Текст книги "Буду С Тобой (СИ)"

Автор книги: Никтория Мазуровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Руки тряслись, улыбка до ушей появилась сама собой, даже скулы заболели. А пальцы начали лихорадочно набирать ответ.

Она дождалась своего чуда...

Часть шестая

Никогда не верила в любовь на расстоянии. Не понимала, как можно жить в разных странах, на разных континентах, да даже просто в разных частях одной страны, через тысячи километров друг от друга, и при этом быть вместе. Что это за отношения такие?

Дружить,– еще куда бы ни шло,– ее дружба с Лёней тому прямое доказательство. Но любовь и отношения... совсем другое дело.

Юле всегда казалось: нужно быть рядом, на расстоянии вытянутой руки. Чтобы суметь прикоснуться, ощутить тепло и нежность родных рук. Впитывать в себя запах кожи, запоминать его каждой клеточкой.

При таких-то мыслях и отношении, – удивительно как она сама смогла так вляпаться?! Влюбиться в человека, которого видела один раз в своей жизни, и который живет на другом конце огромной страны?

Кто-то, когда-то писал или сказал, что нужно бояться своих желаний, ибо они могут исполниться.

Как же чертовски он был прав. Господи. Она так страстно хотела, чтобы Рома ей написал, и думала, что хуже его молчания ничего быть не может. Потому что скучала, вспоминала постоянно и думала.

Юля просто не знала ничего другого.

Теперь знает. И страдает, мучается. Иногда совестью, иногда от тоски.

А время летит еще быстрей. Моргнуть не успела, а тут новый год практически на носу.

Как там? «Влюбленные часов не замечают» ?! И опять классик оказался прав.

Все началось с простого сообщения. Простое «привет, как дела?», что может быть банальней?

Для кого-то банальность, а для кого-то шаг в безумную какофонию чувств и эмоций, от которых паришь в облаках и еще бабочки в животе шевелятся.

Они переписывались до самого утра. Обо всем на свете. Погода. Фильмы. Город, в котором теперь Ромка живет. Его учеба, семья. Она рассказала про переезд друга и про свой тоже.

В ту ночь не переходили на слишком личное. Прощупывали почву, границу дозволенного. И просто радовались, что на том конце связи ждут сообщения, даже просто идиотского смайлика.

Оказывается, это важно и нужно ощущать, что тебя ждут. Пусть не дома в квартире, а в сети, но ждут. От этого появлялась дикая эйфория и Юля могла ходить весь день с улыбкой на лице, и ничто, и никто не могли ее испортить или убрать.

Диагноз был совершенно ясен – это была любовь.

Стоило Юле самой себе признаться, что это то самое чувство, как в голове сразу начинала играть песня Димы Билана с таким же названием, и все. Опять улыбка, дурацкое мечтательное выражение на лице и тоска, камнем лежащая на сердце.

Она скучала. Безумно. Ей было мало. Мало времени вместе. Мало смс и сообщений в соцсетях. Его было мало в ее жизни. Хотелось намного большего.

Но, о чувствах они не говорили. Ни он, ни она. Тема дольно скользкая и шаткая.

Это для себя она поняла, что успела его полюбить и принять его со всеми недостатками и тайнами прошлого, которые безусловно наличествовали в его жизни. Рома же ничего не говорил на тему отношений.

Почти три месяца общения. Обо всем.

Внезапных приступов тоски среди ночи, когда забывала о сне и просто писала ему «Привет». А потом целый день зевала и клевала носом, ведь они говорили долго, не вспоминая о времени.

Однажды она чуть не заорала в метро от радости, когда вместо привычного текстового сообщения увидела аудиофайл с его голосом.

Она помнила каждое слово и каждую интонацию. Прослушала его несколько раз подряд, просто наслаждаясь его голосом. На четвертый раз, наконец, сообразила, о чем он говорит и смеяться расхотелось сразу.

Захотелось позвонить и утешить, успокоить. Недолго думая, она выбежала на ближайшей станции на улицу, и плевать на работу и что опаздывает, позвонила.

У Романа был хриплый голос, и грустный до невозможности.

