Текст книги "Политика для начинающих (сборник)"

Автор книги: Николай Стариков

Соавторы: Никколо Макиавелли,Алексей Вандам
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Перейдем к Коммоду. Этому государю было легко удерживать за собою власть, так как она была наследственная и перешла к нему как к сыну Марка Аврелия; ему стоило только идти по следам отца, и он мог удерживать и народ, и войско в повиновении. Но как человек жестокой и низкой души, для того чтобы удовлетворять своему стремлению к грабительству, он вздумал потворствовать солдатам и дозволять им всякую распущенность. Кроме того, забывая достоинство своего сана, он нередко являлся на публичной арене для борьбы с гладиаторами и предавался всякому неприличию, не соответствовавшему величию римского правителя, так что возбудил к себе омерзение даже в своих солдатах, и таким образом, презираемый одними и ненавидимый другими, он был задавлен убийцами во время возникшего против него заговора.

Мне остается сказать только о Максимине. Он отличался воинскими способностями и храбростью. По смерти Александра Севера, о котором я уже говорил, войска, недовольные его слабостью, избрали императором Максимина; но он недолго удержал за собою полученную власть. Два обстоятельства возбудили к нему всеобщее презрение и ненависть. Первое обстоятельство состояло в ничтожности его происхождения: всем было известно, что он был прежде пастухом во Фракии, и его не могли уважать. Вторым обстоятельством была быстро распространившаяся репутация о его чрезмерной жестокости: едва избранный в императоры и еще прежде, нежели явился в Рим для принятия престола, он через своих доверенных лиц успел уже произвести как в Риме, так и в других частях империи целый ряд различных зверств и жестокостей. Все единодушно восстало против него, отчасти вследствие презрения к низости его происхождения, отчасти от страха, возбужденного его жестокостями, и сначала жители римских провинций в Африке, а потом и самый Сенат, вместе со всем населением Рима и Италии, пошли против него. Вскоре к этому общему восстанию присоединились и его войска, которые в это время осаждали Аквилею. Утомленные долговременной осадой и раздраженные его жестокостями эти войска, видя общее против него недовольство, перестали его бояться и решились его умертвить.

Я не стану останавливаться более ни на Гелиогабале, ни на Макрине, ни на Юлиане, – все эти лица были настолько жалки, что немедленно за получением власти утрачивали ее, – и, переходя к выводу из всего мною сказанного, повторяю, что современным государям легче удержать свою власть, чем это было римским императорам. Им предстоит одною трудностью меньше. Трудность эта – чрезвычайные меры для удовлетворения солдат. Конечно, и они должны несколько озабочиваться тем, чтобы войска были ими довольны, но это не представляется особенно затруднительным, так как никому из этих государей не приходится иметь дело с войсками, которые подобно римским были бы, так сказать, запанибрата с прежними правительствами и отдельными управлениями областей. Римские императоры были поставлены в необходимость угождать войскам в ущерб народу, так как войска были могущественнее народа; ныне же главной заботою государей должно быть удовлетворение народа, так как народ сделался могущественным. Исключения в этом смысле составляют разве только Турция и Египет.

Я исключаю турецкого султана, так как он, обязанный держать постоянное войско в 20 тыс. пехоты и 15 тыс. кавалерии для личной своей охраны – от чего зависит прочность и безопасность его государства, – должен поневоле стараться привязать их к себе, прежде всякой заботы об удовлетворении народа. Точно так же и правитель Египта, находящийся совершенно в руках своих солдат, должен преимущественно стараться выиграть в их расположении, несмотря на то, понравится это или нет народу. Замечу при этом, что Египет представляет собою государство исключительное по своему устройству в среде других государств и подобное разве только владениям папы, так как правители там не наследственны, и вместе с тем Египет не представляет собою типа вновь возникающего государства. В самом деле, по смерти правителя его дети ему там не наследуют, но его наследник выбирается особыми лицами, которым вверено такое избрание, и вместе с тем, так как такое учреждение в Египте – учреждение древнее, освященное преданием, то после такого выбора в стране не представляется тех трудностей, какие мы видим обыкновенно во вновь возникающих монархиях. Правитель бывает новый, но порядки в государстве остаются старые, и все представляет собою такой вид, как будто бы вновь избранное лицо получило престол по праву престолонаследия.

