Текст книги "Белые флаги"
Автор книги: Нодар Думбадзе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Думбадзе Нодар
Белые флаги
Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ
БЕЛЫЕ ФЛАГИ
Роман
Перевод З. Ахвледиани
ОГЛАВЛЕНИЕ:
РЕСТОРАН "МЕЧТА"
"ДЕСЯТАЯ ПЯТОГО"
СЕМЕРО НЕПОРОЧНЫХ И ТРИ ПАДШИХ АНГЕЛА
ЧЕСТНОЕ СЛОВО
"КАРТЛИС ЦХОВРЕБА"
ВОЗЬМИ МЕНЯ, СОЛНЦЕ!
ВИДЕНИЕ ВТОРОЕ
ПАДШИЙ АНГЕЛ
СВИДАНИЕ
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ГУМАНИЗМ
ОПЯТЬ – А ЕСЛИ?!
БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
ПРОШУ ВСТАТЬ, СУД ИДЕТ!
НЕ УЛЕТАЙ, ШОШИА!
ВИДЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Я ПОКИНУЛ КОВЧЕГ
================================================================
А н н о т а ц и я р е д а к ц и и: В настоящий сборник Нодара
Думбадзе, грузинского писателя, хорошо известного читателю,
вошли произведения, снискавшие широкую популярность автору:
романы "Белые флаги", "Закон вечности", повесть "Кукарача" и
наиболее значительные рассказы.
================================================================
РЕСТОРАН "МЕЧТА"
– Здорово, Заза!
– Ростому привет!
Ростом крепко стиснул мою протянутую руку и легонько потрепал меня по щеке.
– Ну, как ты, что ты?
– Да так себе. А ты? – спросил я и взглянул на часы.
– Спешишь?
– Понимаешь, в Кировском парке – "Под небом Сицилии". Сходим, а? Хорошая картина!
– Да брось ты! Целый год не виделись. Пошли, выпьем по стаканчику!
– Нет, давай лучше в кино!
– Ладно уж, в сотый раз небось смотришь эту "Сицилию"! Пошли!
Ростом – здоровяк, сильный, как бык. От его железного рукопожатия я сразу же забыл про всякое кино, чуть не кубарем скатился вниз по лестнице подвального ресторанчика и присел к пустовавшему столику у небольшого бассейна с живой рыбой. Ростом подошел к буфету.
Вряд ли на свете сыщется ресторан более грязный, темный, неуютный и дорогой, чем "Мечта". И если его все-таки посещают, то только лишь потому, что он всегда открыт, в любой день, с семи утра. Круглый год. Халаты на официантках "Мечты" до того замызганные, что участковый санитарный врач даже не доходит до зала, – буфетчик прямо на лестнице вручает ему дань за антисанитарию... Буфетчика Архипо знает весь Тбилиси, ну и, разумеется, я.
– И не стыдно вам, Архипо? Не ресторан, а черт его знает что! Грязь одна! – упрекнул я как-то буфетчика.
– А это вовсе не ресторан, уважаемый! – отпарировал Архипо. – Это рабочая столовая!
С тех пор я как потребитель уже не предъявлял к "Мечте" никаких особых требований.
Сегодня посетителей здесь маловато. В дальнем углу темного зала за столом сидят человек восемь. Они уже пьяны – галдят, перебивая и не слушая друг друга, Судя по частым выкрикам: "Э-э... Ваше имя, уважаемый?" компания собралась разношерстная. Видно, они выпивали порознь, за отдельными столиками, а потом объединились.
Ростом вернулся, поставил на стол тарелку с десятком хинкали, поллитровку и два стакана.
– Запах что-то не того... – недовольно поморщился он и густо посыпал хинкали черным перцем. – Кстати, в случае чего, сколько у тебя найдется? Я весь вышел...
– Три рубля! – смущенно улыбнулся я, извлек из кармана помятую трешку и подложил ее под тарелку с хинкали.
Ростом разлил водку.
– Хочешь, скажу, как можно бесплатно выпить сто граммов? – спросил он. – Меня вчера научили.
Я знал, в чем заключается этот "секрет", но все же подначил:
– Давай!
– Значит, так: подходишь к прилавку, требуешь сто граммов водки, а потом хинкали... То есть не требуешь, а спрашиваешь, сколько стоит сто граммов. Потом достаешь деньги... Нет, забыл! В общем, что-то очень потешное. Дай вспомнить, – расскажу... А пока выпьем за нашу встречу!
