Текст книги "Всевидящее око. Из быта русской армии (СИ)"

Автор книги: Николай Воронович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Я передал командиру приказание начальника дивизии. Как я и ожидал, Лопухин не хотел и слышать об отступлении:

– Немцы уже дрогнули. Видите – мы заняли первую их позицию, и он указал на трупы немецких солдат , лежавшие по обе стороны шоссе. Кирпичев /командир конной батареи/ удачно обстрелял их резервы. Сейчас мы их собьем с второй позиции и бой будет выигран. Рауху я послал с Поповым /полковым адъютантом/ вто -рое донесение и нервы его успокоятся. Но на всякий случай запомните: вы меня еще не нажги и приказания Рауха не передали. Понимаете ?

Я молча приложил руку к козырьку.

Между тем сражение достигло высшего напряжения. Батарея полковника Кирпичева обнаружила немецкую и засыпала ее шрапнелью. Один из эскадронов нашего полка подошел на 600 шагов к флангу немецкой батареи и стал поражать ружейным огнем орудийную прислугу. Немецкие артиллеристы были вынуждены прекратить огонь и укрыться в окопах.

Место, на котором мы находились, было усеяно нашими и немецкими трупами. Я увидел среди них тело командира 5-го эскадрона улан – барона Каульбарса. Рядом с ним грузно осел в канаву, судорожно сжимая в одеревяневших руках бинокль, толстый немецкий капитан. А вокруг своих убитых начальников лежали десятки трупов солдат. _с

– Ваше высокоблагородие, услышал я за собой топот штаб-трубача Букарева: только что убили корнета Лопухина. Приготовьте генерала. /Сын Лопухина был младшим офицером 6-го эскадрона./

Но мне не пришлось выполнить эту тяжелую обязанность : Лопухин сам нечаянно обнаружил труп своего

Ротмистр барон П.Н*ВРАНГЕЛЬ и полковник кн.ЭРИСТОВ на захваченной в Каушенском бою немецкой пушке.

ОЫН8. . . «

Из цепи прибежал посыльный с просьбой передать на батарею, чтобы она прекратила огонь по немецкой батарее, так как кавалергарды в пешем строю пошли на нее в атаку. Но атака эта не удалась. Немцы встретили кавалергардов убийственным огнем и, нанеся им большие потери, заставили отступить. Снова началось замешательство и Лопухин поспешил к цепям.

Прямо впереди нас был участок 6-го эскадрона нашего полка, понесшаго самые большие потери. В нескольких шагах от шоссе лежал тяжело раненый командир эскадрона ротмистр Крамарев. Лопухин подъехал к нему, сказал несколько подбадривающих слов и вдруг увидел безжизненное тело своего сына.

-Трубач, возьми коня, спокойным голосом обра -тился он к своему вестовому.

Спешившись, Лопухин подошел к убитому юноше, снял с себя фуражку, перекрестился, перекрестил и поцеловал сына и таким-же спокойным и лишь немного охрипшим голосом приказал подать себе коня. Ни один мускул не дрогнул на лице генерала, а между тем убитый был его единственным и горячо любимым сыном.••

Мы молча двинулись вперед.

Лопухин, как будто ничего не случилось, продолжал спокойно отдавать приказания, подбадривал раненых и возвращал на позицию уходивших под разными предлогами в тыл "потерявших сердце” людей.

Наша батарея снова стала бить по неприятель -ской, которая вскоре окончательно замолкла.

Но вот на правом фланге, перед фронтом этой батареи что то зашевелилось. Снова раздались крики прекратить огонь и эскадрон конногвардейцев понесся на вражеские орудия. Со всех сторон на присоедине -ние к нему поскакали одиночные всадники – офицеры других полков, жаждавшие принять участие в этой лихой атаке. Но эскадрону этому не суждено было овладеть неприятельскими пушками. Всего лишь 200 шагов оставалось ему проскакать до них, как вдруг блеснули две молнии и атакующая масса превратилась в ка -кую то кашу, в которой перемешались окровавленные кони и всадники. Двое, уцелевших от нашего убийст -венного огня, немцев – наводчиков бросились к своим орудиям и в упор дали по атакующим два выстрела ”на картечь”•

В тот же момент показался второй эскадрон, как ураган налетевший на батарею, и захватил эти пушки, которые нанесли нам такие ужасные потери. Это был

эскадрон барона Врангеля.

