Текст книги "Пограничная застава"

Автор книги: Нодар Думбадзе

Соавторы: Александр Авдеенко,Анатолий Марченко,Владимир Беляев,Андрей Тарасов,Семен Сорин,Александр Сердюк,Михаил Паджев,Евгений Рябчиков,Виктор Степанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Товарищ капитан, так дорога же… сами видели.

– Машину дадим, водителя неопытнее. Жена-то, наверное, домой рвется, да и малышу пора с отцом познакомиться…

Семья. Она человеку основательность, уверенность придает. Семейные люди обживаются на границе быстрее, чувствуют ее родным домом. А дом, он хозяином держится. Вот и раовивает Тихонов в людях чувство ответственности за свое дело, за свое место, за товарищей своих.

Напились мы чаю, поблагодарили повара. А он подсел к замполиту с разговором. Старший повар Николай Пантелеев – кандидат в члены КПСС, секретарь комсомольской организации заставы. Разговор с капитаном Тихоновым у него долгий, вопросов накопилось много.

Службой Николая на заставе довольны. Солдат он исполнительный, повар – с выдумкой. Не только о службе толкует солдат, но и о том, как украсить быт на заставе думает:

– Занавески в столовую нужны!

Тихонов обещает помочь. Пусть на первый взгляд занавески и мелочь. Но мелочь эта говорит, что, хоть и недолго служить осталось парню на заставе, не временным человеком чувствует он себя здесь, а хозяином. И помог обрести ему это чувство Тихонов.

Семен Сорин. Рубцовцы

Под обложным дождем и мокрым снегом мокнут горы, курган, бугры мыса. От влаги потемнели стены двухэтажной погранзаставы. Сквозь узорчатую ограду, обсаженную кипарисами, заглядывает броневого цвета море.

Будничный день. А на заставе торжества; каждому предстоит сфотографироваться для нового комсомольского билета. А потом шагать с ним по жизни, хранить у сердца. Фотографии – на всю комсомольскую молодость.

Шумно в казарме. Новички, недавно прибывшие из учебного подразделения, старательно причесывают короткие волосы. Сверкают пуговицы, пряжки ремней.

Еще раз глянув в зеркало, по одному входят в канцелярию. Садятся на табуретку перед натянутой простыней, с наивной робостью глядят в фотообъектив. Фотографирует сам начальник заставы майор Игорь Васильевич Подлесный.

Много парней с зелеными погонами служило под началом Игоря Васильевича. Выросли, стали воинами и эти ребята, которых он сейчас встречает в канцелярии. Встречает с улыбкой, с шуткой.

Еще не спавший после дежурства Костя Казначеев присел на табуретку, наклонил голову.

– Не набычивайся, нос выше! – просит майор. – Уловил? – это его излюбленное словечко.

Щелчок фотозатвора, еще щелчок – дубль… Готово! Следующий!

Обычно спокойный, он волнуется: по нескольку раз прикладывается к своему ФЭДу, прицеливается. Знает: не такой уж он мастер в этом деле, на одно старание надежда. Хочется, чтобы хорошо получились.

И все-таки не это главное. На фотокарточке души человеческой не разглядишь, где там! Но Игорь Васильевич видит их, души своих солдат. Для него души этих людей всегда нараспашку. Вот что главное!

– Смелее входи! – подбадривает Подлесный замешкавшегося на пороге Геннадия Мягкова.

Мягков садится, кладет на колени большие ладони. Подлесный минуту изучающе смотрит на солдата, ищет ракурс. Внезапно усмехается: зачем? Вот он, весь на виду, солдат! Окончил профучилище в Воронеже, работал на заводе. Когда Геннадию было двенадцать, отец подарил ему двустволку. «С ружьем, – рассказывал Мягков, – дал всего один патрон. Попробуй, говорит, зайца достать. Я и достал».

Теперь, когда выдается свободная минута, читает и конспектирует книги по лесному хозяйству, готовится в техникум. О природе говорит с увлечением, наизусть читает Тургенева, Некрасова, Кольцова. Мечтает встретить настоящего диверсанта, Комсорг заставы старший сержант Юрий Мочалов говорил: «Если доведется встретиться, Мягков не подведет – он парень упорный…»

А вот Владимир Князев, радиометрист. Высокий, красивый. Прибыл на заставу полтора года назад и как нельзя кстати. Помещение для ПТН уже стояло, а станция пока была в деревянных ящиках с надписью «Не кантовать».

