Текст книги "Подступы к «Неприступному»"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Васяткин разоблачает провокатора

Заросшее густой бородой лицо комиссара партизанского отряда, всегда казавшееся Васяткину таким суровым, не тревожит его теперь. Пугают Васяткина черные, немигающие глаза майора Огинского.

– Ну, в общем, совершенно законченный подлец этот Куличев, – торопливо продолжает он свой сбивчивый рассказ, то и дело косясь в сторону Огинского. – Прямо-таки житья от него не стало. Он да дружок его, начальник полиции Дыбин, свирепствуют теперь в Овражкове хуже самих немцев. Чуть кто им неугоден – объявляют коммунистом или комсомольцем, смотря по возрасту, и тотчас в полицию, а оттуда в ближайший концлагерь… Вот и меня встретил он на улице и говорит: «Где-то я тебя, парень, уже видел? Это не ты ли на прошлой неделе листовки расклеивал, да вовремя удрал?» – «Какие листовки, господин бургомистр? Да я их и в глаза-то никогда не видел…» А он своё: «Зато я видел, как ты их расклеивал». Ну, не гад разве? – спрашивает Васяткин, бросая настороженный взгляд на Огинского.

А Огинский все еще не произносит ни слова.

– Ну, ну, Васяткин, – поторапливает парня комиссар. – Давай дальше.

– А что дальше? Куличев распорядился в полицию меня забрать, чтобы потом в концлагерь. А там…

– Ладно, Васяткин, не уточняй, – снова прерывает его комиссар. – Каково в концлагере, действительно всем известно. Рассказывай лучше, что дальше было.

– Ну, а дальше что же? Ведь Куличеву стоит только мигнуть, как полицейские Дыбина сразу же тут как тут. Посадили они меня в подвал, и, если бы не Ерохин, был бы я уже в ближайшем концлагере… А о том, как Ерохин бежать мне помог, я вам уже докладывал.

– А о главном-то чего молчишь?

– Так и о том ведь уже говорено…

– Пусть и товарищ майор послушает.

– Можно и повторить. От того же Ерохина я узнал, что к нам в отряд заброшен провокатор по фамилии Зюкин. А Ерохин, как вам самим известно, второй год в полиции служит и многие ее секреты знает.

– А какая же цель у этого провокатора?

– Запугать вас подготовкой большой карательной экспедиции, чтобы вы ушли куда-нибудь подальше. А на самом-то деле они от Пеньков хотят вас отвлечь…

– А не от Овражкова? – спрашивает Огинский.

– Нет, от Пеньков. В Овражкове вроде все без перемен. А в Пеньках они новый концлагерь хотят организовать с какими-то медицинскими экспериментами над военнопленными. Потому и побаиваются, как бы вы о том не пронюхали… А со мной-то теперь как же?

– Доложу командиру, посоветуемся. Нехорошо, конечно, получилось. В Овражкове и так мало наших, а похоже, что там скоро очень важные события должны произойти. И надо же было тебе на этого бургомистра напороться!

– Так ведь…

– Ну, да что теперь говорить!

Нелегкое решение

Выслушав предложение майора Огинского, командир и комиссар отряда долго молчат.

«Да, эффектно, конечно, – думает комиссар, – но ведь чистейшей же воды авантюра…»

А комиссару дерзкий замысел Огинского по душе. Майора, правда, трудно принять за чистокровного арийца, но на нем будет форма эсэсовского офицера и документы штурмбанфюрера. Да и человек он толковый, сообразительный, найдет способ выйти из затруднительного положения, если таковое возникнет.

А бургомистра давно уже следовало проучить, но это рискованно – Куличев нигде не появляется без охраны. К тому же из него нужно выжать все, что он знает о замыслах немцев. А они ему многое доверяют…

У командира отряда отношение к замыслу Огинского сложнее, но и он постепенно приходит к мысли, что майор справится, пожалуй, с задуманным. Да и такой благоприятный случай жалко, конечно, упускать…

– Он и немецким владеет не хуже любого немца, – набивает цену Огинскому комиссар.

