Текст книги "Главный противник "

Автор книги: Николай Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Мы были жрецами. Пытались выстроить из разных верований единый, эффективный для Полдневья культ. – Общую для всех веру? – – Не только веру. Но личностные методы развития. Персональные схемы постижения божественной воли и отклонения от нее.

– Разве нечто божественное может отклониться от предназначения? Сатклихо усмехнулся.

– Предусматривая в каждом человеке свободу воли, Абсолют, разумеется, предусмотрел и отклонение от идеальной, наиболее приемлемой для мира версии. Долг настоящего человека не доводить дело до этого, но если уж это случилось... Нужно исправлять положение. Вот мы сейчас, оказавшись в том состоянии, в каком ты нас застал, и пытаемся все исправить. – С помощью человечества? – С помощью человечества. Страшное подозрение заползло в душу Ростика.

– Эй, а вы не пытаетесь исправить свои ошибки за наш счет? Не пробуете втравить нас...

– Неправильно, Ростислав. Мы, приняв крещение, стали едины. Мы есть вы, а вы, так сказать, выходцы с Земли, больше ими не являетесь... Вернее, конечно, являетесь, но практически... об этом можно забыть.

– Я понял. – Рост подумал. – Может, вы и правы. Но, выражаясь твоими словами, мы по-настоящему перемешаемся только тогда, когда у нас появятся общие дети. Если это возможно.

– Это возможно. И дети эти будут очень талантливые, – с явным удовольствием проговорил Сатклихо.

Новое подозрение возникло в Ростике. И оно было естественно у мужчины, жизнь которого, к сожалению, – оказалась не самой удачной на личном, как говорится, фронте. – А не хотите ли вы использовать наших?..

Он не договорил. Но его прокурорский тон не вызвал в Сатклихо ни малейшего затруднения в самом вопросе.

– Ваших женщин? – Он откровенно расхохотался. В его веселости было даже что-то обидное. – Все как раз наоборот. Сколько ты видел у нас мужчин? Мало, верно?

– Откуда я знаю; может, они все в Боловске оста лись?

– Они не остались в Боловске. Они все тут, и их столько, что мы не сможем даже надеяться на продолжение нашего рода без помощи ваших мужчин... Хотя бы в прежнем количестве. А желательно – с увеличением общей популяции. – Сатклихо помолчал, потом договорил: – Так что все наоборот; Мы предлагаем вам любовь наших женщин и рассчитываем, что детей, которые появятся, вы будете любить не меньше, чем рожденных от ваших природных жен.

– И все-таки, – решился Рост на самый неясный теперь вопрос, – почему вы так уверены, что дети по явятся? Генетика, штука, хоть и проклятая, но тонкая.

– Почему "проклятая"? – удивился Сатклихо. – Генетика – обычная, как ей и положено быть.

– Это я так, – пробормотал Ростик, – наших вождей на Земле имею в виду.

– Мы не гадаем, – признался Сатклихо, – мы знаем, что все будет хорошо. Мы потратили на изучение вашей природной структуры...

Словно пелена спала с глаз Ростика. Он все понял, даже вскочил. Как оказалось, одна из плечевых пластин лежала у него на коленях, хотя он забыл о ней. Теперь она свалилась в пыль, и осталась там лежать, тускло поблескивая старой ковкой.

– Вы изучали кого-то из наших? Примерно так же, как учили язык – на расстоянии? Значит, вы выпотрошили сознание кого-то... – Догадавшись обо всем, Рост помертвевшими губами прошептал: – Антон? Как раз шесть с чем-то лет назад?

– Мы не знаем, как звали того юношу, сознание которого мы вынуждены были основательно... – Сат клихо помялся, – выпотрошить. Пойми, это было не обходимо.

– Мы думали, это какой-то из эффектов Фопфалла. И все удивлялись, почему он больше не повто ряет такой штуки?

