Текст книги "Переносчик смерти"
Автор книги: Нил Бастард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
7
План мой рассчитан не на один день. Однако к его осуществлению мы приступаем немедленно, на следующую же ночь после экзекуции. Все пленники, кроме нас, спят.
Охранники находятся во дворе, рядом с входной дверью. Раз в час один из них обходит вокруг дома, а другой забредает внутрь. При малейшем подозрении он готов открыть любую комнату, где содержатся заложники.
За время пребывания здесь, особенно при выходах на прогулки, я сумел хоть как-то изучить планировку здания и узнать кое-что об окрестностях. Одна сторона нашей с Йорданом камеры выходит во двор, сразу за которым начинается Каменистая Сахара. В глинобитной стене масса трещин. Это и неудивительно, ведь дом, который боевики превратили в тюрьму, довольно старый. Трещины долго мозолили мне глаза. Но я наконец-то сообразил, что их можно использовать при подготовке побега.
Пару часов мы тратим на то, чтобы лишний раз убедиться в том, что интервалы между обходами, совершаемыми охранниками, составляют примерно час. Это мое наблюдение подтверждается, и мы сразу же беремся за дело.
За время дневной прогулки мы сумели незаметно насобирать в карманы и пронести с собой несколько кусочков дерева. Сейчас же я и Йордан занялись делом, на первый взгляд кажущимся весьма странным.
Мы берем эти щепки и заталкиваем их в трещины, хорошо заметные в глинобитной стене. Делаем так, чтобы деревяшки плотно прилегали друг к другу. Как только трещины оказываются забитыми древесиной, мы приступаем к следующему этапу работы. Йордан достает из саквояжа два шприца, один передает мне. Мы заполняем их водой и буквально вдавливаем ее в куски дерева, заложенные в трещины.
Для чего все это? Дело в том, что нам доступен только один способ тихого воздействия на стену, преграждающую нам путь к свободе. Он очень древний, но едва ли не самый совершенный. Ведь вода – это великая сила!
Речь идет не только о бурных речных потоках океанических цунами, способных в буквальном смысле смыть с лица земли целые поселения и даже города. Я говорю о воде как таковой. О ее силе знали еще древние люди и пользовались ею для своих нужд.
Ученые долго спорили, каким образом древние египтяне откалывали огромные блоки песчаника для строительства пирамид. По данным современной науки, эти мастера Древнего Египта с помощью бронзовых долот вырубали в песчанике щели, вставляли в них дерево и поливали его водой. Оно разбухало и расширялось, что способствовало появлению трещин в каменной породе.
Вот и мы с Йорданом пытаемся сейчас проделать то же, чтобы вода и дерево постепенно разрушили ненавистную нам тюремную стену. Уверенности в положительном результате у нас хоть отбавляй. Даже мой коллега позабыл про свой недавний скепсис.
До рассвета еще очень далеко, а мы уже успели обработать все трещины, которые определили заранее. Через десять минут охранники начнут свой обход.
Мы завешиваем обработанный участок стены одеждой, тушим очередную лучину, в свете которой заканчивали работу, и укладываемся каждый на свою лежанку. Христов удовлетворен нашей работой, однако считает, что на этом останавливаться нельзя.
– Артем, мы должны сегодня же продолжить начатое дело, – спокойно заявляет он, наверняка понимая, что я перечить не стану.
– Да, только обождем, пока закончится обход, – быстро соглашаюсь я.
В эти секунды слышится, как открывается входная дверь, и один из боевиков, караулящих нас, входит в дом. Одновременно мы слышим шаги его напарника, доносящиеся снаружи, и невольно замираем.
Я лежу на боку, повернувшись к стенке, и слышу, как наших соседей в третий раз за ночь шмонают по полной программе. Вскоре раскрывается и дверь в нашу комнату. Охранник шарит лучом фонарика по нашим лежанкам. Особое внимание он обращает на пол, выясняет, нет ли следов подкопа. При этом боевик подходит почти вплотную к той самой части стены, которую мы не так давно обработали водой.
Я невольно сжимаю кулаки, готовясь к разоблачению. Сердце бешено колотится и рвется из груди. Мне кажется, что охранник вот-вот услышит этот стук. Однако все обходится. Не обнаружив ничего особенного, тот что-то бурчит себе под нос и переходит в комнату, где содержатся женщины.
