Текст книги "Как поджарить цыпочку"

Автор книги: Нина Килхем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 6

Проснувшись утром, Карим сунула голову под подушку, прикидывая, сколько понадобится времени, чтобы задохнуться, но передумала. Перевернувшись в постели, она увидела свой белый наряд, который в ярости сорвала с себя поздно ночью. Теперь он валялся на полу в пыли рухнувших надежд. Она застонала от унижения. Никому не нужна ее девственность. Ее губы. Ее тело. Три часа подряд она скорбной голубкой сидела на краешке дивана, дожидаясь, пока Трой начнет действовать. Держала в руках бутылку пива и выпила все до последнего глоточка – теплого, со слюнями, такого гадкого, что ее чуть не вывернуло. Стояла рядом с этими ядовитыми голубыми чипсами и вонючим соусом. И только когда часы пробили двенадцать и Трой, пошатываясь, направился с дружками к выходу, даже не удостоив ее взглядом, она признала поражение.

Может, у нее пахнет изо рта? Она сложила ладони, выдохнула в них и понюхала. Нет. Может, этот чертов целлюлит на бедрах, от которого она никак не может избавиться? Но он его не видел. Платье было достаточно длинным, она специально такое надела. Но он, наверно, все-таки догадался, потому что весь вечер проторчал с приятелями за бильярдом, накачиваясь пивом, рыгая и чванливо прохаживаясь вдоль стола, а в ее сторону даже ни разу не посмотрел. Она слышала, что обычно с девушками так ведут себя после, а не до.

Слезы заволокли глаза Карим. Ей и в голову не приходило, что ее могут отвергнуть. Она думала, что весь мир хочет с ней спать. А теперь уверенность пропала. Ее не хочет именно тот парень, которого хочет она. Карим всхлипнула, сползая с постели. Она знает парня, который ее любит. Она сейчас к нему пойдет, и он ее утешит. Надо всего лишь спуститься на кухню – он наверняка сидит там и ест свою овсянку.

Джасмин сидела на кухне в одиночестве, погрузившись в чтение раздела «Стиль». Она уже в десятый раз читала первый абзац ведущей статьи и не могла понять ни слова. Сидела так уже полчаса. Пытаясь вникнуть, отхлебывала глоток кофе и вновь принималась за чтение. Когда вошла дочка – тощая и явно не в настроении, – Джасмин подтолкнула к ней вазу с фруктами. Карим заглянула в вазу и выбрала грушу. В ней меньше калорий, чем в банане. Нарезая грушу тонкими ломтиками, она грызла их, как кролик, одновременно разглядывая мать.

– Что у тебя с волосами? Почему фиолетовые?

Джасмин оторвалась от статьи и острым, как осколок стекла, взглядом уставилась на дочь. Карим вытаращила глаза, но не выдержала и отвела взгляд. Джасмин придвинула к себе вазочку с помадно-пралиновым мороженым и вновь взялась за газету. Она прекрасно знала, какой у нее был вид: на лице остатки несмытого макияжа, на кимоно пятно от кофе, на голове вообще черт знает что – волосы засалились от всех этих вчерашних гелей и прилипли к макушке. Всю ночь она пролежала рядом с Дэниелом, уставившись в потолок и считая пятна плесени. Ее напомаженное, умащенное, облитое благовониями тело потихоньку замерзало, пока не превратилось к утру в студенистый мешок отбросов.

Методично загружая в рот мороженое, она посматривала на дочь. Вот она, кожа гладкая, кости сильные, грудь вздымается ровным дыханием. Сидит и грызет свою грушу острыми зубками, и кровь пульсирует тонкой жилкой на виске. Это животное, ее собственное порождение, высосало из нее жизнь.

– Чего? – спросила Карим.

Джасмин покачала головой и отвела взгляд.

– Во всяком случае, я не жирная, как бочка, – фыркнула Карим.

Джасмин со звоном уронила ложку.

– Хочу тебе напомнить, что твое появление на свет стоило мне много крови. И кровь, которая пульсирует на твоих впалых висках, – моя. И это холодное сердечко – плоть от моей плоти. Эти длинные конечности вытянули весь кальций из моих костей. И глаза эти, и волосы сформировались вот здесь, в этом самом животе. Очень плохо, что тебе не нравится, как я выгляжу. Потому что ты – это я.