Возвращаясь к предмету моего исследования, замечу, что всякий, кто станет раздумывать обо всем, что я уже сказал, легко увидит, что причиной гибели римских императоров, о которых я упоминал, были заслуженные ими ненависть или презрение, и его нисколько не удивит, что несмотря на то, что одни из них действовали одним, а другие совершенно противоположным образом, – все они погибли, за исключением только двоих, из которых каждый был как бы представителем этих двух противоположных способов действия. Читатель поймет, что Пертинаксу и Александру Северу, государям выборным, было неблагоразумно, и даже пагубно, подражать Марку Аврелию, государю наследственному, и что точно так же Баракадда, Коммод и Максимин погубили себя, желая подражать Северу, так как они не имели тех личных высоких качеств, обладание которыми одно только давало бы им право идти по его следам.

Скажу, кроме всего этого, что всякий новый государь может и должен не подражать Марку Аврелию или Северу, но последовать и усвоить в примере Севера все то, что для него необходимо для упрочения своей власти, а в примере Марка Аврелия – все, что для него может быть полезным для поддержания прочности и славы государства, издавна учрежденного и прочно установившегося.

Глава XX. Полезны или вредны для государей сооружение крепостей и разные меры, принимаемые ими для своей безопасности

Для поддержания своей власти в управляемой ими стране государи обыкновенно прибегали к различным мерам, смотря потому, какую из них находили для себя более удобною. Одни обезоруживали своих подданных, другие поддерживали борьбу и несогласия между разными партиями в завоеванных ими странах; некоторые старались нарочно поддерживать против себя недовольство, другие старались выиграть расположение именно тех лиц, которые при получении ими власти были для них подозрительны; одни воздвигали крепости, другие же их срывали и уничтожали. Высказаться определенно о каждой из подобных мер невозможно, не входя в рассмотрение каждого частного случая, обусловленного теми или другими обстоятельствами, возникавшими в той или другой стране; но и несколько общих воззрений по их поводу будут небесполезны для читателя. Обыкновенно, ни один новый государь, только что достигнувший власти, не начинает с обезоруживания своих подданных, но совершенно напротив, если его народ вооружен недостаточно, он усиливает его вооружение, зная, что этим он привяжет его к себе и оружие послужит к его же защите, – что даже те лица, которые были для него подозрительны, получив от него оружие, сделаются ему верными, – что верность всего народа вообще этим поддержится, и все его новые подданные сделаются его сторонниками. Обыкновенно бывает так, что в стране находится множество людей, неспособных носить оружие; награждая и возвышая тех, которые его носить в состоянии, государи могут быть вполне уверены, что этим они не возбудят никаких серьезных и опасных для себя неудовольствий в среде тех, которые его носить не могут. Те, которых государи станут награждать, уже за одно это привязываются к ним, другие найдут совершенно согласным с справедливостью, что награды выпадают на долю тех, кто ревностнее служит, и сами станут охотнее отваживаться на всякую опасность. Государь, который начал бы свое властвование обезоружением своих подданных, начал бы с оскорбления, выказывая такой мерой, что он не доверяет их верности, а также недоверие. Каковы бы ни были к нему основные поводы, обыкновенно возбуждает к государям общую ненависть. Кроме того, государь, решившийся на такую меру, при невозможности оставаться без войска, вынужден был бы обратиться к наемной милиции, истинный характер которой я уже достаточно выяснил выше и которая, если бы даже и была пригодной, никогда не может количественно быть достаточной для того, чтобы государи при ее помощи могли защищаться и от сильных неприятелей, и от раздраженных подданных. Поэтому-то, как я уже сказал, ни один новый правитель, устраивая новое государство, никогда не забывал озаботиться об организации вооруженной силы. История представляет бесчисленные примеры этого. Но когда государи завоевывают новую страну, которую присоединяют как часть к своему государству, то им необходимо обезоруживать покоренные страны, за исключением тех случаев, когда жители страны покоряются добровольно их подданству или даже сами высказываются за их избрание. Впрочем, и в последнем случае надобно уметь постепенно и при удобных обстоятельствах поселить в стране стремление к неге и роскоши и распорядиться так, чтобы все вооруженное войско состояло впоследствии из солдат государя и жило вблизи его, непременно на территории старого его государства.

Наши предки, а особливо те из них, которые признавались мудрыми, обыкновенно говорили: «властвовать над Пистойей значит ссорить между собой существующие в ней партии, властвовать над Пизой значит воздвигать крепости». Поэтому они и в других странах, подчиненных им, для упрочения своей власти старались поддерживать несогласие партий. Такая система была хороша в то время, когда вся Италия находилась в колебании, но теперь я не считаю ее настолько удобной, чтобы введение ее можно было посоветовать государям, так как и не думаю, чтобы внесение в страну раздора могло бы быть хоть сколько-нибудь полезно. Напротив, обыкновенно бывает так, что страны, в которых господствует внутренний раздор, погибают при первом столкновении с внешним неприятелем: партия более способная обыкновенно передается врагам, отчего сильная партия ослабевает и побеждается. Венецианцы смотрели на внутренние раздоры, как на значительное подспорье своему могуществу и в каждом городе, которым овладевали, старались разжигать вражду между гвельфами и гибеллинами. Правда, они не допускали этим междоусобиям доходить до кровопролития, но они поселяли смуты и раздор только для того, чтобы внимание жителей было постоянно ими несколько занято, чтобы им некогда было подумать о свержении венецианского господства. Однако это ни к чему не послужило, и едва венецианцы потеряли сражение при Вайле, как все подвластные им города ободрились и тотчас же свергли иго их господства.

