Текст книги "Зло вчерашнего дня"
Автор книги: Нина Стожкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Я вас слушаю, – тихо сказала Люся.
В трубке были слышны треск помех и гул автотрассы.
– Что случилось? Вы кто? – закричала Люся.
– Дежурный инспектор ДПС Петренко, – наконец вновь заскрежетала трубка металлическим голосом. – Ваш супруг Денис Петрович Тараканов сегодня в 9.35 утра попал в автомобильную аварию.
Пальцы Люси, сжимавшие трубку, внезапно побелели, загорелое лицо стало неестественно белым.
– Он жив? – быстро спросила Люся и задела рукой миску, стоявшую на коленях. Малина красными каплями рассыпалась в траву.
– Не волнуйтесь. Вашему супругу повезло, – продолжал голос в трубке. И вдруг, оставив официальный тон, добавил уже с человеческими нотками: – Удивительно повезло. Ваш муж, гражданка Тараканова, проявил преступную оплошность. Он уснул за рулем. Но сегодня, к счастью, воскресенье, ранним утром трасса была пустой. В итоге автомобиль марки БМВ модели Х5 Тараканова Дениса Петровича съехал в кювет и там перевернулся набок. Сработала подушка безопасности. От удара гражданин Тараканов проснулся и смог самостоятельно выбраться из автомобиля. Машина не взорвалась, однако восстановлению не подлежит. Гражданин Тараканов был направлен на медицинскую экспертизу. Алкоголь в его крови не обнаружен. Зато были найдены следы снотворного. Наверное, ваш супруг принял слишком большую дозу лекарства на ночь. В настоящее время Тараканов Денис Петрович находится в больнице недалеко от аэропорта Домодедово.
– Что-то серьезное? Говорите сразу! – потребовала Люся.
– Да не волнуйтесь вы так, Людмила Викентьевна! Могло быть гораздо хуже. Но обошлось: всего несколько ушибов, легкое сотрясение мозга и последствия нервного шока. Как говорится, ваш супруг легко отделался. Врачи оставили его в больнице на несколько дней. Пускай подлечится, отдохнет, придет в себя. Ну, в общем, я все сказал. Извините, больше говорить не могу. До свидания.
– Ну да, – пробормотала Ангелина, – конечно… Снотворное, как я сразу не догадалась! Он же столько работает! Даже в два часа ночи не спал, бумагами занимался. Понятно, принял лекарство, чтобы хоть ненадолго расслабиться и уснуть. Когда мы утром встретились, он и вправду был какой-то вялый, задумчивый. Наверное, снотворное подействовало. Индивидуальная реакция организма…
Люся почти не слушала подругу. Она стойко держалась, пока говорила с инспектором, а выключив мобильник, как-то разом осела, обмякла, словно из нее вытащили железный стержень, сползла с топчана на землю и громко, взахлеб, разрыдалась.
Идиллия летнего солнечного дня растворилась, словно ее и не было. Даже Викентий Модестович прекратил диктовать Серафиме бесконечные мемуары. Все кинулись к Люсе и принялись утешать ее. Даже Гарик встрепенулся, побежал в дом и принес сестре рюмочку коньяку.
– На вот, выпей, – потребовал он, – а то отходняк не наступит.
– Боюсь, наступит гораздо раньше, чем все вы думаете, – пробормотала Люся, – ох, чую, в этом доме меня скоро доведут до могилы…
И все же несколько глотков крепкого напитка сделали свое дело: лицо женщины слегка порозовело, черты его, несколько секунд назад словно сведенные судорогой, смягчились, расслабились. Люся наконец осознала, что самое страшное позади. Она поправила растрепавшиеся пышные волосы, стряхнула хвоинки с юбки и встала, чтобы вновь приступить к командирским обязанностям. Так начальник штаба, пережив обстрел в блиндаже, встает, присыпанный землей и слегка контуженный грохотом боя. И тут же идет отдавать новые приказы личному составу.
Домочадцы, как солдаты, пережившие бомбежку, тоже ожили, задвигались, стали жарко обсуждать случившееся.
