Текст книги "Переносчик смерти"
Автор книги: Нил Бастард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
13
Нельзя сказать, что вспышка эпидемии застает Эль-Башар врасплох. Многие и ранее подозревали, что такое возможно. Кое-какие меры пыталась принять и здешняя администрация под влиянием независимой медицинской организации, действовавшей в населенном пункте.
Однако средств, как я понимаю, хватило не на многое. На окраине оазиса в считаные часы был возведен огромный палаточный городок для людей, подвергшихся заражению. Безусловно, это не гарантия локализации эпидемии. Но без устройства такого вот изолятора ситуация с болезнью может оказаться куда более плачевной.
Городок занимает территорию в несколько гектаров. Палатки расставлены рядами. В промежутках между ними может проехать грузовой автомобиль. Ни о какой скученности или хаотичности не может быть и речи.
Неясность ситуации и предполагаемое возрастание опасности заставило здешние власти пойти и на другие меры. Городок практически сразу был обнесен колючей проволокой, выставлена охрана. То и другое скорее для того, чтобы не допустить проникновения посторонних извне, а не с целью удержать больных в карантине.
На тот момент, когда мы приступаем к активной работе, в палаточном городке скопилось уже около двух тысяч человек. Большинство из них – беженцы. Однако этим числом дело не ограничивается. Каждый час сюда привозят десятки новых зараженных, размещают их в свободных палатках. Таковых становится все меньше и меньше. Если, конечно, не считать те, которые освобождаются после смерти людей, размещенных там.
Все без исключения больные страдают светобоязнью. Над палаточным городком стоит нескончаемый шум, ни на минуту не смолкают жуткие крики зараженных и умирающих людей. Одни вопят, прося убрать свет, другие хрипят, требуя, чтобы их умертвили. Такие крики и стоны доносятся буквально из каждой палатки.
Инфицированные люди изнемогают от ужасной боли. Ее трудно даже представить себе. Их тела покрываются волдырями. Некоторые из них раздуваются, словно мыльные пузыри, достигают в диаметре двух-трех сантиметров. Кожа лопается и отслаивается. Это причиняет каждому больному немыслимые физические страдания.
Аномальные изменения кожи сопровождаются внутренними кровоизлияниями и диареей. Лица людей приобретают красно-черный цвет. Смерть после таких вот адских мук может показаться избавлением.
Но мы-то знаем, что настоящее избавление заключается в вакцине, разработанной академиком Карским и его помощниками. К нашему большому сожалению, мы не в состоянии ввести ее всем больным сразу. Мы и хотели бы это сделать, однако есть объективные причины, препятствующие немедленному осуществлению наших планов. Хронически не хватает сотрудников и волонтеров. Да и количество вакцины пока не такое большое. На всех ее не хватает.
Насколько палаточный городок идеален в смысле расположения и планировки, настолько же он жуток во многих других отношениях. В палатках, как правило, царит страшная антисанитария. К каждой из них, даже к десятку таковых нельзя приставить отдельного человека.
Кровавые зудящие раны больных облеплены мухами. Еще больше их слетается на тела умерших.
Летальных исходов безумно много. Трупы грузят в машины и отвозят в пустыню, где сбрасывают в углубление природного происхождения и едва-едва засыпают песком и камнями. Землеройная техника в Эль-Башаре есть, а вот топлива для нее нет. В условиях эпидемии местные власти не желают тратить бензин или солярку на экскаваторы и бульдозеры. Это представляется им безрассудным расточительством.
Чем дальше, тем труднее становится удержать охрану. Она попросту разбегается, боясь заразиться. Да и как тут не пугаться, если ты видишь, что люди мрут и мрут. Всем кажется, что вот-вот эта чертова болезнь доберется и до них. Человек понимает это, решает плюнуть на все и унести отсюда ноги как можно быстрее.
Логику таких беглецов понять легко. Но принять ее как свою из нас никто не возьмется. По крайней мере, я на это надеюсь.