– Никогда!

Джасмин понимающе ей улыбнулась. Карим ответила свирепым взглядом.

– Где мой отец?

Джасмин вернулась к газете.

– Умер. Я на него села.

Карим выскочила из кухни, и Джасмин, откинувшись на стуле, оглядела свои владения. Этот дом в Джорджтауне они с Дэниелом купили десять лет назад. В ЗападномДжорджтауне, как презрительно фыркнул на общественном собрании один из джорджтаунцев, давая понять, что даже в таком небольшом районе были и более привилегированные кварталы. И это была чистая правда. Маленькие деревянные домики на их улице выглядели каморками прислуги по сравнению с величественными каменными особняками через пару кварталов. Но, несмотря на это, стоили они целое состояние, и Джасмин с Дэниелом смогли позволить себе купить этот дом только потому, что в нем произошло убийство. Джасмин до сих пор мерещились пятна крови на деревянных плинтусах в спальне. О том убийстве почти не писали. Одинокого старика, который жил в этом доме, убил с одного выстрела забравшийся к нему вор. Не самая пикантная история для шестичасового выпуска новостей. Сын убитого примчался из Северной Каролины и немедленно выставил дом на продажу. Сделка состоялась через два дня. Джасмин стояла на ступенях, держа в руках контракт, и со страхом смотрела на желтую ленту поперек двери с надписью: «Вход воспрещен».

Первым делом она везде поставила задвижки. Потом срезала под корень живую изгородь у дома – полицейские утверждали, что именно оттуда вор выследил свою жертву. Жилище было размером с кукольный домик. Темный крошечный подвал, гостиная размером с пирожок, кухня на один укус и кладовка на первом этаже. На втором этаже две спальни и маленькая ванная комната. Между первым и вторым этажами – узенькая лестница.

Работая практически в одиночку, она снесла заднюю стену гостиной и соорудила маленькую оранжерею. Побелила подвал и поставила в нем второй, совершенно необходимый, холодильник. Потом дошла очередь и до комнаты ее мечты.

Взамен крошечной кухоньки и темной заплесневелой кладовки появилось нечто волшебное – металлическая кухня с подсветкой и множеством бытовых приборов. На месте старой грязной плиты поселился большей мраморный стол – обеденный, он же рабочий. Там, где раньше стояли текущие масляные барабаны, она поставила ярко-бирюзовый кухонный шкаф, а в углу, где после переезда они обнаружили высохший трупик длинноногого кота, – высокий книжный шкаф, набитый поваренными книгами.

Дизайном кухни она занималась сама. Это было рабочее место профессионального повара. Все четыре горелки плиты были расположены в один ряд вдоль задней стороны стола из кленовой древесины. Если Джасмин готовила несколько блюд одновременно, не нужно было тянуться к горелке, чтобы включить огонь, и, кроме того, экономилось место. Все свои приправы и пряности она расставила на огромной полке, которую смастерил Дэниел. Сумела она разместить и все необходимое дополнительное оборудование: кирпичную печку для пиццы, встроенную пароварку и стойку с шампурами для жаркого точно по размеру плиты. Но самым впечатляющим изобретением был откидывающийся резальный блок – огромная доска из плотной кленовой древесины разворачивалась на петлях, открывая взору коллекцию разнообразных ножей.

Каждый день она сидела в этой комнате и придумывала рецепты. По нескольку раз опробовала получившееся в поисках самых удачных, самых простых и вкусных сочетаний. Потом собирала рецепты и развешивала их, как связки лука, по кухне.