– Я всегда говорил, что работа без выходных до добра не доведет, – подал голос Люсин брат Гарик. Он ввинтил последний шуруп в доску, оторвался от работы и назидательно объявил: – Мы работаем, чтобы жить, друзья мои, а не живем, чтобы работать. А Денис – наоборот. Каждый из нас от души наслаждается летним днем, природой, общением и своим законным выходным. А для Дэна все выходные дни – рабочие. Между прочим, трудиться в воскресенье – грех. Вот Господь и предупредил свояка: мол, не примешь к сведению – никакие деньги не спасут.
– Ой, мамочки, да что же это делается? – по-украински пронзительно заголосила Олеся. Она прибежала на общий шум из кухни с полотенцем в руках и с удовольствием вступила в общий разговор: – Говорите, Денис Петрович таблеток наглотался? Да в жисть не поверю! Хоть режьте! Всегда такой дисциплинированный, такой осмотрительный… – Олеся выпучила глаза и продолжила шепотом: – Это кто-то его на трассе остановил, продал бутылку минералки и незаметно туда лекарство подсунул. Да, такое бывает, я в одном сериале видела, – обиженно продолжила Олеся, заметив, что ее никто не слушает.
– А я таким поворотом событий ничуть не удивлен, – подал голос Викентий Модестович. – Чего еще можно ожидать от злостного курильщика?
– При чем тут это? – не поняла Ангелина.
– А при том! – запальчиво продолжал Викентий Модестович. – Сильный человек, друзья мои, обязан побороть тягу к легкому наркотику, коим является табак. Из-за этого опасного яда в организме происходят патологические изменения. Например, бессонница и кашель курильщика. Вот мой зять и не мог уже спать без снотворного. Теперь, надеюсь, возьмется за ум и бросит курить. Надо зажать волю в кулак – и неприятности тут же закончатся.
Все признали доводы Викентия Модестовича довольно убедительными и стали возвращаться к делам.
Да и сам патриарх вскоре потерял интерес к досадному, но мелкому (по сравнению с глобальными мировыми проблемами, которые занимали его в последнее время) происшествию, подозвал Серафиму, и они вновь уселись под деревьями работать над воспоминаниями.
Люся раз за разом набирала мобильный номер мужа, однако равнодушный голос повторял, что абонент недоступен. Она махнула рукой и бросилась в дом – собирать вещи в больницу. Лина принялась механически подбирать рассыпанную в траве малину. Она складывала ягоды в миску по одной, зачем-то считала их и все никак не могла успокоиться.
«Странно, – думала она, – Денис вроде бы, по словам Люси, никогда прежде не пользовался снотворным – раз. Обычно он встает очень рано и почти сразу садится за руль – это два. Как Люсин муж мог так глупо рисковать? А вот и третья ягодка».
И Лина минута за минутой, час за часом принялась вспоминать события минувшего дня, ночи и последовавшего за ней безмятежного утра…
«Зачем ему снотворное, если он прекрасно спит?» Ангелина вспомнила ночной разговор и поежилась. Где-то на краешке сознания появился стеклянный пузырек с лекарствами. Мелькнул и – снова изчез в памяти.
«Где-то я его видела… – мучительно вспоминала Лина. – Но где?»
Она продолжала вспоминать события последних суток. Многое теперь казалось странным. Вернее, очень странным.
Люся ехала в больницу и, когда мысленно, а когда и вслух, подгоняла брата: «Быстрей, еще быстрей! Ну, Гарик, ну же, миленький, ну, давай, да рискни же, наконец! Да обгони же того придурка! Ну и что, что фура впереди! Авось проскочим! Жми!»
Они тормознули у пятиэтажного унылого здания в центре районного городка с таким визгом тормозов, словно стартовали в автогонке. На скамеечке возле крыльца шло ежевечернее заседание «больничного клуба». Дамы в махровых халатах лузгали семечки и обсуждали палатные сплетни, а мужички в спортивных костюмах заговорщицки шептались, явно снаряжая гонца за «родимой».
