Текст книги "Невероятные расследования Шерлока Холмса"

Джон Джозеф Адамс
Предисловие

Шерлок Холмс. Имя, прогремевшее на весь мир. Знакомое любому человеку, даже не прочитавшему ни одного рассказа о приключениях великого сыщика. Один из самых ярких персонажей, появившихся в литературе за последние более чем сто двадцать лет.

Сэр Артур Конан Дойл создал Холмса на закате девятнадцатого века – первое произведение холмсианы, повесть «Этюд в багровых тонах», было опубликовано в «Рождественском еженедельнике Битона» в 1887 году. Весь цикл состоит из четырех повестей и пятидесяти шести рассказов, и это поразительно скромное наследие, если учесть бешеную популярность героя. Отчего-то он завладел читательским воображением, как никакой иной литературный характер той эпохи; мистер Шерлок Холмс по сей день не устает пробуждать в наших умах и душах восторг и азарт.

Первый в мировой истории (и самый знаменитый) детектив-консультант также стал одним из первых великих героев приключенческого жанра, предложив миру свой выдающийся интеллект и блестящую дедуктивную логику вместо традиционной отваги и силы мышц. Это вовсе не означает, что Холмс трус и слабак. Он отменно владеет приемами бокса и восточной борьбы баритсу, едва ли не над любым противником способен одержать верх, – но, конечно же, предпочтет не поколотить вас, а перехитрить.

Его приверженность наблюдениям и фактам в те времена была достаточно революционной, и викторианскому читателю предлагаемые автором методы сыска казались, наверное, сродни фантастике. Нашему же современнику очевидно: Холмс был знаком с азами судебно-криминалистической науки. А ведь тогда многие еще верили в фей (например, сам Конан Дойл) и иные сверхъестественные явления. И хотя сэр Артур питал к сверхъестественному живейший интерес, Холмс не разделял его взгляды и полагался только на доказуемое. Снова и снова автор ставил его в ситуацию, когда мистическое объяснение выглядело единственно возможным, но каждый раз удавалось найти вполне прозаическое решение загадки. Однажды Холмс категорически заявил: «Реальная действительность – достаточно широкое поле для нашей деятельности, с привидениями к нам пусть не адресуются». Отсюда следует постулат, лейтмотивом проходящий через данную антологию: «Отбросьте все невозможное; то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался».

Будучи рационалистом, я всецело согласен с мировосприятием Холмса. Но как страстный поклонник научной фантастики и фэнтези, я обожаю рассуждать на тему «а что, если». Вот какой вопрос возник у меня. Допустим, Холмс изучает место преступления, располагая при этом полным набором своих дедуктивных методов, но ему никак не удается исключить фактор невероятного – что тогда?

А вот об этом, дорогой читатель, тебе поведают авторы предлагаемого сборника. Под его обложкой собраны двадцать семь совершенно не похожих друг на друга детективных сюжетов, но ты, расследуя преступления бок о бок с Холмсом, не всегда сможешь исключить фактор невероятного, потому что в ряде произведений невероятное все-таки случается.

Вот это и есть идея, на которой основан сборник, – представить лучшие пастиши на тему холмсианы за последние тридцать лет, великолепные сверхъестественные истории вперемежку с историями, имеющими налет научной фантастики. И не важно, хорошо ли ты, читатель, знаком с деяниями великого сыщика или впервые взял в руки книгу о нем. Если ты поклонник мистики, фэнтези и научной фантастики – добро пожаловать. Мир Шерлока Холмса – достаточно широкое поле, чтобы вместить и то, и другое, и третье.

Кристофер Роден
Введение в холмсиану

На улицах клубится густой туман, лишь кое-где в нем теплятся хилые светлячки газовых фонарей. Погромыхивая на брусчатке, элегантный кеб следует своим курсом сквозь мглу. Временами слышатся крики уличных торговцев и мальчишек-беспризорников; свистит, гонясь за кем-то, полисмен. Это Лондон 1895-го, и в этом Лондоне к дому 221-б по Бейкер-стрит отовсюду идут и едут удивительнейшие персонажи. Каждому из них нужна помощь лучшего в мире детектива-консультанта мистера Шерлока Холмса.