Джасмин ставила себя в один ряд с великими французскими гастрономами: Франсуа Пьером де Ла Вареном, Огюстом Эскофье, Мари-Антоненом Каремом. Она придерживалась классического французского направления и почитала учения его представителей как религию. Джасмин была полностью согласна с замечанием Брийа-Саварена о том, что изобретение нового блюда осчастливит человечество больше, чем открытие новой звезды. Она глубоко уважала Ла Варена, этого гения, который придумал обжаривать муку в масле, тушить рыбу в белом вине и изобрел соус из тушеных шампиньонов и лука, который и назвал в честь своего господина. Да-а, в те дни мужчины любили поесть и гордились этим. Тогда еда ценилась, от нее не шарахались, как от чумы. Джасмин была до глубины души уверена, что ей следовало родиться в другую эпоху. И когда все шло наперекосяк, она закрывала глаза и думала о Людовике XIV, которому на обед подавали три супа, пять закусок, три блюда из дичи, два из рыбы, гору овощей, жаркое и десерт. Заедал он все это тремя крутыми яйцами. Вот это человек! А как приятно было для него готовить. Конечно, поварское дело всегда было нелегким. В 1671 году повар принцессы де Конде заколол себя шпагой, когда не сумел вовремя подать рыбное блюдо. Но такая тогда была жизнь. И профессия повара была в те времена опасной.

Она хранила все свои записи, перепробовала каждый рецепт по меньшей мере пять раз и отвечала на письма всех до единого поклонников своего кулинарного таланта. Одинокие волки, из дебрей взывающие к дружескому общению, – вот как она их называла. Родственные души, мужчины и женщины, которые не побоятся есть требуху и не содрогнутся при мысли о том, что в блюдо для достижения лучшего вкуса следует добавить крови. Настоящие ценители еды, не связанные постоянным чувством вины, которое в нынешнее время преследует едоков, как чума. Большинство ее поклонников были людьми пожилыми, некоторые из них жили с помешанными на вегетарианском питании детьми. Как-то она получила письмо от подростка, уставшего от однообразной пищи, которую его мать-хиппи покупала в магазине здорового питания, и мечтавшего о запретном, вредоносном настоящем шоколаде. Иногда почитатели просто спрашивали разрешения обжарить лук в масле: их уже мутило от маргарина с пониженным содержанием жиров.

Джасмин обхватила себя за плечи и оглядела кухню. Это была ее комната, ее владение, ее дворец, ее убежище. И когда окружающий мир начинал на нее слишком давить и становился беспокойным, грубым или безучастным, она тянулась сюда, в свою кухню, садилась на высокий стул со спинкой и погружалась в неслышную беседу со сковородками. Они были ее армией, она – их генералом, и вместе они могли выиграть любое сражение. Жизнь, думала Джасмин, перестала быть легкой с тех пор, как она начала готовить.

Тина сидела дома и мучилась тревогой. Ока не знала, что делать дальше. В последнее время она читала специальные книги и слушала перед сном магнитофонные записи. В них утверждалось, будто можно добиться желаемого, если в течение месяца по десять раз на дню повторять особые заклинания. А если видимых результатов за это время не появится, обещали вернуть деньги. Она села и стала рассеянно чертить ручкой по бумаге. На самом деле понять, кем хочется стать, совсем не просто. Для начала нужно понять, кем быть не хочешь. Стать прима-балериной или президентом Соединенных Штатов не получится. Просто времени не хватит. И потом, кто такие эти избиратели, которые будут пропихивать тебя в Белый дом? Добрые феи, что ли? Ой, ради бога! Женой и матерью в ближайшее время стать не светит, так же как и новой Матой Хари. Если честно, надо выбирать между женой и любовницей, но это уже другой разговор. Не получится стать поэтом-лауреатом или кинозвездой. Во второй раз продаться по номинальной стоимости – не выйдет. Так что сначала надо сделать выбор. Трудный и необратимый. Тина села за кофейный столик и погрузилась в раздумья. Потом приступила к делу. Сначала свела свои заклинания к четырем, как предписывала книга. Получилось следующее:

Я – великая актриса;

Я – богатая женщина;

Я – жена богатого человека;

Я регулярно выступаю в телепередаче «С добрым утром, Америка».

На последнюю строчку она смотрела дольше всего. Это желание было самым заветным. С добрым утром, Америка. Конечная цель. Упражнялась она часто. Ночами, почти уже засыпая, она давала воображаемые интервью Джоан Ланден, снисходительно улыбаясь, когда та разглагольствовала о ее последней роли или заставляла ее рассказывать о последнем романе (что плохо сочеталось с третьей строчкой списка, хотя Тина и была уверена, что уж она-то выйдет замуж за человека, с которым у нее будет полное взаимопонимание. Ему не нужно будет сидеть на работе днями и ночами, и пока она будет на выездных съемках, он сможет приглядывать за детьми). Да, вот так. А как на выездных съемках будут развиваться отношения с режиссером? С ее стороны поведение будет почти императивным, содействующим, так сказать, выделению творческих соков. Ну и конечно, очень благоразумным. Она представляла себе наряды от дизайнера, гримершу, порхающую вокруг нее между дублями, дымящийся капуччино и корзину с фруктами, ожидающую ее в заваленной цветами комнате. Она станет не только гениальной актрисой, но и самой желанной женщиной в мире.