– Для беседы с бургомистром этого и не требуется, – усмехнулся Огинский. – В данном случае успех моего замысла будет определяться не совершенством знания немецкого языка, а магией штурмбанфюрерских документов. Я ведь предъявлю им удостоверение личного представителя могущественного гаулейтера Заукеля, назначенного генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы оккупированных восточных территорий самим фюрером.

– А вы думаете, что немцы не обнаружили еще исчезновения Мюллера и не организовали уже его поисков? – спрашивает командир.

– Он уверяет, что предпринял эту поездку по своей инициативе и не сообщил о цели ее даже Заукелю. Да и кому придет в голову искать его в Овражкове? В нем даже комендатуры немецкой нет. И вообще ни один немец пока не совал туда своего носа.

– Кроме майора Вейцзеккера, – уточняет командир.

– Да, правильно, – подтверждает комиссар. – Но и он ездил туда почему-то тайком. Мы узнавали об этом от Ерохина, нашего человека, надежно обосновавшегося в овражковской полиции. А зачем приезжал Вейцзеккер в Овражков, ему ничего не известно. Похоже, что это держится в тайне и от самого начальника полиции Овражкова – Дыбина. Вообще этот Овражков полон тайн, и мне не очень верится, что немцы собираются в Пеньках что-то организовать, как сообщил нам Васяткин. А не в Овражкове ли? Все это известно, наверно, только бургомистру Куличеву. Вот почему так важно…

– В этом и я с вами согласен, – перебивает его командир. – Куличев бесспорно многое смог бы рассказать в случае успеха замысла товарища Огинского. Но ведь замысел этот не шуточный. Огинскому придется играть несвойственную ему роль.

– И он неплохо ее сыграет! – горячо восклицает комиссар. – Я в этом нисколько не сомневаюсь…

– Нам, однако, не самодеятельный спектакль предстоит, а рискованная операция, – хмуро замечает командир. – Играть роль Мюллера придется к тому же не на сцене, а среди врагов, и мы не можем поручиться, что они не разоблачат Огинского с первого же взгляда.

– Понимаю ваши опасения, товарищ командир, – соглашается с ним Огинский. – Но ведь я не актер-любитель, а кадровый офицер, побывавший уже в кое-каких переделках. Если бы не твердая уверенность в успехе задуманного, я и сам бы не полез на рожон. А план моих действий могу доложить вам еще раз…

«Чертовски ведь все логично в его плане, – слушая Огинского, думает комиссар. – Просто непонятно, чего еще командир колеблется?…»

– Ни Куличеву, ни его помощникам, привыкшим холуйствовать перед немцами, и в голову не придет допустить возможность такой дерзости с нашей стороны, – горячо продолжает майор Огинский. – В документах, которые мы отобрали у Мюллера, сказано ведь, что ему дано право контроля не только русской, но и немецкой гражданской администрации. Понимаете, как велика сила таких документов, а следовательно, и самого штурмбанфюрера Мюллера?

Командир хмурился и невозможно было догадаться о его мыслях, а Огинский исчерпал уже все свои доводы. Видно, ничем не сломить упорства командира, а может быть, и предубеждения…

– Не убедил я вас, значит? – упавшим голосом спрашивает его Огинский.

– Этого я не говорю, – задумчиво произносит командир. – В принципе все довольно убедительно…

– Тогда, значит, я как исполнитель не подхожу?…

– Эх, Евгений Александрович, Евгений Александрович! – тяжело вздыхает командир. – Разве только в этом дело? Вы же сами понимаете, что такую операцию я должен с вышестоящим начальством согласовать. Сделать шифрованый запрос об этом по рации…

– А пока пошлем его, да пока ответ придет, – с досадой перебивает его комиссар, – то даже в том случае, если и разрешат, момент будет упущен. О пропавшем Мюллере к тому времени оповестят не только все немецкие гарнизоны, но и полицейские управы.

