Текст книги "Рок меж строк (СИ)"
Автор книги: Николай Волков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Глава 1
– А сейчас, дамы и господа, позвольте представить вам восходящую звезду…
Меня в конец утомили разглагольствования этого типа, и я выбежал на сцену. Отодвинув его от микрофона, я поправил гитару на плече и сказал:
– Приятель, ты явно перебарщиваешь с комплиментами. Никакая я не звезда, просто человек, которому повезло в жизни чуть больше, чем остальным. А теперь уйди, и дай мне спеть.
Обиженный конферансье удалился, а я посмотрел в зал. Народу собралось намного больше, чем когда-либо, и, как обычно, начался мандраж.
Прикрыв глаза, я стоял и ждал, когда он прекратится.
Терпеть не могу выходить на сцену, но если этого требует публика, то приходится. Самое главное – я не понимаю зачем. Что им стоит купить мои альбомы и послушать их дома? Без лишних шумов, без визга над ухом сумасшедших подруг, без всего этого… Но мой менеджер говорит – «Иди», и мне приходится идти.
Ладно, мне уже, в общем-то, плевать на то, что приходится играть на сцене, но ведь за их воплями и желанием подпевать, я даже через самые лучшие колонки не слышу своей музыки. Приходится петь по памяти, беря очередной аккорд. Я не слышу себя, не слышу музыку и пою в толпе крикунов.
В этот вечер я начал с той же композиции, с которой всегда начинаю – «Rain in the forest». Это единственный вариант, при котором толпа в самом начале не сажает мне слух, но сегодня творилось что-то из ряда вон. Сегодня они завелись с первых аккордов.
Отыграв по памяти половину своего альбома, я сделал знак, что мое горло скоро не выдержит такого насилия, и мигом ко мне подбежал мальчик, который принес питье. На самом деле это даже становилось удобно. Сделаешь знак, и тебе дадут необходимое. Почти все необходимое. В наше время я мог бы даже закурить на сцене, если бы захотел, но беда в том, что мне бы этого не позволил мой менеджер.
Я даже представил себе его ворчание:
– Парень, тебе нельзя курить. Во-первых, на твоем чудесном горле это плохо отразится, а во-вторых – ты же не хочешь, чтобы на тебя навесили кучу ярлыков.
Он был бы прав. Ярлыков я не хотел. Как, впрочем, не хотел бы и проблем с голосом. Однако, я также не хотел бы и проблем с амфетаминами, но за свою недолгую карьеру уже ухитрился их заработать.
Не поймите меня неправильно, я не наркоман, в общеупотребимом смысле этого слова. Для меня амфетамины – способ не падать от усталости, когда надо закончить очередной альбом к сроку, а времени на то, чтобы поспать просто не остается из-за этих дурацких выступлений на сцене. Вообще-то, я стараюсь их не употреблять даже в этих случаях, но это неизбежное зло.
Отыграв альбом до конца, я кивнул фанатам, которые тихо сходили с ума, и ушел со сцены на перерыв. Горло саднило.
– Видишь сколько народу в зале? – поинтересовался Билл.
– Вижу. Загонял под прицелом пулемета?
– Шутишь? Ты звезда, парень. Настоящая звезда. Все билеты были раскуплены за два дня. И если бы не твои дурацкие принципы, сейчас сцена была бы больше, и народу тоже бы прибавилось. Твой последний альбом – это бомба.
– Билл, – устало произнес я – для тебя – это бизнес. Для меня – усталость. Мне и здесь непросто петь, поскольку эти крикуны заглушают все. Я сейчас чуть горло не сорвал, чтобы они меня слышали.
– Что же ты не сказал? Сейчас подрегулируем аппаратуру…
– Лучше отрегулируй толпу, чтобы они поменьше орали. Тогда меня будет слышно наравне с гитарой, и не потребуется заставлять хрипеть колонки. Бредовая была мысль соглашаться.
– Эй, парень, ты же не уйдешь, со сцены, не доиграв? В прошлый раз всем это сильно не понравилось.
– Сами виноваты. Я не подписывался срывать себе горло перед записью. В общем, либо ты что-то с этим делаешь, либо концертов больше не будет.
– Даже не думай… Уолтер, я тебя прошу… Я тебя умоляю… Хочешь – на колени встану? Не хочешь думать обо мне – подумай о Энни.
