Текст книги "Сошедшие с небес (сборник)"
Автор книги: Нил Гейман
Соавторы: Ричард Мэтисон (Матесон),Роберт Сильверберг,Лиза (Лайза) Таттл,Челси Куинн Ярбро,Стивен Джонс,Грэхем (Грэм) Мастертон,Джейн Йолен,Стив Тем,Кристофер Фаулер,Хью Кейв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
Он просмотрел еще несколько номеров.
Номер Двадцать Четыре: Усиление Коры – нашептывание, помогающее укрепить кору дерева или куста (значительных размеров), если растение подвергается нападению.
Номер Девятнадцать: Привет Судьбы – щелчок пальцами, который привлекает к вам внимание любого проезжающего мимо кэба.
Номер Шесть: Уплощающий Удар – меняет форму планеты, которая по ошибке стала круглой. Применяется лишь однажды.
Но все это не имело никакого значения. Он быстро добрался до номера тридцать восемь, затем нашел нужную страницу.
Открывая ее, он снова услышал тот звук, похожий на взмахи крыльев.
Бросив взгляд в окно, он убедился, что это всего-навсего дождь пошел сильнее, правда, уже во второй раз. Просто странно, второй раз подряд такое совпадение. И как темно в комнате стало.
Инструкция оказалась короткой, а нужные для колдовства предметы доступными.
И Марсия все не возвращалась.
Дэн решил, что выбора у него нет, придется взять и попробовать.
Полчаса спустя он уже стоял на крыше отеля. Попасть туда оказалось не так просто, но в рецепте особо оговаривалось, что заклинающий должен находиться снаружи (в смысле «не внутри постройки») и к тому же в самой возвышенной точке не далее чем в ста футах от того места, где книга открывалась в последний раз. Сообразив, что это значит, Дэн сел в лифт и поехал на самый верхний этаж отеля – двенадцатый, – понимая, однако, что этого будет недостаточно. К тому же если что-то все-таки начнет происходить, то ему вовсе не улыбалось, чтобы его застукал какой-нибудь постоялец, возвращающийся к себе в номер. Побродив по коридору, он обнаружил закоулок с дверью, подписанной «Кладовая». За ней действительно оказалась кладовая, и Дэн позаимствовал там полотенце, но внутри была еще одна дверь. Открыв ее, он увидел темную внутреннюю лестницу, которая вела наверх.
Там она упиралась в железную дверь. Дверь была заперта. Разумеется. В бессильной злобе Дэн пнул ее ногой. Снаружи до него доносился шум дождя. Он был совсем близко от цели. Он ударил еще, замок лязгнул, и дверь приоткрылась.
Шум внезапно еще усилился, и Дэн увидел, как капли колотят по крыше. Отложив в сторону вопрос о том, почему это дверь вдруг отворилась, Дэн обернул голову полотенцем, положил книгу у выхода, где она не должна была намокнуть, и шагнул на крышу.
Перед ним лежала обширная плоская равнина – крыша отеля. Тут и там из нее торчали протуберанцы: одни изрыгали пар или дым, другие были снабжены вентиляторами, лопасти которых лениво вращались. Забытые поленницы дров и разный другой мусор был сложен вдоль низкой стены, которая шла по всему периметру крыши. Серая поверхность крыши местами совсем скрылась под лужами дождевой воды, отражавшими темное небо, которое, казалось, спускалось все ниже и ниже.
Дэн вышел прямо на середину крыши и замер. Лондон лежал вокруг, хотя и полускрытый за пеленой дождя и густеющего мрака. Полотенце скоро промокло насквозь, и он снял его. Очевидно, придется пройти через это испытание как есть, без вспомогательных средств. Он повторил про себя заклинание. Оно было не сложным. Точнее, оно было настолько простым, что трудно было поверить, будто с его помощью можно чего-нибудь добиться.
