Текст книги "Всевидящее око. Из быта русской армии (СИ)"

Автор книги: Николай Воронович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Вахмистерская «коморка» состояла из кухни и большой светлой комнаты, хорошо и со вкусом обставленной мягкой мебелью. По середине комнаты был накрыт стол, уставленный всевозможными закусками. На самом почетном месте стояла четвертная бутыль с перцовкой.

Степан Иванович рассаживал гостей строго по.старшинству. На нижнем конце стола садились старики -сверхсрочные.

Обед, изготовленный женой Степана Ивановича был изумителен. Он начинался с таявшей во рту кулебяки, под которую нужно было выпить несколько чарок перцовки, собственноручно наливаемой и подносимой хозяи-

М

Ч Як*

м*

ПЕТЕРГОФ: Дворец и фонтан «Самсон».

ном. Затем подавалась такая уха, какой я никогда и нигде больше не едал, а к ухе – растегаи, перед которыми знаменитые «тестовские» никуда не годились.

,3а ухой следовали поросенок в сметане и грандиозная, выкормленная хозяйкой, индюшка, неуступавшая той, которой Собакевич угощал когда-то Чичикова. Заканчивался обед кофе и сладким пирогом. Отяжелевшие гости с трудом подымались из за стола и прощались с хозяевами, причем, по установившемуся обычаю, каждый из гостей, пожимая руку вахмистерше, ловко вкладывал ей в ладонь пятирублевый золотой. _{о п}

Пока Степан Иванович угощал в своей коморке гостей, командир эскадрона с младшими офицерами успевали побывать в эскадронной столовой и выпить чарку за здоровье солдат. Солдатский обед был также вкусный и обильный. Традиционная «чарка», пиво и мед дополняли пиршество.

После обеда весь эскадрон отдыхал, а в о часов вечера начиналась вторая часть торжества. Появлялись трубачи и балалаечники. Часть казармы, из которой были вынесены койки, превращалась в танцовальный зал,^ украшенный гирляндами из хвои. Каждый солдат мог приглашать на бал своих знакомых дам. В зале был устроен бесплатный буфет с прохладительными напитками, фруктами и сладостями. Все офицеры, во главе с эскадронным командиром, присутствовали на балу и танцо -вали с приглашенными солдатами барышнями – петергофскими горничными и кухарками.

Пока молодежь весело танцовала, Степан Иванович демонстрировал более солидным гостям своих песенников, по праву считавшимися лучшими в дивизии. ^

" С краев полуночи на полдень далекий^ Могучий российский орел прилетел*.•

Этой торжественной песней начиналась программа, состоявшая из веселых солдатских и задушевно-груст -ных народных песен. В них не было ни нископоклонни -ческого восхваления «вождей», ни ернических двусмы -елейностей, которыми отличаются нынешние советские «народные» песни. В них отражалась подлинная душа русского народа с его скорбями и радостями.

После концерта в вахмистерской "коморке снова накрывался праздничный стол. На этот раз гостями Степана Ивановича были сверхсрочные вахмистра и их жены. Но иногда Гейченко приглашал в «коморку» также и некоторых офицеров, к которым особенно благоволил. И гости рассаживались теперь уже не по старшинству, а по просту, «без чинов».

В 12 часов ночи трубачи играли прощальный марш и бал кончался.

Проводив гостей, весь эскадрон собирался в столовой на праздничный ужин. Степан Иванович подносил каждому солдату добрую чарку своей перцовки. Офицеры еще раз пили за здоровье своих солдат и, распрощавшись с ними,расходились по домам.

А на следующее утро начинались обычные занятия и будничная жизнь вступала в свои права.

Мне часто приходилось слышать от людей, незнакомых с бытом старой русской армии, что наша армия была построена на нездоровых началах. В доказательство таких утверждений приводили тот факт, что солдатам у нас было запрещено появляться в ресторанах и других увеселительных заведениях, где могли бывать только офицеры. Между тем солдаты западных армий свободно посещают кафэ и бары и садятся за столики рядом с офицерами.

