Текст книги "Как поджарить цыпочку"

Автор книги: Нина Килхем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8

Джасмин открыла светонепроницаемую полку со специями и оглядела выстроившиеся рядами банки. Она провела пальцем по наклейкам, приветствуя старых друзей: мускатный орех, гвоздику, кориандр, фенхель, тмин. Вот они, все здесь. Специи Джасмин готовила сама. Она просушивала их на сильном огне, они прыгали и потрескивали на толстостенной сковородке, и дом наполнялся острыми ароматами. С потолка лился солнечный свет, волны марокканского ветра рвались за окно. А когда семена и коренья прожаривались как следует, она снимала их с огня, ссыпала в старинную ступку, брала в руки пестик и растирала их в порошок. Пьянящий аромат специй забирался в ноздри, наполняя ее тело неописуемой страстью.

Она грезила о странах, в которых никогда не бывала, и о пище, которую никогда не ела. А недавно она поняла, что мечтала о странах, которых никогда не увидит, и о пище, которую никогда не попробует. Дверь закрылась, даже не скрипнув. Ее жизнь становилась все менее разносторонней, зато более насыщенной, менялись ее форма и содержание. Похоже, она никогда не поедет в Индию и не увидит Гоа, о котором когда-то мечтала. Ох, какая еда в этом Гоа. Как-то раз она смотрела по телевизору передачу про Гоа. Просто слюнки капали. Свежайшая вкуснейшая рыба, незнакомые овощи, похожие на когтистые лапы, и яркие, разноцветные корнеплоды.

Ох, чего только она не ела в своей юности. И все еще бьющуюся рыбу, и тушенные в масле, похрустывающие сочные бычьи яйца, и садовых овсянок, утопленных в коньяке. Она прикрывала лицо белой салфеткой и вбирала ртом всю птичку целиком. Та слабо похрустывала, истекая нежным соком.

Конечно, есть – жестоко. Телятина, ягнятина. Поедание младенцев. Поедание мяса живых существ. Есть ли нервы у рыбы? Причиняет ли ей боль крючок? Ее дочь считает, что да. И никогда не упустит случая рассказать об агонии, которую испытал кусок мяса, прежде чем попал на кухонный стол. Птиц убивают в небе. Одна жизнь губится во имя другой. Коров режут на части и упаковывают в контейнеры, не успеют бедняги испустить дух. В некоторых южкоазиатских странах привозят из леса мартышек, привязывают к столу, срезают им черепушку и запускают туда ложки. Джасмин скривилась. Где граница между гурманством и гротеском?

Она попыталась сосредоточиться на рецепте блюда, которое задумала приготовить, но вместо тмина и бараньего фарша у нее перед глазами стояло лицо Троя. Его губы. И зубы. Даже не зубы, а кончик языка, влажно поблескивавшего между зубами, когда он говорил. Да и шея тоже, длинная, крепкая. И подбородок. Она никак не могла отделаться от видения. Оно преследовало ее. Мысленно она путешествовала по его телу: шея, плечи, руки, пальцы. И удивлялась себе. А пока она удивлялась, все в ее теле взвилось и закрутилось, как в миксере. Она играла своими ощущениями, будто прощупывала их, и пульс бился, бился, бился…

Нет, надо все-таки остановиться. Она же мечтает о приятеле своей дочери. О парне, которому дочка пытается открыть свое жестокое, холодное, маленькое сердце. Ей было приятно, что у дочери хороший вкус. Да еще какой хороший, м-м-м! Она встряхнулась. Да что это такое в самом деле, Джасмин! Он в два раза моложе. Она хлопнула себя по руке. Все границы перешла. Нет. Нет. Она вздохнула. Надо собраться. Надо, пожалуй, поехать навестить мать.