Минут через двадцать обход завершается, и у нас появляется возможность вновь приступить к нашему занятию. Мы с Христовым делимся впечатлениями от появления охранника. Оказывается, что оба волновались одинаково сильно. Однако, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Я-то его совсем не пью, но эта фраза мне нравится.
Я произношу ее вслух и приступаю к делу. Необработанных трещин на участке стены, выбранном нами, уже не осталось. Поэтому нашей теперешней задачей становится проделывание новых отверстий в глине. Для этого мы используем то, что имеем под рукой.
Мой коллега извлекает из своей обуви супинаторы. Я давно присмотрел шуруп, торчащий в одной из досок моей лежанки. Предполагал, что применю его в самом крайнем случае как холодное оружие. Многих я, конечно, не убил бы, но одному боевику в сонную артерию вогнал бы точно. Сейчас же я понимаю, что он пригодится мне в другом деле.
Старательно, не мешая друг другу, мы проделываем в стене новые отверстия, при этом не забываем прислушиваться к любым звукам. Ведь обход может произойти и внепланово. Но ничего подозрительного не происходит.
Мы продолжаем ковырять стены. Супинаторами и шурупом делать это не так-то и просто. Однако желание оказаться на свободе сильнее всего. Мы молча выполняем намеченную работу и понимаем друг друга без слов. Такая слаженность дает очень хороший результат. Я не могу сдержаться от улыбки.
За дверью слышится шум. Время для нового обхода еще не наступило. Однако охранник появляется раньше времени!
Мы тут же останавливаемся, вешаем одежду на обработанную стену, прячем наши импровизированные орудия труда, гасим лучину, разбегаемся по лежанкам и притворяемся спящими. Дверь отворяется. Охранник повторяет уже знакомую нам процедуру, однако не уходит, принюхивается. Я слышу, как он глубоко дышит.
«Черт побери! – думаю я. – Он же уловил запах дыма от лучины!»
Мои нервы напряжены. Шуруп спрятан под обшивку моей лежанки. Если что, я не успею его достать. Мне кажется, что охранник вот-вот закричит, приказывая нам подняться со своих мест. Но вместо этого он громко чихает, потом произносит то ли ругательство, то ли молитвенную формулу во здравие себе самому и тут же уходит.
Я облегченно вздыхаю. То же самое делает и мой коллега. Еще некоторое время мы остаемся на своих лежанках, не рискуем даже сдвинуться с места. Мы не слышим шума ни в одной, ни в другой соседних комнатах. Я предполагаю, что охранники все же почуяли неладное и попытаются взять нас с поличным.
– Ждем еще час, – шепчет мне Йордан, и мы делаем вынужденный перерыв до нового обхода.
Во время очередного появления охранник ведет себя вполне обычно. Он досматривает комнату без какого-то особого пристрастия и довольно быстро покидает нас.
Вскоре мы решаемся возобновить нашу работу. В отверстия, проделанные в глине, забиваются последние куски древесины. В нее щедро вводится вода. Пытаемся все сделать быстро, чтобы до рассвета успеть замаскировать следы нашей работы. Для этого мы используем крошево штукатурки, замазываем трещины и отверстия смесью зубной пасты и мыла. На обработанный участок стены опять развешиваем одежду.
Утром появляется охранник новой смены. Он осматривает комнаты тщательнее, чем его товарищ, дежуривший ночью. Этот служака обращает пристальное внимание на решетки, проверяет, нет ли в них пропилов и крепко ли они держаться. Он вглядывается в пол, пытаясь обнаружить следы подкопа, требует, чтобы мы показали руки. Его интересует грязь под ногтями, свежие царапины и ссадины.
Ничего такого ни у меня, ни у Христова не обнаруживается. Мы пытаемся сохранить максимальное спокойствие, когда охранник нечаянно задевает плечом одежду, висящую на деревянном крючке. Если сейчас что-то сорвется и упадет, то наша карта будет бита. Боевик наверняка заметит, насколько ненатурально выглядит часть стены нашей камеры.
Он поворачивается к стене. Его рука тянется к халату моего коллеги, висящему на ней. Я лихорадочно раздумываю, что бы такое мне схватить и обрушить на голову охранника. Мы ведь на грани разоблачения! Однако боевик лишь проводит ладонью по халату, машинально поправляет его. После этого он разворачивается, дает понять, что претензий к нам нет, и напоминает о скорой кормежке.
