Текст книги "Отсюда - туда"

Автор книги: Нина Литвинец

Соавторы: Петер Розай
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– У тебя только одно на уме, – сказал я, – ничего другого ты не понимаешь.

Потом мы сидели вдвоем перед бараком и пили. Итальянец рассказывал о женщинах, которых знавал. Я слушал, вернее, заставлял себя слушать. Несколько раз чуть было не отвлекся, но все-таки продолжал слушать дальше.

– У тебя есть дети? – спросил я Итальянца.

– Да, у меня сын, бог знает где он.

Потом – Итальянец был уже пьян – он вынес из дому фонарь и осветил все вокруг. Тут только я заметил, какая огромная и черная вокруг была ночь и как мы были в ней бесприютны.

– Видишь, – сказал я Итальянцу и показал рукой в темноту. Огромное пространство. И ничего в нем не было. Как мальчик играл на флейте, ни на кого не обращая внимания. Это было прекрасно. Человек всегда одинок. – Видишь, ничего нет, – сказал я Итальянцу, но он не слушал. Он насвистывал что-то, подливал мне. От его небрежности стакан переполнился, и вино побежало на стол, и дерево стало жадно впитывать его. Я смотрел, как медленно увеличивалось пятно. Итальянец выпил и снова заговорил.

Я поднимался по лестнице «Баии». Какая-то собака смотрела на меня. Собака с Шоттерского озера. Стояла на площадке под лампой. Я позвал ее. Тогда она убежала.

В комнате я бросил деньги на пол. Достал другие из шкафа и бросил их туда же. Я валялся на деньгах, а поскольку плохо их чувствовал, то разделся и, смеясь, стал снова валяться.

На другой день, когда поехал в «Стальной шлем», я все еще был не в себе. День был свеж, деревья и листья скрючились в стылом серебре воздуха. Это мне нравилось, потому что казалось, что и у меня руки из стекла, что я легок и прозрачен, как фонтанная струя. Листья хрустели и потрескивали, когда я сидел в саду за столом. Запах лета все еще держался. Я чувствовал всего себя, живого, и когда касался стакана, стоявшего передо мной, и когда касался стола, который был весь в царапинах и с облупленной краской.

Откинувшись назад, я смотрел на светящиеся верхушки деревьев. Кто-то повесил эти гирлянды из света и жемчуга. Сверкающие точки бегали под бархатом моих век. Я держал глаза закрытыми. Была ночь. Я улыбался, думая о том, что мог бы летать над ночными безднами и издавать странные крики.

Огромная страна; над нею тьма. Кажется, темнеет, но потом замечаешь, что нет, это было темно, а теперь начинает светать.

Видел бы это Перкинс!

Какое-то время тихо сидим в саду. Здесь так тихо.

– Уезжаю, – говорю я, – поедешь со мной?

Но уже раскаиваюсь, что спросил.

– Ты не обижаешься? – спрашиваю.

– Да нет, – говорит Перкинс.

– Знаешь, – говорю я ему.

– Да, знаю, – говорит Перкинс, – можешь не объяснять.

Я сидел в саду, пока не стемнело. В зале зажгли свет. В снопах света, падавших из окна, летали всякие насекомые. Говорят, что они танцуют, но это неверно. Это ведь не развлечение для них, а сама жизнь.

***

Бродил по городу. Делать-то нечего. Как вспыхнуло лицо от беспричинной радости. Мне на ум приходило много мест, которые я бы мог посетить. Но по некотором размышлении мне начинало казаться, что это слишком далеко, у черта на куличках. Сил никаких. Один раз даже выпали из руки деньги.

Всего интереснее были витрины магазинов. Я рассматривал все подряд, ничего не пропуская. Ошейники в магазине собачьих принадлежностей. Бело-голубые полосатые майки в детской одежде. Во всем столько значения. Чемодан, сверкая алюминием, как говорится, прямо-таки мозолил глаза. Он мне понравился, и я купил его. Сидел потом в кафе и играл на чемодане, как на барабане. Какое-то время сидел так, играя, и глядел на улицу.

В чемодан я упаковал все самое важное. Но что это такое – самое важное? Снова вынимал из чемодана то одну, то другую вещь, взвешивал на руке, словно спрашивая совета. Вовсе не размышлял, просто ждал, пока что-то во мне определится. Наконец все это стало мне безразлично, и я захлопнул чемодан. Он понравился мне тем, что в нем была какая-то решительность.

– Не желаете ли ликвидировать свой счет? – спросил банковский служащий.