Слухи, порожденные последствиями вспышки эпидемии, будоражат весь оазис. Люди, которым посчастливилось не заболеть, готовы бежать из этих мест и не оглядываться. Некоторые так и сделали. Однако большинству некуда и не на чем удирать. Вокруг пустыня, да и топлива в оазисе почти нет.
А для того его запаса, который все-таки имеется, власти объявили режим строгой экономии. На практике это означает, что купить горючего для своих нужд в Эль-Башаре сейчас никто не может. Такой вот факт дополнительно наэлектризовывает здешнюю атмосферу.
Я не знаю, о чем в данный момент думают здоровые люди, проживающие здесь. Но я уверен, что буквально каждый из них страшно недоволен своим безвыходным положением. Возможно, они даже чувствуют себя заложниками, обреченными на верную смерть.
Мы действуем, несмотря на сплошной кошмар, царящий вокруг нас, и ощущение всеобщей безысходности, витающее в воздухе. Основной массив работы по вакцинации пришлось взять на себя мне и Йордану. Джулия нам помогает. Мы делаем то, чем должна была заниматься большая группа специалистов под руководством академика Карского. К сожалению, все они погибли.
Сам же Аркадий Федорович пока не может присоединиться к нам. Он говорит, что готов взяться за дело, но еще не в состоянии приступить к своим обязанностям. Серьезных травм у него нет, но отойти от шока мой наставник пока не в силах. Хочется надеяться, что вскоре его самочувствие улучшится и ему не будет стыдно за работу, проделанную мной.
Грузовик с передвижной лабораторией находится в черте палаточного городка. Все необходимое для ее полноценной работы уцелело после катастрофы. Поэтому монтаж лаборатории прошел без особых проблем.
Здесь имеется достаточный комплект оборудования для индикации и идентификации микроорганизмов в полевых условиях. Благодаря этому мы можем проводить бактериологический анализ и осуществлять при необходимости микроскопию мазков. Есть в лаборатории и приборы для постановки различных реакций, автоклавирования и стерилизации, ламинарный бокс и стерильная камера.
На всех нас имеются противовирусные костюмы и бахилы. Запасы вакцины помещены в ламинарный бокс биологической безопасности третьего класса. Его рабочая зона полностью изолирована от внешней среды.
Оператор – в данном случае это я или Христов, периодически сменяющий меня, – может проводить манипуляции в рабочей камере только через перчатки, механически соединенные с боксом. Туда постоянно подается профильтрованный воздух, а удаляемый выводится во внешнюю среду через собственную вытяжную систему. При этом он очищается двойными фильтрами. Все меры безопасности соблюдены. Если, конечно, не считать того, что сразу же за пределами лабораторного помещения находятся тысячи больных.
Мы отдаем себе отчет в том, что сумеем спасти лишь часть из них, осознаем, что сами рискуем заразиться. Да, безусловно, костюмы, защита и все такое. Однако нам приходится перемещаться от одной палатки к другой. Нет никаких гарантий, что по пути никто из нас не повредит костюм. Надрез, прокол, трещинка – и вероятность заражения моментально увеличивается.
Мы не можем себя обезопасить, введя вакцину. Она действует исключительно на тех, кто уже заболел. У людей, которые сумели избежать заражения, вакцина иммунитет не прививает. Мы все это знаем и уповаем лишь на свою осмотрительность.
Больные на наше появление реагируют по-разному. Одни кричат: «Уберите свет!» Другие настолько обессилены от боли и страха, что вообще не обращают на нас никакого внимания. Третьи же ведут себя крайне агрессивно и пытаются наброситься на нас.
Таких буйных пациентов мало, но они все же есть. Мы вынуждены быть готовы к тому, что в каждой палатке нас может ожидать подобная встреча. Это опять-таки увеличивает степень нашего риска. Ведь защищать себя приходится нам самим.