Мы чокнулись. Ростом залпом осушил стакан и, не переводя дыхания, закусил хинкали.
– Ну, разве это не лучше какой-то там "Сицилии"?!
Я тоже выпил и, почувствовав вдруг, как по всему телу разлилось приятное тепло, подумал: "Пожалуй, лучше".
– А хочешь, я сам научу тебя? – спросил я.
– Чему? – не понял он.
– Как бесплатно выпить сто граммов.
– Ясно, хочу!
– Значит, так: подходишь к прилавку и спрашиваешь буфетчика: "Что стоит пяток хинкали?"
– Пятьдесят копеек, – отвечает он.
– Давай! – говоришь ты. И снова спрашиваешь: – А сто граммов водки?
– Пятьдесят копеек!
– Так-с. Я передумал. Забирай обратно хинкали и взамен налей мне сто граммов.
Буфетчик убирает тарелку с хинкали и наливает водку. "Хлюп!" опрокидываешь ты водку и направляешься к выходу.
– Э-э, куда? – орет вслед буфетчик.
– Домой! – отвечаешь ты.
– А деньги?
– За что?
– За водку!
– Так я же вернул тебе пять хинкали?
– А деньги за хинкали?!
– А разве я ел хинкали?
– Н...нет...
– Так чего же тебе от меня нужно?
– Н...ничего, уважаемый... – мямлит смущенный буфетчик и оставляет тебя в покое.
– Ва, гениально! – воскликнул Ростом. – Кто тебя научил!
– Цицка.
– Вот тип! И меня тоже он научил, но тебя – лучше!
– Да, такое за ним водится, – успокоил я Ростома.
Я и Ростом до третьего класса учились вместе, в одной школе. Потом семья Ростома перебралась в другой район, и мы расстались. Лет девять я не встречался с Ростомом. Увиделись мы на приемных экзаменах в университете он сдавал на физический. Я бы не узнал его, так он возмужал и похорошел. Ростом сам окликнул меня.
– Как ты узнал меня? – спросил я.
– А что тут такого! – рассмеялся он. – Ты ничуть не изменился.
На втором курсе Ростом снова куда-то исчез.
Спустя год я встретил его на стадионе. Играли наше "Динамо" и московское "Торпедо". Я немного опоздал, и место мое оказалось занятым... Ростомом. Кое-как устроились. После матча (наши проиграли) мы возвращались вместе. Я не знал, о чем говорить, – все темы разговора ограничились тремя классами средней школы.
– Где ты запропал? – спросил я из вежливости.
– Трудновато нам пришлось... Начал работать и перешел на заочное, ответил он.
Вот и теперь я не знаю, о чем с ним говорить. И я повторяю свой прошлогодний вопрос:
– Послушай, но куда ты все-таки исчез?
– Говорил же я тебе: работаю.
– Где?
– Какая разница? На хлеб хватает...
– Что-то не похоже, – улыбнулся я и покосился на свою лежащую под тарелкой трешку.
– Все несу домой... Мама совсем состарилась, почти ослепла, шить ей трудно...
– А стоило все-таки переходить на заочное? – спросил я и понял, что сморозил глупость.
– Стоило... – ответил Ростом после минутного молчания. – Стоило... Прихожу как-то домой... Вижу, мать сидит на кровати, опустив голову, а какая-то толстозадая баба вертит в руках перед ее носом пеструю тряпку и визжит: "Если ты совсем ослепла и не можешь шить, то так и скажи! Я б лучше просто подарила тебе деньги!.. Что мне теперь делать?! Где я достану такой отрез, а? Лопни, тресни, а найди, где хочешь! Понятно тебе?!" Это она говорила моей матери...
Ростом выпил. Мне стало не по себе.
– Ну и потом? – спросил я.
– Помнишь нашу школу?! Мы ходили туда через Варазисхеви*, – ушел Ростом от ответа.
_______________
* В а р а з и с х е в и – название улицы в Тбилиси.
– Помню! – вздохнул я с облегчением.
– Мне мама по утрам давала по пятнадцать копеек. А тебе?
– Тридцать.
– А напротив школы был завод кувшинов и горшков...
– Кирпичный завод, – поправил я.
– Да, кирпичный. Но там делали и горшки тоже... И ребят с той улицы называли "кирпичной шайкой", помнишь?
– Они подкарауливали нас и отбирали деньги, помнишь?
– Как не помнить! За пятнадцать копеек тогда давали французскую булку с двумя сосисками. И сверху горчица.
– Вот сволочи! – Мне вдруг стало жаль тех детских тридцати копеек.