Люся с огромными пакетами и кошелками еле выкатилась из машины. Олеся постаралась, собрала Денису столько еды, что ее хватит на полотделения. Как будто они приехали спасать не жертву аварии, а дистрофика, умирающего от истощения! Люся не шла, почти бежала по больничному коридору, обращая внимание только на цифры на дверях палат. Пакеты больно били по ногам, но она, наверное, не вздрогнула бы, даже если бы сейчас ее ударили бейсбольной битой. Гарик послушно трусил в отделение за сестрой, не решаясь сказать ни слова, даже не пытаясь отнять пакеты. Он знал, что в такие минуты Люсю трогать нельзя, и в душе надеялся, что визит в больницу будет недолгим. Типичный одинокий мужчина, когда-то состоявший в браке, вечный «жених», зацикленный на собственном здоровье, спорте, постоянно меняющихся девушках и веселых компаниях, он по возможности старался избегать неприятных впечатлений. Быть молодым – непростой труд… Для плейбоя не существуют болезни, смерть и прочие грустные вещи. Чтобы нравиться молоденьким девушкам и менять их как перчатки, надо быть бодрым и позитивным. Как телеведущий Дмитрий Дибров. У мачо нет возраста. Какого черта Люська притащила его в эту ужасную провинциальную больницу…
– Вот сюда, пожалуйста, – предложила пройти медсестра, – это палата Дениса Петровича. Наш, так сказать, местный люкс. Уж извините, ничего лучше у нас нет…
Медсестра распахнула дверь, и троица застыла на пороге. Аккуратно застеленная кровать была пуста.
Прошло уже часа четыре, а Люся все еще не вернулась. Лина вздрогнула. Над домом и садом внезапно грянула древняя горская мелодия. Словно вокруг были горы Кавказа, а не среднерусская равнина с полем и лесом. Это Викентий Модестович решил разрядить обстановку и поставил в мансарде любимый диск. Грузинские мужские хоры были его слабостью. Как все, что долетало к нему с «холмов Грузии». Викентий Модестович всегда слыл в богемных кругах грузинофилом.
«Пускай политики выясняют отношения, – словно говорил он своим увлечением, – а я как любил Грузию, так и останусь в этом вопросе однолюбом». И продолжал еще сильнее восхищаться всем, что обожал и прежде: грузинским вином, архитектурой древних тбилисских храмов, клеенками Пиросмани, старинными кинжалами с чеканными ножнами, тяжелыми украшениями грузинских женщин, острой грузинской кухней, огненной лезгинкой – да всего не перечислить! Он обожал Тамару Гвердцители и Софико Чиаурели, Паата Бурчуладзе и Нодара Думбадзе, Булата Окуджаву и Нину Ананиашвили – список грузинских кумиров получался внушительным. Ангелина подозревала, что порой Викентий Модестович представляет и себя самого в черкеске с газырями и с рогом в руке, восседающим на месте тамады на многочасовом грузинском пиру.
«Вот откуда его страсть к пышным тостам и цветистым речам, – догадалась она, – конечно, приятнее воображать себя гордым грузинским князем, чем продюсером средней руки на пенсии. В Грузии ни одна женщина не посмела бы встревать в его тосты и перебивать во время застолья, как у нас. Впрочем, у Викентия, как у истинного князя, и сейчас целых две преданные спутницы жизни. М-да, гордый „джигит“ неплохо устроился и на наших северных равнинах!»
– Что ж, давайте достойно отметим счастливое завершение этой досадной истории, – торжественно объявил патриарх. Он словно ждал момента, чтобы продолжить вечное застолье. Похоже, пышные тосты помогали ему поставить мысленную жирную точку в конце каждой жизненной неурядицы или, напротив, счастливого случая. Викентий был человеком солнца, настоящим оптимистом. Терпеть не мог грустные темы и мрачные истории. Он поднялся из кресла и с достоинством возглавил шествие чад и домочадцев к столу. По дороге патриарх напряженно искал кого-то глазами. И не находил.
– Катерина! – наконец возвысил голос дед. – Где запропастилась эта ленивая девчонка? Срочно найдите ее, пусть тащит видеокамеру! У меня есть несколько слов.