Тина поднялась со стула, уставилась на себя в зеркало и, торжественно повторив заклинания десять раз, начала выискивать в отражении признаки мгновенных изменений.

Джасмин сидела в кабинете Мисси Куперман, держа на коленях коробку со своими знаменитыми кофейно-карамельными буше ^[15]и наблюдая за работой отдела «Питание» через окно кабинета Мисси. Она пришла предложить идею новой статьи. Мисси, демонстрируя необыкновенную занятость, заставляла ее ждать. Наконец она подняла на нее взгляд.

– Сейчас, одну минуту, – сверкнула она стеклами очков и надавила кнопку звонка. – Тим, закажи столик на четверых в «Chez Gerard» ^[16]на полвторого.

Помощник Мисси, Тим, сидевший прямо за дверью ее кабинета, кивнул, дожевывая буше Джасмин. Джасмин постаралась не думать о восхитительном обеде, который Мисси проведет в кругу избранников и который влетит ей в кругленькую сумму.

– А это что у нас такое? – вяло поинтересовалась Мисси, когда Джасмин поставила ей на стол открытую коробку.

– Небольшая поддержка, чтобы дотянуть до конца дня.

– Как мило. – Мисси даже и не подумала придвинуть к себе коробку. Напротив, она сняла очки, стряхнула с пиджака невидимые крошки и сцепила пальцы рук. – Я готова, – объявила она.

Джасмин смотрела на черно-белые фотографии над столом Мисси, выполненные с претензией на художественность. На одних были фрукты, на других Мисси пожимала руки известным французским шеф-поварам. На столе Мисси, там, где обычно держат документы, лежали стопкой поваренные книги размером с хороший кофейный столик. Джасмин понимала, что сторговаться с Мисси будет непросто, но она пришла подготовленной. Наклонившись вперед, она начала:

– Я хочу написать статью про жир.

Мисси нахмурилась, как будто ее начальственный нос учуял запах прогорклого масла.

– Жир, – пробормотала она.

– И его триумф.

– Не вижу связи.

– Я хочу написать правдивую статью. Рассказать миру о том, что жир совсем не так уж плох. О том, что он мог бы принести много пользы. Мы все равно когда-нибудь умрем, так лучше умирать счастливыми, правда?

– Смысл, Джасмин, заключается в том, чтобы НЕ умереть.

– Никогда?

– Желательно.

Мисси пригладила выбившуюся прядь волос. Джасмин потеряла нить беседы.

Мисси нетерпеливо щелкнула шариковой ручкой.

– Мою публику пища интересует как лекарство. Как способ вмешательства в работу организма. Пища, которую мы едим, определяет и саму нашу жизнь на многие годы вперед.

Джасмин зашла в тупик. Она решила применить другую тактику. Поерзав в кресле, она тихонько сказала:

– Сколько можно третировать читателей? Это просто заговор какой-то. Сколько можно предлагать им обезжиренные продукты, таблетки для похудения и книги по диетическому питанию? Они, бедные, жаждут теплых объятий, которые дает только жир. И пока они не получат жира, хоть самую чуточку, они не почувствуют удовлетворения. Никогда. Вот поэтому я и говорю: дай им тепло объятий. Дай им жир с заглавной буквы «Ж», дай им прожить один день без переживаний и почувствовать себя счастливыми. Вот взять, например, эти буше. – Джасмин потянулась к коробке и достала пирожное. – Можешь говорить, что они жирные. Но на самом деле это рай земной. Только подумай, я взяла самые вредные для здоровья продукты – масло, сахар, муку, молотый кофе, – смешала их, и получилось такое, такое…

