Текст книги "Бездна Челленджера"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

52. Свидетельство честности

После ужина, который мне не хотелось есть, папа зовет меня тоном, означающим: «Нам надо поговорить». Меня так и тянет спастись бегством, но я держусь. Несмотря на жгучую потребность бродить по комнате, я сажусь на диван. Колени прыгают так, будто мне под ноги подложили две хорошие пружины.

– Я написал тренеру легкоатлетов – попросил расписание соревнований, – начинает папа. – Тот ответил, что никакого Кейдена Босха в команде нет.

Я знал, что это однажды случится.

– Да, и что?

Папа выдыхает с такой силой, что задул бы свечки на любом торте:

– Мало того что ты нам соврал… Но это другой разговор.

– Хорошо, могу я идти?

– Нет. Сначала ответь на мой вопрос. Зачем? И куда ты тогда пропадаешь после школы? Чем ты занимаешься?

– Это уже три вопроса.

– Не цепляйся к словам!

Я развожу руками и честно признаюсь:

– Хожу гулять.

– Куда?

– Просто по городу.

– Каждый день? По несколько часов?

– Ага. – Мозоли на ногах свидетельствуют о моей честности, но папа все еще недоволен.

Он нервно приглаживает рукой волосы, как будто там еще есть что приглаживать.

– Кейден, это на тебя не похоже.

Я встаю и вдруг начинаю орать – не специально, просто так получилось:

– С каких это пор сходить погулять – преступление?!

– Дело не в прогулках. Меня беспокоит твое поведение. Твои мысли.

– В чем ты меня обвиняешь?

– Ни в чем! Это не допрос с пристрастием!

– Я не прошел в команду, понимаешь? Меня не взяли, и я просто не хотел вас расстраивать, поэтому теперь я хожу гулять, ясно? Ты доволен?

– Речь не об этом!

Но речь как раз об этом. Я направляюсь к двери. В спину доносится:

– Куда ты?

– Гулять. Если я, конечно, не под домашним арестом за то, что вылетел из команды. – Прежде, чем он снова открывает рот, я выскакиваю за дверь.

53. Задний вид моих ног

Несколько лет назад, отвозя нас в школу, папа непривычно забеспокоился. Я хочу сказать, что обычно он волнуется так же предсказуемо, как налоговая декларация, а в тот день было что-то новое. Маккензи сидела на заднем сиденье, а я впереди. С самого начала отец был какой-то дерганый, как будто выпил слишком много кофе. Я уже решил, что виновата его работа, когда он растерянно произнес:

– Что-то не так.

Я не отвечал, ожидая, пока он сам все объяснит: папа никогда не бросает таких фраз на ветер без пояснений. А вот сестра не собиралась терпеливо ждать:

– И что же не так?

– Ничего, – ответил папа. – Я не знаю. – Он настолько разволновался, что пропустил желтый сигнал светофора и только вдавив тормоза смог не выехать на перекресток как раз к красному свету. Он нервно оглядел улицу и признался: – Просто сегодня мне как-то сложно вести машину.

Я уже начал переживать, не случится ли с ним сердечный приступ, удар или еще какая гадость. Только я собирался озвучить свои подозрения, как вдруг заметил что-то около моего рюкзака. Металлический предмет странной формы удивил меня только потому, что лежал в необычном месте. Я часто видел его в повседневной жизни, но не на полу. Только взяв предмет в руки, я понял, что это.

– Пап?

Отец обернулся ко мне, увидел предмет в моих руках и немедленно облегченно рассмеялся:

– Похоже, это все объясняет.

Маккензи подалась вперед:

– Что там такое?

Я подал ей находку:

– Зеркало заднего вида.

Папа припарковался на обочине, чтобы привыкнуть к мысли о вождении без возможности все время видеть, что за спиной.

Я, помнится, тогда поглядел на кусок клейкой ленты, мотающийся на месте зеркала, и удивился папиной бестолковости:

– Как же ты не заметил, что его нет?

Папа развел руками:

– Езжу на автомате. Вообще не думаю о таких вещах. Ощутил, что чего-то не хватает, а чего – поди найди..

Тогда я его не понял. Но потом я близко познакомился с ощущением, что что-то не так, но совершенно неясно, что. Разница в том, что у меня под носом не было простого ответа вроде отломанного зеркала.

54. Должная добросовестность

Я созерцаю гору домашнего задания, не в силах даже пальцем пошевелить, чтобы его выполнить. Такое ощущение, что ручка весит тысячу тонн. Или она под напряжением. Да, точно, так и есть, и я погибну, если дотронусь до нее. Или перережу бумагой артерию. Порезы от бумаги заживают хуже всего. Так что я имею полное право не делать уроки, потому что боюсь смерти. Но истинная причина в том, что мое сознание не хочет на это отвлекаться. Оно не здесь.

