– Возможно, – пожала плечами Розалин, не соглашаясь, но и не возражая.

Все разговоры с отцом и об отце неизменно приводили к тому, что она несмотря ни на что, начинала считать себя неудачницей, поэтому просто сменила тему. Розалин настолько привыкла уходить от подобных бесед, что порой сама не замечала, как это у нее получается…

– Когда же, – спросил Скотт после того, как завязалась и иссякла короткая вежливая застольная беседа, – вы собираетесь отправиться в Лондон?

Розалин снова пожала плечами. Несколько бокалов вина и превосходная еда заставили ее расслабиться. Она даже поймала себя на том, что смеется некоторым шуткам своего собеседника.

– Как-нибудь на этой неделе, я полагаю, – ответила она. – Сначала мне хотелось бы прибраться в доме отца.

– Никогда бы не подумал, что там слишком уж большой беспорядок? – удивился Скотт.

– Нет. Просто нужно кое-что поправить, переставить…

Розалин поначалу забыла, что в доме ничего не менялось в течение многих лет. Отец совершенно не заботился о месте своего обитания, лишь бы было чисто. Если она собирается остаться здесь даже на короткий срок, нужно все привести в надлежащий вид. К тому же, занимаясь хоть чем-нибудь, она забудет о напряженных отношениях с отцом.

– И вы планируете успеть до конца недели? По-моему, это нереально.

– Шутите? – Розалин снова была готова дать достойный отпор. – Завтра я подберу какие-нибудь обои, после этого сделаю что смогу, а потом уеду. Если понадобится, приглашу мастеров, чтобы они закончили.

– Мне кажется, что у столь занятой женщины, как вы, не будет достаточно времени заниматься ремонтом.

– Вы абсолютно правы, Скотт, – спокойно сказала Розалин. – У такой занятой женщины, как я, времени всегда в обрез. – Она допила вино и с удивлением посмотрела на пустой бокал. – Но это не значит, что ремонт мне не по силам. Я многое умею делать своими руками.

Скотт долго и внимательно разглядывал ее, словно желая добавить что-то к ее словам.

– Я собираюсь в Лондон в четверг, – наконец сказал он. – Мы могли бы полететь вместе на моем самолете.

– Спасибо, но в этом нет необходимости.

Розалин понимала, что не хочет оставаться в тесном замкнутом пространстве со Скоттом Барфилдом. Два часа за обедом, когда вокруг множество людей, пережить можно. Но это же время в воздухе, когда рядом никого нет и не нужно отвлекаться на еду, – об этом не может быть и речи!

– Почему нет? – резко спросил Скотт. Он откинулся на спинку стула и сделал знак официанту подавать кофе. Потом сложил руки на груди, не отрывая взгляда от ее лица.

Если бы Скотт наклонился к ней в развязной или, напротив, доверительной манере, она могла бы со смехом найти какой-нибудь предлог отказаться. Сейчас вопрос был задан так, что любые уклончивые объяснения исключались.

– Ну как? – не отступал Скотт. – Вы ведь не боитесь меня, не правда ли?

– Конечно нет! Почему это я должна вас бояться?

Розалин постаралась передать интонацией должное удивление. Но тут же поняла, что ее голос звучит неубедительно – слишком уж обеспокоенно.

– Ну, скажем, потому что я – мужчина.

– Не говорите глупостей. Я не столь неопытна.

Она чувствовала, что с каждой минутой все больше теряет контроль над ситуацией, поэтому сделала вид, что занята кофе.

– Возможно, на профессиональном уровне. Но мне кажется, что на уровне личном вы предпочитаете соблюдать дистанцию.

– Мне приходилось иметь дело с мужчинами! – с вызовом произнесла Розалин.

Скотт, казалось, не слышал ее.

– Это могло бы спасти вас от некоторых неудобств. Но, – продолжил он, когда не получил ответа, – вам нечего меня бояться.

– Я уже сказала, что не боюсь вас. Я признательна вам за то, что вы позаботились о моем отце, как он вышел из больницы, и конечно же, как ваша соседка, надеюсь, что мы будем поддерживать дружественные отношения. Однако они никогда не станут близкими. Так чего же мне бояться?