Когда Артур Конан Дойл (1859–1930) создавал своего великого сыщика, он едва ли догадывался, что кладет начало сонму историй, которыми будут зачитываться и через сто двадцать лет. Это был писатель в высшей степени изобретательный, и герои его произведений завладели воображением читающей публики – а та с жадностью, эпизод за эпизодом поглощала приключения Шерлока Холмса. Во многих случаях персонажи рассказов о Холмсе интересны более, чем расследуемые им дела.

Так кто же они, актеры первого плана на подмостках Бейкер-стрит? Помимо самого Холмса (которого с легкостью узнает даже тот, кто не прочел о нем ни строчки), это в первую очередь Джон Х. Ватсон. Ветеран Второй афганской кампании, полевой хирург, раненный в битве при Майванде пулей из мушкета-джезайла и спасенный от верного плена ординарцем, известным лишь по имени – Мюррей. К ранению добавилась тяжелая болезнь, и Ватсон был вынужден подать в отставку и вернуться в Англию. Там он волею обстоятельств осел в Лондоне и по совету бывшего коллеги, Стэмфорда, свел знакомство с Шерлоком Холмсом. Им не понадобилось много времени, чтобы снять квартиру на двоих на Бейкер-стрит. С этого момента и до последнего расследования Ватсон – верный компаньон великого сыщика, готовый по первому зову Холмса отправиться хоть к черту на рога. По части ума он, конечно, не ровня Шерлоку, и его умозаключения зачастую бьют мимо цели; да и зачем бы Конан Дойлу позволять, чтобы это его детище выглядело умнее читателей? Но без Ватсона не было бы и рассказов о Холмсе, ибо этот хроникер старательно запротоколировал приключения сыщика и, посредством журнала «Стрэнд» предложив их на суд читателей, сделал Холмса знаменитым.

И хотя Холмс всегда мог рассчитывать на общество и помощь Ватсона, даже такому выдающемуся детективу порой требовалась чужая мудрость и совет со стороны. Но кто, спрашивается, мог бы оказать нашему гениальному герою достойное содействие? Очевидно, тот, кто обладал схожими – а то и превосходящими – способностями к анализу и дедукции. За такой персоной далеко ходить не надо – у Холмса есть старший брат Майкрофт. Это весьма выдающийся типаж, совершенно неординарная фигура. «Майкрофт движется по замкнутому кругу: квартира на Пэл-Мэл, клуб „Диоген“ („самый чудной клуб в Лондоне“), Уайтхолл – вот его неизменный маршрут».

Доктор Ватсон вообще находит удивительным, что у такого человека, как Холмс, может быть брат, да еще столь влиятельный в государственных делах. «Он состоит на службе у британского правительства, – говорит Холмс Ватсону. – И так же верно то, что подчас он и есть само британское правительство… У него совершенно особое амплуа, и создал его себе он сам. Никогда доселе не было и никогда не будет подобной должности. У него великолепный, как нельзя более четко работающий мозг, наделенный величайшей, неслыханной способностью хранить в себе несметное количество фактов. Ту колоссальную энергию, какую я направил на раскрытие преступлений, он поставил на службу государству. Ему вручают заключения всех департаментов, он тот центр, та расчетная палата, где подводится общий баланс. Остальные являются специалистами в той или иной области, его специальность – знать все… Не раз одно его слово решало вопрос государственной политики».

Согласитесь, нет ничего загадочного в том, что такому человеку Холмс поручает свои дела на время «вынужденного простоя» после мнимой гибели на Рейхенбахском водопаде.

Следующая важная роль – многострадальная миссис Хадсон, квартиросдатчица. Ее можно смело назвать святой – а кто еще стал бы терпеть в своем доме химические эксперименты, зловоние трубочного табака и паче того – стрельбу патронами Боксера в стену ради «украшения» оной «патриотическим вензелем „V. R.“»?