– Это выглядело бы слишком драматично, – ответил я.

Самолет вылетал сразу после обеда. Рейс я выбрал по номеру. Оказалось, на юг.

В аэропорту я сразу побежал в справочное бюро, чтобы не ошибиться.

– У меня срочное дело, – сказал я девушке.

– Разрешите взглянуть на ваш билет!

Девушка позвонила куда-то. И пока она еще слушала голос в трубке, я плел ей всякую всячину о сюрпризе, о том, как я рад и тому подобное.

– Вы внесены в список пассажиров, так что все в порядке, – сказала девушка, – посадочный талон можете получить в третьем окошке.

Девушка улыбалась.

– Желаю вам хорошего полета, – сказала она. Но зазвонил телефон, и девушка сняла трубку.

Пока таможенник изучал мой чемодан, небрежно и как бы брезгливо перебирая вещи, я протянул ему пластиковую сумку для досмотра, но он отмахнулся. Зато пристально, со значением посмотрел мне в глаза, как будто мог благодаря этому узнать все, что ему нужно.

– Позвольте напомнить вам о порядке обмена валюты, – сказал он.

– Я всего лишь к родственникам, – ответил я, и он кивнул головой.

Опять меня удивило, как легко найти общий язык. Так во сне слова, которые я выкрикивал, становились чем-то вроде воздушных шаров, и на них можно было подняться из пропасти, куда я упал.

Самолет был основательно заполнен. Сел сначала в середину, а потом, когда освободилось место у окна, пересел туда. Шум, производимый пассажирами, был негромок, так что его еще мог заглушить шум кондиционеров. В информационном листочке я прочел, что скорость полета составляет девятьсот тридцать километров в час, от чего немедленно сделался счастлив.

После того как я просмотрел полицейскую хронику в газете, ощущение счастья усилилось. Сидел как под дождем. Издалека донеслось приветствие командира. Автомобиль в красно-белую клетку ехал перед нами. Follow те [11]11
  Следуйте за мной (англ.).


[Закрыть]было написано на нем. Я был оглушен, просто одурел от счастья.

И снова перед нами ехал автомобиль. Человек в комбинезоне размахивал какими-то табличками. Выглядело это смешно. Пассажиры уже сгрудились у выхода, хотя все еще горела надпись, запрещавшая подниматься с места. Здание аэровокзала стояло в глубине бесконечно пустой бетонной площади, как сказочный замок. Fiumicino.Фьюмичино. Я повторял это слово. Оно принадлежало мне. Чем меньше надежд, тем больше обещаний. Насколько конец всякой истории интереснее ее начала. Впереди загорелась другая надпись, белая. Темная, мягко освещенная рулежная дорожка, красиво. А на здании диспетчерской огни и светящиеся знаки. Пассажиры в другом самолете были совсем маленькими. Хотел закурить, но стюардесса так посмотрела на меня, что охота пропала. Оно и к лучшему. Во всем порядок. У выхода стоял экипаж, прощался. Легкий ветерок снаружи. Женщина придерживала рукой шляпку, хотя необходимости в этом не было. Ее ошибка мне не мешала. Я был ей рад. Почти трогательно видеть человеческие заблуждения. От здания долетал бой курантов. Так вот, за здорово живешь, я оказался на юге. Стоял и улыбался.

Детская игра! Мысль работает, как эскалатор, на котором поднимаются дети, все выше, чтобы попробовать взлететь, как тогда, когда это у них не получилось.

Я находился в стеклянной, ярко освещенной башне. А дети скользили мимо меня, с закрытыми глазами, как во сне. Я хлопал в ладоши. Много раз. Слышалось эхо. Мной овладевал страх.

Какое-то время слонялся по аэропорту. Купил себе план, чтобы узнать, как велик город, в который приехал. Разглядывал план, полностью развернув его. Снова мне стало не по себе, как подумал о том, что вот и в этом городе, тут и там, всюду живут люди, что они здесь дома. А другим стоит открыть глаза, чтобы тотчас потеряться в загадках. Это тоскливцы. Почему думать можно только о невозможном? Водил пальцем по улицам города на плане. Тыкал в площади и перекрестки. Чемодан мой был рядом, да что толку. Кто такой Одинокий? Разве Оторвавшийся имеет вес? Разве не должен такой потихоньку выйти из жизни и осторожно прикрыть за собой дверь?