Никто из охранников, оставшихся здесь, не согласился сопровождать нас в палаточном городке. Несколько комплектов защитных костюмов для них у нас имеется. Но пока они остаются невостребованными. Местные жители, как и беженцы, не верят, что костюмы способны уберечь от заражения.
Я уже слышал, что некоторые туземцы считают вирус Эбола карой, ниспосланной Всевышним. Эти набожные люди отказываются верить в существование действенных средств защиты от Божьей кары.
И все же мы работаем. Делаем прививки всем, кого успеваем застать в палатках живыми, даже если на нас бросаются с кулаками и говорят, что Всевышнего этими уколами не обманешь.
Мы все время напряжены. Нам хочется охватить вакцинацией как можно большее количество людей. Однако при этом едва ли не каждую минуту мы осознаем, что нельзя объять необъятное. Три доктора и несколько смельчаков-волонтеров никак не успеют сделать прививку каждому, кто в этом нуждается.
Мы работаем часы напролет, почти без остановки, после чего буквально валимся с ног от усталости. Короткий перерыв тратим на обработку наших костюмов и скромный обед далеко за пределами городка. Благо что Джулия за рулем и в состоянии отвезти нас в больничную столовую.
Сама больница за эти дни превратилась в некое подобие общежития для тех здоровых беженцев, которые вовремя успели покинуть здешние очаги эпидемии.
Тут же находится и академик Карский. Мы рассказываем ему о состоянии дел с вакцинацией. Он выражает уверенность в том, что положительный результат не заставит себя долго ждать. Мы пытаемся разделить с ним эту уверенность, возвращаемся в палаточный городок. Снова облачаемся в защитные костюмы, чтобы продолжить работу.
– А это еще что такое? – вырывается у меня, когда я смотрю на костюм Христова.
– Где? Что? – удивленно уточняет он, оглядываясь по сторонам.
– Да вот. На плече, – указываю я. – Это трещина?
– Похоже, что она самая, – печальным голосом говорит коллега, получше рассмотрев поврежденный участок костюма. – Это значит, что я подхватил заразу?
– Еще не факт, – озвучиваю я одну из своих любимых фраз. – Какие-нибудь первичные симптомы проявляют себя?
– Нет. Пока все как обычно. Но ты же сам прекрасно знаешь, насколько коварен вирус Эбола. Можно отлично себя чувствовать, а потом резко слечь с пузырящейся кожей и черно-синим лицом.
– Только не паникуй. Ты же знаешь, что пока не будет полной уверенности в том, заразился ты или нет, вакцину мы ввести не можем. Как только что-нибудь почувствуешь, дай знать. Сразу же сделаем тебе прививку.
– Если буду в состоянии сказать что-либо, кроме просьбы убрать свет. – Оптимизма в его словах и интонациях не прибавилось.
Я стараюсь его поддержать. Он надевает другой защитный костюм. Мы снова приступаем к работе.
Я делаю прививки больным, а сам постоянно думаю о коллеге. Регулярно посматриваю на него, пытаясь на глаз определить, нет ли в его поведении чего-нибудь подозрительного. Естественно, он это замечает. Понимает причину моего внимания, пытается отшучиваться. Получается не смешно, но я делаю вид, что по достоинству оцениваю его мрачноватый юмор.
С другой стороны, способность шутить, пусть и по-черному, свидетельствует о том, что Йордан все еще здоров. Мы в своей практике еще ни разу не встречали людей, инфицированных вирусом Эбола, которые пытались бы хоть как-то проявить чувство юмора.
Мы едва успеваем сделать прививки одним больным, как в палаточный городок привозят других. Охватить сразу всех, как и прежде, мы не в состоянии. Поэтому новые смерти неизбежны. Число трупов никак не уменьшается. Поводов для радости практически никаких.
Мы устаем как собаки. Спим по три-четыре часа в сутки. Почти все время проводим в лаборатории и палаточном городке. Запасы вакцины, с учетом того объема, который мы уже произвели сами на основе концентрата, не бесконечны. Их хватит только на несколько дней. Это по самым оптимистичным расчетам.