– Однако кантуется, – сказал тогда Князев и взялся за монтаж вместе со старательным Равилем Вагановым.

Работа спорилась, но не всегда ладили между собой энтузиасты, иногда ссорились. Когда станция вошла в строй, а сержант Вагапов стал ее начальником, дружба и вовсе пошла на убыль.

Подлесный, кстати, живо интересовавшийся монтажом, видел, что самим друзьям не залатать образовавшейся в дружбе трещины. Вызвал Ваганова в канцелярию, поставил вопрос ребром: почему? Сержант мялся, скреб мозоль на ладони, наконец ответил:

– Говорю ему: так делай, а он: можно по-иному, лучше, говорит. Пререкается, – Вагапов не скрывал досады.

А Князев не оправдывался: пререкался так пререкался. Лишь месяц спустя майор понял, что покривил Вагапов душой. На самом деле сержант подчиненных к станции не подпускал, профилактику делал сам, ни с кем не советуясь. Трудно было ему возражать. Вагапов опасался, как бы не подорвался его командирский авторитет.

Когда майор указал ему, что за буквой нужно видеть прежде всего живых людей, Вагапов ответил:

– Мне, товарищ майор, морские цели надо искать, а не Князева разглядывать…

Короче, сержант сам подал повод поговорить об этом на комсомольском собрании. Никто не отмалчивался, но не все осуждали Ваганова. Иные поддерживали.

Игорь Васильевич тогда своего мнения не навязывал, но для себя решил: надо провести эксперимент. Случай вскоре представился. Вагапова откомандировали на трехдневное совещание классных специалистов в отряд. Обслуживать РЛС остался Князев.

И вышло так, что в первый же день померк индикатор. Князев спокойно, не паникуя, попросил разрешения начать ремонт. С Виталием Казаковым проверили все узлы РЛС. Ни майор Подлесный, ни прапорщик Александр Трусов в их работу не вмешивались. Вот экран вновь вспыхнул, развертка стала выхватывать из зеленоватых глубин экрана цель за целью.

Помощи инженеров не понадобилось. А Князев напевал:

С помощью локатора Видно до экватора…

Вернувшись с совещания, Вагапов ревниво ощупал станцию. Убедившись, что она в полном порядке, растроганно сказал на родном языке:

– Рахмат, дуслар! Спасибо, друг!

Сейчас Равиль живет и работает в Татарии. Но в каждом письме на заставу обязательно спрашивает: «Как вы там? Техника как?» Князев неизменно сообщает: «Порядок! – не забывая сказать об Аркадии Зыкове и Сергее Дубровском, новеньких операторах: – Смена что надо!»

Майор продолжает фотографировать. У Игоря Васильевича волевое лицо, глаза с лукавинкой. За плечами – большая жизнь. Особый след в душе оставила война. Пятилетним мальчишкой он увидел фашистов, на мотоциклах и танках ворвавшихся в Мещевск. Тяжело было матери Марфе Михайловне с тремя малолетними детьми. Голодно, холодно, бесконечные думы о муже. В первый же день Великой Отечественной войны Василий Григорьевич простился с семьей и заспешил в военкомат. Чтобы снова стать рядовым.

Все памятно: и встреча тяжело раненного под Курском отца, и конец войны, и школа в совхозе «Красный сад», где свекольным соком писали на старых газетах или углем на фанерках; и Алма-Атинское погранучилище, которое Подлесный окончил по первому разряду; и застава на памирском высокогорье – ничто не забыто. Но резче всего врезались в память картофельные очистки у немецких кухонь, пинки и подзатыльники от чужеземцев и морозное утро, когда пришло избавление.