Джасмин откусила внушительный кусок и закрыла глаза, смакуя сладкую карамельно-кремовую начинку. Мисси с отвращением отпрянула в кресле. В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь звуками смачного чавканья. Джасмин открыла глаза и продолжила:

– Это как религия. Жир – это бог. Если мы попытаемся отрицать это, люди начнут искать его сами, но первобытными способами. Ударятся в ярый материализм, обратятся к сатанинским культам или начнут есть обезжиренные картофельные чипсы упаковками, одну за другой, а остановиться не смогут потому, что на самом деле будут искать жир. – Джасмин замолчала в ожидании реакции, но Мисси продолжала смотреть на нее, не мигая. Тогда Джасмин наклонилась к ней еще ближе и выдала финальную реплику: – Если хорошенько вдуматься, разве жир не есть любовь? Я хочу сказать, разве не является жир некоей формой любви к себе? Разрешить себе есть жир. Насладиться им. Разве это не самая большая любовь?

Лицо Мисси приобрело необычное выражение. На нем были написаны боль и страдание. По-волчьи оскаленные зубы тускло замерцали в свете лампы. Джасмин, никогда ранее не видевшая улыбки на лице Мисси, вдруг поняла, что та смеется. Она смеялась, схватившись за сердце, как от боли. Ее черное сердце сжалось от непосильной для него радости. И Джасмин отступила. Она задвинула свою идею, как книги в ранец.

Мисси вытерла уголок глаза скомканной салфеткой и взглянула на часы.

– Есть еще какие-нибудь идеи? – спросила она.

– Нет, только эта.

Мисси наклонилась к звонку. Тим просунул голову в открытую дверь, нос его все еще был в карамельной обсыпке.

– Да?

– Принеси мне документы по распространению диетпродуктов.

Не сказав ни слова, Джасмин вышла из кабинета Мисси.

Бетти неподвижно сидела на диване в гостиной. Сила воли покидала ее капля за каплей. Ужасный человек. Садист, жестокий садист. Как он мог? Цветы. Принес бы цветы. Или духи. Или яркий шелковый шарфик. Нет, он наконец заявляется домой, наверняка чувствуя себя виноватым, что столько вечеров просидел на работе – начальник его действительно заездил, – и что же он приносит? Коробку шоколадных конфет. Килограммовую коробку конфет «Годива». ^[17]Молочный шоколад с орехами, черный – с апельсиновой начинкой, белый – с клубничным джемом. Она из вежливости съела две штучки под его взглядом, ее вкусовые рецепторы прямо разбухли от запрещенного угощения. А потом недрогнувшей рукой закрыла коробку, обернула ее клейкой пленкой, засунула в целлофановый пакет и убрала в холодильник. Чтобы приберечь. На попозже. Когда будет не так хотеться.

И вот теперь она сидела в гостиной, в десяти шагах от холодильника, а конфеты звали ее оттуда, прямо как дети, и она закрывала полные слез глаза, стараясь не слушать их плача.

Бетти встала и приложила руки к груди. Надо глубоко подышать. Вот так. Глубоко-глубоко. И пойти вздремнуть. Должно помочь. Обычно помогает. Да, надо поспать. Это успокоит, расслабит.

Она прошлепала через безукоризненно белую гостиную, с белыми же занавесками и белым диваном, погладила полированные деревянные перила лестницы. Медленно поднимаясь по ступеням, она думала о том, что, наверно, и сегодня вечером муж опять вернется поздно.

Карим не понимала, что происходит. Похоже, Трой не отступился от нее. Сегодня в школе он посматривал на нее так, как будто между ними что-то было, и улыбался заговорщицки. Лиза толкнула ее локтем и подняла брови.

Потом в столовой, проходя мимо, он остановился, обнял ее за шею своей мускулистой рукой и прошептал в ухо:

– Ты вчера выглядела просто классно, – и пошел дальше.

А Карим онемела и даже опоздала на урок.

В три часа, когда прозвенел звонок и все отправились по домам, он поджидал ее на стоянке. Один. В руках он держал учебник по дифференциальному исчислению и коричневую кожаную куртку. Карим посмотрела сначала на его незашнурованные кроссовки, потом на черные вельветовые брюки, потом на белую футболку, кадык и остановилась на губах.

Она встала перед ним.

– Ну, – сказал он.