Дэниел был на кухне один. Он открыл коробку и вытащил оттуда новенький мэджимиксер – волшебное устройство, сочетающее в себе миксер и соковыжималку. Пришлось заплатить прорву денег, но на здоровье не экономят. Он поставил аппарат на стол и отступил на шаг, любуясь сияющим хромом. Это был цвет ревитализации, цвет обновления жизни. Он прошелся рукой по изгибам миксера и затрепетал в предвкушении. Потом притащил сумку с грейпфрутами без пестицидов и, доставая один за другим, принялся резать их на половинки и скармливать своему новому устройству. Когда Дэниел наконец остановился, перед ним стоял целый кувшин свежевыжатого эликсира здоровья. Он выпрямился и поднес кувшин ко рту. Капли сока сбегали по его напряженно работающему горлу и затекали за воротник рубашки. Допив, он со стуком поставил кувшин на стол и протяжно рыгнул. А-а-аххх. Он почувствовал, как его внутренности разразились аплодисментами.

Во второй сумке лежали сплошные белки: фундук, миндаль, грецкие орехи и картонка с яйцами. Яйца он немедленно поставил вариться. Потом вытащил вакуумную упаковку дрожащего тофу и содрогнулся от его вида. Но ему до смерти хочется быть здоровым, он намерен изменить свою жизнь. Потом на столе последовательно возникли: витамины, пищеварительные энзимы, свободные аминокислоты, золотистое льняное семя, морская капуста. И канат. Он повертел им около лица и убрал обратно в сумку. С этим уж точно можно подождать.

Он поставил будильник наручных часов с расчетом, чтобы каждые три часа тот подавал ему сигнал к обновлению запаса протеинов.

Но сначала нужно два дня очищаться. Надо освободить организм от годами копившихся шлаков, только тогда новая диета принесет пользу. Он заглянул в инструкцию, написанную размашистым с завитушками почерком Тины:

«С самого утра:смешать псиллиум-порошок с восемью унциями родниковой воды. Потом травяной чай, упражнения и чистка кожи.

Завтрак:любой фрукт (кроме банана).

Второй завтрак:спирулину (она, добрая девочка, отдала ему половину своих запасов) смешать с десятью унциями кипяченой воды.

Обед:салат из ростков и три капсулы пищевой добавки с морской капустой.

Ужин:то же самое, что обед.

Перед сном:упаковку волокон, травяной чай и массаж брюшной полости».

Дэниел положил записку в карман рубашки, рядом с сердцем. Он улыбнулся, постучал себя в грудь и открыл бутылку пива.

Джасмин подъехала к маленькому домику в конце Фалз-Черч. Пока она выбиралась из машины, мать успела открыть дверь и проворно сбежать по лестнице. Ее распущенные светлые с проседью волосы развевались на ветру, как у колдуньи. Сегодня на ней были джинсы и футболка с изображением обреченного на вымирание сибирского волка. Она крепко и нежно обняла дочь.

В доме со всех стен смотрели разнообразные волки, их фотографии висели, словно портреты прародителей. Каминную доску покрывал слой нагара. В высоких, отживших свой век канделябрах стояли восковые свечи. Вокруг камина сгрудились стулья, оставшиеся после вчерашнего сборища. Мать смахнула с лица невидимую паутину.

– Кофе?

– М-м-м.

Линда – матери нравилось, когда Джасмин называла ее Линдой, – не проявляла интереса к готовке с тех пор, как Джасмин стала жить отдельно. Приготовление пищи всегда было для нее необходимым, но скучным ритуалом. Джасмин не помнила, чтобы мать когда-либо готовила обед более чем из двух ингредиентов: банка фасоли и пачка сосисок, банка грибного супа и резанная кубиками курица, банка моллюсков и макароны. Она обожала сухие смеси в банках и готовила из них все: основные блюда, пироги, соусы, супы, апельсиновый сок и даже молоко.

– Так гораздо проще, – объясняла она приходившей в ужас дочери. – Хранится вечно.

В холодильнике у Линды не было ни одного живого продукта, кроме яиц. Яйца были удобным блюдом – налил воды и сварил. Больше всего ей нравились гамбургеры-помощники. ^[21]Когда они появились, Линда раз в неделю подавала их на обед.

– Ты только подумай, сколько разных вкусов они напридумывали, – говорила она с гордостью, вываливая содержимое коробки в серую пережаренную говядину, – классический с сыром, острый мексиканский, пикантный итальянский! Как будто каждый вечер идешь в новый ресторан!