Я считаю, что пример этот не доказывает ни нездоровых начал, ни недемократичности старой русской армии. Если-бы нашим солдатам и было-бы разрешено посещать бары и рестораны, то я уверен, что, кроме вольноопределяющихся, никто из солдат таким разрешением и не пользовалея-бы. Ибо вся обстановка этих заведений была чужда нашему солдату и никакой радости, кроме смущения, ему бы не доставила.

И, если мы сравним обычаи западных армий с существовавшим у нас порядком, то увидим, что русская армия была более демократичной. На западе не только офицеры, но и унтер офицеры имеют свои столовые и клубы, куда солдатам вход воспрещен. А офицеры демокра -тических западных армий никогда не принимают такого участия в солдатских праздниках, как это было у нас.

Такие солдатские праздники сплачивали наших офицеров и солдат в одну дружную семью, которая была более демократичной, чем многие другие. И я уверен, что ни в одной армии не было и никогда не будет таких простых и веселых эскадронных праздников, какие мы справляли в нашей старой армии.

–44 + 4Ч44Ч44-»-»-

ВЕРБЛЮДА.

огда Ломпика вместе с другими новобранцами привели в наш эскадрон, вахмистр Степан Иванович Гейченко был возму

щен до глубины души.

Взводные понимали и разделяли возмущение вах

мистра.

Гвардейские полки всегда пополнялись так называвшимися "типичными” новобранцами, т.е. людьми одинакового типа. В нашем и лейб гусарском полку все солдаты были брюнеты, в уланском – рыжие, а в лейб драгунском – блондины. На разбивку новобранцев в Михайловском манеже, которую производил сам великий князь Николай Николаевич, от каждого полка посыла -лись "типичные” унтер офицеры, по типу которых и подбиралось для каждого полка новое пополнение. И великий князь строго следил за тем, чтобы раз на всегда установленный тип гвардейского кавалериста не изменялся.

А Ломпик совершенно не подходил не только к типу нашего полка, но и вообще к типу гвардейца.

Это был приземистый, почти квадратный, парень с маленькими, беспрестанно мигающими глазками и к то му-же светлый блондин, или, как говорили солдаты «бе лобрысый».

И вот этот белобрысый вятский «ведмедь» попал в эскадрон к вахмистру Гейчекнко, который строго охранял все полковые традиции и который за 25 лет своего вахмистерства еще никогда не видывал в эскадроне такой «белой вороны».

Конечно, во всем был виноват посланный за новобранцами молодой и неопытный офицер, но исправить его ошибку было уже невозможно. Приходилось зачис -лить Ломпика в списки эскадрона, приставить к нему для обучения «дядьку» и при первом удобном случае сбыть «ведмедя» в нестроевую команду.

Началось обучение новобранцев. Большинство из них вскоре привыкло к новой обстановке, усвоило

премудрость военной выправки и даже, с грехом пополам, вызубрило мудреную «словесность», не смешивая больше помощника командира полка полковника фон Крузенштерна с деревней Ла-Ферпгампенуаз, под которой полк в году заслужил георгиевские трубы.

Один Ломлик отставал от товарищей и не мог ничему научиться.

Помощник обучающего новобранцев – унтер офицер Налимов – был в отчаянии и не раз пытался «выбить дурь из белобрысой чучелы». И только мое постоянное присутствие на занятиях удерживало Налимова от таких педагогических приемов.

Во первых Ломпик никак не мог выучиться говорить начальству «вы» и называл всех по деревенски на «ты». Затем он выставлял в строю свое, вырощенное на ржаном хлебе, пузо и, наконец, отвечая на вопросы, зажмуривал «зеньки».

Что же касается «словесности», то этой премудрости он совершенно не мог одолеть.

– Отвечай, Ломпик, обращается к нему Налимов : кто наш бригадный командир ?

Лоппик моргает глазами и молчит.

Налимов косится на меня, потом вздыхает и говорит :

– Ну, повторяй за мной: командир бригады – свиты его величества генерал-майор барон Жирар де Сукан-тон.

Ломпик совсем закрывает глаза, выпячивает живот и выпаливает:

– Командер брихады... свита...баран...жираф... сука...Антон.