У нее заныло в животе. Может, еще не поздно. Может, прямо сегодня. Вот Лиза удивится!

Трой поднял голову.

– Знаешь местечко, куда мы могли бы пойти?

– Мы могли бы пойти ко мне.

Он улыбнулся и провел пальцем по ее бедру.

– Я имел в виду, есть ли у тебя время поболтать?

Карим умерла на месте мгновенной, тихой, ужасной смертью. Она затаила дыхание.

– Мы могли бы пойти ко мне, – передразнил он и засмеялся.

Зубы у него были белые, чистые, крупные. На стоянке все задрожало от его хохота. Она смотрела на его кроссовки. Он наклонился к ней и, глядя в глаза, улыбнулся.

– Ну, давай шагай!

Карим все еще не могла двинуться с места. Он игриво подтолкнул ее и положил ей на плечо свою сильную теплую руку.

– Поехали, отвезу тебя домой.

Джасмин поразил взгляд Троя. Его глаза пробуравили ее насквозь. Странный взгляд. Обычно юноши его возраста смотрели сквозь Джасмин, как будто ее и не было. Она была для них стеной, тротуаром, скучным серым небом. А Трой остановился и уставился прямо ей в глаза, словно что-то искал.

– Это Трой, – объявила Карим, представляя высокого тощего парня, стоявшего у нее за спиной. Рукава его поношенной оксфордской футболки были высоко закатаны, открывая крепкие безволосые руки. – А это моя мать, – махнула Карим в направлении Джасмин.

Трой улыбнулся и протянул руку.

– Я знаю, вы сочиняете поваренные книги.

– Да, – удивленно ответила Джасмин.

– Я их целую стопку прочитал.

– Правда?

– Ага, первую дала мне отцовская подружка. Хотела, чтобы я поправился. И меня зацепило – сам начал их покупать.

Карим потянута Троя за руку.

– Мы чего-нибудь попьем и пойдем наверх.

Трой не шевельнулся.

– Мне понравилась ваша «Хватай, пока не ушло».

Джасмин усмехнулась.

– В самом деле?

– Ma, ну пожалуйста. Трой, что ты будешь пить? Пепси, апельсиновый сок?

– А может, бокал вина?

Карим уставилась на мать, но мать смотрела на Троя.

– С удовольствием, – сказал он.

Джасмин провела его на кухню. Она открыла шкаф и вытащила оттуда бутылку роскошного «Сан-Эмильон». Трой уселся на высоком стуле возле стола.

– Карим, дорогая, принеси сюда бокалы, пожалуйста!

– Нет, мы их возьмем наверх.

– Ну как хочешь. – Джасмин легко откупорила бутылку и обтерла горлышко.

Трой озирался вокруг, будто попал на киностудию.

– Нет-нет, пожалуйста, давайте выпьем здесь. Значит, именно здесь вы и работаете?

– Ну, обычно я работаю в спальне.

– Тогда, значит, здесь изобретаете.

Карим фыркнула. Джасмин рассмеялась и разлила вино по бокалам, получилось три полных. Потом достала из холодильника чизкейки ^[18]и поставила их в духовку.

– Мам, мы не голодные.

– Нет, я голодный, – заявил Трой, побалтывая вином в бокале. Он понюхал вино и неторопливо отпил глоток. Наслаждаясь послевкусием, он сложил губы розочкой, потом поднял голову. – Вишня и ваниль?

– Верно. И еще, по-моему, ежевика.

– Прекрасный вкус. Сладкое, выдержанное и крепкое.

– Да, мне тоже нравится.

Карим отпила глоток и скривилась. Отставив бокал, она направилась к холодильнику за водой. Потом села за стол и, оторвав от лежащей на столе грозди одну виноградину, стала вертеть ее в пальцах. Трой поудобнее устроился на стуле.

– Я и сам частенько готовлю, – сказал он.

– Что-нибудь особенное?

– Обожаю соусы. Бешамель, голландский. На этой неделе работаю над соусом субиз. ^[19]

– Значит, ты – соусный мужчина.

– Говорят, только настоящий повар может приготовить хороший соус.

– Это верно. Секрет субиза – в качестве лука. Возьми сорт «Видалиа», всех положишь на лопатки.

– Думаете?