Количество консервантов, осевших в пищеварительном тракте матери, должно быть просто ошеломляющим. И тем не менее Джасмин вынуждена была признать, что выглядела мать гораздо моложе своих лет.

Теперь все было по-другому. Линда открывала для себя новые продукты или, что вернее, продукты, на которые у нее была аллергия. Она винила их все без исключения. Молочные, как она считала, наполняли ее слизью, пшеница была источником всех зол, дрожжи – причиной зуда. Пища становилась врагом. Заговором правого крыла. Его затеяли крупные корпорации, отравлявшие землю аллергенами и скармливавшие зараженные удобрениями продукты сельского хозяйства населению, которому с биологической точки зрения больше подходили орехи, трава и мясо динозавров. Поэтому она ходила по местным магазинам здорового питания и кооперативам, где можно было купить зерно из бочки и мультивитамины без желатина. Она просмотрела в Интернете все статьи, написанные для таких, как она, тоже обеспокоенных качеством пищи. В разделах под названием «Пища для самоубийц» говорилось о том, что за каждой частичкой приличной на вид пищи по-хулигански прячутся злобные добавки.

Но вот что Линда умела готовить лучше всех на свете, так это кофе. Орехово-ванильные смеси с идеально отмеренным количеством горячего соевого молока она подавала в больших керамических кружках, купленных по случаю в «Долине Шенандо». Джасмин слышала, как она роется в холодильнике среди многочисленных упаковок кофейных зерен в поисках подобающего утреннего вкуса.

– Вчера Карим заходила, – крикнула Линда из кухни.

– Да?

– Ага, и мы очень хорошо посидели. Пили чай с рисовыми лепешками.

– Она их съела?

– Да, целых две.

– Что-нибудь сказала?

– Что?

– Ну, что-нибудь интересное?

В кухне воцарилось молчание.

– Нет.

Потом зажужжала кофемолка. Джасмин откинулась на софе и закрыла глаза. Она чувствовала себя смертельно усталой. Может, отказаться от кофе и залезть в мамину постель да поспать пару часиков? Но мать уже входила в комнату с двумя чашками дымящегося кофе и подносом подсушенных лепешек. Она потрепала Джасмин по плечу.

– Расслабься, все пройдет. Помню, какой ты была в ее возрасте. Кошмар.

– Ну, такой я никогда не была.

– Да, ты была толстой.

Джасмин заела это замечание сухой лепешкой, в которой не было ни молока, ни пшеницы, ни вкуса.

Дэниел поскреб шею. Этот его «один разик» обратился в тринадцать. Тринадцать раз за неделю. Он приподнял бровь, дивясь самому себе. Он и не думал, что до сих пор способен на такое. Но до чего же он устал! Устало тело. Устала голова. И врать он тоже устал. Он врал всем – Джасмин, своим студентам, когда, опоздав на занятия, он пробормотал что-то невнятное про транспорт, а на самом деле развлекался с Тиной в своем кабинете. Он заметил, что студенты уже в курсе. Особенно после того, как Тина с всклокоченными волосами скользнула в класс следом за ним. Он врал Карим, друзьям, господи, он даже Тине наврал – сказал, что не смог к ней приехать из-за того, что машина не завелась, а на самом деле остался дома потому, что Джасмин попросила его помочь перевезти из бакалеи двенадцать бараньих туш. За все придется отвечать. И Тина ведет себя так странно, будто не придает серьезного значения тому, что происходит, ничего не требует, просто забавляется, а потом вдруг посмотрит, будто саблей по кадыку хочет полоснуть, но в то же время дает ему увернуться. А потом засмеется, отпрыгнет, вытянет руки, показывая, что в них ничего нет, и это была всего лишь игра и забава. А игра ли это?

Дэниел закрыл глаза. Завтра выходные. Пятница, пять вечера. Он сейчас пойдет домой, поест чего-нибудь вкусненького. Утром из кухни пахло розмарином, Джасмин возилась с бараниной, индейка по праздникам уже надоела. Они откроют бутылочку «Сан-Эмильон», может, возьмут фильм напрокат. И все выходные он ни о чем не будет думать. Можно сходить с Карим в кино. Они часто это делают по выходным. Оставят Джасмин отмокать в горячей ванне, а потом придут домой к ужину. Дэниел улыбнулся. Да, именно так он и сделает. Он поднялся, достал ключи, прибрал бумаги. Но опять пришла она. Заскреблась под дверью. Как кошка. Дэниел затаил дыхание. Царапанье стало настойчивее, теперь уже скребся тигр. Тигр, который почуял кровь и приготовился к прыжку.

