Текст книги "Криптономикон"
Автор книги: Нил Стивенсон
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]
Костюм
Рэнди выглядит положительным и собранным: что значит костюм!
Всем уши прожужжали, что компьютерщики не любят наряжаться. Ави выяснил, что хорошая одежда может быть очень комфортной – скажем, брюки от костюма куда удобнее джинсов. Кроме того, он достаточно терся среди компьютерщиков, чтобы понять: раздражает не столько костюм, сколько необходимость одеваться. То есть не просто напяливать брюки с пиджаком, но и выбирать их, вовремя отдавать в чистку, следить за модой – задача непосильная для людей, которые надевают костюм раз в пять лет.
Значит, так: у Ави в одном из компьютеров есть таблица с обхватом груди, длиной шагового шва и прочими мерками каждого из сотрудников. За пару недель до ответственного мероприятия он просто отправляет это все факсом портному в Шанхай. Костюм прибывает курьерской почтой ровно за двадцать четыре часа до срока и по пневматической трубе отправляется в гостиничную прачечную. Сегодня утром, когда Рэнди выходил из душа, постучал коридорный и внес отглаженный костюм с рубашкой и галстуком. Рэнди это все надел (десятый ксерокс с плохой схемы полувиндзорского узла прилагался). Костюм сидит как влитой. Теперь Рэнди ждет в холле, смотрит, как убывают цифры на электронном табло лифта, и украдкой разглядывает себя в большом зеркале. Рэнди в костюме – это такая хохма, которой должно хватить по крайней мере до конца ленча.
Он размышляет об утренней электронной почте.
Кому: [email protected]
Тема: Re: Зачем?
Дорогой Рэнди!
Надеюсь, Вы не обидитесь, если я буду называть Вас Рэнди, поскольку это совершенно очевидно Вы, несмотря на анонимность. Мысль удачная. Восхищен Вашей осторожностью.
По поводу того, что я могу оказаться Вашим «старым врагом»: очень грустно, что у Вас, такого молодого, уже есть старые враги. Или Вы о недавно приобретенном враге преклонного возраста? На ум приходят несколько кандидатов, однако я предполагаю, что Вы подразумевали Эндрю Лоуба. Я – не он. Вам это было бы очевидно, если бы Вы в последнее время посещали его сайт.
Зачем Вы строите Крипту?
Подписано:
– НАЧАЛО МАССИВА ЭЛЕКТРОННОЙ ЦИФРОВОЙ ПОДПИСИ ОРДО —
(и т. д. и т. п.)
– КОНЕЦ МАССИВА ЭЛЕКТРОННОЙ ЦИФРОВОЙ ПОДПИСИ ОРДО —
Смотреть на цифры и гадать, какой из лифтов придет первым, совсем не увлекательно, но все же лучше, чем просто стоять без дела. Один застрял этажом выше, слышно, как заливается аварийный сигнал. В Азии многие бизнесмены, особенно китайские, считают шиком полностью оккупировать один лифт: телохранители посменно дежурят в кабине, вдавив пальцем кнопку открывания дверей и не обращая внимания на возмущенный трезвон.
Дзинь. Рэнди поворачивается на каблуках (попробуйте выполнить этот маневр в кроссовках!). Снова он поставил не на ту лошадь. Выиграл лифт, который только что был на самом верху. Рэнди делает шаг к зеленому огоньку. Двери открываются. Рэнди смотрит прямо в глаза Хьюберту (Дантисту) Кеплеру, доктору стоматологии.
Или вы о недавно приобретенном враге преклонного возраста?
– Доброе утро, мистер Уотерхауз! Когда вы вот так стоите с открытым ртом, то напоминаете мне пациента.
– Доброе утро, доктор Кеплер. – Рэнди слышит свои слова, как с другого конца километровой канализационной трубы, и тут же вновь прокручивает их в голове, проверяя, не выдал ли корпоративных тайн и не дал ли доктору Кеплеру повода вчинить иск.
Двери начинают закрываться, и Рэнди приходится всунуть между ними ноутбук.
– Осторожнее! Уверен, это дорогостоящее оборудование, – говорит Дантист.
Рэнди чуть не брякает: «У меня эти ноутбуки летят, как у трансвестита капроновые чулки» (или, может, больше в тему было бы «как крошка гнилого зуба из-под сверла бормашины»), но тут же мысленно зажимает себе рот. В компьютере у него корпоративная информация, собственность «АВКЛА». Если Дантист решит, что Рэнди наплевательски к ней относится, то распердится исками.