– Сам ты жирафа белобрысая, вопит Налимов. Ну что мне с тобой, ведмедем вятским, делать ? Опозоришь ты на смотру и его высокоблагородие – обучающего ба -рина, и меня и весь эскадрон J

Степан Иванович, прогуливающийся по казарме, подходит к «ведмедю», долго на него смотрит и говорит:

– Посмотрю я на тебя, Ломпик: настоящая ты верблюда, только рогов тебе не хватает

С тех пор за Ломпиком так и сохранилось в эскадроне прозвище «Верблюды».

Приближался смотр новобранцев. Ломпик крепко держался в седле, недурно вольтижировал, но осталь -ной премудрости солдатской науки так и не мог одолеть. Он по-прежнему называл начальство «ты, ваше высоко -благородие», стоял животом вперед и портил весь строй.

ПЕТЕРГОФ:

ft

Золотая горка".

Чтобы не срамить эскадрона, Гейченко упросил командира «сплавить» Верблюду в обоз.

В обозной команде Ломпик быстро освоился. Он еще в своей деревне привык ухаживать за лошадьми. А пешим строем и словесностью в обозе не занимались.

Вскоре вахмистр нестроевой команды стал настолько доволен Ломпиком, что поручил ему лучшего обозного жеребца «Ваську».

Прошло три года. Ломпик заканчивал срок своей службы и собирался осенью уволиться в запас. Но ему, как ж многим другим, не пришлось в этом году побывать в родной деревне.

Полк выступил в лагерь. Начались маневры, но в конце июля нас вернули в Петергоф. А еще через день – погрузили в вагоны и отправили на германскую границу. Была объявлена война. ^

Через неделю полк, в составе кавалерийского ^ корпуса Хана Нахичеванского,двинулся вглубь Восточной Пруссии. За полком, в обозе первого разряда, ехал Ломпик со своей патронной двуколкой.

6-го августа произошел славный для русской конницы Каушенский бой. Наш авангард столкнулся с немецкой пехотной бригадой. Вся дивизия была спешена и введена в бой. Заняв опушку деревни Каушен, мы вели ожесточенную перестрелку с врагом.

Батарея полковника Кирпичева нащупала немецкую артиллерию и заставила ее прекратить огонь. Немцы ввели в бой свои последние резервы. Чувствовалось,что вот – вот неприятель дрогнет и побежит. И в этот момент передали из цепей, что эскадроны расстреляли все свои патроны.

Несколько раз патронные двуколки пытались проскочить по сильно обстреливавшемуся шоссе, но каждый раз попадали под пулеметный огонь. Две обозных лошади были убиты, другие, раненые,бились в оглоблях.

Ломпик со своей патронной двуколкой пробовал также перемахнуть через обстреливаемый бугор, но неудачно. Сначала пуля оцарапала ему щеку, на что он не обратил никакого внимания. Но затем немцы ранили его жеребца «Ваську». Этого уж Ломпик не мог стерпеть.

Недолго думая он достал из под сидения мешок, вытряхнул из него сено и набил патронами. Взвалив тяжелый мешок на плечи, он, как настоящий медведь, не пригибаясь, и не прикрываясь кустами, поплелся к Д⁰“ пям. Пули свистали вокруг него, но каким то чудом ни

одна из них его не задела.

В самый критический момент, когда эскадроны, оставшись совсем без патронов, не могли уже больше держаться на позиции, Ломлик добрался до цепей и,высыпав из мешка свою драгоценную ношу, спокойно уселся в канаве рядом со Степаном Ивановичем.

Вахмистр крякнул и охрипшим голосом сказал:

– Ну, спасибо, Верблюда: кабы не ты – пропал эскадрон *

– Чего там, ответил Ломпик, утирая грязной тряпкой пот, смешаный с кровью: пущай ребята разбирают, я еще принесу.

И Ломпик еще два раза совершил это опасное путешествие, снабдив патронами не только свой, но и соседний эскадрон.

– Ай-да молодец, Верблюда, приветствовали его повеселевшие солдаты.

Ломпик улыбался, моргал глазами и просил то -варищей метче стрелять и отомстить немцам за Ваську.

Получив патроны наши эскадроны вскоре выбили немцев из Каушена. Сражение было выиграно.