Исходя из имеющейся информации о положении дел в оазисе, академик Карский делает неутешительный вывод: число больных будет увеличиваться. Пока мы можем порадоваться лишь тому, что все люди, прошедшие вакцинацию, живы. Правда, явных признаков выздоровления пока не наблюдается.
Это отслеживает преимущественно Джулия. Состояние больных как бы консервируется на том уровне, который был на момент прививки. То есть хуже им не становится, но и улучшения тоже не наблюдается.
Аркадий Федорович комментирует данную особенность в том ключе, что так и должно быть. Явные признаки улучшения обязательно проявятся через пару дней. Не доверять опыту моего наставника не приходится. Но даже он не сможет нам помочь, когда вакцины не останется.
Я беру на себя инициативу и связываюсь по спутниковому телефону с центральным офисом нашей медицинской организации, расположенным в Швейцарии. Быстрота развития событий последних дней, особенно после вспышки эпидемии в оазисе, изрядно замотала нас. Выйти на связь раньше я просто не мог, не было времени. Теперь я вынужден выкраивать его за счет сна, и без того крайне непродолжительного. Ведь, кроме меня, никто этого не сделает.
Звоню. Пытаюсь объясниться. Меня долго переключают с одного чиновника на другого. Наконец-то находится какой-то тип, который изволит меня выслушать.
Я сообщаю ему все свои данные, чтобы меня не считали шутником, поясняю ситуацию со сбитым самолетом, гибелью врачей, вспышкой эпидемии Эбола, заканчивающимися запасами вакцины. Прошу, чтобы прислали новую партию лекарства и концентрата, а также группу специалистов, которые помогли бы нам завершить вакцинацию. Замолкаю и ожидаю реакции представителя центра.
В трубке слышится звук, напоминающий недовольное фырканье.
– Послушайте, – говорит чиновник. – Временное военное правительство официально заявило, что лихорадка Эбола в стране побеждена. По этой причине самолету с экспериментальной вакциной господина Карского было отказано в пересечении границы и посадке в Хардузе.
– Но это всего лишь пропаганда с их стороны! – пытаюсь я вразумить собеседника. – Только здесь, в Эль-Башаре, скопилось несколько тысяч беженцев! Большая часть из них уже инфицирована. О победе над болезнью пока не может быть и речи.
– Вы не горячитесь и не забывайте, с кем разговариваете. – Чиновнику явно не нравится тон, взятый мной. – Возможно, вы и правы. Мировые лидеры тоже не до конца склонны верить заявлениям нового режима, пришедшего к власти в Хардузе. Но у нас действительно не хватает достоверной информации о реальном положении дел с лихорадкой Эбола в этой стране. Даже если там сейчас все так, как вы описываете, мы не в силах принять какие-то меры. Понимаете, мы бы с удовольствием вам помогли. Но страну, по сути, захватили военные. Наши представительства там закрыты. Сейчас на разных уровнях идут переговоры, чтобы как-то исправить ситуацию. Но пока безрезультатно. Международные структуры пытаются найти какой-то выход. Думают, что делать дальше. Потерпите там еще немножечко. Надеюсь, что в течение месяца или двух в этом вопросе наметятся подвижки.
– Да за это время здесь все вымрут! – не сдерживаюсь я.
– С этим я ничего поделать не могу. Страна в изоляции. Раз народ позволил военным это сделать, значит, так ему жить лучше. Это и есть демократия в чистом виде, – отстраненно говорит бюрократ.
В подтексте его реплики мне слышится лишь одно: «Отстань ты от меня, чертов русский. Мне плевать на этих дикарей. Пусть они все там сдохнут».
Я ошарашен. Мне не хватает слов. Прежде чем я успеваю сформулировать свою мысль, мой собеседник прощается и сбрасывает вызов. Несколько минут я молчаливо сижу, держу в руках трубку и стараюсь прийти в себя. Я не нахожу слов, подходящих для выражения эмоций, обуревающих меня, и цежу сквозь зубы несколько нецензурных фраз на великом и могучем русском языке, которые заочно адресую бюрократам, управляющим нашей организацией.