Сволочь ты, беззлобно подумал я, всегда знаешь, на что надавить.
– Энни к делу не приплетай.
– Но она же слушает твой концерт.
Вот тварь…
– Билл, сейчас ты лишишься своей восходящей звезды. Если ты сейчас же не подтвердишь того, что Энни не слышит всего этого бардака…
– Я ей не включал. Но она может и сама приемник настроить. Ты же в прямой трансляции, парень.
Я застыл.
– А о чем я еще не знаю? – сухо поинтересовался я.
– Как это не знаешь? Я же давал тебе бумаги, в которых все было написано.
Я долго смотрел на него, прежде чем ответить.
– Больше никаких прямых трансляций. Ты понял?
– Но…
– Ты понял? Если нет – мы прощаемся прямо сейчас и я ищу себе другого менеджера, который будет меня слушать, а не только на мне зарабатывать.
– Я понял. Никаких трансляций.
– Где мой мобильник?
– Вот.
Набрав номер Энни, я дождался, пока она сняла трубку.
– Привет, милая, это я. У меня тут небольшой перерыв, и я решил тебе позвонить.
– Хорошо, что ты позвонил. А я тут сижу и слушаю твой альбом.
– Не концерт?
– Нет. Не хочу, чтобы тебя толпа заглушала.
Я почувствовал, что улыбаюсь.
– Ты у меня самая чудесная. Еще час отыграю и поеду к тебе.
– И не надейся, – сказал Билл – у нас другие планы. Тебя после концерта хотят увидеть пара человек.
– Извини, я сейчас…
Оторвавшись от трубки, я спросил:
– Кто?
– Со студии звукозаписи. Хотят предложить контракт.
– А ты его посмотреть не можешь?
– Я посмотрел, но они хотят, чтобы ты сам с ним ознакомился, прежде чем я что-то тебе скажу.
– Где они?
– Здесь.
– В полчаса уложимся?
– Попробуем.
Я вернулся к разговору с Энни.
– Извини, Билл мне тут еще дело придумал. Придется немного задержаться.
– Я дождусь.
– Хорошо. Пока.
Я отключил мобильник, прополоскал горло, и взял гитару. Мне предстоял еще час на сцене.
По окончанию концерта ко мне попытались приставать фанаты и фанатки, жаждущие автографов, но, как всегда, были разочарованы моим нежеланием их раздавать.
– Ты ведешь себя не нормально – сказал мне Билл, ведя в комнату, где нас уже ожидали.
– Почему?
– Ты сейчас обязан раздавать автографы.
– Считай, что я набиваю им цену.
Эта мысль, как ни странно, его утешила.
– О чем пойдет речь? Вкратце.
– Хотят записать твой альбом. И выпустить его.
– В чем проблемы?
– В том, что это американская студия. И записывать они его хотят в Америке.
– У нас что, своих студий мало?
– Не тот масштаб, парень. Эти ребята прославят тебя по всему миру…
– Плевать я на это хотел.
– И может тогда хватит денег на то, чтобы сделать операцию для Энни.
Я выругался.
– А что ты хотел? Пресса и так тебя в прицел взяла из-за того, что ты связал себя со слепой девушкой. Если ты не сделаешь для нее все, что можно, тебя со свету сживут. Кстати, всегда хотел спросить, а почему именно она?
– Потому, что ей не важно, как я выгляжу. Она меня любит не за это. Потому, что она не требует от меня ничего, кроме того, что я и так сам ей даю. Это тебе как объяснение, если ты не знаешь что такое «любовь».
– Я знаю, что такое любовь. Просто она у нас разная. Ты любишь Энни и делаешь музыку, а я люблю деньги и делаю деньги.
Мы вошли в комнату, и двое сидящих за столом мужчин поднялись на ноги.
– Мистер Ривз, – начал один из них – вы сегодня просто потрясающе отыграли.
Я отмахнулся.
– Потрясающе хреново, вы хотели сказать? Я не то, что гитары, голоса своего не слышал.
– При масштабе данной сцены – это неудивительно. На больших сценах между исполнителем и фанатами больше пространство, и свою игру вы будете слышать.
Я прервал дальнейший поток слов взмахом руки.