– На самом деле Фопфалла нам помог, он словно охотничья собака указал на вас, – признался старец. – Если бы не он, мы бы могли вас не заметить. Кстати сказать, – в тот момент мы двигались совсем в другую сторону, где на расстоянии полумиллиона километров находится племя, очень похожее на вас... Но это уже очень далеко, определить, подходило ли оно нам для ассимиляции, мы смогли бы, лишь приблизившись тысяч на двести километров. И то, если они сами не ко чуют, а также если психологически способны принять нас. Сатклихо задумался.

– Вы чуть не убили моего друга, – проговорил на конец Ростик.

– Он может погибнуть в бою. Ты будешь пережи вать за него?

– Да. Но вы, создав угрозу его жизни, автоматически попадаете в разряд врагов. Неужели это неясно?

Рост посмотрел на старика, сидящего рядом, словно бы новыми глазами. По виду это был почти обыкновенный старец, крепкий, с хорошей координацией, ясными глазами, чуть странными словами и жестами... И все-таки в нем проступило что-то чужое, словно бы только теперь стало ясно, что они есть чужой. Может быть, эта чуждость ощущалась на уровне биополей? То, что они существуют, Ростик не сомневался ни на мгновение.

– Я вот что хочу спросить: ты будешь винить в его смерти командиров, отдавших приказ вступить в последний для него бой?

– Нет, конечно. Приказы диктуются обстоятельст вами. Я сам десятки раз посылал людей в бой, зная, что вернутся не все. – Вот и мы устроили этот... эксперимент, зная, что он может погибнуть, но учитывали все обстоятельства. И кстати, сделали что могли, чтобы он не погиб. Ведь он же не погиб?

– Он почти год был как раздавленная собака... – Ростик не мог бы объяснить, почему выбрал именно такое сравнение. – Даже говорить не мог..

– Это было необходимо. И мы помогли ему восстановиться потом. Сатклихо вдруг прищурил левый глаз. – Скажи, тебя не удивило, что Антон, после того как потерял практически все свойства разума и внеразума, восстановился таким образом, что разница между прежним и нынешним человеком почти не заметна даже тебе, его другу?

Рост вынужден был признать, что думал об этом, хотя и не сумел разгадать эту загадку. Вслух он ничего ответить не успел, старец уже понял ответ.

– Мы помогали ему, одновременно через его со знание обучаясь русскому языку, одновременно выра батывая схему ассимиляции, одновременно научив шись вчитываться в других ваших граждан, чтобы...

Он замолчал, словно осознал, что сказал больше, чем хотел.

– Продолжай, что ты хотел сказать? Чтобы выбрать тех, кого вы будете обучать, а кого нет? – Примерно, так.

– Не "примерно", а именно так. – Рост поду мал. – Да, я буду обучаться на Познающего, или как вы это называете. Не потому, что вы разбудили у меня бешеное любопытство, что, кажется, пытались делать в последние дни, а просто потому, что, мне кажется, необходимо проверить чистоту ваших намерений. И сделать это проще всего через постижение того, чему вы можете нас, людей, научить.

– Это нас вполне устраивает, – быстро ответил Сатклихо. – Если не возражаешь, мы начнем сегодня же

– Он помолчал и добавил: – Вернее, уже начали. Потом он произнес длинную лекцию о питании, в заключение велев Ростику изменить свой рацион. А вечером в Храм вошли почти два десятка стариков и пожилых женщин, многие из которых были куда старше Сатклихо, расселись по стеночке главного зала, кто на стульях, кто на полу, вывели Ростика в середину и принялись на него смотреть. Иногда они о чем-то переговаривались высокими, певучими голосами. Но русская речь проскакивала у них нечасто.

Ростик, сидя за главным столом Храма в окружении этих людей, с удивлением обнаружил, что состояние это ему скорее нравится. Иногда в разных частях тела возникало что-то похожее на щекотку, иногда не очень ясные мысли всплывали в его сознании, но не было страха, который проявил Антон во время той ночи, когда лишился разума. И довольно скоро исчезли опасения, что может что-то получиться не так.

