Текст книги "Женщина–апельсин"

Автор книги: Нина Васина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Нина Васина
Женщина-апельсин

Женщина способна чувствовать мир только внутренностями. Поэтому в жестокости она безрассудна, в страхе непредсказуема, а в любви глупа. Или…? Те, что мнят себя знатоками женщин, могут переставить слова.

Ангел Кумус, магистр

Часть I
Две недели из жизни Евы Кургановой, или Большие проблемы отдела по расследованию убийств

Вторник, 15 сентября, утро

Ева Николаевна пришла на стрельбище простуженная. Опоздала буквально на минуту, и майор Николаев взял ее любимые заглушки. Она погрозила кулаком ему в спину. Примеряя неудобные наушники, выслушивала насмешки коллег. Приметила новенького опера. Он стеснялся разглядывать ее в упор, прятал глаза.

– Евуся, покажи класс!

– Она теперь по другой специализации… по интимной части!

– А ты, к примеру, даже если очень захочешь, арестанта не шлепнешь, вот тебе и пример женского равноправия!

– А если я стану ну о-о-ч-ч-ень симпатичным?!

Коллеги перебрасывались шуточками по поводу происшествия на прошлой неделе. На Еву Николаевну напал прямо в комнате для допроса рецидивист и убийца Левша, статья ему шла лет на десять. А юбка у Евы Николаевны была сантиметров на десять короче положенного. Демонстрируя подследственному отпечатки его пальцев, отвратительно сфотографированные, Ева подпустила его близко к столу. Левша ногой опрокинул ее стул, и Ева Николаевна приложилась головой об пол. Руки у Левши были в наручниках, он сел сверху ей на живот и разодрал ворот рубашки, больно обхватив груди руками. Плохо видя сквозь пелену боли, Ева отметила профессионализм его хватки: ногами Левша крепко зажал ее руки. Ева сконцентрировалась, сцепив зубы, крутанулась под ним, выхватила пистолет и всадила в упавшего Левшу пулю из табельного оружия. Когда дверь распахнулась, она сидела на полу, закрыв голову руками. Ее отвели в комнату отдыха – есть в тюрьме и такая, все были так любезны, еще полчаса спустя приходили друг за другом пособолезновать и успокоить. Считай, что весь персонал посочувствовал. И только выпив чаю, Ева вдруг поняла, что так и просидела с разодранной на груди блузкой.

С тех пор она постоянно натыкалась на насмешки, хотя в ее Управлении все поздравляли Еву с таким удачным завершением дела Левши. Очень трудно ловился. Удивительно легко получал незначительные сроки.

Сейчас Ева с удовольствием прислушивалась к высказываниям по поводу своей меткости.

– Евуся, ты сегодня больше семерки не выбьешь, нет, – это Николаев снял ее заглушки и подмигнул остальным, подзадоривая.

Ева выложила восемь выстрелов один в один на семерке. В основном все уже привыкли, только новый опер открыл рот и уставился на единственную разодранную дырочку.

– Так неинтересно, все ей, и Левшу она приложила, и стреляет лучше всех, и летом ей не жарко…

– А ты подрежь свои брюки повыше, не будешь жаловаться…

– Я бы и подрезал, будь у меня такие ножки…

– Ну, будь у тебя такие ножки, ты бы и Левшу приложил…

– И еще третий на восемьдесят один…

– Да, и третий на восемьдесят один.

Ева только вздохнула. Она не носила бюстгальтер.

Отстрелявшись, Ева зашла в кабинет за папками с делами и, стуча каблучками, так прошла мимо дежурного и двух офицеров, что сама себе понравилась.

К заместителю прокурора была очередь, но, провожая нужного посетителя, Хорватый заметил ее и кивнул головой, приглашая в кабинет.

– Цветете, Ева Николаевна? Мне тут психолога прислали в Управление. Вы случайно не испытываете душевного кризиса?

– Не испытываю, – Ева улыбнулась.

– Может, у вас раздвоение личности?

– Не присутствует. Я натура цельная.