На втором плане мы видим актеров помельче, но оттого не менее нужных. Это «нерегулярная армия с Бейкер-стрит», примерно дюжина юных оборванцев, их еще называют уличными арапчатами, – всюду пролезут, увидят, подслушают и вернутся к великому сыщику с важнейшими сведениями.

Естественно, Холмс, с его-то профессией, не может не привлечь к себе сонмище врагов. А главный среди них – профессор Джеймс Мориарти, этот Наполеон преступного мира, «организатор половины всех злодеяний и почти всех нераскрытых преступлений в нашем городе». И хотя он играет главную роль лишь в одном каноническом рассказе, его присутствие ощущается во всем цикле холмсианы. «Это гений, философ, умеющий мыслить абстрактно. Он сидит неподвижно, словно паук в центре своей паутины, но у этой паутины тысячи нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них». Как отмечает Холмс, Мориарти редко совершает преступления собственноручно, но он занимается планированием, у него множество агентов, и это позволяет ему почти никогда не попадать под подозрение. В своем «Последнем деле» Холмс заманивает Мориарти и его ближайшего помощника в Швейцарию, и там, на Рейхенбахском водопаде, разыгрывается финальная коллизия – поединок, из которого Мориарти не выходит живым.

Правая рука этого сверхзлодея, полковник Себастьян Моран, бывший офицер Индийской армии ее величества и лучший охотник на крупную дичь в восточных владениях, предпринимает неудачную попытку отомстить за смерть Мориарти в рассказе «Пустой дом». Но Холмсу удается обвести его вокруг пальца с помощью своего воскового бюста, изготовленного господином Оскаром Менье из Гренобля.

В цикле есть еще несколько достойных упоминания злодеев. Это выдающийся шантажист Чарльз Огастес Милвертон («худший человек в Лондоне»); гнусный доктор Гримсби Ройлотт, погибший от укуса болотной гадюки, которая должна была ужалить его падчерицу; и многогрешный барон Адальберт Грюнер, автор «дневника распутства». («Это была чудовищная книга. Ни один мужчина, даже если он живет в придорожной канаве, ни за что не составил бы такую».)

И хотя в канонической шерлокиане доминируют мужчины, Холмсу встречаются и сильные женщины. Одна из самых заметных – Китти Винтер, жертва барона Грюнера, в отместку плеснувшая ему в лицо купоросным маслом. Не можем мы обделить вниманием и Рэчел Хауэлз, невесту дворецкого Брантона. («Рэчел – славная девушка, но очень горячая и неуравновешенная, как все вообще уроженки Уэльса».) Обманутая женихом, она заперла изменщика в подвале Харлстонского поместья, где он и умер. Изрядное впечатление на Холмса произвела героиня рассказа «Львиная грива»: «Мод Беллами навсегда запомнится мне как одна из самых красивых и самых достойных женщин».

Но из всех представительниц прекрасного пола, встреченных Холмсом в ходе его расследований, наиболее видная, конечно же, Ирэн Адлер, «эта женщина», как называл ее впоследствии сыщик. Ирэн появляется только в одном рассказе, но ее присутствие бросает тень на весь цикл. В этой одухотворенной, умной, отважной и даже дерзкой особе сам Конан Дойл видел женского двойника Шерлока Холмса: фемину, добывающую себе хлеб насущный с помощью ума, не уступающую детективу в искусстве менять облик и откровенно пренебрегающую обычаями и нравами своего времени.