Скорее всего это походило на горячую ванну, только не для тела, вернее, не только для тела, а прежде всего для разума. И эта ванна вымывала плохое, что в нем было, очищала не только мысли Ростика, но саму способность мыслить. То, что мышление можно перестроить словно обыкновенную машину, было для Ростика внове. Через неделю он обнаружил, что сеансов сидения в зале ему не хватает, и тогда он попробовал устроить похожий сеанс для себя самостоятельно. Пару раз у него не получилось, но на третий день вечером, едва начались обычные "посиделки", Сатклихо грозно произнес:

– Кто работал с Ростиславом в неполном составе? – при этом он осмотрел своих старцев.

Один из них, путая слова на русском и не очень внятном чужом языке, пробормотал:

– Неужели... Сатклихо со-задам па лиару... само бытно... вел-рикрум па лэт'аби.

Сатклихо при этом, казалось, лишился дыхания. Потом механически перевел: – Неужели Сатклихо не видит, что юноша сам...

– Пытается продвинуться дальше? – закончил за него Ростик. И сам чуть не потерял дар речи. Оказа лось, что слова чужого языка могли быть для него ясны. Звучали, хоть и не совсем по-русски, но очень, очень близко к нему.

– Видишь, Сатклихо, он очень способный, – удовлетворенно проговорила одна весьма пожилая женщина, которую старцы обычно замечали лишь в самых крайних случаях и которая на "заседания" являлась не аккуратно.

– Он такой способный, что, пожалуй, ты права, Бетрахо, нужно думать о том, чтобы он не пережег свои способности раньше времени.

Так Рост обнаружил, что в его сознание вкладывается что-то помимо его воли и почти незаметно для него. Но еще более удивительное открытие он сделал, когда, как-то выйдя в осеннюю степь, вдруг обнаружил в себе способность произносить такие звуки, о существовании которых еще пару недель назад не подозревал. Вернувшись в Храм, он раздобыл зеркало и попытался заглянуть себе в глотку – недаром был сыном врача. И вот что обнаружил глотка очень красная, верхнее нёбо сделалось слишком высоким, а от произношения самых обычных слов возникали боли, словно при ларингите.

Отозвав на вечерних занятиях Сатклихо в сторону, он спросил его:

– Послушай, вы не пытаетесь изменить природу моего тела?

– Конечно пытаемся, – удивившись, впрочем, довольно искусственно, признался старец. – Было бы смешно, если бы мы работали с... живым раствором, каким является человек, и не попытались сделать его более... изменчивым. – Изменчивым? В каком смысле? – Ты не сможешь выучить Единый язык, если мы не поможем тебе... в минимальной степени. Уверяю тебя.

– Единый язык... – слова звучали хорошо, как обещание безопасности. Кажется, именно они и убедили Ростика, что все, что с ним происходит, правильно. – Ладно, раз уж вы на это решились, лучше будет продолжать.

Сатклихо улыбнулся и даже слегка поклонился, приветствуя такое решение.

– Без сомнения, мой друг, – проговорил он странно изменившимся голосом.

Лишь заметив это, Рост осознал, что всю фразу без исключения старец проговорил на Едином. Но она была понятна. И к этому теперь следовало привыкать, хотя ощущение было странным – словно после привычной, предположим, пресной еды, его угостили чужеземными, очень пряными и острыми кушаньями, например грузинскими. Но ясность мышления, точность выражений в описании окружающего мира при этом не терялась.

Рост вздохнул, он и не знал, что это возможно. Лишь теперь, когда первый эксперимент так быстро и так... успешно завершился, Ростик начал подозревать, что главные открытия ему только предстоят.

Глава 5

Зима в том году наступила неожиданно. Просто как-то раз Фоп-фалла улегся на дно, резко ослабив свою активность, а Рост понял, что ощущает это, не выходя из дома. Вероятно, потому, что довольно долго жил в поле внимания этого чудного морского растения-зверя.

