Текст книги "Сошедшие с небес (сборник)"
Автор книги: Нил Гейман
Соавторы: Ричард Мэтисон (Матесон),Роберт Сильверберг,Лиза (Лайза) Таттл,Челси Куинн Ярбро,Стивен Джонс,Грэхем (Грэм) Мастертон,Джейн Йолен,Стив Тем,Кристофер Фаулер,Хью Кейв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)
– Они начали появляться недели три тому назад, – говорит Лекс, когда они втроем сидят однажды в баре. Он смотрит на них яростно и похотливо. – И всегда вместе. Никогда ни с кем не заговаривают. Надо полагать, мы все недостаточно хороши для них.
– А ты не сводишь глаз с самого высокого, – говорит Райану Лэйни.
– Вовсе я на него не смотрю, – раздраженно врет он.
– Нет, смотришь. Может, ты сам этого не чувствуешь, но ты просто не в состоянии оторвать от него глаз.
– Рубашка у него классная. И, надо признать, он горячая штучка, для парня. С моей сексуальностью все в порядке. Я еще не гей, если говорю так.
– Нет, наверное, – вздыхает Лэйни. – И ты не пытаешься выносить суждения, что тоже хорошо.
– А знаешь, сколько надо тратить сил, чтобы выглядеть так круто? – говорит Лекс. – Бьюсь об заклад, он встает не позже пяти утра, чтобы сначала как следует выложиться в спортзале, а потом провести процедуру какой-нибудь интенсивной увлажняющей терапии. У них теперь на все своя программа, у этих новых качков. А этот, наверное, модель или профессиональный альфонс, что, в принципе, одно и то же.
«Вот что странно, – думает между тем Райан. – Когда встречаешь необыкновенную красоту, то всегда думаешь о ней как о чем-то потустороннем, но в этом человеке я вижу нечто прямо противоположное. Меня влечет к нему потому, что он на „ты“ с этим миром, он в нем полностью в своей тарелке. Он не ангел; он курит и пьет, у него похабный смех, и все же в нем есть нечто настолько непознаваемое и необъятное, что не оторваться».
Погоня
Что-то очень странное происходит с Райаном, и он это знает. Это похоже на любовь, но вряд ли может быть ею. Он гонит прочь слово «одержимость», но чем больше он видит, тем больше ему хочется увидеть, а когда красивых мужчин не оказывается поблизости, он чувствует себя потерянным и как бы не совсем живым.
«Харизма» означает «дар божественной благодати», и это именно то, чем обладают они, красивые мужчины, некое соединение, которое начинает работать, стоит им войти в комнату; возможно, это не сексуальное влечение, но нечто, возбуждающее Райана не меньше, вызывая у него при этом чувство дискомфорта. Он изыскивает предлоги, чтобы все время оказываться подле них, – в барах и ресторанах к востоку к авеню Жан Медсан. Он начинает врать Лэйни о том, где проводит время, и как-то раз натыкается на Лекса, но тот, видимо, решает молчать.
Каждая новая встреча с ними продолжает менять Райана. Он начинает чувствовать отвращение к себе за то, как он вел себя с девушками в прошлом, словно простая близость к этим полубогам делает его лучше.
И в то же время это наркотик. Каждый раз, повстречав их лидера, ему хочется большего. В переполненных барах вянущего лета он нередко оказывается прижатым к нему едва ли не вплотную, и все же этого недостаточно. Он пытается расслышать, о чем говорят друг с другом красивые мужчины, но не может разобрать слов. И вот как-то вечером, когда Лэйни остается дома с простудой, двое мужчин оказываются буквально притертыми друг к другу в толпе в одном захудалом баре позади цветочного рынка. Райан впервые видит его одного, без друзей. Он поднимает глаза и встречает взгляд, такой же пристальный, как и его собственный.
И тут его словно ударяет током.