– Пап?

Близится «то самое время года», и папа засел с ноутбуком за кухонным столом, нервный и злой по поводу изменений в налоговом кодексе и беспорядочной кучи квитанций очередного клиента.

– Да, Кейден?

– Один парень из школы хочет меня убить.

Отец смотрит на меня, внутрь меня, сквозь меня. Ненавижу, когда он так делает. Он заглядывает в свой ноутбук и с глубоким вздохом закрывает его. Мне приходит в голову, что папа что-то от меня скрывает. Конечно, такого не может быть. Что он может скрывать? Это глупо. Но все же…

– Тот же, что и в прошлый раз?

– Нет, – отвечаю я, – это кто-то другой.

– Кто-то другой.

– Да.

– Другой парень.

– Ага.

– И ты думаешь, он хочет тебя убить.

– Верно, убить меня.

Отец снимает очки и чешет переносицу:

– Хорошо, давай поговорим об этом. Надо обсудить эти твои предчувствия…

– С чего ты взял, что это просто предчувствие? Что он еще ничего не успел сделать? Ничего ужасного?

Папа снова вздыхает:

– Что он натворил, Кейден?

Я повышаю голос и ничего не могу с этим поделать:

– Пусть он даже ничего пока не сделал – но собирается сделать! У него на лбу написано! Я чувствую, я знаю!

– Для начала успокойся.

– Ты меня вообще слушаешь?

Папа встает, наконец-то приняв меня всерьез:

– Кейден, мы с мамой беспокоимся.

– Вот и хорошо. Он ведь может и вас убить.

– Не из-за него. Из-за тебя, понимаешь?

Мама выходит у меня из-за спины, заставляя меня подпрыгнуть. С ней моя сестра.

Взгляды родителей пересекаются, как будто при телепатии. Я чувствую, как сквозь меня летают их мысли: от папы к маме, потом обратно. Подсознательный пинг-понг со мной вместо сетки.

Потом мама поворачивается к Маккензи:

– Поднимайся в свою комнату.

– Нет, я хочу остаться здесь! – ноет та, скорчив соответствующую гримасу, но мама стоит на своем:

– Не спорь со мной. Иди наверх!

Сестра опускает плечи и бежит по лестнице, громко топая ногами.

Теперь я один на один с родителями.

– Что случилось? – спрашивает мама.

– Помнишь, что я тебе говорил, про мальчика из школы? – напоминает папа. Мне становится ясно, что никому из них нельзя доверить тайну. Я объясняю маме ситуацию, и она воспринимает ее чуточку иначе:

– Может, нам стоит во всем этом разобраться. Узнать, что это за парень.

– Да-да, и я о том же! – Я чувствую легчайшее облегчение.

Папа открывает рот, как будто собираясь возразить, но, передумав, закрывает обратно.

– Ладно, – говорит он. – Я, конечно, за должную добросовестность, но… – Он так и не завершает фразы, а вместо этого идет в гостиную и опускается на корточки перед шкафом: – Где классный альбом за прошлый год? Давайте поглядим, о ком речь.

Теперь, когда оба они верят мне, я чувствую облегчение. Впрочем, не особо, потому что я знаю, что они мне не верят. Родители просто имитируют бурную деятельность, чтобы усыпить мою бдительность. Чтобы мне казалось, что они на моей стороне. На самом деле, они не лучше мисс Сиссель и всех типов, замышляющих что-то против меня. Как будто они мне не родители, а просто оболочка моих мамы с папой, а что внутри – неизвестно. Я знаю, что больше не могу им доверять.

55. Лучше бы это были крысы

Я наконец рассмотрел, что же бегает по нашей палубе. Лучше бы это были крысы.

– Как они мне надоели! – жалуется Карлайл, пытаясь выковырять их изо всех щелей и смыть с палубы. Они бегут от луж мыльной воды: не хотят быть мокрыми, а может – чистыми. – Только подумаешь, что разделался с ними, как появляются новые.

На некоторых кораблях живут крысы. На других – тараканы. Наш галеон наводнили разномастные мозги. Они разных размеров, от грецкого ореха до кулака.

– Чертова пакость выбирается из матросских голов, пока владельцы спят или отвлекаются на что-нибудь, и разгуливает на свободе! – Карлайл тыкает шваброй в кучку сгрудившихся вместе мозгов, и они разбегаются во все стороны на тоненьких фиолетовых ножках. – Когда настанет время нырять, – продолжает уборщик, – на палубе не должно остаться ни одного мозга. Они все испортят.