-4 + 4-Ж-И444-»-

Пропьло два месяца.Вы здоровев от ранения, полученного под Каушеном,’ я возвращался в полк, отведенный на отдых в районе Оран.

Высадившись из поезда на станции Олита, я беспомощно озирался но сторонам, не зная, как добраться до полка. И вдруг я увидел Ломпика, стоявшего возле нагруженной хлебом двуколки. На груди у него блестел новенький серебряный георгиевский крест.

– Здравствуй, Ломпик, крикнул я ему: поздравляю тебя с монаршей милостью.

Узнав своего ”обучающего барина", Ломпик расплылся в улыбке. Мы расцеловались.

– Тебе, ваше высокоблагородие, в штаб полка ? Садись на двуколку, подвезу !

Я уселся рядом с Ломпиком, он зачмокал на своего выздоровевшего Ваську и мы поехали.

Вдруг Ломпик повернулся ко мне, улыбнулся и, ткнув пальцем в свой георгиевский крест, спросил:

– А помнишь, ваше высокоблагородие, как меня в эскадроне «верблюдой» дражнили ? А вот теперь Верблюда кавалером стал *

И, зажмурив свои глазные щелки, Ломпик покачивался от смеха, приговаривая:

– Вот тебе и Верблюда !

-4444444444-

НЕМЕЦКИЙ МЕД.

иг

■■■Ш а пятый день мобилизации полк наш высадился I I на станции Пильвишки, в 25-ти верстах от гер-J 1 майской границы. На следующий день наша бри™ ™ гада получила задание выступить к погранич -

ной реке Шешупе, занять переправы и выслать вглубь Восточной Пруссии сильные офицерские раз,езды.

Наш командир, генерал Лопухин, совмещал должность командира полка с командованием бригадой. Поэтому штаб полка был несколько расширен. В его состав, кроме старшего полковника Навроцкого, заведывающего хозяйством полковника Стефановича и полкового ад,ю -танта поручика Попова, входил еще офицер, исполняв -ший должность начальника штаба бригады. Должность эту генерал Лопухин возложил на меня.

На первом-же биваке, когда мы сидели за поход -ным ужином, в штаб явился наш полковой священник -отец Виктор Малаховский,

Отец Виктор заявил командиру, что он боится оставаться в обозе второго разряда:

– ейесь у вас, может быть, и опаснее, но, как говорится, на миру и смерть красна. А в обозе – еще страшнее. Я не сплю по ночам, все ожидаю, что немцы нападут. Вы уж, ваше превосходительство, разрешите мне с моим церковником при вас остаться ?

Командир разрешил и с тех пор отец Виктор, вы -делившийся от штабных офицеров своей, сшитой из сол -датского сукна, рясой и войлочной скуфейкой, постоянно следовал за штабом, неуклюже восседая на обозной кляче и прижимая к груди закоптелый чайник, с которым он никогда не расставался.

Отец Виктор говорил, что он человек мирный и боится опасностей войны. Каждую минуту он ожидал на -падения неприятеля и каждый орудийный выстрел заста -влял его вздрагивать. По ночам он почти не спал, ки -пятил свой чайник, попивал чаек и прислушивался, не начинается-ли перестрелка на передовой линии. И, если в ночной тишине действительно раздавались выстрелы, батюшка будил меня и говорил, что пора подымать тре -вогу.

Но, если-бы все трусы походили на отца Виктора, то в нашей армии никогда не было-бы ни вызванных па -никой отступлений, ни брошеных обозов, ни преждевре -менно очищенных позиций. Отец Виктор боялся только до тех пор, пока не было настоящей опасности, а когда таковая наступала, он забывал свой страх.

Я видел отца Малаховского под Каушеном, в Ав -густовских лесах и под Петроковом. В Каушене он по -спевал всюду, где тяжело раненые и умирающие нужда -лись в утешении и последнем напутствии. Не обращая внимания на неприятельский огонь, он приобщал умира -ющих, перевязывал раненых и закрывал глаза убитым.