Райан ходил в католическую школу, окончив которую, остался с клубком сомнений и подозрений вместо веры, которые так и не попытался прояснить потом, но этот мужчина прижал его сейчас к своему сердцу, он пил его дыхание с полуоткрытых губ, вобрал его в себя и вернул вселенной в акте столь извращенно-религиозном, что Райан едва не упал в обморок. Он трясет головой, словно надеясь избавиться от воцарившегося в ней тумана, но ощущение только нарастает. Мужчина смотрит на него. И он как будто не полностью занимает то место, на котором стоит. Его контуры слегка размыты, они дрожат в мареве темной материи.
Не отрывая от Райана взгляда, мужчина делает шаг к двери, и Райан вынужден последовать за ним.
Снаружи легкий дождь золотится в квадратах желтого света. В полном молчании они идут по перетекающим друг в друга переулкам Старого Города. Райан идет на шаг позади, зная, что прошел бы сейчас сквозь огонь, лишь бы сохранить столь близкую дистанцию. Он видит, как встречные расступаются перед ними, словно зрелище их двоих потрясает глубинные устои бытия. Они достигают площади Сент Репарат и ныряют в здание церкви. Там, в сером прохладном пространстве, Райан окончательно перестает различать шумы и звуки города. Под старой деревянной кровлей церкви, под пустынным кораблем ее свода тот, по чьим стопам он пришел сюда, останавливается и медленно поворачивается к нему лицом. Он смотрит, а Райан подходит все ближе и ближе.
Признание
Вдруг Райана наполняет ужас. Он не может постичь, зачем он здесь. Ему кажется, что, придя сюда, он совершил поступок столь же бессмысленный и опасный, как если бы похлопал Смерть по плечу. Человек, за которым он шел, смотрит на него с загадочной, безмолвной невыразительностью. Их лица освещает тусклый свет лампад, висящих на равном расстоянии вдоль прохода.
Райан делает еще шаг вперед, так что теперь они оказываются на расстоянии вытянутой руки друг от друга.
– Меня зовут Фосфор, – говорит мужчина на чистом, но странно взвешенном английском. – Ты не должен прикасаться ко мне. Но ты можешь ответить на один мой вопрос.
Райан останавливается и ждет, пока Фосфор, светоносный, утренняя звезда, вытряхивает из пачки сигарету и прикуривает, от чего его мокрое лицо на мгновение вспыхивает золотом.
– Зачем ты здесь?
– Я не знаю.
– Подумай как следует, прежде чем снова дать ответ. Я должен спросить тебя снова. Зачем ты здесь?
– Потому что я люблю тебя. – Райан не верит собственным ушам, ему хочется взять свои слова обратно, но поздно.
– Ты же не знаешь, кто я.
– Мне и не нужно. Я знаю свои чувства.
– Это опасно для тебя.
– Мне без разницы.
– Ты понимаешь, что я такое.
– Думаю, что да.
– И тебе не страшно.
– Нет.
Быть может, Райана подводит воображение, но ему кажется, что губы прекрасного пришельца движутся не в такт его словам, как в плохо дублированном фильме. Слова Фосфора гремят в мозгу Райана, дезориентируя его.
– А зачем ты здесь? – отвечает Райан вопросом на вопрос.
Фосфор вздыхает:
– Мы бунтари. Мы считаем, что людям надо сказать. Возможно, нас накажут, когда мы вернемся.
– Что сказать?
– Что вас уже не спасти.
Райан тычет себя указательным пальцем в грудь и озирается.
– Ты думаешь, я этого хочу? Спасения?
– Я говорю не о тебе. Я говорю о мире. Вы распадетесь на атомы, и очень скоро. Все люди на свете. Как, по-твоему, если вы узнаете об этом, вам будет легче?
Райан не может собраться с ответом. Он не рассчитывал на то, что ему придется вести метафизические дебаты во французской церкви. В его голове проносится мысль о том, что человек, в которого он влюбился, может быть просто псих, или обдолбанный, еще один красивый отморозок, который видел слишком много поздних ночей. Но Райану нужна вера. И он ищет ответы. Это в природе человека – искать решения.
– Так ты говоришь, что мир скоро кончится? Нет, мне не стало бы легче, если бы я знал, как именно это произойдет, но это помогло бы мне измениться.