– Если это мозги матросов, почему они такие маленькие?

Карлайл горько вздыхает:

– Либо их мало используют и они атрофируются, либо используют слишком сильно – и они выгорают. – Он качает головой: – Такое добро пропадает!

Уборщик макает швабру в ведро с мыльной водой и плещет ей в темные углы, вымывая из закоулков невезучие мозги через сливные отверстия корабля прямо в море.

Один, совсем крошечный, ползет по швабре, и Карлайл стучит ею о борт.

– Конца-краю им нет! Но моя работа – выкидывать их с корабля, прежде чем начнут размножаться.

– А… что происходит с безмозглыми матросами? – спрашиваю я.

– Капитан набивает им чем-нибудь голову и отправляет дальше радоваться жизни.

Что-то не вижу я тут ничего радостного.

56. Звезды правы

Посреди ночи я стою на носу прямо над Каллиопой и меня гложет неприятное предчувствие. Что-то вроде ощущения, наступающего за пять минут до того, как вас начинает рвать.

На горизонте бушует гроза. Молния освещает тучи неровным зигзагом, но гром еще не дошел до нас. Сегодня море слишком неспокойно, чтобы я рискнул падать статуе в руки. Ей приходится перекрикивать шум волн, чтобы я услышал:

– Капитан не так уж и ошибается, считая, что мне подвластны чудеса, – признается Каллиопа. – Я вижу вещи, невидимые остальным.

– В море? – спрашиваю я. – То, что скрывают волны?

– Нет. Взгляд мой направлен к горизонту. Я читаю будущее по звездам. И не единственное будущее, а все возможности сразу, и не могу отличить истинное от ложного. Это проклятие – видеть, что может случиться, и никогда не знать, что все-таки произойдет.

– Как ты можешь видеть что-то по звездам? – недоумеваю я. – Здесь они даже расположены неправильно!

– Нет, – отвечает Каллиопа. – Звезды правы. Неправильно все вокруг.

57. Между нами лежат вещества

Макс и Шелби больше не приходят делать игру. Макс вообще ко мне не заходит, хотя до этого только что не ночевал у меня. Он даже избегает меня в школе.

Шелби, напротив, в школе изо всех сил старается поддерживать разговор, хотя я не очень понимаю, зачем. Если бы она правда хотела со мной разговаривать, это не звучало бы так натянуто. Что она задумала? Что она говорит обо мне Максу, когда меня нет рядом? Они наверняка нашли другого художника для игры и вот-вот огорошат меня этой новостью. Или вообще мне не скажут.

Шелби иногда загоняет меня в угол и пытается завести светскую беседу. Подруга всегда больше говорила, чем слушала, и меня это всегда устраивало, но в последнее время я разучился слушать. Я киваю, когда мне кажется, что настал подходящий момент, а если требуется ответить, я обычно спрашиваю: «Прости, что?»

Но сегодня Шелби не намерена это терпеть. Она усаживает меня в кафетерии и заставляет смотреть ей в глаза.

– Кейден, что с тобой происходит?

– Это уже, похоже, вопрос месяца. Может, это с тобой что-то происходит?

Подруга наклоняется к моему уху и понижает голос:

– Послушай, я разбираюсь в таких вещах. Мой брат начал напиваться в десятом классе, и это поломало ему всю жизнь. Я могла бы стать такой же, если бы не видела, что случилось с ним.

Я отстраняюсь:

– Ты знаешь, что я не пью. Ну разве что чуть-чуть пива на какой-нибудь вечеринке, но больше ничего. Я не напиваюсь.

– Что бы ты там ни употреблял, можешь рассказать мне. Я пойму. И Макс тоже, он просто не знает, как это выразить словами.

Вдруг я начинаю шипеть на Шелби:

– Все в порядке! Я ничего не употребляю! Не курю косяки, не нюхаю клей, не дышу веселящим газом и не колюсь!

– Как скажешь, – отвечает подруга, ни капли не веря моим словам. – Если захочешь об этом поговорить, я буду рядом.