Бой стал стихать. Со всех сторон доносились стоны раненых. Перед взятой батареей лежали десятки изуродованных трупов офицеров и солдат, еще так недавно мечтавших о заветных ’’беленьких” /георгиевских/ крестиках и вместо них заслуживших другие – деревянные .

К семи часам вечера бой окончательно замер. Атака конногвардейцев была предпоследним его эпизодом. По настоянию Лопухина Раух ввел в бой вторую бригаду, после чего немцы, прикрываясь огнем двух свежих батарей, стали поспешно отходить на запад.

Как и предсказывал Лопухин, мы выиграли сражение.

Впоследствии выяснилось, что против наших 26 спешеных эскадронов /2000 винтовок/ у немцев под Ка-ушеном было 6 баталионов /7-й и 33-й ландверные полки /, т.е. [$00 штыков.

Каушенский бой был выигран нами исключительно благодаря мужеству и распорядительности одного из бригадных командиров – генерала Лопухина. Но Лопухину при жизни не удалось пожать лавры этой победы.

Щедрые награды посыпались на участников Кау -шенского боя. Командиры Кавалергардского, Конного и Уланского полков – генералы Долгоруков, Скоропадский и Княжевич, командовавший авангардом полковник Арсеньев и командиры обеих конных батарей – полковники Кирпичев и князь Эристов, получили высшее боевое отличие – орден св.Георгия. Ротмистр барон Врангель получил две награды – орден св.Георгия и чин полковника. И даже отдавший приказ об отступлении генерал Раух был награжден золотой георгиевской саблей. А неисполнивший этого приказа и тем самым решивший участь боя генерал Лопухин – почему-то не попал в список награжденных.

Но вся дивизия знала, что настоящим героем Ка-ушена является не Раух, не Скоропадский и даже не барон Врангель, взявший немецкую батарею, а Лопухин, имя которого после Каушена стало известным всей русской армии.

И только после его геройской смерти под Петро-ковом /см.”0шибка ген.Войрша"/, через четыре месяца после выигранного им Каушенского боя, в приказе было объявлено о награждении скончавшегося от ран генерала Лопухина орденом св.Георгия 1|-й степени за Каушен и тем-же орденом 3-й степени за Петроков.

—М-М + 444-М-

р

ноябре 1911*. года на фронте между реками I | Вислой и Пилицей происходили ожесточенные бои, названные в истории первой Мировой войны ”Лодзинской операцией”. Первая русская армия генерала Ренненка-мпфа получила задание перейти в наступление по левому берегу Вислы на фронте Шгоцк-Кутно, а вторая армия генерала Шейдемана – атаковать немецкую армей -скую группу в районе Лодзи. Операции эти должны были облегчить пятую армию генерала Плеве, прорвавшую австрийский фронт и подходившую к Кракову.

Бои протекали с переменным успехом. Одно время казалось уже, что 2-я немецкая армия окружена нами. Конница генерала Новикова прорвалась в тыл противника и разгромила его обозы, а Нижегородский драгунский полк захватил с налета немецкую гаубичную батарею. Однако неприятель, сосредоточив против 1-й армии большие силы, остановил наступление Ренненкампфа, а нерешительность начальника 2-й Сибирской дивизии генерала Геннингса позволила германской гвардейской дивизии Лицмана вырваться из окружения,в которое она попала под Лодзью. / В память этого прорыва генерала Лицмана немцы в 1939-м году переименовали Лодзь в Лицманштадт./

Обстановка сложилась так, что между левым флангом второй и правым флангом пятой армий, в районе Петрокова, образовался прорыв, в который немцы на -правили корпус генерала Войрша, состоявший из одной германской и одной австрийской дивизий. Движение Войрша угрожало тылам обеих русских армий и могло привести к катастрофе, подобной Танненбергской.