Мимо меня прошла женщина в чем-то вроде тюрбана. Тюрбан был из шелка. И оттого, что глаза женщины были подведены черной тушью, облик ее казался волшебным. Женщина коротко и, как мне почудилось, с участием взглянула на меня. Но, может, это она просто от задумчивости? Да и почему я должен вызывать сочувствие? Я вышел на балюстраду здания; план города, который я все еще держал в руке, шелестел от ветра; самолет поднялся и исчез в темноте вечера.

Женщина спускалась по лестнице, носильщики следовали за ней. Багажа было много, носильщиков, естественно, тоже. Прямо целая процессия. Потом я увидел, как к женщине подошел мужчина и поцеловал ее. Потом они ушли. Разглядывая самолеты, которые поднимались и шли на посадку, я совсем забыл про них. На какое-то время взлетные полосы опустели. Было хорошо видно маркировочные линии и ровные цепи сигнальных огней. Было пусто. Сзади меня по лестнице поднималась группа людей, которые о чем-то оживленно говорили.

Мне предложили прекрасный отель.

– Отель я бы хотел первоклассный, – сказал я.

И вот теперь ехал на такси в город. Фонари на длинных столбах лили свет, розовый свет. За ним темная глубь. На перекрестке увидел двух проституток, красиво накрашенных. На одной из них была косынка, которая развевалась на ветру. Она наклонилась так, чтобы, проезжая, я мог видеть ее грудь. Таксист засмеялся. Справа, со стороны поля, поднималась туча. Вспомнилась любовная история, когда-то со мной приключившаяся. Погладь меня. Или лучше: усыпи меня. Помоги мне заснуть.

Потом мы угодили в пробку. Шофер вышел из машины и дал волю своему возмущению. Женщина в машине слева от нас подводила губы помадой. Я пристально смотрел на нее. Но она не замечала этого и не реагировала. Низко над нами пролетел полицейский вертолет. В мигании его огней мне хотелось прочесть предзнаменование.

Я успел заснуть, пока пробка рассосалась и все снова пришло в движение. Шофер растолкал меня, когда мы приехали. Отельный бой был уже у дверцы и помог мне выйти из автомобиля. Так меня довели, почти донесли до моего номера. Ничего не надо было покупать, все было мое.

Комнат было целых три: спальня, салон, большая ванная. Прошелся по комнатам, чтобы удостовериться, что никого в них нет. Я был один. По внутреннему телефону заказал себе тарелку спагетти. Люблю спагетти, ем их каждый день.

Кельнер нашего этажа вкатил еду на сервировочном столике. Когда он собрался церемонно накрыть обеденный стол, я дал ему знаком понять, что он может идти. Спагетти я ел прямо из кастрюльки, полив сверху соусом. Чемодан мой стоял посреди комнаты. Там я его оставил. Через спущенные шторы доносился глухой шум города.

Лежа потом в широкой кровати, я пытался представить себе внешний вид отеля, внутренности которого я мог разглядывать. Но не очень-то получалось. Видел только ряд белых, как луна, окон, в которых развевались полотнища занавесок. И ветер тряс над входом светящиеся буквы названия отеля. Потом все жильцы высыпали на балконы и, свесившись, стали смотреть вниз, в сад. Узкая туча как раз рассекла сияющую луну. Пальмы шелестели на ветру, который был немного холоднее, чем можно было ожидать. Для развлечения гостей персонал намеревался устроить фейерверк. Люди в белом сновали по саду. Доносились отдельные крики, плач ребенка. Был гром и грохот, ракеты взрывались, но не взлетали. Лишь одна-единственная взмыла по неуверенной кривой вдоль фасада отеля, отбросив бледный, угасающий свет. Постояльцы еще хлопали в ладоши, а я уже потерял ее из виду. Начался дождь, смешавшийся со звуками бури. Я лежал в комнате, там было совершенно темно. Сердце мое громко стучало.

Поскольку заснуть не удалось, я стал бродить по комнатам. Зажег везде свет. Стал выкладывать вещи из чемодана, но на половине бросил. Поиграл некоторое время на клавишах телевизора, так и не решившись его включить. Наконец справился у администрации, какое вечернее развлечение они могли бы мне порекомендовать. Администратор ответил:

– Мы всегда к вашим услугам.

– Закажите для меня такси, – сказал я. – Спасибо.

Ботинки мои мерцали во тьме автомобиля. Каким чужим я казался себе самому. Я существую, это верно. Когда мы поехали, я оглянулся и в самом деле увидел на балконе мужчину, он курил. Тут его позвали из комнаты – наверное, женщина, потому что он улыбнулся и ушел. Его больше не было видно. Что же он, прыгнул во тьму?