58. На голову ушибленный

Во втором классе я знал одного мальчика. Разозлившись, он немедленно начинал биться головой об стол, стену или обо что угодно другое, лишь бы оно было поближе и попрочнее. Всех остальных это очень веселило, и мы старались злить его почаще, просто чтобы насладиться зрелищем. Я и сам в этом участвовал. Понимаете, учитель все время пересаживал его, пытаясь найти место поспокойнее. В итоге он оказался моим соседом. Помню, однажды на математике я отобрал у него карандаш и надавил на него ровно с такой силой, чтобы отломился кончик. Сосед рассердился, но недостаточно. Он злобно поглядел на меня и пошел точить карандаш. Когда он вернулся, я подождал, пока он начнет писать, и выдернул у него листок, так что карандаш оставил на бумаге длинный след. Он разозлился, но все еще не настолько. Так что я выждал еще, а затем так сильно пнул парту, что его учебник математики упал на пол. Это добило его. Сосед поглядел на меня безумными глазами, и, помнится, я сказал себе, что зашел слишком далеко: теперь он набросится на меня, и я вполне это заслужил. Но вместо этого он начал биться головой о парту. Весь класс засмеялся, а учителю пришлось обездвижить парня, чтобы тот остановился.

Штука в том, что мы никогда не видели в нем человека, одного из нас, только повод посмеяться. Потом я однажды увидел его на детской площадке. Мальчик играл сам с собой. Он был вполне доволен жизнью, и я понял, что его странное поведение лишило его друзей. Настолько, что он даже не знал, как может быть иначе.

Мне хотелось пойти и поиграть с ним, но я боялся. Не знаю, чего. Может, его битье головой было заразно. Или его отсутствие друзей. Хотелось бы мне знать, где он сейчас, чтобы я мог сказать ему, как я его понимаю. И как легко вдруг очутиться одному посреди детской площадки.

59. Как угорелые

Я ни разу не прогуливал уроки. За уход из школы без разрешения нарушителю грозит остаться после уроков или что похуже. Я никогда не нарываюсь на наказания. Но есть ли у меня выбор? Повсюду знаки. Они окружают меня. Я знаю: что-то случится. Что-то плохое. Не знаю, что это будет и откуда придет, но оно явно принесет с собой страх, боль и слезы. Ужасно. Просто ужасно. Теперь их полно – этих типов с плохими намерениями. Я постоянно натыкаюсь на них в коридорах. Сначала он был один, но зло распространяется, как заразная болезнь. Как плесень. На переменах они посылают друг другу тайные сигналы. Они что-то замышляют – а поскольку я их раскусил, я и стану жертвой. Первой из многих. Или, может, заговоры плетут не дети, а учителя. Нельзя сказать наверняка.

Но я знаю, что стоит мне выйти из центра событий, как все утихнет. Что бы они ни замышляли, этого не случится, если я уйду. Этим я спасу всех.

Звенит звонок. Я выбегаю из класса. Не знаю даже, что это был за урок. Учитель говорил по-тарабарски. Сегодня все голоса звучат глухо сквозь такую толщу жидкого страха, что никто даже не заметит, если я утону в ней и уйду на дно какой-нибудь бездонной впадины.

Мои ноги по привычке хотят идти на следующий урок, но другая, более могущественная сила направляет их к главному выходу. Мои мысли бегают, как угорелые.

– Эй! – кричит мне вслед учитель, но это растерянный, бессильный оклик. Я выберусь отсюда, и никто меня не остановит.

Я перебегаю улицу. Ревут клаксоны. Меня не собьют. Силой мысли я отодвигаю машины со своего пути. Слышите, как скрипят тормоза? Это все я!

Наискосок от школы стоит торговый центр. Рестораны, зоомагазин, забегаловка с пончиками. Я на свободе, и все же нет. Потому что за мной плывет кислотное облако. Что-то плохое. Плохое. Не в школе – о чем я думал? Это с самого начала не касалось школы. Нет, у меня дома! Вот где это случится. С мамой, папой, сестрой. Они задохнутся в дыму пожара. Их подстрелит снайпер. Машина потеряет управление и протаранит нашу гостиную. Только это не будет случайностью. Или будет. Я ничего не знаю наверняка, кроме того, что случится какая-то беда.

Нужно предупредить семью, пока не стало слишком поздно. Но в моем телефоне внезапно сел аккумулятор. Это они разрядили его! Они не хотят, чтобы я предупредил родителей.

Я мечусь из стороны в сторону, не зная, что делать, и вдруг обнаруживаю, что стою на перекрестке и умоляю каждого прохожего одолжить мне телефон. У меня все внутри промерзает от мертвых, пустых взглядов, которыми меня одаряют. Никто не реагирует, только некоторые ускоряют шаг – наверно, видят застрявшее в моей голове стальное копье страха, вонзившееся в самую душу.

60. Говорят

Моя тревога улеглась. Невыносимое ощущение, что случится что-то непоправимое, утихло, хотя и не исчезло совсем. Родители не знают, что я ушел из школы раньше времени. Нам пришло автоматическое голосовое сообщение о том, что некий «Ка-ден Бош» пропустил не меньше одного урока: программа не может правильно произнести мое имя. Сообщение я удалил.