– Господа, я устал. Мне сказали, что у вас есть ко мне предложение. Выкладывайте, и я смогу, наконец-то, отправиться отдохнуть.
Один из них подвинул ко мне контракт. Бегло пробежав его глазами, я зацепился за сумму.
– Это шутка?
– Вы о чем?
– Миллион? Долларов?
– Нет, фунтов.
Цифра оказалась настолько шокирующей, что я стал вчитываться в текст.
– Гастроли по Америке и запись альбома на вашей студии? Тираж в четверть миллиона экземпляров?
– Нет. Вы неправильно поняли. Миллион – это только за запись альбома. С каждой проданной копии вы получаете пятнадцать процентов, как и по пятнадцать процентов с каждого проданного билета на ваш концерт. Мы предполагаем сумму в несколько миллионов.
– Билл, скажи мне, что это шутка.
– Боюсь, что нет.
– Господа, это нереально. В процессе гастролей невозможно записывать альбом. Да у меня и нет таких наработок, которые можно было бы…
– Ваш менеджер сказал, что у вас есть материал примерно на половину альбома. Вторую половину напишете в процессе.
Я мысленно проклял жадность Билла, который получал половину от моего заработка.
– Я не готов сейчас ответить вам.
– Понимаем. Мы будем в Лондоне еще неделю.
Они протянули мне визитки, которые я сунул в карман, и вышли.
– Ты в своем уме, парень? – поинтересовался Билл – тебе выпадает такой шанс, а ты…
– А я вымотан, хочу есть, спать, и чтобы меня хотя бы пару дней никто не трогал. И горло уже никакое. Так что – будь добр, отвлеки придурков у входа, а я пока поеду домой.
– Ты не в том состоянии, чтобы за руль садиться, – запротестовал он – еще выскочишь на правую сторону дороги. Тебя водитель ждет. И… Уолт…
Я мысленно чертыхнулся. Пока Билл называл меня «парень» общаться с ним еще было можно, но если он переходил к моему имени, то это значило «очередной шанс, от которого ты не имеешь права отказываться при твоем таланте».
– Подумай сам. Этот шанс нельзя терять. Ты же действительно талантлив. Ты ко мне пришел для того, чтобы делиться своим талантом с миром, и мы вместе с тобой достигли многого. Ты пришел творить. Кем ты был? Никому не известным гитаристом, который хотел только одного – петь. Мы дали тебе такой шанс. За шесть лет работы – четыре альбома. Гениальных альбома. Они продаются и еще как…
Я заткнул его, махнув рукой.
– Билл, ты хоть один из них слушал? Не на концерте, а так. Дома. С родными. Слушал?
– Я…
– Да или нет?
– Нет, но…
– Вот когда послушаешь – тогда и начинай говорить о гениальности. А пока – делай свою работу. А я – буду делать свою. Это уже не творчество. Это уже просто работа.
Выйдя из здания, я сел в ожидающую меня машину.
– Прекрасный концерт, сэр. Жалко только, что было плохо слышно. Но у меня есть все ваши альбомы.
– Спасибо. Отвезите меня к Трафальгарской площади.
– Я знаю адрес, сэр.
Кивнув, я развалился на сидении, пытаясь хоть немного придти в себя.
– Извините, что мешаю, сэр… А вы скоро выпустите что-то новое? Моя дочь очень хочет послушать что-то еще.
– Не знаю. Может в течении года… Хотя, может и раньше.
Я подумал о контракте, в котором стояла цифра в шесть месяцев.
– Давай так, парень, – предложил я – ты меня везешь и больше со мной не говоришь, а я...
– Лучше просто запишите альбом побыстрее.
Добравшись до дома, я повесил куртку, поставил гитару в стойку, где красовалось еще пять таких же, и прошел в комнату, из которой раздавалась музыка.
В кресле, уютно свернувшись калачиком, дремала Энни.
– Привет, милая. Я вернулся.
Она потянулась и повернула голову на мой голос.
– Как прошел концерт?
– Как всегда – кошмарно. Они орали так, что я себя не слышал. А потом еще двое американцев пришли.
– Что хотели?
– Контракт на новый альбом и турне по Штатам.
– Возьмешься?
– Не хочу.