– Нам нельзя медлить и по другой причине, – замечает снова воспрянувший духом Огинский. – Разоблаченный Васяткиным провокатор признался ведь, что сообщенные им сведения о карательной экспедиции против нас – выдумка бургомистра. Цель ее очевидна – вынудить нас уйти отсюда.

– Но и тому, что сообщил нам Васяткин о Пеньках, я не очень-то верю, – задумчиво сказал комиссар. – Скорее всего, именно тут, в Овражкове, затевается что-то. А если поближе к Пенькам перебираться, значит, во Владимирской пуще придется базироваться. Почти за пятьдесят километров отсюда и около семидесяти от Овражкова…

– Да и не в Овражкове только дело, – тяжело вздыхает командир. – Нам от железнодорожного моста через Бурную нельзя далеко уходить. Не выполнили ведь задания партизанского штаба и не взорвали этот мост…

– Пробовали, и не раз, – разводит руками комиссар. – Но вы же сами знаете, какова там обстановка… Не случайно хлопцы окрестили тот чертов мост «неприступным», хотя командиру нашему очень не нравится это прозвище…

– А вам нравится оно разве? Не отобьет оно охоту дерзать? К тому же, насколько я разбираюсь в русском языке, прозвища даются живым существам…

– А мне именно то и нравится, что мост этот стал для наших ребят таким же живым врагом, как и сами фашисты! – горячо воскликнул комиссар. – А из того, что «неприступным» его прозвали, не следует, однако, что он действительно неодолим. Берут ведь и неприступные крепости…

– С таким пониманием его временной, так сказать, неприступности и я согласен, – примирительно произносит командир. – Надеюсь, что бойцы наши понимают и военное, я бы даже сказал, стратегическое его значение. Если мы взорвем этот мост, парализуем весь железнодорожный узел, находящийся в руках у немцев.

– Они это понимают, товарищ командир.

– Уходить, значит, с этой базы без достаточно веских причин…

– В том-то и дело! – перебивает Огинского комиссар. – Никоим образом!

– А существуют ли на самом деле столь веские причины, чтобы все-таки уйти, знают пока лишь немцы да бургомистр Овражкова, – заключает майор Огинский. – И я надеюсь заставить его сообщить нам об этом без утайки, если только вы…

– Ну ладно! – решительно махнул рукой командир. – Не возражаю! Нам действительно необходимо не только точно, но и срочно знать, что же затевается в Овражкове. Прежде, однако, надо выяснить, не засланы ли уже в Овражков гестаповцы.

– Это Ерохин должен знать.

– А его не выставили еще из полиции за то, что он Васяткина упустил?

– Сообщил сегодня, что удалось выкрутиться.

– Ну, а какие вам понадобятся помощники, товарищ майор? – спрашивает командир Огинского.

– Я бы еще только лейтенанта Азарова попросил. Он и машину умеет водить, и немецким владеет. С ним вообще можно на любое дело… Вы ведь знаете, как мы с ним из плена бежали?

– Рассказывал мне подполковник Бурсов. А вам форма Мюллера хороша ли? Он, кажется, пошире вас в плечах, а у них мундиры, сами ведь знаете, как подгоняются.

– Подгонит его и по моей фигуре дядя Миша. Он до войны в театральной костюмерной работал. А как насчет легковой немецкой машины?

– Придется своего «опель-капитана», предоставить в ваше распоряжение.

– А что слышно о Бурсове, товарищ командир? – спрашивает Огинский, когда все детали предстоящей операции были окончательно согласованы.

– Он благополучно перебрался через линию фронта и теперь в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова.

– Вот бы и мне с ним тогда… – невольно вздыхает майор Огинский.