– А как с личной жизнью, позвольте спросить, без проблем?

– А я девушка одинокая, нет личной жизни – нет и проблем.

Хорватый смущенно замолчал.

– Еще вопросы будут? Разрешите идти?

– Дела готовы. Что ж, идите, конечно, да, чуть не забыл, вы у меня дело Прохора вели, ну, разбойное нападение, помните?

– Так точно, вела.

– У вас сегодня допрос.

– Я допрошу его как свидетеля, у него ведь уже срок. Такой ужасный срок – год исправительных работ. Может, вы помните, статья ему светила лет на десять? Вся моя работа насмарку!

– Так вот что я хотел сказать, – Хорватый словно не заметил ее возмущения. – Если вам не нужен психолог… да, если у вас после происшествия с Левшой все в порядке, вы уж побеспокойтесь о собственной безопасности. И о безопасности осужденного тоже, – вдруг добавил он.

– Я постараюсь.

Ева вышла из кабинета Хорватого с испорченным настроением.

Вторник, 15 сентября, вечер

В четыре часа дня Ева приехала в Лефортово, прошла пропускники. Охранник придирчиво осмотрел ее сумку и папку с бумагами.

– Оружие, – проронил он, не глядя в глаза.

У Евы екнуло сердце. Она отстегнула кобуру, протянула охраннику табельное оружие и спросила:

– А в чем дело?

Еще в кабинете Хорватого она почувствовала, что что-то не так, и сейчас ее личный маленький «вальтер» был пристегнут резинкой с внутренней стороны бедра. Охранник, не отвечая, жестом приказал ей поднять руки в стороны и, краснея, провел ладонями вдоль тела.

– В комнате для допросов установлена видеокамера, – наконец пробубнил он. – Объектив направлен на подследственного, по малейшему неправомерному действию с его стороны, угрожающему вашей безопасности, к вам будет направлена группа быстрого реагирования.

– Понятно. Значит, группа…

Охранник задумчиво разглядывал вещи из ее сумочки. Он взял яркий и совершенно неуместный среди пачки с сигаретами, носовым платком, зажигалкой и двух ручек апельсин, повертел его в руках и опустил в сумку.

Глядя сквозь две решетки, Ева подождала, пока в камеру для допросов проведут Прохора. Прохор тоже увидел ее и гнусно ухмыльнулся.

– Где у вас монитор? – вдруг спросила Ева охранника.

– В соседней комнате. Подсудимый уже в камере.

В допросной Ева сначала попробовала стул у стола. Он был привинчен. Прошлась по камере, осмотрела решетки. Стукнула ногой по ножке стула Прохора, хотя он тоже должен быть вделан намертво. Заметила объектив камеры. Повернулась к нему спиной и показала Прохору быстро бегающий между зубами язык. Вернулась на свое место.

На лице Прохора отразилось такое недоумение, что Ева с трудом сдержала смех.

Прохор был интеллигент. Недоумение разрушило благородство его лица, а два месяца тюрьмы сделали его одутловатым и слегка тупым. Ева давно замечала, что тюрьма сравнивает лица. Она вела следствие с одним человеком, а в тюрьме видела уже подогнанный рукой судьбы стандарт.

– Опух ты, Прохор, а был такой красавец… – заключила она вслух.

Недоумение Прохора усилилось. Он заерзал, не зная, как себя вести.

– Я к тебе с допросом.

– Догадался, что не в гости, – пробормотал он.

– Подарок я принесла, – Ева бросила к его ногам открытую пачку сигарет. – Поднимешь потом, не дергайся.

Такие вещи не разрешались, хотя вполне допускались охраной тюрьмы. Еву Николаевну было трудно в чем-то заподозрить, она никогда не приносила на допросы нераспечатанные пачки.

– Давай еще раз пройдемся по августу прошлого года… К тебе приехал напарник… Из Тулы…

– Не напарник он мне, – быстро сказал Прохор.

– Чего ты ершишься, ты ведь уже сидишь. Да и не интересует меня твой напарник. Меня интересует его девушка, ну, помнишь?