Тем не менее он развернул другое полотенце, принесенное из номера. В нем лежали вещи. Немного его слюны в стаканчике из ванной: в заклинании говорилось о «телесном выделении», но Дэн не был готов пойти дальше слюны. Несколько волосков Марсии, которые он снял с ее щетки, завернул в клочок туалетной бумаги и тоже положил в стакан. Затем вещь более мудреная: открытка от Марсии к ее сестре. В рецепте было сказано: «образец речей обоих», без всяких объяснений, что бы это значило. Дойдя до этого пункта, Дэн чуть не сдался, как вдруг его взгляд упал на открытку, написанную вчера вечером в баре и теперь лежавшую на письменном столе в ожидании марки. Основной текст написала Марсия, а он добавил жизнерадостную приписку в конце. Интересно, это сойдет? Подумав, Дэн решил: поживем – увидим. Скатал открытку в трубочку и сунул в стакан.
Выпрямив спину, он подбросил стакан в воздух. Зная, что ведет себя как последний дурак, он пригнулся в ожидании немедленного возвращения летательного снаряда, возможно, прямо ему на голову.
Ничего не упало.
Секунду спустя он посмотрел вверх и увидел, что стакан исчез.
А дождь пошел еще сильнее и теперь действительно напоминал звук хлопающих крыльев.
Местами от неба начали отделяться какие-то куски, темные заплаты, они собрались над отелем в огромное облако, края которого реяли над соседними домами, словно черные призраки будущих пожаров.
Шум машин на улицах отдалился и одновременно усилился. Дэн прислушивался к нему и к стуку дождя по крыше до тех пор, пока два звука не слились в один, который заполнил его голову и вдруг исчез, оставив по себе пустоту и тишину.
– Семьдесят восемь процентов, – произнес чей-то голос.
Дэн обернулся. Позади него, на низком парапете у края крыши сидело нечто.
Существо было высоким – около двенадцати футов, – серовато-белым, как старый, покрытый патиной белый мрамор, и почти прозрачным. Оно сидело на стене на корточках, огромные крылья свисали с его плеч вдоль тела. Казалось, оно чувствует себя немного не в своей тарелке, как если бы вдруг оказалось в непривычном для него месте, где то ли слишком жарко, то ли слишком холодно.
– Вы ангел? – задал вопрос Дэн.
– За время вашего брака ты произнес двадцать два процента всего сказанного вами обоими, – продолжало существо. Оно сидело, отвернувшись, спрятав лицо за мокрыми длинными волосами. Голос его был холоден, сух и, как показалось Дэну, проникал в его сознание не только сквозь уши, но и через ноги. – Если ограничить исследование рамками дискуссий, имевших академический или чисто теоретический интерес, тогда ее вклад возрастает до восьмидесяти шести процентов. В моменты наибольшей речевой активности, находясь под влиянием алкоголя, она достигает девяноста четырех процентов.
– Значит, я прав, – сказал Дэн. – Я знал это.
Ангел не подал виду, что слышал.
– Приняв к рассмотрению общее количество слов без учета времени, потраченного на их произнесение, приходим к тому же общему результату. Краткость и недостаточная беглость твоих предложений в какой-то степени уравновешивается скоростью, с которой ты пытаешься вставлять их в непродолжительные перерывы в ее речи.
– Подождите, пожалуйста, – сказал Дэн. Он сделал шаг вперед, но тяжелое, шумное движение ангельских крыл остановило его. Где-то вдалеке заворчал гром. – Что вы называете «недостаточной беглостью»?
– Обычный недостаток возможности разговориться как следует, – сказал ангел. – Только это.
Дэн милостиво кивнул.
– Спасибо, – сказал он. – И вот еще что. Как мне…
– Иногда она говорит, даже когда тебя нет рядом, – продолжал ангел. – И довольно часто.
– И вы слушаете?
– Конечно. Я для этого создан.
Дэн нахмурился.
– И что же она говорит?
– Надеется, что с вашими детьми ничего не случилось.
– Ну, так и я тоже.
– Да, но она говорит это вслух. И ее слова слышно.
– Понятно, – сказал Дэн. Ему стало холодно. В это трудно было поверить, но дождь припустил еще сильнее, небо словно навалилось на крышу отеля. Волосы Дэна облепили ему голову, вода стекала по лицу. – А что… что еще она говорит.
Ему показалось, будто ангел поворачивает голову, чтобы взглянуть на него, но, когда движение было окончено, его лицо по-прежнему смотрело в другую сторону.