– Ну, например, того, что я начну к вам приставать. У меня такое ощущение, что вы видите во мне угрозу и реагируете соответственно.

Ей стало жарко, и она почувствовала, что покрывается испариной. Если бы сейчас Розалин могла говорить связно, то заявила бы, как можно холоднее, что у него явно преувеличенное самомнение, раз он полагает, что оказывает на нее такое воздействие. Но она молчала.

– Знаете ли, вы не в моем вкусе, – обронил Скотт небрежно. – Я уже был женат на карьеристке, вроде вас. Так что у меня есть опыт общения с женщинами вашего типа.

– Моего типа? – Розалин наконец обрела дар речи. – Вы говорите так, словно все женщины, которые думают о работе, достойны презрения. Сейчас двадцатый век, если вы этого еще не заметили!

– Я говорю не о женщинах, которые заняты работой, – спокойно объяснил Скотт. – Я говорю о тех, кто делает карьеру. Это две противоположные вещи.

– Нет ничего плохого в том, что женщина хочет достичь чего-то в жизни!

– Совершенно нет.

– Кстати, – услышала она свой голос словно со стороны, – вам не приходило в голову, что и вы не мой тип мужчины? Я встречалась с человеком, похожим на вас своим умонастроением, и предпочитаю не вспоминать о нем. Он оставлял желать много лучшего.

– Правда? – заинтересованно спросил Скотт, подавшись вперед, и она тут же пожалела о сказанном.

– Обед был прекрасный, – строго сказала Розалин и бросила на него суровый взгляд.

– Расслабьтесь, – улыбнулся Скотт в ответ. – Я не собираюсь расспрашивать вас о прошлом. Меня не волнует, что вы делали или, наоборот, не делали, а также, если уж об этом зашла речь, что вы делаете или не делаете сейчас. Но меня беспокоит ваш отец, и я хочу быть уверен, что вы выполните ваш долг и дождетесь, пока ему найдется замена. А потом возвращайтесь в Лондон, к своему ненаглядному Роджеру и своей ответственной работе.

– Вы, должно быть, сошли с ума, если считаете возможным советовать мне, как поступать!

Скотт снова улыбнулся, но в этой улыбке не было и тени юмора. Только решимость, которая еще больше встревожила Розалин.

– Я останусь до тех пор, пока это будет необходимо отцу. Но учтите, у меня есть своя жизнь, к которой я намерена вернуться!

– Вы смотрите на отца, как на предмет неодушевленный. Здесь я ничего поделать не могу, но я не позволю вам улизнуть, пока здесь все не уладится ему во благо.

– Вы мне не позволите? Да кто вы такой?!

– Некто, кому известно чувство сострадания.

От подобных слов Розалин бросило в жар. Да как он смеет?!

– А вы считаете, что я не знаю сострадания? И это при моей-то профессии?

– Профессия здесь не при чем. Я считаю, что сострадание, так же, как и благотворительность, начинаются дома.

Они уставились друг на друга, и Розалин поняла бессмысленность этого спора. Скотт Барфилд сам себе закон, и пытаться убедить его в чем-либо пустое занятие. Она опустила взгляд и сложила руки на коленях. Пусть думает, что выиграл этот раунд. А она очень постарается справиться с ситуацией. Но если Скотт всерьез полагает, что она намерена закончить свою жизнь здесь, то зря тратит силы. В свое время он в этом убедится.

– Уверяю вас, – попыталась она улыбнуться, – что благополучие отца мне не безразлично.

– Прекрасно. Значит, я вылетаю утром в четверг. Около семи. Хотите, чтобы я заехал за вами?

– Да, хорошо, – заставила себя сказать Розалин. – Я буду готова.

– Я останусь в Лондоне до пятницы. Вы можете вернуться сами или договориться с сиделкой, чтобы одну ночь она побыла с вашим отцом.

– Я вернусь сама, – быстро ответила Розалин и, извинившись, направилась в дамскую комнату.

Она с тревогой заметила, что ноги ее дрожат. Вообще все в ней сейчас выдавало неуверенность.

