Текст книги "Правило крысолова"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Пять! Я иду искать…

Мы звоним в металлическую дверь без единой таблички, раздается приглушенный щелчок, тяжеленная дверь открывается, а потом бесшумно ползет за нами, отрезая свет улицы, до следующего приглушенного щелчка – закрылась. В полутемном коридоре отчетливо вырезан в сумраке стол, горящая зеленым светом лампа на нем и плечистая фигура дежурного. Нам предлагают подойти и предъявить документы.

Я не хочу предъявлять документы. Лом просит дежурного позвонить по телефону на карточке. На кармане черной форменной рубашки дежурного эмблема золотом – два перекрещенных ключа, по величине, вероятно, еще те, от заветной дверцы Буратино, и надпись полукругом: «Секрет».

После звонка нам предлагают подняться на лифте на второй этаж. Я не хочу ехать на второй этаж на лифте, меня почему-то это настораживает, но следующий охранник – у лифта – объясняет, что больше никак на второй этаж не попасть. В зеркале огромной кабинки отражается моя раздраженная физиономия, озадаченная физиономия Лома и лицо кавказской национальности с бесстрастным спокойствием непроницаемо черных глаз – третий охранник, он нажимает кнопки.

Когда двери лифта открылись, в лицо ударил яркий свет невидимых ламп, и я застыла, пораженная. Лом, пытающийся осторожно вытолкнуть меня из кабинки, заметил, что я смотрю на большой глянцевый плакат на стене, присвистнул и тоже застрял в дверях. Охранник, не понимающий, почему мы остановились, грубо оттолкнул в сторону обоих, согнувшись, вышел из лифта с оружием наготове и сделал несколько резких поворотов вокруг себя. Не обнаружив реальной угрозы и ничего, что с его точки зрения может вызвать такое выражение на лицах нормальных людей, он вытащил нас из лифта одного за другим за руки. Лифт уехал, а мы, как заторможенные, не могли оторвать взглядов от плаката.

– Как такое может быть? – Я ткнула пальцем в плакат.

– Сам не знаю, – пожал плечами Лом и отвел глаза.

На плакате лихая девица, с растрепанными прямыми волосами цвета старой пакли, в тяжелых горных ботинках, в пышной юбке с кружевами на подкладках, была выхвачена из жизни в момент кругового прыжка. Одной ногой она уже прикоснулась к желтой крыше автомобиля, другая была еще в воздухе. Покрасневшие обветренные скулы, приоткрытый от напряжения рот, прищуренные глаза хитрюги и нагло выступающая вперед из вороха подкладок острая коленка.

– Смотри мне в глаза! – повысила я голос и дернула Лома на себя. – Как такое может быть?!

– Чем помочь? – Это спросил четвертый охранник, он подошел бесшумно по ковровой дорожке.

– Или ты сейчас же скажешь, как это получилось, или ты больше не мой оператор! – возмущенно завопила я, тряся Лома.

На мой крик из нескольких дверей заинтересованно выглянули остальные охранники. Все в черном, все с эмблемами на кармашках рубашек.

– Разрешите провести вас в кабинет. – Охранник грудью стал теснить нас к одной из открытых дверей.

Я решила сорвать плакат, чтобы потом в спокойной обстановке хорошенько рассмотреть физиономию подпрыгнувшей девицы и выяснить, почему выражение ее лица вызывает у меня отчаяние и стыд. Охраннику мой жест не понравился. Сначала он закрыл плакат собой, потом, когда я стала оттаскивать его в сторону, захватил мои руки, завел их за спину, отчего весь этаж дрогнул от пронзительного визга. Это был не самый громкий мой визг, но его хватило, чтобы наконец появился кто-то в штатском, в строгом пиджаке и белой рубашке и без идиотского изображения колючей черепахи Тортиллы на груди. Негромко, но властно этот человек приказал провести даму в кабинет и прекратить шум. Охранник отказался оставить меня без присмотра даже на несколько секунд и сам понес на вытянутых руках в предложенный человеком в штатском кабинет. Лом плелся сзади, заламывая руки и что-то бормоча, я не прислушивалась, потому что была занята – я дергала ногой, стараясь побольней лягнуть охранника.