В Августовских лесах, когда полк блуждал по просекам, стараясь вырваться из неприятельского окружения, отец Виктор спокойно отпевал и хоронил убитых, а под Петоо-ковом, накануне предстоявшего сражения, всю ночь мо -Л1$яся и исповедывал желающих. _

Таким-же "трусом” был и его церковник Еремин.

Он также дрожал при каждом выстреле, сгибался в три погибели, если над штабом пролетал снаряд, но совер -шенно спокойно сопровождал отца Виктора, когда тот на позициях под вражеским огнем перевязывал раненых и приобщал умирающих.

31-го июля вся дивизия собралась в пограничном городке Владиславове, который накануне был обстрелен немецкой артиллерией.

Старший ад,ютант штаба дивизии капитан барон Нолькен произвел с колокольни Владиславовского костела разведку и обнаружил в соседнем немецком городе Ширвинте большое движение. Нолькен определил, что Ширвинт занят целой кавалерийской дивизией противника с двумя батареями. Поэтому на 1-е августа была назна -чена атака Ширвинта. 1-я бригада должна была насту -пать фронтально, а 2-я бригада обойти город с севера.

С ранняго утра наша бригада заняла позицию по берегу пограничной реки Шешупы, на которой должна была ожидать, пока 2-я бригада не закончит своего обходного движения.

Я с двумя ординарцами находился около моста через Шешупу. Солнце поднялось уже высоко и начинало припекать. Я лежал на траве и рассматривал в бинокль находившийся в 2-х верстах от нас Ширвинт. Прямое шоссе, обсаженное фруктовыми деревьями, соединяло пограничный мост с городом, в котором не было заметно никакого движения. Вдруг на шоссе показался велосипедист, выехавший из Ширвинта и быстро приближавшийся к мосту. Я приказал ординарцам укрыть лошадей в

кустах, сесть в засаду и приготовиться захватить в плен приближавшегося к нам немца.

Велосипедист, нажимая на педали, все ближе и ближе под,езжал к нам. И, когда он приблизился на 200 шагов, мы узнали в нем нашего штабного писаря Иванек-КО |

-Что ты делал в немецком городе, спросил я Ива -ненко, когда он слез с машины и, виновато улыбаясь, пытался проскочить через мост.

-Виноват, ваше высокоблагородие: я ездил туда оа продуктами.

-За какими продуктами ?

-Владиславовские евреи сказывали, что там за наши деньги можно достать и колбас и сала и чего уго -дно. Вот я и накупил там всякой всячины.

И он показал на об,емистый пакет с продуктами.

-Как же ты мог покупать в Ширвинте продукты,если

он занят немецкими войсками ? _м

-Никак нет: там нема никакого войска, ни немец -кого, ни нашего. Я говорил с немецким попом. Он мне подарил этот «лисапет» и просил, чтобы мы не стреляли по ихнему городу.

Я решил проверить рассказ Иваненко, сел на коня и, сопровождаемый ординарцем, поскакал в город.

Ширвинт оказался маленьким, чистеньким городком. Единственные его две улицы перекрещивались на площади, посредине которой стояла кирка. Так как Ширвинт вел оживленную торговлю с владиславовскими евреями, то на площади было несколько торговых складов и больших магазинов. Склады и магазины были закрыты и их железные шторы опущены.

Людей на улицах не было видно. Только у кирки стоял пастор, который меня вежливо приветствовал.

Я под,ехал к"нему и узнал, что никаких немецких войск в городе нет и не было. По словам пастора 30-го июля Владиславов был обстрелен кавалерийским отрядом, который в Ширвинт не вступал и в тот-же день ушел обратно в Пилькаллен. Большая часть жителей, испуганная приближением русских, покинула город, а немногие ос -тавшиеся просят пощадить их имущество и не бомбарди -ровать Ширвинта.

Я успокоил пастора и обещал ему, что никто из жителей не будет нами обижен, имущество их не пострадает и город не подвергнется бомбардировке.

После разговора с пастором я быстро об,ехал го -род, убедился, что он действительно никем не занят и поторопился вернуться в штаб, чтобы доложить команди -py результаты произведенной мною разведки.

В штабе бригады я застал начальника дивизии генерала Рауха, который с начальником штаба полковником Богаевским и капитаном бароном Нолькеном приехал руководить операцией «взятия Ширвинта».