– А знаешь, почему они грабили нас с утра?
– Почему?
– А потому что, успей мы войти в школу, и деньги были бы истрачены в буфете!
– Смотри-ка, я и не смекнул! – Меня рассмешила наивная хитрость "кирпичной шайки".
– Да и я сам смекнул только теперь. Наш председатель профкома поступает точно так же: в день получки караулит нас у кассы...
– А все же, где ты работаешь?
– В гараже, мойщиком машин, – неловко улыбнулся Ростом. – А еще одна трешка была бы сейчас кстати... – Он выразительно взглянул на почти опустевшую бутылку, потом на мою трешку.
Вдруг возле нашего стола, откуда ни возьмись, вырос какой-то вдрызг пьяный усатый верзила. В правой руке он держал стул, в левой – бутылку "Саперави"*.
_______________
* С а п е р а в и – сорт вина.
– За процветание и счастье... наш...ш...шего края! Да здравствует!.. Ура! – провозгласил он заплетающимся языком.
– Ура! – подхватили мы его призыв.
– В...ваше имя, уважаемый? – обратился усатый ко мне.
– Заза.
– Ого! А в...ваше? – повернулся он к Ростому.
– Ростом.
– О-хо-хо! Б...богатыри! "Амиран* сразился с дэвом, задро...ж...жала вся земля!" Так, кажется?! П...пью за красоту нашей земли и ц...целую ваш стол! – Усач покачнулся.
_______________
* Р о с т о м и А м и р а н – имена героев древнегрузинского
богатырского эпоса "Ростомиани" и "Амираниани".
– Садитесь, пожалуйста! – подхватил я его.
– Я со своим с...стулом и вином... Ик!.. Принимаете? – спросил он и, не дожидаясь ответа, проглотил наш последний хинкали.
– Пожалуйста!
– Мы там... кутим... Я и м...мои друзья... один, два, т...три. Я четвертый! – Усач с силой стукнул себя кулаком в грудь.
– Чего же вы хотите, уважаемый? – спросил Ростом.
– Я х...хочу... ик! Я ж...желаю "быть с тоб-о-о-ою всегда, быть с тоб-о-о-ою в моги-и-и-ле..." – неожиданно затянул усач.
– Нам пора, уважаемый, – привстал я.
– Ч...что такое?! – Усач грохнул бутылкой об стол, и вино плеснуло в лицо Ростому.
Побледнев, Ростом медленно привстал, уставился на некоторое время в глаза усачу, потом, не сказав ни слова, утер рукою лицо и выразительно покосился на свою окрашенную в красный цвет ладонь.
– Ваше имя, уважаемый? – очень тихо спросил Ростом усача.
– Акакий, Како, Каки!* – отрапортовал тот и сел. – С...садитесь... предложил он и нам.
_______________
* К а к о, К а к и – уменьшительные имена от имени Акакий.
Мы тоже сели.
– Скажите, глубокоуважаемый А-ка-кий, Ка-ко, Ка-ки, – произнес Ростом по слогам, – чего вам от нас нужно?
Я прыснул. Рассмеялся и Ростом.
– Г...грабят, обирают меня, – прошептал вдруг усач и огляделся с видом заговорщика.
– Кто? – спросил я тоже шепотом.
– Они! – Он кивнул головой куда-то в сторону. – Г...грабят, понимаете, г...грабят, сосут мою к...кровь...
– Да скажите же, в чем дело? – спросил Ростом и налил себе вина из бутылки усача.
– Кровь мою пьют! – выкрикнул тот во всю глотку, словно вдруг протрезвев. – Обирают меня!
Ростом поставил свой стакан.
– Кто же, кто? – спросил я.
– Они! Не дают слова вымолвить! Хлеб-соль мои, вино мое, расходы мои, и мне же затыкают рот! "Соединимся!", "Объединим столы!" Сволочи! Трепачи!.. Там я был тамадой, а здесь – этот скопец, это ничтожество! И еще лишает меня слова! Меня! За моим же столом! У-у, морда! Взгляните, взгляните на этого выродка! Потомок Георгия Саакадзе, Тамары Георгиевны и Давида!..* Ух, мать твою!..
_______________
* Г е о р г и й С а а к а д з е – выдающийся грузинский
полководец и государственный деятель конца XVI – начала XVII вв.
Т а м а р а Г е о р г и е в н а – царица Тамара (1184 – 1213).
Д а в и д – царь Давид Строитель (1089 – 1125).