– Это просто дождь, Ромка, просто капает себе вода и все. Ну, знаешь, круговорот вещества в природе, – она затараторила в трубку, едва дыша, запыхалась, пока бежала по эскалатору.

Секундное молчание, и, как бальзам на душу,– его радостный смех.

– Кареглазка, я очень рад тебя слышать, – коленки подкосились и пришлось присесть на ближайшую скамейку и, кажется, начали краснеть щеки.

– Я тоже.

– Что тоже?

– Рада слышать, – где-то глубоко внутри она увидела его улыбку, ощутила нутром, что да, несмотря на дождь за окном, он улыбается.

– Ты не опаздываешь на работу?

– Опаздываю, – она кивает сама себе, но с места не сдвинулась, – Плевать.

Ромка замолчал, а она только спустя пару секунд поняла, что сказала, и как это прозвучало. Покраснела еще больше.

– Рома... я не... это не... Давай потом... действительно ты прав, я опаздываю.

– Юль... – она его смутила и перебила, не давая возможности сказать.

– Потом спишемся, пока!

Скомкано закончила разговор. А на глазах слезы, и заломило в груди так, что Юля схватилась за сердце и не могла вдохнуть.

Больше она не звонила, и голосовых сообщений тоже больше не было.

Этот неудачный опыт звонков закончился, и они вернулись к проверенному методу текстовых сообщений.

Да, ей было больно и обидно. Но разве Рома виноват, что она влюбилась, а он видимо нет? Не виноват. В этом вообще винить кого-то глупо. Никто не должен нести ответственность за чувства другого человека.

Бывает так, что чувства не взаимны, да.

Грустно? Естественно!

Больно? Еще как!

Обиделась ли она? Нет!

Но решила больше не звонить, не надоедать излишним вниманием. Да и по правде говоря, если бы Рома хотел говорить и слышать ее голос, он бы позвонил сам. А раз нет, тогда и думать нечего, а обижаться уж тем более.

Как-то совсем незаметно приближались праздники. Елка, игрушки, подарки.

А Юля горела. От любви. От неизвестности. От грусти и тоски.

Время измерялось теперь не минутами, а сообщениями. От сообщения к сообщению. От буйной радости и улыбки, до грусти и боли в груди.

Лёня пригласил ее на новый год к ним, даже предложил оплатить ей обратно билет на самолет, и уже выслал приглашение для визы, дело осталось за малым: купить билет и оформить саму визу.

Но она все медлила.

Собственно, почему бы и нет?

Это ведь новый год, его нужно проводить с близкими.

Но к матери Юля не пойдет точно, там ее кавалер и что-то типа медового месяца у них, лучше не мешать.

Можно с сокурсниками отметить, пригласили. Но забуриться в клуб и там отплясывать, – не вариант.

А можно поехать к Лёне, увидеть другую страну и посмотреть, как там люди живут. Тем более, что друг намекал на работу, мол, присмотрел, порекомендовал, и Юлю вполне могут взять в научный институт, если будет такое желание.

Разные предложения. Последнее даже очень перспективное. Но желанного среди них нет.

Может, она слишком много от жизни хочет? Раскатала губу, дура-то.

Она только-только пришла домой, усталая, голодная.

С удивлением утром обнаружила, что похудела. Раньше как-то не присматривалась, а тут нацепила на себя платье, еще со времен института купленное... и обалдела. Оно как-то сидело очень свободно.

Юля перед зеркалом вертелась, решила переодеться. Но брючный приталенный костюм тоже немного висел.

Пришлось ехать, как есть, раньше-то не замечала, а тут прям в глаза бросилось. И мешки под глазами, скулы заострились.

И глаза... Юля никогда у себя таких несчастных глаз не видела.

Сейчас вот тоже в зеркало в ванной смотрела.

Н-да, моль бледная и то краше будет.

Может, и правда, махнуть к Лёне, сменить обстановку, отдохнуть? Друг всегда понимал ее, всегда поддерживал, а вдруг и сейчас сумеет найти правильные слова?

На кухне пиликнул телефон. Сердце сбилось с ритма и раненой птицей забилось крыльями о костяную клетку.

«Кареглазка, как дела?!»

И что ему ответить?

Умираю от неразделенной любви? Успела похудеть от тоски по тебе?