В кабинете мне предложили на выбор: стакан минералки, рюмку коньяку, сигарету, помощь врача. Я выбрала коньяк, отдавая должное спокойствию высокого молодого мужчины в пиджаке, как потом оказалось – директора охранной фирмы «Секрет».

Лом в двух словах объяснил, кто мы, и стал уверять директора, что разговор невозможен, пока он со мной не выяснит некоторые детали нашего общего прошлого. Для уединения и выяснения деталей нам была предложена комната психологического расслабления персонала фирмы, и Лом первым делом озабоченно спросил, нет ли в той комнате раздражающего меня плаката.

– Вам не понравилась девочка? – позволил себе улыбнуться директор. – А мои мужики все от нее в ударе. Глаза видели? Такие глаза, как укус змеи!

Я закрыла глаза.

– А откуда у вас этот плакат? – осторожно поинтересовался Лом.

– Не помню, кто-то принес. Просто реклама.

– Реклама чего? – встрепенулась я.

– Автомобиля.

– «Мерседеса», – кивнула я.

– Да нет, что вы, последней модели «Москвича».

Я отлично помню тот ветреный день в мае и нежный слепой дождь с липким приторным запахом тополиных распустившихся почек, и парок над разогретым асфальтом, и доверчивых беззонтичных прохожих, уставившихся на нас с покорным удивлением, словно заколдованных дождем в солнечный полдень.

Они останавливались, некоторое время шаря глазами в поисках источника музыки, обнаруживали играющую на губной гармошке Лаврушку, потом разглядывали то приседающего, то вскакивающего Лома с камерой, потом их взгляды прилипали ко мне, и вновь подошедшие застывали, дополняя небольшую толпу с задранными вверх головами, приоткрытыми ртами, с глазами одинакового выражения – мне с крыши «Мерседеса» лучше всего была заметна эта одинаковость.

Машина подо мной раскачивалась, и это придавало моему импровизированному танцу некоторую угрожающую пикантность. Я от души притопывала толстоподошвенными тупоносыми ботинками, кружась и выкидывая ногами рискованные коленца, моя многоярусная пышная юбка с кружевными оборками захватывала в себя ветер, заставляя меня иногда балансировать, размахивая руками, растрепавшиеся волосы лезли в рот и приходилось их выплевывать. Хозяин «Мерседеса» стоял рядом, курил, переговаривался то ли с шофером, то ли с телохранителем – этот человек один из всей толпы смотрел на меня как на опасное недоразумение, а все другие как на достойное дополнение к дождю в солнечный полдень.

«Мерседес» затормозил возле нашей дружной тройки, когда мы спокойно прогуливались в воскресенье по теплой весне в поисках нечаянных находок, для которых у Лома всегда была наготове камера. Парочка находок уже имелась – продавец матрешек, зачем-то натягивающий на одну из своих деревянных кукол презерватив, и облезлая болонка, которая, захватив зубами, исступленно тащила по брусчатке Арбата огромную длиннохвостую шкурку черной лисы с засушенной головой и когтями на болтающихся шкурках лап.

Из притормозившей машины высунулась рука, пока я таращилась на пухлые пальцы (на указательном – массивная печатка), крепко ухватившие меня чуть выше запястья, Лаврушка отпрыгнула на безопасное расстояние, а Лом включил камеру.

Я дернула рукой. Пальцы не отпускали. Тогда, наклонившись, я посмотрела на человека, схватившего меня из окна шикарной машины.

– Куда идешь? – спросил он буднично.

Машина продолжала тихо двигаться, я шла рядом и соображала, куда иду.

– Почему ты так одета? – Это был второй вопрос хозяина жизни, заключенной в стойких запахах внутри салона машины.

Я посмотрела на свои ноги. Эти тяжелые тупоносые ботинки в сочетании с нежнейшими белыми носочками под пышными складками юбки всегда вызывали у меня чувство надежности и беспричинного веселья. Поэтому, примерно вышагивая рядом с «Мерседесом», я ответила:

– Я всегда так одеваюсь, когда выгуливаю весну. Потом дома я еще долго нюхаю подошвы.