Компания за обеденным столом была уже в той стадии опьянения, когда нестройное пение и нечленораздельные выкрики, слившись в дикий рев, лишают людей последних проблесков разума.
– Это вы про своих друзей? – спросил я нашего гостя.
– Кто им друг?! Да я их...
– Ладно, ладно, успокойтесь!
– Молчать, болван!.. Батальон, сми-ир-но-о! Равнение на середину! Прямой наводкой – ого-о-онь!..
Мы не успели опомниться, как рука усача быстро описала в воздухе дугу, и бутылка, пролетев через весь зал, бомбой взорвалась, стукнувшись об угол дальнего стола. Звякнули осколки. Вслед за первой усач швырнул и вторую – нашу – бутылку.
– Ау-у-у-о-о! – грянуло оглушающим воплем, и озверелая, потерявшая человеческий облик толпа, вооруженная стульями, двинулась на нас.
Я помню: Ростом богатырским ударом в челюсть свалил усача. Через секунду и сам Ростом оказался на полу, с ним рядом. Тут на мою голову обрушился стул, и все вокруг пошло ходить ходуном. Закружились, запрыгали стулья и столы, под потолком вместо одной засияли сотни электрических лампочек. Потом откуда-то издалека долетела нежная трель милицейского свистка, и... мир поглотила кромешная тьма.
В этой тьме кто-то, подойдя, положил мне на плечо руку:
– Подымайся!
– Что вы сказали? – переспросил я.
– Подымайся и следуй за мной!
– Не могу... Не могу подняться, уважаемый!
Он обнял меня за плечи, приподнял и поставил на ноги.
– Следуй за мной!
Мы шагали долго: он впереди, я – за ним. У меня подкашивались ноги. Кругом была тьма-тьмущая, и лишь осиянная светом голова моего ведущего освещала мне путь. Наконец он остановился у черного дома с решетчатым окном и повелел:
– Войди в сей ковчег!
– Страшно мне! – сказал я, отступая назад.
– Войди в ковчег, человече! Се грядет день божьего гнева. И хлынут на землю грешную воды великие, и за сорок дней и сорок ночей сметут те воды с лица земли все живое, созданное волею господа нашего. Войди!
– В чем дело, уважаемый, в чем таком мы провинились? Объясните!
– Рек господь наш: исполнился мир сей скверны и непотребства, и ниспошлю я кары небесные на мир сей и на людей.
– Так и сказал?
– Так сказал господь, бог мой.
– Допустим. Но вы-то кто?
– Я? Я – Ной.
– Какой Ной?
– Тот самый!
– А-а-а! – Тут только я понял, с кем веду беседу" это был Ной, прародитель послепотопного человечества. Однако для своих лет он выглядел весьма бодро и весело.
– Где же ваши сыновья, почтеннейший Ной? Где Сим, Хам и Яфет?
– Ты есть сын мой, Заза!
– А звери где?
– Мы сами звери!
– А птицы?
– Мы же и птицы, и пресмыкающиеся... Не медли же, сын мой, входи в ковчег!
Разверзлась окованная железом дверь черного дома и...
...Я вошел в ковчег...
"ДЕСЯТАЯ ПЯТОГО"
Спустя три дня после описанных событий в вечерней городской газете "Тбилиси" появилось траурное объявление:
"Сестра Гуранда, зять Амаяк Алавердян,
двоюродные сестры и братья Цуда, Маро, Лили,
Мака, Гванца, Цабу, Ира, Цотне, Ия Заридзе, Губаз
и Валерьян Иорамашвили извещают о смерти
Владимира (Джано) Феофановича
Соселия
Гр. панихида 11, 12, 13 мая в 8 ч. вечера.
Вынос тела 14 мая из квартиры, ул. Кутузова, 251".
А спустя еще десять дней в той же газете под рубрикой "На страже законности" было опубликовано следующее сообщение:
"А КАК ОНИ ДУМАЛИ?"
Давно не встречались старые "друзья" Ростом Амилахвари и
Заза Накашидзе. И вот 8 мая с. г. встреча состоялась в
окрестностях ресторана "Мечта". Профессиональные бездельники
облобызались и тут же решили побаловаться водочкой (на какие,
каким путем добытые деньги – это другой вопрос).