– Э-э… приятная неожиданность, – заикаясь, говорит Рэнди.
На докторе Кеплере очки размером с ветровое стекло «кадиллака» 1959 года. Это специальные стоматологические очки, отполированные, как зеркало паломарского телескопа, и покрытые суперотражающим слоем, чтобы вы видели в них исключительно свою пасть, насаженную на стержень горячего света. Глаза самого Дантиста таятся в глубине, как воспоминания детства. Это косящие серо-голубые глаза со стигийскими зрачками, полуприкрытые, словно их обладателю все в мире давно прискучило. В уголках сморщенных губ постоянно поигрывает улыбка: улыбка человека, который одновременно думает, как выплатить очередную страховку на случай врачебной ошибки, и ковыряется стальной фомкой в основании вашего мертвого премоляра, но прочел в специальном журнале, что врачей, которые улыбаются, пациенты чаще посещают и реже привлекают к суду.
– Скажите, – говорит он, – не получится ли у нас сегодня немного поболтать?
Сплюньте, пожалуйста.
Спасительный звонок! Кабина останавливается на первом этаже, виден вестибюль «Фут Меншн», облицованный мрамором исчезающих пород. Посыльные, замаскированные под свадебные торты, снуют туда-сюда, как на колесиках. Футах в десяти от лифта – Ави, рядом два роскошных костюма, из которых торчат головы Джона Кантрелла и Эберхарда Фёра. Все трое поворачиваются к лифту. При виде Дантиста лица у Эба и Джона становятся как у актеров в дешевом вестерне, только что получивших в лоб из мелкашки. У Ави, напротив, вид человека, который неделю назад напоролся на ржавый гвоздь, а сейчас почувствовал первое роковое шевеление столбняка.
– У нас сегодня напряженный день, – говорит Рэнди. – Ответ: да, если будет время.
– Хорошо. Ловлю на слове, – говорит доктор Кеплер. – Доброе утро, мистер Халаби. Доброе утро, доктор Фёр. Доброе утро, мистер Кантрелл. Приятно видеть вас такими джентльменами.
Приятно, что вы ведете себя по-джентльменски.
– Мы тоже очень рады, – говорит Ави. – Я так понимаю, мы сегодня еще увидимся?
– О да, – отвечает Дантист, – вы будете видеть меня весь день.
Боюсь, процедура будет долгой. Он поворачивается и молча идет по вестибюлю к кожаным креслам, почти скрытым за взрывами ярких тропических цветов. Сидящие в креслах по большей части молоды и хорошо одеты; при виде босса они вытягиваются во фрунт. Рэнди насчитывает двоих мужчин и трех девушек. Один – явный телохранитель, но и девушки, которых за глаза зовут Парками, Фуриями, Грациями, Норнами или Гарпиями, по слухам, тоже прошли курс спецподготовки и вооружены до зубов.
– Это кто? – спрашивает Джон Кантрелл. – Его ассистентки?
– Не смейся, – отвечает Ави. – В бытность свою зубным врачом он завел штат женщин для предварительной обработки пациентов, и это сформировало его парадигму.
– Издеваешься? – говорит Рэнди.
– Ты знаешь, как бывает. Когда ты приходишь к зубному врачу, ты на самом деле не видишь зубного врача, верно? Тебя встречает кто-то другой, верно? Всегда есть элитная категория деловитых тетечек, которые снимают зубной камень, чтобы врачу не возиться, и делают рентген. Сам врач сидит в кабинете и смотрит снимки – он имеет дело с абстрактным черно-белым изображением на маленьком куске пленки. Если он видит дырки, то приступает к делу. Если нет, выходит, произносит пару вежливых фраз и отправляет тебя домой.
– Так зачем он здесь? – спрашивает Эберхард Фёр.
– В том-то и суть! – говорит Ави. – Когда он входит, ты не знаешь, зачем он здесь: просверлить тебе дырку в черепушке или рассказать про свой отпуск на Гавайях.
Все взгляды обращаются к Рэнди.
– Что произошло в лифте?
– Я… ничего! – выпаливает Рэнди.
– Вы обсуждали филиппинский проект?
– Он просто сказал, что хочет со мной побеседовать.
– Гадство, – говорит Ави. – Значит, прежде надо побеседовать нам.
– Знаю. Поэтому и обещал поговорить, если выдастся свободная минута.
– Постараемся, чтоб у тебя сегодня свободная минута не выдалась. – Ави задумывается на минуту и продолжает: – Он совал руку в карман?