Я обнял ее, вдохнул запах ее волос, и, наконец-то, в мире появилось что-то, что меня не раздражало.
– Из-за меня?
– Отчасти.
– Я могла бы поехать с тобой.
Я замер.
– Ты серьезно? Это же другая страна. Там тебе все незнакомо.
– Ты же будешь со мной…
Я удивленно покачал головой.
– Я подумаю. А сейчас – давай просто отдохнем?
Дождавшись ее кивка, я аккуратно выключил музыку, поднял ее на руки и понес в спальню.
Глава 2
Два дня я приходил в себя, сбрасывая звонки Билла, и гуляя по Сент-Джеймсскому парку вместе с Энни. Как ни странно это прозвучит, но на улицах ко мне подходили редко, и чаще всего с фразой о том, что я «очень похож на одного исполнителя», на что я обычно отвечал, что это сходство замечают очень многие.
На третий день, когда мы собирались прогуляться по Стрэнду, до Бедфорд-Стрит, потом на Генриетта-стрит до Ковент-Гарден, и обратно, на пороге обнаружился Билл.
– Уолтер, так нельзя. Люди ждут твоего решения. И я тоже.
– Билл… Ты не вовремя. Давай я тебе дам ответ до вечера, ладно? В конце концов – они же не сегодня уезжают, эти твои ребята из UMG…
– Нет, ты мне дашь его сейчас. Ты даже не представляешь, сколько исполнителей твоего класса готовы правую руку отдать для того, чтобы к ним попасть, а ты тут строишь из себя, не пойми чего. Энни подождет, пока мы с тобой не решим все вопросы. Давай, спускайся, жду тебя в пабе. До четырех дня время еще есть.
Я только вздохнул, и пошел извиняться перед Энни.
– Билл? – поинтересовалась она, когда я вошел в комнату.
– Да.
– Я удивлена, что он еще позавчера под дверью не караулил. Опять пойдете в «Шерлок»?
– Все-то ты про нас знаешь – улыбнулся я.
– Иди. Я подожду. И…
– Да?
– Я просто хотела сказать, что если все упирается в меня – то я поеду с тобой. Так что это – не учитывай, когда будешь решать.
Я поцеловал ее, и вышел на улицу. Приближалось время ланча, и раз уж мы все равно должны были сидеть в «Шерлоке», я собирался взять себе стейк средней прожарки. Уж что-что, а их там всегда готовили чудесно.
Когда я вошел вовнутрь, то сразу же увидел Билла, который призывно отсалютовал мне кружкой.
– Ну и на кой черт было это устраивать? Билл, я до сих пор в себя после концерта еще не пришел, а ты меня делами загружаешь. Мы, кажется, договаривались, что ты даешь мне возможность отдыхать.
– Уолт, тут дело не в тебе, и, даже, не во мне. Тут дело в контракте, который нельзя упускать. В конце концов, мы оба не молодеем, а обеспечить себе старость нужно заранее. Слушай, это всего лишь полгода…
Подошедшая официантка поинтересовалась моим заказом.
– Стейк средней прожарки, и «Гиннес».
Стоило ей отойти, как Билл мигом взвился.
– Что ты ведешь себя как долбанный Irish? Чем тебя нормальное пиво не устраивает?
– Вкусом. Мне нравится «Гиннес», и плевать я хотел на условности. Тебя я пить его не заставляю. Смирись.
Он покачал головой.
– Это негативно скажется на твоем имидже.
– Мой имидж – не моя забота, а твоя. С чего ты решил, что я так же хочу этот контракт, как и ты?
– Парень, зачастую ты ведешь себя так, что я думаю, что поседею раньше времени…
– Тебе это не грозит. Ты раньше облысеешь.
Он торопливо провел рукой по волосам.
– Уолт, ну тебе что, сложно? Объясни мне, какого дьявола ты не хочешь его подписывать?
– Другая страна. Буйная страна. Куча концертов. Куча возни с записью альбома, который даже не готов.
– У тебя уже давно лежат наработки для него. Приведи их в порядок, и альбом точно проблемой не будет.
– У меня нет желания играть. И не пытайся приплести сюда Энни. Мы вполне комфортно чувствуем себя и сейчас, а ее операция может не принести никаких результатов. Консультировались уже.
Он прищурился.