– Но ведь вы были нездоровы. Разве ж можно вам было с температурой тридцать девять и пять? А Бурсову не терпелось поскорее.

– Я его понимаю и ни в чем не виню. Конечно, в таком состоянии, в каком я был тогда, нечего было и думать об этом. Чертовски досадно, однако… Ну да что теперь об этом!

– А почему тогда Азаров с ним не ушел, до сих пор понять не могу, – недоуменно спрашивает комиссар. – Звал ведь его с собой подполковник Бурсов.

– У него своя теория. Решил, что пока тут может больше пользы принести.

– По всему видно, человек с характером. В отряде у нас он на любое задание первым, – с уважением говорит командир.

– Да я бы ему хоть сейчас самую лучшую характеристику дал! – горячо восклицает комиссар.

В Овражкове

Они выехали в Овражков во второй половине дня. Азаров в форме эсэсовского унтер-офицера – гауптшарфюрера – сидит за рулем. Майор Огинский в мундире штурмбанфюрера, в черной фуражке с белым черепом и перекрещенными под ним костями выглядит очень грозно. Повернувшись к Азарову, он говорит лейтенанту:

– Лучшего помощника, чем вы, мне бы, конечно, не найти, и все-таки брать вас не следовало… Но об этом раньше нужно было думать.

– Что-то не пойму вас, товарищ майор, – не отрывая глаз от дороги, обиженно произносит Азаров.

– А тут и понимать нечего. Если даже у нас все сегодня обойдется благополучно, вам ведь и носа нельзя будет показать в Овражков. А тут, судя по всему, предстоят серьезные дела, в которых вам, конечно, захочется принять участие.

– Вы думаете, они смогут меня узнать?

– Надо полагать.

– Я могу отрастить бороду…

– Не успеете, – усмехается Огинский. – События могут развиваться быстрее, чем отрастет ваша борода.

Некоторое время они едут молча. Потом майор снова спрашивает:

– Вам ведь приходилось уже бывать в Овражкове. Когда вы там были в последний раз?

– На прошлой неделе. С разведывательной целью, так сказать. К местным властям присматривался на всякий случай. Господина бургомистра лицезрел и его дружка Дыбина. Из укрытия, конечно, так что они об этом и не подозревали. Видик у них в полном соответствии с репутацией. Неограниченными властителями себя там чувствуют… А вот и Овражков показался.

За небольшой редкой рощицей мелькают убогие домики овражковского предместья.

– У них ведь нет застав при въезде в город?

– Днем никого, а ночью полицейский пост. Городишко-то даже до районного значения не дорос. Мы как теперь, прямо к бургомистру?

– Нет, сначала к какому-нибудь полицейскому посту. Спросим, как к нему проехать. Нужно сделать вид, что мы тут впервые.

– Тогда придется прямо к полицейской управе. Днем других постов в Овражкове нет. Не нагнали еще на них страху партизаны. Командир приказал ничем их пока не тревожить.

– И правильно рассудил, – одобрил Огинский. – Городишко пока не имеет особого значения для немцев, а предприми мы тут активные действия, сразу же разместят в нем какую-нибудь карательную часть.

«Опель-капитан», сбавив ход, идет теперь по главной улице Овражкова, подпрыгивая на многочисленных выбоинах асфальта. Редкие прохожие бросают на него тревожные взгляды.

– Эй, Иван! – кричит в открытое боковое окно Азаров. – Как проехать в полицай управа?

Какой-то пожилой мужчина торопливо машет рукой вдоль главной улицы и поспешно сворачивает за угол.

– Ну зачем вы его? – строго спрашивает Азарова Огинский. – Все переговоры с местными жителями буду вести я, а вам не следует привлекать к себе внимания.

– Да разве ж смог он меня рассмотреть?

– Все равно я не разрешаю вам делать этого.

– Ясно, товарищ майор.

