Текст книги "Легенда о московском Гавроше"
Автор книги: Николай Богданов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
УГОЩЕНИЕ
– Ты что, своих не узнаешь? – остановил Андрейка Стешу. – Глянь, голавлищи какие! Сознательные. Сами на удочку шли. Я закидывал да приговаривал: «На солдатское счастье!»
Но Стеша смотрела на голавлей и не видела их.
– Мертвец воскрес, – сказала она, не слушая Андрейку. – Офицер Морозов, который папу расстреливал, объявился.
– Вот ты чего испугалась! Да мы их завтра сами напугаем. Как выйдем все сразу со всех фабрик и заводов да как крикнем в один голос – все буржуи задрожат! На завтра у нас демонстрация молодежи против войны назначена. Забирай улов, готовь папане угощение. Мне по своим делам спешить надо.
Стеша наконец пришла в себя, уставилась на голавлей, обрадовалась:
– Ой, Андрейка, жирные какие! Как пироги. Вот мы папаню накормим. От такого угощения он сил наберется. Идем, маме покажем, какие у нас рыбочки. А то затужилась она совсем, что папу угостить нечем.
Когда они спускались в жилье Борониных, Стеша шепнула Андрейке:
– Радость-то у нас какая! Мама встала. Папаню ждет!
Андрейка пригляделся к сумеркам полуподвала и впервые увидел Анну Тимофеевну одетой. Она сидела, опираясь на спинку кровати.
– Вот папаня войдет, и я встану, – улыбнулась она Стеше. – Чтобы врасплох не застал, с утра теперь одеваюсь-прибираюсь!
Андрейка взглянул на нее и обмер. Такой красоты он еще не видел. На бледном лице, как звезды, светились большие глаза, оттененные синими кругами. На щеках еле проступал румянец. А волосы… Золотистые волосы были стянуты в тугой узел и блестели как шелк.
– Мамочка, ты посмотри, каких Андрей принес рыбин для папы. Ему там, по тюрьмам, по лазаретам, разве приходилось такое кушать? Вот уж угостим папаню на славу!
Мать не отзывалась. Она смотрела на себя в тусклое, старое зеркало, стараясь представить, какой ее увидит после долгой разлуки любимый муж.
– Додержали мы ее все-таки, – шепнула Стеша Андрейке. – Вот и доведется им свидеться…
Стеша завела Андрейку в чуланчик-кухоньку.
– Ты понимаешь, чудо какое? Совсем она чуть дышала… Я иногда даже зеркало к губам подносила, дыхание ее ловила… А как узнала она, что отец домой придет, откуда силы взялись! Поднялась: «Давай, доченька, одеваться. Войдет, а мы обе на шею ему. Он ведь крепкий!»
Поделившись своей радостью, Стеша отпустила Андрейку, взяв с него слово явиться завтра к обеду.
Андрейка торопился: ему хотелось первому увидеть знамя, под которым он завтра пойдет на демонстрацию с Союзом молодежи.
Ну уж золотошвейки и постарались! Ночами работая, они вышили великолепное красное знамя. На большом куске густо-алого бархата нимбом золотые вышиты слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Ниже восходящее золотое солнце, а под ним красными буквами: «Союз Рабочей Молодежи Третий Интернационал».
Когда Андрейка увидел знамя, от восторга ростом выше стал.
– Дядя Уралов, – сказал он, привставая на цыпочки перед развернутым знаменем, которое прикрепляли к полированному древку, – а ведь такого и у царских полков не было.
– У пехотных не видал. Да и у гвардейских тоже.
…Нести знамя на демонстрацию Андрейке не пришлось. Знамя несли ребята дюжие, крепкие. Кто знает, на знамя и нападение может быть! Но Арбуз воспользовался своим малым ростом и пошел под знаменем, держась за его золотистую кромку.
Это была замечательная демонстрация! Такой Москва еще не видывала и не слыхивала.
Вначале с окраин города донеслись отголоски любимых песен молодежи: «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу!», «Интернационал». Казалось, на притихший центр города наступают, наступают со всех сторон песни революции.