– Она говорит, ей всегда становится грустно, когда кто-нибудь из детей звонит, а ты, подойдя к телефону и едва успев буркнуть «Привет», сразу передаешь ей трубку. Она старается не обижаться на то, что ты даже не пытаешься говорить с ее подругами, и что – это мои цифры, не ее – ты отвечаешь меньше чем за четыре процента общего разговора в их присутствии. Ей приходится мириться с тем, что массаж для нее раз в кои-то веки считается страшной расточительностью, тогда как ты ежемесячно тратишь в три раза больше на книги, которые, принеся из магазина, не только не читаешь, но даже не открываешь потом. Ей больно, когда ты смотришь на нее так, словно хочешь сказать: «Ну, что она опять там ноет, и о чем на этот раз?» Ей бы очень хотелось, чтобы ты хотя бы изредка обращался с ней, как с интересной книгой, – и она говорит, что когда-то так было.
Дэн натянуто улыбнулся.
– Что ж, все это очень интересно. Спасибо за то, что нашли для меня время. И высказали непредвзятое мнение.
Ангел повел плечами, точно готовясь лететь.
– Она волнуется о многих вещах. Как ты думаешь, к кому мы расположены больше: к тем, кого что-то волнует, или к тем, кому все равно?
Дэн ничего не сказал.
– И насчет простуд, – добавил ангел. – Кому они, по-твоему, тяжелее даются: тебе или ей?
– Мне надо идти, – сказал Дэн. – Полагаю, вы сами найдете выход.
И он зашагал назад, к железной двери, шлепая прямо по лужам. Больше ему ничего не хотелось. Да, иногда человек, которого любишь, и есть самая большая проблема в твоей жизни. Надо было смириться с этим Дождь шелестел по крыше, как тысячи переворачиваемых страниц. Он вдруг почувствовал себя таким усталым, как будто весь кофе, выпитый им за пятьдесят лет, скопился у него внутри и теперь в одночасье прокис С каждым шагом ему становилось все труднее вспомнить, что с ним только что произошло, или поверить в это, или понять, зачем это ему понадобилось.
Он уже тянулся к ручке двери, когда ангел заговорил снова. Теперь его голос звучал по-другому. Тише, спокойнее, как воспоминание о самом себе.
– Когда она не может заснуть, то лежит и надеется, что ты еще любишь ее.
Дэн замер и повернулся к ангелу.
– Ну конечно, люблю, – сказал он, уязвленный. – Уж это-то она должна знать.
Ангел исчезал, его размеренно машущие крылья превращались в дождь, сероватая кожа становилась облаком. Он взлетел и прямо на глазах у Дэна обратился в туман, а его слова донеслись до него как дуновение холодного ветра, поднятого теми же ровными взмахами крыл.
Он сказал:
– Для нее звук ваших голосов, когда вы разговариваете друг с другом, то же самое, что для тебя – запах книг. Думаешь, она ничего не замечает, когда тебе кажется, что ты удачно скрываешь свою скуку? Иногда она потому и не закрывает рта, что боится, вдруг она уже перестала быть для тебя интересной.
Он сказал:
– Эти самые «тишина и покой», которых, как ты думаешь, тебе не хватает, к чему они тебе? Какие мысли ты вынашиваешь, неужели они и впрямь так важны, что ради них стоит затыкать рот той, которая любит тебя так сильно? Пусть она молча тревожится о том, как бы кое-что не пошло не так в этом мире, не затихло, не растеряло силы и не распалось на куски.
Он сказал:
– Если она умрет раньше тебя, что вполне может случиться, будешь ли ты и тогда жалеть о том, что у тебя было мало тишины и покоя? Когда ты будешь жить в этом бесконечном беззвучном «после», проходя сквозь годы, как сквозь облако мертвящего одиночества, сколько ты будешь готов отдать и пообещать всего лишь за одно ее слово?
Тут ветер стих, и ангел улетел.
Дэн еще добрых пять минут стоял на крыше. Когда он все же вошел через железную дверь обратно в отель, то обнаружил, что книга исчезла. Он сбежал вниз по лестнице, промчался через кладовку и бросился к лифту.
Открыв своим ключом дверь их номера, он услышал, что Марсия в ванной.
– Дэн? – тут же спросила она. – Это ты?
– Да, – ответил он.
– Где ты пропадал?