В итоге написала: «Нормально, устала, только пришла домой. Ты как?»

***

Рома удивленно смотрел на экран телефона. Уже раз десять перечитал сообщение. И никак не мог понять. Что за фигня?!

Внутри поднималась буря, та из-за которой он и сам себя порой боялся и не понимал.

Все же хорошо у них было, ну, за исключением последнего месяца. А все тот разговор дурацкий, дернул же черт. Еще и промычал что-то невнятное.

А Кареглазка его– человек нежный, восприимчивый, так что, не удивительно, что закрылась от него, захлопнулась.

Он дурак, от ее завуалированного признания речь потерял... от радости, а показалось со стороны, что совсем наоборот.

А теперь вот «нормально». И это пишет Юля, которая сама же ему говорила, что так отвечать на вопрос про дела неправильно?!

Да и таких коротких сообщений не было никогда. Она всегда ему рассказывала, как день прошел, что на работе было, как ученики себя вели.

Он ее сообщениями зачитывался.

А сейчас? Пара скупых сухих слов, где между строк читается «отвали!».

Может, действительно устала?

Она много работает, приходит поздно. По два ученика за вечер. Он понимал, что у нее квартира съемная и живет теперь одна, мать не помогает, и Юля копит на ипотеку. Но ведь загонит себя такими темпами в гроб.

Рома ей писал, но кто он такой, чтобы ей указывать, как жить? Никто. Чужой человек.

Но вот это ее «нормально» вывело из себя, и то шаткое душевное равновесие, приобретенное не так давно, начало трещать по швам.

Кажется, нужно все делать быстрее.

Рома рассчитывал еще на парочку месяцев, чтобы квартира была приведена в полный порядок.

Но, может и лучше будет, если они потом вместе все сделают? Так, чтоб обоим нравилось?

Ибрагим как узнал про Юлю, сразу предложил на выбор либо дом, либо квартиру. Как брат узнал – это отдельная тема, Ромка с Димой поцапался из-за этого так, что недели две они друг от друга носы воротили, спасибо Илаю, что помирил посредством описывания дядюшкиной рубашки.

Рома прикинул, что квартира лучше, да и к работе ближе. И от вездесущей всезнающей Димки подальше. И от брата тоже.

Он их любил, очень, но своей заботой и беспокойством они могут кого угодно довести до ручки.

Так что, теперь он являлся владельцем квартиры в новостройке, и сейчас там работает бригада рабочих, первичная отделка только закончилась. Есть дизайн проект, но похоже, все на ближайшее время замрет на месте.

Рома прекрасно понимал, что тот их разговор очень повлиял на его Юлю. Обидел, задел за живое. Но выдавить из себя слова о прощении он почему-то не мог.

Где-то глубоко внутри он считал, что такой девушки не достоин, и возможно, скоро она встретит кого получше.

Скучал по ней безумно. Не мог нормально спать, есть.

Хотел делиться с Юлей каждой мелочью, каждой пережитой минутой.

Просто слушать ее голос. Ощущать ее ладонь в своей.

Разве так бывает?

Одна встреча, несколько часов вместе, и без человека ты– уже не ты?!

Он бы не поверил в такую историю, но она случилась с ним.

Ромка так до конца ей ничего не рассказал о своем прошлом, но и того, что сообщил, хватило.

Кареглазка не задавала лишних вопросов, да и он ей простора для фантазии не оставил.

Рассказал, как есть. Похитили, пытали. Мстил, как мог и как умел. Чуть умом не тронулся, остались неврологические проблемы. Но все в прошлом. Осталась только боязнь воды, которая появляется время от времени, и кошмары.

Юля отреагировала спокойно, призналась, что искала причины его страха и что-то такое и представляла.

Он дурак радовался, а потом случился тот идиотский звонок с его чертовой реакцией, и все испортилось...

Рома хотел все сделать красиво. Так, как она заслуживает. Пригласить на Новый год, провести вместе пару дней. А потом бы смотрел по ситуации.

Но, видимо, действовать нужно уже сейчас.

Все смотрел на это ее сообщение и лихорадочно думал, что же делать? Взял в руки телефон, но вместо того, чтоб начать набирать сообщение, позвонил.

