Текст книги "Прыжок через невозможное"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Капитан тщательно исследовал его, но ему не удавалось обнаружить никаких следов шифровки. А когда он сделал снимок письма, оно оказалось покрытым множеством мелких, беспорядочно разбросанных крапинок. Решив, что крапинки могли получиться на снимке случайно, вследствие недоброкачественной фотопленки или фотобумаги, Варгин повторил опыт. Но результат и на этот раз оказался тот же.

«Выходит, что крапинки тут не случайно», – решил капитан.

Гаевой, видимо, нанес их на письмо таким химическим веществом, которое обнаруживалось лишь при фотографировании. Не оставалось сомнений, что он хотел скрыть их от посторонних глаз.

Придя к такому заключению, Варгин вооружился лупой, пытаясь обнаружить в положении подозрительных крапинок какую-нибудь систему. Но после нескольких часов напряженной работы вынужден был отказаться от своего намерения. Крапинки по-прежнему казались капитану хаотически разбрызганными по всему тексту и пустым полям письма.

Был уже поздний вечер, когда майор, занимавшийся весь день срочными делами, вызвал Варгина к себе.

– Ну как, Виктор Ильич, поддается разгадке криптограмма Гаевого? – спросил он капитана.

– Не поддается, товарищ майор, – уныло проговорил Варгин, нервно теребя в руках фотокопии письма и листки исчерченной замысловатыми знаками бумаги. – Никак не могу нащупать систему в сумбуре этих чертовых крапинок.

Варгин прекрасно разбирался во всех тонкостях искусства дешифровки, но у него бывали моменты, когда ему начинало вдруг казаться, что он зашел в тупик. Тогда инициатива покидала его и он прекращал поиски.

Майор знал этот недостаток своего помощника и всегда старался ободрить его.

– Дайте-ка мне посмотреть эти таинственные крапинки, – попросил он Варгина, протягивая руку за снимками письма. – Быть не может, чтобы тут так уж все было неприступно.

– Я перепробовал все, – пожал плечами капитан. – Сначала пытался читать буквы письма, на которых были крапинки, справа налево, потом слева направо, затем через букву, через строчку и вообще самыми невероятными способами, однако у меня все еще нет ни малейшей ниточки, за которую можно было бы уцепиться.

Капитан Варгин произнес это совершенно безнадежным тоном, не допуская и мысли, что Булавин сможет ему помочь.

Майор долго рассматривал снимки в сосредоточенном молчании. Он знал, как любил капитан хитроумные головоломки, как мог сутками без сна и отдыха сидеть над группами цифр или замысловатыми рисунками орнамента, в графических линиях которого были запрятаны схемы дорог и станций, зарисованных шпионами. Ему можно было поверить, что он перепробовал все возможные комбинации читки крапленых букв на снимке письма. Видимо, и в самом деле криптограмма была необычайно замысловатой.

– Я бы отпустил вас спать, капитан, – медленно, будто все еще раздумывая над чем-то, проговорил наконец Булавин, – однако к утру мы должны возвратить на почту это письмо.

– А нельзя разве задержать его до следующей отправки? – удивился Варгин.

– Это исключается, – тоном, не терпящим возражений, произнес майор, потирая усталые глаза. – Письмо необходимо возвратить на почту и отправить по адресу без задержки, но до этого непременно нужно узнать его тайный текст.

Булавин взял со стола сильную лупу и, внимательно рассматривая через нее снимки, продолжал:

– Нам нужно, товарищ Варгин, чтобы ни у Гаевого, ни у его адресата не возникло никаких подозрений, а малейшая задержка письма может их насторожить. Что же касается замысловатости шифра, то не хитроумнее же он всех прочих, уже разгаданных вами.

Капитан, задумавшись, низко склонил голову над снимками. Не поднимая глаз на майора, спросил:

– Профессиональное чутье вам это подсказывает или есть более убедительные причины?

Булавин ничего ему не ответил, встал из-за стола и не спеша стал прохаживаться по комнате. Он ходил так довольно долго, ни на минуту не останавливаясь и не произнося ни слова. Варгин терпеливо ждал его объяснений, рассеянно перебирая фотографии и изредка поглядывая на майора.