В то утро яростно грохотали пушки, рвались снаряды, горели дома. Марфа Михайловна с детьми забилась в сарай. Неожиданно сюда вбежал замотанный бабьим платком фашист. Одна рука – то ли раненая, то ли обмороженная – завязана тряпкой. Подскочил к Марфе Михайловне, показал на подсумок с патронами, велел зарядить ему карабин. И она стала заряжать. Но едва гитлеровец выглянул на улицу из приоткрытой двери, сзади на его голову обрушился удар прикладом. Солдатка, мать троих детей, сдала пленного подоспевшим советским бойцам…

…Николай Полюхович. Застенчив. Но в деле – куда и девается застенчивость! Соорудит, если надо, все – от табуретки до жилого дома. Оружием владеет в совершенстве. Отличник.

…Юрий Осташкин, прожекторист. Внешне кажется медлительным, рассеянным. Но это только кажется. Непросто развернуть станцию, приготовить к действию. Все надо делать быстро, притом в кромешной тьме, на ощупь. Отличный расчет Осташкина намного перекрывает нормативы.

Много отличников? Верно! Потому и застава имени Героя Советского Союза подполковника Рубцова Герасима Архиповича отличная. О подвигах Рубцова и рубцовцев свидетельствует полуразрушенная временем и войной башня на берегу Черного моря. Здесь, среди руин, прорубив саперными лопатами траншеи в монолитном фундаменте, сражались бойцы с зелеными петлицами. Ротный миномет, три пулемета и патронов в обрез – все, что они имели. Враг ежедневно сыпал по триста килограммов фугасов на брата. Рушились стены, оплавлялись камни. Но до последнего дня над непокоренной башней развевалось изодранное осколками красное полотнище.

Рубцову с остатками полка, без боеприпасов в рукопашном бою не удалось прорвать вражеское кольцо и пробиться в горы, к своим. Последний раз из подвала монастыря он доложил по рации открытым текстом командиру 109-й дивизии генералу Новикову: «Сын-один потерял руку. Сына-два нет». Это означало: первый батальон полег полностью, второй батальон не смог прорваться из окружения.

С тех лет на отвесной скале осталась надпись: «Родина-мать не забудет чекистов». 28 фамилий самых отважных бойцов, кого рубцовцы вписали сразу же после боя, напоминают о стойкости и героизме пограничников. Но то, о чем недосказывают скалы у мыса, где пограничники приняли свой последний бой, то, о чем умалчивает пещера, где умер Рубцов, дополняют немногие из оставшихся в живых его однополчан.

Они напутствуют молодое пополнение, вручают солдатам оружие со словами:

– Знаю, ты будешь владеть оружием, как те, что сражались в годы войны. Верю, что скоро вручу тебе знаки воинской доблести.

Не так давно гостем заставы был ветеран Н. С. Соколов, приехавший к молодым воинам с Урала. Николай Семенович вспоминает о трагедии на мысе:

– Нас, нескольких раненых и контуженных, фашисты повели к пещерам. Мы увидели расстрелянных пограничников. Лица командиров были обезображены, всюду кровь.

В это время в дверь постучали. В ленинскую комнату вошел седенький, в темных очках человек. Поздоровался тихо, извинился, что прервал рассказ, и сел. Соколов продолжал:

– Нас заставили убирать трупы. Командир полка Рубцов был убит зверски. Мы отнесли его к воронке. Туда же отнесли и доктора Малородова. Он был еще жив, тяжело вздымалась израненная грудь. Малородов попросил пить. Я показал охраннику: надо воды. Фашист со всего размаха ударил меня винтовкой по спине… Я видел, как он застрелил Малородова.

Человек в темных очках, сидя в углу ленинской комнаты, негромко сказал:

– Вы не точны.

– То есть как? – удивился Соколов.

– Малородов не врач, а фельдшер. Это во-первых. А во-вторых, он жив. Малородов – это я.

И смолк. По его щекам текли слезы. Немного успокоившись, Малородов досказал: конвоир действительно выстрелил в него. Но у Малородова хватило сил ночью выползти из воронки, добраться до села, где его подобрали и выходили. Потом, выздоровев, он сражался с врагами и дошел до Берлина.

Застава имени Рубцова не только заслон врагу, но и школа, где пограничники постигают уроки мужества. На заставе часто бывают рабочие, колхозники, пионеры. Затаив дыхание, входят они в комнату боевой славы, где стенды воскрешают далекие грозовые годы. Экскурсоводом становится то начальник заставы, то замполит, а то и просто солдат или сержант. Покажут, расскажут, ответят на вопросы. В этой школе мужества каникул нет.