Когда я доложил Рауху, что Ширвинт свободен от противника, Нолькен, обнаруживший в нем вчера целую дивизию, сначала смутился, но потом начал уве -рять, что немцы в Ширвинте были и вероятно только сегодня из него ушли.

Через десять минут бригада снялась с позиции и, выслав вперед авангард, двинулась в Ширвинт, где и расположилась на квартирах.

В покинутом жителями городе мы расположились с большим комфортом и предвкушали удовольствие выспаться на настоящих кроватях с бельем и перинами.

Отец Виктор блаженствовал, так как мог кипятить свой чайник на плите, а не на костре.

После обеда генерал Лопухин приказал мне обойти все эскадроны и передать командирам его приказание не допускать грабежа брошеных жителями квартир и, особенно магазинов, товары которых будут переданы полевому интендантству.

Хотя утром я видел, что железные шторы магазинов были опущены, теперь некоторые из них оказа -лись поднятыми и выставленные в витринах товары привлекали внимание собравшихся перед ними солдат.

Я передал командирам эскадронов приказание генерала Лопухина и возвращался в штаб.

Проходя мимо аптеки я услышал в ней русскую речь. Дверь была открыта. Я вошел в магазин и уви -дел четырех солдат, сидевших на полу вокруг большой стеклянной банки с гумми-арабиком. Вооружившись деревянными ложками, с которыми солдаты в походе никогда не расставались, они черпали клей из банки и,перекрестившись, отправляли тягучую жидкость в рот.

– Что вы, ребята, с ума спятили ? – крикнул я увлекшимся этим занятием солдатам.

Смущенные моим внезапным появлением, ребята поднялись и, с сожалением посматривая на банку, пытались оправдать свое «мародерство».

– Ваше высокоблагородие, обратился ко мне один из них: сегодня первый Спас и мы хотели разговеться медком. Кроме этой банки с медом – мы ничего не трогали.

– Да разве-ж это мед, сказал я, с трудом удерживаясь от смеха: это не мед, а клей, которым бумагу склеивают. Вот у вас теперь от него все кишки слипнутся и придется вам животы резать.

– Никак нет, извольте попробовать: это самый настоящий немецкий мед. Он, правда, не имеет такого скусу, как наш рассейский мед, однако – кушать можно.

Выпроводив любителей меда из аптеки, я вернулся в штаб и, доложив Лопухину о передаче его приказания, рассказал ему о том, что я видел в аптеке.

– Ну что с ними делать, улыбнулся генерал. Я сам сейчас убедился в том, что все магазины и склады не тронуты и что наши ребята никаким немецким добром не попользовались. А вот до аптеки с «немецким медом» – они добрались I

И Лопухин приказал мне поставить у аптеки

часового.

—4444444444—

КАУШЕНСКИЙ

БОЙ,

D-ro августа 191k года кавалерийский корпус Хана Нахичеванского широким фронтом про -двигался вглубь Восточной Пруссии. Корпус наступал тремя колоннами. Наша, 2-я гвар -дейская кавалерийская дивизия, составляла левую ко -лонну, прикрывавшую правый фланг 20-го арм. корпуса.

В начале десятого часа утра дивизия, вытянув -шись длинной походной колонной, свернула на север от Гумбиненского шоссе. Слева раздавались отделенные орудийные выстрелы, свидетельствовавшие о большом сражении, завязавшемся под 'Гумбиненом.

Люди хорошо выспались, а лошади вдоволь поели найденного в брошеных хозяевами «бауергофах» овса. Поэтому все были в превосходном настроении и даже аэроплан, все время кружившийся над колонной, не возбуждал на этот раз никаких опасений.

– Это наш, уверенно говорили солдаты: вчера весь день своих за немцев принимали. Вот теперь из армии и послали ероплант, чтобы не вышло снова ошибки.

В авангарде шли два эскадрона лейб улан под начальством полковника Арсеньева. Наш полк шел в голове колонны. При полку находились начальник дивизии генерал Раух и начальник штаба полковник А.П.Богаевский.