– Пережидал дождь, – осторожно ответил он, не спеша входить внутрь, не решаясь увидеть ее лицо. – Извини. Пришлось заскочить кое-куда и ждать, пока дождь не перестанет. Я тебе звонил. Тебя не было в номере.
– Я заснула, – смущенно ответила она. В комнате наступило молчание. Потом она сказала: – Я по тебе скучала.
– Я тоже по тебе скучал. – Он снял с себя пиджак и повесил его в шкаф сушиться. – Ты как себя чувствуешь?
– Знаешь, мне кажется, у меня начинается простуда.
Дэн закатил глаза, но все-таки позвонил в обслуживание номеров и заказал горячий чай с лимоном и медом, а потом пошел в ванную помогать жене мыть волосы. Она рассказала ему о том, как сходила в спа. Он рассказал ей о своей прогулке, не упомянув, правда, «Пандора Букс». Так они и сидели в теплой уютной ванной, где их окружили слова, а холодный, сырой мир отступил за стены. Обед они тоже решили заказать в номер. Посмотрели телевизор, почитали немного, легли спать.
После полуночи, когда Марсию сморил беспокойный сон, в комнату влетел слушающий ангел и коснулся ее лба со словами: «Не тревожься больше, пока».
Когда на следующее утро Дэн проснулся, Марсия крепко спала рядом с ним. Пока они завтракали вместе, на улице моросило, но потом погода исправилась.
Джей Лейк
NOVUS ORDO ANGELORUM
Желание
Ангел желания обнажает грудь, ее соски твердеют на дремотном ветерке ночи. Волосы стекают с ее головы, как дымка с осеннего неба. В них смешаны разные пряди – от черных до седых, ведь желанию покорны все, не одни лишь незрелые юнцы или впавшие в слабоумие старцы, и уж тем более не только одержимцы средних лет.
Крылья Желания широки, как у любого ангела, но их оперение редко. Выглядят они так, словно их наскоро собрали из фрагментов самых разных птиц; здесь и горный тераторнис, и бородач-ягнятник, и большой золотистый орел аравийской пустыни, и кондор, житель заснеженных Анд. Каждый ребенок во сне грезит о полете, а проснувшись, обнаруживает, что он по-прежнему не птица. Ее крылья несут бремя этих несбывшихся мечтаний, которые в зрелые годы оборачиваются одержимостью, сводящей людей с ума.
Но истинная сила ангелицы кроется в ее глазах, во взгляде Желания. Веки ее подведены углем, похожие на завитки ржавчины ресницы полуопущены. Омуты похоти плещутся в карей глубине. Поймать такой взгляд – значит ощутить, как останавливается сердце, стынет в руках кровь и наливается горячей тяжестью пах. Ни один человек, ни молодой, ни старый, ни мужчина, ни женщина, не устоит перед таким взглядом, поэтому Желание носит маску из кожи и шелка с вышитой на ней змейкой из крохотных рубинов – капелек крови тех, кого ей довелось полюбить.
Ее сокрытая под капюшоном красота напоминает нам о том, что Любовь есть величайший и ужаснейший из даров Господа.
Отчаяние
У Желания есть брат-близнец: Отчаяние, юноша с потухшими глазами и впалой грудью. Волосы у него противоестественно светлые, как у человека, доголодавшегося до смерти, и напоминают полупрозрачный белесый пушок, который отрастает у трупа в гробу. Кожа у него до того бледная, что хочется назвать ее синей. Отчаяние очень напоминает студента, чье тело, навеки застывшее в точке равновесия между возможностью и катастрофой, лежит в холодильнике морга.
Крылья у него тоже отличаются от сестриных, они состоят как будто из призраков перьев: одни хрупкие стерженьки и кружевные прожилки, лишенные мягкой пушистой плоти. Отчаяние носит их прижатыми к телу поверх широкого кожаного плаща, который хлопает его по икрам. Под плащом у него черные рваные джинсы и целая коллекция шрамов, толстых, как веревки. Каждый, кто когда-либо наносил себе увечье от его имени, оставлял рану и на нем.
Сила Отчаяния в его теле. Даже в полумраке одна его тень может заставить мужчину опустить плечи и понурить голову, а женщину – отвернуться со слезами на глазах. Ну а взглянуть Отчаянию в лицо, каждая мышца которого транслирует музыку безнадежности этого мира, значит просто лечь на землю и тихо умереть, отказавшись от борьбы.