14
Два дня проходят незаметно. Дела и обстоятельства все те же, хотя есть и перемены к лучшему. Больные, прошедшие вакцинацию, уже начали подавать признаки выздоровления. Мы едва скрываем радость по этому поводу. Сдвигов с прибытием новых запасов вакцины нет никаких, но обнадеживает сам факт выхода наших пациентов на поправку. В случае полного выздоровления они приобретут устойчивый иммунитет к вирусу Эбола. По крайней мере, так полагает академик Карский. Если мой наставник прав, то порочный круг смертей наконец-то прервется.
Мы с Йорданом с утра возимся в лаборатории, готовим все необходимое для очередной серии вакцинации. Настроение в связи с последними новостями у нас приподнятое. К тому же наши опасения по поводу вероятного заражения Йордана оказались напрасными.
Мисс Раст в обществе нескольких волонтеров совершает обход палаток с больными, прошедшими вакцинацию. Мы ожидаем очередной порции хороших новостей. По нашим прикидкам, где-то с десяток человек должны полностью выздороветь.
Раздается стук в дверь будки грузовика, где размещена наша лаборатория. Слышится голос Джулии. Я не могу в одночасье прекратить работу в ламинарном боксе, говорю Христову, чтобы подошел и спросил, что ее заставило вернуться так рано.
– Чем обрадуете нас, Джулия? – спрашивает Йордан через дверь, которую нельзя открывать, пока я работаю с боксом.
– К сожалению, хороших вестей у меня нет, – говорит она.
– Что это означает? – растерянно уточняет коллега.
– Все, кто позавчера пошел на поправку, умерли сегодня под утро, – сообщает Джулия раздосадованным голосом.
Вместо новой серии вакцинации половину дня мы посвящаем исследованию тел. Понять, почему люди, вроде бы шедшие на поправку, вдруг умерли, не так-то просто. Мы пытаемся сделать некоторые анализы, хоть и осознаем, что мощностей мобильной лаборатории для выяснения полной картины будет недостаточно.
Предварительная моя версия такова: вакцина, изобретенная академиком Карским, не дает желаемых результатов. Однако эти соображения кажутся мне такими фантастическими, что я едва берусь озвучить их. Я хорошо знаю своего наставника, методы его исследований и привычку старательно все проверять, прежде чем заявлять на весь мир об открытии. Поэтому у меня не укладывается в голове мысль о неэффективности его вакцины против вируса Эбола.
Смерти больных, уже шедших на поправку, повергают меня в отчаяние. Я теряю веру в возможность спасти кого бы то ни было с помощью этих прививок, если что-то и делаю, то лишь по инерции, без того рвения и энтузиазма, которые были присущи мне совсем недавно.
Я просто не могу вот так взять и бросить все. Это было бы неправильно, означало бы предательство с моей стороны. В этом случае я наплевал бы на своих коллег, да и на тех заразившихся бедолаг, которым мы вряд ли теперь сумеем помочь. Разве что отсрочим их кончину еще на несколько дней. Я невольно вспомнил пилотов самолета, которые старались отсрочить момент крушения.
Йордан считает, что мое отчаяние напрасно. Нужно быть всесторонне объективным, не делать поспешных выводов на основе единичного, статистически не выверенного явления.
– Возможно, эти люди получили прививку слишком поздно, чтобы их можно было спасти, – говорит он мне. – При такой спешке и нехватке специалистов мы физически не имели возможности досконально обследовать каждого из них. Согласись, что нам ничего не было известно о том, насколько далеко зашел патогенез в их организмах.
– Возможно, – бормочу я, чтобы не выглядеть чересчур упрямым, хотя на самом деле категоричность из меня так и прет.
– Так в чем же дело?