Прошло уже несколько минут, а Булавин все еще ходил по комнате, будто забыв о существовании Варгина. Неожиданно остановившись перед столом, снова взял из рук капитана фотокопии письма Гаевого. Долго, внимательно рассматривал их на свет и наконец заявил убежденно:

– Это только кажется, капитан, что крапинки беспорядочно разбросаны по всему письму. Присмотритесь-ка повнимательнее, и вы увидите, что между буквами нет ни одного пятнышка. Они только между строчками и словами расположены беспорядочно, а в словах точно пронизывают центры отдельных букв.

– Да, это действительно так, – согласился капитан, – это я тоже заметил.

– Случайность это или тут есть система? – спросил майор, садясь на свое место.

– Пожалуй, может быть, и система, – подумав, не очень уверенно ответил Варгин.

– Так-с, – удовлетворенно произнес майор, – какая-то система нами, значит, обнаружена, а это ведь не пустяк. В решении любой логической задачи это, по-моему, самое главное. Не так ли?

Капитан неопределенно пожал плечами.

– Думается мне, – помолчав немного, продолжал Булавин, – я смогу подсказать вам и еще одну мысль.

Взяв со стола письмо Гаевого, он пояснил:

– Попробуйте-ка читать крапленые буквы не на всей развернутой странице, а по площадям, образованным складками письма. Да учтите к тому же, что тайный текст может быть написан и по-немецки, хотя и русскими буквами.

– Этот способ я еще не испробовал, – признался Варгин и с новой надеждой торопливо стал раскладывать на столе фотокопии письма Гаевого.

...Майор Булавин дремал в кресле за своим письменным столом, когда Варгин осторожно дотронулся до его плеча.

Открыв глаза и увидев улыбающееся лицо капитана, Булавин спросил оживленно:

– Разгадали?

– Разгадал, Евгений Андреевич!

Варгин все еще не мог справиться со счастливой улыбкой, выдававшей его чувства. Он расшифровал за время своей службы в контрразведке не одну головоломку, но всякий раз при этом торжествовал, как школьник.

– Ну, читайте же, – тепло проговорил майор Булавин, с удовольствием закуривая папиросу, предложенную Варгиным.

– «В депо появился новый локомотив ФД 20-1899», – взволнованно прочел капитан Варгин.

– Чутье, значит, не обмануло нас, – задумчиво произнес Булавин, затягиваясь папиросой.

– Прикажете арестовать Гаевого? – спросил Варгин, молодцевато подтягиваясь, будто собираясь к немедленным решительным действиям.

– Нет, зачем же! Это мы еще успеем, – улыбаясь, остановил его Булавин и кивнул на стул, приглашая капитана сесть. – Арестом Гаевого мы лишь спугнем его сообщников, а нам нужно и их вывести на чистую воду. Так что пусть он побудет пока на свободе. Следует только не ослаблять наблюдения за ним, а всю его корреспонденцию строжайше контролировать.

– Слушаюсь, товарищ майор!

– Нужно также возможно скорее выяснить, каким образом ухитряется он получать задания от своего резидента.

– А как же быть теперь с этим письмом? Задержать его или отправить?

– Отправьте. Видно, Гаевой уже раньше успел сообщить своим хозяевам численность нашего паровозного парка. Положение мало чем изменится, если они узнают и еще об одном паровозе.

Решение Военного совета

Длинный стол Военного совета фронта был завален оперативными картами. Пятнистые поля их были расчерчены ломаными линиями переднего края фронта, дугами и овалами расположения войск, стрелками намечаемых ударов. Красный карандаш обозначал на них сведения о своих частях, синий – о частях противника.

Начальник штаба фронта, высокий, худощавый генерал с коротко остриженной седой головой, положил на стол указку, которой только что водил по карте, разостланной на столе.

– Ну-с, значит, все ясно? – спросил он, обводя глазами присутствующих. – Товарищ Быстров, – обратился он к начальнику военных сообщений, – что вам нужно для обеспечения военных перевозок в связи с подготовкой к наступлению на левом фланге нашего фронта?