⁰ Поэтому русское верховное командование бросило в этот прорыв все имевшиеся в его распоряжении ре -зервы: 1-ю и 2-ю гвардейские кавалерийские дивизии. Туда-же бъья направлен с Юго-Западного фронта 3-й Кавказский корпус генерала Ирмана.

Корпус Ирмана мог подойти к Петрокову не ранее 25-го ноября, а гвардейская кавалерия, находившаяся в Радоме, к 18-му ноября.

Поэтому Верховным Главнокомандующим была дана следующая директива обеим гвардейским кавалерийским дивизиям: ^мво чтобы-то ни стало удерживать Петроков и железную дорогу Петроков – Колюшки до подхода генерала Ирмана."

Задача эта была трудной и непосильной для 2-х кавалерийских дивизий /Ц.0 эскадронов при 2ц. орудиях/, понесших в предыдущих боях большие потери. Спешенные эскадроны не могли дать более 60 стрелков, т.е. обе дивизии – всего 2Ц.00 штыков, что соответствовало силе трех пехотных баталионов. А в корпусе Войрша было 18 баталионов и Ql± орудий.

Начальство над Петроковским отрядом принял старший из начальников дивизий – генерал Гилленшмидт.

Наша дивизия пришла в Петроков 18-го ноября. На следующий день у Гилленшмидта состоялось совещание командиров, после которого три полка под начальством генерала Лопухина выступили из Петрокова на Белхатов. В районе Белхатова находилась Уральская казачья дивизия генерала Кауфмана-Туркестанского, которая отходила на Петроков под сильным давлением противника. Лопухину было приказано соединиться с уральцами и вместе с ними оборонять подступы к Петрокову.

Утром 20-го ноября три полка генерала Лопухина подошли к Белхатову, уже занятому противником.

Уральцы вместо того, чтобы отходить на Петро-ков, отошли на Лодзь и Лопухину предстояло одному выдержать натиск авангарда Войрша / 9 баталионов при Зб орудиях, т.е. 7500 штыков/. У Лопухина-же было 1о эскадронов /1100 штыков/ и 6 орудий.

Лопухин занял своим отрядом позицию по обеим сторонам шоссе Петроков – Белхатов. Позиция эта имела тот недостаток, что впереди нея находился молодой сосновый лес, в котором противник мог незаметно нака -пливаться. Но расположение в лесу для кавалерии было опасно, а другой, более удобной, позиции вблизи не было. Поэтому Лопухин решил остаться на выбранной им позиции, оборона которой была усилена шестью, приданными лейб– Драгунскому полку, пулеметами.

Утро прошло спокойно. Но в первом часу дня разведка донесла, что цепи противника вышли из Белхатова и продвигаются по обеим сторонам шоссе. Предстоял тяжелый оборонительный бой.

В начале третьего часа на нашем правом фланге завязалась перестрелка. Как мы и предполагали, немцы начали накапливаться в лесу, но пока еще из него не выходили.

– S3 -

Короткий ноябрьский день клонился к вечеру, И перед самым наступлением сумерок из лесу показались густые цепи противника, без выстрелов и перебежек приближавшиеся к нашей позиции. Немцы вероятно знали, что перед ними находится не пехота, а спешецная кавалерия, почему дли совершенно открыто. Одновременно их батарея открыла с самой близкой дистанции огонь, обстреливая нас шрапнелью и гранатами.

Оставив меня с двумя ординарцами на шоссе, где в придорожной канаве находился штаб отряда, Лопухин сел на коня и с двумя офицерами – ординарцами – штабе ротмистром Коллониусом и поручиком Лаймингом, штаб трубачем и остальными ординарцами поехал к лейб– Драгунам, на правый фланг, за который он особенно беспокоился.