На балконы думы и Московского Совета вышли думские и советские депутаты. Появились плотные ряды молодых рабочих и заводских подростков с высоко поднятыми красными знаменами и лозунгами. Над бесконечными рядами демонстрантов огненными прочерками полыхали слова: «Долой войну!», «Мир хижинам – война дворцам!».
В центре города колонны встретили юнкеров с примкнутыми штыками. В последний момент, узнав о демонстрации, командование торопливо выставляло оцепление, объяснив городским властям – Думе и Совету, – будто для охраны демонстрантов от возмущенной публики.
Резко бросался в глаза контраст между веселыми, задорными лицами демонстрантов и мрачными, напряженными лицами юнкеров.
Казалось, река, ликующая в весеннее половодье, бурно несется мимо оледенелых еще берегов. С радостью смотрели большевики на это удивительное шествие. Признаться, многие не ожидали, что недавно возникшая юношеская коммунистическая организация может привести в движение такие массы молодежи.
С удивлением смотрел на стройные ряды юных демонстрантов городской голова Руднев и полковник Рябцев.
– Да, внушительная сила… Дай им в руки оружие – и… готовое войско, – сказал полковник.
– Удивительны шутки революции! Целая армия молодых большевиков открыто марширует на виду правительственных войск, а ее предводитель объявлен вне закона и скрывается где-то в подполье, – пожал плечами городской голова.
– Какую же армию он организует, выйдя из подполья?!
– А вот этого не следует допускать!..
ОПЯТЬ ПРО ЦАРСКИЕ КОВРЫ
Увы, на этот раз на рыбалке Андрейке не везло. Голавли не попадались, как он ни старался, как ни уговаривал их быть сознательными, говорил, не для себя старается – людям нужно. А вот к Фильке голавли так и шли, так и насаживались на крючок.
Филька посочувствовал другу и отдал ему несколько самых крупных рыб, с условием, что Андрейка проводит его к тетке. Вдвоем веселей от бойскаутов отбиваться, если те задумают рыбу отобрать и удочки поломать. В последнее время скауты так обнаглели, проходу от них не стало!
Спрятав под рубахи голавлей, которые трепыхались и липли к телу, мальчишки переулками, закоулками, пролазами сквозь заборы добрались до Кремля, минуя все бойскаутские заставы.
Тетка по голавлям очень заскучала. Что ни день, подай ей свежей рыбки из Москвы-реки. Беда, да и только! Отец строго-настрого приказал во всем богатой тетке угождать.
После отцовского нравоучения Филька теперь очень старался тетке угодить. У тетки Прасковьи Ивановны за каждую его рыбку улыбка, за каждую услугу по головке гладит.
Проскочили ребята в Кремль, глядь, а тетка опять ковры перед дворцом расстилает, солдатами командует, чтобы разувались, не попортили драгоценное имущество.
– Тетя Паня, а теперь для кого стараетесь? Царя-то нет! – спросил Андрейка.
– Царя-то нет, да царица осталась. Для Александры Федоровны.
– Царица вместе с царем арестована! – пояснил тетке Филька.
– Царя под стол, сама на престол. Это у них бывало, у Романовых. Так царица Екатерина сделала, тоже из немок была и тоже своего дурака скрутила.
– Ой, тетя Паня, путаете вы все.
– Ничего не путаю! В газетах писали… Они резвые бывают, царицы-то. Для нее покои готовим. Для Александры Федоровны. Едет, не нынче завтра будет, – убежденно сказала Прасковья Ивановна и снова принялась солдатами командовать, чтобы лучше ковры для царицы чистили.
Андрейка и Филька призадумались. Тетка в придворных делах человек сведущий. Прислушались, и солдаты про то говорят:
– Ох, братцы-арсенальцы, не к добру эти коврики развертываются! Не иначе Александра Федоровна в штанах Питер немцам продаст, а сама в Кремль чесанет.
– Есть слух, она царя на миноносце вознамерилась в Англию сплавить, а сама сюда…
– От балтийских матросиков подальше.
– Да за такие проделки матросики с Александры Федоровны штаны снимут, юбку наденут!
Солдаты расхохотались. Но Андрейке было не до смеха.