Несколько длинных гудков, а сердце заходится в бешеном темпе, предчувствуя какую-то подставу.

Но вот гудки прекратились и уже давно, ставший родным, звучит усталый голос:

– Привет!

– У тебя все хорошо?

– Дааа, – она удивлена его вопросом или его звонком?

– Точно?

– Да! Ром... что-то случилось?

– Ага, случилось. Ты написала, что у тебя все нормально и мне стало страшно. У тебя бывали дела хорошо, бывали плохо, и даже припоминаю отстойно. А сейчас нормально.

Она тихо смеется, чем-то шуршит и стучит, кажется, делает себе чай,– вечером она кофе не пьет, спит потом плохо.

– Устала просто, да и не знаю...

– Чего не знаешь?

– Что дальше делать не знаю. Лёня приглашает на праздники к ним, погостить и посмотреть на счет работы. У них там есть хороший исследовательский институт, а мой опыт как раз подходит. Я, конечно, хотела работу сменить, но это ж совсем другой уровень.

Ромка подумал, что у него сейчас взорвется что-то внутри. Пульс, бешеным ритмом затарабанил в ушах, ладони вспотели.

Уехать жить и работать в Америку? Там перспектив больше, опять же, человек родной рядом.

А как же он? Как их... Их что? Разве хоть бы раз он ей что-то предлагал? Как-то обозначил чего он хочет и ради чего вообще это общение происходит?

Боже, кажется, он клинический идиот, а не компьютерный гений. Хотя, одно другому не мешает.

– А сама ты чего хочешь?

– Я хочу... – договорить она не успевает, слышится какой-то резкий звук и ее тихие чертыхания, наверное, даже пару матерных слов проскочило, что совсем на Кареглазку не похоже.

– Юль? – он позвал ее тихо, но внутренним чутьем знал: она еще здесь и его слышит. Но молчит и громко сопит... или плачет? – Кареглазка, ты там плачешь, что ли? Что случилось?

С минуту он слышит в трубке только тихие всхлипы, но успевает вылететь из кабинета, чуть не сбив коллегу с ног, и мчится на улицу, чтобы поймать машину и рвануть в аэропорт.

Давно нужно было это сделать. Приехать к ней и увезти. Не ломать эту комедию, не приучать ее к своим странностям и к такому общению.

Нужно было сразу ее с собой забрать. Идиот он. Только мучил и ее, и себя.

Пока летел на улицу, трубку от уха не отнимал и не мог даже ни единого ее вздоха пропустить.

У самого внутри все узлом свернулось и давило на грудь, да так, что дышать становилось больно.

Охрана его удивленными взглядами проводила и сразу давай боссу набирать. Гадство.

Да плевать.

Он подкоркой чувствовал, что слезы эти не из-за разбитой чашки, пусть она хоть самая любимая будет. Из-за него. Довел. Безразличием своим и неопределенностью. Ему самому сейчас в сто раз хуже.

Потому что ее боль, ее печали давно стали важней и ощутимей, чем его собственные.

– Ром... – он застыл посреди улицы, пытаясь в прохожих найти ее черты. Ветер продувал до костей, а он в одном костюме, – Давай прекратим. Прекратим и забудем. Я так не могу... Я... мне плохо, так не должно быть.

Вот теперь уже точно конец. Конец света. У него, кажется, мир под ногами рухнул, земля ушла из-под ног и не оставила опоры.

Ее голос дрожит. Уже не из-за слез, а из-за боли, которую он успел причинить. Тем своим молчанием, когда неожиданно призналась. И тем, что он так и не нашел в себе сил сказать, как она ему дорога.

Он дышать не мог. Сказать ничего не мог. У него задрожали руки и даже в глазах на миг потемнело.

– Юль, не бросай... – но говорил уже в пустоту, послышались гудки.

Набрал номер повторно, но телефон выключен.

Этой девушке решительности и терпения не занимать, да. Но у всех есть предел и ее, кажется, пройден.

Она шагала ему навстречу столько, сколько могла и сколько позволяла гордость. Но мысли-то она читать не умеет.

Ему проще нарушить закон, убить человека или искалечить. Но взять и сказать: «Я без тебя не могу жить» -это невыполнимо.