– Поезжайте, – сказал я шоферу, – поезжайте же.

– Но вы не сказали куда, – ответил он.

– Куда угодно, – сказал я, – все равно.

Шофер поехал очень быстро. Бесцельность, казалось, озадачила его. Он то включал, то выключал радио. Там только что сказали точное время. Десять часов. Попросил шофера ехать помедленнее. Не спешить.

– Если вы не возражаете, – сказал я, – давайте поедем к вам домой.

– Что вы, – сказал он, – это не для вас.

– Поезжайте же, – сказал я.

Ехали мы через центр города, но я не очень вникал. Иногда перед глазами вырастала старинная постройка, освещенная прожекторами. Иногда тянулись длинные ряды баров и кафе, перед которыми прямо на улице сидели за столиками люди. Как раз в этом месте нам пришлось ехать шагом, из-за пробки. Я мог поэтому слышать музыку, которую играли в кафе, видеть веселые лица людей. Юноша танцевал под музыку. Как он был красив, как весел. Женщина держала корзину с цветами. Мальчик ехал на велосипеде. Совсем маленький мальчик. Вот так весь мир сходится к одному человеку, пока не выяснится, что имелся в виду совсем другой человек. Ночной воздух был полон шорохов. Светофор вспыхнул зеленым… Я закрыл окно.

Всюду, куда бы я ни приехал, я мог говорить с каждым. Мы понимали друг друга. Меня дружески похлопывали по плечу. Кто-то наливал мне вина. Кто-то целовал меня, но все это было, кажется, во сне.

В поселке среди заселенных и еще не достроенных домов шофер остановился. Зажег лампочку над приборами.

– Приехали, – сказал он смущенно, – вот мой дом. – Показал рукой на один из домов.

– У вас есть кто-нибудь дома? – спросил я.

– Да, – сказал он, – мать, жена.

– А дети?

– Детей у меня нет, – сказал он.

Я засмеялся.

– У меня тоже нет, – сказал я.

Потом я бродил по поселку. Шофер показал мне, где находится ближайшая стоянка такси, но я потерял направление. Между домами еще стояли всякие строительные машины. Дети подтягивались на освещенном кране. Они помахали мне. Я бежал по зеленому газону, на котором кое-где росли чахлые кустики. Пустые катушки из-под кабеля прислонены к бараку с провисшей крышей. Дома темнели в темноте, только подъезды с лифтами слегка светились зеленым светом. Мне почудилась музыка, а потом она и в самом деле послышалась – хоть и далеко, но отчетливо.

Луна-парк был совсем небольшим. Всего несколько игральных автоматов и лавок, автодром, дорога ужасов, все это на заброшенном поле. Наибольшее впечатление производила дорога ужасов, освещенные постройки и башни которой как будто сотрясал гром, когда мимо них во тьме проносились вагончики. Людей тут было немного. Дорожки между аттракционами были из камня. Я чуть не спотыкался. Подошел к одной из лавок. Здесь можно было отпечатать на майке имя или что-нибудь в этом роде. Я раздумывал о том, что именно хотелось бы мне отпечатать, но ничего не приходило в голову.

В другой лавке давали вино в розлив. На прилавок выкатили бочку, у которой орудовала девушка. Пьяница был единственным клиентом. Рядом с ним стоял автомат, который сразу привлек мое внимание. Ящик примерно в человеческий рост, в ящике – кукла. На голове у нее был тюрбан. Широко раскрытыми глазами она смотрела прямо на меня.

Перед ней на выдвинутой дощечке помещалось изображение руки с круглыми латунными кнопками. Я бросил монетку, положил руку на дощечку, как было положено. По руке моей пошли легкие токи, в автомате засверкал бенгальский огонь, придавший лицу куклы живое выражение. Только глаза ее оставались неподвижными.

Потом свет потух, и из автомата выпала небольшая тетрадка. В ней на многих языках и с ошибками был напечатан гороскоп. Он гласил:

Ты человек столь заслуженный, что успех тебя пожалует; забудь о страданиях; не думай больше о несправедливостях, тебе причиненных, и устрани сомнения, ибо заслуженное блаженство скоро настанет. Особа, тобой интересующаяся, думает о тебе и скоро напишет тебе письмо, в котором сообщит приятное известие.

Любопытные дети окружили меня. Пьяный ухмылялся от винного прилавка. Вагончик как раз достиг высшей точки петляющей дороги ужасов. Там он на мгновение задержался. Или мне показалось? И я побрел дальше.