Сменившись, возвращаются на заставу солдаты.

– Товарищ майор, пограничный наряд прибыл с охраны государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!

Игорь Васильевич смотрит на усталые лица, на руки, сжимающие вороненую сталь. Наверно, ему хочется сказать им немало теплых, душевных слов о том, как они шли по извилистому побережью, над бездонными пропастямрг, исхлестанные дождем и ветром, вглядывались в темноту, готовые по малейшему шороху принять бой… Наверно, Игорю Васильевичу хочется сказать им простое отеческое «спасибо». Но слова эти остаются в нем, а вслух, как всегда, короткое:

– Действуйте по распорядку.

Сейчас Игорь Васильевич пойдет проявлять и печатать фотокарточки. Будут среди них и те, кто только что вернулся с границы. Они рубцовцы, и право называть себя так завоевывают изо дня в день.

Их, сегодняшних рубцовцев, не страшат ураганы, когда на берег накатываются огромные волны, трещат деревья. Южное солнце, ласковый бриз никогда не настраивают на курортный лад. Ведь когда-то так же цвели глицинии и маки, в голубом небе плыли легкие облака, безмятежно плескалось море. Было это 21 июня 1941 года.

На заставе имени Рубцова хорошо знают историю. И оружие в их руках для того, чтобы тяжелые годы не повторились.

Андрей Тарасов. На смену брату

Стрельников Петр Иванович, рядовой. Место службы – погранзастава имени Героя Советского Союза старшего лейтенанта Стрельникова. Место призыва – село Стрельникове Омской области.

Самый младший из сыновей и дочерей Агнии Андреевны и Ивана Матвеевича Стрельниковых пришел на военную службу. А что было до нее?

…Семейная фотография в толстых, бережно хранимых альбомах. Пятилетний Петя на коленях у молодого военного, старшего брата Ивана. Он счастлив, его глаза искрятся отвагой, как будто его самого, а не еще одного брага, Василия, сидящего рядом, провожают в армию. И отпускник-пограничник, подгадавший в дом к этому событию, сейчас для него самый главный человек на свете. И для Ивана маленький братишка – сердечный друг. Всю дорогу от села до райцентра он держит Петю на руках, у малыша от рассказов о границе дух захватывает, и в конце концов они договариваются: служить только в погранвойсках…

…Год 1969-й, 3 марта. Старенькая сельская школа, которую закончил и Иван. Еще не пришли газеты, но радио уже донесло тревожные известия с дальневосточной границы. В любом учебнике географии можно узнать, что сухопутная граница СССР составляет примерно 20 тысяч километров. Никто и представить не мог, что маленькая горячая точка на этой необозримой линии обожжет именно пятиклассника этой школы Петю Стрельникова и его семью… А у брата Николая в руках уже телеграмма, которую ноги отказывались нести домой. Под суровым и скорбным сообщением стояла подпись командира части полковника Леонова Демократа Владимировича, который через десять дней разделил судьбу Ивана Стрельникова, не пощадив жизни в бою с провокаторами.

В этой семье не хуже других знают, как пахнет порох. Когда по субботним дням в просмоленной бревенчатой баньке Пете доводилось тереть отцовскую спину, он с трепетом касался заросших рубцов. Однажды, собравшись с духом, решил подсчитать, сколько их. Отец помог разобраться в этой арифметике: три пулевых и девять осколочных…

В те мартовские дни у отца заныли, как свежие, раны четвертьвековой давности…

Никогда они не думали, что омское село Любчино назовут их, стрельниковской, фамилией. Лучше бы, конечно, не называли. Лучше бы Иван Иванович по-прежнему приезжал летом со службы в отпуск. Поездом от Омска до Калачинска, оттуда автобусом до райцентра Оконешникова, а там на попутке рукой подать. Лучше бы, сбросив гимнастерку, косил себе до упаду, всласть или, забирая Петьку, подавался рыбачить на соседние озера, а может, и с ружьишком на зайцев…

При таком ходе дел вполне могло выйти, что рядовой Петр Стрельников оказался бы в подчинении у майора или подполковника Ивана Ивановича Стрельникова. И тогда бы узнал, каков его брат командир. Как справедлив и строг, как бесстрашен и заботлив.