Вообще система введения в государство раздора показывает слабость государей; еще в мирное время она годна, облегчая управление страной, но зато, едва возникает война, и подобная система приводит государей к погибели.

Бесспорно, государи становятся славными только тогда, когда им удается восторжествовать над всеми препятствиями, которые противостояли на пути к их величию. Поэтому-то фортуна окружает своих избранников (преимущественно государей новых, для которых достигнуть славы необходимее, чем для государей наследственных) множеством врагов и побуждает их к борьбе с ними для проявления блистательных подвигов, и таким образом, по этой лестнице, которую составляют неприятели, ведет своих любимцев к величию и славе. Поэтому-то некоторые и полагали, что всякий мудрый государь должен, насколько это от него зависит, при восшествии на престол искусственно возбудить против себя некоторое неудовольствие, чтобы восторжествовав над ним, положить этим первую основу для дальнейшего своего величия.

Обыкновенно государи, и преимущественно получившие власть не по наследству, убеждались, что наибольшей пользы и верности можно им ожидать именно от тех людей, которые при начале их господства казались им подозрительными, нежели от тех, кто с самого начала заявлял себя верным. Пандольфо Петруччи, правитель Сиены, поручал все главнейшие отрасли управления именно тем лицам, которых он сначала признавал для себя опасными и подозрительными. Впрочем, в таком предмете трудно дать определенные общие правила, так как в большей части случаев тут все зависит от частных комбинаций; скажу только вообще, что государи, вновь получающие власть, могут безопасно полагаться на тех лиц, которые вначале заявляют себя против них, доставив им поддержку, если только эти лица нуждаются в какой-либо поддержке; этим государи обыкновенно их к себе привязывают. Обыкновенно бывает так, что лица эти как бы вынуждаются благодарностью к верности и усердной службе, так как они сознают, что им бывает необходимо делами изгладить то неблагоприятное об них мнение, которое государи необходимо должны были о них составить, и, таким образом, государям они несравненно полезнее тех людей, которые, не имея этих оснований к усердию и верности, могут небрежно относиться к своим обязанностям и интересам государя. Кроме того, так как я уже распространился об этом, то замечу, что для государей, которые получили власть над новой страной, благодаря посредству некоторых лиц этой страны, чрезвычайно важно исследовать основания и причины, по которым эти лица стали действовать в их пользу, так как если они помогали государю не из расположения к нему, а только вследствие недовольства существовавшим прежде в их стране порядком вещей, то для нового государя будет чрезвычайно трудно сохранить их привязанность к себе и совершенно невозможно их удовлетворить.

Разбирая все примеры, какие по этому поводу представляют древняя и новая история, приходишь к очевидному выводу, что для нового государя несравненно легче бывает приобрести расположение тех, кто до получения им власти был ему враждебен потому, что был доволен существовавшим до того порядком вещей, нежели сохранить привязанность тех лиц, которые помогали его планам и относились к нему дружелюбно только потому, что были недовольны существовавшим до него порядком вещей.

Для большей безопасности и удобнейшего поддержания своей власти государи различных стран вообще имели обыкновение воздвигать многочисленные крепости. Такие крепости служили обыкновенно как бы оплотом против внутренних возмущений страны, а в крайности служили даже и убежищами для самих государей. Я одобряю эту меру, так как она признавалась полезной и в древние времена. Но в наше время мы видим примеры совершенно противоположного образа действий. Мы видели, что мессер Никколо Вителли, для того чтобы удержать за собою обладание городом Кастелло, приказал срыть в нем две крепости. Точно так же Герцог Урбино, Гвидо Убальдо, возвратясь в свое герцогство, из которого он был изгнан Чезаре Борджиа, приказал срыть до основания все крепости, которые находились в этой стране, полагая, что этим он был в состоянии предохранить себя от вторичного изгнания. Подобно тому поступили и Бентивольо по возвращении их в Болонью. Крепости, следовательно, смотря по обстоятельствам, могут быть полезны или вредны для государей, и если, с одной стороны, обладание ими выгодно для государей, то с другой – оно представляет и некоторые неудобства. Вообще об этом можно сказать вот что: государям, опасающимся своих подданных более, чем внешних врагов, полезно воздвигать крепости; и им не следует их иметь, если они опасаются внешних врагов более, нежели своих подданных. Миланская крепость (Castel di Milano), воздвигнутая Франческо Сфорца, принесла его роду гораздо более вреда, чем все другие беспорядки, существовавшие в стране. Лучшая крепость для государя – расположение к нему подданных, так как государь может обладать самыми лучшими крепостями, и все-таки, если народ его ненавидит, то они не спасут его; стоит только народу подняться против него, и в помощь народу тотчас же явится чужестранное вмешательство.