– Обычная, платная, что в ней интересного?

– Как она себя вела?

– Ну, как… Как себя ведут эти, не знаешь, что ли? Пришла. Разделась.

– Что, прямо с порога – и разделась?

– Ну, не с порога, я еще спросил, чего белку привели?

– Это в каком смысле – белку?

– Это в смысле, что я блондинок не люблю, от них одни неприятности…

– То есть ты предпочитаешь брюнеток.

– Ну! – уже совсем не понимая, к чему клонит следователь, с удивлением откликнулся Прохор.

– Так… а тебе, значит, привели блондинку… Что ж этот, из Тулы, не знал, что ты любишь брюнеток?

– Почему… Кот знал, да только ему было не до выбора… А что она сделала?

– У Кота было мало времени? – Ева пристально смотрела в глаза Прохору.

– Для чего… мало? – он стал потеть.

– Чтобы выбрать тебе брюнетку…

– Да он себе ее привел, говорит, удачно так дело вышло… Да что она сделала-то? Надо, говорит, оттянуться…

Ева расслабленно откинулась на спинку стула, закинула ногу на ногу. Прохор, шумно сглотнув, уставился на ее ноги.

– А что, Прохор, если б Кот привел такую… Ну, как я, к примеру, темную, не соплячку, а с пониманием мужских проблем…

– М-м-м, – Прохор, почувствовав неладное, заерзал, вытер лоб рукой. – Вы в этом смысле – не товар.

– Это почему я не товар? – Ева резко выпрямилась. Прохор от неожиданности дернулся.

– Ну не товар, и все. Умная больно… и потом, надо себя подать, нет, я не пойму, что это за допрос такой?!

– Да, Прохор, ты меня просто заводишь. У меня теперь такая манера вести допрос. Ну так как, запал бы ты на меня?

Прохор зажмурился и сильно задергал головой из стороны в сторону.

– Да не дергайся ты, смотри, что у меня есть.

Ева достала из сумки апельсин. Приложила его ко лбу, провела вниз по лицу по линии носа и рта. Опустила под подбородок и стала раскручивать на груди.

– Это апельсин, – произнесла она шепотом.

Прохор смотрел, открыв рот, и не шевелился.

– Просто апельсин, а смотри, что я делаю. – Ева Николаевна спустила апельсин вниз по животу и, расставив ноги, запрятала его под юбку, а ноги сжала. – А теперь – фокус!

Она расставила ноги. Апельсин лежал между ее ног, словно в черном гнезде из темных колготок и синей форменной юбки.

Прохор вскочил со стула, сделал два шага. Его замусоленные просторные брюки оттянулись под животом и словно волокли его вперед за невидимую рукоятку. Он успел заметить повязку на одной ноге Евы. И странно, даже успел подумать, что так, вероятно, баба и прячет пушку, если… надо…

Охранник у монитора заметил неладное еще в начале допроса, позвал старшего. Вдвоем они смотрели на изумленное лицо Прохора.

– Чегой-то он уставился, как на привидение. Она же вела его дело. Смотри, потеет, черт. А что она делает?

– Техника не доработана. Надо бы видеть всю камеру.

– В Бутырке видят всю камеру, так с мордой проблема, морды не видно вообще.

– Зато здесь морда в полный рост. Раскручивает его, ишь, нервничает. Она мастер раскрутки, вроде говорит, говорит о чем-то, а потом так ненароком… Что это у него в штанах? В чем дело?! Ищенко! В камеру! – крикнул старший через коридор. Ищенко бросился к двери одновременно с выстрелом.

С Евой Николаевной случилась истерика, ее кое-как успокоили, вызвали машину и отправили в Управление. Прохор все еще лежал в допросной камере с аккуратной дырочкой во лбу. На полу валялась открытая пачка сигарет, оранжевый апельсин и стреляная гильза.

– Он все еще стоит… Он все еще стоит, – повторял без конца охранник, стоя возле трупа, иногда для разнообразия добавляя, что лично обыскал и осмотрел следователя.