С этого же вечера прекратились массовые купания аймихо после наступления темноты, при свете костров... Удивительно, откуда они столько плавня брали такие костры жечь? А еще через пару дней наступила зима. Даже снег выпал, и у самых береговых камней образовалась корочка непрочного, прозрачного в разводах льда.

Аймихо сразу засобирались. Сатклихо объяснил это просто:

– По снегу налетает борым. Они опасаются ока заться у него на пути. Боятся? – Опасаются.

– А почему раньше не уехали? – спросил Рост. – Ведь вы все должны чувствовать приближение холодов.

– Мы чувствуем. Только нам работа с тобой не по зволяла. И кроме того, нужно было перенаправить ручьи, чтобы они потекли по прежним руслам.

– Понятно. Что-то вроде уборки мусора, – усмех нулся Рост, но шутки не вышло.

– Мусора мы оставляем мало. А с ручьями следует поступать еще аккуратней, – серьезно ответил старец.

– Ясно, – Рост изобразил на физиономии сложную гамму чувств. – Значит, мы расстаемся до следующего года?

– Почему? Учение продолжится. – Сатклихо подумал немного, внимательно вглядываясь в Ростика. – Если ты, Ростислав, нас не подведешь, то присутствия остальных старцев для инициализации уже не потребуется. Я все сделаю сам.

Рост понял, что и в его жизни что-то изменилось окончательно. – Теперь ты будешь обрабатывать меня в одиночку? Сатклихо потупился.

– Не совсем... – Он посмотрел на один из трех факелов, которые стали жечь главным образом для тепла, хотя в кухне топилась еще и печь. – Если позволишь, мне будут помогать дочери. Рост выглянул за порог оборонительного тамбура Храма, сделанного для того, чтобы никто не мог, проскочив сразу все двери, оказаться в большом зале. По снегу, свежему, как выбеленная простыня, к его дому двигалось человек пятьдесят. Некоторые несли мешки со снедью, кто-то волок подобие санок, груженных домашней утварью. Рост занервничал. Их же будет двое? Но у меня не так много места...

– Видишь ли, – почти торжественно проговорил Сатклихо. – Пурпурные губиски, что жили у тебя, решили, что им будет лучше в наших кибитках.

Рост подозрительно уставился на старца, который спокойно ждал Ростиковой реакции. – Вы убедили их освободить место тебе и дочерям?

– Мы их ни в чем не убеждали. Они неплохо про жили тут несколько лет, а теперь почему-то решили, что в нашем окружении им будет безопаснее. Среди обычных людей они, как военнопленные, находятся вынужденно, а с нами...

– Они пару раз хотели переселиться то ли к дварам, то ли к пернатым. Но каждый раз требовали некоторое количество зерна, сушеной рыбы, зелени, чтобы не голодать хотя бы на первых порах. Я выделял им эту еду, но они, поразмыслив, отказывались уходить, потому что забрать все с собой не могли.

– Сейчас все решилось само собой и можно не тревожиться о мелочах...

– Пищу ты считаешь не слишком важным фактором? – Рост удивился.

Еда была для него священна. После трех зим, когда он дважды чуть не умер с Винторуком от голода и цинги, он не считал мешки с рыбой или зерном незначительной частью жизни. Скорее наоборот. Но Сатклихо полагал иначе.

– Для людей, перенаправляющих ручьи, вырастить выдающийся урожай, нагнать рыбу в сети или даже за ставить зверей самих выйти на охотника, без облавы – ничего не стоит. Поэтому...

Тут Рост вспомнил еще кое-что.

– Но у меня еще оказался этот пернатый Шипирик. Теперь, наверное, до весны он не уйдет. Нет, он вроде бы ничего, но если вам это не нравится...

– Шипирик, конечно, совсем не "ничего", а один из самых сильных и удачливых вождей бегимлеси, – поправил Ростика аймихо, как привык поправлять его произношение в упражнениях по единому языку.