Было, минуту назад.

Тихие шаги за спиной, и теплая куртка наброшена на плечи.

– Что стряслось?

Брат остановился рядом, цепким взглядом зацепил и лихорадочно блестящие глаза и побледневшее лицо.

– Я только что ее потерял.

Ромке не нужно было называть имя, Ибрагим и так про Кареглазку знал все, начиная от даты рождения и заканчивая табелем успеваемости, уровнем официальной зарплаты и подработками в виде репетиторства.

Мужчина внимательно смотрел на младшего брата, и все больше склонялся к мнению жены: совсем вырос, стал мужчиной, потому что рядом появилась та, ради которой стоит жить на полную, и по-настоящему.

– Тогда езжай и верни ее обратно, чтоб больше не терялась. Верни ее домой.

– Квартира еще не готова.

– Поживете с нами первое время, потом переберетесь, как ремонт закончишь.

– Она не будет дома сидеть.

– Найдем работу, не вопрос.

– Ей предложили должность в штатах.

– Забабахаем тут научный центр не хуже, пусть только скажет, я в науке не секу, ты ж знаешь.

Этот уверенный тон брата Ромку немного успокоил. Чуть-чуть.

Ибрагим хлопнул его по спине и кивнул в сторону припаркованной машины.

– Иди, ребята тебя в аэропорт довезут, а я пока билеты закажу. Туда один и два обратно.

Часть седьмая

Возможно, это было неправильно: бросать трубку и отключать телефон. Не похоже на Юлины обычные поступки. А тут появилась, не присущая ее характеру импульсивность и резкость.

Она опустилась на пол кухни, посмотрела на разбитую чашку и зажатый в руке телефон.

На душе пусто. Совсем. Оборвала все концы, сожгла мосты, а внутри какое-то отупение наступило.

Не горела больше тоской, грустью и любовью. Будто замерла вся. Кто-то невиданный нажал на «паузу» и все остановилось.

Эмоциональный ступор.

Может, она просто перегорела? Столько времени варилась в необычных новых эмоциях, а когда миновал пик накала, все пошло на спад? Только резко очень. Слишком резко.

Рома заслуживал объяснений, нормальных. Он ведь живой человек и ему от этой самой жизни и так досталось по самое не могу, на три жизни хватит.

Но что-то подсказывало Юле, что этот ее эмоциональный ступор продлится недолго, это просто шок от самой себя, а пройдет пара часов и ей понадобится мягкая подушка и большое ведерко мороженого. Будет реветь и жрать, жрать и реветь. А можно еще совсем разойтись, заедая свою личную трагедию, заказать пиццу, огромную и жутко острую. Ну, чтоб уж совсем, типа помирать,– так с музыкой, хоронить любовь,– так лишними килограммами. Хотя, ей эти самые кило будут очень даже полезными.

В своих душевных метаниях стала похожа на чучело, можно идти на соседнюю кафедру к лечебникам и становиться добровольным анатомическим пособием, а к какому именно случаю, они там сами разберутся.

Сидение на холодном полу может закончиться простудой, так что пришлось вставать. Ноги затекли, да и осколки чашки собрать надо.

Дурацкая чашка. И ей самое место в мусорном ведре.

Юля пыталась бодриться и выглядеть нормальной, хотя, для кого ей в пустой квартире стараться? Она ведь одна.

Совсем одна. Была. Очень долго.

Были друзья, знакомые, родные. Мама. Но внутри всегда было пусто и одиноко.

Но вот она встретила человека.

И не сложилось.

Возможно, Рома просто не готов к чему-то серьезному. Он ведь только-только вернулся к семье, начал жить, как все, без всяких трагедий.

Или... Ему это вовсе не нужно. Может, Юля за всеми этими сообщениями, разговорами, видела только то, что сама хотела, а в реальности ничего Такого и нет. Они просто общались, как друзья.

У каждого должен быть друг. У нее вот есть Лёня, а у Ромы, похоже, была она.

Пока думала об этом, убрала осколки, даже шурнула пол мокрой тряпкой, чтоб наверняка.

В душе пусто, а руки дрожат. Интересно.