Хозяин задумался, кивнул, приказал человеку за рулем остановиться. Автомобиль не просто затормозил или дернулся, он тихонечко и бесшумно притих, как внимательный человек на выдохе, боясь потревожить спящего ребенка.

– Зачем? – спросил мужчина, не выпуская моей руки. Краем глаза я заметила, что Лаврушка подбирается к нам с баллончиком в правой руке и милицейским свистком в левой.

– Зачем нюхаю? Смотри. – Я задрала ногу так, что подошва ботинка оказалась как раз у окна. Вдвоем мы некоторое время внимательно разглядывали узорчатую желтую рифленость, оклеенную упавшими чешуйками тополиных почек. Убедившись, что мужчина тоже почувствовал приторный липкий запах, я опускаю ногу. – А если честно, то сейчас фестиваль степа.

– Ты танцуешь степ? – Мужчина выпустил мою руку, открыл дверцу, выглянул и погрозил пальцем Лаврушке.

– Только лапландский и только на крышах дорогих автомобилей.

– Зачем? – Он опять тупо уставился на мои ботинки с белой полоской носков над мощнейшими раструбами.

– Такая фишка, понимаешь, я профессионально танцую лапландский степ на крыше дорогого авто, мой оператор снимает, – кивнула я на оторопевшего Лома, – подруга играет на губной гармошке. Три с половиной минуты отличного видео. Двести долларов. Потом покажешь друзьям на вечеринке.

– Ты будешь раздеваться? – заинтересовался хозяин «Мерседеса», осмотрев улицу.

– Да нет же, я танцую в этих ботинках степ!

– А в чем тогда фишка?

– Это здорово – лапландский степ на крыше твоего «Мерседеса»! Всем понравится, а когда друзья, посмотрев, как я танцую в этих ботинках, спросят, чья это машина вообще, ты равнодушно пожмешь плечами и скажешь, зевая: «Моя…»

– Все в Москве и так знают, что это моя машина, – сразу пожал плечами мужчина, не решаясь меня так просто отпустить, но еще плохо представляя, что он вообще может предложить интересного танцовщице на крышах автомобилей. – Такого цвета больше нет ни у кого.

– Да уж, – согласилась я, осмотрев канареечно-желтую, словно сорвавшуюся каплей с раскаленного солнца, машину.

– Ладно, залезай, – вдруг сказал он и решительно выбрался из машины.

– Что? – опешила я. Невинная выдумка грозила превратиться в цирковое шоу с элементами клоунады.

– Лапландский степ, – сказал мужчина, подхватил меня под мышки и легко закинул на крышу «Мерседеса».

Некоторое время я оглядывалась, стоя на четвереньках. Потом осторожно встала на ноги. Подпрыгнула пару раз. Скользко. Ветер тут же занялся моей юбкой и заодно растрепал волосы. Лаврушка смотрела снизу с выражением заблудившегося щенка, которого сейчас отловит сетью собаколов. Поэтому, пока она не успокоилась и не убедилась, что я не свалюсь вниз, я отбивала подошвами ботинок с налипшими тополиными чешуйками, без аккомпанемента. Потом она вытащила свою гармошку, Лом встрепенулся, шофер после первых моих притопов выбрался из покачивающейся машины, стал рядом с хозяином, покивал головой и уважительно заявил:

– Не прогнет.

– Думаешь, не прогнет? – задумчиво смотрел на мои ботинки хозяин.

– Не. Не прогнет. Отличная сталь. И девчушка легкая. – Шофер покосился на упитанную Лаврушку. – Может, и эту закинем для эксперимента?

Вытаращив глаза, обомлев от страха и скомкав мелодию, Лаврушка отчаянно покачала головой.

Вообще в лапландском степе рукам полагается висеть плетьми вдоль тела и не участвовать в танце, поскольку работают в основном ноги, а верхняя часть тела максимально расслаблена, выражение лица – застывшее, взгляд полусонный. Но в такой ветер на скользкой крыше трудно сохранить равновесие, поэтому, если этот автомобильный степ увидит настоящий знаток степов вообще и лапландского в частности, он, конечно, будет вправе выругаться. Хотя, если честно, мои движения руками, удерживающими взлетающую юбку, и регулярные выплевывания попавших в рот волос придали этому несколько инфантильному северному танцу особый колорит.