Но вот и полицейское управление. Азаров останавливает машину так, чтобы майор оказался со стороны дежурного полицейского, уже вытянувшегося по команде «смирно» при виде эсэсовской формы Огинского.

– Здравия желаем, господин штурмбанфюрер! – рявкает полицай.

«Научился в эсэсовских чинах разбираться, гад», – мысленно ругается Азаров.

– Как в ратхауз… в ратуша как проехать, к господин бургомистр? – спрашивает полицая Огинский.

– Они не в ратуше, господин штурмбанфюрер, – все еще не отрывая руки от козырька фуражки, докладывает полицейский. – Они у себя дома. Праздник у них сегодня. Именины-с…

– Вас ист дас – имениныс? – удивленно поднимает плечи Огинский.

– День рождения-с, – поясняет полицейский. – И господин начальник полиции тоже там. Прикажете проводить?

– Найн, не надо проводить, – машет рукой в черной кожаной перчатке Огинский. – Сами будем находить. Где есть это?

Полицейский наклоняется к Азарову и знаками показывает, куда нужно ехать.

– Фэрштэйн? – спрашивает он.

– Фэрштэйн, фэрштэйн, – сердито бурчит Азаров и, чуть не сбив полицейского, резко включает скорость.

– Напрасно вы с этими гадами так деликатно, товарищ майор, – говорит он недовольно. – С ними надо…

– Ну вот что, Азаров, вы теперь для меня только шофер Ганс, а я для вас – штурмбанфюрер Мюллер. И никаких советов прошу мне не давать. Кстати, я передумал искать квартиру бургомистра самостоятельно. Вернемся к полицейскому управлению и воспользуемся их услугами.

– Яволь, герр штурмбанфюрер!

Как только машина снова подъезжает к полицейскому управлению, Огинский машет рукой полицаю:

– Мы сбились с путь… Гебэн зи мир бегляйтэр…

– Провожатого нам, шнэллер! – уточняет Азаров.

Дежурный торопливо вызывает из управления какого-то тощего дядьку в помятом мундире и, оставив его за себя, проворно вспрыгивает на крыло машины со стороны шофера.

– Тут недалеко, – говорит он Азарову. – Вот до того угла, а потом налево… Нах линкс, фэрштэйн?

А когда машина сворачивает налево, полицейский показывает на кирпичный дом, заметно отличающийся своей добротностью от остальных строений улицы.

– Вон в той хаузе они проживают. Мне как теперь, назад возвращаться или сбегать доложить?

– Доложите, – велит ему Огинский. – Шнэллер! Живо!

Как только полицейский уходит, майор торопливо шепчет Азарову:

– А вы не выходите из машины. Там, в их берлоге, все равно ведь ничем не сможете мне помочь. Держите лучше машину наготове на всякий случай.

Неудавшиеся именины бургомистра Куличева

Успевший уже заметно захмелеть тучный бургомистр города Овражкова смотрит на «штурмбанфюрера» счастливыми глазами.

– Вот радость-то, честь-то какая! – слегка заплетающимся языком говорит он. – Большое спасибо, господин штурмбанфюрер, что почтили меня своим присутствием в столь торжественный день. Покорнейше прошу вас отведать нашей русской, известной во всем мире водки.

И он протягивает Огинскому большую, налитую до краев рюмку. Огинский брезгливо нюхает ее и морщится:

– Фи, самохонка!

– Да нет же, господин штурмбанфюрер, ей-же-богу – водка! Ну хоть глоточек за мое здоровье…

Но Огинский решительно отталкивает руку бургомистра, и водка выплескивается на его огромный живот.

– Наин, господин бургомистр, найн! Прежде дело, а потом водка. Есть тут среди ваш гость кто-нибудь, кто знает дойч – немецкий язык?

– Мой секретарь, господин штурмбанфюрер. Эй, Каблучков, живо к господину штурмбанфюреру!

Он манит кого-то пальцем, будто собачонку. Из-за стола не без труда вылезает поджарый, средних лет мужчина в вышитой косоворотке.