Дэниел застыл у стола. Ладно, может, еще раз. Но теперь уже последний.

– Войдите.

Дверь открылась. Сначала появился коричневый бумажный пакет, потом рука, а потом и вся она – в коричневом трикотажном платье в обтяжку. Жестом фокусника Тина вытащила из пакета бутылку шампанского и широко улыбнулась, ожидая восторженного «а-а-ах!».

Дэниел выронил ключи.

Через две секунды она уже сидела на столе – платье задралось до самой шеи, ноги обвились у него вокруг пояса, ее рот выделывал забавные штуки с его губами.

В следующую секунду он уже засопел в ложбинку ее грудей, но вдруг почувствовал боль в колене, упертом в острый край стола. Он с усилием распрямил спину.

– Мне надо идти.

Тина сдвинула колени и легко соскочила со стола.

– Подожди минуточку, – сказала она.

На цыпочках отправившись к ванной, она исчезла за ее дверью. Когда она вернулась, Дэниел уже стоял застегнутый на все пуговицы и молнии и позвякивал ключами. Ее глаза сузились.

– А как насчет шампанского?

– Мне надо идти.

– Почему?

– Ну…

– Потому что она ждет?

– Ну, я не знаю…

– Конечно ждет.

Она отвела взгляд, почесала шею, скрестила руки.

– Наверно, нам стоит об этом поговорить, – сказала она.

– Хорошо, – пробормотал он. Но больше не добавил ни слова. Ждал.

Тина опустила руки, посмотрела на свои ногти.

– Я хочу сказать, я по-другому себе это представляла… – Она снова запнулась.

Дэниел смотрел на ее макушку, зажав в потной руке холодные ключи от машины. Натрахался, подумал он. И даже не натрахался, а прямо затрахался.

– Сегодня просто не мой день, да? – Тина потянулась за бутылкой шампанского. – Ох уж мне эти женатые мужчины, – презрительно выдохнула она. Сунула бутылку под мышку и испарилась.

Дэниел остался стоять посреди комнаты. Он чувствовал вину, облегчение и собачий голод.

Джасмин собственноручно разделала барашка, электрической пилой отпилила его голову и отделила связки. Получилось огромное количество частей: ноги, плечи, филейная часть, седло, грудь и куча костей. Ее любимой частью была шея, до которой она добралась, вырезав филейную и спинную части, удалив нежные ребра и превратив тем самым баранью тушку в вешалку из костей. Требуху она припрятала для начинок. Больше всего на свете Джасмин любила баранью печенку и почки, тушенные в умеренно остром соусе, но убедить Дэниела и Карим в изысканности этого блюда – дело будущего. Сердце она съест, когда останется дома одна. Нафарширует его мякишем белого хлеба, луком и шалфеем, откроет бутылочку хорошего бургундского и прекрасно проведет вечер. Возвышенное блюдо.

Сгребая мусор в помойное ведро, Джасмин переживала, что пересолила чечевицу, которую готовила на гарнир к барашку. Она тушила ее на медленном огне с овощами и свежим розмарином, потом подложила копченых утиных сосисок и бекона и, осторожно помешивая, дотушивала, чтобы чечевица полностью размякла и впитала аромат всех добавок, обратившись в густой маслянистый соус.

Все основано на впитывании, думала Джасмин. В жизни все как в кулинарном деле – чем больше впитываешь окружающий мир и все, что в нем происходит, чем больше поглощаешь его ароматов, тем богаче становишься. С философской точки зрения твой вкус улучшается. Джасмин же проявила неосторожность. В самую последнюю минуту взяла и сыпанула соли от души. Может, она и в жизни так же неосторожна? Может, она не впитывает того, что происходит в ее семье? Кто-то из ее близких, возможно, уже кипит от проблем, а она просто берет и сыпет соли. Вместо того чтобы попробовать и понять, нужно это или нет. Она взглянула на сидящего за столом наевшегося Дэниела. За последнее время он так от нее отдалился. Она ему стала неинтересна, к нему просто не подступишься. Эти студенты его совершенно измотали. Они отбирают у него столько времени, столько сил. Прямо пиявки. А он никогда не скажет «нет». Он прирожденный преподаватель: преданный, неустанный, открытый всему новому.