Пропло минут десять. Вдруг с правого фланга послышалась сильная пулеметная стрельба. Драгунские пулеметы открыли огонь, но немцы их вскоре обнаружили и засыпали гранатами. Я мог видеть в бинокль, как драгуны начали отступать. В этот момент на поддержку отступающих бросилась конная группа в 70 – 80 всадников. Несколько гранат разорвались около этой группы.

Я видел, как падали убитые кони и всадники.

Началась беспорядочная винтовочная стрельба, но отступившие драгунй, поддержанные конной атакой, перепли в контр наступление и на некоторое время задержали немцев.

Как я узнал потом, пулеметная команда Драгунского полка, попавшая под ураганный огонь противника, понесла большие потери. Все попытки вынести из под огня пулеметы оказались тщетными и их пришлось оставить на позиции. Тогда генерал Лопухин, посадив на коней находившийся в резерве 2-й эскадрон нашего полка, бросился во главе его на выручку пулеметов.

Пулеметы были спасены, но какой дорогой ценой!

Генерал Лопухин был смертельно ранен, его ординарец штабе ротмистр Коллониус – убит, командир 2го эскадрона ротмистр Петржкевич – смертельно ранен, а его младший офицер корнет Окунев – убит. Коню второго ординарца поручика Лайминга гранатой оторвало голову, из остальных ординарцев двое были ранены. В эскадроне ротмистра Петржкевича девять солдат были убиты и около двадцати – ранены.

Захватив с собой пулеметы и подобрав всех ране ных, наши цепи стали отходить. Я сел на коня и, не зная еще о ранении Лопухина, поехал его разыскивать. Уже темнело. Путь нашего отступления сильно обстреливался. Проехав сотню шагов я встретил поручика Лай -минга и трех ординарцев, несших на бурке раненого Лопухина, Зная, что в полуверсте от позиции, около мельницы, находится штабной автомобиль, я приказал нести раненого к машине,

В этот момент пуля прострелила мне ногу. Не чувствуя большой боли, я, прихрамывая, присоединился к печальной процессии. Вскоре мы добрались до мельницы, положили стонавшего Лопухина в машину, посадили рядом с ним тяжело раненого Петржкевича и поехали в Петроков, На станции Петроков стоял под парами готовый к отходу поезд, В него были посажены генерал Лопухин и все тяжело раненые.

При прощании Лопухин, который невыносимо страдал /у него были прострелены печень и мочевой пузырь/ перекрестил меня. Я его видел в последний раз. На следующий день он скончался в одном из варшавских госпиталей. А через три дня умер и ротмистр Петржкевич.

Проводив раненых, я перевязал в отряде Красного Креста свою легкую рану и, поклонившись в часовне госпиталя убитым товарищам /за исключением корнета Оку-нева, тело которого в темноте не удалось найти, все раненые и убитые были подобраны и отвезены в Петро -ков/, вместе с поручиком Лаймингом вернулся в полк, который занял позицию в 6-ти верстах впереди Петро -кова. Эта позиция была последней, на которой мы, согласно приказа Ставки, должны были держаться до подхода 3-го Кавказского корпуса.

Настроение в полку, потерявшем своего любимого начальника и одного из лучших эскадронных командиров, было подавленное. И офицеры и солдаты понимали, что с нашими слабыми силами невозможно будет долго удерживать во много раз сильнейшего противника. Но все знали также, что дальше отступать нельзя и что мы должны до последнего патрона оборонять Петроков к ке смеем отдать его немцам.

Никто не спал в полку в эту памятную ночь с 20-го на 21-е ноября. Полковой священник отец Малаховский поставил в углу халупы аналой, прилепил к нему восковую свечку, одел епитрахиль и приступил к исповеди желающих. Солдаты вынимали из переметных сум чистые рубахи и переодевались.

Наступило утро 21-го ноября. Проглотив по кружке горячего чая, офицеры разошлись по местам. Ожидалось, что с минуты на минуту немцы откроют огонь и перейдут в наступление. Но проходили часы, а немцы молчали.