Быстров поспешно встал, оправляя китель. В папке у него были все необходимые расчеты. Он быстро перелистал несколько бумаг и доложил:

– Прежде всего необходимо значительно увеличить паровозный парк ближайшего к фронту основного паровозного депо. В противном случае оно не справится с перевозкой срочных грузов, поток которых сильно возрастет. Нужно также подбросить кое-что из разгрузочных механизмов на прифронтовые станции. Вот тут у меня полный расчет всего необходимого, товарищ генерал-лейтенант.

Начальник фронтовой контрразведки, сидевший рядом с полковником Муратовым, шепнул ему на ухо:

– Сегодня же свяжитесь с майором Булавиным. Поставьте его в известность, что снабжение наших армий, готовящихся к наступлению, будет идти через его станцию.

В тот же день состоялся разговор полковника Муратова с майором Булавиным. Разговор шел по телетайпу – буквопечатающему телеграфному аппарату – условным кодом.

«На днях начнется переброска военных грузов через вашу станцию в направлении нанесения главного удара, – медленно по кодовой таблице переводил майор Булавин шифрованный текст Муратова. – В связи с этим в ближайшее время значительно увеличат ваш паровозный парк. Гаевого, следовательно, нужно убрать».

«А может быть, пока все-таки не делать этого? – предложил Булавин и на судорожно двигавшейся между его пальцами ленте телетайпа прочел ответный вопрос Муратова:

«Что это даст нам?»

«Пока Гаевой на свободе, – ответил ему майор Булавин, – нам легче будет проследить его связи, а следовательно, и местонахождение резидента, от которого он получает свои задания. Арест же Гаевого только насторожит вражескую агентуру».

«Но, оставаясь на свободе, Гаевой тотчас же донесет об увеличении паровозного парка в Воеводине, и немцам все станет ясно», – высказал свое опасение полковник Муратов.

«Донесения его пойдут через нас, а уж мы постараемся их обезвредить. Мы ведь контролируем каждый шаг Гаевого и всю его переписку. В случае нужды – можно взять его в любую минуту».

Несколько секунд клавиатура телетайпа была неподвижна. Видимо, полковник Муратов обдумывал предложение майора. Затем пусковым сигналом передающий аппарат снова привел в действие механизм принимающего телетайпа. Глухо защелкали клавиши, лента пришла в движение, и майор Булавин, с нетерпением ожидавший ответа Муратова, прочел наконец:

«Хорошо. Оставьте его на свободе до особого распоряжения».

Доклад капитана Варгина

Вернувшись к себе, майор Булавин приказал вызвать капитана Варгина. В ожидании его прихода он нервно ходил по кабинету, обдумывая события последних дней.

Обстановка становилась все сложнее. Теперь, когда было принято решение снабжать готовящиеся к наступлению армии через Воеводино, Гаевой мог причинить много неприятностей. И все-таки это пока не очень пугало Булавина, так как он не считал особенно страшным того врага, который был ему известен.

«А может быть, на нашей станции есть еще и другой агент?» – мелькнула тревожная мысль, но Булавин тотчас же отверг ее. Гитлеровцам не нужен был второй агент на станции Воеводино. Лишний человек мог только испортить им все дело. Скромные сведения о паровозном парке, которыми располагает расценщик Гаевой, вполне должны были их устраивать. Численность паровозного парка дает ведь полную возможность безошибочно судить о наших замыслах на этом участке фронта. Как только будет увеличен паровозный парк в депо Воеводино, не останется никаких сомнений, что наступление начнется на том фланге фронта, к которому ведет железная дорога от станции Воеводино. Неизменность же парка будет свидетельствовать о подготовке наступления где-то на другом участке фронта.

Когда явился капитан Варгин, майор Булавин все еще озабоченно ходил по кабинету, не приняв никакого решения.

– Ну-с, что еще удалось разузнать о Гаевом? – обратился он к капитану.