– А ты хочешь измениться.
– Да.
– Почему?
– Потому что я себе не нравлюсь. Я сбился с пути. Как почти все мы.
– Тогда иди ко мне. – И Фосфор раскрывает ему свои объятия.
Видение
Его поза вселяет в Райана беспокойство, напоминая ему о гиперреалистической скульптуре Христа в человеческий рост, которая стояла в часовне его школы. И все же он без малейшего колебания делает шаг прямо в объятия своего ангела и чувствует, как его теплые руки, словно крылья, смыкаются вокруг его плеч.
Фосфор отбрасывает сигарету, делает выдох и крепко целует Райана прямо в рот. Его поступок должен казаться святотатством, но он ощущается как нечто прямо противоположное.
Рот Райана наполняется расплавленным дождем, который захлестывает его горло и стекает дальше, в грудь, от чего его душу охватывает пламя.
Серые стены церкви рушатся, и он видит. Видит по-настоящему.
Все начнется ровно через шесть недель после этой ночи. Будущее разворачивается перед ним сверкающими вспышками, которые слепят глаза.
Огромная бомба взрывается на нефтяном месторождении в Сибири.
Русские уничтожают главный суннитский храм на Среднем Востоке.
Саудовская Аравия погружается в пламя гражданской войны.
Нефтепроводы перерезаны. Войска больше не в состоянии сдерживать толпы.
Без нефти прекращается подача электричества, а без электричества – подача воды. Америка пытается заключить новые союзы, но терпит провал. Китаю больше не нужна ее помощь. Пожилые люди орут друг на друга, разделенные огромными столами для переговоров. Толпы людей мечутся, словно стада перепуганных животных. Здания рушатся. Запад остается без защиты и рассыпается, как карточный дом.
Конец наступает с неприличной быстротой, но страдания растягиваются на годы. Кадры катаклизмов крутятся в мареве пикселей, закольцованные на умирающих телеэкранах мира. Будущее вопит, затем голодает, затем скулит, затем истаивает в беззвучную боль, которая превращает всех сначала в животных, потом в насекомых, потом в микробов.
Решение
Райан вырывается из объятий и размыкает цепь. Стены церкви возвращаются на место. Он моргает, стараясь сфокусировать взгляд.
– Вот, значит, зачем вы здесь, – говорит он, с трудом шевеля губами, как пьяный. – Вы знаете о том, что будет. И вы испытываете нас, чтобы понять, надо ли и нам тоже знать.
– Мы здесь, чтобы помочь. Ты должен мне сказать. Решение за тобой.
– Скольких еще вы спрашивали?
– Мы спрашиваем только тех, кто видит в нас то, что мы есть. Тех, кого влечет к нам вопреки их собственной природе. Нам надо знать, как вы хотите выжить, с этим ужасным знанием или без него.
– Если все исчезнет всего за несколько проходов солнца по небу, – отвечает Райан, – то я хочу бодрствовать, а не спать. Если мне не суждено выжить, то я хочу жить. Пожалуйста, не отнимай у меня эту память. Оставь ее со мной.
– Как хочешь. – Ангел Фосфор хватает его за волосы и впивается в его губы в порочном поцелуе, и на этот раз он чувствует, как что-то точно воскресает внутри его, разжигает в нем огонь жизни, и хотя он замерз в сумеречной церкви и весь дрожит, каждая жилка его тела поет от переполняющей ее энергии.
Фосфор отпускает его и пристально вглядывается в его лицо, запоминая.
– Я должен сказать тебе, что все смертные, которым мы задавали этот вопрос, были одного с тобой мнения, – говорит он. – Ты последний, с кем мы говорили. Мы, семеро, не ошиблись, придя сюда, не ошиблись, что задали вопросы. Вернувшись, мы поручим себя милосердию наших старейшин и представим им доказательства вашей силы. Если наше заступничество будет иметь успех, то мы уничтожим ваш мир за секунды до того, как вы сами его разрушите, он сгорит во внезапной вспышке, столь громкой, что она покажется бесшумной, и столь яркой, что у всех почернеет в глазах, а потом не будет ни боли, ни страданий, ничего не будет совсем. Надеюсь, это послужит тебе утешением.