Пока ходила по квартире и одевалась к походу в магазин за ведёрком с мороженым, пришла к соглашению с самой собой.

Сегодня она позволяет себе реветь, выть в подушку, заедать все это мороженым и пиццей. А завтра... пусть это и будет чертовски трудно для ее женской гордости, она позвонит Роме и скажет все, как есть: «Я тебя люблю и хочу быть с тобой.» Вот прям так. И пусть все катится в ад.

Она скажет, что чувствует и чего хочет. И только ему решать ее судьбу и ее жизнь.

Страшно это... вот так довериться кому-то, добровольно отдать свое сердце и буквально сказать: делай с ним, что хочешь. Хочешь– забирай себе, храни и оберегай. Хочешь– разбей, разорви.

Юля примет любой его ответ и любое его решение. Навязываться не станет.

А поскольку она относит себя к оптимистичным фаталистам, то следует подготовиться к самому страшному варианту. То есть, затарить морозилку большим количеством мороженого.

Как-то она по-другому представляла себе состояние влюбленности и любви.

Сходила в магазин, купила себе кучу мороженого и чипсов с луком. Но как только пришла домой, ее запас сил кончился.

Слезы сами потекли из глаз, она и понять ничего не успела, а уже сидит на диване, обнимая подушку и рыдая.

Заморозка кончилась, и душа начала болеть, ныть, выть. Ее будто расковыряли ради интереса, и оставили, как есть, чувствами наружу, с нервами без кожи. И каждое дуновение ветерка, каждая капля влаги ощущалась, как электрошоком в 220 вольт.

Ее трясло и знобило.

Поднялась температура, голова гудела, горло саднило.

Мороженое накрылось медным тазом и, кажется, нужно топать в аптеку, где-то рядом была круглосуточная.

Но слезы отняли все силы, что были, ей руку сейчас тяжело поднять, не то, что из квартиры выйти.

Душевная агония перешла на телесный уровень, супер! То, чего ей не хватало для полноты жизни,– дурацкой простуды.

Но тело – это ладно, она знает, как у нее проходят болезни, знает, как лечиться. От простуды, гриппа и ангины. А вот как лечить душу... вопрос на миллион. И он ей гораздо больше интересней.

Потому что сейчас в ушах звучит его голос. Расстроенный и встревоженный. Родной и необходимый.

Кажется, даже, если она завтра услышит от него отказ или что-то такое, то переступит через свою гордость и принципы, и будет другом. Лишь бы иметь возможность слышать его голос. Слушать слова, простые или значимые, узнавать переходы тонов настроения.

Неужели так бывает?

Она столько лет прожила и не знала, что любовь она такая: отнимающая силы, разрушающая принципы, ломающая личные убеждения, и при этом, это чувство наполняет жизнь красками, делает ее ярче, значимей. Будто до этого человек не жил, а просто существовал.

Это чувство– оно прекрасно, но и болезненно. Как так?

Поскольку сил идти в аптеку не было, пришлось распотрошить аптечку. Измерила температуру, нашла леденцы для горла, парацетамол и какую-то штуку против вирусов.

Градусник у нее старый, ртутный, так что успела и леденец рассосать и пиццу заказать. Кушать, ведь, что-то надо, и даже начальнику дозвонилась и попросила больничный.

Действия на автомате, а в мыслях он и его голос.

Наваждение. Немыслимое.

Она успокоится, придет в себя и позвонит ему завтра.

Можно было бы сделать это и сейчас, но страшно, его ответ может ее убить. И сейчас, возможно, даже буквально. Лучше завтра.

Пиццу она, кстати, дождалась с трудом, начало вырубать. Так что, расплатившись с курьером, Юля просто тупо завалилась спать.

А снился ей все тот же родной голос...

***

Утро наступило тяжко, первые сутки болезни Юля переносила с огромным трудом. Вроде и температура невысокая, а состояние такое, будто все,– конец, умираешь.

Тело чугунное, болит и ноет. Ходить трудно, пить больно. Нос распух от соплей и стал красным от постоянного сморкания. У нее даже полотенце есть специальное, мягкое-мягкое, самое то для болеющего состояния и чувствительного носа.