Мы с Йорданом молча переглядываемся. Нам неизвестно, сколько придется ждать результата и находиться под постоянной угрозой разоблачения.
Так проходит пять суток. Мы уже и не понимаем, много это или мало. По ночам продолжаем насыщать древесину водой, а затем снова маскируем стену. Всякий раз мы рискуем быть пойманными охранниками за этим занятием.
Каждое утро мы переживаем очередной тщательный досмотр, жутко нервничаем и пытаемся любой ценой отвлечь внимание охранника от участка стены, обработанного нами. Иногда это выглядит весьма неуклюже. Однако тот факт, что нас до сих пор не вывели на чистую воду, сам по себе является немалым достижением.
Мы ждем, когда же эта чертова стена наконец-то рухнет. Однако, к нашему удивлению, никаких видимых признаков скорого разрушения все еще не наблюдается. Это нас удручает. Ведь бесконечно долго скрывать нашу затею невозможно. Когда-нибудь боевики обязательно все заметят. Да и до появления в оазисе Эль-Башар транспортного самолета с вакциной остается все меньше и меньше времени.
8
Шестой день близится к завершению. Стена по-прежнему стоит, хотя все это время мы продолжаем вкалывать воду в куски древесины.
Я несколько разочарован. Мой план оказался не таким действенным, как мне виделось изначально. Йордан пытается меня успокоить. Говорит, что загвоздка может крыться в породе дерева, не очень подходящей для нашего дела, либо же в самом характере постройки.
Меня одолевает уныние. Я теряю бдительность. Вслед за мной забывается и мой коллега. На пол упало немного крошева со стены. Мы не замечаем этого, хоть и должны были сто раз осмотреться до прихода охранника, разносящего ужин.
Поздно вечером он появляется с пайкой, положенной нам, всучивает в руки тарелки с неким подобием каши и кружки с чаем, дает одну большую пшеничную лепешку на двоих. Мы все это покорно принимаем. Из того, что нам здесь дают, самой вкусной едой оказывается именно лепешка. Однако выбирать не приходится. Чтобы не обессилеть от голода, мы не привередничаем и едим все, что получаем.
Вот и сейчас мы готовы приняться за ужин. Охранник даже пытается изобразить улыбку и чуть ли не пожелать нам приятного аппетита. Он собирается выйти из комнаты, чтобы раздать ужин женщинам из миссии. Ничто не предвещает беды.
Я ломаю лепешку пополам и передаю один кусок Йордану. Тот с благодарностью берет его у меня. Я начинаю есть кашу и в этот самый момент замечаю, что охранник почему-то не уходит. Он стоит как вкопанный на одном месте и смотрит куда-то вниз.
Я перевожу свой взгляд в ту же самую точку и тут же вздрагиваю. На полу возле стены, на которой висят наши вещи, лежит глиняное крошево. Я еле сдерживаю себя, чтобы не схватиться за голову. Надо же было так долго и упорно готовиться к побегу, успешно пережить столько обходов и досмотров, чтобы теперь вот так глупо попасться! У меня не укладывается в голове, как мы ухитрились так вот опростоволоситься. Я готов плеснуть чаем в лицо охраннику, огреть его кружкой и тарелкой.
Однако он упреждает мои мысли, вскидывает автомат и кричит:
– Не двигаться, а то начну стрелять!
Только сейчас весь драматизм ситуации доходит до Христова. Он, как и я, вынужден подчиниться вооруженному головорезу. Под дулом автомата мы оставляем посуду и становимся, держа руки за головами, возле моей лежанки.
Глазастый охранник тем временем срывает со стены наши вещи. Его взору моментально предстает странная картина. Большой участок стены покрыт трещинами и дырками, из которых торчат куски разбухшего, влажного дерева. Он реально не понимает, что это такое и для чего предназначено, но твердо знает одно – такого здесь быть не должно. А коли так, то сделать это могли только пленники, то есть мы.
Охранник передергивает затвор и с яростью выталкивает нас из комнаты. Он даже не спрашивает у нас, что это такое, что-то возбужденно и зло кричит. Я улавливаю лишь общий смысл его фраз. Боевик обещает нас шлепнуть после разговора с Лаидом. Именно к нему он нас и ведет.