– Мне не нужны утешения, – говорит ангелу Райан. – Я чувствую себя… – Он долго подбирает слово. – Удовлетворенным.
Фосфор отпускает его и делает шаг назад, а шестеро его друзей медленно выходят из тени и становятся рядом с ним Райан идет за ними наружу и следит, как они поднимаются в дождь, оставляя за собой светящиеся дорожки, которые распыляются и блестят в ночных тучах над морем, прежде чем окончательно исчезнуть из виду.
Райан обнаруживает, что остался совсем один. Чувство потери гнетет его сердце. Он думает о Фосфоре, воспаряющем в небо, о риске, на который он пошел, чтобы доказать силу человека, но чувство любви быстро уступает место растерянности. Он не может понять, что он здесь делает. Ребра болят. Ощущение такое, как будто он поправляется после тяжелой болезни. Он роется в карманах пиджака, находит мобильник и собирается звонить Лэйни, но передумывает. Сейчас ему надо побыть одному. Переданное ему знание – тяжелая ноша, и он должен собраться с духом.
В отпущенное ему время он сначала возвращается в Лондон, к родителям, но потом снова едет в Ниццу, на берег моря, где он чувствует себя лучше всего. К тому времени Америка уже отзывает своих граждан, и Лэйни уезжает. Никто не знает, где она. Райан знает, что больше они не встретятся.
Конец
И вот, когда до конца света остается всего несколько мгновений, он сидит, привалившись спиной к теплому камню скамьи, и делает погромче музыку в своих наушниках. Он улыбается пешеходам и смотрит вниз, на бухту, ожидая ангельского вмешательства, беззвучной вспышки багряного света, которая скажет ему, что у них все получилось. Он смотрит на город, спешащий по своим делам, по рукам и ногам повязанный рутиной, не обращая внимания на зло, счастливый уже тем, что существует.
Когда-то он чувствовал себя потерянным и несчастным. Но сейчас конец света во всех его мрачных деталях отпечатан изнутри на сетчатке его глаз. Он постиг падение ангелов, надежды человеческие, природу любви. И Райан улыбается себе, по-настоящему удовлетворенный в первый и в последний раз в своей жизни.
Он знает, что есть и другие, кого коснулись ангелы, кто знает и ждет теперь наступления последнего часа. Он благодарен прекрасным мужчинам. Он понял, что счастье имеет величину атома и быстро проходит. Но пока оно здесь, им следует дорожить, ибо что же еще с ним делать?
А вот и конец.
Джей Лейк
ПРОПАЩИЕ
– Невинность всегда была приглашением к несчастью. – Сезалем держал руку на рукоятке своего тридцать восьмого, который торчал из кобуры у него на спине, точно теплое черное яйцо, наполовину вылезшее из курицы.
Нервозная привычка.
Трупы всегда его нервировали.
Вилоног, его Инфернальный связной, обошел тело кругом, попинал его лапой с игольчатыми когтями. Сезалем болезненно сморщился при виде такой порчи вещественных доказательств. Восьми футов росту, инкрустированный сверкающей чешуей, снабженный Инфернальным Иммунитетом, детектив, тем не менее, ничего не мог поделать с демоном.
Невинность тут ни при чем. – Голос Вилонога напоминал вой миксера, работающего на полных оборотах. – Глупость.
Переулок был узкий, тротуары вдоль кирпичных трехэтажек, черных от старости, загромождали грязные мусорные контейнеры. Раньше, еще до Вознесения, Портленд был симпатичным городишкой. Теперь жители радовались, если количество убийств хотя бы не росло.
Не утешало и то, что трупы нередко сползали со столов в моргах и выходили на улицы. А то и ногтями прорывали себе дорогу из могилы наверх, но это уже гораздо позже.