В ресторане рядом с "друзьями" мирно ужинала компания
честных граждан. Оказавшись вскоре во власти Бахуса, Накашидзе и
Амилахвари предались обычному для них занятию – стали
упражняться в отборнейшем сквернословии на русском языке и
вызывающе поглядывать на ужинавшую компанию. Возмутительное
нарушение общественного порядка со стороны двух распоясавшихся
мерзавцев продолжалось долго, несмотря на неоднократные
предупреждения и просьбы буфетчика. Тогда один из вышеуказанных
сотрапезников – г. А. Х. подошел к дебоширам и стал по-отечески
увещевать их:
– Молодые люди, ведь вам известно, что алкоголь пагубно
влияет на здоровье, умственные способности и моральный облик
человека. Я прошу вас – удовлетворитесь принятым вами
количеством спиртного, идите домой и займитесь лучше книгами. Вы
ведь, должно быть, студенты высшего учебного заведения. А я
здесь за вас расплачусь.
Но не так-то просто оказалось образумить зарвавшихся
хулиганов. Они сперва жестоко избили гр-на А. Х., доведя его до
коматозного состояния, а затем стали бомбардировать бутылками
стол вышеуказанной компании. Жертвой их варварской
разнузданности стал гр. Соселия, который, будучи доставлен в
больницу "скорой помощью", скончался.
Амилахвари и Накашидзе, разумеется, попытались скрыться, но
были схвачены на месте преступления подоспевшей группой
работников милиции в составе зам. начальника следственного
отдела лейтенанта Н. Легашвили, рядовых Б. Татарашвили,
В. Русидзе, С. Бердзенишвили, Б. Сысоева, В. Квернадзе и
Д. Арабули.
Р. Амилахвари и З. Накашидзе в ближайшее время предстанут
перед судом и понесут заслуженное наказание. А как они думали?!
Вызывает, однако, удивление тот факт, что отъявленные
хулиганы З. Накашидзе и Р. Амилахвари, как теперь выяснилось, до
этого ни разу не привлекались к уголовной ответственности. Это
должно послужить для органов милиции серьезным напоминанием о
необходимости улучшить работу по предупреждению и профилактике
преступности.
Над обрывистой Метехской скалой, там, где ныне восседающий на каменном коне Горгасали* поднятой десницей предупреждает водителей быть поосторожнее на повороте и откуда в былые времена отчаявшиеся тбилисцы совершали свой последний путь в жизни – с камнем на шее в мутные воды Мтквари, раньше стоял Метехский замок (слово "замок" здесь следует понимать в смысле "тюрьма").
_______________
* В а х т а н г Г о р г а с а л и – царь Грузии Вахтанг I,
основатель Тбилиси (убит в бою с иранцами в 502 г.)
Позднее, в годы революционного подъема и наступившего затем разгула реакции, людей, пожелавших обрести свободу, оказалось так много, что Метехский замок перестал их вмещать. Видя такое положение, известный в то время промышленник Манташев порешил отдать под тюрьму два четырехэтажных здания в Ортачала*, предназначавшихся ранее под его текстильную фабрику, и преподнес их в день рождения Его Величеству Николаю Второму Романову, Императору и Самодержцу Всероссийскому, Царю Польскому, Великому Князю Финляндскому и прочая, и прочая, и прочая. Ортачальская тюрьма получила название "губернской".
_______________
* О р т а ч а л а – район Тбилиси.
А в феврале 1921-го "губернская" была конфискована большевиками и без изменения функций и названия передана трудящимся на вечное пользование.
...Главная достопримечательность тюрьмы – огромная алфавитная книга. Каждый, желающий узнать местонахождение своего заключенного, должен войти в административное здание тюрьмы, постучаться в окошко с надписью "Канцелярия" и, если оно откроется, назвать фамилию искомого. Спустя одну-две минуты окошко выдает ответ.
В этой книге я, как вы сами понимаете, записан под буквой "Н". И про меня здесь сказано следующее:
"Взят под арест 8 мая. В тюрьму доставлен 11 мая. Корпус V, камера X. По предварительному следствию определена ст. 110 УК ГССР".
А что сказано в этой ст. 110, об этом станет известно чуть позже.
Первое, что можно увидеть из окна моей камеры, – это сторожевую вышку и беззаботно сидящего на перилах ее площадки часового. Затем вы увидите административное здание и окно кабинета начальника тюрьмы. На подоконнике, с наружной стороны, выстроились в ряд цветочные горшки (так в некоторых домах любят выстраивать на крышке рояля фарфоровых слоников). Но в горшках цветов нет. Видимо, эти горшки с цветами когда-то украшали кабинет одного из бывших начальников тюрьмы – любителя комнатной флоры. Занявший его место новый начальник цветов не любил, но выбросить горшки, видно, счел неудобным и под благовидным предлогом создания нежным растениям лучших условий велел выставить горшки на воздух. Следующий начальник о цветах вообще и не думал. И стоят теперь на подоконнике никому не нужные горшки с засохшей землей и грустно внимают бодрому крику крестьянина, что с мешком на спине шагает по сбегающей от села Крцаниси тропинке:
– Земла, земла-а!.. Цветочни земла-а-а!.. Чернозем земла-а-а!..