Карим отправилась наверх переодеваться к очередной вечеринке, оставив на столе нетронутую тарелку. Джасмин убрала ее и поставила на место поднос с приправами. Они остались за столом вдвоем.

– Что ты собираешься делать? – спросила она Дэниела.

Он зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть.

– Можно посмотреть кино.

– А можно поговорить.

– Поговорить? – Он взглянул так, будто она предлагала на десерт тушеные крысиные кишки. Он потер глаза. – Джасмин…

– Нет, серьезно, когда мы с тобой в последний раз просто сидели и разговаривали?

Дэниел испытующе посмотрел ей в глаза.

– Ладно, давай.

– Я ухожу.

В дверях кухни стояла Карим, вырядившаяся как завзятый наркоман: драные джинсы, нелепая футболка, глаза разрисованы черными тенями.

– Кто ведет машину? – спросила Джасмин.

– Лиза.

– Удачного тебе вечера и не забудь запереть за собой дверь, когда вернешься. Два раза подряд забывала, – напутствовала Джасмин.

Карим развернулась и, ни слова не говоря, исчезла за дверью. Дэниел, онемев, смотрел ей вслед.

– Это еще кто?

– Наш не балующий общением отпрыск. Господи, она ведет себя так, что можно подумать, мы никогда не занимались любовью.

Дэниел вытянул ноги и выпятил живот. Он явно не понял намека. Джасмин поднажала:

– Ты знаешь, подростки ведут себя так, будто им хочется считать, что они получились из пробирки.

Дэниел еще раз протяжно зевнул и почесал в паху. Джасмин положила ему руки на плечи и попробовала другую тактику:

– Ты ведь можешь говорить со мной обо всем, правда?

Плечи Дэниела напряглись.

– Конечно.

Она пригладила его волосы.

– Я знаю, что это для тебя нелегко. Но тебе не следует позволять своим студентам диктовать…

Он вывернулся из ее рук.

– Что ты хочешь сказать?

Она нежно поцеловала его в макушку.

– Женщина всегда знает о таких вещах.

– Что? Что ты знаешь?

Джасмин уселась перед ним. На губе у него все еще оставалась капелька соуса. Она наклонилась к нему и поцеловала его в эту капельку. Он сидел как деревянный. Она расстегнула на нем рубашку и открыла банку пасты из красного жгучего перца. Легко дотрагиваясь пальцами, намазала его соски. Он выпучил глаза. Она сложила чистую салфетку и завязала ему глаза. Потом взяла мужа за руку, окунула его пальцы в банку с медом и облизала их. Вот он, ее сладкий леденец. Дэниел все так же молча попытался вырваться. Она полила его плечи оливковым маслом и втерла сильными, давящими движениями, словно втирала масло в кусок хорошей говядины. Посолила, поперчила, втянула аромат и приникла зубами к его шее.

Дэниел оттолкнул ногой стул и одним махом вскинул Джасмин на стол. Он начал с ее ушей, это была его самая любимая часть ее тела. Он лизал их и покусывал, прогрызая себе путь в горячее неистовство. Джасмин улыбалась. Она почувствовала себя лучше. Притянула его к себе и припала губами к его шее, это была ее самая любимая часть его тела. Вот и поговорили.

Глава 9

Дэниел лежал на диване в своем кабинете и стонал. После двух недель Тининой диеты он чувствовал себя отвратительно. Недельная чистка кишечника превратила его в развалину. Он чувствовал слабость. Все болело и саднило. Сил не было. Рот изнутри покрылся язвами. Кишки бурлили, как действующий вулкан. Даже волосы, как ему казалось, поредели. Он перевернулся на бок, чтобы облегчить боль в раздутом животе, и нащупал телефонную трубку.

– Тина.

– Дэниел, перестань вести себя как ребенок.