В 12 часов дня разведчики донесли, что не -приятель, остановившись на нашей вчерашней позиции, начал на ней укрепляться* Действительно, с передовой линии можно было наблюдать в бинокль лихорадочно возводимые немцами укрепления.

Настроение у людей поднялось. Каждый понимал, что опасность миновала и что немцы, неиспользовавшие своего численного превосходства, останутся теперь пассивными. На фронте наступило затишье. А через три дня нас сменили стрелки 3-го Кавказского корпуса.

Верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, прислал нашему отряду благодарность за отлично выполненную тяжелую задачу. Петроков был спасен и немцам не удалось вклиниться в образовавшийся между нашими армиями прорыв.

4

4 4

Что же остановило немцев под Петроковом ?

Почему генерал Войрш, располагавший 15«ООО штыков при 81; орудиях против 21;00 штыков и 21; орудий Гилленшмидта не смял наши слабые силы и не вышел в тыл 2-й русской армии ?

Никто из нас не мог ответить на этот вопрос, пока через несколько дней не стало известно, чем была вызвана эта роковая ошибка генерала Войрша.

Вот что произошло вечером 20-го ноября в штабе немецкого генерала:

Когда генерал Гилленшмидт, взбалмошный и страдавший манией величия начальник, вступил в командование двумя гвардейскими дивизиями, первым его распоряжением была реорганизация его штаба. Штаб этот разместился в одной из петроковских гостинниц / кажется «Бель Вю»/. Так как Гилленшмидт командовал второй гв. кав. дивизией, то перед штабом для ориентации ординарцев был выставлен на пике значек штаба дивизии. 20го ноября Гилленшмидт решил, что,временно командуя двумя дивизиями, он является командиром корпуса. Назначив сам себя корпусным командиром, Гилленшмидт приказал заменить дивизионный значек корпусным. Старый значек был удален и заменен новым, наспех сшитым одним из петроковских портных.

Начальником связи в штабе дивизии был штабе ротмистр Гримм, прибалтиец, прекрасно владевший не -мецким языком. При отступлении из Белхатова мы не успели перерезать провода правительственного телеграфа.

А немцы полагали, что мы их перерезали около Петроко-ва. Для ускорения проводки полевых телефонных линий

и наша и немецкая связь использовали провода правительственного телеграфа, включив в линию полевые телефоны, Поэтому мы могли подслушивать разговоры немцев, а немцы – наши. Когда Гримм установил это важное обстоятельство, то немедленно распорядился вы -ключить все наши полевые телефоны и провести новые линии. Не слыша больше по линии русских разговоров, немцы поняли, что провода нами перерезаны и, совершенно не стесняясь, начали передавать по телефону все распоряжения. Штабе ротмистр Гримм, который и днем и ночью дежурил у аппарата, подслушивал и записывал все передачи немцев. Таким образом мы знали все, что происходит у противника.

Вечером 20-го ноября Гримм подслушал следующий разговор Войрша с начальником подчиненной ему австрийской дивизией.

– В Петрокове у русских всего лишь одна кавалерийская дивизия, которую мы сегодня разгромили. Приказываю вашей дивизии завтра с утра перейти в наступление и овладеть Петроковом. На вашу дивизию возлагается легкая и почетная задача, которая будет иметь большие последствия.

Австрийский генерал ответил, что он с радос -тью готов передать выполнение этой «легкой и почет -ной» задачи своему немецкому коллеге, ибо, получен -ные им от петроковских шпионов донесения – совешенно расходятся с теми сведениями о противнике, которыми располагает штаб корпуса.

И по просьбе генерала Войрша начальник авст -рийской дивизии передал следующее:

– Сегодня вечером в отеле «Бель Вю» расположился штаб только что пришедшего в Петроков русского гвардейского корпуса. Как вам известно,в состав этого корпуса , кроме кавалерии, входят три пехотных дивизии. Атаковать эти силы одной моей дивизией я считаю абсурдом и поэтому уступаю немецкой дивизии возлагаемую вами на меня «легкую задачу»•

Генерал Войрш, узнав таким образом о прибы -тии в Петроков русского гвардейского корпуса, тотчас отменил назначенное им на 21-е ноября наступление, приказал подчиненным ему дивизиям укрепиться на подступах к Петрокову и потребовал от штаба своей армии подкреплений.