Рядом с кабинетом начальника кабинет тюремного надзирателя. Между этими тремя достопримечательностями – сторожевой вышкой, кабинетом начальника и кабинетом надзирателя – существует своеобразная магическая связь. Допустим, беззаботный часовой на вышке заметил, что вы смотрите в окно. Не спеша, но глядя на вас, он снимает телефонную трубку. И если вы переведете взгляд на кабинет начальника, то увидите, что тотчас же трубку поднимет начальник. Он с довольным видом кивает головой и, не опуская первой трубки, снимает вторую. А теперь посмотрите в окно кабинета надзирателя: надзиратель берет трубку, потом другую, и тут... в коридоре за дверью вашей камеры раздается протяжный телефонный звонок. Потом дверь камеры открывается, и если вы сами не успели соскочить с окна, вам энергично помогут это сделать другие. Следующие за этой несложной операцией три дня вы проводите в карцере.
Существует другой – более быстрый – путь попадания в карцер. Это когда беззаботный часовой звонит непосредственно надзирателю вашего коридора. Но так поступают лишь неопытные, наивные часовые-новички. Они еще не усвоили элементарной истины: трудно сделать карьеру столь прямым путем.
Предположим, однако, что часовой не заметил вас. Что же вы еще увидите из вашего окна?
Вы увидите большой квадратный двор тюрьмы. В этом дворе есть другой разбитый на четыре сектора, окруженный стеной со сторожевыми вышками, двор для прогулок. Для чего он разбит на четыре сектора? Для того, чтобы можно было вывести на прогулку заключенных сразу из четырех разных камер. Прогулки устраиваются в каждый погожий день, а продолжительность их зависит от количества обитателей тюрьмы. Обычно они длятся от тридцати минут до одного часа.
Затем вы увидите кухню. Рядом с кухней – больница. Чуть правее морг.
И наконец, огромные металлические ворота. Через ворота людей вводят группами, а выпускают по одному. Есть три способа выйти из этих ворот: первый – когда вы невиновны, второй – когда вы уже осуждены, и третий когда вы, словно Цикара*, захотите вышибить ворота, но... это именно те девятые ворота, об которые Цикара обломал рога...
_______________
* Ц и к а р а – персонаж грузинской народной сказки – бык.
Все описанное – это, так сказать, внутреннее хозяйство тюрьмы. Оно, должно быть, куда сложнее, но из нашего окна больше ничего не видно.
Что касается внешнего мира – он для нас ограничен стометровой полосой противоположной улицы: пивной киоск, аптека, парикмахерская и шапочная мастерская. Вот и все, что можно обозреть с нашего наблюдательного пункта – из окна. И пункт этот безраздельно принадлежит Шошиа.
Шошиа* – так зовут одного из обитателей нашей камеры. Сперва я думал, что это прозвище, потому что, во-первых, смуглый Шошиа со своим клювообразным носом действительно очень похож на скворца, во-вторых, он, словно скворец, целыми днями сидит под окном (и поэтому почти все остальные дни проводит в карцере). Вы думаете, Шошиа боится карцера? Ничуть! Однажды он сказал мне:
– Ты, дорогой мой Заза, не поймешь, какая это радость – по выходе из карцера выглянуть в окно! Это может понять только Шошиа, который сидит в клетке и которого в гнезде ждут два желторотых слабеньких птенца...
_______________
* Ш о ш и а – по-грузински скворец.
Фотоснимки этих птенцов Шошиа раз десять на день достает из кармана и каждый раз при этом плачет горькими слезами:
– Чтоб ему сдохнуть, вашему идиоту отцу, детки мои! Черт меня дернул заниматься этим ежевичным соком?! Сидел бы на своем месте завхоза техникума! Разве мало было там денег?! Это все ваша мать, обезьяна паршивая!.. Ненасытная тварь!.. Поделом мне, болвану несчастному!
– И не стыдно тебе, Шошиа, так поносить собственную жену? возмущаюсь я.