– Я умираю.

– Я же тебе говорю, токсины разбушевались и устремились в кровь.

– А до этого они где были?

– В глубине кишечника. Сидели там годами, глодали тебя изнутри, плодили бактерии, забирали твою энергию.

– Ах да.

– Наградили тебя инфекционными болезнями, низкой потенцией…

– Никогда.

– Со временем. И болезни тоже проявятся со временем. Разные. Рак, например. Это замечательно, что ты себя так чувствуешь. Значит, дело идет на лад. Ты должен быть просто счастлив. У некоторых уходит гораздо больше времени, чтобы почувствовать себя так плохо.

– О боже мой.

– Мне надо идти.

– Не хочешь навестить болящего?

– Я занята, Дэниел, очень занята. Но ты не беспокойся. Послезавтра почувствуешь себя легко и свободно. Станешь новым человеком.

– Чем это ты там так занята?

– Пока, Дэниел.

Вешая трубку, Дэниел громко рыгнул. Он немножко приободрился и даже загордился своими страданиями. Ясно, что его токсины внедрились не так глубоко, как у некоторых. И конечно, он сохранился внешне и внутренне лучше многих. А по мужской части они и вовсе еще не успели навредить. Ух, каким выносливым он станет, когда токсины покинут его. Он лег поудобнее и поднял колени, чтобы токсинам было легче покидать его раздувшееся, разлагающееся тело.

Джасмин пробиралась с подносом к столику у высокого, от пола до потолка, окна. За окном летели листья. Они падали на землю у ее ног и неслись по Эф-стрит. Проходивший мимо мужчина дважды оглянулся на ее поднос. Она аккуратно составила с подноса на стол закуску, сандвич, два салата, десерт и напиток и прислонила поднос к окну. Мысленно потерев руки, Джасмин принялась за еду. К губам пристали крошки круассана. Она изучала остальных едоков. Трое мужчин хлебали холодный чай, выложив на стол мобильные телефоны, как сервировочные ножи. За столиком, рассчитанным на двоих, сидела одна пожилая женщина с маленьким кошачьим ротиком. Она мерно зачерпывала мороженое. Джасмин почувствовала страх одиночества. Женщина положила скомканную салфетку в тарелку и, взяв трясущимися руками поднос, послушно понесла его к контейнеру для грязной посуды. Пока она пыталась просунуть поднос в широкое горло контейнера, ее задела проходившая мимо парочка. Она потеряла равновесие и начала заваливаться назад, но сзади, слава богу, была стена. Джасмин поднялась, чтобы помочь, но женщина, прижав руки к пылающим щекам, спотыкаясь, направилась к дверям и ушла.

– Похоже, они проводят вместе не так уж много времени.

Джасмин обернулась на молодой женский голос. Молодых женщин за соседним столиком было три, у всех блестящие волосы и ни единой морщинки на шее. У той, что только что говорила, были волосы цвета шоколадно-сливочной начинки.

– Он говорит, что все время работает, и им практически нечего сказать друг другу.

– Так бывает, – добавила другая, у которой предплечья были тоньше, чем запястья Джасмин.

– Я не знаю… – засомневалась третья, в лазурно-голубом костюме и вызывающе красных кроссовках «Найк».

– Но я и в самом деле хочу быть с ним, – проговорила Шоколадно-сливочная, закидывая в рот салат-латук. – Выбор невелик. Я хочу сказать, что с мужчинами нашего возраста связываться не стоит. Да и кому они нужны, без денег-то. Те, кто перевалил за тридцатник, ищут для себя лет на пять-десять моложе, чтобы детей заводить. Остаются мужики за сорок. Вот возрастная группа, на которую нам следует нацеливаться. Некоторые из них уже женаты…

– Почти все, – перебила Лазурная.

– И многие хотели бы свалить.

– О чем это говорит?

– Иногда люди просто вырастают из своих отношений, ничьей вины тут нет.

Тонкорукая многозначительно кивнула и вступила в беседу:

– Развод не так уж плох. Люди стали жить дольше, поэтому они не могут оставаться вместе всю жизнь. Раньше, лет триста назад, они в сорок уже умирали. А теперь живут до восьмидесяти. Сами видите, теперь вроде как две жизни получается.