Хорватый приехал в Управление сразу после Евы Николаевны, ему позвонили из тюрьмы. Ева сидела у себя в кабинете, размазывая по лицу слезы. На столе лежал ее браунинг. Увидев Хорватого, она встала по стойке «смирно» и заявила, что ей позарез нужен психолог.

Среда, 16 сентября, утро

Еву разбудил телефонный звонок. Она сонно пошарила рукой по полу, потом поняла, что телефона у кровати нет. Не открывая глаз, прошла босиком в кухню.

«Какой придурок звонит? – она вытаращила глаза в полумраке, разглядела 4.30 на электронных часах. – В полпятого утра!»

Телефон настойчиво и приглушенно продолжал трезвонить где-то рядом, но в кухне его не было.

«И кто это у нас такой терпеливый, ты подумай, какой лапочка, ждет и ждет». Ева включила свет в ванной, телефон ударил в глаза ярким красным пятном на белом кафеле пола.

– И что такое случилось? – она не сразу взяла трубку, ей казалось, что все, последний звонок, но телефон стойко надрывался.

– Беда случилась у меня, детка. Большая беда, – голос был глухой и спокойный.

– Ноль два – милиция, ноль три – «Скорая помощь», – Ева не узнала голос и успокоилась. Со злостью грохнула трубкой.

«Ставлю два к одному, сейчас зазвонит снова».

Прошло пять минут.

– Два ноль в твою пользу, – сказала Ева телефону, выключила свет и побрела в комнату, уговаривая себя заснуть.

Телефон зазвонил, когда она, повертевшись как следует, избила подушку и затихла.

– Так нечестно! – Ева быстро прошла в ванную, взяла аппарат, прижимая трубку, притащила его в кровать.

Телефон прозвонил пятнадцать раз.

– Слушай, ты кто, а? – Ева говорила ласково.

– Беда у меня, понимаешь. Друга моего застрелили. Сучара одна ментовская.

Тишина. Ева слышит громкое дыхание.

– А что ты так дышишь, простыл?

– Чего? – Голос растерялся.

– Я говорю, что ты носом так сопишь, ходишь без шапочки, лысинку простудил? Или девочку поймал под утро?

– Слушай, ты… Ты мне тут не того… Я говорю…

– Да слышала я, пристрелили твоего дружка, я даже подозреваю, что это я та самая сучара, но что поделать, нервы сдали. Вот так, дорогуша. Работа у меня нервная. Вот ты мне спать не даешь, я с утра буду злая, глядишь, еще одного твоего дружка допрашивать пойду такая расстроенная. Так что ты лучше побеспокойся о моем здоровье.

– Это кого ты пойдешь допрашивать! – Голос приобрел командные нотки и явный оттенок возмущения.

– Слушай, дорогуша, я девушка нервная, не кричи на меня, меня и так никто не любит, – Ева вполне натурально всхлипнула, – а все только и норовят потрогать.

На том конце бросили трубку.

Ева легла, раскинув руки в стороны. Она смотрела в светлеющее окно сначала напряженно и нахмурившись, потом расслабленно полуприкрыв глаза. Потом ей показалось, что утро можно потрогать руками, она помотала из стороны в сторону головой – «нет… не буду… не трону такое противное утро» – и побрела варить кофе.

В Управлении она появилась бодрая, с легким официальным макияжем. Расписавшись в журнале, процокала каблучками по паркету, словно заколачивая секунды – не спеша и с достоинством. На пятиминутку все собрались в кабинете старшего следователя, при ее появлении притихли, мужчины озабоченно уткнулись в свои папки, две женщины бальзаковского возраста смотрели на нее во все глаза.

– Демидов! Гена Петрович, дружок, что-то ты не выспался.

– Курганова, я бы вас попросил. Что за панибратство?

– Да я только хотела поинтересоваться, тебя, что ли, назначили старшим в комиссии по расследованию?