Естественно, профессиональные обязанности вынуждают Холмса время от времени иметь дело с полицией, и мы видим целый ряд блюстителей порядка. Есть среди них и довольно дееспособные, другим же удается лишь доводить великого сыщика до белого каления. Первый официальный представитель власти, Тобиас Грегсон, встречается нам в «Этюде в багровых тонах». «Грегсон – самый толковый сыщик в Скотланд-Ярде, – сказал мой приятель. – Он и Лестрейд выделяются среди прочих ничтожеств». В этой повести Холмс также сведет знакомство с инспектором Лестрейдом, которого Ватсон опишет как «щуплого человечка с изжелта-бледной крысьей физиономией и острыми черными глазками», и тот станет привычным участником расследований Шерлока, отметившись аж в тринадцати рассказах. И хотя подчас органы правопорядка затрудняют работу великого сыщика, он всегда предпочитает ладить с ними. Хотя случается ему и расширить рамки закона по своему усмотрению. Например, в рассказе «Конец Чарльза Огастеса Милвертона» есть эпизод, демонстрирующий истинное – не слишком почтительное – отношение Холмса к полиции. Наутро после убийства Милвертона инспектор Лестрейд объявляется на Бейкер-стрит.

«– Преступников было несколько? – спросил Холмс.

– Двое. Их чуть-чуть не поймали на месте преступления. У нас есть отпечатки их следов, есть их описание; десять шансов против одного, что мы найдем их. Первый был очень проворен, второго садовнику удалось было схватить, но тот вырвался. Это был мужчина среднего роста, крепкого сложения, с широким лицом, толстой шеей, усами и в маске.

– Приметы неопределенные, – возразил Шерлок Холмс. – Вполне подойдут хотя бы к Ватсону.

– Правда подойдут, – улыбнулся инспектор, которому это показалось забавным. – Точь-в-точь Ватсон».

Среди прочих служителей закона и порядка следует отметить разве что Стэнли Хопкинса (подававшего, по мнению Холмса, большие надежды), – он появляется в трех рассказах; кажется, никто, кроме него, не удостаивается приглашения на Бейкер-стрит ради приятной вечерней беседы.

Хотя в канонической холмсиане нет недостатка в персонажах, многие второстепенные и третьестепенные фигуры упоминаются лишь вскользь. Мы знаем, что Холмс провел немало расследований, кроме описанных, – об этом упоминает и он сам, и доктор Ватсон. Кто из нас отказался бы прочитать об этих таинственных делах: о необычайных приключениях Грайс-Патерсонов на острове Юффа; о мистере и миссис Дандес, которые развелись отнюдь не по причине супружеской неверности, а из-за того, что мистер Дандес имел привычку за столом вынимать изо рта и швырять в жену искусственную челюсть; о некоем Мерридью, «оставившем о себе жуткую память» и занесенном в картотеку Холмса; о мистере Джеймсе Филиморе, который вернулся домой за зонтом и исчез навсегда. И кто из нас не захотел бы узнать, что за политический скандал лежит в основе дела о политике, маяке и тренированном баклане и почему рассказ об этом случае так и не был опубликован.

Мы можем поражаться изобретательности Конан Дойла и восхищаться его персонажами. За прошедший век с лишним другие авторы создали подробные портреты этих героев и добавили своих, заботясь о том, чтобы читательский спрос на приключения Шерлока Холмса не остался неудовлетворенным.

Пробираясь в тумане, подсвеченном газовым фонарем, к дому 221-б по Бейкер-стрит, вы встретите и старых героев, и вновь придуманных. Будут среди них и несколько «соперников» великого сыщика. Чу! На углу поет шарманка, светятся окна Холмса, – новое приключение начинается!

Тим Леббон
Многоликий ужас

Последняя на сегодняшний день книга Тима Леббона «Bar None» – это роман, где «леденящий кровь саспенс» соседствует с «апокалиптической красотой и превосходным пивом». Еще недавно вышел «The Island», а в начале следующего года появятся на свет новеллизация комиксов «30 дней ночи» и роман «Tell My Sorrows to the Stones», написанный совместно с Кристофером Голденом. Леббон – признанный автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс», обладатель премии Брэма Стокера и трехкратный лауреат Британской премии фэнтези.