Хмурая и заспанная после ночного «отжига» в клубе Катерина послушно выкатилась из своей комнаты с опостылевшей видеокамерой. Домочадцы и гости расселись по местам, давно закрепленным за ними под старой лиственницей, и дачное застолье покатилось своим чередом.
– Вчера я говорил про счастливый случай, – начал патриарх очередной кинематографический тост, профессионально поглядывая в объектив камеры, – а сегодня хочу продолжить ту же мысль. В жизни, увы, бывают не только счастливые, но и несчастные случаи. Как, например, сегодня в нашей семье. Так давайте же выпьем за то, чтобы все несчастные случаи, если, не дай бог, они еще выпадут нам, завершались счастливо.
Гости переглянулись и послушно выпили. А затем принялись молча хлебать украинский борщ, искусно приготовленный Олесей. Произносить тосты, да и просто оживленно болтать никому не хотелось. Викентий Модестович наконец с изумлением заметил, что совершенно не владеет вниманием аудитории. Он поморщился, окинул взглядом накрытый стол и негромко проворчал:
– В этом доме когда-нибудь будут подавать соль и перец, я вас спрашиваю?
Марианна Лаврентьевна молча пододвинула солонку.
– Наконец-то, – буркнул Викентий Модестович, – терпеть не могу эту вашу пресную северную еду. Похоже, мне уже никогда не попробовать настоящие суп харчо и сациви. Так и помру на вашей скучной славянской диете: щи, борщи да каши…
– Не огорчайтесь, Викентий Модестович, – внезапно подала ангельский голос Серафима. – Завтра же сооружу вам что-нибудь грузинское. Мама очень любит кавказскую кухню, она и меня научила готовить сациви и хачапури. Говорят, вкусно получается. Я тоже обожаю лобио, аджику, кинзу, соус ткемали…
– Слава богу, – расцвел Викентий Модестович, – наконец нашлась в доме хоть одна толковая повариха.
Валерия и Марианна Лаврентьевна, да и Олеся, чей борщ только что подвергся жесткой критике, с неприязнью уставились на юную выскочку. А взгляд патриарха, наоборот, потеплел, словно Викентий Модестович чудом оказался под жарким солнцем Кавказа. Ангелина подумала: «Эта девочка умело управляется с капризами и тщеславием мужчин. Что ж, весьма неплохо для двадцати лет!»
Люся нашла в себе силы дойти до ординаторской, хотя ноги двигались с таким трудом, словно на них были кандалы.
– Где он? В морге? – прошептала она с порога бескровными губами.
– Да нет, наверное, в электричке, – ответил врач, не отрывая взгляда от кроссворда.
– В электричке? – удивилась Люся. – Да что вы говорите! Мой Денис Петрович даже не знает, где на станции билеты покупают, всегда меня в кассу отправляет. Он и в метро-то ездить не умеет, каждый раз на переходах не в ту сторону идет.
– Ну, все когда-нибудь бывает в первый раз, – философски усмехнулся эскулап. – Денис Петрович уехал полчаса назад, – признался он. – Куда? Сказал, что на работу. Отпустил его под расписку.
– Как вы могли! – закричала Люся.
– А что я мог поделать? – пожал врач плечами. Лекарь был в отутюженной темно-синей форме, в синей шапочке, надетой с каким-то особенным шиком, присущим только хирургам. Шапочка подчеркивала ярко-синий цвет его необычно красивых для мужчины глаз. – Как я мог с ним бороться? Я же хирург, а не психиатр. Разумные доводы на больного не действовали. Драться с ним? Вряд ли я справился бы с таким верзилой. Он угрожал, кричал, что срочно нужно на службу, что без него там все рухнет и пойдет прахом. Будут конец света и всемирный потоп в одном флаконе. Типичный для наших дней диагноз: хронический трудоголизм, осложненный неврозом топ-менеджера, – вздохнул врач и углубился в кроссворд, от которого его все-таки оторвали.
– Эта болезнь вам не грозит, – ехидно сказала Люся.