Губы сохнут и пекут,– явный признак повышающейся температуры. Проснувшись и умывшись, все же решила идти в аптеку, лекарств мало и надо чай имбирный сделать, ей помогает.

Увидела себя в зеркале. Бледная, белки глаз красные от воспаленных сосудов, вид болезненный. И волосы... она их расчесать так и не смогла. Больно. Все рецепторы обострены, и волосы тоже могут ощущать боль... особенно, когда она болеет.

Это только в фильмах героини болеют красиво и даже мило. Она вот не представляла, как так можно.

У нее душа вся в ранах, больно ей. Тело от простуды мается. И выглядит она, как самая потерявшаяся и грустная, а еще больная во всех возможных смыслах.

Юля помнила, что пообещала себе: она позвонит Роме.

Сходит в аптеку и магазин, придет домой, выпьет лекарства (чтоб голос звучал более здоровей и уверенней), сделает себе чай и тогда позвонит.

Мысленный план действий был составлен, осталось его воплотить в жизнь. Самая трудная часть. И несмотря на физическую слабость, самым трудным был точно не поход на улицу, а звонок.

Может, для кого дела обстоят по-другому, но для Юли именно так.

Она в первый раз в жизни собирается сказать: «Люблю тебя». До этого такие слова звучали только в адрес мамы. Даже в пору ее юности, точнее подросткового возраста, когда гормоны бурлят и весь мир– воплощение любви, она такими словами не бросалась.

А теперь пришло время.

Страшно-то как, но выхода другого она не видела. Для себя не видела, а лицемерить не собиралась. Врать и говорить что-то другое тоже. Лучше правды ничего не придумали.

Натянула на себя джинсы, теплую толстовку. Вещи висят, будто и не ее вовсе. Куртка еще где-то есть и кроссы теплые тоже.

Но подумать, куда запихнула свой пуховик она не успела, в дверь позвонили.

Мелькнула мысль про курьера пиццы и что она ему неправильно деньги дала, недодала, точнее. Или он что-то потерял. А может, соседка? Или хозяйка квартиры?

Мама вряд ли, они не договаривались, и Юля ей не говорила, что болеет, а значит, не мама, ей тут делать нечего, тем более утром в будни.

Пошла к двери, отперла замки и открыла дверь.

Либо у нее горячечный бред, либо она еще спит.

Ромка не мог стоять на пороге ее квартиры. Не мог.

Не один, а с охраной.

Да пофиг на охрану. Хоть с ней, хоть без. Он просто не мог быть здесь.

– Привет!

Серые глаза, беспокойные, взволнованные. И голос почему-то дрожит. Рома нервничает. В ее сне он бы не нервничал.

А она все продолжает стоять молча, и смотрит на него во все глаза. И слова сказать не может. А мужики за плечами Ромки внимательно глядят по сторонам и старательно отводят от нее взгляды.

– Ты позволишь...? – Рома шагнул вперед, оттеснил ее от дверей и зашел в квартиру, закрыл за собой дверь, будто захлопнул от всего мира, и остались только они одни. В тесном коридоре ее съемной квартиры.

Она отошла дальше, освобождая ему больше места для маневра.

Рома по-хозяйски, будто всю жизнь прожил в этой квартире, скинул с себя куртку, повесил на плечики, ботинки нашли место на обувной полке. Мужчина огляделся, но больше смотрел на нее.

Подозрительно как-то щурился, выискивал что-то в ее внешнем виде и хмурился.

Ну да, она, конечно, на королеву красоты сейчас мало похожа, но и раньше ее красоткой было не назвать. Чего хмуриться-то?

И, как назло, сопли потекли из носа и надо бы сходить высморкаться, но... Ромка же тут...

Бред какой-то, Боже!

Никогда такой стеснительности не ощущала в присутствии другого человека, а тут... прям хоть задохнись, блин. Что с ней не так, а?

А сердце стучит бешено, от прилива крови в голову, ее аж пошатывать начало.

– Я думал ты на работе, но там сказали ты заболела.

– Да, – хрипло ответила и прокашлялась, – Простыла. Я... я не понимаю... как ты... что ты тут делаешь?

У нее ноги подгибались, и тело совсем стало тяжелым. Стоять было невыносимо, и смотреть на него тоже.