– Могу доложить вам, товарищ майор, – не без удовольствия начал Варгин, откладывая в пепельницу только что закуренную папиросу, – нам удалось основательно прощупать этого типа. Повышенный интерес его к номерам паровозов, и особенно ко всем новым машинам, установлен теперь абсолютно точно. Гаевой, однако, собирает все эти сведения только легально – в порядке исполнения своих служебных обязанностей. Мы и предполагали это в самом начале, но теперь система шпионской работы Гаевого полностью подтвердилась. Я познакомился почти со всеми побывавшими у него в руках нарядами на ремонт паровозов, находящихся в нашем депо...

– Но позвольте, – перебил капитана Булавин, – а если паровоз не заходит в депо на ремонт, значит, Гаевой тогда не имеет о нем никаких сведений?

– Почему же? Если даже паровоз и не заходит в депо, все равно кое-какой мелкий ремонт производится на путях, а на это тоже выписываются наряды. Таким образом, Гаевой располагает почти исчерпывающими сведениями обо всем паровозном парке нашего депо.

– Ну, а локомотив ФД 20-1899, о котором он донес своему резиденту, действительно новый?

– Действительно. Прямо с завода. Был там на капитальном ремонте.

Размышляя над сообщением Варгина, майор Булавин задумчиво постукивал пальцами по настольному стеклу.

– Вот еще что меня беспокоит, Виктор Ильич: только ли на нашу станцию заброшен шпион? Нет ли их и на соседних? Как вы думаете?

– Вне всяких сомнений, есть они и там!.. – не задумываясь выпалил Варгин.

– Зачем же так торопиться? – укоризненно покачал головой Булавин. – Врагов не следует делать глупее, чем они есть на самом деле. Зачем, например, им засылать своих шпионов на маленькие промежуточные станции? Обслуживающий персонал там невелик, каждый человек на виду. В таких условиях шпиону трудно замаскироваться. Да и не к чему торчать им на таких станциях, на которых даже не все поезда останавливаются.

Булавин долго боролся с искушением закурить, но не выдержал и попросил у Варгина папиросу.

– Другое дело – такая станция, как наше Воеводино, – продолжал он, аппетитно попыхивая ароматным дымком. – Она самая крупная на всем участке от Низовья до фронта. Находясь здесь, можно иметь исчерпывающее представление о всех грузах, идущих к фронту.

– А на узловую станцию не могли они разве забросить еще одного шпиона? – спросил Варгин.

– В Низовье?

– Так точно. Там ведь разветвление дороги – одна линия идет к правому, другая к левому флангу фронта. Позиция для шпиона в Низовье, пожалуй, даже более выгодная, чем у нас. И в перехваченном секретном документе гитлеровцев она упоминается.

– А по-моему, позиция для тайного агента в Низовье совсем не выгодная, так как там нелегко ориентироваться, – возразил Булавин. – Расположение этой станции таково, что уследить за дальнейшим направлением поездов, прибывших из тыла, почти невозможно. А в секретном немецком документе, который я вам показывал, ничего ведь не утверждалось. Там лишь упоминались те станции, которые представляют интерес для их разведки.

Помолчав, Булавин энергично хлопнул ладонью по столу и заключил убежденно:

– Нет, уж если и имеется еще один шпион на наших прифронтовых дорогах, то только на станции Озерной. Она такая же примерно, как и наша по масштабу, но находится на ответвлении пути, ведущем к противоположному флангу фронта. Если бы существовал успешно действующий шпион на станции Низовье, им незачем было бы держать своего агента еще и в Воеводино.

На привокзальной улице

Доронин и Анна Рощина встретились возле железнодорожного клуба и медленно направились вдоль длинной привокзальной улицы, в конце которой находился так хорошо знакомый Сергею домик Рощина с молодыми кленами под окнами.

Погода весь день была пасмурной, но к вечеру легкий морозец хорошо подсушил землю. Шуршали под ногами опавшие листья деревьев, хрустели тонкие пленки льда на лужицах в выбоинах асфальта. Анна любила эти первые заморозки поздней осени и с удовольствием глубоко вдыхала холодный воздух.