– Ты, Филя, ублажай тетку, а я к своим. Недаром здесь ковры чистят. Для царя ли, для царицы, надо нашим рассказать.
Арбуз умчался.
На заводе многие цехи не работали. Во дворе было полно народа. Шел какой-то спор-разговор. Увидел Арбуз Уралова – и к нему.
– Интересная модель! – крутанул Уралов ус, выслушав торопливый рассказ Андрейки про царские ковры. И обратился к рабочим, толпившимся во дворе: – Вот и еще одно подтверждение, товарищи, к тому, о чем Ильич предупреждает. А ну, Арбуз, скажи, что в Кремле делается. Да погромче, чтобы все слышали.
Андрейка, собравшись с духом, прокричал о том, что в Кремле царские ковры чистят, чтоб подстелить под ножки царицы Александры Федоровны, которая вот-вот из Питера в Москву пожалует, и для убедительности Арбуз перекрестился.
По толпе прокатился хохот. Андрейка покраснел, но смеялся вместе со всеми. Оказывается, Александрой Федоровной прозвали рабочие Александра Федоровича Керенского.
На митинге в кино «Великан» большевики из Московского комитета разоблачили предательский план главы Временного правительства Александра Керенского сдать Петроград германцам, а самому сбежать из столицы в Москву. Михельсоновцы зашумели:
– Не дадим московской контрреволюции кремлевские ковры изменнику расстелить!
– Долой предательское правительство Керенского!
– К оружию, товарищи! – грохотал зал.
Уралова обступили бывшие на митинге двинцы. К Андрейке подошел Стешин отец.
– Эй, дорогой товарищ, это, оказывается, ты о моем семействе заботился? Мне Стешка рассказывала про Арбуза, который для них лучший друг. Значит, ты и есть Арбуз! Ну спасибо, парень!
Андрейка покраснел от таких похвал, хотел смыться, а двинец его за руку.
– В честь твоих забот пошли на званый обед в мое семейство. – И обратился к Уралову: – Отпустите до вечера вашего Арбуза в мое распоряжение.
– Валяйте погуляйте! – улыбнулся Уралов. – Только не загуляйтесь, учитывая обстановочку, бойцы!
Гордясь, что он причислен к бойцам, Андрейка важно зашагал к Боронину в гости.
Вот и знакомый дом, и ступеньки в полуподвал.
Боронин вошел, и все произошло, как мечталось: Стеша повисла у отца на шее, ее мать прижалась щекой к его щеке. Солдат обнял обеих сразу и целовал поочередно то ту, то другую.
– Ну не плачьте вы… Зачем же? Такая радость…
– Да разве мы плачем? – говорила мать, отирая слезы.
Стеша принесла и поставила на стол сковородку с шипящими, скворчащими голавлями.
– Богато живете! – воскликнул Василий Боронин. – А мне не верилось, когда Стеша рассказывала. Думал, голодаете.
Мирная радость заполнила Стешину каморку.
ЖУК НА БУЛАВОЧКЕ
Вернувшись домой в неурочный час, Павлов-старший так бахнул кулаком по столу, что любимая бабушкина чашка раскололась. Подпрыгнула, и пополам!
– Опять двадцать пять! Станки остановлены. Теперь приспичило Керенского свергать. Слесари, токари, кузнецы вместо работы с ружьями бегают. Где Сашка? Где Андрей? Пойду их искать…
Такого еще не было, чтобы сам отец за сыновьями гонялся.
Павлов вернулся домой поздно и очень злой. Его на завод не пустили вокруг стояла вооруженная охрана. Пропускали только красногвардейцев. Сотни рабочих толпились вокруг завода. Многие требовали оружия. Против кого? Зачем?
Слухи ходили разные. Одни говорили, будто большевики уже взяли власть и Керенский бежал, а вдогонку за ним матросы, чтобы отнять все тайные печати, которые тот с собой унес. А без печатей власть не власть. Другие заявляли, будто Керенский поехал к фронтовым войскам, чтобы солдат, которые в окопах, привести в Питер и в Кронштадт, а на их место отправить находящихся в Питере. Третьи утверждали, будто Керенский убежал из Питера потому, что там уже германцы, и Керенскому приходится пробираться в Москву, нарядившись бабой.