– Две сорок, две пятьдесят, три… Три десять, – начал отсчет конца времени Лом.

– Все! – Я остановилась, подняла руки вверх – напряженными ладонями к солнцу, как это полагается в лапландском степе, и ветер довершил дело, подхватив верхнее полотнище юбки, и два нижних – с кружевами, и еще многоярусную сатиновую подкладку, и хлестнул меня этим в лицо.

Снимал меня с крыши шофер, или телохранитель. Лом настолько вошел в роль оператора танцовщицы степов, что совершенно успокоился и протянул хозяину машины нашу карточку. Тот достал две сотенные.

– Отдай кассету, – кивнул он на камеру.

– Ну что вы, – вытаращил глаза Лом, – это наша наработка за день. Здесь, кроме танца, еще презерватив на матрешке и собака со шкуркой чернобурки…

Хозяин молча добавил еще одну сотню. Я втиснулась между ним и начинающим звереть Ломом и приступила к улаживанию конфликта.

– Такие деньги за рабочую кассету мы не берем. Ведь основное в нашем деле – монтаж, понимаете? У вас будет полноценный фильм, с вступлением, заключением, рекламой…

– Рекламой?… – обалдел хозяин.

– Конечно, мы добавим еще парочку наших лучших фильмов для рекламы, может быть, вам захочется после этого обратиться к нам не только по поводу степа. И заплатить можете при получении кассеты…

– Когда? – перебил меня хозяин, настойчиво протягивая свои сотни и не отводя подозрительного взгляда от Лома. Уже отъезжая, он высунулся из окна и поинтересовался на ходу: – А на крыле самолета сколько будет стоить?

– Послушай, Ахинея, – шепотом уговаривал меня Лом в сумраке комнаты для психологического расслабления под еле слышную успокаивающую музыку, – ты сама разрешила использовать наш архив по моему усмотрению. Не перебивай меня только одну минуту, я все объясню. Этот кабан из «Мерседеса» позвонил через две недели и спросил, могу ли я сделать пару фотографий для рекламы автомобиля. Он уверял меня, что их увидят только в Германии на выставке, всего-то было сделано сто двадцать плакатов, понимаешь!

– Пусть принесут плакат.

– Ахинея, они боятся, что ты его… Что тебе не понравилась эта девушка на плакате, то есть тебе не понравилась ты…

– Я ничего не сделаю, только посмотрю.

– Не надо, Ахинея, ты опять расстроишься.

– Что там написано?

– Там, конечно, не «Мерседес» под тобой, а «Москвич», но тоже ярко-желтый, и написано: «Подари своей девушке мечту!»

– Зачем в Германию везти рекламный плакат «Москвича»? – Я перестала что-либо понимать.

– В Германии сделали плакаты с их машиной, последним «Мерседесом», а потом наш АЗЛК попросил меня…

– Ты скотина, – равнодушно замечаю я.

– Мы купили тогда самую лучшую приставку, – винится Лом. – И вторую камеру…

– Почему ты выбрал именно этот кадр, ну почему?! – Я бью кулаком по мягчайшей коже мягчайшего кресла.

– Ахинея, посмотри на себя в зеркало. В твои глаза вообще заглядывать опасно, а цвет кожи, а пластика локтей и колен! У меня есть один снимок, где только твой рот. Приоткрытый, с оттопыренной нижней губой. Это же икона для онанистов! Не хотел тебе говорить, но если бы ты согласилась со мной работать по ню…

– Я уже не согласилась. Я не согласилась пять лет назад, ты обещал никогда больше не затрагивать эту тему!

– Ладно, виниться так виниться. Я продал на рекламу еще пару кадров. Нет, не твоих, – предупреждает он мое возмущение.

– Не моих?…

– Нет, съемку делала ты. Там совершенно зашибенная тетка в трусиках и лифчике бегает по комнате за мужиком в плавках, носках и галстуке.

– Боже-э-э-э… Только не это!

– Они балуются с обезьяной в шортах.