Сергей был задумчив, и они некоторое время шли молча. Сначала это даже нравилось Анне. Она то прислушивалась к шороху листвы под ногами, то с детским озорством давила хрупкие льдинки на лужицах и изо всех сил старалась согреть своей теплой рукой большую холодную руку Сергея. Однако вскоре молчание его начало тяготить Анну. Не выдержав, она спросила:

– Что это ты неразговорчивый такой сегодня, Сережа?

А Сергей по-прежнему молчал, будто и не расслышал ее вопроса. Никогда с ним не было такого. Обычно при встречах с нею он был весел, оживлен, рассказывал что-нибудь о своей работе, делился замыслами. Почему же он такой молчаливый сегодня?

И вдруг ее осенила догадка:

«Может быть, решится наконец?..»

И хотя сама она еще совсем недавно ждала этого разговора, почему-то теперь испугалась...

– Видишь ли, – проговорил наконец Сергей не очень твердым голосом, – я давно уже собирался тебе сказать...

Но тут он внезапно поскользнулся и чуть не упал. Анну развеселило это маленькое происшествие, и она рассмеялась так заразительно, что рассмешила и Сергея. Однако он тотчас же снова насупился и сказал тоном упрека:

– Разве с тобой поговоришь серьезно о чем-нибудь, кроме диспетчерской службы?

– А я что-то и не помню, чтобы ты когда-нибудь отважился на более серьезный разговор, – снова засмеялась Анна, умышленно употребив слово «отважился» и давая этим понять Сергею, что она догадывается, о чем может пойти этот «серьезный разговор».

Окончательно смутившийся Сергей тяжело вздохнул и снова замолчал, теперь уже надолго. Но это успокоило ее, так как «серьезный разговор» переносился на другой раз...

Привокзальная улица, по которой шли Сергей и Анна, была совершенно темной. Из замаскированных окон не проникало ни одного лучика света, и от этого создавалось впечатление глубокой ночи, хотя на самом деле не было еще и десяти часов вечера. Чтобы развеселить приунывшего Сергея, Анна хотела было рассказать ему какую-то смешную историю, но в это время они услышали далекий, все нарастающий шум авиационного мотора. А когда самолет был уже над их головами, Анна остановилась и, крепко сжав руку Сергея, спросила:

– Чей это, Сережа?

– Наш, по-моему, – ответил Сергей, всматриваясь в непроглядно-черное небо, будто в нем можно было увидеть что-то. – У фашистского тон другой, ниже гораздо и какой-то охающий. А ты чего, испугалась?

– Нет, мне не страшно, но неприятно как-то... – вздрогнув всем телом, ответила Анна. – Вот когда я на дежурстве – совсем другое дело. Там некогда думать об этом, если даже бомбят. Тогда только одна мысль: вывести поскорее эшелоны со станции, спасти военные грузы, санитарные поезда... В такие минуты всегда чувствуешь себя как в строю, из которого ни шагу нельзя ступить ни вправо, ни влево.

Помолчав, она вздохнула и спросила печально:

– Когда же все-таки война кончится, Сережа?

В эту минуту властный диспетчер, беспрекословно распоряжавшийся поездами на своем участке, показался Сергею маленькой девочкой, которой вдруг стало страшно. И ему захотелось сказать ей что-нибудь в утешение, но нужных слов не находилось...

– Война кончится, Аня, когда мы победим.

– Не блещешь ты красноречием, Сережа! – тихо засмеялась Анна. – Не верится даже, что лекции твои о тяжеловесных поездах таким успехом пользуются.

– А ты бы зашла сама да послушала, – обиделся Сергей.

– Для меня мой папа больший авторитет, чем я сама, – не без гордости за отца заявила Анна. – Ему они нравятся. Кстати, он очень просил меня сегодня затащить тебя к нам. У него к тебе какое-то серьезное дело.

Жизнь подсказывает Булавину решение

Майор Булавин был теперь занят одной мыслью: как скрыть от врага замысел советского командования. Не раз приходило на ум назойливое желание арестовать Гаевого, но это было линией наименьшего сопротивления, а Евгений Булавин по опыту знал, что она никогда не оказывалась надежной.