Демидов машинально провел по седому ежику на голове и огляделся: все присутствующие с интересом уставились на них.

– Сейчас будет пятиминутка, вам все объяснят.

– Да я и так все поняла. Я тебя, Демидов, сразу узнала, ты так характерно посапываешь, когда меня видишь, ну, знаешь, так…

Ева увлеченно засопела, скорчив смешную заячью мордочку.

В кабинет вошел Хорватый, заметил тишину и странный интерес к паре в углу комнаты и не торопился начинать собрание, хотя Демидов и посмотрел на него с надеждой.

– Ты, Демидов, даже по телефону на меня западаешь, – не могла остановиться Ева, – сразу начинаешь сопеть, и потом, что это за жаргон такой – «сучара», ты походи на допросы, просто для интереса, послушай, как ругаются наши подопечные, если уж хочешь изобразить прожженного уголовника. А то все по комиссиям ошиваешься. Ты когда на захват последний раз выезжал?

– Ева Николаевна, вы не волнуйтесь так, я по голосу слышу, вы опять чем-то расстроены, а нам пора начинать собрание, – Хорватый решил прекратить представление. – Вдруг разнервничаетесь, чего доброго, пальнете пару раз, – он призывно усмехнулся, оглядывая собравшихся. Никто не засмеялся. – Я вижу, все уже настроились работать, и сообщаю, что создана комиссия по расследованию убийства, совершенного Евой Николаевной Кургановой на допросе. Старшим в комиссии назначен Демидов Геннадий Петрович.

После пятиминутки Еву догнал в коридоре Николаев.

– Тебя отстранили от дел?

– Не должны были, ведь все ясно…

– Ясно-то ясно, но комиссия может и три месяца разбираться, как там все было. Ты не в курсе, а они туда двух психологов ввели, там одних тестов на неделю, потом неделю на компьютере обрабатывают, да и Демидов знаешь как любит заседать и расследовать подобные вещи… «Вы, случайно, не имели личного предвзятого сугубо интимного отношения к подсудимому?..» – Николаев изобразил Демидова, сопя и причмокивая. Ева засмеялась.

– Ладно, не тяни, чего ты хочешь?

– Отдай мне дело Слоника. Лучше уж мне, а то ведь – сменят следователя, все испортят.

– Да ты!.. – Ева замахнулась папками на Николаева. – Не попадайся ты мне под руку с такими словами, я два года его пасу, я его, родного, уже полюбила, не сегодня-завтра его возьмут.

– Что ты орешь?! – Николаев толкнул Еву к лестнице и прижал к стене. – Ну ты же не дура, ну прикинь, кому его отдадут, ну?! А я с тобой всегда смогу поговорить по-дружески, обсудить, когда, где и зачем, понимаешь. Я все знаю, ты провела расследование блестяще, ну поставлю тебе бюст в подъезде, но мы же с тобой одной крови, пойми. Я, кроме тебя, могу еще троих назвать, кто работает не за деньги, а за интерес. Ладно. Расслабься. Подумай. – Николаев убрал руки, которыми он упирался в стену, задерживая Еву. – У тебя и так трудный день сегодня. Слушай, ты что, выше меня? – Он отошел на шаг и улыбнулся растерянно, оглядывая ее сверху вниз.

– Метр восемьдесят плюс-минус пять сантиметров, – гордо объявила Ева.

– А это… плюс-минус, это как? Это если распрямишься?

– Ну ты, сыскарь, шевели мозгами быстрей, – Ева уходила. – Это каблуки всего лишь. Всего лишь каблуки! – прокричала она уже с верху лестницы.

Николаев звонко шлепнул себя по лбу.

«Ева Николаевна Курганова, следователь специального отдела по борьбе с особо опасными преступниками, старший лейтенант, русская, не замужем, 25 лет, в отделе – 3 года, отличница боевой подготовки, нравственные показатели – 8, контактность – 9 (десятибалльная шкала), личных связей в отделе и Управлении не замечено. 7 сентября сего года застрелила из табельного оружия в следственном изоляторе Лефортовской тюрьмы Левакова Игната Кирилловича (он же – Левша, Рукастый, Левка, Игнус). Мотив: нападение Левакова И.К. во время допроса с применением физического насилия сексуальной направленности. Свидетели… От услуг психоаналитика отказалась.