– Ты можешь с ним разговаривать? – обрадовался Ростик. – Слушай, может, выяснишь, что с ним случилось? А то мы толком и не общались еще. Как-то мне все недосуг было. А в последнее время он в вашем лагере больше обретался, чем в Храме. – Полагаю, он знает, что делает. – Так он специально тут остался?

Но додумать эту ценную мысль Рост не успел. В Храм стали вваливаться аймихо с вещами переезжающего семейства. Многие из помогающих в этом переезде горячо прощались с Ростиком, пожимали на человеческий манер руки, некоторые кланялись, все говорили ободряющие слова, словно он не оставался жить тут в благоустроенном доме, а вынужден был расположиться на полярную зимовку в крайне "сомнительных", как говаривал отец, обстоятельствах.

Некоторые девушки целовались совершенно беззастенчиво и на плохоньком русском объясняли, что Ростик слишком несмелый, но вообще-то, может быть, возможность еще не упущена... Речи некоторых из них Рост, воспользовавшись своей недавно приобретенной способностью расфокусировать сознание, старался не понимать. И кажется, правильно делал. Иначе сгореть бы ему со стыда от этой откровенности.

Потом аймихо ушли, и у дверей Храма остались только две девушки. Одна, кажется, старшая, смотрела под ноги, лишь иногда бросая на Ростика исподлобья суровые, оценивающие взгляды. Зато вторая, Баяпош-хо, ела его глазами, как новобранец командира. От этого Ростик сразу вспомнил про хозяйственные дела, повернулся к Сатклихо.

– Послушай, Сатклихо, мне казалось, что у тебя в семье имеется фургон, волы, уткогуси...

– Платформу мне пришлось отдать, некоторые из наших семейств давно уже ютились в тесноте. Волов тоже пришлось отдать, хотя три коровы и бычка я все-таки отвел к тебе в стойло. Ими занимается Ждо. А уткогуси, как ты их называешь, пребывают в благоустроенной землянке, которую я попросил своих соплеменников выкопать под дальней кошарой. Там же и небольшой запас корма для скотины. Остальное – в твоих подвалах.

Что-то Ростик стал расслабляться, если позволяет кому-то так хозяйничать на своей ферме. Впрочем, да, он просто был перегружен тренировками и уроками, которые задали ему эти странные новообращенные люди... Или, вернее, беженцы?

– Надо посмотреть, – решил он наконец и отправился искать Винта, чтобы с ним на пару выяснить, что же им в итоге перепало.

А досталось им действительно немало. Кроме перечисленной скотины, уход за которой взяла на себя младшая жена бакумура, еще почти два дня пришлось расставлять, прятать или, наоборот, искать место для размещения огромному количеству вещей. Тут были и странные, свиточные книги аймихо, написанные на необычном языке, и посуда, выполненная из рога, кости, металла или стекла с таким искусством, что Кирлан только восхищенно дышала,. когда брала в свои чисто вымытые лапы то одну кастрюлю, то другую. Тут были и бочонки с какими-то экзотическими напитками, и ткани, и травы, и лечебные наборы, хирургические инструменты, шкуры невиданных животных, которые Ростика сначала испугали, но в которых не оказалось ни одного паразита.

Когда это хозяйство было, наконец, хоть как-то освоено, Ростик поинтересовался:.

– Никак не пойму, это все богатство – награда за мое терпение?

– Не совсем, – спокойно ответил аймихо, – скорее приданое моих девочек.

– Прид... что? – голос Роста прервался. Он не ожидал такого поворота, хотя, поразмыслив, без со мнения, пришел бы к такому же выводу. – Но у нас, у людей, существует... Свобода выбора. Я... я вот что думаю, давай...

– Если это решение тебе кажется нелегким, – прервал его аймихо, – пусть все идет своим чередом. Хотя, убей, не пойму, что за невидаль – иметь двух жен?

Он явно разволновался, иначе бы построил фразу более гладко. – Они сестры, а я...

– Понятно. – Старец хмыкнул, но совсем не обидно. – Человеческая боязнь инцеста. – Он внимательно посмотрел на Ростика. – Будем считать это одним из тестов на все те идеи, которые мне придется тебе объяснить до весны. Если удастся, будешь молодцом. Если нет – я бездарный учитель.