– А что? Думаешь, мог вытащить револьвер?
– Нет, – говорит Ави. – Просто мне кто-то сказал, что Дантист носит при себе скрытый магнитофон.
– Как переодетый полицейский? – недоверчиво переспрашивает Кантрелл.
– Ага, – говорит Ави таким тоном, будто это самое обычное дело. – Цифровой магнитофон размером со спичечный коробок. Может быть, с проводком и микрофоном под рубашкой. Может быть, нет. Так или иначе, ты не знаешь, когда он тебя записывает.
– А это не противозаконно? – спрашивает Рэнди.
– Я не юрист, – отвечает Ави. – Что важнее, не кинакутский юрист. Но для гражданского иска это не важно: если он потянет нас в суд, то сможет предъявить любые свидетельства.
Они смотрят через вестибюль. Дантист косолапо стоит на мраморе, скрестив руки на груди и опустив подбородок – выслушивает доклад подчиненных.
– Может, он и совал руку в карман, не помню, – говорит Рэнди. – Это не важно. Мы говорили в общем. И коротко.
– Он может проанализировать запись на приборе и по напряжению в голосе определить, когда ты врешь. – Джон явно наслаждается неограниченным разгулом паранойи. Это его стихия.
– Не беспокойся, – парирует Рэнди, – я его заглушил.
– Как? – спрашивает Эб. Он не расслышал иронии, поэтому удивлен и заинтригован. По лицу видно, что Эб рвется поговорить о чем-нибудь умном.
– Я пошутил, – объясняет Рэнди. – Если Дантист проанализирует запись, он увидит один равномерный стресс.
Ави и Джон смеются. Эб расстроен.
– А, – говорит он. – Я думал, что мы, если бы захотели, могли бы полностью заглушить его устройство.
– Магнитофон – не радио, – замечает Джон. – Как его можно заглушить?
– Метод Ван Эйка, – поясняет Эб.
Тут из кафе выходит Том Говард с замусоленным номером «Саут Чайна Морнинг Пост» под мышкой, а из лифта – Берил в парадном платье и боевой раскраске. Мужчины прячут глаза, притворяясь, будто ничего не произошло. Все здороваются и обмениваются пустяковыми фразами. Потом Ави смотрит на часы и говорит: «Пошли к султану», как будто предлагает заглянуть в «Макдоналдс».
Взломщик
Уотерхаузу приходится оберегать сейф: Шафто рвется взорвать его толом, а Чаттан намерен отправить в Лондон, экспертам из Бродвей-билдингс. Уотерхауз хочет еще раз испробовать силы, просто из интереса.
Чаттан прав. У подразделения 2702 есть четкая и определенная задача. Взлом сейфов с немецких подводных лодок в нее не входит. Кстати, лазить на брошенные подводные лодки за сейфами и шифровками – тоже не их задача. Просто рядом не было больше никого с допуском «Ультра-Мега», а U-553 сидела так ненадежно, что Блетчли-парк не успевал прислать специалистов.
Желание Уотерхауза вскрыть сейф никак не связано с задачей подразделения 2702, его собственными обязанностями или даже стремлением скорей разгромить фашистов. Просто Лоуренс Притчард Уотерхауз не может иначе. Это императив, его, как приказы, не обсуждают. На тележке, мчащейся по натянутому тросу, под ветром и дождем, с развороченными рукою и головой, не зная, доберется до корабля или рухнет в бездну, он еще помнил нервными окончаниями пальцев бесконечно малое дрожание диска под жидким месивом. Пока Енох Роот штопал его на борту сторожевика, Уотерхауз мысленно прикидывал, как может быть устроен сейфовый замок. А когда остальные бойцы подразделения 2702 без задних ног повалились на койки, в гамаки и спальные мешки на полу домовой церкви Йглмского замка, Уотерхауз, в бинтах и с рукой на перевязи, отправился по коридорам благоустроенной части замка в поисках бритвенных лезвий и куска графита.