– А что, если я тебе скажу следующее… Я смогу устроить так, что этой операцией займется лучший специалист в мире?
– То я скажу, что тебе этого не удастся.
– А вот и нет.
Его палец уперся в мою грудь.
– Я с ним знаком, и более того, он является поклонником твоего творчества. Одна беда, живет он в колониях, а чтобы ты туда поехал – нужно подписать контракт. Кроме того, хоть он и твой поклонник, но операция такого уровня все равно денег стоит, а их у тебя не хватит. Если тебе для тебя самого ничего не нужно, подумай об Энни и детях.
– У меня нет детей.
– И пока не появятся деньги – вы их и не заведете.
Рядом со мной приземлилась кружка «Гиннеса» и стейк, и на некоторое время я был избавлен от необходимости отвечать ему.
– Что тебя на самом деле не устраивает? Ты живешь так, как будто все, что у тебя есть – это сегодняшний день. Квартира есть – и ладно. На еду и оплату счетов хватает – больше ничего брать и не планирую. Даже машины нет.
– Она мне не нужна. Была бы охота торчать в городских пробках – я бы давно ей обзавелся.
В голосе Билла засквозило отчаяние.
– Если ты всерьез уперся рогами и не хочешь чтобы этот контракт был подписан – Я умываю руки. Ты ведешь себя как подросток, который не думает ни о чем, кроме сиюминутного.
Он поднялся из-за стола, допил кружку, и положил под нее купюру.
– Пока. Ищи себе нового менеджера.
Я дал ему дойти почти до выхода из паба, когда негромко произнес:
– Тебе придется озаботиться тем, чтобы билеты на самолет были на троих.
Он замер.
– Что?
– На троих. Билеты. На самолет. Если, конечно, ты не планируешь остаться в Лондоне. Энни полетит с нами. И завтра, во второй половине дня, надо будет, чтобы ты за мной заехал. Я, как ты справедливо заметил, без машины, а это будет не престижно, ехать подписывать такой контракт на общественном транспорте. И не забудь про пресс-конференцию.
– А альбом?
– Все тексты готовы. Музыка тоже. Осталось привести немного в божеский вид, и засесть на студии. Можешь кинуть журналистам косточку. Он будет называться «Glowing Night». А теперь – иди, и не смей ко мне сейчас прикасаться. Не то я передумаю, и оставлю тебя за бортом.
– Ты… Ты, только что, кинул утопающему веревку.
Он растворился за дверью, а я неторопливо принялся допивать пиво. Стейк, как всегда, был изумительным.
Главное, чтобы на брошенной ему веревке он не вздумал повеситься сам, или повесить меня.
Две недели спустя, после утомительных сборов и перелета, мы, наконец-то, пересекли океан для того, чтобы очутиться в колониях. Конечно, Америка уже давным давно не колония, но мы, англичане, никогда не будем называть ее иначе.
Встреченные довольно неплохим солнечным деньком, мы спустились по трапу к ожидавшей нас машине. Всю возню с документами UMG брали на себя, и с прохождением таможни и прочей ерунды можно было не морочиться.
Откровенно говоря, я впервые в жизни попал в другую страну, но, не смотря на сильное желание покрутить по сторонам головой, чтобы увидеть все отличия, я сфокусировался на главном, а главным, в этот момент было то, что на пальце у Энни красовалось купленное мной обручальное кольцо.
Билл, естественно, раздул вокруг этого дела страшную шумиху, и это вызвало очередной всплеск продаж моих альбомов, но нам на это было плевать.
– Как ты, милая?
– Все в порядке.
– Скоро приедем в отель, и можно будет отдохнуть.
– Я не так уж и устала.
А вот я устал и довольно сильно. Конечно, жизнь рядом со слепым человеком далеко не проста, но сборы этого человека на полугодовое турне – это по всем меркам занятие нестандартное. Я и сам слабо себе представлял, что же может в этом турне потребоваться из вещей, поэтому Билл долго вопил насчет меня, что я барахольщик, и единственное, что может потребоваться в современном мире человеку в любой стране – это не чемоданы со шмотками, а кредитная карточка. Лучше – платиновая.
Перегородка между водителем и салоном опустилась.
– Мистер Ривз, справа от вас лежит конверт. Вас очень просят ознакомиться с его содержимым, и ответить согласием.