– А дело в той же статистике, – не усмиряюсь я. – Десять человек – это все-таки показатель. Если бы речь шла об одном-двух случаях, я мог бы поверить, что это связанно с запущенностью болезни. Но здесь десять смертей! Все эти люди вот-вот должны были подняться с лежанок, перестать бояться света и сделаться неуязвимыми перед чертовой лихорадкой Эбола. А они вдруг взяли и умерли! Ты считаешь, что это ничего не значит?
– Погоди-погоди, – пытается урезонить меня коллега. – Вспомни, сколько людей мы обслужили в тот день, когда прививали и этих десятерых. Много?
– Если учесть, что на каждую палатку уходит от восьми до десяти минут, то мы, наверное, вакцинировали где-то под сотню больных. С поправкой на работу в лаборатории, обеденный перерыв и ночной отдых.
– Да тут и прикидывать не надо! Все зафиксировано. Джулия может подтвердить, что в тот день мы сделали девяносто девять прививок. Безусловно, людей жалко. Но ведь мы не бездействовали, изо всех сил старались спасти каждого, при этом подвергали себя смертельному риску.
Мне хочется верить товарищу, разделить с ним его боевитый настрой. Однако не получается.
Следующие сутки подтверждают, что прав скорее я. Больные, прошедшие вакцинацию, продолжают умирать. Резкое ухудшение, наступающее после кратковременного намека на выздоровление, выбивает почву из-под ног наших пациентов. Они полностью срываются с катушек, орут, что не хотят больше жить, пытаются наложить на себя руки или просят, чтобы их убили. Столько страданий приносит им невыносимая боль!
Мне кажется, что подтверждение неэффективности вакцины Карского становится более чем очевидным. Но Христов и сейчас остается при своем мнении, продолжает работать и снова призывает меня не раскисать.
Формально он прав. Ведь, исходя из статистики, нельзя сказать, что во всех этих смертях имеется определенная закономерность. Люди умирают вразнобой, а отнюдь не в той очередности, в которой получили вакцину.
За этот факт цепляется и мой наставник. Аркадий Федорович не признает свое поражение, ссылается на отсутствие полного перечня факторов, оказавших губительное влияние на наших подопечных.
– Артем, поверь, я не мню себя гением, который не может ошибаться, – обращается он ко мне непривычным для себя тоном. – Если я бываю не прав, то всегда признаю это. Но в данном конкретном случае я не вижу никакой ошибки. Вакцина должна действовать.
– Но люди, получившие прививки, продолжают умирать! – не выдерживаю я.
– Одни продолжают умирать, а другие – идти на поправку. Ведь так?
– Пока так. Но еще неизвестно, как дело повернется завтра.
– Завтра тоже могут быть смерти. К сожалению. Но я уверен, что это никак не связано с уровнем эффективности вакцины.
– А с чем же тогда?
Я готов выслушать любые объяснения наставника, но при этом уже настроен так, что все слова Карского для меня будут звучать как оправдания. Однако наш разговор прерывается. Появляется один из немногочисленных волонтеров и передает мне записку от Джулии. Я читаю ее и мрачнею.
– Стряслось что-то еще? – спрашивает мой наставник.
– Да. Исул, вождь берберов, который помогал нам искать ваш самолет, инфицирован.
– Я готов помочь ему, – заявляет Карский. – Хватит уже мне отсиживаться. Я лично сделаю ему прививку и буду отслеживать его самочувствие.
Отговаривать его бессмысленно. Мы срочно отправляемся в палаточный городок и облачаемся в защитные костюмы. Мисс Раст проводит нас в палатку, где находится больной вождь.
Я, конечно, профессиональный медик, видел всякое, но с ужасом смотрю на то, во что так быстро успел превратиться крепкий и здоровый мужчина, благодаря которому мы так быстро нашли самолет. Все его тело покрыто нарывами и пузырями. Некоторые из них уже успели лопнуть, дав тем самым сигнал к отслаиванию кожи. Как и остальные больные, берберский вождь не переносит света. Однако, в отличие от всех, он из последних сил старается держаться и не кричать.