Немецкие шпионы были введены в заблуждение манией величия Гиялензшидта, а немецкое главное командование попало в просак, поверив донесениям своей контр разведки, которая, впрочем, допустила лишь одну маленькую неточность.

Дивизионные штабные значки отличались от корпусных размерами и цветом. Как на дивизионных, так и на корпусных значках стояли номер дивизии или корпуса, причем на значках кавалерийских дивизий и корпусов к номеру прибавлялась буква ¹ К •

Вот эту букву немецкие шпионы и упустили из виду. Расшифровывая значек штаба Гилленшмидта, на котором стояло « Гв.К.», они вместо «гвардейский кавалерийский корпус» прочитали "Гвардейский корпус .

Ошибка эта дорого обошлась немецкому командованию, так-как, благодаря ей, сорвалось уже намечавшееся германской ставкой окружение 2-й русской армии.

Нашему-же кавалерийскому отряду она помогла с честью выполнить возложенную на него русским вер -ховным командованием задачу – предотвратить эту катастрофу

ЧУКЧИ.

споминая быт старой русской армии, нельзя обойти молчанием тех, которые являлись столпами этой армии, воспитывали ее, несли огромную моральную ответственность за ее состояние, беззаветно жертвовали собой* когда она призывалась к исполнению своего долга и одновременно подвергались нападкам и насмешкам со стороны либеральных кругов русского общества*

Кроме самих военных, мало кто представлял себе трудные, сложные и о±ветственные обязанности офицеров, своеобразный уклад их жизни и то ничтожное вознаграждение, которое они получали за свою безкорыстную и полную опасностей службу*

Любимой темой русских писателей последнего периода дореволюционной эпохи было карикатурное изображение самых отрицательных типов офицеров. Из "Поединка” Куприна, рассказов Замятина и других современных писателей у читающей публики создалось мнение, что большинство русских офицеров являлись людьми малокультурными, грубыми, интересующимися лишь бессмысленной муштровкой солдат, выпивкой и картежной игрой. Такие карикатурные типы затмили собой образы капитанов Миронова, Хлопова и Тушина, братьев Козельцовых и других скромных офицеров -героев, запечатленных в бессмертных произведениях Пушкина, Лермонтова и Л.Н.Толстого. И, если старшее поколение русской эмиграции так предвзято и неве рно представляло себе офицеров нашей армии, то как должна себе представлять этих слуг “кровавого царизма” более молодая, новая эмиграция, воспитанная на советской литературе ?

Можно как угодно относиться к "старому ре-можно быть сторонниками или противниками демократии, но нельзя голословно, не зная быта старой русской армии, обвинять во всех смертных грехах тех людей, которые были, прежде всего, верными слугами родины и, не раздумывая, жертвовали своей жизнью для ее спасения и величия, „

жиму”,

Вот почему, прослужив с 190lj.-ro по 1918-и год в рядах старой русской армии и пробыв более десяти лет среди ее офицеров, мне хочется дать чита -телю верное представление об этих тружениках и ге

роях.

Во время русско-японской войны я близко на -блюдал армейских офицеров. После этой войны я сам был офицером гвардии. Поэтому я видел как рядовых, так и «привилле тированных» офицеров, подвергавшихся особым нападкам не только со стороны либеральных писателей, но даже и своих собратьев – армейских офицеров.