Но все это ему довелось узнать уже из рассказов старших сослуживцев, друзей брата.

* * *

В восемнадцать лет сельский парень чего только не умеет! Перед самой армией Петр Стрельников выучился шоферить. И чем ближе была повестка, тем чаще мысли его убегали туда, на берега Уссури, на заставу, во дворе которой стоит бюст старшего брата…

Разговор с военкомом был сердечным и долгим. Оказалось, что в погранвойсках с тридцать пятого года, с того дня, когда на место погибшего в бою с японскими бандитами пограничника Валентина Котельникова пришел его брат Петр, живет традиция «Брат – на смену брату». Много героических фамилий продолжало звучать на дальневосточных заставах с легендарных хасанских событий. И ни один младший братишка не подвел своего старшего.

Далеко от дома заехал Петя Стрельников. Никогда его так далеко не отпускали. К самому младшему в семье особые чувства. Чем дальше его дорога, тем печальнее взгляд матери, а раз в такое место – то и вовсе слезы. Совхозный же столяр Иван Матвеевич Стрельников бодрился, давая пример, как надо провожать сына-солдата. Петр смущался общим вниманием родни, друзей, односельчан.

С этим смущением он и переступил порог заставы. Пристальные взгляды новых друзей, сослуживцев устремились к нему. Каков ты, брат Стрельникова?

Есть люди, быстро ободряющиеся отсветом чьей бы то ни было славы, охотно выходящие на свет, показывающие себя. Петру легче спрятаться где-нибудь в тени, подальше от глаз, разбирать-собирать автомат до полного автоматизма или в гимнастическом городке накапливать мускулатуру, общаясь с брусьями и перекладиной. Так же и во многом другом. В стрельбе, в метании гранат, в марш-броске, чтении следов и многих несчитанных солдатских премудростях, которые постигаются белой корочкой пота на спине гимнастерки.

После курса молодого бойца кажется, что ты многое знаешь и умеешь. Уже есть чем удивить знакомых ребят из Оконешниковского района. Но глянешь на старослужащих и поймешь, что ты еще птенец. Видно, немало нарядов надо пройти, немало километров пробежать по участку заставы по сигналам тревоги, чтобы во всех движениях появилась такая же ловкость и уверенности чтобы так же заиграли мускулы под плотной выстиранной гимнастеркой.

Первый наряд. Это к нему готовили бойца на долгих занятиях и тренировках. Он идет той же тропой, которой его старший брат вел на службу таких же молодых пограничников, проявивших в роковую минуту отцовскую твердость… Минута молчания у памятника этим ребятам. Так будет начинаться каждый выход на охрану границы после того, как получен приказ. А дальше – сама граница, та невидимая черта, у которой по-особенному чувствуешь, что за спиной – страна, где дорог сердцу каждый стук ее поездов, каждый детский садик, каждая заводская смена и засеянная борозда на пашне…

Звание «Отличная застава» вызывает на расстоянии почтительное благоговение. А на заставе постепенно приживаешься, всматриваешься, начинаешь замечать в ее хозяевах те качества, которые в сумме дают этот результат.

В первый наряд Петра вел прапорщик Кузьмин. Старшина заставы, организатор ее замечательного хозяйства и не менее замечательных КВН. Но прежде всего – пограничник, читающий наизусть хитросплетения сопок и ручьев, кустарника и леса, готовый молниеносно и точно рассчитать «гроссмейстерские ходы» в партии любой сложности с нарушителями границы.