Долго ходил сегодня майор Булавин по станции, наблюдая за отправкой поездов. Мысли его были яснее, четче, когда он прохаживался по свежему воздуху, присматриваясь к слаженным действиям станционных рабочих. Особенно привлекали его осмотрщики. Молотками на длинных рукоятках постукивали они по ободам вагонных колес и стальным листам рессор, чутко прислушиваясь к звучанию металла. Работа их требовала тонкого, почти музыкального слуха, способного по тончайшим оттенкам вибрирующей стали угадывать неисправность наиболее уязвимых частей вагона – колес и рессорного подвешивания с его сложной системой пружин и балансиров.

«Вот кому может позавидовать даже настройщик роялей...» – с уважением подумал о них майор Булавин.

Постояв еще немного возле осмотрщиков, готовивших поезд к отправке, Евгений Андреевич задумчиво зашагал дальше по шпалам, пахнущим нефтью и креозотом, мимо длинных составов большегрузных вагонов и санитарных поездов. Раза два прошелся он мимо депо и уже собрался возвратиться назад, как вдруг услышал знакомый голос, окликнувший его.

Булавин обернулся. Позади, улыбаясь, стоял секретарь партийного комитета паровозного депо Мельников, спрыгнувший с подножки маневрового паровоза.

– Мое почтение, товарищ майор, – весело проговорил он, протягивая Булавину руку. – Давненько вы к нам не заглядывали.

– Здравствуйте, Иван Петрович, – обрадованно отозвался Булавин, пожимая крепкую, мускулистую руку Мельникова.

Евгений Андреевич хорошо знал этого плотного, невысокого, человека в кожаной куртке с форменными железнодорожными пуговицами – встречался с ним в райкоме партии, не раз заходил к нему в партийный комитет.

– А у нас тут интересные дела творятся! – возбужденно заговорил секретарь партийного комитета. – Движение тяжеловесников достигло такого размаха, что мы подумываем о сокращении паровозного парка процентов этак на тридцать пять – сорок. Неплохо ведь, а? Что вы на это скажете?

И тут мелькнула вдруг у Булавина смелая мысль.

– А не могли бы ваши машинисты, Иван Петрович, взять на себя обязательство: не увеличивая количества паровозов, перевезти в полтора-два раза больше грузов, чем они возят сейчас? – спросил он, пытливо вглядываясь в серые глаза Мельникова.

Секретарь партийного комитета задумался. Булавин хотел было пояснить, для чего это нужно, но Мельников и сам отлично все понял:

– Для фронта, стало быть, требуется?

Евгений Андреевич утвердительно кивнул головой.

– Нужно будет с народом об этом потолковать. И, пожалуй, не с одними только машинистами. Постараюсь к завтрашнему дню поговорить кое с кем.

В тот же день вечером Булавин зашел к Сергею Доронину. Машиниста дома не оказалось.

– Где бы мне разыскать его, Елена Николаевна? – спросил он мать Сергея.

– Не сказал он мне ничего, – ответила Доронина и добавила улыбнувшись: – Думается мне, однако, что у Рощиных.

«Это даже к лучшему, – обрадовался Булавин, направляясь к Рощиным. – Не мешает и с Петром Петровичем посоветоваться. Да и дочка его, Анна Петровна, – лучший диспетчер на участке. Может быть, и она что-нибудь подскажет...»

Двери Булавину открыл сам Петр Петрович.

Он проводил Булавина в просторную комнату, в которой за большим столом, склонившись над какими-то схемами и чертежами, сидели Сергей и Анна. Они были настолько увлечены своим занятием, что не заметили даже прихода майора.

– Добрый вечер, друзья! – весело проговорил Булавин, переступая порог комнаты.

– А, Евгений Андреевич! – оживленно воскликнул Сергей, подымаясь навстречу Булавину.

Встала и Анна.

– Здравствуйте, Анна Петровна! – протянул ей руку Булавин и спросил, кивнув на стол: – Что это вы бумаги столько извели? Какие стратегические планы разрабатываете?