Я не хочу скрывать антагонизма, существовавшего до первой мировой войны между гвардией и ар -мией. Мужественное поведение гвардейских офицеров, огромные потери, понесенные гвардией /особенно в офицерском ее составе/ в первые месяцы войны и добровольный переход многих офицеров гвардейских полков в армейскую пехоту для пополнения ее командного состава – не только сгладили, но совершенно уничтожили этот антагонизм. Но до войны армейцы завидовали гвардейцам и недолюбливали их. Не отдавая себе отчета в том, насколько было трудным служебное и материальное положение гвардейских офицеров, армейцы считали их привиллегии незаслуженными и неспра -ведливыми.

Каковы же были эти привиллегии гвардейцев, о которых так много говорили в армии ?

Вряд-ли можно считать "привиллегированной такую службу, которая не только не оплачивалась, но требовала еще значительных расходов собственных средств. Поэтому единственной и действительной при-виллегией гвардии являлась военная карьера, обезпе-ченная каждому гвардейскому офицеру, выдержавшему тяжелые испытания первых лет службы в полку .Так как в гвардии не было чина подполковника, то гвардейские капитаны /в пехоте/ и ротмистра /в кавалерии/ по выслуге лет и при наличии вакансий производились прямо в полковники. Между тем армейские капитаны за тот-же период службы / а иногда и за гораздо долыпий/ получали только чин подполковника, который для многих являлся пределом их военной карьеры* Поэтому товарищи, одновременно окончившие военное училище, оказывались – одни в 31+ – 36 лет полковниками, другие в 1+0 – 1+5 лет подполковниками* А каждый гвардейский полковник, показавший себя способным офицером, получал в командование армейский полк, тогда как только немногие армейские подполковники могли мечтать о таком высоком назначении.

Совершенно неправильным было представление о том, что в гвардии могли служить только представители титулованных и аристократических фамилий или воспитанники привиллегированного Пажеского корпуса. Для производства в гвардию юнкеру военного училища, а также и пажу нужно было получить на выпускных экзаменах, при 12-ти балльной системе, не менее 10-ти баллов в среднем по всем предметам. Поэтому в гвар -дию мог быть выпущен нетитулованный юнкер, отлично выдержавший офицерский экзамен, а аристократ, окон -чивший училище только с хорошими или удовлетворительными отметками, попадал в армейский полк.

Из Пажеского корпуса также далеко не все воспитанники выходили в гвардию. Единственной привиллегией этого учебного заведения было то, что в него опреде -лялись только сыновья и внуки отличившихся генералов и адмиралов «за заслуги их отцов и дедов». Требования пред,являемые пажам были особенно строги, а учебная часть была поставлена так высоко, что многие воспитанники не могли кончить курса и переводились в другие учебные заведения. Моими преподавателями в .Пажеском корпусе были такие известные ученые, как поныне здрав ствующий В.Н.Ипатьев, академик-артиллерист Юрлов, законовед князь Друцкой Сокольницкий и другие профес -сора академий Генерального Штаба, Военно-Юридической, Артиллерийской и Инженерной. А для выпуска в гвардию от пажей требовалось еще больше знаний, чем от юнкеров, почему многие из моих товарищей были вынуждены выйти в армию.

Так как гвардия была постоянно на виду, то служебные требования, пред,являвшиеся гвардейским офицерам, были очень суровы. Легкомысленно относившийся к службе или малоспособный офицер не мог оставаться в полку и увольнялся в запас или переводился на граж -данскую службу.

Служба в гвардии была также связана с большими и непосильными для многих молодых людей денежными

Генерал А_#А_#БРУСИЛОВ.

расходами. Так, например, холостые гвардейские офицеры были обязаны столоваться в офицерском собрании, а цены в собраниях были очень высоки и соответство -вали ценам первоклассных столичных ресторанов. Поэ -тому гвардейский офицер тратил только на свое продовольствие от 75 до 100 рублей в месяц. А, если он позволял себе выпить лишнюю рюмку водки перед зав -траком, или бутылку вина за обедом, то расходы эти еще более увеличивались. Кроме того гвардейский офицер должен был быть всегда безукоризненно одет. При мне в полку было 7 форм одежды / парадная в строю, парадная вне строя, бальная или ^пэрмитажная , обы -кновенная в строго и вне строя, служебная и повседневная/. Для каждой из этих семи форм требовались разные предметы обмундирования и обуви. В результате -гвардеец тратил втрое больше на стол и вчетверо больше на обмундирование, чем армеец.