Бог создал его как соблазн и как предостережение тем, кто теряет веру.
Случай
Есть еще один ангел, дальний родственник упомянутых, и зовут его Случай. Он элегантный юноша. Длинные светлые волосы волнами спускаются ему на плечи. Он любит рубашки-поло пастельных тонов и стильные белые слаксы. Крылья у него есть, но видны они не всем, и, пока бабушки и мамы с Ривер Оукс или Телеграф Хилл восхищенно ахают над ними, их дочки и внучки, повстречав его в сельском клубе, прикрывают румянец бокалом Ширли Темпл и шепотом обсуждают его скандальное украшение – серебряную серьгу в ухе.
Случай не интересуется пари или лотереями, его привлекают лишь стечения обстоятельств в обыденной жизни. Скажем, человек опоздал на самолет, расстроился, а потом узнал, что зато ему не довелось вознестись к небесам в пламени керосинового факела с какого-нибудь кукурузного поля в Айове. Или спустило у семейной «Тойоты» колесо, и вот она уже не поспеет к черной полынье под тонкой ледяной коркой, и кто-то другой, о ком проявляют меньше заботы, уйдет вместе с машиной в холодную зимнюю воду. Или к одной книге на распродаже в Пауэллсе протянутся сразу две руки, затем последует кофе, затем пицца, потом ночь, полная необузданной страсти, а там, глядишь, и целая благополучная жизнь.
Вы можете разминуться со Случаем на улице и не узнать его, и лишь потом, обнаружив двадцатку, прилипшую к подошве вашей туфли, понять, что это был он. Случай призван Господом напоминать нам о том, что не одни лишь силы порядка правят миром.
Флора
Флора – ангел цветов и растений. Ее труды принадлежат царству старейших и тишайших обитателей планеты. Она носит тончайшие шелка, позаимствованные у друзей – шелковичных червей, и венок из растений того часа и времени года, когда вам случится ее встретить, будь то шиповник или орхидея. Ее крылья сплетены из паутины, бледные тонкие нити которой серебрятся в лунном свете. Именно Флора, гуляющая по садам ночами, стала прототипом многочисленных сказочных фей.
В волосах Флоры переплетены все краски природного мира, они как радуга, ставшая рекой. Ее глаза то темнеют, как земля, то голубеют, как вода. Еле заметная улыбка, изгибающая уголки ее рта, делает его похожим на бутон розы, готовый вот-вот раскрыться. Под стать розе и ее окруженное шипами сердце.
Но не считайте Флору ангелом добра. Корни ее деревьев ломают величайшие творения человека. Жалкий лишайник грозит смертью камню. Да и ваши кости, когда их обгложут могильные черви, тоже станут частью ее царства Терпеливее, чем Время, она несет в руках миры, а в сердце – любовь ко всему растущему.
Никто не знает, о чем думал Господь, пуская Флору в мир, но помните одно – именно милая Флора отвечала за порядок в Райском Саду. Именно она выращивала плодовые деревья. Она, и никто другой, так удачно развесила фиговые листочки, что мужчине осталось лишь протянуть к ним руку, когда им овладел стыд, и она же взрастила яблоню познания, на которую не лишенная интеллектуальных способностей женщина смогла вскарабкаться по наущению змеи.
Слово
Слово – старейший из всех ангелов. Иногда его еще называют «дедушкой Бога». Но возраст на нем почти не сказывается. Разве только в паутинке морщин вокруг слепых белесых глаз да в негибкости шага. Копна рыжих волос колеблется над его головой, подобно языкам пламени, то поднимаясь, то опадая, так что Слово всегда такого роста, как ему нужно. Кожа у него темная, как корка хорошо пропеченного хлеба. Его лицо – это лицо Обычного человека.
Хоть он и слеп, ему не нужен посох, ведь у него есть крылья. Вздымаясь выше домов, по виду они напоминают скорее крылья моли, чем птицы. Их чувствительные волокна воссоздают для него картину мира. Слово не носит никакой одежды, так как чужеродная материя может помешать его крыльям и исказить его чувства. Однако при всей своей наготе Слово окружено сиянием славы.