– Наши железнодорожные дела обсуждаем, товарищ майор, – ответила Анна. – Да вам это вряд ли интересно...

– Почему же? – улыбаясь, спросил Булавин. – Меня как раз именно это и интересует. Может быть, посвятите меня в ваши замыслы?

Сергей с Анной смущенно переглянулись.

– Решили мы пересмотреть график движения поездов, – не очень уверенно начал Сергей. – Уплотнить его немного. Вот прикинули пока приблизительно, но и то получается большое сокращение во времени на каждом рейсе. Правда, Аня?

Анна утвердительно кивнула и добавила:

– Мне думается, что, если собраться диспетчерам и машинистам да обсудить сообща такой уплотненный график, можно было бы почти вдвое увеличить оборот паровозов и, следовательно, вдвое больше перевезти грузов.

– А если к тому же водить еще и тяжеловесные поезда, – поддержал ее Сергей, – можно перевезти грузов еще больше. Сейчас, когда такая нужда в паровозах, мы вполне могли бы обеспечить теперешний грузопоток половиной нашего парка, а остальные локомотивы отправить туда, где в них большая потребность.

До поздней ночи просидел Евгений Андреевич с Сергеем, Анной и Петром Петровичем, обсуждая возможности увеличения перевозки военных грузов. А когда возвращался домой, на душе у него было легко не только потому, что он нашел наконец решение трудной задачи, но и потому еще, что решение это подсказали ему сами железнодорожники.

Долго в эту ночь Евгений Андреевич не ложился спать. Он включил радиоприемник и настроился на волну одной из московских станций. Сильные аккорды рояля наполнили комнату. Они звучали настойчиво и властно, полные несокрушимой воли. Их тотчас же подхватила могучая волна звуков оркестра. Сначала Евгению Андреевичу казалось, будто оркестр лишь повторял мелодию вслед за роялем, но, прислушавшись, он ясно почувствовал, что музыкальная тема звучала в оркестре ярче, красочнее, выразительнее. Оркестр не только поддерживал четкий, мужественный голос рояля – он придавал ему величие, сливаясь с ним в мощный, торжественный гимн.

«Как хорошо! – взволнованно подумал Евгений Андреевич. – Чайковский, наверно...»

И чем больше прислушивался он к звукам симфонии, тем полнее сливались они с его собственными чувствами и мыслями. Даже когда утихло все и диктор объявил перерыв, Евгений Андреевич долго еще продолжал ходить по комнате, раздумывая над пережитым за всю свою нелегкую жизнь.

Усевшись потом за стол, он расстегнул воротник кителя, достал бумагу и торопливо стал писать жене. Хотя и нельзя было рассказать ей всего, что он делал и собирался сделать, она должна была понять по тону его письма, что он очень счастлив, что ему удалось найти решение какой-то очень важной задачи.

Письмо Глафиры Добряковой

Спустя два дня в партийном комитете паровозного депо состоялось совещание машинистов, вагонников, эксплуатационников и путейцев. Присутствовал на нем и майор Булавин. О проекте нового, уплотненного графика движения поездов докладывала Анна Рощина.

Вернулся в свое отделение Евгений Андреевич поздно ночью в хорошем настроении. Тут у него тоже были новости – пришло наконец долгожданное письмо на имя тети Маши от Глафиры Добряковой. Его доставили майору, как только ушел он на собрание, и капитан Варгин вот уже несколько часов трудился над его дешифровкой. Фотокопия этого письма была тотчас же отослана в управление Привалова.

Приказав дежурному вызвать капитана, Булавин прошел в свой кабинет. Торопливо просмотрев пакеты с секретной почтой, он остановил свое внимание на радиограмме, присланной полковником Муратовым. Забыв об остальной корреспонденции, он перечитал радиограмму несколько раз и раздумывал над нею до тех пор, пока не вошел капитан Варгин, вид которого обеспокоил майора. Пристально всмотревшись в бледное, с темными кругами под глазами лицо капитана, Евгений Андреевич спросил озабоченно:

– Не захворали ли, Виктор Ильич?

– Да нет, ничего вроде... Голова только слегка побаливает. Мигрень, наверно.