– Вот, господин секретарь, – протягивает ему Огинский документ, отобранный у Мюллера. – Форлэзэн унд юберзэтцэн.

Увидев на бланке черного немецкого орла с распростертыми крыльями и со свастикой в когтях, Каблучков заметно трезвеет и начинает медленно, с большими паузами переводить. Немецкий знает он, видимо, не очень твердо: Огинскому то и дело приходится его поправлять. А когда Каблучков кончает перевод, Огинский небрежно кивает ему:

– Данке, господин Башмячков…

– Каблучков, – деликатно поправляет секретарь.

– Фэрцайэн зи, биттэ, господин Каблучков. – Повернувшись к Куличеву, Огинский спрашивает его: – Кто тут есть из ваш подчиненный, который занимайт фэрант вортлихен постэн?

– Ответственный пост, – переводит Каблучков.

– Вот два моих помощника, – показывает Куличев на стоящих неподалеку от него старомодно одетых пожилых мужчин.

Теперь вообще никто уже не сидит, все стоят, вытянув руки, по стойке «смирно». Смущенно переминаются с ноги на ногу и женщины, не зная, что им делать.

– А вот тот, – указывает бургомистр на рослого сутуловатого мужчину, – начальник местной полиции, господин Дыбин со своими помощниками.

– Зер гут, – удовлетворенно произносит Огинский. – Останетесь тут вы, господин бургомистр, и вы, господин начальник полиция. Остальные – шагом марш! Пусть они будут немножко погулять во дворе. Вы, господин Каблучков, тоже идите проветриваться. Мы будим как-нибудь разбираться тут сами, без ваша помощь.

Все, кроме Куличева и Дыбина, поворачиваются кругом и почти строевым шагом идут к двери.

– У меня их хабе кайне цайт… Как это? Ага! У меня нет времени ожидайт, когда кончится ваш именин…

– О, пожалуйста, господин штурмбанфюрер! – угодливо восклицает Куличев. – Именины от нас не уйдут.

– А теперь, как это у вас говорится? Ближе к делу, да? Надеюсь, вы знайт, кто есть такой господин гаулейтер Заукель?

– А как же, господин штурмбанфюрер! Кто же не знает генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях? И мы с господином Дыбиным честно…

– Нет, не честно! – грозно прерывает бургомистра «штурмбанфюрер». – Разве вы не получайт через рейхскомиссар ваша область указание гаулейтер Заукель? Он приказал прекратить отправка в Германия в качество рабочей силы бывших советских железнодорожник?

– Так точно, получили, господин штурмбанфюрер, и в точности все выполнили…

– То есть наглый ложь, господин бургомистр! – снова повышает голос «штурмбанфюрер». – Вы отправил в Германия почти всех железнодорожник, проживающий в Овражков.

– Только путевых рабочих, господин штурмбанфюрер. Бог тому свидетель и вот еще господин начальник полиции. Мы это с ним вместе…

– Не совсем так, господин бургомистр, – оправдывается Дыбин. – Не совсем… Списки составляли вы лично, господин Куличев. А кого в них вписали, уж это на вашей совести. Вы всех их лично знали, потому как были при Советской власти дорожным мастером. А я только в эшелон их сажал…

– Да, правильно, списки составлял я. Но кто в них попал? Самые неквалифицированные дорожные рабочие. На их место я сразу же набрал…

– А кого? – перебивает его Огинский. – Партизан, которые сразу же начали устраивать диверсия.

– Какие же диверсии, господин штурмбанфюрер? Не помню что-то…

– А вот я буду вам сейчас припоминать. Кто поезд подорвал на перегон Горелое – Мохово?

– Партизаны, господин штурмбанфюрер…

– И я говорю то же самое. Партизаны, которых вы набрал в дорожный рабочий. Ну, а ваше какое есть мнение, господин начальник полиция?