Наш следующий рассказ – первая из трех историй, которые изначально были напечатаны в антологии «Тени над Бейкер-стрит», книге, где мир Шерлока Холмса переплетается с мифами Ктулху. Создатель последних, Говард Филлипс Лавкрафт, – один из самых влиятельных писателей двадцатого века в жанре ужасов, исследователь «странной фантастики» и автор новаторского эссе «Сверхъестественный ужас в литературе». Его собственные, разрушающие каноны произведения публиковались преимущественно в пульп-журнале «Weird Tales». Рассказы ужасов веками были связаны исключительно с мотивом вечного проклятия, и Лавкрафт – убежденный материалист – чувствовал, что в его время подобные идеи стали надуманными и банальными. Поразительное открытие Эдвина Хаббла, что наша Галактика является всего лишь одной из миллиардов, вдохновило мэтра на создание новой разновидности произведений, действие которых происходит в огромной непознаваемой вселенной, где люди влачат жалкое существование, находясь под угрозой уничтожения невообразимыми силами, абсолютно равнодушными к человечеству.

Холмс говорил: «Отбросьте все невозможное; то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Лавкрафт чувствовал, что истина приведет нас к безумию. Там, где сталкиваются два этих взгляда на мир, начинается следующая история.

Этой ночью я стал свидетелем немыслимого происшествия. Однако мне пришлось в него поверить, так как я привык полагаться на собственные чувства: «Увидеть – значит убедиться». Мой друг едва ли одобрил бы такой принцип, но я врач, ученый, и для меня глаза – самый честный орган человеческого тела. Никогда не думал, что они могут лгать.

От зрелища, представшего передо мной в туманных сумерках Лондона, я лишился покоя, веры в установленный порядок вещей и доброту жизни, лежащую в основе всего сущего. Как нечто настолько ужасное может произойти в рациональном мире? И если у Вселенной благая цель, почему в ней кроется подобное безумие?

Такие вопросы я задавал себе тогда и задаю сейчас, хотя дело разрешилось иначе, чем можно было бы подумать.

Я шел домой после операции. Солнце погружалось во мглу лондонского горизонта, а сам город пребывал в обычном смятении, переходя границу между светом и тенью. Свернув за угол, на узкую мощеную улицу, я увидел, как мой старый друг и учитель потрошит человека в канаве. Отблески красных сумерек играли на лезвии ножа. Шерлок рубил и кромсал, но, заметив меня, вроде бы успокоился, стал тщательно и педантично препарировать все еще подергивающееся тело.

Пошатнувшись и опершись о стену, я ахнул:

– Холмс!

Он поднял голову. В его честных глазах зияла пустота: ни света, ни блеска, ни единого намека на тот потрясающий интеллект, что всегда в них мерцал.

Ничего, кроме черной и холодной пустоты.

Не в силах пошевелиться от изумления, я наблюдал за тем, как Холмс разделывает жертву. Он был одарен неисчислимыми талантами, но все равно я мог лишь диву даваться, глядя, с какой сноровкой мой друг вскрыл тело, вынул из грудной клетки сердце и завернул его в платок.

Нет, то оказалась не бессмысленная резня, а хирургическая операция. В его движениях сквозил медицинский опыт, причем явно превосходивший мой собственный.

Холмс взглянул на меня и ухмыльнулся – это был зловещий оскал, казавшийся совершенно чужим на его лице. Потом встал, повел плечами, подвигал всем телом, будто плотнее усаживал на нем новый костюм.

– Холмс, – снова прохрипел я, но он повернулся и убежал.

Мой друг – мыслитель, мудрец, гений – мчался прочь с невероятной скоростью. Я и помыслить не мог о том, чтобы кинуться за ним вдогонку, так меня потрясла эта картина. За считаные секунды полностью изменились мои представления о жизни – их втоптали в землю, над ними надругались с такой жестокостью, какой, я думал, и в мире-то не существует. Казалось, меня расстреляли, сбили поездом, перемололи в жерновах. Закружилась голова, пресеклось дыхание, и я едва не лишился чувств. Но сильно, до крови, ущипнул ногтями тыльную сторону кисти, и это помогло мне прийти в себя.