– Что можно рекламировать подобными кадрами?! – С шипением я подхожу к Лому, потому что от ужаса и негодования вдруг осипла.

– Не помню, – Лом вжимается в кресло и смотрит на меня снизу с покорным отчаянием. – Может быть, йогурт… «Только с нашим йогуртом день начнется неожиданно весело», а?… Нет, не помню…

– Что же мне с тобой делать?! – Сжимая кулаки и кусая губы, я стараюсь не заорать или не расплакаться.

– Ахинея, я хочу, чтобы ты меня ударила, – вдруг встает и говорит шепотом Лом.

Отлично! Размахнувшись, закатываю ему сильную оплеуху. Только я успела подумать, что за последние сутки бью уже второго мужчину этой самой рукой, как Лом сладострастно прошептал:

– Еще!..

Я бью его в левое ухо, потом толчком – в лоб, а когда Лом падает, сажусь сверху, захватываю рукой кудряшки и долблю затылком в пол. Все это время он громко и надрывно стонет и бессмысленно улыбается, и от этой улыбки я свирепею еще больше. И только когда меня оттащили два охранника, когда я дернулась от запаха нашатыря, когда полностью потерявший невозмутимость директор «Секрета» стал настойчиво интересоваться, зачем я все-таки сегодня, в такой погожий осенний день, пришла в его офис, я вспомнила, что Лом успел проглотить два с половиной пирожка.

– Я… ключ… Я принесла ключ, чтобы вы определили, от какого он сейфа.

– Спасибо за визит, но давайте встретимся в другой раз. – Он категоричен, он удивлен и озабочен состоянием бедного Лома, которому в соседней комнате врач делает примочки и успокаивающий укол. Это от его услуг я так опрометчиво отказалась.

Я глубоко вздыхаю и говорю строгим голосом:

– Сядьте!

Удивленный директор опускается в кресло руководителя по ту сторону стола. Выдержав паузу минуты в полторы, короткими доходчивыми предложениями я объясняю причину вдруг накатившего на меня раздражения. Сначала я представилась, и удивленный директор узнал, что я и есть основной исполнитель заказов по видеосъемке рекламы и информационных роликов. И что пришла я в его фирму в такой спокойный погожий осенний день не для того, чтобы устроить тут показательный припадок, а исключительно по делу, то есть по его приглашению. Пришлось, конечно, сказать, что больше всего меня в помещении фирмы «Секрет» расстроил именно плакат на стене с моим изображением. Потому как я точно помню, что танцевала на крыше автомобиля исключительно для рекламы зубной пасты «Хвойная», и то, что мой напарник продал потрясающие кадры танца какому-то там автомобильному заводу, так меня расстроило, ну, вы же понимаете?…

Он не поверил. Он сходил в коридор, где, вероятно, внимательно всматривался в лицо девицы в прыжке, а я, предположив, что именно этим директор и занят, быстренько расплела свою короткую косицу и, как могла, растрепала волосы. И к моменту его появления в дверях кабинета приняла позу расслабленной пантеры, голову отвернула к окну, а глаза скосила к двери, слегка прикрыв их взлохмаченной прядкой. Получилось неплохо, судя по тому, что, войдя, директор дернулся и уже совершенно другой походкой подбирался к своему столу.

– Ну, допустим, – проговорил он, усаживаясь в кресло и не отпуская своими глазами мои. – Допустим, вы так переживаете из-за зубной пасты «Хвойная», но обращаться подобным образом с напарником по работе!..

– А что вы делаете, если ваш работник продает важную конфиденциальную информацию постороннему заинтересованному лицу?

Директор задумался и посмотрел на меня уже не так осуждающе.

– Отношения между напарниками по работе – это ведь всегда отношения между мужчиной и женщиной, между двумя женщинами или между двумя мужчинами, так ведь? Важно установить определенный уровень, устраивающий всех. Например, моего напарника не устроит, если я его уволю. Его более чем устраивает такое выяснение отношений, свидетелем которого вы невольно стали. Поверьте, у меня и в мыслях не было устраивать погром именно в вашей организации, тем более что я пришла по делу. Хотелось бы к этому делу перейти, но вы весьма озабочены состоянием пострадавшего, да?