– Зачем же так? Возможен еще вариант – малоталантливый ученик.

Отговорка тем не менее не подействовала. И кстати, очень хорошо, что никто не обратил на нее внимания. Потому что она была из какого-то другого мира, когда Рост еще маялся недооцененностью своих усилий, хотел все и везде непременно сделать по-своему, малейшую оплошность начинал рассматривать как главное доказательство своей неэффективности... Сейчас она просто не имела к нему отношения.

Он понял это по тому, что занятия, которые теперь стали еще интенсивнее, еще острее и временами требовали всех сил Ростика, вдруг перевели его внимание и мысли совсем на другое – на понимание сложности мира, на место в нем людей. Именно людей, всех разом, а не одного лишь Роста, или даже с любимыми и дорогими для него людьми – Ромкой, мамой, Евой, Кимом... Мир теперь представлялся чем-то общим, слитным, многоплановым. И в нем могло происходить многое из того, что еще год назад Ростик попросту не увидел бы.

В этом мире была война, как необходимая реальность, в нем был покой, как добавление к войне, в нем были любовь, жизнь, привязанности, перемены и постоянство, добро и зло, огромное поле вариантов превращения одного в другое, как и добра в добро со злом в зло. В нем возникали невидимые планы бытия, которые человеку никогда не суждено было понять, и отчетливое умение понимать вещи, которые были спрятаны от внимания всех других живых сущностей, кроме людей. В нем были категории праведности и греха, ясности и тумана, полноты и пустоты, выбора и необходимости, соответствия и недостаточности, избытка и понимания, конкретности и абстрактности. И главное, в нем было осознание веры.

Как ни странно, именно вера заставляла людей делать большую часть тех вещей, которые они делали. Просто-напросто, в какой-то момент человек начинал верить во что-то, и тогда. изобретал, скажем, автомобиль. Сатклихо основательно потряс мыслительные способности Ростика, когда объяснил, что мастерства древних римлян, без сомнения, хватило бы, чтобы сделать почти нормально работающий автомобиль. Они смогли бы выточить блок-картер, смогли бы сделать примитивное топливо, разумеется, сумели бы построить привод, шасси, систему управления. И даже голова у них работала в нужную сторону недаром они понастроили через всю империю отличные дороги. Но автомобиль они все-таки не сделали...

– Потому что были неконструктивны в своей вере, – объяснил Сатклихо на занятиях по Земной истории. – Автомобиль, аэроплан и всякие прочие прекрасные и удивительные предметы человечество сумело изобрести, лишь когда отвратило веру от безусловной привязанности к Богу, свойственной средним векам, и частично устремило ее на внешний мир.

– Значит, вера – созидательный элемент прогресса, – признал Рост. – Но вера в Бога? Как быть с ней? – Тебе не хочется от нее отказываться? Оказалось, что действительно, уже не хочется. Хотя признавая это, Ростик удивился себе, да так, что просто не мог найти слов. Как всегда, в определениях ему помог учитель из племени аймихо.

– Тебе не хотелось бы терять ее, потому что при этом ты теряешь слишком многое, верно? Осознание бессмертия души, понимание своего всемогущества, ощущение защищенности и любви, которую уже привык считать данностью жизни? Он помолчал, прочитав безоговорочное согласие Ростика. – А главное, ты привык полагать, что настоящая, полная, неусеченная вера – тот самый инструмент, которым можно изменить почти все.

– Все так, – согласился Ростик. – Вот только одна деталь в твоих размышлениях меня смущает, хотя я и не понимаю, как точнее ее выразить... Видишь ли, ты не пришел ко всем этим замечательным мыслям сам. Ты уже имел их, когда принимал православие. Тогда почему ты согласился стать христианином, когда за вами такая утонченная, такая изящная школа мысли?