Все чего-то ждали. Уралов расхаживал, проверял караулы, нервно покусывал усы.
В заводские ворота вдруг въехала походная кухня, и всех красногвардейцев стали кормить солдатской пищей, как на войне.
Андрейка не растерялся и сумел съесть две порции, после чего залег на обтирочном тряпье в углу цеха и хорошо вздремнул на сытый по-буржуйски желудок.
Разбудил его шепот. Бакланов, Пуканов, Киреев сговаривались пойти добывать оружие. Андрейка подсказал им, где выйти лазейкой, миновав караулы, и за это был взят в компанию.
Ночь пала холодная, туманная, чуть моросило. Огни тускло светились лишь кое-где на перекрестках да у подъездов богатых домов.
Подошли к одному бородачу в тулупе, из-под которого торчал ствол берданки. Только хотели наброситься на него – из темноты Гришка Чайник.
– Жук! – предостерег Андрейка друзей.
– На булавочке! – как на пароль отозвался Гриша. И, опознав михельсоновцев, откозырял.
Потом Гриша подошел к дворнику, шепнул ему что-то на ухо, и тот снял с плеча берданку. Гриша осмотрел ее и на вытянутых руках преподнес ребятам.
– Вот так культурнее! – сказал он назидательно, а дворнику разрешил пойти поспать, сказав, что охрану сегодня будут нести заводские патрули.
Так они обезоружили нескольких охранников, и ни один не подумал сопротивляться.
Берданки были громадные, тяжелые, времен турецкой войны. Можно было бы и еще добыть, но, взглянув на Андрейку, Гриша сказал:
– «Пистолету» нужен пистолет, а не такая бандура. Пошли, ребята! Подкатимся к одному моему знакомому, выпросим для Арбуза игрушку!
Гриша направился к своему дому, где он жил в полуподвале, а над ним занимал квартиру комиссар Временного правительства, уполномоченный Керенского по Замоскворечью.
Оставив ребят во дворе, Гриша легко открыл дверь отмычкой. Комиссар что-то писал, сидя за столом.
– Что за шутки?! – вскричал уполномоченный, шаря в столе оружие.
– Провалился за бумажки, – помог ему Гриша, извлекая револьвер. Шутки были – шутки кончились.
– Вы с ума сошли?! Мне с минуты на минуту может позвонить сам Александр Федорович Керенский!
– Спите спокойно, не позвонит. В бегах Александр Федорович. И боже вас избавь выходить из дому. Сидите смирно.
– Так это арест? По чьему полномочию?
– Никаких арестов. В Замоскворечье все тихо… Бери, Арбуз, играйся. Взрослым такие штучки ни к чему. – И Чайник, передав Андрейке браунинг, церемонно откланялся.
– Господи, неужели этот страшный большевик – наш любезный Гриша, который нас охранял, опекал, – прошептала супруга уполномоченного.
– Большевисткий оборотень! Как я раньше не догадался? – стукнул себя по лбу ее супруг и бросился к окну.
С улицы донесся мерный топот множества шагов. Под покровом ночи куда-то маршировала воинская часть. По четкости шага, по плотности строя, по выправке уполномоченный определил: идут юнкера – оплот и надежда Временного правительства.
– Значит, действительно началось то, к чему так долго готовились. Юнкера идут навести порядок.
– Сюда! Ко мне! На помощь! – закричал уполномоченный Временного правительства.
Но строй проследовал мимо, и никто не обратил внимания на его крик.
– О боже! – заломил руки уполномоченный. – Такое решающее мгновение, а я в таком нелепом положении. Этого история мне не простит!
…Притаившись в подъезде, ребята смотрели на ровные ряды, на четкий шаг, на блеск штыков. Юнкера шли в полном молчании. За каждой ротой везли пулеметы и патроны.
– Юнкера на войну тронулись, – прошептал Арбуз.
– На войну с нами, – проводив их взглядом, сказал Гриша. – Запомните, ребята, эту ночь, этот час…
Часть третья
ЧАС НАСТАЛ
– Наш час настал! – сказал Руднев, войдя в кабинет Рябцева. – Вот телеграмма Керенского, возлагающая на меня бремя власти.