Директор подумал и кивнул.

– Давайте спросим его самого, насколько он возмущен моими методами разрешения споров.

Идем в соседнюю комнату. С дивана, отстранив живописнейшую грудастую женщину в халате из прозрачного белого шелка, приподнимается Лом, смотрит на меня умильными ласковыми глазками и громко сообщает:

– Ахинея, ты!.. Я люблю тебя, Ахинея!

– Вот видите, – закрываю я дверь перед оторопевшим директором. – Перейдем к делу?

Я положила на стол ключ с биркой, найденный мною в цветочнице Ханны. Директор побледнел. «Разрешите взглянуть?» Да пожалуйста! Взглянул, сильно задумался. «То есть вы хотите узнать, что открывает этот ключик?» Да, именно это я и хочу узнать и надеюсь, что это не самая трудная работа для охранной фирмы «Секрет» с достаточно большим штатом сотрудников в одинаковой форме?! Он нажал кнопку и вызвал одного из них. Сотрудник подошел к столу, посмотрел на ключик, потом на меня. «Нет проблем!» – бодрым голосом заявил сотрудник. «Ты думаешь?» – засомневался директор. «Пусть подпишет заявку на поиск информации». – «Ничего не подпишу, – тут же категорично заявила я, – но и у вас возьму заказ на рекламную съемку без договоров и без оплаты».

Некоторое время коллеги совещаются, потом интересуются, сколько может стоить десятиминутный ролик о работе специально подготовленных экзотических охранных систем? Мне бы насторожиться, выяснить, что это за идиотское словосочетание – «экзотические охранные системы», но я слишком утомлена избиениями мужчин (двоих за день!), что, впрочем, для хранительницы очага вполне объяснимо: это женщины-воины могут идти по жизни, раздавая оплеухи по любому поводу, а утешительницы должны быть предельно нежными, добрыми и терпеливыми одновременно. Узнав, о какой сумме идет речь, мужчины посмотрели на меня с уважительным удивлением и согласились на сделку «в счет взаимных услуг».

– Сколько времени вам понадобится, чтобы найти замок для этого ключика? – интересуюсь я, посмотрев на часы. Половина четвертого.

– Нисколько, – встает директор, идет в соседнюю комнату и через полминуты возвращается с распечаткой.

– Вот это скорость! – Я восхищенно смотрю в бумажку. Название банка, адрес, номер ячейки! Это, понятно, номер 9, но еще прилагается время работы банка и даже в субботний день! До семнадцати тридцати.

Напоследок, чтобы как-то загладить впечатление от моего нечаянного буйства, я отпускаю комплимент. И директор тут же отпускает комплимент! Он, оказывается, видел на последней выставке охранных систем наш с Ломом ролик, где кошка играет с сигнализатором, и сразу решил сделать нам заказ. Я не выразила удивления и не бросилась в соседнюю комнату, хотя, если честно, правая ладонь сразу же зачесалась. Я просто про себя решила, что вытрясу из Лома все сведения о его побочной деятельности в сфере рекламы, и сегодня же! Благодарственно улыбнувшись, я скромно поинтересовалась:

– Неужели вы все ключи от всех банковских сейфов в городе узнаете по внешнему виду?!

– Простите, как вас по отчеству?

– Викторовна, а что?

– Ахинея Викторовна… Понимаете, специфика нашей работы предусматривает определенную секретность, но этот ключ я узнаю теперь из тысячи подобных и адрес банка запомню наизусть. И говорю я вам это потому, что вы, вероятно, в этот банк придете последней.

– Последней?…

– Такой странный день сегодня. Вы – наш четвертый клиент за день. Угадайте, что было нужно предыдущим троим? Правильно, узнать, что открывает этот ключ. Я бы вам посоветовал не спешить в банк.

– Почему?… – шепотом спрашиваю я.