Я пытаюсь найти способ нейтрализовать его, но не нахожу. В слишком невыгодном положении мы оказались. Любое неверное движение, и этот гамадрил нажмет на курок. Остается надеяться на удачное стечение обстоятельств при встрече с Лаидом. Под таковым я понимаю какой-нибудь тяжелый или острый предмет, который мог бы попасться мне под руку в караульном помещении.
Умирать, так с музыкой. В то, что нам сохранят жизнь, я не верю. Поставят к стене, как того бедолагу. Но я очень постараюсь перед смертью хорошенько потрепать нервы этим сволочам. Если повезет, заберу кого-нибудь с собой на тот свет. Возможно, даже самого Лаида.
– Вперед! К караулке! И не оглядываться! – Голос охранника, разоблачившего нас, вновь стал внятным. – Бежать вздумали?! Ничего у вас не получится! Подохнете, как шакалы! Лаид вас не простит!
Стандартный набор фраз, который мы наверняка услышали бы от любого другого боевика, не будь он уполномочен уложить нас на месте без уведомления командира. На выходе я начинаю медлить, за что моментально получаю ощутимый толчок в спину стволом автомата.
– Не мешкать! Вперед, я сказал! – кричит охранник.
Мы с Йорданом делаем несколько шагов вперед. У караулки уже слышны голоса. Кто-то из подельников нашего провожатого пытается узнать, что здесь стряслось. Конвоир набирает в легкие воздуха и что-то кричит в ответ.
Но тут вдруг ситуация меняется самым кардинальным образом. Голос конвоира заглушается несколькими мощными взрывами, которые прогремели с тыльной стороны тюрьмы. Обломки кирпича, куски штукатурки и прочий строительный мусор разлетаются в разные стороны.
Не сговариваясь, Христов и я приседаем на месте и прикрываем головы руками. Град обрушивается на нас. Нам везет, мы находимся в стороне от эпицентров взрывов и не внутри темницы.
Я бросаю взгляд в сторону охранника, который только что находился позади нас. Теперь он лежит под грудой обвалившихся кирпичей, молчит и вообще не подает признаков жизни.
Мы все еще не понимаем, что происходит. Не меньше нашего озадачены и боевики. Со стороны двора доносится беспорядочная стрельба.
Мы осознаем, что оставаться на месте нельзя, решаем рискнуть и возвращаемся внутрь тюремного здания. Тем более что там раздаются панические крики женщин. Я надеюсь, что мы сумеем помочь выбраться из заточения.
По пути я прихватываю автомат придавленного боевика. Надеюсь, что оружие от завала не пострадало. Впрочем, сейчас автомат мне нужен в первую очередь для того, чтобы сбить замки с дверей комнат, где находятся наши коллеги и другие пленники. Я незамедлительно так и делаю.
Наши женщины и другие освобожденные пленники в растерянности. Мы ничего не можем им объяснить, так как сами толком не знаем, что происходит.
Христов заглядывает в нашу камеру. От вибрации и близкого взрыва глинобитная стена наконец-то рассыпалась. Через образовавшийся проем видны небо, пологие горы и небольшая площадь.
В ночном небе барражируют несколько боевых вертолетов. Их нельзя не заметить. Я вижу, как винтокрылые машины делают круг, чтобы зайти в очередную атаку.
– Это наверняка военные, совершившие переворот, – говорит Христов.
– Теперь понятно, почему так затянулись переговоры по нам, – добавляю я. – Путчисты выясняли местоположение вражеской базы и вот теперь занимаются ее ликвидацией.
– Как бы они и нас заодно не ликвидировали.
– На самом деле лучшего момента для бегства придумать невозможно, – заявляю я и первым скатываюсь на площадку.
Моему примеру следует Йордан. Он хочет позвать за собой других, однако не успевает этого сделать. Вертолеты производят еще несколько ракетных ударов по базе. Тюрьма складывается, словно карточный домик. Ее стены обрушиваются и погребают под собой всех тех людей, которые только что были освобождены нами.
Мы едва успеваем отбежать по площадке вдоль склона. Вверху пылает огонь. Слышны крики на арабском языке. Фундаменталисты мечутся, пытаясь спастись от ударов, наносимых вертолетами временного военного правительства. Никому из них нет дела до нас и нашей судьбы. Возможно, боевики даже посчитали, что мы погибли в результате одной из воздушных атак. В любом случае никто не пытается нас найти.