Ибо в начале начал именно Слово создало мир на воде, когда Бог исторгнул его из уст своих. Позднее Слово стало плотью. Человек, не будь у него языка, остался бы зверем. А язык без слов – не более чем кусок мяса.
Слово – путеводная звезда нашего разума и свет наших дней, древний субститут Бога в Его отсутствии.
Майкл Бишоп
САРИЕЛА; ИЛИ ДИСФУНКЦИЯ И ЖЕЛАНИЯ, ПРОТИВНЫЕ ПРИРОДЕ АНГЕЛОВ: ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ В ОДНОМ АКТЕ
Перу Майкла Бишопа принадлежат романы «Нет врага, кроме времени» (премия Небьюла), «Гора Единорога» (Премия мифопоэтической фэнтези) и «Хрупкая жизнь» (премия Локус).
Его короткая проза печаталась в семи разных сборниках, из последних, еще не вошедших ни в какие собрания рассказов, следует отметить «Дверной автоматчик» и «Медведи открывают Смут» (Премия Юго-восточной ассоциации фантастики), и «Груду» (Премия Ширли Джексон-2009).
Майкл Бишоп и сам редактировал многие издания, среди которых «Перекресток веков: двадцать пять фантастических рассказов об Иисусе Христе», а также «Выдавая себя за человека», над которым он работал совместно со Стивеном Атли. «Одноактную пьесу „Сариела“ я написал для антологии „Посланцы Небес“ – сборника на ангельскую тематику, редактором которого был Питер Кроутер, – рассказывает Бишоп, – и, помню, очень радовался, что мне удалось объединить свои познания в области ангельских иерархий и интерес к „контрангелическим стремлениям“ в одной драме.
Кроме того, я горжусь тем, что превратил ангела Сариила в ангелицу Сариелу, а в вопросе половых сношений ангелов прибег к авторитету Мильтона».
Ночь. Помещение гриль-бара «Кошачий глаз» на окраине Акли, Джорджия, США. Справа (если смотреть из зрительного зала) бампер к бамперу стоят, на кирпичах две половинки «Шевви»-кабриолетов 1957 года выпуска (один ярко-розовый, другой бирюзовый), с высокими плавниками: это бар.
Перед ним девять табуретов: поставленные на попа самолетные турбины с вращающимися кожаными сиденьями. Зеркало позади стойки отражает ряды стаканов и бутылок; бар украшен обрывком рыболовной сети, рекламами пива, туристических маршрутов и замызганными картами автодорог Соединенных Штатов и Латинской Америки.
Левее и на одну ступеньку выше находится зал для посетителей: там есть джук-бокс, танцплощадка, пол посыпан опилками. На его просторах затерялся прихотливый архипелаг колченогих столов и стульев с плетеными спинками. Пространство вдоль задней стены зала делят с джук-боксом целая компания автоматов для игры в пинболл – «Лил Абнер», «Снаффи Смит» и «Грэндпа Клампет», – видеоигра «Роллер Дарби», термопластиковый зонт ар-деко с портретом Дрю Берримор на вращающейся подставке.
За дальними столиками в тени виднеются несколько человеческих фигур: они сидят, уставившись в свои стаканы с выпивкой и/или собирают пазлы с изображениями Малого Гранд-каньона, огромных, как бревна, аллигаторов из трясины Окефиноки или статуи Машущей Девушки с улицы Саванна Ривер. Столик в левом дальнем углу авансцены пока не занят, на стене за ним висит видавшая виды десертная карта, а перед ним, чуть сбоку, стоит карликовая яблоня-переросток в глазурованной вазе династии Мин… претенциозный мифологический символ.
На дворе стоит промозглая пятница седьмого января года 1994-го от Р.Х. (якобы цивилизованные западные земляне исчисляют время, делят его на фрагменты и раскладывают по полочкам), но в баре «Кошачий глаз» ничто, кроме видеоигры, и люситовой подставки для зонтика, не напоминает о современности, здесь время остановилось то ли в 1963-м (перед убийством Дж. Ф. Кеннеди), то ли в 1972-м (вскоре после распада «Битлз»), то ли в 1985-м (незадолго до премьеры «Лжи разума» в театре Променад), а то и в 1991-м (в тот вечер, когда «Миннеаполис твинз» разгромили «Атланта Брейвз» на крытом стадионе, задрапированном, как показалось болельщикам «Атланты», которые смотрели матч по телевизору, мешками для мусора фирмы «Хефти»).