В наши дни крепости не принесли пользы ни одному государю, за исключением графини Форли, которая после убийства своего мужа, графа Джироламо, нашла в крепости убежище против восставшего народа и могла в ней выгадать время, пока из Милана не прислали ей вспомогательного войска, при помощи которого ей удалось снова овладеть потерянной страной. Но время, когда совершалось это событие, было исключительное, так как никто из чуждых народов не мог поддержать возмутившихся подданных. Кроме того, та же самая крепость не принесла ей никакой пользы впоследствии, когда против нее пошел Чезаре Борджиа и когда народ, ненавидевший ее, присоединился к нему. И в этом, как и в первом случае, для нее было бы гораздо выгоднее отсутствие народной ненависти, чем обладание крепостями. Приняв все это в соображение, я одинаково похвалю и того государя, который строит, и того, который разрушает крепости в своих владениях; но я считаю достойным порицания всех тех правителей, которые, надеясь на защиту этого рода, не опасаются возбуждать против себя народную ненависть.

Глава XXI. Как должен действовать государь, чтобы заслужить хорошую репутацию

Ничто не заставляет так уважать государей, как их великие подвиги и возвышенные, образцовые поступки. Примером подобного государя в наши дни может служить Фердинанд Арагонский, ныне король испанский. На него можно смотреть как на государя нового, так как из незначительного владетеля, он, благодаря своей славе и завоеваниям, сделался первым из христианских королей. Рассматривая все его действия, вы увидите, что все они славны, а некоторые даже необыкновенно мудры. В начале своего управления он завоевал Гренадское королевство, и это предприятие послужило основой для его дальнейшего величия. Во-первых, он чрезвычайно искусно выбрал время для этой войны, когда находился со всеми в мире и мог выполнить свой план без опасения, что его отвлекут от его исполнения; во-вторых, этой войной он дал пищу честолюбию кастильской знати, и кастильцы были отвлечены от мысли о необходимых улучшениях в своей стране, тогда как Фердинанд приобретал славой своих подвигов преобладающее над ними влияние, чего они даже не могли и заметить. Кроме того, деньги, полученные им от церкви, и налоги, которые он имел благовидный предлог собрать с народа, дали ему возможность завести громадную армию, окрепшую в школе непрерывных войн и доставившую ему впоследствии такой всеобщий почет. Кроме того, чтобы иметь возможность к дальнейшему осуществлению своих обширных планов, он тотчас по завоевании Гренады, под предлогом интересов религии, прибегнул к религиозной нетерпимости и жестокости, преследуя мавров и изгнав их из своего королевства: мысль чрезвычайно счастливая, мера мудрая, достойная удивления. Потом, все под той же личиной религиозности, он затеял свой поход в Африку, потом перенес свое оружие в Италию и, наконец, затеял войну с Францией. Таким образом, он безостановочно обдумывал и осуществлял громадные предприятия и держал умы своих подданных в постоянном удивлении к своей мудрости, в непрестанном ожидании исхода тех или других важных событий. При этом все его предприятия так безостановочно следовали одно за другим и так тесно между собою связывались, что не давали времени никому, ни врагам его, ни подданным, ни на минуту одуматься, чтобы действовать против него.

Весьма полезно также для государей и во внутреннем управлении действовать так, как, судя по рассказам, действовал миланский герцог, мессер Бернабо Висконти, то есть при удобном случае принимать такие меры, которые производили бы на подданных сильное впечатление и возбуждали толки и шум. Исключительные награды или наказания тем из подданных, которые отличились какими-нибудь заслугами или совершили важное преступление, подают обыкновенно повод к таким распоряжениям, впечатление от которых может быть очень сильно в народе, и заставляют смотреть на государя как на великую и необыкновенную личность.