Бритвы он находит в мусорном ведре, графит крадет из каморки, в которой Гхнкс держит гальванический люцифер. Все это, вместе с бруском канифоли и паяльной лампой, относит в домовую церковь. Рядовой и сержантский состав разместился, как пристало морякам, в нефе, что по-гречески означает «корабль». Офицеры – в трансепте. Чаттан занял весь южный придел, Уотерхауз, Роот, лейтенанты британских ВДВ и МПФ США подвесили койки в северном. Малая толика немереных запасов брезента отделяет алтарь, Святую Святых, где когда-то пребывали Тело и Кровь Христовы. Теперь там стоит «халликрафтерс» модели S-27, пятнадцатиламповый супергетеродиновый приемник со сверхсовременными лампами-желудями, который ловит УКВ в диапазоне от 27 до 143 Мгц и принимает АМ, FM и радарное излучение. Еще у него есть измеритель уровня сигнала, который был бы полезен, занимайся они и впрямь высокочастотной радиопеленгацией.
За брезентом горит свет, на стуле перед алтарем храпит морской пехотинец. Уотерхауз будит его и отправляет спать. Морпех пристыжен: он должен был бодрствовать и убедительно крутить антенну.
Сам радиоприемник практически не используется; его включают, когда входит посторонний. Все деревянные финтифлюшки с алтаря (если когда-то и были) уничтожены огнем, сгнили или растащены острозубыми скрггами на строительство гнезд. Остался прямоугольный базальтовый монолит, совершенно ровный, если не считать следов тёски. Идеальная подставка для сегодняшнего эксперимента.
Уотерхауз, с ущербом для поясницы, водружает сейф на алтарь. Сейф цилиндрический, как отрезок орудийного ствола. Уотерхауз ставит его на попа: круглая дверца с круглым диском смотрит в потолок, словно незрячий глаз; радиальные риски – точь-в-точь радужка.
За диском – механизм, который приводит Уотерхауза в бешенство. Каким-то образом вращая диск, он должен добиться такого положения, в котором дверца откроется. Вот, собственно, и все. То, что дверца до сих пор не открыта, – личное оскорбление. Чем крохотный – меньше кубического фута – объем внутри сейфа отличен от пространства, в котором Уотерхауз перемещается без помех? Что там, черт возьми, такое?
Канифоль похожа на плохой янтарь, пузырчатый, но все равно красивый. Уотерхауз зажигает горелку и проводит пламенем по краю бруска. Канифоль размягчается, плавится, капает на крышку сейфа, рядом с диском, образуя лужицу размером примерно с серебряный доллар.
Уотерхауз быстро погружает в нее лезвия опасным краем вверх, параллельно, на расстоянии чуть меньше дюйма, и придерживает их, пока холодный металл не выпьет тепло и канифоль снова не затвердеет. Он подложил зубочистки, чтобы тупые края не касались металла и не получился контакт.
Он припаивает к лезвиям проволочки и тянет их через алтарь к рации. Берет кусок графита, кладет на лезвия, как перемычку.
После этого снимает с приемника заднюю панель и начинает ковыряться внутри. Поменять надо не так и много: он хочет сделать устройство, которое преобразует электрические импульсы в звук и направляет в наушники, что, собственно, и делает приемник. Однако источник сигнала уже не передатчик на немецкой подлодке, а ток, идущий по проводу в левое лезвие, по графитовой перемычке, в правое лезвие и обратно по другой проволочке.
Чтобы все это заработало, требуется определенное время. Всякий раз, упираясь в очередной тупик, Уотерхауз начинает звереть. Тогда он встает и крутит антенну, якобы ища немецкую подлодку. Тем временем его осеняет, и он возвращается к работе.
Примерно на рассвете он слышит визг в наушниках – бакелитовых чашечках, соединенных приспособлением, похожим на примитивный хирургический инструмент. К приемнику от них тянутся перекрученные черная и красная проволочки. Уотерхауз убавляет громкость и надевает наушники.
Он кладет палец на сейф и слышит неприятный гул в ушах, проводит по холодному металлу и слышит скрежет. Любая вибрация заставляет дрожать графитовую перемычку, замыкая и размыкая цепь, модулируя ток. Лезвия и графит – это микрофон, и микрофон работает даже слишком хорошо.
Уотерхауз снимает руку с сейфа и некоторое время вслушивается. Слышно шебуршание скрргов, растаскивающих провиант подразделения. Слышно, как бьют волны о берег, как подпрыгивают на Дороге лысые шины Такси. У Такси не отрегулирован развал. Слышно, как Маргарет – шырк-шырк-шырк – трет пол на кухне, и у спящих морпехов екает сердце; как трутся льдины у берегов Исландии и крутятся винты приближающегося конвоя. Лоуренс Притчард Уотерхауз подключен к Вселенной с полнотой, какую бессилен обеспечить даже Блетчли-парк.