– Пока ты плохой ученик, – с грустной улыбкой признал Сатклихо. – Я, как и все аймихо, принял христианство, потому что оно верно. Оно подтвержда ет и даже усиливает все наши постулаты. А кроме того, оно говорит о богочеловеке, который явился вам, людям, совсем недавно, всего две тысячи лет. Нам он являлся давно... И мы, как верующие, обязаны обновить веру в соответствии с новыми ее законами. Они ведь тоже меняются.

Пожалуй, в этом не было лукавства. Все, что Ростик узнал об аймихо, не противоречило христианству. Скорее наоборот, в их лице отец Петр получил сильнейших, искуснейших адептов, способных убедить всех сомневающихся, потому что умение этих... гм, людей обращаться с таинственными силами мира свидетельствовало об истинности чудес. А что может вернее убедить людей в силе веры, если не проделанные на их глазах чудотворения?

К середине зимы у Ростика появились две жены, которые были к тому же сестрами, причем как-то так вышло, что их родство и возможность обменяться впечатлениями лишь усиливали их радость и удовольствие от всего с ними происходящего. А они добивались этого, потому что верили, как справедливо заметила Бояпош-хо, что со временем должен был понять и Ростик, – с ними лучше, чем без них. Как и им лучше с ним, чем без него.

Разумеется, все эти любовные игры происходили по старой схеме. Каждая из жен в полном соответствии с внутренними женскими договоренностями и в соответствии с желаниями самого Роста появлялась в его спальне, и любовь получала физическое воплощение.

А ближе к весне стало известно, что обе его жены ждут прибавления, что заставило и сестер, и Сатклихо прямо-таки светиться от счастья. А Ростик, получив такое наглядное подтверждение совместимости жизненной природы людей и аймихо окончательно успокоился – все было правильно, все было не зря.

Весной же Ростик вдруг понял, что Сатклихо начинает повторяться. Вероятно, старец не просто талдычил иные из своих постулатов, но и Рост выучил базовые элементы настолько, что сам уже мог делать выводы, и они все, разумеется, сходились воедино, указывая с математической точностью, что решающим оказывается даже не степень наличия или отсутствия мышления в вере, а умение делать выбор из представившихся альтернатив. Когда он задал этот вопрос, Сатклихо откровенно обрадовался.

– Наконец-то, – разулыбался он. – А я уже терпение начал терять, все удивлялся – как же ты не видишь следующего этажа всей этой проблематики?

– Я и не ВИЖУ этажа, просто задал вопрос, – признался Ростик.

– Нет, чтобы задать такой вопрос, нужно уметь думать так, как это я тебе предлагаю.

И оказалось, что Ростика вели именно к этому – осознанию Двоичного пути.

– Понимаешь, мир для конкретного человека может представляться мешаниной самых разных событий, вещей или представлений. Но ему нужно выживать, а для этого следует научиться делать выбор. Или ты должен сделать то, что кажется тебе хуже, или то, что кажется тебе лучше.

– А разве не так, как хочется и как должен? – спросил Рост, вспомнив закон военного счастья, както провозглашенный старшиной Квадратным.

– Можно и так, но это слишком грубое понимание выбора. Настолько грубое, что ты можешь вообще не заметить, возникшего раздвоения. Так тоже бывает – когда неловкий человек не находит выхода, потому что попросту не видит его. Кстати, у вас, людей, так бывает в большинстве случаев.

– Хорошо, – признал Рост, – может быть. Но как же следует поступать? Сатклихо вздохнул.

– Вообще-то это самый главный вопрос нашей, да и вашей тоже, философии – что использовать в каж дом конкретном случае? Иногда нужно поверить, и это спасет, а иногда и разувериться. Иногда следует дейст вовать силой, но чаще – убеждением. Иногда правиль ный путь есть подчинение, или желание, или импрес сия, что есть, в сущности, одно и то же, а иногда бунт, долженствование или экспрессия.

– Как же нам жить?