– Да не волнуйтесь вы так. – Эскулап не обиделся, наоборот, поднял голову от газеты и доброжелательно посмотрел на Люсю. Точнее, удостоил женщину профессионально внимательного взгляда («Не накапать ли ей валерьянки с корвалолом?» – казалось, говорил этот пристальный взгляд). – Серьезных повреждений у вашего мужа, слава богу, нет, а лучшее лекарство от шока сейчас для него – любимая работа. Разумеется, я посоветовал Денису Петровичу больше отдыхать и принимать успокоительное. Разумеется, в небольших дозах и пораньше с вечера. Разумеется, порекомендовал ему пока нанять водителя. Разумеется…
– Нет, ничего не разумеется, – перебила Люся эскулапа. – Он сросся с машиной, как кентавр. Так что, думаю, завтра возьмет какую-нибудь тачку средней руки напрокат…
– М-да, сестренка, опять не довелось увидеть свояка, – проворчал Гарик, когда они поспешили к выходу. – А я так надеялся… Но, видно, не судьба. Уже и не помню, когда в последний раз с Дэном общался. Я-то, в отличие от него, веду дневной образ жизни. Представляешь, даже не помню точно – с усами Дэн сейчас или без… Боюсь, что во время нашей новой встречи я его вообще не узнаю.
– Ладно, хватит паясничать, – оборвала брата Люся, – на кой ляд тебе сдались его усы? Тебе же с ним не целоваться. Заводи машину, братец, здесь нам делать нечего. Скорее домой! Там небось весь «пионерлагерь» голодный сидит. Они же все деликатные, эти чертовы интеллигенты! Иногда это так напрягает! Ты же сам знаешь: сидят, друг на дружку поглядывают голодными глазами, а у Олеси даже чаю не спросят. Мне и поплакать в этом доме некогда: то один, то другой срочный вопрос приходится решать. Порой чувствую себя директором фирмы. Или, точнее, председателем колхоза… Ладно, Гарик, поехали. И не трепи мне нервы. Со своим мужем, окончательно сдвинувшимся на работе, я как-нибудь сама разберусь.
– Ну да, если не уснешь до его приезда, – усмехнулся Гарик. – По-моему, раньше полуночи Дэн никогда не возвращается.
– Уж лучше так, чем бесцельно слоняться по участку и вечно ныть, что денег нет, – ядовито заметила Люся.
Гарик вяло огрызнулся, со всего маху хлопнул дверью «Нивы», и беседа брата с сестрой перешла в обычное русло семейной дискуссии.
Жизнь в домике на горке пошла своим чередом. Лина, ожидая Люсю, принялась ожесточенно пропалывать клумбу. Надев перчатки, она усердно работала и вспоминала, в каком году в первый раз приехала сюда. Но так и не смогла вспомнить, это случилось так давно, в какой-то прошлой жизни, когда и она, и Лина, и Денис учились классе в пятом-шестом.
Нынешний дом был достойным итогом жизни Викентия Модестовича. Когда-то давным-давно Викентий преподавал в университете, затем, уже в девяностых, удачно вложился в компанию, разрабатывавшую новые технологии, потом занялся бизнесом… Сколотив в итоге неплохой капитал, Викентий Модестович круто сменил профессию: стал продюсировать рекламные ролики. Он всегда мечтал о кинематографе, и теперь был счастлив, что его детские мечты сбываются. Пускай немного поздновато. Дела немолодого предпринимателя неожиданно пошли в гору – и в итоге вместо крошечной одноэтажной избушки с туалетом во дворе Викентий отгрохал на прежнем участке трехэтажный кремовый коттедж под красной крышей – с пристройками, застекленными верандами, баней, открытым бассейном и домиком для прислуги. Особняк получился похож на домик из сказки: аккуратный, с чугунной балконной решеткой и фонариком над входом. Деревенских соседей дом раздражал надменным европейским обликом, а солидных домовладельцев из соседних коттеджных поселков – ярко выраженной индивидуальностью. Дом не был похож ни на рубленые избы, ни на усадьбы позапрошлого века, ни на замки с башнями. Словом, ни на одно из тех безвкусных архитектурных сооружений, коими застроено нынче Подмосковье.