В центре этой Вселенной – сейф с подводной лодки U-553, ее ось проходит через центр диска. Уотерхауз снова кладет на него руку, предварительно убавив громкость, чтобы не лопнули барабанные перепонки. Диск поворачивается с усилием, но плавно, как на воздушном демпфере. Однако остается трение. Его не ощущают замерзшие пальцы Уотерхауза, но в наушниках оно грохочет горным обвалом.
Когда замок щелкает, звук такой, будто Уотерхауз поднимает щеколду на главных вратах ада. Несколько раз приходится начинать по новой: он не знает, сколько чисел в комбинации и в какую сторону крутить сначала. Однако опытным путем начинает вырисовываться закономерность, и постепенно он приходит к следующей комбинации: 23 вправо – 37 влево – 7 вправо – 31 влево – 13 вправо.
Слышится смачный лязг, и Уотерхауз нутром чует, что можно снимать наушники. Он поворачивает колесико рядом с диском. При этом убираются радиальные собачки, запирающие дверцу. Он тянет ее вверх, осторожно, чтобы не порезаться о лезвия, и смотрит внутрь.
Разочарование, которое он при этом испытывает, никак не связано с содержимым сейфа. Это разочарование от того, что задача решена и он вернулся к базовому состоянию тоски и легкого раздражения, в котором живет, когда не взламывает замки или шифры.
Уотерхауз засовывает руку в сейф и нащупывает металлический брусок размером с булочку для хот-дога. Это для него не новость: они трясли сейф, словно дети – коробку с рождественским подарком, слышали, как что-то со звоном перекатывается, и гадали, чего бы там могло быть.
Брусок холодный и так сильно забирает тепло, что держать его почти больно. Уотерхауз трясет рукой, чтобы восстановить циркуляцию, вытаскивает брусок и бросает его на алтарь. Тот дважды подпрыгивает, звеня – самый музыкальный звук, который стены часовни слышали за много столетий, – и остается латунно блестеть в свете электрических лампочек (в часовню уже провели свет). Яркие отблески бьют в глаза Уотерхаузу, который много недель живет на сером и ненастном Йглме, ходит и спит в хаки и черном. Он зачарован красотой и яркостью бруска на грубом черном базальте еще до того, как мозг опознает в нем золотой слиток.
Из слитка получается мировое пресс-папье – весьма кстати, потому что в часовне сквозняк, а содержимое сейфа – листки папиросной бумаги, разлетающиеся от малейшего дуновения. Листки расчерчены бледными горизонтальными и вертикальными линиями, ячейки заполнены от руки печатными буквами, расположенными в группах по пять.
– Ба, что вы нашли! – говорит тихий голос.
Уотерхауз поднимает голову и смотрит в пугающе спокойные глаза Еноха Роота.
– Да. Шифровки, – отвечает Уотерхауз. – Не «Энигма».
– Я про другое, – говорит Роот. – Про корень всего зла. – Он пытается взять брусок, но пальцы соскальзывают. Тогда он берется покрепче и отрывает слиток от алтаря. Что-то цепляет его взгляд; он поворачивается к лампочке и сосредоточенно хмурится, как гранильщик алмазов.
– Здесь иероглифы, – говорит Роот.
– Простите?
– Китайские или японские. Нет, китайские – клеймо шанхайского банка. И цифры – проба и серийный номер. – Для миссионера он неожиданно подкован в таких вопросах.
До этой секунды слиток ничего для Уотерхауза не значил – просто образчик химического элемента вроде свинцового грузила или банки с ртутью. Однако мысль, что он может нести информацию, занятна. Просто необходимо встать и поглядеть. Роот прав: на слитке клеймо с маленькими восточными значками. Крохотные грани иероглифов вспыхивают под лампочкой – искры, проскакивающие через пространство между двумя странами Оси.
Роот кладет слиток на алтарь, быстро идет к столу, где лежит всякая канцелярия, берет лист папиросной бумаги и карандаш. Возвращается к алтарю, кладет тонюсенький лист на слиток и возит по нему боковой стороной грифеля, так что бумага чернеет везде, кроме тех мест, где вдавлены иероглифы или цифры. Через несколько секунд у него в руках идеальная копия клейма. Он складывает листок и убирает в карман, а карандаш возвращает на стол.
Уотерхауз давно вернулся к изучению шифровок из сейфа. Все они составлены одним почерком. Из месива в каюте они с Шафто выловили целую кипу разных бумаг, и капитанский почерк Уотерхауз знает; эти листки писал кто-то другой.