Бюджет только что произведенного гвардейского офицера колебался от 150 Д° 200 рублей в месяц. А жалование, вместе с квартирными, составляло всего оО рублей. Только немногие состоятельные офицеры получали недостающие деньги от своих родственников.Еще меньший процент, окончивших с особым отличием военноучебные заведения, получали стипендии / от 600 до 750 рублей в год/, выдававшиеся специально для того, чтобы предоставить им возможность служить в гвардии. Остальные должны были как-то выворачиваться, стара – лись через два года после производства выдержать трудные конкурсные экзамены в одну из военных академий, или, прослужив 1-2 года, переводились в армию.

Мне самому пришлось испытать эти тяжелые мате -риальные условия, в которые попадали большинство молодых гвардейских офицеров. Окончив одним из первых Пажеский корпус, я получал 600 рублевую стипендию.

Но и эта поддержка оказалась далеко недостаточной.

На второй год службы я был назначен исполнять две должности /помощника начальника учебной команды и делопроизводителя полкового суда./ По этим должно -стям я получал около 20 рублей ^пстоловых денег •

С большим трудом, отказывая себе не только в развлечениях, но даже в поездках в Петербург для свиданий с родными, я мог продолжать службу, которой и отдался всецело.

Проведя весь день /с 7 утра до о вечера с двухчасовым обеденным перерывом/ в учебной команде, я возвращался домой и погружался в делопроизводство полкового суда, довольно сложное и требовавшее

знакомства с военно-судебными уставами, сводом военных постановлений и уставом о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. Изучение этих руководств занимало у меня весь остаток вечера и ни о каких развлечениях я не мог и мечтать.

Я жил на одной квартире с четырьмя товарищами по корпусу, одновременно оо мной произведенными в офицеры. Мои сожители были люди небогатые и также безвыездно сидели в полку, с утра до вечера отдаваясь служебным занятиям. Вот тогда-то мы, пятеро, и основали "общество чукчей¹¹, получившее через некоторое время громкую известность в гвардейской кавалерии.

Один из моих товарищей достал только что вышедшую в свет, очень живо и талантливо написанную книгу «чукотские рассказы». Книгу эту мы прочитали вслух и она нам так понравилась, что мы начали называть некоторые вещи по-чукотски. Так нашу квартиру мы называли «пологом», водку – «огненной водой», деныци-ков – «ламутами». Вскоре мы решили, что, если будем подражать чукчам, то значительно сократим наши расходы. Мысль эта всем понравилась и, назвав себя «чукчами», мы поклялись в продолжении целого года не нарушать священных обычаев чукотского племени.

Прежде всего мы все– записались на солдатский «котел». За Ц. рубля в месяц каждый из нас получал солдатский обед и ужин, которые наши деныцики приносили в судках из казарм.

В 12 часов дня мы появлялись в офицерском собрании, обменивались приветствиями с другими офицерами и незаметно исчезали, торопясь домой, где нас уже ожидали вкусные, густо налерченые солдатские щи с порцией вареного мяса и рассыпчатая гречневая ка -ша. Выпив по рюмке «огненной воды», мы с аппетитом обедали, немного отдыхали и снова отправлялись на занятия, а вернувшись вечером из казарм, с таким-же аппетитом истребляли солдатский ужин, состоявший обыкновенно из тех же щей и каши.

Так как правоверные чукчи покидают свои «пологи» только для охоты, то и мы выходили из дому только на занятия, совершенно отказавшись от поездок в Петербург, посещения своих родных и знакомых, театров и кинематографов. Первый же месяц такой «чукотской жизни» дал каждому из нас около ста рублей экономии. На эту экономию мы приобрели учебные пособия, необходимые для подготовки в академию, и начали усиленно заниматься.