Она пришла сюда сама, – сказал Сезалем. Он выстраивал свои мысли в связный рассказ, как поступал всегда, когда работал над делом. – Чтобы… чтобы что-то сделать. Найти помощь, или предложить ее. Но не отомстить, нет, не отомстить. Однако кто-то отомстил ей.
Жертве было лет шестнадцать, афроамериканка с короткими вьющимися волосами. При ней была белая холщовая сумка из церкви Альбина Господа Нашего во Христе Спасенного, на ней белое летнее платье. По крайней мере, они так полагали. Сумка, сначала накрывавшая ее голову, была взята на анализ представителем судмедэкспертизы, который теперь терпеливо дожидался, когда детектив вынырнет из своих раздумий.
Сезалем не мог представить ни одного местного с такой сумкой. Значит, сумка ее. Не считая логотипа, она была слишком чистой для этой части города.
– Глупость, – прорычал Вилоног. – Я тебе говорю, ты меня слушай. Люди никогда не слушают. – Рокот его голоса стих до почти ритуального ворчания.
– Ее что, кто-то из ваших порешил? – Если так, то дело закрыто, можно двигаться дальше. Надо только позвонить ее родителям, если таковые имеются.
– Нет. Аура не та.
Демоны убивали для забавы или машинально, так люди спят и едят – как дышат, – без этого им было не прожить и дня. Их жертвы обычно находили в зонах, разрешенных для убийства, и расследований по таким делам не проводили. Но даже если труп оказывался в другом месте, преступление было столь очевидным, что выводы напрашивались с первого взгляда.
Люди тоже убивали для забавы, некоторые из них слишком осмелели в мире после Вознесения, где вовсю хозяйничали демоны. Хотя убийство все еще запрещалось законом. Теоретически.
– Может быть, кто-то из Проклятых?
– Нет. – Вилоног не предложил никаких объяснений, но он никогда не ошибался.
Сезалем вздохнул.
– Значит, один из наших. – Он кивнул судмедэксперту. – Давай, Джеки. Делай свои дела, пакуй ее, вешай бирку и отправляй в графство. Если удастся идентифицировать это месиво, пошлите мне СМС. И… будьте с ней помягче. – Иногда душе требовалось время, чтобы понять, что с жизнью покончено.
Он вернулся к своей машине, игнорируя колющую боль в почках. Те, кто не сломал себе шею, вылетая сквозь крышу дома или машины навстречу Иисусу во дни Вознесения, остались навеки Больными. Камни в почках – это пустяки, у иных вон змеи вместо волос или дерьмо из глаз капает.
Вилоног стоял, прислонившись к капоту Сезалемовой машины, коротышки «Тойоты Лэнд Крузера», раскрашенного под зебру – если, конечно, бывают зебры с колесами вместо ног и решетками радиаторов на груди. Металл застонал под демоном, и Сезалем сочувственно подмигнул.
– Это не кто-то из ваших. – Язык демона вырвался из пасти и лизнул глаз.
Не один из наших? – переспросил Сезалем. – Но тогда нам не из чего выбирать.
– Они. – Вилоног ткнул пальцем в небо. Соединил большие пальцы ладоней, показывая крылья бабочек. – Птичьи мозги.
Не бабочек, сообразил Сезалем. Ангелов. Крылья ангелов.
– Не верю.
Вилоног пожал плечами, затем подпрыгнул и оказался на крыше здания, рядом с которым они только что стояли. Сезалем проследил скачкообразный полет демона над ломаной линией крыш Перл Дистрикт. Направлялся он к центру, вероятно, в местное гнездовье демонов в Пионерском Суде.
– Ангелы. – Сезалем покачал головой. – Не может быть.
Сообщение об СМС возникло на крохотном экране его мобильного два часа спустя. Сезалем как раз ел буррито со свининой в передвижной кафешке на Пятой Юго-Западной улице.
Жертва в пер. Шешондра Рауз, 17 л., жила в Альбине, причина смерти – сердечная недостаточность. Изуродована посм.
Посмертные увечья? Нет, это работа не демонов. Те любят до смерти. И предпочитают продлевать мучения.