15 сентября сего года застрелила из личного оружия в Лефортовской тюрьме на допросе Пушкарева Прохора Львовича (он же – Прохор, Хромой, Умник). Мотив: попытка нападения Пушкарева П. Л. Свидетели…

Согласилась освидетельствоваться у психоаналитика.

Освидетельствование проведено 16 сентября в 14 часов. Анкета заполнена и сдана 16 сентября в 17 часов 30 минут.

Контактна.

– Как вы воспринимаете свою личную жизнь, будучи не замужем?

– У меня много друзей, почти все свободное время отнимает работа.(В пред. нормы.)

– Опишите предпочитаемый вами образ мужчины.

– Вымышленный? Ну… Прежде всего выше меня. Потом, достаточно добрый и спокойный. (Задержка с ответом – 12 секунд.)

– А как он должен выглядеть внешне?

– Выше меня. Добрый и спокойный. (Норма.)

– Опишите поконкретней показатели пола, цвет волос, телосложение.

– Показатели пола должны быть явно выраженными, волосы светлыми, полное отсутствие живота и тройного подбородка. (Норма.)

– У вас есть реальный прототип?

– Нет. (Задержка с ответом 15 сек.)

– Опишите мужской образ, вызывающий у вас отвращение.

– Злой… Толстый… Нет, я не знаю толком, это можно определить только при общении. (В пред. нормы.)

– Вы когда-нибудь ненавидели мужчину?

– Я не понимаю вопроса.

– Вы воспринимаете подсудимых как мужчин?

– Когда он на меня набрасывается, я понимаю, что он не женщина.(Норма.)

– Вы бы могли убить женщину?

– Если бы возникла угроза моей жизни, то – да. (Задержка с ответом 5 сек.)

– Вы считаете себя сексуально привлекательной?

– Несомненно. (Норма.)

– Вы можете сознательно спровоцировать приставание к вам мужчины?

– Если захочу, наверное, да.(В пред. нормы.)

– Да или нет?

– Да. (Норма.)

– Что для вас является жизнеопределяющим?

– Работа. (Норма.)

– А если она не приносит удовлетворения?

– Работа. (Норма.)

– Как вы определяете социальный статус человека, преступившего закон?

– Преступник, который должен быть наказан. (Норма.)

– Вы считаете себя виновной в смерти Левакова и Пушкарева?

– Да. (Задержка 12 сек.)

– Предположим, вы бы заранее знали о нападении Левакова, стали бы стрелять?

– Нет. (Норма.)

– Предположим, вы бы заранее знали о нападении Пушкарева, стали бы стрелять?

– Да. (Норма.)

– Вы согласитесь пройти тест на детекторе лжи?

– Я думала, что этот прибор – детектор. Я уже согласилась. (Норма.)

– Этот прибор просто регистрирует некоторые медицинские показатели, ваше давление, пульс, вот здесь на экране высвечивается время задержки с ответом на вопрос. Вы прошли освидетельствование. Пульс 62, давление 120 на 80. Отказов отвечать – нет. Непонятый вопрос – 1. Контактность с психологом – достаточная. Отчет будет представлен завтра до 10 утра. Распишитесь. Вот в этой графе – ваши претензии, если таковые имеются».

В графе «примечания и проблемы» Ева написала: «Задаваемые вопросы имели явно направленный на различие полов акцент. Опять со мной сыграла шутку моя привлекательная внешность. Прошу дополнительного освидетельствования у психолога-женщины. Желательно моего возраста».

Достаточно упитанный, с разрастающейся лысиной психолог изумленно прочел написанное Евой. Он спрятал свой округлый животик в узкое пространство между креслом и компьютерным столом, он потел и изо всех сил старался не смотреть на коленки Евы Николаевны.