– Час настал несколько раньше, чем мы предполагали. Большевики взяли власть в Петрограде, – встал навстречу городскому голове полковник.
– На зачинщиков бог! – обидчиво воскликнул Руднев.
– Бог-то бог, да Александр Федорович плох. Где он? Что с ним? Что за телеграмма?
– Несколько странная. Он дал ее, покидая Зимний дворец, не указав, куда поехал…
– Ах, Питер, Питер! Лучше бы он достался Вильгельму, чем Ленину. Столица революции в руках большевиков! – посетовал Руднев.
– Сделаем столицей Москву. Кто владеет белокаменной, владеет Россией. В Москве у меня много верных штыков: юнкера, казаки, унтер-офицерские училища, школа прапорщиков. У большевиков здесь ни балтийских матросов, ни пушек Авроры и, главное, нет Ленина. Так с богом? Могу привести свои штыки в действие, с вашего разрешения. – Рябцев церемонно поклонился, щелкнув каблуками.
– М-да… Волею обстоятельств я сейчас законный представитель незаконно свергнутого правительства. От меня должна исходить инициатива. Нам обещана поддержка: с фронта на Москву будут двинуты верные Временному правительству войска. Так что, не сбрасывая этого обстоятельства со счетов, я полагаю создать Комитет общественной безопасности и от его имени выступить против большевиков. А затем, когда они будут подавлены…
– Боитесь? И хочется и колется! – зло бросил полковник.
– Не за себя боюсь. За Россию. Может пролиться много крови.
– Без крови и дети не рождаются! – усмехнулся Рябцев. – А новые правительства подавно.
– Так вот, законные основания могут быть таковы, – потупившись, сказал городской голова. – В Москве как раз собрался Вселенский собор для выбора патриарха, и… по историческим аналогиям русское духовенство может пригласить нас с вами для усмирения всероссийской смуты.
– Что ж, можно и так! Вас в качестве Минина, меня как князя Пожарского.
– Было бы эффектно, если бы голос духовенства прозвучал из стен древнего Кремля, – просительно сказал Руднев.
– Вам нужен Кремль? Хорошо, я подарю вам его! – полковник широким жестом указал на зубчатые стены и башни, виднеющиеся в окне.
– Но в Кремле большевистский гарнизон…
– Это не ваша забота!
– И потом надо покончить с двоевластием…
– Захватить Московский Совет?
– Да. Если б можно, и… ликвидировать Московский комитет большевиков.
– Я уже приступил к этой операции. Все руководящие большевики собрались в здании Московского Совета, чтобы выслушать председателя оного Ногина, только что прибывшего из Петрограда от самого Ленина. Вот я их… – И полковник сделал жест рукой, не вызывающий сомнений.
– Это было бы отлично! Всех разом… обезвредить. Но, проезжая мимо, я не заметил никаких признаков осуществления ваших намерений.
– А вы знаете, как хорьки душат кур? Тихо, бесшумно, беззвучно. Так аккуратно, чтобы ни единый крик петуха не пробудил хозяев.
Руднева несколько покоробило это странное сравнение, и он настороженно взглянул на полковника. А тот продолжал:
– Мои юнкера под командованием опытных офицеров тихо подкрадываются сейчас к большевистскому курятнику.
– Военная операция – это ваше дело, – засуетился Руднев. – Не вмешиваюсь! Поспешу в думу, чтобы организовать общественное негодование против большевиков, ну и все, что нужно по гражданской линии. – И с тем городской голова удалился.
Полковник поспешил к телефону проверить ход операции и отдать необходимые приказы.
И вдруг адъютант доложил, что с ним хотят говорить председатель Исполкома Моссовета Ногин и назначенный комиссаром Кремля Ярославский.
Рябцев обрадовался. Эти люди, рассуждал он, считали его вполне лояльным. Пожимали его руку, когда он, не поддержав мятежа Корнилова, послал против него полки Московского гарнизона. Но они не знали, что он действовал в своих интересах. Вероятно, они пришли к нему с миром, не зная, что им уже объявлена война.