Это не дело, подумала Розалин, глядя в зеркало и поправляя макияж. Я профессионал и собираюсь поработать здесь месяц или около того, так что нельзя так странно реагировать на Барфилда. Нельзя позволять ему действовать мне на нервы.

Жизнь Розалин была всегда целенаправленна и упорядочена. Такой она и должна оставаться. Ее отец, немногословный и властный, не был подвержен эмоциональным взрывам и приучил дочь сдерживать свои порывы. Девочку отправили в интернат в семилетнем возрасте. И она научилась с младых ногтей быть независимой и самостоятельной, потому что без посторонней подсказки пришла к заключению: единственное, что ожидает от нее отец, – это успех.

Тогда почему же Скотт Барфилд и его рассуждения так смутили ее? Почему ей, с легкостью ставящей на место любого мужчину, так трудно держать с ним дистанцию? Потому ли, что она оказалась в незнакомой обстановке, или все дело в разладе с самой собой? Или может быть, все намного проще – их характеры совершенно несовместимы, а Скотт при этом настолько прямолинеен, что даже не пытается скрыть своей неприязни хотя бы ради приличия.

Последнее объяснение удовлетворило ее, и Розалин почувствовала себя куда увереннее. Она вышла из туалетной комнаты, и тут ее ждало небольшое потрясение. Скотт по-прежнему сидел за столиком, а вот ее стул оказался занятым.

Никем не замеченная Розалин остановилась и посмотрела на женщину. Прямые, темно-каштановые волосы до плеч, широко раскрытые глаза, чувственный рот. Незнакомка наклонилась к Скотту, положив локти на стол, и в вырезе золотого платья можно было увидеть более чем достаточно.

Да, вполне достаточно, сказала самой себе Розалин и быстро подошла к столу. Женщина посмотрела на нее и со смехом извинилась за то, что заняла ее место.

– Но я высмотрела Скотта через весь зал и не могла не сказать ему: «Привет!»

– Скотта? – удивленно вскинула брови Розалин.

– Так я зову его, когда мы бываем вместе, – нимало не смущаясь, сказала незнакомка.

– А, понятно. Очень мило, – отозвалась Розалин.

– Розалин, это Глория, – вступил в беседу Скотт. – Глория, это Розалин Паркер, она приехала сюда, чтобы на время заменить Роналда.

– Я так расстроилась, когда узнала про вашего папу, – сказала Глория, поднимаясь и протягивая холеную руку.

Золотое платье, едва прикрывавшее грудь, к тому же, как выяснилось, плотно облегало высокую, изящную фигуру, доходя лишь до середины бедер.

– Благодарю вас, – машинально произнесла Розалин, пожимая протянутую руку.

– Ну, мне пора идти. Мои друзья уже минут пятнадцать рвутся уйти. – Глория одарила сидящих за столом ослепительной улыбкой. – Собираемся посмотреть, что предлагает ночная жизнь. Почему бы вам не присоединиться к нам?

– Скотт, вы можете идти, – предложила Розалин. – Единственное, что мне нужно сегодняшней ночью, – это моя подушка.

– Везучая девочка, – с грудным смехом ответила темноволосая красавица, глядя на них обоих. – Не сомневаюсь, что Скотт хорошо позаботится о тебе.

Она удалилась с видом королевы, уверенной в том, что все взгляды прикованы к ней. Розалин с каменным лицом обратилась к Скотту:

– Могли бы прямо сказать ей о наших отношениях.

– Чего ради? Разве вам не все равно, что подумает о вас совершенно незнакомый человек? – спросил он.

– Нет, не все равно. Я привыкла иметь репутацию, которую заслужила, а не ту, которой меня наградят сплетники.

– Ваша репутация имеет мало значения, учитывая то короткое время, что вы намерены провести здесь, не так ли? – Скотт усмехнулся, явно не понимая ее замешательства. – Кстати, – сказал он, вставая из-за стола, – похоже, вы собрались уходить.

– Нет никакой необходимости провожать меня, – поспешно произнесла Розалин. – Я сама доберусь до дома.