Я с интересом уставился на конверт, вскрыл его, и извлек приглашение на театральную премьеру с последующим банкетом. Когда я дошел до подписи – то рассмеялся.
– Что там такое? – поинтересовалась Энни.
Игнорируя жадные глаза Билла, я ответил.
– Помнишь, кто подписывает все письма фразой: «Желаю не сдохнуть от скуки»?
– Александер.
– Именно. Он приглашает нас в театр на премьеру, с последующим банкетом.
– Нас?
– Да. Тебя и меня.
Глаза Билла разочаровано потухли.
– Почему нет… Когда?
– Сегодня вечером.
– А почему в театр?
– Он теперь его владелец. И, насколько я слышал, у него собирается там довольно… богатая публика.
– Буду рада с ним снова пообщаться.
Я кивнул и задумался.
Александер был французом по происхождению, и по мышлению, но большую часть жизни он прожил в Англии. Это был еще один человек искусства, которому тоже повезло пробиться в жизни, хотя и не так как мне. Его успех скрывался в том, что белоснежные кудри, украшавшие его голову, и в большей степени напоминавшие пух, попались на глаза довольно обеспеченной особе, которая потратила много сил и средств на то, чтобы он стал ее мужем.
Я был знаком с этим очаровательным безобразием вот уже на протяжении более десяти лет, и всегда с улыбкой вспоминал его веселые выходки.
Единственным человеком, над которым он не подшучивал никогда – была Энни. К ней он всегда относился с большим уважением, и когда я познакомил их, его первой фразой в мой адрес стало – «Боже мой, mon ami, ты даже сам вряд ли понимаешь, какое чудо ты ухитрился заполучить. И если, не дай Бог, ты обидишь эту petite, то я сам тебя поколочу».
В отличие от меня, его страстью был театр, хотя актер из него был не бог весть какой, но он прекрасно чувствовал игру, и, как результат, стал неплохим режиссером.
Критики сходили с ума при каждой его очередной постановке, причем в основном из-за того, что мысли этого тридцатилетнего человека были присущи в большей степени пятнадцатилетнему сорванцу. Каждый спектакль был нацелен только на одно – максимально шокировать публику, и в ход шло все, что угодно. К примеру, когда он ставил «Сон в летнюю ночь», актеры, спустя три минуты на сцене, перебрались в зал, используя ошарашенных зрителей как декорации.
Его супруга была, по меньшей мере, лет на пять старше его, но рядом с ним вела себя в той же неповторимой манере, стремясь все свести к игре, наполненной юмором и шутками над всеми присутствующими.
Рядом с ним всегда царила жизнь, и видит Бог, для того, чтобы вновь начать писать песни – мне было необходимо провести какое-то время рядом с ним.
Глава 3
Я никогда не считал себя ценителем театра, да и Энни этим тоже не могла похвастать, в силу обстоятельств, но на эту постановку мы пошли вместе и при полном параде. Единственным отступлением от правил осталась моя бандана, которая перехватывала мои волосы на лбу. С ней – меня не мог заставить расстаться никто.
Александер встретил нас около здания театра, и с радостью пожал мне руку, чмокнув мою невесту в щеку.
– Mes amis, как же я рад вас видеть… Сегодня вас ждет такое, о чем вы будете вспоминать еще долго. Не зря же я посадил critiques dans la première range… Это будет что-то.
– Александер, будь добр, говори по-английски, а то я несколько отвык от твоей манеры общаться.
– Pourquoi ne pas... Только давайте после премьеры. Мы же поговорим на банкете, друзья мои?
– Конечно, – ответила Энни – уж это-то мы не пропустим.
– Ах, Annabel, как же мне не хватало все это время votre voix merveilleuse…
– Поосторожней… Рядом со мной мой жених.
– Неужели вы наконец-то решились? А что касается того, что я говорю… Le Français ne peut pas dire quelques compliments dame.
Он заговорщицки подмигнул мне.
– Ты все-таки не упустил ее. И, à votre bonheur, не обидел. Ладно, увидимся на банкете.
Он скрылся из виду, на ходу раскланиваясь с прочими приглашенными.