– Это очень даже возможно, господин штурмбанфюрер, – угодливо кивает рыжей головой Дыбин. – Они могли специально завербоваться, чтобы потом нам напакостить…

– Да ей-же-богу, господин штурмбанфюрер, не дорожные рабочие это, а партизаны. Я ведь лично каждого подбирал из самых надежных, хорошо мне известных. Да ведь я… да ведь мне… – Тут Куличев бросает тревожный взгляд на Огинского и просит: – Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, господин штурмбанфюрер. Пусть господин начальник полиции меня извинит, но я не имею права рассказать всего при нем.

Дыбин порывисто встал и вопросительно посмотрел на «штурмбанфюрера».

– Идите тоже погуляйт, – говорит ему Огинский. – Вам полезно немножко проветриваться. Ну-с, – поворачивается он к Куличеву, – мы теперь есть одни. Я слушаю вас.

– Вы знаете господина майора Вейцзеккера? – почти шепотом спрашивает бургомистр. – Это доверенное лицо господина рейхскомиссара и начальника тылового района группы армий «Центр»…

– А какой это имейт значение, знаю я или не знаю Вейцзеккера? – резко прерывает Куличева Огинский. – Я есть личный представитель гаулейтер Заукель, назначенного на пост главного уполномоченного по использованию рабочая сила самим фюрером. И вы не задавайт мне больше никаких вопросов, а извольте отвечайт на мои.

– Умоляю вас, господин штурмбанфюрер, выслушать меня до конца. Я тут, в Овражкове, доверенное лицо господина майора Вейцзеккера… Я бы мог позвонить ему, и он подтвердил бы все это, но господин майор Вейцзеккер категорически запретил мне связываться с ним по телефону. Я езжу к нему с устными докладами тайно не только от моих коллег и начальника местной полиции, но и от немецкой гражданской администрации нашего областного комиссара.

– Ну и что же у вас за секрет с этот Вейцзеккер? – иронически усмехаясь, спрашивает Огинский.

Невольно осмотревшись по сторонам и понизив голос до шепота, Куличев сообщает:

– Господин майор Вейцзеккер поручил мне создать тут, в Овражкове, школу опытных железнодорожных диверсантов.

– Вам? – смеется Огинский. – Ну, знаете!..

– Да ей-же-богу, господин штурмбанфюрер! Везите меня в таком случае к господину Вейцзеккеру, он сам вам это подтвердит.

– Ну что ж, – после некоторого раздумья произносит Огинский, – это можно, пожалуй. Уж очень это есть неправдоподобство… Но если только…

– Нет, нет, господин штурмбанфюрер, все точно, как я говорю! Бог свидетель!

– А еще лучше, если вместо бог сам майор Вейцзеккер, – усмехается Огинский.

– Так давайте тогда поедем!..

– Да, придется. Собирайтесь.

– А чего мне собираться? Я готов!

– Ну, тогда пошли в машина. Господин Дыбин! – повышает голос Огинский.

Начальник полиции, видимо подслушивавший под дверью, торопливо входит в комнату.

– Слушаюсь, господин штурмбанфюрер, – замирает он перед Огинским по стойке «смирно».

– Вот что, господин Дыбин: мы сейчас будем поехать с господином Куличев к ваш окружной комиссар, а вы тут останетесь за господин бургомистр.

– Яволь! – ретиво восклицает Дыбин. – И не извольте беспокоиться, всё будет в полном порядке.

– Включай мотор, Ганс! – выйдя на улицу, по-немецки командует Азарову Огинский. – Прошу вас, господин бургомистр! – распахивает он заднюю дверцу машины перед Куличевым и садится с ним рядом.

– Счастливого пути, господин штурмбанфюрер! – приложив руку к козырьку фуражки, восклицает Дыбин, как только машина трогается.

– Лебэн зи воль, господин начальник полиция! – отвечает ему Огинский.