Я смотрю на него и не могу понять, как это ему удается. Ведь боль, одолевающая его, воистину адская! Но он терпит, закусывает губы и молчит! Собственные представления о мужестве и чести не позволяют ему даже в такие мгновения давать слабину. Это при том, что на данной стадии болезни люди в большинстве случаев перестают контролировать себя.
Карский осматривает Исула.
– Когда его доставили сюда? – уточняет он у Джулии.
– Сегодня и доставили, – отвечает женщина.
– Почему же его родственники не обратились к нам в самом начале болезни? Зачем они ждали до последнего? – скорее посетовал, а не спросил академик.
– Да он только утром прибыл в Эль-Башар после очередного двухдневного перехода по пустыне. Там признаки заражения и дали о себе знать. Соплеменники пытались вызвать подмогу. Благо спутниковый телефон у них имеется. Однако из оазиса никто не приехал. Вы и сами знаете, какая суматоха здесь творится.
Аркадий Федорович утвердительно кивает и дает нам знак о готовности сделать больному прививку. Йордан к этому моменту уже приготовил шприц с вакциной. Академик берет его, смотрит на тяжело дышащего вождя и собирается сделать укол. Он приближает руку со шприцом к телу больного.
Тут Исул резко поднимается, усаживается на лежанке, хватает Карского за руку и пытается выбить шприц. Болезнь все-таки взяла верх, и бербер утратил всякий контроль над собой.
Мой наставник отпрыгивает в сторону. Я успеваю перехватить шприц. Йордан тоже не теряется. Он удерживает бушующего больного, а я делаю инъекцию вакцины.
Несколько секунд вождь продолжает бушевать, пытается вырваться. Однако его движения с каждым мгновением становятся все слабее. Вскоре он успокаивается и засыпает.
– Думаете, у него есть шанс выздороветь? – обращается к академику мисс Раст. – У Исула жена на девятом месяце беременности, а старшему сыну семнадцать лет. Можем ли мы как-то обнадежить их?
– Больной, конечно, в запущенном состоянии. Однако вероятность выздоровления все-таки довольно велика.
– А он не умрет, как и те люди, которые уже начинали идти на поправку? – напрямую спрашивает Джулия.
– Ничего гарантировать я не могу. Мы еще не знаем, от чего именно они умерли.
– То есть вы думаете, что лихорадка Эбола тут ни при чем?
– Есть у меня такое подозрение. Ближайшие дни я посвящу исследованию этого вопроса, – сообщает Аркадий Федорович, затем кивает на бербера и говорит: – Пожалуйста, держите его на особом контроле. Если появятся хотя бы малейшие признаки ухудшения, сообщайте мне.
Я в очередной раз убеждаюсь в том, что мой наставник твердо верит в эффективность своей вакцины и готов опытным путем искать доказательства этому. Несмотря на нехватку нужного оборудования и реактивов, он берется проводить анализы крови, мокрот и прочего. Аркадий Федорович говорит, что займется этим завтра.
Больной вождь за ночь приходит в себя. Его раны постепенно начинают заживать. Он ведет себя вполне адекватно, может говорить, описывать словами свои ощущения.
Карский проводит весь день то в лаборатории, то в палатке, где лежит Исул. Анализы вождя в норме. Это не просто слова, вылетевшие из уст светила медицинской науки. Мы с Йорданом получаем возможность лично проверить данные.
Судя по всему, вождь окажется первым, кто действительно выздоровеет. Но Карскому этого мало. После ужина он возвращается в лабораторию, чтобы исследовать анализы, взятые у умерших пациентов, продемонстрировавших перед смертью явные признаки выздоровления.
Ума не приложу, что именно Аркадий Федорович хочет в них найти. Оставаться с ним на ночь в лаборатории у меня попросту нет сил. Впрочем, он и не настаивает на чьей-либо помощи, прекрасно понимает, что за все эти дни мы измотались до невозможности.