Отвернулась и пошла к кухне, Рома следом, шаг в шаг.

Села на стул и опять на него взгляд подняла, а Ромка продолжал стоять, хотя имелся и второй табурет.

Но не мог он сейчас сесть.

У него в душе такой кавардак был. И радость, и беспокойство. А еще дикий страх, что его Кареглазка уехала. Успела улететь на другой континент, хотя и это бы проблемой не стало, – он бы ее все равно нашел. Но продлевать свои страдания не хотелось совершенно.

И когда не нашел ее на работе, чуть не умер от ужаса. Подумал, уехала, пусть это и было нереально,– бумажных проволочек на месяц минимум. Но... вроде и знал это, а все равно испугался так, что мороз по спине прошелся и воздуха стало не хватать.

А его девочка, как оказалось, просто заболела.

И вот теперь он здесь, и все слова, которые он в самолете мысленно заготовил, испарились. Потому что дурак он, как есть дурак.

Бледная, похудевшая и измученная. И болезнь тут ни причем. Дело в нем, он знал. Для такой девушки, как его Кареглазка, эти полгода были хуже ада, потому что... она правильная.

Он и представить себе не мог, что ей так тяжело давались их... отношения. Вроде и понимал все, не дебил же, но не догонял, при всем его интеллекте.

Юля сидит, ерзает, глазами старается в другую сторону смотреть, и молчит. Щеки красные и глаза лихорадочно блестят.

Заметил лекарства, салфетки и спрей для носа. Градусник лежал на коробке с пиццей, похоже.

Подошел к ней ближе, встал совсем рядом, и руку на лоб положил.

Ладонь обожгло, горячая.

– У тебя температура высокая, что тебе дать?

Он посмотрел на препараты, но набор был скудным.

– Мне... я в аптеку собиралась, и в магазин, – голос хриплый, губы потрескавшиеся.

Достал свой мобильник и набрал парней, попросил купить лекарств.

– В магазине что нужно?

Смотрит на него во все глаза, растерянно, с непониманием.

– Имбирь и лимон, еще мед пусть возьмут.

Закончил разговор.

– Ты разве не должен быть на работе?

Кареглазка с трудом поднялась, пошатнулась, и Ромка поймал ее в свои объятия, стиснул бережно и подхватил ее на руки, пошел в комнату. Его девушке нужно лечь.

Смотрит на него, ждет.

– Плевать на работу, Кареглазка, на все. Я думал, что теряю тебя окончательно, какая к черту работа.

Бережно положил свою ношу на кровать, сам сел на край.

Эта квартира... Юля ее описывала уютной, но уюта тут не было. Безликая обстановка, дешевая мебель, старый линолеум на полу. Да личные вещи Кареглазки чуток исправили ситуацию, но нет... это не ее дом. Не ощущалось это место им, как пристанище Кареглазки.

– Не стоило срываться и лететь сюда, я бы позвонила тебе сегодня, и мы бы нормально поговорили. Извини меня, я не должна была бросать трубку и отключать телефон, это было глупо и неприлично.

Она еще перед ним извиняется. Господи! За что ему досталась такая девочка? Что такого хорошего он в жизни сделал, что эта невероятная, добрая и светлая девочка,– его?

Пофиг. Даже если в небесной канцелярии вышла ошибка, он ее не отдаст. Никому и никогда.

– Не говори глупостей, – взял ее за руку, погладил ладонь, – Ты не обязана извиняться, это я должен. Мне стоило забрать тебя сразу, увезти с собой и не спрашивать, не думать: правильно или нет. Димка права, лишние расшаркивания – лишние проблемы. Надо было, как брат делать: утащить с собой и сразу штампы в паспорте шлепнуть, а затем– на острова отдыхать.

Зрачки расширились, дыхание замерло в груди, и смотрит на него так... так... с такой дикой тоской и недоверчивостью.

Он всю жизнь будет у нее прощение вымаливать за эти месяцы, что мучил ее неизвестностью и неопределённостью. Пусть только рядом теперь будет.

– Мне кажется, у меня бред. Ты странные вещи говоришь, и я слышу не то, что есть на самом деле, а то, что мне хочется услышать. Ты вообще настоящий?