В нескольких ярдах от него зазвонил платный телефон. Сезалем поглядел сначала на него, потом на старуху, заправлявшую в кафе. Та пожала плечами. С тех пор как нагрянули Адские Легионы, сотовая связь не пострадала, а вот наземные линии работали как им вздумается. В основном посредством демонического – а иногда и божественного – вмешательства.
Разумные люди на звонки таких телефонов не реагировали.
Но разумные люди и не шли работать в уголовный розыск в одержимом демонами мире. Сезалем подошел к аппарату и снял трубку.
– Алло? – осторожно сказал он.
– Детектив Сезалем. – Голос был далекий, тихий, он пробивался сквозь треск статического электричества на линии и бормотание гортанных голосов. – Это Контроль.
Контроль. Так называли свой полумифический верховный менеджмент те немногие агенты Божественного, которые еще остались на Земле. В некотором роде параллель штаб-квартире демонов в Нью-Джерси. Так что звонящий – либо шутник с мозгами волосатыми, как кокосовый орех, либо и впрямь с самого Неба.
Учитывая обстоятельства, Сезалем решил не противоречить.
– Ясно. Говорите, Контроль, я слушаю.
– Оставь дело Рауз в покое. Забудь о нем и возвращайся к нормальной работе.
– Нормальной, как же, – выпалил Сезалем, забыв о самодисциплине. – Опоздали, черт вас дери. – И он с грохотом опустил на рычаг трубку. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать.
Потом он сел доедать свой буррито, раздумывая над тем, кто из птичьих мозгов мог совершить это убийство. Платный телефон зазвонил снова, но он не обращал внимания на шум.
Значит, это все же убийство. Иначе зачем Контролю беспокоиться. И совершил его не демон. Хотя они и слывут отчаянными лгунами, Сезалем все же не мог взять в толк, зачем Вилоногу обманывать его.
Но Вилоног бросил один намек.
Сезалему надо было увидеться с демоном снова, узнать, что он знает. Когда между ним и все еще звонящим платным телефоном пролегло довольно большое расстояние, он достал свой сотовый и стал писать Вилоногу на пейджер.
Вилоног свалился на тротуар Пятой Юго-Западной, как беглый грузовой лифт. Сезалем зажмурился и наморщил нос, задыхаясь в туче поднятой им пыли и щепок, которую к тому же сопровождала вонь, как при коротком замыкании. Запах серы был бы предпочтительнее.
– Не о чем тут разговаривать, – заявил, озираясь по сторонам, демон голосом, способным просверлить дырку в металле. – Или ты по личному?
«Задело за живое», – подумал Сезалем Значит, надо не извиняться и не импровизировать. Просто смотреть ему в дырки глаз и говорить. Детектив сделал глубокий вдох.
– Зачем какому-то ангелу убивать Шешондру Рауз?
Вилоног дернул плечом. Словно рябь пробежала по кирпичной кладке.
– А почему нет?
– Они же силы добра.
Вилоног засмеялся. По крайней мере, Сезалем так подумал.
– Почитай-ка Библию, парень. Ангелы ничем не отличаются от демонов. Только прикид у них побогаче да пиар покруче.
– Здесь же не Гоморра. Это Портленд. Она была хорошей девочкой из приличного района Причин для убийства нет.
– Даже ангелам иногда хочется пошалить.
– Ради забавы? Только и всего, по-твоему? Убийство ради забавы, как заведено в ваших малинах в Старом Городе?
– Ты уж лучше поверь.
«Что бы это могло значить?»
– Лучше чем что? Чем мертвая черная девчонка?
– Лучше, чем какой-нибудь черный мертвый детектив, – сказал Вилоног.
– Расскажи мне, – прошипел Сезалем едва слышно, как когда допрашивал подозреваемого.
– Уже рассказал, – ответил Вилоног. – И нечего мне на пейджер звонить.
И демон умчался в вихре кирпичной пыли. Повсюду вокруг Сезалема звонили телефоны – их трели раздавались из окон офисов, проезжающих мимо машин, запел даже его собственный мобильник.