Впрочем, и сам Викентий отнесся к новостройке неоднозначно. Старый дом, пусть и неказистый, крошечный, без удобств, все-таки был теплым, обжитым, наполненным семейными историями. «Намоленным», как говорят о храме. Столько всего произошло там за двадцать лет – и хорошего, и печального! Да и построен тот домик был почти целиком собственными руками.
В восьмидесятых годах прошлого столетия Викентий наравне с рабочими заливал цемент в фундамент, случалось, таскал в портфеле со стройки кирпичи, добывал всеми правдами, а чаще неправдами дефицитные в то время строительные материалы. Проект тоже делал сам. Особенно гордился основательной лестницей из дуба, по которой можно было подняться на просторную лоджию, а еще красивой печкой, сложенной посреди комнаты и отделанной плиткой.
Тот «домик кума Тыквы» – с одной комнатой на первом этаже, печкой, лестницей и мансардой с лоджией – когда-то казался им всем верхом благополучия. Да и в деревне, где преобладали деревянные почерневшие развалюхи, на «дом москвича» все поглядывали с нескрываемой завистью. В то время обитатели домика жили как все. Люся сажала на шести сотках роскошные ирисы и пионы, ее дети, Стасик и Катюшка, плескались в крошечной речке возле дома. Сын профессора Гарик катал на мопеде девушек и таскал карасиков из маленького пруда. Словом, все были жизнерадостны, молоды и счастливы.
Прошло два десятилетия. Семья выросла из избушки на пригорке, как вырастают из старого, любимого, но безнадежно вышедшего из моды добротного пальто. То, что все домочадцы вдруг перестали помещаться на старой даче, было полбеды. Главное – дачный домик теперь не соответствовал новому статусу Викентия Модестовича. Он компрометировал успешного бизнесмена, словно неловкий деревенский родственник нового русского. Сюда стало неприлично привозить новых партнеров по бизнесу и старых успешных друзей. Что уж говорить о капризных и заносчивых богемных персонажах, с которыми Викентий Модестович работал в последние годы! Тогда-то Викентий и принял историческое решение: на старом месте надо возводить новую усадьбу, а точнее – большой дом со всеми удобствами, гаражом, домиком для прислуги и бассейном.
Стройку осилили за пару лет и зажили на старом месте по-новому. Но как отменить память? Ностальгия частенько сжимала сердце Викентия Модестовича. Ему временами казалось, что в старом домике было уютнее и веселее, чем в нынешнем. «Наверное, я сам тогда был моложе», – успокаивал себя патриарх, плеснув вечерком в бокал грузинского вина и уютно устроившись под пледом у камина.
Дети Викентия, Люся и Гарик, тоже втайне жалели старый дом, однако старались не подавать виду. Зато внуки – Стасик и Катя – были счастливы, когда старая кирпичная избушка рассыпалась на груду кирпичей. Давно пора! «Мы наш, мы новый мир построим!» Молодежь всей душой полюбила новый «статусный» коттедж и стала охотно привозить сюда друзей и подружек. Молодых, в отличие от старшего поколения, даже забавляли самолеты, с грохотом пролетавшие над домом. Аэропорт Домодедово, расположенный неподалеку, в последние годы оживился и теперь принимал и отправлял лайнеры днем и ночью. Не то что в девяностых – тогда из-за нехватки керосина над старой дачкой пролетал за сутки один-единственный отчаянный лайнер. Зато теперь друзья Стасика развлекались, угадывая, что за борт набирает высоту, а барышни внимали им с восхищением. Сестра Стасика Катерина возила сюда пестрыми стайками подружек, словно бабочек. Правда, бабочки молчаливы, а девушки щебетали в Катиной «Фелиции», как весенние птички. Люся постоянно уговаривала себя не запоминать имена «бойфрендз и герлфрендз» своих отпрысков:
– Только познакомишься, привыкнешь, смиришься с пребыванием постороннего человека в доме – глядь, той девушки или того парня уже и след простыл, детки даже и не помнят, как их звали. А я давно их мысленно поженила и внуков понянчила, – делилась она материнскими переживаниями с Ангелиной за чашечкой кофе с коньяком.