– А что будет с тобой, когда тебе будет сорок? – спросила Лазурная.

Шоколадно-сливочная отправила в рот огромный кусок мороженого.

– У меня к тому времени будет ребенок лет девяти. Так что мне вторая жизнь не понадобится.

– А с ней что?

– Ее дочке шестнадцать. Дома почти не бывает. А из меня получится прекрасная мачеха. И потом, мы собираемся завести пару своих детей, так что я не смогу уделять ей много времени. У нее есть мать, и это замечательно.

– Значит, он действительно надумал разводиться.

– Я буду не первой трофейной женой.

Лазурная фыркнула.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

Тонкорукая покусывала ломтик жареной картошки.

– Ты на свадьбе будешь в белом платье или?…

– Нет, я думала про кремовый костюм. Ну, и один цветок. Может быть, обвязанная кремовой лентой лилия?

– В «Энн Тейлор» сейчас распродажа. Мне нравятся их платья.

– Хочешь, забежим, пока есть время?

– Подождите, а что вы думаете про красный цвет? Это не… Ну, не слишком…

Они подхватили свои подносы и направились к выходу, по дороге оглядев Джасмин с головы до ног. Ее отец оставил мать ради другой женщины. Они познакомились на работе, а через три месяца он уже собирал чемоданы. Тогда Джасмин решила, что их брак был не слишком крепким, и отчасти винила в этом мать. Но что она понимала в двенадцать лет? Теперь она знала, что иногда брак бывает крепче стали, а порой становится непрочным, как паутина. Если ткнуть в нее чем-то острым, она порвется. С родителями именно это и случилось.

Мать восприняла уход отца по-философски, и Джасмин это удивило.

– Так всегда и случается, – сказала она, потягивая «Кровавую Мэри» и пытаясь уйти от обвиняющего взгляда дочери. – Не знаю, можно ли это предотвратить. Это как рак. Некоторые живут всю жизнь монашками и умирают от рака. А другие пускаются во все тяжкие и живут долго, и, что самое главное, мужья любят их всю жизнь.

Положение улучшается, думала Тина. Может, этот наконец тот самый. Может, этот сумеет сделать следующий шаг. Он действительно попался. Постоянно звонит. Говорит нежности. Он на поводке, она это чувствует. Теперь-то она доведет все до конца. Тина разработала план сражения, главным орудием в котором станет платье. Оно будет таким сногсшибательным, таким эротичным, что ее любовник забудет не только о том, как его зовут, но и том, что у него есть жена. Она вошла в бутик Бетси Фишер на Коннектикут-авеню и отдала себя в умелые руки продавщиц. Сначала примерила выходной трикотажный костюм цвета фуксии, откровенно обтянувший ее выпуклый лобок. Потом плотно прилегающее белое шелковое платье с таким разрезом сзади, что он чуть не разделил ее на половинки. Остановилась на коричневом в обтяжку платье с небрежной шнуровкой на спине, которое превратило ее в желанный шоколадный сюрприз.

Нижнее белье она выбирала с особой тщательностью. Конечно, это будет «Секрет Виктории». Сливового цвета корсет, кружевные французские трусики, черные шелковые чулки и туфли, которым подходит только одно название – «трахни меня»: с длинными черными лентами, обхватывающими ногу от щиколотки до самого колена. Насчет макияжа она особенно не беспокоилась, зная, что ее главный козырь (по сравнению с его женой) – это все еще гладкая кожа. Чуть подвела глаза, мазнула румянами по щекам и подкрасила губы блеском кофейного цвета. Взъерошила волосы на манер только-что-из-постели и придала лицу выражение сколько-мне-еще-нужно-ждать-того-кто-меня-сразит. Распечатала новую упаковку презервативов и положила их в ящик столика у кровати.