– Ух! Ты не знаешь ее, дорогой мой Заза! Это – чудовище, это алчный, ненасытный зверь!.. Пусть теперь продает свои бриллиантовые кольца, посмотрю, насколько их хватит!.. Мне ведь влепят лет десять, это точно!.. Все равно! Выйду, прогоню ее и женюсь на моей соседке Сиран! Вот помяни мое слово!.. – Шошиа вдруг умолкает и потом произносит доверительно: Знаешь, какую она готовит толму?*
_______________
* Т о л м а – мясное блюдо вроде голубцов.
В камере, кроме меня и Шошиа, еще восемь человек. Вечер. Я слышу звяканье ключей за дверью. Это, наверное, надзиратель: время вечерней поверки.
Так и есть. Дверь камеры медленно открывается, и входит молодой незнакомый надзиратель – мы его видим впервые. Все встают.
Надзиратель начинает пересчитывать нас. "Раз", "два", "три", чеканит он, тыча в каждого указательным пальцем.
Чтоб не сбивать надзирателя со счета, тот, кого он уже отсчитал, должен сесть, – таков порядок.
– Кто староста? – спрашивает надзиратель.
– Я! – отвечает с явным мегрельским акцентом один из нас и встает.
– Фамилия!
– Гоголь!
Надзиратель бросает на старосту косой взгляд.
– Имя!
– Чичико!
– Фамилия! – снова спрашивает надзиратель.
– Я ведь сказал, начальник, – Гоголь!
Глаза надзирателя наливаются кровью.
– Сгною в карцере! – ревет он.
– Новичок... – замечает кто-то.
– А вот и выкуси, уважаемый начальник! Фамилия моя на самом деле Гоголь!* – спокойно отвечает Чичико и садится.
_______________
* Фамилия Гоголь действительно встречается в Мегрелии.
Надзиратель раскрывает папку с бумагами, уставляется в список, потом с недоумением взглядывает на Чичико и, помолчав некоторое время, приступает к перекличке:
– Девдариани!
– Здесь!
– Накашидзе!
– Я!
– Гулоян!
– И я здесь!
– Гоголь!
Чичико не отвечает.
– Гоголь! – повышает голос надзиратель.
– Я не Гоголь! – вскакивает Чичико. – Я – Толстой, Илья Чавчавадзе, Дуту Мегрели*, Грибоедов! Понятно? Не Гоголь я! Вычеркните меня из этого проклятого списка и отпустите домой! Ясно?!
_______________
* Д у т у М е г р е л и – псевдоним писателя Д. Хоштариа.
Поднимается хохот. Надзиратель-новичок, смешавшись, растерянно улыбается.
– Ты откуда? – спрашивает он Чичико.
– Из Нахаребао*, провалиться ему в тартарары! Двести лет назад дед моего деда поселился там, да и омегрелился. Ему что? Лежит себе в могиле. А мне из-за его фамилии покоя нет! Хотя бы словечко знал я по-русски или по-украински!.. Вот наказание!..
_______________
* Н а х а р е б а о – название села.
Мы кое-как успокоили Чичико.
Надзиратель продолжал:
– Чейшвили!
– Я, уважаемый!
– Мошиашвили!
– Здесь я, здесь, дорогой!
– Мебуришвили!
– Здесь!
– Гамцемлидзе!
– К вашим услугам!
– Саларидзе!
– Есть!
– Моголадзе!
– Его еще не арестовали! – замечает кто-то.
– Соголадзе, – поправился надзиратель.
– Ищут!
– Чоголадзе! – выкрикивает надзиратель.
– Он в соседней камере, – показывает большим пальцем себе за спину Гулоян.
– Почему же его фамилия в этом списке? – спрашивает надзиратель.
– А я почем знаю? – удивляется Тигран.
– Уважаемый, быть может, вы ищете Гоголадзе? – спрашивает с изысканной вежливостью Шошиа.
Надзиратель молча смотрит на него, потом заглядывает в список и утвердительно кивает головой:
– Да, Гоголадзе!
– В таком случае это – я! – встает Шошиа.
Надзиратель захлопывает папку и обращается к старосте:
– Гоголь! Есть претензии у десятой пятого? ("Десятая пятого" означает: десятая камера пятого этажа.)
– Изложить письменно или доложить на словах? – спрашивает Чичико.
– Говорите! – хмурится надзиратель, вновь раскрывает папку.
Гоголь подмигивает нам.
– Я думаю, начнет Гамцемлидзе! – говорит он с улыбкой.
Гамцемлидзе поправил очки и начал:
– Вам, должно быть, известно, что мы – не обыкновенные арестанты...