– Не беспокойтесь. Я несколько староват для ночных клубов.

– Но не для одной особы, которая туда направилась, насколько я могла заметить.

В какой-то момент, находясь рядом с этой цветущей, обворожительно красивой женщиной, Розалин почувствовала себя матроной, чья молодость улетучилась незаметно для нее самой. Она живо представила себя лет через десять, деловито снующей из палаты в палату, в то время как юные интерны уважительно следуют за ней, делая заметки. Детей нет, семьи, где тебя ждут, нет. Роджера, видимо, тоже нет. Да, не слишком радостная картина…

– Глории, – лениво протянул Скотт, пока они шли к машине, припаркованной через дорогу, – двадцать пять лет. Она уже большая девочка.

– Достаточно большая, чтобы позаботиться о себе самой, когда вы решите, что она злоупотребляет вашим расположением, да?

Он открыл дверцу машины, и, едва они уселись, повернулся к Розалин и сказал:

– Глория вам чем-то неприятна?

– Нет, однако…

Но Скотт не дал ей договорить.

– Однако ваша жизнь настолько ограничена тесными рамками привычного мирка, что вы даже представить не можете связь между мужчиной и женщиной, если она не ведет к алтарю.

– Неправда! – возмутилась Розалин.

– Нет, правда, – возразил Скотт, включая двигатель и выезжая со стоянки. – Держу пари, что вы не совершили ни одного опрометчивого поступка за всю жизнь!

– Мы говорим не обо мне.

Однако Скотт не намерен был отступать.

– Ну, так совершили или нет? Заставил ли вас тот загадочный мужчина, о котором вы упоминали, потерять голову?

– Это не ваше дело! И я не считаю, что стремление разделить постель с кем ни попадя достойно похвалы!

Скотт рассмеялся, но в его смехе послышалось что-то недоброе.

– Вы говорите так, словно я сексуальный маньяк! Мы с Глорией нравимся друг другу, мы хорошо проводим время, в том числе, чего скрывать, и в постели.

– Но ее можно и заменить, так я понимаю? – ехидно поинтересовалась Розалин.

Скотт переключил скорость, чтобы обогнать впереди идущую машину, и спокойно ответил:

– Видите ли, у меня нет желания надолго связывать себя с какой-либо женщиной.

– А женщины, с которыми вы встречаетесь, согласны с этим?

– В противном случае я бы с ними не встречался, – сказал Скотт, пожимая плечами. – Я однажды совершил ошибку, женившись. Не намерен делать этого впредь.

– А чем Глория занимается? – спросила Розалин. – Представляет ли она собой идеальную женщину, которая только тем и занята, что холит и лелеет себя в ожидании той великой минуты, когда вы или кто-то другой придет, чтобы взять ее?

– Вас не обидело, когда я назвал вас карьеристкой?

– Нет, меня не волнует, кто и как меня называет. Я знаю себе цену, – с вызовом ответила она.

– Глория работает. Она тренер по художественной гимнастике.

– Замечательно, – пробормотала Розалин, чувствуя, как ревность обжигает ее.

Каково это – ощущать, что весь мир у твоих ног? Быть дерзкой, зная, что в ответ все только улыбнутся? Никогда не вести войну за место под солнцем в мире мужчин, имея на вооружении только ум? Быть способной, тут Розалин слегка покраснела, привлечь мужчину, вроде Скотта Барфилда.

– О чем вы задумались? – спросил Скотт. – Считаете себя существом высшего порядка, нежели Глория, только потому, что имеете степень по медицине и важную работу в лондонской больнице?

– Я не хочу продолжать этот разговор, – сказала она и отвернулась к окну.

– Почему же? Потому что вам неловко говорить о чем-то, кроме совершенно безличных тем?

Розалин закусила губу и старалась изо всех сил не моргать. Потому что чувствовала: если сморгнет, то тут же расплачется – не потому что Скотт разозлил или расстроил ее, а потому что каким-то образом заставил пожалеть саму себя.

И то, что она вернулась сюда, усугубляло ее состояние. В Лондоне Розалин окружала плотная масса домов и людей, она передвигалась по определенному маршруту, там у нее не было времени посмотреть вокруг.