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, но когда открыл их снова, труп по-прежнему лежал в канаве. Ничего не изменилось. Так хотелось стереть увиденное из памяти, но уже стало ясно, что пути назад нет – эта картина навсегда запечатлелась в моем мозгу.

Что ты испытываешь, когда тебя предают, когда истина оборачивается ложью и в ней проглядывает роковой изъян? Сказать, что тебе тошно, – значит ничего не сказать. Тот взгляд Холмса… Я бы отдал все на свете, чтобы его забыть!

Вдали затих топот бегущих ног. Жертва явно отдала богу душу, но, будучи врачом, я решил ее осмотреть, удостовериться. Это оказался молодой человек, симпатичный, немного похожий на иностранца. И не какой-нибудь бродяга, судя по изящным кольцам на пальцах и строгому костюму… усеянному дырами, распоротому, искромсанному ножом. Разумеется, несчастный был мертв: ему вскрыли грудь и вырезали сердце.

Может, передо мной ужасный преступник, настоящий убийца, которого Холмс выслеживал, разыскивал, преследовал много дней или даже недель? Последнее время я не так часто видел Шерлока и не принимал участия в его делах. Но убийство… Только не Холмс! Какое бы злодеяние ни совершил этот человек, оно не может послужить оправданием поступку моего друга!

И когда я стоял, склонившись над трупом, со свежей кровью на кончиках пальцев, мною вдруг овладело острое чувство вины. Если бы в этот момент кто-нибудь повернул за угол и наткнулся на меня, я бы с большим трудом смог объяснить, что произошло. И дело не столько во впечатлении, которое эта сцена произвела бы на любого прохожего, сколько в потрясении и ужасе, которые в данной ситуации мог испытать только я, доктор Джон Ватсон.

Следует найти патрульного или добежать до ближайшего участка, как можно скорее привести полицейских на место преступления. Своим бездействием я, возможно, гублю ценные улики… Но вот я подумал о Холмсе, о том сумасшедшем оскале и понял, что уже знаю личность убийцы.

И я побежал. Что заставило меня сорваться с места – верность старому другу или все-таки страх? Даже тогда я понимал, что обстоятельства не всегда таковы, какими кажутся. Да и Холмс не раз говорил об этом…

«Невозможно, невозможно…» – твердил я про себя, вновь и вновь прокручивая сцену убийства в голове. Но как не поверить собственным глазам? Холмс все еще безумно ухмылялся перед моим мысленным взором… и смотрел прямо на меня.

С каждым шагом и ударом каблука по тротуару ужас нарастал.

Холмс – самый умный человек из всех, кого я знаю. Даже сойдя с ума, он остается незауряднейшей личностью – и превосходным сыщиком, который никому не позволит себя перехитрить, выследить, загнать в ловушку. «Если рассудок не вернется к нему, – взмолился я, – пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы он не вздумал навестить старого друга!»

Напрасно я волновался о том, что не заявил в полицию. Оказывается, там уже все знали.

После той страшной встречи я сказался больным, целый день провел в постели. Все пытался смириться с увиденным, подчас чуть не ударяясь в слезы. Признаюсь, тогда меня посещали крайне эгоистичные мысли, ведь по вине какого-то жуткого умопомешательства я потерял лучшего друга – и потерял, конечно же, безвозвратно. Рассудок мой был не в силах сосредоточиться на чем-то одном, он то обращался к нашему с Холмсом общему прошлому, то заглядывал в будущее и видел бесплодную пустыню, которую я теперь буду преодолевать в одиночку. Мне нравилось заниматься медициной, я с удовольствием участвовал в расследованиях… Теперь же все летело в пропасть – потому что в моей жизни больше не будет Холмса.

Я скорбел и ни на секунду не забывал об армейском револьвере, лежавшем под подушкой. Вдобавок ко всему меня неотступно преследовала мысль, что я должен рассказать обо всем полиции. А потом пришли вечерние газеты и перепугали меня еще пуще, хотя это казалось невозможным.