Мы с горечью осознаем тот факт, что сотрудницам нашей миссии так и не удалось бежать.
– Они все погибли? – спрашивает Христов.
– Скорее всего, – отвечаю я.
– Черт! Мы должны были их спасти.
– Мы их спасали, но не могли предугадать, что новый ракетный удар будет произведен так быстро.
– Слабое утешение, Артем.
– Послушай, Йордан, сейчас не время и не место для того, чтобы посыпать голову пеплом. Думаешь, у меня сердце кровью не обливается? Еще как! Но при этом я понимаю, что нахожусь сейчас на войне, где жертвы неизбежны. Мы не должны раскисать. Нам нужно сделать то, ради чего мы, собственно, и затевали побег. Несмотря на войну, на потери, у нас с тобой остается очень важная задача.
Коллега соглашается со мной.
Боевики все еще пытаются оказать сопротивление, стреляют по вертолетам из автоматов, но желаемых результатов не достигают. При очередном заходе винтокрылых машин все они прячутся, куда только могут.
Мы в которой раз решаем рискнуть. Я успеваю приметить микроавтобус, стоящий чуть в стороне от караулки. Странно, что военные еще не уничтожили его с воздуха.
Пока среди фундаменталистов царит паника, мы с Йорданом стороной подбегаем к транспортному средству, оставленному без присмотра, и возле него обнаруживаем пару трупов. Оказывается, боевики все-таки пытались воспользоваться им и удрать отсюда, однако не успели. Их расстреляли то ли свои, то ли пулеметчики с вертолетов. Главное, что у одного из них в руке осталась связка ключей. То, что надо!
Мы усаживаемся в микроавтобус. Опасности со стороны вертолетов пока нет. Но ситуация может поменяться в считаные секунды. Я оглядываюсь по сторонам и открываю для себя тот факт, что рядом с караулкой находится еще одно здание.
«Так вот где пребывает Лаид и вся его чертова братия!» – осеняет меня.
Я вижу открытую дверь и широкое окно с сорванной москитной сеткой. В комнате горит тусклый желтый свет. Остроты моего зрения хватает на то, чтобы увидеть стол, на котором лежит что-то очень знакомое.
Да это ведь тот самый кейс со спутниковым телефоном! Я едва не вскрикиваю, хватаю трофейный автомат, оставляю в машине обескураженного коллегу и бегу к зданию. При этом прекрасно слышу, что вертолеты возвращаются, а боевики встречают их автоматным огнем. Я ускоряюсь, выпускаю несколько очередей в дверной проем – все равно в общем шуме на это никто не обратит внимания – и лишь после этого влетаю в помещение и быстро осматриваюсь.
Лаида в комнате нет. На полу и на столе пятна крови. Кто-то был ранен. Может, сам Лаид или его помощник. Впрочем, мне сейчас до этого нет никакого дела.
Я хватаю кейс, выбегаю из здания и изо всех сил мчусь к микроавтобусу. Мое движение засекает кто-то из боевиков. Я слышу ругательства, явно адресованные мне, отвечаю на них вскидыванием автомата и нажатием на курок.
Слава богу, Йордан все это время не зевал, успел завести машину. Мне остается только вскочить в приоткрытую дверь, и микроавтобус тут же резко трогается с места.
Позади нас слышатся крики. По нам стреляют. Мы невольно втягиваем головы в плечи и нагибаемся, будто это действительно может спасти нас от пули.
Шум позади усиливается. С вернувшихся вертолетов открыт плотный пулеметный огонь. Это лишний раз подтверждает, что военные решили провести здесь не акцию устрашения, а уничтожить гнездо боевиков подчистую.
Христов гонит машину в направлении Сахары. Я смотрю в зеркало заднего вида. В нем отражается пламя большого пожара, полностью охватившего базу боевиков. Мне хочется думать, что никому из них не удалось покинуть ее пределы. Но я понимаю, что чудес на свете не бывает.
Фундаменталистов в городке много. Не все во время налета находились на базе, например, патрули пребывали на блокпостах. Мы не можем знать, что стало с этими людьми, были ли нанесены удары и по ним. В общем, вероятность того, что многие из фундаменталистов уцелели, весьма велика. И пусть это всего лишь наши предположения, но забывать о вполне реальной опасности все-таки не стоит.