Около 11-ти часов колонна остановилась. Со стороны авангарда доносилась оживленная перестрелка. Мы уже привыкли к тому, что с самого перехода границы наше движение по нескольку раз в день задерживалось не -большими отрядами ландштурмистов. Каждый раз, после короткой перестрелки, авангард выбивал ландштурмистов из засады и дивизия двигалась дальше.

Но на этот раз дело приняло другой оборот. Скоро к винтовочным выстрелам присоединилось тявканье пулеметов. Прискакавший от Арсеньева ординарец доложил, что у входа в деревню Каушен авангард столкнулся с ба-талионом противника. Арсеньев просил подкрепления.

– Its -

– Генерал Лопухин, занервничал Раух: скорее пошлите вперед два эскадрона Конногренадер.

5-й и 6-й эскадроны нашего полка пошли галопом на поддержку улан* Только что они тронулись с места, как со стороны неприятеля бухнули два орудийных выстрела и два белых облака шрапнельных разрывов показались над столбом пыли, поднятым скачущими лоша -дьми.

Раух со штабом ускакал к хвосту колонны, а генерал Лопухин, командир нашего полка и одновременно командовавший 1-й бригадой, пришпорив коня вынесся на возвышенность, с которой был хорошо виден разыграв -шийся у подступов к Каушену бой.

Сражение разгоралось. Немцы стреляли уже из четырех орудий и соломенные крыши сараев, за которыми укрывались коноводы спешеных эскадронов авангарда, загорались одна за другой. Испуганные, необстреленные еще лошади вырывались из рук солдат и носились по полю.

Лопухин решил ввести в бой всю свою бригаду. Не дожидаясь приказаний уехавшего в тыл Рауха, он приказал остальным эскадронам спешиться и наступать на Каушен. В это время правее нас затрещали отдельные выстрелы. Оказалось, что шедшая рядом с нами 1-я дивизия также вступила в бой у северо-восточной окраины Каушена.

– Поедемте вперед, обратился Лопухин к своему

штабу.

Сопровождаемые штаб трубачем и ординарцами, мы поскакали к нашим цепям, спустившимся уже в овраг, лежавший между деревнями Опельнишкен и Каушен.

Вскоре мы свернули на шоссе и попали под сильнейший обстрел. Один из ординарцев был ранен в ногу, под другим пала убитая лошадь.

Взглянув случайно на находившееся рядом с шоссе картофельное поле, я увидел, что оно буквально дымилось от града немецких пуль, перелетавших через наши головы. Мы полевым галопом пронеслись через поражаемое пространство и быстро достигли укрытия -первого дома деревни Каушен, за которым и спешились.

Вскоре к этому дому стали с,езжаться командиры и штаб офицеры других, втянувшихся в бой полков. Выяснилось, что, кроме нашей бригады, в деле принимают участие несколько эскадронов Кавалергардского и л.гв.Конного полков. Общего руководства этими частями не было и каждый из командиров распоряжался самостоятельно.

Командиры Кавалергардского и Конного полков-генералы князь Долгоруков и Скоропадский – под,ехали к Лопухину и стали говорить о необходимости начать отступление, так как немцы значительно превосходят числом стрелков наши слабые эскадроны.

– Я пока еще не убедился в превосходстве немцев и отступать не намерен, ответил им Лопухин.

Перестрелка усилилась. Мимо нас замелькали одиночные фигуры пробиравшихся в тыл кавалеристов. Вскоре к одиночным людям присоединились целые цепи, во главе которых довольно поспешно отходил полковник Уланского полка Маслов.

– Кто приказал вам отступать, крикнул ему Лопухин: назад, сию-же минуту возвращайтесь на фронт

Но Маслов, сделав вид, что не расслышал Лопухина, продолжал отступать, подпираемый расстроенной толпой солдат.

– Вы слышите, полковник, что я вам приказываю ? закричал возмущенный Лопухин.

И видя, что его слова не производят впечатления, он вытащил из кобуры свой «Наган» и крикнул ор -динарцам :

– Шашки вон, гоните этих паникеров * Я им покажу, как не исполнять приказаний в бою *

Маслов приостановился.