Минувшей ночью на лондонских улицах произошло шесть убийств, сходных по почерку и жестокости. У каждой жертвы извлекли внутренности: сердце – у одного, легкие – у другого, а из трупа женщины в Уимблдоне убийца вынул мозг.

В четырех случаях, включая тот, который видел я, украденные органы нашли недалеко от места преступления. Их разрезали на куски и с предельной аккуратностью разложили на земле, рассортировав по величине. Иногда полицейские находили комки мяса со следами зубов, словно преступник откусил их, пожевал и выплюнул. Попробовал. Оценил.

Появились и свидетели. Не каждого злодеяния, но достаточно, чтобы лишний раз убедиться: убийца («Холмс, – твердил я себе, – Холмс!») хотел быть увиденным. И тут полицейских ждала еще бо́льшая загадка: все очевидцы говорили о разных людях. Один – о высоком толстяке с усами и бородой, в грязной черной одежде. Другой – о человеке среднего роста, в приличном костюме и легком плаще, с мечом в каждой руке. Третий свидетель описывал кровожадную женщину, обладавшую изрядной силой, так как она сумела припереть жертву к стене и буквально вырвать кишки.

Впрочем, этот факт показался мне таинственным лишь на мгновение, пока я не вспомнил о склонности Шерлока к маскировке и переодеваниям и не представил его таким, каким видел ночью, только одетым в грязное пальто, затем в легкий плащ и, наконец, в женское платье.

– Боже мой! – пробормотал я. – Боже мой, Холмс! Что с вами случилось, мой старый друг? Кокаин? Неужели вы в конце концов не выдержали сверхчеловеческих нагрузок? Сколько я вас помню, ваш рассудок не знал отдыха, будучи целиком и полностью сосредоточен на решении очередной зловещей головоломки…

Чем дольше я размышлял о случившемся, тем более страшным оно мне казалось. Я не сомневался в том, что произошло у меня на глазах, хотя здравый смысл противился этому. Мне бы прибегнуть к помощи логики и дедукции, как поступил бы Холмс: не фиксироваться на ужасе пережитого, упростить ситуацию до предела, искать недостающие элементы мозаики. Но память сводила все попытки на нет; я постоянно представлял себе, как мой друг склоняется над телом, наотмашь кромсает жертву, а потом вдруг его движения обретают хирургическую точность и осторожность. Кровь из рассеченной груди мертвеца… и странный запах, вроде медового. Увы, если и таился здесь ключ к разгадке, для меня он был совершенно бесполезен.

Жуткий, отвратительный оскал Холмса, увидевшего меня… Именно это, наверное, ужасало более всего – тот факт, что Шерлок торжествовал по поводу содеянного.

Меня бы еще долго преследовали воспоминания, притворная болезнь сменилась бы настоящей из-за гибельной правды, что терзала душу. Но тем же вечером ко мне в дом явился гость, и этот визит послужил толчком к дальнейшим событиям.

Инспектор Джонс, детектив из Скотланд-Ярда, не обнаружив у меня Холмса, решил воспользоваться моей помощью.

– Кошмарные дела, – посетовал он, бледнея от воспоминаний. – В жизни ничего подобного не видел. По всему южному Лондону наблюдали разных людей. Один свидетель заявил, что убийца – его брат. А женщина, присутствовавшая при другом преступлении, явно чего-то недоговаривает. Почерк же во всех случаях одинаков: сначала убийство, потом изъятие органов.

– Какой ужас, – запинаясь, произнес я, едва сдерживаясь, чтобы не выложить полицейскому правду.

– Не спорю, – кивнул Джонс и вдруг пристально посмотрел на меня. – Газеты не сообщили о том, что по крайней мере три жертвы были живы, пока у них вырезали внутренности.

– Когда произошли убийства? – спросил я.