– Первые двое мне не понравились, хотя бы потому, что предъявили фотографию слепка с ключа. Второй посетитель мне не понравился еще больше, он пришел уже с фотографией самого ключа. А потом вообще пришли люди из конторы, если вы понимаете, что я имею в виду, они были с ключом, и, если я правильно разбираюсь в этом – а я разбираюсь, – его только что сделали. А потом уже вы. И согласитесь, ваше поведение тоже не назовешь спокойным, хотя, конечно, вы не угрожали оружием и не кричали, что закроете мою «шарашкину контору» в течение двадцати четырех часов.

– Спасибо…

Я задумалась. С фотографией ключа мог прийти Ладушкин или его напарник по работе, ведь он фотографировал содержимое моих карманов. С только что сделанным ключом мог прийти тот, кому Павел заготавливал слепок. Но кто же тогда пришел с фотографией слепка?…

– Не за что, – отвлек меня директор. – Скажете спасибо, когда выпьете чашечку кофе.

– Спасибо, нет.

– Успокаивающий укольчик?

– Нет, спасибо.

– Еще рюмочку коньяку? Шоколад с изюмом?

Я насторожилась. Взяла директора за пуговицу на пиджаке – вторую сверху, покрутила эту пуговицу.

– Вам что-то от меня надо? Эти люди, которые из конторы, они сказали меня задержать, да?

– Ну что вы, если бы меня предупредили, что вы придете, я бы снял со стен все плакаты и репродукцию Ван Дейка в кабинете. – Он захватил мою ладонь в свою и сжал, спасая пуговицу. – Но мне действительно хочется вас попросить… Только вы не нервничайте, ладно?

– Валяйте, пока я заинтригована – я расслаблена.

– Без обид? – не унимался он.

– Да в чем вообще дело?!

– Вот. – Мне протягивают ручку, колпачок откручен. – Подпишите, пожалуйста, ребята правда от нее без ума… – Осторожным движением меня разворачивают к стене в коридоре, обхватывают за плечи и подталкивают к плакату.

Вспухшее багровое ухо Лома не давало мне покоя всю дорогу. Он вел машину спокойно, только на каждом светофоре косился на мои коленки, затянутые черными колготками, а раньше таких восторженно-вороватых взглядов у Лома не наблюдалось. Возле банка он наконец проявил интерес к происходящему и спросил, что мы тут собираемся делать. Я показала ему ключ.

– Ты останешься в машине, держи двигатель включенным. Следи за входом в банк через дорогу. Если я выбегу с паникой на лице, трогаешь с места, разворачиваешься и открываешь дверцу, я запрыгну на ходу. Если я выйду с сопровождающими и с отчаянием на лице, бери монтировку, иди бить сопровождающих и освобождать меня из плена.

– Хорошо, – кивает Лом.

– Это шутка! Лом, очнись, ты меня понимаешь?

– Я сделаю все, что ты скажешь. Только… Ахинея, что ты делаешь сегодня вечером?

– Это как раз зависит от выражения лица, с которым я выйду вон из той двери!

– Я подумал…

– Прекрати думать и воображать! Особенно – воображать. Прекратил? Я пошла.

Открыв тяжелую дверь, я оказалась в небольшой прозрачной кабинке и, пока меня внимательно разглядывал охранник, изучала острые носки своих красных туфель на каблуках. Почему-то именно в этой кабинке я поняла, что в таких туфлях особо не побегаешь, и стала вспоминать – туфли и каблуки относятся к оружию хранительниц очага или женщин-воинов? Наверное, именно в эту минуту моя интуиция уже напряглась в предчувствии неприятностей и таким образом готовила меня к схватке. Ладно, я умею больно щипаться, вовремя укусить за нужное место, в крайнем случае напрягу горловые связки и завизжу, поэтому туфли оставлю на самый крайний случай. Не успела я пройти нескольких шагов по длинному коридору, как ко мне двинулись двое в штатском и спросили, чем помочь. Я задумалась и поинтересовалась:

– Какого размера здесь банковские ячейки?

Они сначала растерялись, потом кое-как жестами показали. Не больше коробки для ботинок.

– Спасибо, тогда вы мне совершенно не нужны, – заявила я самоуверенно, решив, что нечто, запрятанное в ячейку, не больше коробки для обуви, не потребует помощи носильщиков.