– Ваше превосходительство, обратился он к Лопухину, вытянувшись и приложив руку к козырьку: мои

солдаты не паникеры, а исполняют мой приказ об отступлении.

– Молчать, заревел взбешеный Лопухин: вы с ума сошли, полковник ? Я – ваш бригадный командир – приказываю вам привести в порядок ваших солдат и вер -нуться на позицию. Не рассуждать J Еще одно слово -и я вас на месте пристрелю из этого «Нагана».

Маслов побледнел и, чувствуя, что Лопухин действительно способен его пристрелить, остановил своих солдат, на которых энергичный приказ командира бригады тотчас-же оказал магическое действие. Они отнюдь не были трусами, но, попав неожиданно под губительный вражеский огонь, растерялись и бросились искать какого-либо прикрытия.

Оба генерала – Долгоруков и Скоропадский -молча наблюдали за разыгравшимся инцидентом, а Маслов поглядывал на них, ожидая, что они вступятся за него и осадят «зазнавшегося Лопухина».

Генерал Лопухин всего за три месяца до войны был назначен командиром нашего полка и являлся первым

-KI

TS. единственным командиром гвардейского полка, неслужившим раньше в гвардии. Поэтому старшие гвардейские офицеры относились к нему с некоторым пренебрежением, считая его «выслужившимся армейцем». Вот почему Маслов, обиженный резкостью Лопухина, искал сочувствия у двух"коренных гвардейцев" – Долгорукова и Скоропад-ского. Но в этот решающий момент даже старшие по службе генералы как-то сразу признали за Лопухиным право командовать и, увлеченные его примером, прекратили разговоры об отступлении и разъехались по своим частям, не обращая никакого внимания на сконфуженного Маслова.

– Разыщите начальника дивизии, приказал мне Лопухин, и передайте ему, что против нас несколько немецких баталионов. Их можно выбить из Каушена, но для этого нужно ввести в бой вторую бригаду и обе батареи.

Я поехал разыскивать Рауха, стараясь как можно скорее проскочить через сильно обстреливавшееся кар -тофельное поле. Мне удалось уже благополучно его миновать, как вдруг я почувствовал будто что-то обожгло меня над правым виском. Дотронувшись рукой до обожже-ного места, я увидел на пальцах кровь и понял, что ранен. Однако никакой боли я не чувствовал. Убедившись в том, что голова моя цела и что больше всего пострадала моя фуражка, из которой был вырван порядочный кусок материи, я продолжал свой путь. В трех верстах от Каушена я увидел стоявшие в резерве полки второй бригады, возле которых находился штаб дивизии.

– Что с вами? Вы ранены ? – спросил меня Раух, выслушав донесение и просьбу Лопухина.

– Немного оцарапан, ваше превосходительство, отвечал я, утирая платком обильно струившуюся кровь.

– Ну, так передайте генералу Лопухину, что я не нахожу нужным втягивать в бой вторую бригаду и приказываю прекратить бой и отходить.

Зная, что Лопухин не исполнит такого приказа, я взглянул на стоявшего рядом с Раухом полковника Богаевского. Африкан Петрович понял, о чем я хотел-бы его спросить, улыбнулся, пожал плечами и, отвернувшись, начал сбивать хлыстом головки придорожного бурьяна•

Я отдал честь Рауху, пришпорил коня и поска -кал на позицию.

Сознаюсь, что мне было очень неприятно думать о новой переправе через проклятое картофельное поле.

По дороге я окончательно убедился, что попавшая

!,ше в голову пуля только скользнула по черепу, не пробив кости. Однако весь мой носовой платок был пропитан кровью и нужно было заехать на перевязоч -ный пункт, чтобы остановить кровь и наложить повя -зку. Поздравив себя с таким удачным ранением, я собрался с духом и быстро проскочил картофельное поле, которое на этот раз обстреливалось гораздо слабее.

Лопухина я нашел уже в полуверсте от первого Каушенского дома, близь второго оврага, разделявшего деревню на две части. Он энергично распоряжался как своими, так и неподчиненными ему полками, офицеры которых охотно исполняли все его приказания,увлеченные его энергией и хладнокровием. За мое отсут -ствие цепи наши значительно продвинулись вперед.