Здесь же она прислушивается к звукам, идущим изнутри, – голосам снов и надежд, которым никогда не суждено сбыться…

Когда машина остановилась у ее дома, Розалин открыла дверцу и начала вежливо благодарить за обед.

– Я провожу вас, – сказал Скотт, – так что можете пока поберечь прекрасные слова.

Он повел ее по дорожке. У входной двери Розалин стала рыться в сумочке в поисках ключей. Скотт стоял рядом, не вынимая рук из карманов.

– Ну что ж, еще раз большое спасибо. В четверг утром я буду готова. Я вам очень благодарна. Это на самом деле сэкономит мне массу времени…

Розалин запнулась, не зная, что еще сказать, и посмотрела на Скотта. Прохладный ночной воздух и поездка прояснили голову, но сейчас тишина и темнота творили с ней странные вещи – она вдруг почувствовала, что не может отвести взгляд от его лица.

– Значит, вы рады, что приняли мое приглашение на обед, несмотря на вашу неприязнь ко мне?

Скотт сказал это так, словно его ни в малейшей степени не интересовало отношение Розалин к нему. Самое большее, что оно вызывало у него, – это удивление.

– Еда была превосходной, – ответила Розалин, потупившись. Она физически ощущала исходившую от него энергию, заставляющую ее трепетать. Почему это происходит, если Скотт совершенно не нравится ей? – Спасибо еще раз. Спокойной ночи.

Скотт не ответил. Точнее, ответил, но без слов. Просто приподнял ей подбородок так, чтобы Розалин снова посмотрела на него. И когда его голова склонилась, ее губы приоткрылись – то ли она хотела протестовать, то ли…

Не это ли было у нее на уме с самой первой минуты их встречи? Пока разум Розалин пребывал в растерянности, тело как бы само собой прижалось к нему, едва губы их соприкоснулись. Груди напряглись под тонким платьем. Никогда в жизни Розалин не испытывала такого томительного ощущения. Очень опасного ощущения…

Розалин неожиданно пришла в себя и с силой оттолкнула Скотта. Ее била дрожь. Она не знала, что предпочесть: возмутиться или же свести все к шутке? Выбрала последнее.

– Это ваш обычный способ желать спокойной ночи?

– Нет, необычный, – ответил Скотт. – Обычно я захожу в дом.

– Понятно. Что ж, на этот раз будет иначе.

Голос ее звучал высокопарно и сухо. Розалин почему-то подумала о Глории, с ее низким грудным смехом и вызывающе коротким платьем. Не теряет ли она, Розалин Паркер, в жизни что-то? Что-то очень важное?

– До встречи в четверг.

Скотт слегка кивнул ей, и она, стоя у дверей, смотрела, как он идет по дорожке, садится в машину и уезжает.

Дом был полностью погружен в темноту. Розалин не хотелось включать свет. В темноте было легче убедить себя в том, что поцелуй, длившийся меньше минуты, не затронул ее чувств.

Ей потребовалось огромное усилие, чтобы представить себя доктором Розалин Паркер, восходящим светилом в области кардиологии. Розалин Паркер, обходящей палаты, занимающейся с пациентами, – волосы стянуты в пучок, строгий костюм под белым халатом. Розалин Паркер, обедающей с Роджером – уютная, мирная трапеза, где нет места конфликтам, способным омрачить их связь.

Неужели Скотт Барфилд поцеловал меня? – подумала она. Меня, женщину со всеми моими чувствами, переживаниями, странностями, о существовании которых я и не подозревала? Или же просто удовлетворял свое любопытство, чтобы выяснить, как я на это среагирую?

Скорее всего последнее.

А эта реакция оказалась подобна бушующей реке, пытающейся прорвать плотину… Ей захотелось улететь в Лондон хоть на один день. Было крайне необходимо снова вжиться в роль, которую она играла многие годы. Розалин чувствовала, как опасность подбирается к ней, но, осмотревшись, ничего не увидела. Опасность была внутри нее.

Лондон и Роджер – вот все, что ей было сейчас нужно. Очень нужно!