Лина кивала и втайне жалела подругу. Весь дом на ней! Тут хоть десять домработниц заведи – все равно лишний раз не присядешь! А еще за личную жизнь детей переживай…
Однако, едва взглянув на новую девушку Стасика, все обитатели дома поняли: тут можно не беспокоиться, это совсем-совсем другое. Всерьез и надолго. Причем счастливый билет вытащил не только Стасик, но и они все. Дивный золотоволосый ангел по имени Серафима нежданно осенил их своим нежным крылом. За что им – немолодым, ворчливым, замотанным жизнью – такая милость? Лина, как и все в тот миг, захотела, чтобы ангел не исчезал, позволил им хоть ненадолго побыть с ним, а вернее, с нею рядом. Лина с умилением думала: отныне приятный долг каждого из обитателей дома – радовать это хрупкое и нежное создание с удивительно мелодичным голосом. А еще лучше – приручить и поселить здесь навсегда, словно чудесную золотую птицу, посланную самой судьбой. Может быть, эта девушка вернет в дом радость и еще что-то нематериальное, невесомое, невыразимое, навсегда утраченное за годы строительства новой комфортной буржуазной жизни.
А в беседке тем временем шло полным ходом очередное заседание «клуба пикейных жилетов». То бишь тех, кто любит в свободное время поболтать о политике, не очень-то в ней разбираясь. Утренний звонок и отъезд Люси взбудоражили дачников, и беседа вновь свернула на опасную политическую дорожку.
Тон в споре задавала «неистовая Марианна». Речь шла о вытеснении в центре города дешевых «народных» магазинов дорогими супермаркетами. Дама настаивала: без мэра тут явно не обошлось.
Марианна Лаврентьевна всю жизнь с кем-нибудь боролась: то с сантехником, то с участковым, то с врачом из местной поликлиники, то с владельцем магазинчика возле дома. Незаметно борьба стала образом жизни неуемной дамы. Причем с каждым разом противника она выбирала все могущественнее, медленно, но верно продвигаясь наверх по запутанным коридорам власти. Победив местного дворника, плавно перешла к начальнику ДЕЗа, затем к главе управы. Затем познакомилась с милицейским начальством района, стала своим человеком в районном суде… Домочадцы Викентия с ужасом ждали, когда она доберется до городского головы… Но на хозяине управы она неожиданно тормознула. После одного из визитов бодрой старушки и ее длиннющих, однако весьма грамотно составленных жалоб глава управы сломался. Народный избранник понял: проще сделать Марианну Лаврентьевну своей сторонницей, чем с ней бороться. Не так давно пожилая дама получила корочки внештатного советника главы управы и теперь входила в коридоры власти уверенной и твердой походкой революционного комиссара.
С каждым днем вопросы, которые поднимала перед районным начальством хрупкая пенсионерка, становились острее. Нынешней весной она даже «урезала» здание, которое уже начали возводить напротив ее дома, на несколько этажей. И, вопреки мрачным прогнозам домочадцев Викентия Модестовича, жадные инвесторы ее не застрелили. Напротив, отступили и засели в укрытии. А глава управы пожал руку и вручил к празднику очередную грамоту и «продуктовый ветеранский заказ». Викентий Модестович, знакомый с опасным характером Марьяши с детства, был потрясен таким поворотом событий. Подобного административного успеха не ожидал никто. Все это как-то не вязалось с образом эксцентричной, неприспособленной к жизни пожилой дамы, который сложился в семье Викентия за долгие годы. Ничего себе, оказывается, дама не от мира сего приспособилась к новым капиталистическим условиям, да еще как! Лучше всех продвинутых домочадцев Викентия.
Вот и на этот раз дачники, сидевшие за столом, насторожились. Что теперь замыслила неистовая Марианна? Ну, допустим, поставить на место начальника ДЕЗа… Трудно, но реально. Хоть и власть, но не ахти какая. Но всесильный городской голова? Да еще голова в кепке! А чего она, собственно, добивается? Снести очередной небоскреб, выстроенный мэром? Разрушить мост имени градоначальника? Подорвать очередное масштабное творение Церетели?…
Марианна Лаврентьевна налила себе клубничного компота из кувшина и рассеянно улыбнулась. Ее волосы, выкрашенные хной, блеснули на солнце красноватым пламенем. Все вздохнули с облегчением: кажется, пронесло. Но дама аккуратно отрезала кусок пирога и сообщила:
– У нас в районе единственную дешевую булочную закрыли. Думаю, и здесь без мэра не обошлось.