Вернувшись на место преступления, Сезалем поставил свою машину у въезда в переулок, заблокировав его. Внутри все уже было убрано, остались лишь обрывки полицейской ленты да несколько пустых коробок из-под пленки. Судмедэксперты так и не перешли на цифру.
Он стоял на том месте, где Шешондра Рауз издала свой последний крик. Пятна, с которыми не справились горячая вода и негашеная известь – обычные средства из арсенала бригады уборщиков – наспех замазали черной краской. Краска еще липла, хотя пятна уже истоптали подошвы ботинок, раздвоенные копыта демонов и даже переехал мотоцикл.
– Почему же ты умерла здесь, детка? – спросил он у кирпичных стен. Почему-то это не походило на забаву ангелов.
«Ангелы ничем не отличаются от демонов», – сказал ему Вилоног.
«А переходят ли они когда-нибудь на другую сторону?»
Словно в ответ на его мысли, поток теплого, влажного воздуха ворвался в переулок, как будто в него дохнул Левиафан, и тут же захлопали крылья.
Ангел приземлился рядом с Сезалемом, прямо-таки спикировав на тротуар, как совсем недавно Вилоног.
Почти семифутового роста, он был тощ, как старый покойник, с руками наркомана – одни дряблые веревки мышц и синие жилы. На нем были кожаные штаны и мотоциклетные сапоги с пряжками. Голую грудь покрывала цветная татуировка с изображением Пьеты Микеланджело. Большие серые крылья волочились за ангелом, замечательно гармонируя с его жирными пыльными дредами и серыми, как море, глазами. На каждом пальце у ангела было по серебряному кольцу, и от него несло перегретым мотоциклом.
– Если мы на стороне добра, – сказал ангел, точно продолжая прерванный разговор, – то это еще не значит, что мы должны быть милыми.
– Добрые не убивают невинных. – Ладонь Сезалема ласкала тридцать восьмой. Даже заряженный серебряными пулями, смоченными миррой и святой водой, он не мог помочь ему теперь. И все же чувствовать его под рукой было приятно.
– Добро делает, что может, в эти последние дни. – Ангел глянул на липкие пятна на тротуаре. – Она могла бы встретить кого-нибудь. Он оказался бы не тем парнем, повел бы ее туда, куда ей не следовало ходить. А в ней была сила, детектив. Сила, которая могла бы расцвести в нечто ужасное.
– В этом городе людей распинают на фонарных столбах, – сказал Сезалем. – Так что я иначе понимаю слово «ужасный». Почему нельзя было просто развернуть ее и отправить домой? А еще лучше, взять да и убить этого «не того». Может, он того заслуживал.
Ангел покачал головой:
– Для Шешондры Рауз не было безопасного выхода из этого переулка.
– Вам нужен был он, – выдохнул Сезалем, пораженный догадкой, – он, а не она. Он – источник, контакт, или еще что-то в этом роде. А она была просто носительницей духовной силы, затерянной в мире. Ею можно было пожертвовать.
– Моя война не имеет конца, детектив. А твоя?
С кем же встречалась здесь Рауз, с человеком? С ангелом? Или с демоном?
Похоже, все едино.
– Кто-то из ваших скурвился, – сказал Сезалем. – За это она и погибла.
– Почти угадал, – ответил ангел. – Один из них ступил на стезю добра. Но, чтобы подняться, ему нужна была душа.
Тут ангел исчез, оставив кружиться в воздухе большое серое перо около фута длиной. Сезалем спрятал пистолет в кобуру, поймал не успевшее упасть перо и поплелся к машине.
Все четыре колеса были спущены, на шинах виднелись явные следы острых когтей. Сезалем обернулся и в глубине переулка увидел чернокожую девушку в луче света, она разговаривала с высоким, осыпанным драгоценностями демоном – Вилоногом?
Потом они исчезли.
Путь домой был долгим. Телефон он бросил в реку, чтобы тот, наконец, перестал звонить, за ним последовал и его полицейский жетон, но перо он сохранил.
– Насколько добро доброе? – спросил он у него.
Ответа не было.