В казарме справа от Петра – койка ефрейтора Виктора Апанаева. Нетрудно было заметить, что времени на отдых от наряда ефрейтору выпадает меньше, чем ему, новичку. А в первом совместном дозоре младший Стрельников убедился: не зря говорят, что на заставе никого нет зорче и наблюдательней Виктора. Есть люди пятидесятипроцентной надежности. Есть стопроцентной. Виктор – «двухсотпроцентный». В дни, когда застава грипповала (живые ведь люди!), он почти без отдыха ходил из наряда в наряд, заменяя товарищей. И за день случалось пройти весь участок заставы – не один десяток сильно пересеченных километров…

Как и везде, на заставе в каждом деле есть свой «самый-самый», чей усердный солдатский труд окупился общим признанием. Лучший «политик» – Виктор Павлов, чьи вопросы, составленные для викторины «Карта мира», могут заменить детектив по напряженности и интересу. А кто лучший следопыт? Сергей Вотинцев. Прибыл на службу из Новоалтайска, притом не один, а с выученной овчаркой, не посрамившей алтайскую школу дрессировки. А вообще чемпионом заставы по этой части можно признать инструктора Сергея Калашникова. Петя побывал у него на занятиях в дрессировочном халате, путал следы, пытался уйти, но понял, насколько это бесполезно…

А кто самый веселый на заставе? Скучных нет. Но вот новогодняя стенгазета, сделанная сержантом Васей Сенниковым, уложила всех наповал весельем и остроумием. А баян Саши Юникова, земляка-омича, так нужен ребятам, что под него веселее идет даже чистка картофеля. А кто самый заботливый? Наверное, повара Юрий Рыжиков и Леша Нажалов. В любое время дня и ночи, в любой сбивающий с ног и пронизывающий насквозь буран легче на сердце, потому что знаешь: они встретят тебя из наряда, обогреют, накормят горячим ужином. А хлеб их выпечки не сравним ни с каким магазинным.

Так складывается застава – не просто подразделение погранвойск, не просто точка на границе, а особый вид дружбы, душевности, семья, где у Ивана Стрельникова много младших братьев. Этому своему дому каждый хочет сделать какой-нибудь подарок. Поэтому и доносится глубоким вечером из квартиры замполита Юрия Новикова молоточный перестук. Лейтенант в душе художник, он подарит заставе свою чеканку по металлу…

Если спросить Петра Стрельникова, каким был самый трудный момент его службы, он, наверное, многое припомнит. Как колючий буран высекает из глаз слезу, а их нельзя ни сомкнуть, ни спрятать, надо смотреть и смотреть… Как наливаются чугуном ноги на километрах подъемов и спусков, а убавить скорость и передохнуть хотя бы на бегу нельзя… Как тягостно бывает «катапультироваться» из только что нагретой постели в холодную слякоть ночи… Но тут же он подумает, что у других это было гораздо чаще, чем у него, и тяжелее, и опаснее. И, наверно, скажет: «У меня еще трудностей не было. Вот у ребят…»

А какой момент был самым волнующим?

Вот какой. Комсомольская конференция Краснознаменного Тихоокеанского пограничного округа. Петя Стрельников избран ее делегатом.

Начинается заседание. Начальник войск округа выходит к трибуне, просит Петра подойти к нему. В руках у генерала автомат. Самый обычный, с каким пограничники выходят на охрану границы. Но на прикладе – пластинка с гравировкой: «С автоматом № 4519 нес службу по охране государственной границы СССР И. И. Стрельников». Так что, выходит, не просто автомат, а почетное оружие, которое может быть доверено только лучшему воину…

Петр почувствовал, как горячий комок подкатил к горлу. Едва справившись с волнением, он прижался губами к вороненой стали. Потом поднял голову, глянул в зал:

– Клянусь служить Родине так же беззаветно, как служил мой старший брат. Буду так же крепко держать в руках этот автомат, как держал его Иван Стрельников.

Пограничная традиция «Брат на смену брату» продолжается.

Старший лейтенант Иван Иванович Стрельников будет знаком вновь приходящим на заставу имени Стрельникова по портретам и бронзовым бюстам своей командирской поры. Волевое лицо, сжатые в нитку губы, прямой и непреклонный взгляд. Но ведь и ему когда-то впервые довелось взять в руки нехитрое стрелковое оружие. И он был худеньким и любознательным деревенским пареньком, впервые покинувшим отчий дом, впервые призванным охранять страну. Впервые… Но страна возлагала на его плечи все больший груз ответственности и долга. Он держал этот груз все надежней и выдержал наконец то, что оказывается по плечу только настоящему Герою.