– И правильно сделали, что закрыли, – подала голос Валерия, вечно сидевшая на изнуряющих диетах, – мучное – яд.
– Ну, знаете ли, так можно все позакрывать, кроме фастфуда и прочей синтетической гадости, которую навязывают нам из-за океана! – завопила Марианна Лаврентьевна, и мирная беседа за столом под старой лиственницей перешла в скандально-политическое русло.
Лина пропалывала клумбу и думала: «Уж лучше ежедневно, как я, в автобусе на службу трястись и в метро париться, чем, как Люся, изо дня в день тащить на себе большой дом, все это громадное хозяйство. Хоть и на свежем воздухе. (Правда, дождливой осенью этот свежий воздух не особенно-то радует.) А благодарности ни от кого не дождешься. Ну да, завистницы скажут: нашла кого жалеть – барыню! У нее даже прислуга, то бишь Олеся и Василий, есть. Так-то оно так, но помощниками руководить надо. Иногда проще самой горы свернуть, чем делать взрослым людям замечания и лишний раз трепать нервы».
У забора залаяли собаки, Лина, прервав невеселые размышления, поспешила к воротам. Наверное, это Люся вернулась. Что за новости она привезла?…
Однако на территорию дачи уже вплывал маленькими шажками пожилой солидный господин. Василий снял бейсболку и помахал ею в воздухе, шутливо приветствуя гостя, а собаки радостно завиляли хвостами.
– Привет, я Михаил Соломонович, – по-свойски представился гость Лине и проворчал: – Надеюсь, старый буржуй дома?
– Викентий Модестович? – на всякий случай уточнила Ангелина. И, не дождавшись ответа, кивнула.
Незнакомец был одет щеголевато. Льняной костюм в тонкую полоску, соломенная шляпа, светлая сумка через плечо… Лина догадалась, что под шляпой скрывается солидная лысина, а сшитый по фигуре пиджак прикрывает изрядное брюшко. Однако недостатки фигуры в данный момент были искусно спрятаны, а достоинства удачно подчеркнуты. Пожалуй, этот господин понимал толк в красивых вещах. Все в его костюме – от платочка в нагрудном кармане до летних светлых штиблет и дорогого кожаного ремня – выдавало неравнодушие к своему облику, а значит, и к слабому полу.
Мужчина нежно пожал руку Лины и, пропустив ее вперед, придержал ветку лиственницы, перекрывшую тропинку.
– Хотите, угадаю, чем сейчас занимается Викеша? – кокетливо предложил новый знакомый.
– Попробуйте, это нетрудно, – пожала плечами Лина.
– Наверняка читает вслух и бесконечно улучшает свои мемуары.
– Правильно, – подтвердила Лина, – остается угадать, кому читает и с кем улучшает.
– Ну, это яснее ясного: своей терпеливой и эффектной Валерии, – объявил Михаил Соломонович с торжеством пророка. – Мужчины всегда стараются блеснуть умом перед дамами, к которым питают нежные чувства.
– А вот и не угадали! – с легким злорадством сказала Лина. – Здесь теперь есть магнит попритягательней.
– Да что вы? – не поверил гость. – Кто же эта нимфа?
– Взгляните вон туда, на полянку под лиственницей, и сами увидите.
– Ну ты и ходок, Викеша! Старый греховодник! – не без зависти прошептал пришелец, пытаясь разглядеть издалека прелестную фигурку и тонкие черты лица Серафимы. – Об заклад бьюсь, и лицо ее, и даже тело можно поместить в «золотое сечение» старика Леонардо! Как там Пушкин писал: «Все в ней гармония, все диво…»
Девушка между тем почтительно внимала пожилому собеседнику, рассеянно улыбалась и порой отбрасывала золотистую прядь со лба. Рядом с ней лежал на столе мобильный телефон, с которым она не расставалась.