– Уверена.

– Отлично! Первый совет от знаменитого автора поваренных книг. – Он обернулся, улыбаясь Карим, но Карим катала во рту виноградину и смотрела на мать. Трой повернулся к Джасмин.

– Странно, что Карим не любит готовить.

– Места не хватает, – пробурчала Карим.

– Знаешь, она права, – рассмеялась Джасмин.

– Я думаю, это она от зависти, – подмигнул Трой Джасмин и, наклонившись к Карим, потрепал ее по голове.

Карим подняла глаза и посмотрела на его руку. Джасмин вдруг пришло в голову, что она и, возможно, потенциальный любовник ее дочери говорят о Карим как о трехлетнем ребенке, сидящем на поду и сосущем леденец.

Она вынула из духовки крошечные пирожные и выложила их на свою любимую тарелку, чтобы немного остыли. Трой рассматривал большой книжный шкаф у окна.

– Вот это да, сколько книг!

– Наверху есть еще. Там мне уже места не хватает.

– Обожаю поваренные книги.

– Хочешь, подарю что-нибудь?

– Правда?

– У меня есть лишние экземпляры.

– Серьезно?

– Детка, принеси, пожалуйста, две последние книги Марселлы. У меня их по два экземпляра каждой. Внизу, около лестницы.

Карим склонила голову набок. Трой положил ей руку на колено.

– Для меня, а? – умоляющим тоном попросил он.

Карим сбросила его руку. Джасмин поставила тарелку с пирожными перед Троем.

– Ешь! – скомандовала она.

Трой откусил кусочек так деликатно и одновременно с таким наслаждением, что Джасмин только заморгала.

– О мой бог, о мой бог. Господи, – повторял он.

Джасмин тоже взяла одно. Она дегустировала его профессионально, разлагая вкус на отдельные составляющие.

– Ну и как тебе? Может, добавить мускатного ореха? – спросила она.

– Просто оху… Я хотел сказать, вкус просто исключительный.

– М-м-м, – Джасмин откусила еще кусочек.

Они смотрели друг на друга и жевали.

– А вы уроков никогда не давали? – наконец выговорил Трой.

– Времени нет.

– Плохо. Уверен, что учительница из вас получилась бы что надо. Как раз для меня. – Он смотрел на ее губы.

Карим вернулась, шлепнула книги на стол под носом у Троя.

– Ух ты, МарселлаХазан. Обожаю ее, – улыбнулся Трой, взглянув на Джасмин. – После вас, конечно. Бог ты мой, это же ее последние?

– Только что с печатного станка.

– Ну-у, спасибо огромное. Смотри, Карим, утка с соленой свининой и оливками.

– Фу!

– Вы пробовали какой-нибудь из рецептов? – кивнул Трой на книгу.

– Вот эти самые пирожные, например. Страница тринадцать. Я рецензирую эту книгу.

– Значит, и про меня напишете? Хо, ну и дела. Значит, я вроде как участвую в написании статьи? Вот это круто. Правда, Карим?

– Мне нужно в туалет, – ответила Карим.

Выходя из кухни, она обернулась и с ненавистью посмотрела на мать. Джасмин допила последний глоток вина.

– Ну, пора за работу.

– Да, я, пожалуй, тоже пойду.

Джасмин быстро завернула оставшиеся пирожные в фольгу.

– Вот, возьми с собой. У нас тут столько еды…

– Спасибо, миссис…

– Джасмин.

– Джасмин.

Он стоял и смотрел на нее. Джасмин опустила взгляд.

– Так что… э-э… – начал он, но запнулся. – Еще раз спасибо, – закончил он и исчез в направлении слабого звука воды, спускаемой в туалете.

Джасмин взяла полный стакан вина Карим и выпила его залпом, пытаясь залить огонь, бушевавший во всех эрогенных зонах ее тела.

Когда Трой вышел из кухни со своими пирожными, Карим встретила его у входа. Широко распахнув дверь, она помахала рукой, как матадор, выгоняющий быка из загона.

– Ой, ну перестань, Карим.

– До свидания, счастливо.

Он дотронулся до ее ключиц и провел пальцем до выреза футболки.

– Ты что, рассердилась?

– Иди, иди домой, поешь.