И Рябцев решил сразу же пресечь всякую возможность мирного исхода этой встречи. Поэтому, не дав заговорить представителям большевиков, он набросился на них с упреками:
– Какие у нас с вами могут быть переговоры, если вы считаете меня врагом? Без моего разрешения вы ввели в Кремль вышедшую из моего подчинения воинскую часть! Назначили через мою голову комиссара! Значит, я уже отстранен от командования? Это самоуправство! Ваши действия рождают противодействия! И я вынужден поступать с вами так же, как вы со мной. Смотрите, – Рябцев указал в окно.
Из кабинета было видно, как, обтекая Красную площадь, вдоль торговых рядов движется цепочка юнкеров с примкнутыми штыками.
– Что это значит? – строго спросил Ногин. – Это похоже на военный мятеж против законной власти!
– Мятеж против законной власти произошел в Петрограде! – наступал Рябцев.
– Разве вам не известно, что по поручению съезда Советов Ленин…
Рябцев перебил Ярославского:
– Ваш Ленин захватил власть, используя бунт большевиствующих солдат и матросов. В Москве это не пройдет! Все попытки бунта будут пресечены. По моему приказу верные Временному правительству части занимают государственные учреждения, вокзалы, телеграф, телефон и прочие пункты. Бунтующие войска блокированы в казармах. Для сбережения ценностей Кремля от анархиствующих элементов и разграбления я заменю солдат юнкерами.
– Вы много на себя берете, – сказал Ногин.
– Вы взяли на себя больше. Не имея на то никаких прав, свергли законное правительство Керенского.
– Правительство измены! – воскликнул Ярославский.
– По праву пролетарской революции, – сказал Ногин. – По требованию народных масс. И мы предлагаем вам: подчинитесь Советскому правительству!
– Оставим споры. Перейдем к делу, – жестко сказал Рябцев. – В Москве сила на моей стороне. На каждого большевика у меня два юнкерских штыка, усмехнулся он. – Я предлагаю вам немедленно отправить обратно в казармы вашу большевистскую роту, незаконно введенную в Кремль. Приказывайте отрядам Красной гвардии оставаться для охраны фабрик и заводов. И только! После этого мы сядем за стол переговоров и решим, как выйти из сложившегося положения, чтоб не допустить в Москве кровопролития. Надеюсь, вам все понятно? – самоуверенно закончил он.
Но его самоуверенность сбил крик вбежавшего вестового:
– Вас идут убивать! Солдаты!
Пробираясь по бушующему Кремлю со свежесмолотым кофе для полковника, Лукаша попал в водоворот стихийного солдатского митинга, который так и взорвался, когда дозорные со стен закричали, что Кремль окружают юнкера. Кто-то подал команду: «Караул, в ружье!» Кто-то приказал сыграть на трубе тревогу. Одни солдаты уже тащили на стены пулеметы, другие занимали места за бойницами, третьи стали спешно рыть окопчики перед воротами, запутывая их колючей проволокой и заваливая дровами, бревнами.
Толпа, ощетинившись штыками, повалила к квартире Рябцева.
У Лукаши ноги подкосились, когда он понял, что этими солдатами сейчас владело одно желание – расправиться с Рябцевым. Как он обогнал солдат, как запер дверь парадного на засов, Лукаша не помнил. И вот он стоит перед полковником и кричит, рассыпая кофе на паркет: «Вас идут убивать! Солдаты!»
Схватив Лукашу за шиворот, полковник, словно щенка, выбросил его в прихожую и захлопнул дверь.
– Ну вот, полюбуйтесь, господа, на разгул солдатской стихии… Вот против чего я восстал.
– Эта стихия сметет вас, – сказал Ярославский. – Смиритесь, полковник. Уберите ваших юнкеров, раздразнивших солдат.
– Согласен. Я отведу от Кремля юнкеров, вы выведете из стен Кремля роту сто девяносто третьего полка.
– О деталях договоримся за столом переговоров, – сказал Ярославский.
Ногин и Ярославский вышли к солдатам и объяснили, что полковник Рябцев готов подчиниться Советской власти. Юнкерам будет приказано уйти восвояси.
Сопровождаемые до ворот комендантом Кремля, молодым большевиком прапорщиком Берзиным, они уехали.