Ясно, что зашифрованы они не с помощью «Энигмы». Шифровки «Энигмы» начинаются с двух групп по три буквы в каждой, указывающей, как ставить диски. Ни на одном из листков таких букв нет, значит, использована какая-то другая система. Как у любого современного государства, у Германии уйма шифров, для одних используются книги, для других – машины. В Блетчли-парке взломали большую часть и тех, и других.
Однако поупражняться всегда приятно. Теперь, когда прибыло все подразделение 2702, на свидания с Маргарет рассчитывать не приходится. Шифры на листках – идеальная головоломка, чтобы заполнить зияющую пустоту, оставшуюся после вскрытия сейфа. Уотерхауз тоже заимствует несколько листков бумаги и час или два кропотливо копирует шифры, по два, по три раза проверяя каждую шифргруппу, чтобы не ошибиться.
С одной стороны, это ужасно муторно. С другой – шанс на самом нижнем уровне проштудировать шифртекст. Умение увидеть закономерность в хаосе бесполезно, если прежде не погрузиться в хаос. Если закономерности есть, он их сейчас не увидит. Но, может быть, если цифры пройдут перед глазами и через руку с карандашом, подсознание включится в работу и выдаст подсказку – или само решение – недель этак через несколько, когда он будет бриться или крутить антенну.
Краем сознания он воспринимает, что Чаттан и остальные проснулись. Рядовых и сержантов в Святая Святых не пускают, но лейтенанты столпились вокруг и пялятся на слиток.
– Взламываете шифр? – Чаттан вразвалку подходит к столу. Он держит кружку с кофе двумя руками, чтобы согреть ладони.
– Снимаю копию, – говорит Уотерхауз и, поскольку тоже не чужд некоторой хитрецы, добавляет: – На случай, если оригиналы погибнут при перевозке.
– Очень предусмотрительно, – кивает Чаттан. – Кстати, вы, часом, не припрятали где-нибудь второй слиток?
Уотерхауз давно общается с военными и не ловится на подначку.
– Характер звуков, возникавших при покачивании сейфа, явно указывал на наличие внутри только одного металлического предмета, сэр.
Чаттан, хохотнув, прикладывается к кружке.
– Интересно, удастся ли вам взломать шифр, капитан Уотерхауз. Готов держать пари, что да.
– Спасибо за доверие, но пари явно проигрышное, сэр, – говорит Уотерхауз. – Скорее всего в Блетчли-парке его уже раскололи.
– Почему вы так думаете? – рассеянно спрашивает Чаттан.
Вопрос из уст человека с допуском «Ультра-Мега» настолько глупый, что Уотерхауз теряется.
– Сэр, в Блетчли-парке взломали практически все немецкие военные и правительственные коды.
Чаттан притворно корчит разочарованную гримасу.
– Фи, Уотерхауз, как ненаучно! Вы делаете допущения.
Уотерхауз прокручивает разговор назад, пытаясь понять смысл упрека.
– Вы предполагаете, что шифр может быть не немецкий? Или что он не военный и не правительственный?
– Я лишь предостерегаю вас от допущений, – говорит Чаттан.
Уотерхауз все еще обдумывает услышанное, когда к ним подходит лейтенант Робсон, командир взвода английских десантников.
– Сэр, – говорит он. – Надо бы сообщить в Лондон комбинацию.
– Комбинацию? – тупо переспрашивает Уотерхауз. Вне контекста слово практически ничего ему не говорит.
– Да, сэр, – четко отвечает Робсон. – К сейфу.
– А. – Уотерхауз смутно раздражен вопросом. Чего ради записывать комбинацию, если все нужное для взлома под рукой? Куда лучше иметь алгоритм вскрытия сейфов, чем одно частное решение. – Не помню. Забыл.
– Забыли? – переспрашивает Чаттан. Он делает это ради Робсона, который, похоже, со всей силы прикусил язык. – Может, вы ее записали, прежде чем забыть?
– Нет, – говорит Уотерхауз, – хотя помню, что она состояла исключительно из простых чисел.
– Это сужает круг поиска, – бодро замечает Чаттан. Однако Робсон, похоже, не удовлетворен.
– И состояла из пяти чисел, что занятно, поскольку…
– Пятерка – тоже простое число, – ловит на лету Чаттан. Уотерхаузу приятно, что его командир демонстрирует признаки дорогого и качественного образования.
– Хорошо, – цедит сквозь зубы Робсон. – Так и доложу в Лондон.