– Я всего лишь хотел понравиться твоей матери.

– Угу.

Теперь его палец прочертил восьмерку, заключив в нее маленькие грудки-мандаринки Карим.

– Обещаю, что больше не буду стараться ей понравиться.

– Обещаешь? – усмехнулась Карим.

Его палец двинулся вниз, в направлении ее впалого живота.

– Может, пойдем все-таки в твою комнату?

– Нет. Она там.

– Можем куда-нибудь отъехать.

– Ой, школьные штучки, – закатила глаза Карим.

– Бог запрещает заниматься этим в нашем возрасте, – рассмеялся Трой.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

Трой посмотрел на Карим. Она стояла со свинцовым взглядом, надув губы и скрестив руки. Он качнул рукой, прикидывая вес пирожных, и принял решение.

– Ты права. – Он сунул руку в карман брюк за ключами от машины и вышел за порог.

Глаза Карим изумленно распахнулись.

– Ты куда?

– Домой.

– Почему?

– Кучу всего надо прочитать.

Карим вприпрыжку понеслась за ним.

– Но… – Она смотрела, как он аккуратно укладывает пирожные на заднее сиденье своей старой голубой «субару».

– Я тебе позвоню, – выпрямившись, улыбнулся он и сел за руль.

Карим забарабанила в окошко. Он опустил стекло.

– Мы могли бы позаниматься вместе, – предложила она.

– М-м-м, лучше не надо. Толку не будет.

– Но…

– А?

– Но я думала, что идея была именно такая?

– И продолжай так думать.

Трой включил зажигание и, подмигнув Карим, с визгом рванул с места. Карим с отчаянием смотрела ему вслед. Ну вот, опять мамаша все испортила!

– Карим? – позвала Джасмин, услышав, как хлопнула входная дверь. Тишина. – Карим, дорогая, пойди сюда на минутку.

Карим вошла в кухню. Джасмин, поглаживая бокал с вином, стеклянным взглядом смотрела в темноту за окном. Обернувшись к дочери, она одарила ее материнской улыбкой, от которой Карим заскрежетала зубами.

– Какой милый парень, этот Трой. Ты никогда о нем не говорила.

– И что?

– Ничего, просто приятный, и все.

– Ага.

– Л вы, ребята… – Джасмин осеклась.

– Что?

– Вы встречаетесь?

– Каждый день в школе.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Ради бога, мам… Мне надо делать уроки.

– Может, съешь чего-нибудь? Что ты сегодня ела?

– Много всякого.

– Например? Не видела, чтобы ты завтракала.

– Не все завтракают.

– Резонно.

Карим пожала плечами.

– Ну хоть грушу возьми…

– Я не голодна.

– Ты думаешь, что это выглядит привлекательно, но это не так.

– Попробуй убедить в этом журналы.

– А, вот оно что! Ты решила стать моделью.

– Я этого не говорила.

– Тогда ешь.

Карим направилась к двери.

– Карим?

– Что?

– Знаешь, ты можешь говорить со мной обо всем. О том, что тебе хочется узнать.

Карим бесстрастно взглянула на мать. Джасмин покраснела, но не угомонилась.

– О мужчинах, об отношениях с ними. Давай поговорим, когда захочешь. Мне кажется, было бы хорошо, если бы ты со мной поговорила.

– Ой, мам!

Карим закатила глаза и вышла из кухни, а Джасмин со своим бокалом села за стол и подумала о том, что совсем вроде бы недавно она была для Карим всем. Трехлетняя Карим сидела в ванне и все повторяла, как любит свою мамочку. Доченька. Ее сердечко трепетало от радости. Она могла бы дать ей то, чего недополучила сама – не только материально, но и эмоционально. Она хвалила дочку, говорила, что та обязательно станет кем захочет. Все время повторяла, какая она красавица. Какая умница. Не такая, как все. Она знала, что в какой-то момент отношения обострятся. С подростками всегда нелегко. Но у нее с дочкой, думала она, все будет по-другому. Джасмин думала, что они сумеют справиться. Доченька ее. Карим. Беззубая и лысенькая. С толстой и красной, несмотря на старательный уход, попкой. С пронзительным ревом по ночам, от которого упал бы в обморок даже бабуин. Ее дитя. Карим.