Бармен, красивый 26-летний мужчина с внешностью деревенского парня – длинная челюсть и разные уши, – ставит перед своим сыном, Обри, розового херувима (малиновый имбирный эль с альбигойской настойкой) и подмигивает, глядя в потолок. Обри запускает в херувима гнилой орех-пекан и несколько раз пинает заднюю дверь бирюзового «шевви» ножкой, обутой в мокасин от Пейлесс. Пятеро ПОСЕТИТЕЛЕЙ у автобара не обращают на его пинки никакого внимания.
Бармен: Рафаил? (Щурится, склоняет голову набок, прислушивается.) Эй, Раффи, твой столик готов.
Рафаил материализуется у столика рядом с десертной картой и символическим бонсаем. Его голова чуть-чуть не касается потолка. Он в черных кожаных штанах в обтяжку, голый торс прикрывает расшитый индейскими бусами жилет, а на махровой головной повязке сияет написанный мэджик-маркером девиз: РОЖДЕН, ЧТОБЫ РАЗОРЯТЬ АД. У него громадные крылья, но только одна пара.
Он садится, одним крылом, левым, упирается в десертную карту, а другое удерживает на весу так, что его сияющая тень (оксюморон!) покрывает весь танцпол, вплоть до ближнего края автобара. Он бросает взгляд на свое голое запястье, трясет головой, точно от омерзения, и оглядывает «Кошачий глаз» в поисках не то официантки, не то подходящего собутыльника.
Рафаил: Хашмаил, мы же договорились. Материализуйся, как только сможешь. Пожалуйста.
Хамшаил возникает у бара, прямо между Обри и страдающим с похмелья ПОСЕТИТЕЛЕМ, который даже не замечает главы второго хора ангелов, именуемых ангелами господства. Хамшаил, как и Рафаил, ростом в семь футов, одет в парчовый камзол, сливового цвета рейтузы с накладным гульфиком и мягкие замшевые сапожки без каблука, высотой до середины икры.
Он берет себе бутылочку «Микелоб темного», поворачивается, поднимается на одну ступеньку и идет через танцпол к столику Рафаила. Его движение производит хаос: крылья волочатся за ним, как два пернатых парашюта, сбрасывая со столиков банку легкого пива «Курс Сильвер Буллет», бокал «Уайлд Турки», ключи зажигания от пикапа «Додж Дакота» и компакт-пудру в черепаховой упаковке на засыпанный опилками и окурками пол.
Обри глядит вслед Хамшаилу, вытаращив глаза, но никто больше не обращает на него внимания, никто не ворчит: «Эй, осторожнее, парень», никто не протягивает руки, чтобы вырвать пригоршню пуха из его мародерствующих крыл.
Хамшаил садится напротив Рафаила, чокается с ним, недовольно морщится, когда музыкальный автомат хриплым голосом Гарта Брукса начинает изрыгать знаменитую песню «Френдз ин Аоу Плейсиз».
Рафаил: Ты неподобающе одет.
Хамшаил: Упрекал Вельзевул Молоха.
Рафаил: Я имею в виду эпоху.
Хамшаил: Я же воплотился. Так оставь в покое мой костюм. Скажи лучше, какая срочность потребовала моего присутствия здесь.
Рафаил: Сариела, за которую я, как капитан всех духов-хранителей, несу ответственность. Тебе, капитану сонма регулировщиков ангельских обязанностей, необходимо узнать, в чем именно проявила нерадение Сариела, а мне необходимо твое содействие и совет в том, что касается помощи этому несчастному духу.
Хамшаил: Сариела? Ускользающе-знакомое имя.
Рафаил: Ты позволишь изложить тебе всю историю целиком?
Хамшаил: Ты ведь старше меня чином. Всегда был. И всегда останешься.
Рафаил: (меняет положение крыльев, подаваясь вперед): Мы направили Сариелу, ангела-хранителя подчеркнуто женской наружности, для защиты четы молодоженов в этот самый город: Акли, Джорджия, США; Земля; Солнечная система; галактика Млечный Путь; локальный кластер номер…
Хамшаил: Я знаю, где мы.