– А какие же? – удивился надзиратель.
– Не перебивайте, уважаемый! Гамцемлидзе предупреждающе поднял руку. – Мы ведь не мешали вам при чтении списка!
Сбитый с толку надзиратель раскрыл было рот, но промолчал. А Гамцемлидзе продолжал:
– Наши дела на данном этапе находятся, так сказать, в стадии следствия, и этим положением должна определяться амплитуда обращения с нами, как с гражданами, находящимися в неофициальном, так сказать, в предварительном, временном заключении. Это обращение должно в разумных пределах колебаться между, так сказать, строгостью и милосердием таким образом, чтобы условия нашего пребывания в тюрьме на время, предусмотренное структурой и технологией следствия, были для нас, так сказать, приемлемы, ибо физические возможности человеческого организма и его моральные...
– Гоголь, – обратился надзиратель к старосте, и нижняя челюсть его задрожала, – чего он хочет?
– Похоже, что путевку на двадцать четыре дня в Лебарде!*
_______________
* Л е б а р д е – курорт в Западной Грузии.
– Бесплатную? – спросил надзиратель.
– Бесплатную! – улыбнулся Чичико.
– Скажи ему, пусть сядет, пока я не сошел с ума!
– Я сяду, уважаемый, когда мне объяснят, почему, несмотря на мои настоятельные просьбы, я до сих пор не получил седьмой том Чернышевского! – заявил Гамцемлидзе.
– И этот человек должен сидеть в тюрьме?! – воскликнул Тигран Гулоян.
– Садитесь, Чернышевский! – распорядился Гоголь. – Теперь твоя очередь, Чейшвили!
Чейшвили встал.
– Начать с моих личных претензий, а потом доложить о претензиях всей камеры, или прикажете говорить вперемежку обо всем? – спросил он надзирателя.
Тот пожал плечами.
– Валяй все сразу! – подзадорил я Чейшвили.
– Значит, так. Первое. Нас едят клопы! Второе. Вместо чая нас поят водой! Третье. Вместо пищи нас кормят силосом! Четвертое. Одним лезвием бреют десять человек. Пятое. Нам не дают периодической печати! Шестое. Мы лишены политической литературы! Седьмое. Лично мне не хватает хлеба!
– Его не водят на экскурсии!
– Зарплата у него низкая!
– Обувь жмет!
– И жена его – проститутка!
– Поведение моей жены никого не касается! – ограничился Чейшвили общим заявлением, не смея вступать в спор с Девдариани.
– Тигран, спроси-ка его, почему он не платит алиментов? – обратился Девдариани к Гулояну.
– Слышишь, почему ты не платишь жене алименты? – спросил Тигран.
– Потому что, во-первых, рождение моих детей не совпадает с... э-э... с моими подсчетами, а во-вторых, они не похожи на меня.
– Тигран, – продолжал Девдариани, – скажи этому болвану, что, если ему суждено выйти отсюда, пусть трижды на коленях обойдет Светицховели и поблагодарит бога за то, что дети его не похожи на своего отца!
– Слышишь? Трижды на коленях обойдешь Сиони!*
_______________
* С и о н и – храм в Тбилиси.
– Не Сиони, а Светицховели!
– Не все ли равно, Лимон-джан?
– Как все равно, когда Светицховели – во Мцхете, а Сиони – в Тбилиси?!
– Ну и что?
– Как ну и что? Билет до Мцхеты денег стоит, а он даже собственным детям не платит алиментов!
В камере поднялся хохот.
Надзиратель, поняв, что его разыгрывают, закрыл папку и выскочил из камеры, сильно хлопнув дверью. Мы продолжали смеяться. Вдруг приоткрылась форточка и показалось раскрасневшееся лицо надзирателя.
– Завтра останетесь без прогулки!
– Подумаешь, тоже мне прогулка по Головинскому!* Проваливай отсюда, мать твою!.. – крикнул Гулоян.
_______________
* Г о л о в и н с к и й проспект – старое название проспекта
им. Руставели в Тбилиси.
Форточка захлопнулась.
СЕМЕРО НЕПОРОЧНЫХ И ТРИ ПАДШИХ АНГЕЛА
Был в детстве со мной случай, так сильно потрясший меня, что до сих пор при одном воспоминании о нем я обливаюсь холодным потом.
Не помню точно, сколько мне было тогда лет. Мать повела меня в зоопарк. Сперва я катался в коляске, запряженной пони, потом мы направились к обезьянам.