Честно говоря, зная Александера, я опасался, что его постановка «Призрака Оперы» может перехлестнуть через край, и поплатятся не только посаженные в первый ряд критики, но и остальные приглашенные, но в одном ему было не отказать. Любая его постановка была на порядок интереснее аналогов, а уж подбор актеров он проводил так, что даже самые суровые критики к этому не придирались никогда.
Пройдя на свои места, мы устроились поудобнее, и Энни попросила:
– Ты не мог бы мне рассказывать то, что будет происходить? Голоса я услышу, а вот остальное…
– Конечно, милая. Чуть ли не синхронно.
Постановка явно отличалась от любой классической версии. За основу, была явно взята Уэбберовская версия, начинающаяся с распродажи имущества Оперы, и даже здесь Александер ухитрился устроить настоящий аукцион среди зрителей. Когда же началось само действие, народ замер в восхищении.
Сколько бы он не платил своим актерам, но этого было явно недостаточно. Решив в этот раз сыграть на максимальном реализме, он добился того, что актеры не играли, они жили событиями на сцене. Это относилось ко всему, и к изумительным костюмам, которые были приведены в полное соответствие с эпохой, и к манере говорить, что, впрочем, воспринималось настолько естественно, что казалось, будто актеры жили в то время.
Если честно, то я бы не удивился и тому, что Александер потребовал бы от своих актеров сменить имена на Кристин Дааэ и Рауль Шаньи, но главным моментом постановки стало падение маски Призрака.
Зал в отвращении отвернулся от изуродованного лица, представшего перед ними.
Сцена с пытками Рауля выглядела настолько натурально, что многие начали гневно возмущаться, и когда Призрак подтащил его к краю сцены, бутафорская, ну, по крайней мере, я на это надеялся, кровь полетела прямиком на сидящих в первом ряду критиков…
В этот момент, я увидел…
Это было невероятно. Воздух истончился и звенел, Человек в маске держал истерзанного противника и смеялся в голос. Раны были настоящими, как настоящей была и кровь, струящаяся из них. Небрежным движением, свернув ему шею, человек в маске отшвырнул безжизненное тело и…
Мир вернулся к норме.
Актеры продолжали свое представление, не обращая внимания на ругань критиков, но в моем сердце поселился холодок, говорящий мне о том, что увиденное мной более реально, чем то, что я мог видеть до этого момента когда-либо в своей жизни.
– В чем дело? – поинтересовалась Энни – Ты замолчал…
– Извини…
Я принялся рассказывать дальше, умолчав про то, что увидел лично я.
Когда мы выходили из зала, к нам подбежал Александер.
– Грандиозно – прокомментировал я.
– Только с критиками ты зря так обошелся – добавила Энни.
– Mes amis, я очень рад, что вам так понравилось. А насчет critiques можете не беспокоиться… за таким отношением к ним, они не заметят других огрех.
– А они были? – поинтересовался я.
– Ты очень добр. Разумеется, были. Но афишировать их было бы неправильно.
– Я смогу пообщаться с актером, игравшим Рауля? – поинтересовался я.
– Mon cher, почему игравшим? Его зовут Рауль Шаньи – сказал он, подтверждая мою догадку о смене имени у актеров.
– А на роль Призрака ты, несомненно, выбрал того, кого зовут Эрик.
– Qui.
Энни покачала головой.
– А он не «де Шаньи»? – поинтересовалась она.
– Non, – огорченно вздохнул Александер – сейчас получить дворянство так тяжело… Мы просто не успели.
Энни рассмеялась.
– Александер, ты, иногда, бываешь таким милым…
– Но не думай, что из-за этого у тебя будет шанс крутиться около моей невесты – добавил я.
В этот момент его окликнули, и он, извинившись, отбыл в направлении других гостей, а мы прошли в банкетную залу.
По счастью, я сразу увидел «Рауля», окруженного вниманием присутствующих дам, и из-за этого сразу перестал волноваться за его жизнь. Впрочем, избавление от этого волнения – породило другое. Я задумался о целостности своего рассудка.
Найдя местечко, где Энни смогла присесть, я отправился добывать для нее и себя по бокалу вина. Конечно я, как и многие другие англичане, терпеть не могу эту кислятину, предпочитая любому вину старое, доброе пиво, но, зная пристрастия Александера, я был уверен, что ничего другого здесь не найдется.