Утром мы застаем Аркадия Федоровича весьма омраченным.
– Что случилось? – спешит узнать Джулия.
– Исул умер, – отвечает мой наставник довольно спокойно, но мне ясно, что он едва сдерживает себя.
– То есть как умер? – недоумевает женщина, посматривая округленными от изумления глазами то на академика, то на меня и Христова.
– Вчера весь день все было в норме. Даже более того. Да вы это и сами знаете. Ночью я был у него в палатке. Мы даже разговаривали. Нашелся волонтер, который переводил с берберского на английский. Исул рассказывал о своей жене и о том, с каким трепетом они ждут ребенка. Он благодарил меня и вас за то, что мы вытащили его из могилы. Получается, что вождь и сам был уверен, что худшее осталось позади. Он чувствовал, что ему становится лучше. Да это и так было видно по нему. Нарывы начали сходить. В глазах ясность. И вот под утро его не стало.
Причина смерти этого человека для нас пока остается загадкой. Ведь мы знаем результаты последних анализов Исула. Они свидетельствуют об одном: от лихорадки Эбола вождь умереть не мог.
Нам приходится сообщить о смерти вождя его родственникам и соплеменникам. В этой ситуации труднее всего приходится Джулии. Ведь она многих из них знала лично и старалась вселить в них веру в лучший исход. И вот сейчас эта женщина вынуждена подбирать слова, чтобы не просто адекватно описать ситуацию, но и успокоить скорбящих людей.
Ближе к вечеру в палаточном городке появляется сын умершего вождя. Семнадцатилетний Агизур очень горяч. Он крайне враждебно настроен по отношению к нам.
«Слава богу, что этот парень не прихватил с собой отцовское ружье», – мысленно отмечаю я, глядя на него и Джулию, стоящую рядом с ним.
Мисс Раст лишь пожимает плечами и мимикой дает нам понять, что никак не могла удержать паренька.
– Вы убили моего отца! – безапелляционно обвиняет он нас.
– Погоди-погоди, парень, – пытается образумить его Карский, слова которого переводит Джулия. – Никто из нас не убивал твоего отца. Напротив, каждый старался сделать все возможное, чтобы он как можно быстрее вернулся к нормальной жизни.
– Если это так, то почему мой отец сейчас в могиле? Я думаю, что вы мошенники! Вы всем говорите, что у вас есть средство от этой поганой заразы. Но на самом деле у вас ничего нет. Вы нагло врете!
– Если мы обманываем людей, то почему же тогда изо дня в день находимся здесь, среди тысяч зараженных, и сами рискуем заболеть? Ты об этом не думал? – тут же парирует академик.
Агизур осекается. Лицо его быстро изменяется. Вместо гнева и обиды на нем читается беспомощность. Из его глаз брызгают слезы.
– Но почему же он умер? – не спрашивает, а причитает парень.
– Точного ответа на этот вопрос я тебе пока дать не могу, – заявляет Карский. – Я убежден, что твой отец умер не от какой-то разновидности лихорадки Эбола. Он уже пошел на поправку. Все говорило о том, что Исул вот-вот полностью излечится от этой напасти. Другие доктора могут подтвердить, что все так и было. – Тут мы с Христовым машинально киваем. – Смерть наступила от какой-то другой инфекции. – Мой наставник молчит несколько секунд, потом хочет сказать парню что-то ее.
Но тут в нашем шатре появляются двое берберов среднего возраста. Они взволнованно говорят что-то, обращаясь то к Агизуру, то к Джулии. Парень выслушивает их, хватается за голову, пытается бежать, но валится с ног буквально через два-три шага. Никто из присутствующих не успевает подхватить бедолагу.
Мы с Йорданом хотим помочь ему подняться, однако Джулия резко останавливает нас.
– Стойте! Скорее всего, он заражен! – заявляет она.
– С чего такой вывод? И что здесь вообще происходит? – не могу я удержаться от парочки вопросов.