Дэниел, в свою очередь, сидя за кухонным столом, заканчивал с грибным супом. Доев, он подтер остатки густого сметанного бульона корочкой свежеиспеченного цельнозернового хлеба. Он не собирался есть так много, но неземной аромат грибов и масла манил его, как пение сирен, и кончилось тем, что он попросил вторую порцию. Дэниел уже чувствовал, как жир липнет к кровяным тельцам, когда они проходят через желудок и «голосуют» по дороге к сердцу и кишечнику. Пояс брюк врезался в живот, а он все не мог остановиться. Он взглянул на жену – опять схватила половник. Он смотрел на нее, прищурив глаза. Какого черта он, малодушный идиот, живет с ней? На какой холере он женился? Он втянул живот и кивнул, испытывая к самому себе отвращение. То же самое чувствует, наверно, священник по отношению к своему служке.

Хлебая суп, он обдумывал, под каким бы предлогом вырваться на пару часов из дома. Он ощущал себя подростком, набирающимся мужества, чтобы попросить у родителей машину. Рядом с ним перед нетронутой тарелкой сидела Карим и облизывала испачканные супом пальцы, что показалось ему весьма сексуальным. Джасмин, не обращая на них никакого внимания, сидела, уставившись в окно. В стекле отражались ее задумчивое лицо и свет ламп.

– Так, – сказал Дэниел.

Карим, держа палец во рту, подняла на него взгляд. Джасмин не шевельнулась.

– Хочу поехать в Хетчингер, купить… гвоздей.

Джасмин недоверчиво на него взглянула.

– Для… хочу картины развесить, – продолжил он.

– В подвале гвоздей целый ящик.

– Не того размера.

– Не того размера? – изумленно повторила Джасмин и опять повернулась к окну.

– Ну… увидимся через часок. Может, через два.

– Господи, пап, уж не на свидание ли ты собираешься?

– Ха, ха, ха, очень смешно. – Опрокинув стул, он вышел из кухни.

Дэниел позвонил в звонок у двери Тины. Он ждал, переминаясь с ноги на ногу. Было холодно. После всех этих чисток он похудел, и ветер нещадно продувал его тело. Где ее, черт побери, носит? Он заглянул в окно. На полу по направлению к спальне – дорожка из брошенной одежды. Неряха, подумал он. Позвонил еще раз. Потом набрал номер мобильного телефона.

– Алло?

– Открой дверь.

– Ты где?

– Да стою под дверью уже полчаса.

– Мне некогда.

– Мне холодно.

– Нельзя же заявляться без звонка.

– Ну, раз уж заявился…

– Иди домой.

– Тина.

Отбой.

Ну и как тебе это нравится, думал он. Она действительно завелась. Хочет, чтобы он сделал выбор. Просто еще одна уловка. Прочитала, наверно, эту «Книгу Правил», антифеминистскую чушь про то, как не подпускать мужика, пока он золотом не обсыплет. Собрались небось с подружками, такими же незамужними, и торжественно пообещали друг другу придерживаться нужной линии поведения. На самом деле ей уже под тридцать, чувствует, что время поджимает. Он это понимает. Но не торопится. Он не из тех мужиков, которыми можно помыкать. Ей нравится, как он ведет себя в постели, поэтому все будет нормально. Сама прибежит.

В горле у Дэниела запершило, и он наклонился вперед, чтобы прокашляться. Боль пронзила его тело, и он ухватился за бок. Он устал. Устал до смерти. Энергия ушла. И чего припарковал машину так далеко? Сил не хватит до нее дотащиться. Может, он слишком стар для всего этого? Дэниел с негодованием отмел эту мысль. Никогда. Он в прекрасной форме. Просто нужно немного поспать. Слегка устал. И внутри как-то пусто. Пусто в кишечнике. В сердце. И он, замерзший и несчастный, поплелся домой.

На следующий день Джасмин сидела на кухне и проводила дегустацию. Она положила в рот большую столовую ложку ванильного мороженого и дала ему медленно растаять на языке. Закрыв глаза, она попыталась сконцентрироваться. Потом открыла один глаз, чтобы убедиться, что сливы не перетушились, снова закрыла глаз и вернулась к дегустации терпкой ароматной массы. Вкус ее совершенно удовлетворил и в то же время опечалил, потому что это был последний кусок и потому что и в жизни все бывало точно так же – радость шла рука об руку с огорчением.

Прозвенел дверной звонок. Джасмин подумала, что наконец привезли вино, и зашлепала в холл.