– Творчески, – ответил всезнающий аймихо. – Стараясь осознать будущее. Запомни эти слова, ибо они определяют наше главное оружие, может быть, нашу единственную возможность победить врагов. И для этого подходит все, что только можно. Выстраивай "дерево цели", придумывай гипотезы, фантазируй или пробуй остановить мышление, чтобы почувствовать единственно верное понимание событий. Или читай будущее, примерно так, как это иногда открывается тебе.

– Давно уже не открывается, – признался Рост. Почему-то с сожалением.

– Я думаю, что сдаваться не следует. Слушай себя, оперируя всем тем, чему я тебя научил, и снова откроется. Только... Слушая себя, настраивай слух, как музыкант настраивает его, отделяя фальшивую ноту от верной. И находи правильный путь для себя на каждой найденной развилке. Для себя и, может быть, для всех.

Определение Двоичного пути потребовало понимания таких вещей, как кармическая предназначенность, следование за Абсолютом, выявление невидимых знаков и многого другого. Рост почти не заметил, что налетел один вал борыма, и ушел, что налетел другой, который почти целиком сожрали летающие киты, которых в эту зиму вдруг объявилось немыслимое количество. Кстати, Баяпош-хо, посмотрев как стадо китов штук в двести пасется в высоком, с треть километра, вале саранчи Полдневья, сказала, что такие валы саранчи и такое обилие китов означает трудный год. Что она имела в виду, было неясно, потому что она не очень хорошо говорила по-русски, а Рост еще не очень справлялся с Единым. К тому же и Сатклихо, который прекрасно мог все это перевести, отмахнулся, мол, не обращай внимания на лепет беременной барышни.

И хотя Рост отлично понимал, что от этого отмахиваться не нужно – не этому ли его, по сути, учил Сатклихо? – но поделать ничего не смог. Язык нужно знать лучше, решил он, и принялся изучать Единый. Да так, что, когда начал подтаивать снег, старец перешел на истинную, по его словам, терминологию, то есть на все те слова, которые в Едином заменяли понятия "кармы", "Абсолюта" и "мистерии".

А еще несколько дней спустя Рост впервые поговорил с Шипириком, тем самым пернатиком, который очень умело навязал людям свою компанию. И который, как оказалось, изъяснялся на Едином лишь чуть получше, чем этим мог похвастать Рост.

Дело было так. Все собрались на ужин и по традиции Храма сели за общий стол, кроме, может быть, лишь самых маленьких волосатиков из семейства Винта. Шипирик съел свою порцию, как всегда, с изяществом и сноровкой, удивительной для его рук и клюва. Попросил добавки. Кирлан, которая устала за день, не хотела идти на кухню, чтобы еще раз наполнить миску пернатого. И сделала вид, что не понимает его жестов. А есть Шипирику хотелось очень, потому что последнее время он все чаще стал с оружием уходить к морю и проделывать там сложнейшие комплексы замысловатых упражнений. Шипирик решил настоять, а потому произнес что-то на своем языке и, убедившись, что старшая бакумурша его не понимает, с негодованием проговорил на Едином: – Ты же всегда понимала1. Рост тут же встрепенулся: – Шипирик, ты... говоришь на Едином?

Пернатый вздохнул и посмотрел на Ростика. Иногда он крутил головой по-куриному, или, как зеленокожие, рассматривая объект разными глазами, а иногда смотрел прямо, словно земной хищник. Чем это можно было объяснить, Рост не знал. На этот раз пернатик смотрел прямо. – Говорю, хотя не очень грамотно. – Может, тогда объяснишь, зачем ты тут оказался? Шипирик вздохнул. ?

– Нам приказали сходить к твоему Храму. На нас напали д'кабры... Гиеномедведи, – подсказал Сатклихо. – Остался один я.

Рост сидел, смотрел на Шипирика и не мог понять, что в этом монологе ему не нравится. И наконец понял – все было неправдой. О чем он и сказал. Шипирик смущенно вздохнул, но и с заметным облегчением. – Я знал, что с тобой не получится, – признался он. – Что не получится? – переспросил Рост.