Я лежу на кровати и пытаюсь как-нибудь упорядочить хаос, заглянуть в загадочную пепельницу с остатками моей жизни.

Не то чтобы я себя не контролирую. Не то чтобы я хочу думать эти мысли. Они просто со мной, как некрасивые и ненужные подарки ко дню рождения, которые нельзя отдать обратно.

В голове бегают мысли, непохожие на мои собственные. Почти голоса. Они что-то говорят мне. Когда я выглядываю в окно, голоса в голове утверждают, что водитель проезжающей машины желает мне зла. А сосед, возящийся с разбрызгивателем, вовсе не ищет протечку. На самом-то деле каждый шипящий шланг – замаскированная змея, и он собирается науськивать их на всех домашних животных округи – в этом даже есть какая-то извращенная логика, потому что я слышал, как он жаловался на собачий лай. Голоса в голове меня даже развлекают – ведь никогда непонятно, что они скажут дальше. Иногда я не удерживаюсь от смеха, и люди вокруг любопытствуют, над чем это я смеюсь, но я не хочу им говорить.

Голоса в голове требуют, чтобы я что-то сделал. «Оторви со шлангов разбрызгиватели – отруби змеям головы». Но я не слушаюсь. Не собираюсь портить чужое имущество. Я знаю, что это не змеи. «Помнишь водопроводчика с нашей улицы? – говорят голоса-мысли. – На самом деле он террорист и тайком собирает бомбы. Угони его фургончик и столкни с обрыва». Но я не буду этого делать. Голоса могут требовать чего угодно, но им не под силу заставить меня делать что-то, чего я не хочу. Что не мешает им капать мне на мозги, заставляя думать обо всяких гадостях.

– Кейден, ты еще не спишь?

Я поднимаю взгляд: на пороге стоит мама. За окном стемнело. Когда успела наступить ночь?

– Сколько времени?

– Почти полночь. Что ты делаешь так поздно?

– Просто думаю о разных вещах.

– Последнее время ты часто этим занимаешься.

Я пожимаю плечами:

– Много о чем надо думать.

Мама выключает свет:

– Поспи. Что бы ни творилось у тебя в голове, к утру все прояснится.

– Да, конечно. Прояснится, – повторяю я, хотя уверен, что наутро там будет все так же облачно.

Мама замирает на пороге. Я притворяюсь спящим, надеясь, что она уйдет. Она не уходит:

– Мы с папой думаем, что тебе не помешало бы кое с кем пообщаться.

– Не хочу ни с кем говорить!

– Знаю. Это часть проблемы. Может быть, было бы проще поговорить с кем-нибудь посторонним. Не со мной или папой. С кем-то новым.

– С мозгоправом?

– С психологом.

Я не поднимаю глаз. Не хочу это обсуждать:

– Ладно, хорошо, как скажешь.

61. Проверьте мозг

Автомобильный двигатель устроен совсем не сложно. Да, если ты в этом вообще не разбираешься, выглядит он непонятно – куча трубок, проводов и клапанов, – но, на самом деле, двигатель внутреннего сгорания не сильно изменился с тех пор, как его изобрели.

Папины проблемы с машиной не кончаются отваливающимся зеркалом заднего вида. Он не знает об автомобилях практически ничего. Он весь по уши в математике и числах, машины – это просто не его. Дайте ему калькулятор, и он перевернет мир, но каждый раз, когда ему надо чинить машину и мастер спрашивает, в чем именно проблема, папа отвечает: «Она сломалась».

В автомобильной индустрии обожают людей вроде моего папы, потому что благодаря им можно заработать кучу денег на ремонте, который может и не требоваться. Отца это невероятно раздражает, но он оправдывается: «Мы живем в эпоху развитой сферы услуг. Ее надо как-то кормить».

Промышленность тоже не сильно помогает. Логично было бы ожидать, что с современным уровнем технологии автомобили уже научились сами определять, в чем поломка. Но нет, все, что они могут – это зажигать дурацкую лампочку с надписью «Проверьте мотор», когда что-то не так. Это только доказывает, что автомобили органического происхождения куда в большей степени, чем принято думать. Их явно создавали по образу и подобию человеческого мозга.

Лампочка «Проверьте мозг» может гореть множеством разных цветов, но есть одна большая проблема: водитель ее не видит. Как будто ее встроили в держатель для бутылок на заднем сиденье, поставили сверху банку газировки и забыли на месяц. Так что видят ее только пассажиры, и то только если хорошо поищут. Ну или если лампочка загорится так ярко, что расплавит банку и подожжет машину.