Подойдя к стойке с надписью «Администратор», я спросила, могу ли открыть сейф, имея при себе только ключ от него? Девушка затравленно посмотрела за меня, я оглянулась и убедилась, что те самые двое в штатском стоят за моей спиной с непроницаемыми физиономиями. Девушка почти шепотом попросила меня показать ключ. Я огляделась. Кроме этих двоих, в банке почти никого не было. У окошка вдали старушка что-то писала под диктовку молодого служащего, и этот человек почему-то косился в мою сторону. В кресле под раскидистой искусственной пальмой сидел мужчина, поглощенный чтением газеты. Ладно, в конце концов, ключ все равно доставать придется. Я сняла туфлю, вытащила из нее ключ и протянула девушке. Она так низко опустила голову, разглядывая его, что мне пришлось стать на цыпочки, и тогда я заметила, как девушка нажала кнопку сбоку стола.

Мужчина под пальмой тут же бросил свою газету, старушка двинулась ко мне пробежками, а двое, которые сопели сзади, взяли меня под локти и чуть приподняли над полом, посоветовав сохранять спокойствие и не делать резких движений. Старушка вблизи оказалась серьезной крашеной женщиной, она ловко обыскала меня, болтающую ногами в воздухе, и сделала знак, чтобы меня опустили на пол.

Я выдохнула и надела туфлю. Все четверо скороговоркой пробормотали что-то, что должно было, вероятно, означать наименование серьезных учреждений, членам которых позволяется запросто хватать девушек и держать их на весу в момент обыска. А женщина даже распахнула на секунду свое удостоверение и решила, что этого вполне достаточно, чтобы протащить меня под руку по коридору, втолкнуть в комнату и со словами «она пришла!» толчком усадить в кресло.

На некоторое время я затаилась и не поднимала глаз, обдумывая свое положение. Задала сама себе несколько вопросов и сама на них ответила. Сделала ли я что-то незаконное? Отнюдь! Я пришла в банк поинтересоваться, что может лежать в ячейке под номером девять. А ключ нашла в кошачьем туалете на балконе моей убитой тетушки. Более того! В описи содержимого моих карманов этот ключ был указан, и инспектор Ладушкин о нем знает! Вздохнув, я подняла глаза и тут же наткнулась на глаза Ладушкина, свирепо на меня уставившегося. Еще в комнате сидела за столом девушка в форме, еще пожилой мужчина с усталым лицом курил у окна, еще…

– Привет, Павлуша, – говорю я, не удивившись. – А ты из какой организации?

– Привет, котенок. – Он тянется ко мне через комнату взглядом, нервным подергиванием рук и даже напрягшимися коленками.

Ладушкин, в гипсовом воротнике, бледный и злой, похоже, не собирается ни о чем меня спрашивать, и я уговариваю себя не смотреть в его сторону. На Павла, изнывающего от любовного томления, я тоже смотреть не хочу. Подумать только, уже прошло больше пяти часов, а он еще тепленький! Смотрю, не отрываясь, на старика у окна. Затянувшись, он показывает мне сигарету. Отказываюсь, качая головой. Тогда он чуть улыбается узким ртом-щелочкой. Девушка углублена в изучение каких-то бумаг. Поерзав, я интересуюсь, чего мы вообще ждем?

– Инга, ты не нервничай, – тут же бросается в объяснения Павел.

– Я не нервничаю, я хочу посмотреть, что лежит в ячейке, от которой у меня ключ.

– Сколько теперь времени? – нервно интересуется Ладушкин.

– Семнадцать десять, – тут же рапортует девушка.

– Больше никто не придет, может, хватит играть в шпионов?!

– И все-таки подождем до закрытия, – успокаивающе улыбается старик.

– А ты с кем? – интересуюсь я у Павла. – С Ладушкиным и милицией или со службой безопасности?

Теперь улыбается девушка, снисходительно посмотрев на меня.

– Я надеюсь, ты здесь не самый главный? – Меня не остановить.

– Нет, – уверенно бросает старик. – Он здесь не самый главный.

– Ты подчиненный старика?

– Инга, послушай…

– Нет, подожди, – я перебиваю смутившегося Павла и показываю пальцем на девушку, – она сержант, да? Я правильно определила по погонам? Погоны странные…