Рафаил: (вполголоса). Если бы еще когда. (Вслух.) Пара, к которой была назначена Сариела, известна под именами Филиппа и Анжел Мари Хембри. Ее послали…
Хамшаил: Анжел Мари? Женщину зовут Анжел Мари? Как странно. Какое ироническое совпадение.
Рафаил: Ничего странного тут нет. Имя как имя. Одним словом, Сариеле было поручено опекать чету Хембри со дня их свадьбы, которая имела место 15 августа года 1993-го от Р.Х., в тридцать второй день рождения Филиппа. Анжел Мари настояла, чтобы они поженились именно в этот день, и Филипп никогда не забывал бы их годовщину свадьбы. Та же самая стратагема работала и с Бобби Дином Гильбертом, который погиб в 1989 году, когда на его «Тойоту Короллу» 1978 года выпуска наехал грузовик с рождественскими елями – елями Фрезера по преимуществу.
Хамшаил: Оба мужа родились в один день?
Рафаил: Нет. Нет! Слушай! Несчастный случай произошел на туманном шоссе в горах Северной Джорджии, и Бобби Дин скончался на месте, когда ствол ели Фрезера пронзил ему бок, а рулевая колонка его «Коровы» пробила грудную клетку.
Хамшаил (содрогаясь): Хвала Господу за то, что наша принципиальная бестелесность не позволяет нам быть посаженными на кол. (Поднимает одну бровь.) А иначе какой шум бы стоял, пока мы отплясываем на булавочных головках, правда?
Рафаил (нетерпеливо). Анжел Мари, в свой черед, не погибла в катастрофе, но вышла из нее живой, хотя и с серьезными увечьями, последствия которых она ощущает до сих пор. Своей жизнью она во многом обязана профессионализму дорожных патрульных штата Джорджии и работников «Скорой помощи», которые довезли ее до больницы графства.
Несколько недель спустя, будучи пациенткой физиотерапевтического отделения Реабилитационного Центра «Кобальт Спрингс» здесь, в Акли, она повстречала Филиппа Хембри, который обучал вождению проживающих в центре инвалидов, а также подростков, отпрысков старшего медицинского персонала и администрации Центра. По счастью, Анжел Мари принадлежала к первой категории. Филипп нашел ее куда менее требовательной и далеко не столь утомительной ученицей, как Кэролл Брикнел, безрукий и безногий тяжеловес, выезжавший на дороги Акли исключительно при помощи экспериментального компьютерного устройства, которое управляется голосом, крепится ремешками на подбородок, и претенциозно именуется производителями «путепрорицателем» или «жезлом единорога». Поэтому, как ты можешь себе представить, Филипп с особенным энтузиазмом приветствовал ученицу Анжел Мари в учебном автомобиле для инвалидов, предоставленном государством. Вообще-то, он…
Хамшаил: Прости, но это обилие деталей совершенно сбило меня с толку. В каком грехе попустительства или небрежения виновна Сариела? Неужели она подвергла риску семейное счастье и благополучие Хембри?
Рафаил: О, нет. Совсем нет.
Хамшаил: Что же тогда?
Рафаил: Беда заключается в неподобающей реакции Сариелы на весьма специфические и в чем-то даже деликатные проявления предположительно образцового взаимопонимания супругов Хембри. Я так пространно повествую о человеческих существах под ее неопытным присмотром для того, чтобы создать более ясное представление об аномальности ее к ним отношения и поведения. Должен ли я перейти к вульгарной спешке? Или мне позволено будет изложить все факты, необходимые для того, чтобы составить полное и проницательное суждение?
Хамшаил: Прости мое нетерпение. Просвети меня полностью.
Рафаил: Технически, Сариела выступала хранителем Анжел Мари. Она сменила на этом посту почти скомпрометировавшую себя Кристиану, которой лишь ценой невероятных усилий удалось сохранить жизнь своей подопечной в том столкновении с рождественским грузовиком. Кристиана, я должен с сожалением сообщить, с тех пор впала в состояние растительного прозябания и глубокой подавленности – но это уже другая история. Сариела, хотя и считалась защитницей Анжел Мари, должна была одним глазом приглядывать и за Филиппом, убежденным агностиком, и эта дополнительная обязанность сделала ее de facto ангелом-хранителем четы Хембри.