Вернувшись, я обнаружил, что Энни занята беседой с «Кристин», и, передав ей бокал, попытался понять, куда бы мне деться.
– Любопытная сегодня была постановка, вы не находите? – поинтересовался у меня какой-то мужчина.
– Как и любая постановка Александера – она, по меньшей мере, оригинальна.
– В этом – его талант, – согласился он – а ваш – в музыке.
– Боюсь, что моя известность идет впереди меня – вздохнул я.
– Не совсем так. Просто лет шесть назад я был на представлении вашего первого альбома. Оказался там случайно, но ничуть не пожалел. Вы великолепно тогда отыграли.
– Хорошо, что вы не были на последнем концерте. Шум стоял страшный.
Он улыбнулся.
– Боюсь, что это беда всех талантливых певцов. Их всегда преследует толпа крикунов.
– А вы были знакомы со многими?
– Не то чтобы… Но в свое время я, негласно, способствовал гастролям господина Меркьюри. Меня зовут Джеймс Ленстром.
– Уолтер Ривз. Меркьюри? Фред Меркьюри? Группа Queen?
– Да. Я люблю по-настоящему талантливых людей, а он был одним из лучших. И лучшим – для своего времени.
– Согласен.
– Но это не все, что меня интересует. Скажите, молодой человек, как вы относитесь к редкостям?
– Редкостям? Боюсь, я не очень люблю антиквариат.
– Я говорил не про антиквариат, и не про археологические артефакты, а про редкости. Удивительные творения, уникальные, единственные в своем роде, повторить которые невозможно…
– Никогда не думал о них.
– Многие талантливые люди черпают в них свое вдохновение, когда чувствуют, что желание творить иссякло, и сил больше нет. Вы же, кажется, давно не выпускали ничего нового?
– У меня скоро выйдет альбом.
– Который написан уже больше года назад? – рассмеялся он.
– Откуда…
– Бросьте. Вы пришли сюда за впечатлениями. За вдохновением. За поддержкой вашего друга. Это просто видно, так что никакого секрета в этом нет. Конечно, срок я сказал наугад, но… Неужели правда?
– Материалы лежали давно – мрачно подтвердил я.
– Печально это слышать.
Он протянул мне визитку.
– Если надумаете попробовать зачерпнуть вдохновения от редкостей – милости прошу. Даже не возьму платы за экскурсию.
– Я не уверен, что у меня будет время…
– А я и не говорю, что это обязательно, – пожал плечами Ленстром – просто имейте в виду. Единственное, о чем попрошу – так это сыграть на одной из гитар в моей коллекции. Бедняжка истосковалась по умелым рукам.
– Гитар?
– Да. У меня их четыре. Все сделаны на заказ, но не были выкуплены хозяевами. Одни просто не смогли себе этого позволить, другие умерли, не успев… Впрочем, я вижу, что ваша дама не просто освободилась, а пытается найти вас.
Попрощавшись, я покрутил в руках визитку, и, сунув ее в карман, направился к Энни.
– Я здесь, милая.
– Хорошо. Ты не с Александером разговаривал?
– Нет, с человеком по имени Джеймс Ленстром.
– Он здесь?
– Ты о нем знаешь?
– Да. Говорят, что он самый редкий покровитель людей искусства, но если он кому-то благоволит, то человек взмывает до небес. Помнишь Мэрил?
– Да.
– Ее картинная галерея стала популярной после того, как он там побывал и дал ей несколько советов.
– Откуда ты все это знаешь?
– Ну-у-у… Я же не бегаю по концертам и студиям звукозаписи. Мне не так много доступно, но по телефону поговорить я могу.
Я мысленно отвесил себе подзатыльник, поскольку доселе не удосужился поинтересоваться тем, как она проводит досуг, пока меня нет рядом.
– Извини.
– Ничего. Это твоя работа. Твое дело. Ты заботишься обо мне, и любишь меня, а больше мне ничего не надо. Жаль, только, что я тоже не могу дать тебе большего.
– Энни… Я…
– Да?
В этот момент нас прервали.
– Вот вы где… Когда Александер сказал мне, что вы здесь, я сначала не поверила.
Элизабет, супруга нашего друга-режиссера, подошла к нам и расцеловала обоих.