– Знаю я эту мигрень, – усмехнулся Булавин. – Мне дежурный докладывал, что вы за последние сутки ни на минуту глаз не сомкнули. А тайный текст письма Добряковой не удается, значит, «анатомировать»?

– Не удается, товарищ майор, – смущенно улыбнулся капитан. – По внешнему виду нет в нем ничего подозрительного. Я фотографировал его разными способами, в разных лучах и фильтрах, но все безрезультатно. А ведь быть того не может, чтобы в письме Глафиры Добряковой не было тайного текста.

Майор снова пристально посмотрел на Варгина и строго произнес:

– Вот что, товарищ капитан: распорядитесь-ка, чтобы дежурный запросил у полковника Муратова разрешение на мой выезд к нему для срочного доклада, а сами немедленно отправляйтесь спать. И учтите: это не совет, а приказ. Для разгадки шифров нужна свежая голова.

– Но как же все-таки быть с письмом? – удивился Варгин. – Утром оно должно быть доставлено Марии Марковне. Нельзя задерживать его у нас так долго, это может показаться Гаевому подозрительным.

– Оно и будет доставлено Марии Марковне утром, – спокойно заметил майор, еще раз пробегая глазами сообщение полковника Муратова.

– Без расшифровки?

– Нет, расшифрованным.

– Кто же сделает это, если я буду спать? – Варгин недоуменно потер ладонью лоб, на котором резче обозначились две глубокие морщины.

– Вы.

– Кажется, я в самом деле заработался... – растерянно проговорил капитан, – ничего понять не могу.

– Попробую вам помочь, – улыбнулся Булавин. – Только что я получил очень важное сообщение от полковника Муратова. Ему удалось установить, что адресат Марии Марковны – действительно ее родная сестра. Но к вражеской агентуре эта очень старая и безусловно честная женщина никакого отношения не имеет.

– Так в чем же тогда, дело?..

– А вы не перебивайте и слушайте дальше. Сестра Марии Марковны, Глафира Марковна Добрякова, престарелая женщина, живет в собственном доме с замужними дочерьми и внучками, так что семья у нее довольно большая. К тому же почти ежедневно навещают ее многочисленные племянники и племянницы. Нет сомнения, что кто-то из членов семьи Добряковых или из навещающих их родственников является вражеским агентом либо пособником его.

– Какой же вывод следует из этого? – спросил Варгин, предлагая майору папиросы.

Булавин, слишком много куривший в последние дни, хотел было отказаться, но сокрушенно махнул рукой и торопливо закурил.

– А вывод, по-моему, таков, – сказал он, жадно попыхивая сизоватым дымком папиросы. – Вражеские агенты очень осторожны. Сами они не ведут переписки, но паразитически пользуются перепиской двух старушек.

– Как Гаевой использует письма Марии Марковны, нам теперь известно, – задумчиво заметил капитан, – но как ухитряется делать это агент, с которым Гаевой ведет переписку? Пока я не в состоянии сообразить...

– Однако кое-что сообразить все-таки можно, – пояснил Булавин. – Разве не обратили вы внимания на то, что письмо Глафиры Добряковой написано той же рукой, что и адрес на конверте? А из этого следует, что вряд ли кто-то мог использовать текст его таким же образом, как и Гаевой.

– А почему не допустить, что и письмо и адрес на конверте написаны кем-нибудь по просьбе Глафиры Добряковой?

– Это предположение отпадает, – решительно возразил Булавин: – По фотокопии письма Глафиры Марковны, отосланной вами генералу Привалову, полковник Муратов установил, что написано оно лично Добряковой. В связи с этим наиболее вероятным будет допустить, что шпион мог получить письмо Глафиры Марковны только для того, чтобы отнести его на почту или опустить в почтовый ящик. (Кстати, полковнику Муратову достоверно известно, что старушка Добрякова почти не выходит из дому.) Получив же письмо в руки, шпион без труда мог сделать на нем незаметную шифрованную запись. Я лично почти не сомневаюсь, что шифр этот скорее всего где-нибудь на конверте.