– По нашей версии, интервал между преступлениями – примерно час. И в разных случаях рядом с жертвой видели разных людей. Уверен, в конце концов выяснится, что все свидетели их знали. Странно! Доктор Ватсон, мы уже работали вместе, наверняка вы не считаете меня человеком робкого десятка. Но это дело… от него просто мороз по коже. Боюсь, после заката у нас на руках окажется новая куча трупов, а может, и того хуже. Сколько нужно таких ночей, чтобы Лондон охватила паника? Еще одна? Две? А мы даже не представляем себе, что происходит. Подозреваю, тут действует целая секта, и человеческие внутренности ей нужны для каких-то гнусных ритуалов. Но как найти этих извергов? У меня ни единой зацепки. Ни единой! Зато я абсолютно уверен, что ваш друг Шерлок Холмс будет рад вонзить в эту загадку зубы.

Джонс шумно перевел дух и обмяк в кресле. Он выглядел так, словно уже потерпел поражение. А что с ним будет, когда я выложу правду? Не сделать этого я не могу, нести такой груз одному не по силам.

«Холмс, мой старый друг…» – с теплотой и горечью подумал я.

А потом описал Джонсу то, что так потрясло меня этой ночью.

Когда я умолк, тот молчал не одну и не две минуты. Казалось, услышанное отняло у инспектора способность соображать. Он таращился в огонь, словно пытался найти там некое опровержение моим словам, но они висели в воздухе, а моя подавленность была достаточным доказательством того, что я не лгу.

– Разные преступники… – тихо произнес детектив, но я чувствовал, что он уже все понял сам.

– Маскировка… Холмс в этом мастер.

– Так что же, я должен открыть охоту на Холмса? Ловить его по всему Лондону, который он знает как свои пять пальцев?

– Не знаю, что и посоветовать вам, – вздохнул я, будучи уверен, что нам не остановить Холмса. Мой друг доведет до конца начатую игру и выберет финал по своему усмотрению. – В этом городе он изучил каждую улицу, каждую подворотню. Ему известно, кто где живет, чем промышляет и с кем общается. Приведите его в любой квартал, ткните пальцем в любой дом, и он без запинки выложит длинную историю. На Бейкер-стрит он держит обширную картотеку, а вторую, точно такую же, хранит у себя в голове. Мистер Джонс, вы хоть представляете, что это за феномен – мозг Шерлока Холмса? Его возможности безграничны!

– А что насчет вашего мозга, доктор Ватсон? Вы, я слышал, хвораете – не сказался ли недуг на рассудке? Не было ли у вас галлюцинаций?

– Да, я очень болен… из-за того, чему стал свидетелем. Еще вчера вечером со мной все было в порядке.

– Коли так, я должен его найти, – ответил Джонс с безнадежностью в голосе.

Какое-то время он не мог оторвать глаз от огня в камине, но все же покинул наконец кресло и встряхнулся, снова став человеком действия.

– Желаю удачи, – напутствовал его я.

– А вы не можете помочь? – спросил Джонс. – Ведь вы его знаете как никто другой, лучший друг все-таки… У вас есть какие-нибудь догадки, почему он совершает эти преступления, где нанесет удар в следующий раз?

– Никаких догадок. Вне всяких сомнений, это умопомешательство.

Мне уже очень хотелось, чтобы инспектор ушел, исчез в ночи. Передо мной стоял человек, который объявит Шерлока в розыск, пошлет на охоту вооруженных полицейских, готовых стрелять и убивать. И чему бы я ни стал свидетелем (о, эти ужасные воспоминания!), мне не хотелось думать о смерти лучшего друга.

Джонс ушел, а я вскочил на ноги. Он прав – никто не знает Холмса так, как его знаю я. Мы дружим много лет, у меня на глазах он раскрывал преступления, которые кого угодно поставили бы в тупик, и теперь я надеялся, что перенял хоть частичку его интуиции.

Уже почти стемнело, и красные сумерки целуют окно брызгами разбавленной крови. Если сегодня суждено повториться событиям прошлой ночи, то Холмс уже вышел на охоту, в поисках новой жертвы.

Мне надо пойти на Бейкер-стрит. Возможно, там я найду причину этого безумия… а если повезет, то и надежду на излечение Шерлока.