Уважаются также государи, которые в данных обстоятельствах умеют выказываться откровенным врагом или другом кого-либо. Такая откровенность во вражде и дружбе несравненно полезнее для государей, нежели двусмысленный нейтралитет. В самом деле, если два соседние государства вступают между собою в войну, то обыкновенно бывает так, что или они настолько слабы, что в случае победы ни одно из них не может быть опасно для того государя, о котором мы говорим, или наоборот. Постараюсь доказать, что в обоих этих случаях только откровенные действия государя ему полезны, и вот почему: в случае если воюющие государства сильны и вы не высказались откровенно в пользу одного из них, – вы становитесь жертвой государства победившего; государство побежденное будет этому даже радоваться, так как оно не имеет никаких оснований ни защищать вас, ни давать вам у себя убежище. Победители же пренебрегают двусмысленными друзьями, не помогшими им в минуту опасности, а побежденные – смотрят на них, как на чужих, потому что они уже доказали свое нерасположение тем, что не хотели с оружием в руках разделить их судьбы.

Когда Антиох вошел в Грецию, куда был призван этолийцами для изгнания римлян, то он отправил парламентеров к ахейцам, союзникам римлян, чтобы убедить их сохранить нейтралитет. Римляне в то же время прислали к ахейцам своих парламентеров, чтобы склонить их к войне. Вопрос стал обсуждаться в совете ахейцев, и когда парламентеры Антиоха настаивали на нейтралитете, римские парламентеры ответили им таким обращением к ахейцам: «что касается до совета, который вам предлагают, быть нейтральными в нашей войне, то хотя вам и выдают такое положение за самое для вас выгодное и безопасное, но дело стоит совершенно иначе, и для вас ничего не может быть пагубнее согласия вашего последовать такому совету: не заслужив ни славы, ни благодарности ни одной из воюющих сторон, после победы вы сделаетесь жертвою победителя».

Каждый государь может рассчитывать, что во время войны соседей только то государство будет просить его нейтралитета, которое ему враждебно, дружественное же государство обыкновенно просит его вооруженного содействия. Соглашаются на нейтралитет обыкновенно только государи нерешительные, боящиеся опасности в настоящем, но нейтралитет обыкновенно и приводит их к погибели. Если же государь тверд и решительно высказывается в пользу одной из воюющих сторон, то в случае победы она не будет для него опасной, если бы даже, благодаря этой победе, могущество ее сделалось угрожающим, так как ее обязывает благодарность и дружеская, опытом доказанная связь; люди же никогда не бывают до того лишены всякого чувства чести, чтобы решаться тотчас же идти против тех, с кем они находятся в дружеском союзе и тем выказать самую черную неблагодарность. Кроме того, победы никогда не бывают настолько решительны, чтобы победитель мог считать себя вправе нарушать всякие условия и особливо условия, требуемые справедливостью. Если же воюющая сторона, союз с которой вы заключили, побеждена, – то и тогда вы все-таки можете рассчитывать, что она станет помогать вам, насколько это будет для нее возможно, и тогда ни для какого государя не может быть вредна готовность на помощь государства, дела которого всегда еще могут поправиться.

В случае противоположном рассмотренному мной, то есть когда обе воюющие стороны настолько слабы, что государю, к помощи которого они обращаются, нет оснований опасаться, что в случае победы то или другое государство может сделаться для него опасным, мудрость все-таки обязывает государя высказаться определенно за одну из сторон. И вот почему, отказавшись от помощи слабому государству, государь способствует его погибели, вместо того чтобы, действуя мудро, его поддержать, так как с его участием победа могла бы быть положительно на стороне этого государства, а после победы это победившее государство невольно, побуждаемое благодарностью, подчинилось бы его влиянию. Кстати замечу здесь еще одно правило, на которое навело меня это рассуждение: ни один государь не должен прибегать к помощи государства более сильного для победы над третьим государством, если только он не вынужден на это крайней необходимостью, так как победа обыкновенно как бы подчиняет его могущественному союзнику, а государям прежде всего следует избегать такого подчинения и оберегать свою независимость. Венецианцы соединились с Францией для борьбы с миланским герцогом, и от этого союза, которого они весьма легко могли бы избегнуть, произошла их погибель. К подобным союзам можно прибегать только тогда, когда нет другого средства спасения и когда, следовательно, не до выбора благоразумных мер, как это было с флорентийцами, когда папа и Испания направили свои войска против Ломбардии. Впрочем, ни одно государство не может рассчитывать, чтобы заключая тот или другой союз, оно было гарантировано этим от всякой опасности, и должно, напротив, постоянно иметь в виду, что во всяком предприятии всегда есть нечто опасное и сомнительное, так как в самой природе вещей лежит необходимость, избегая какого-либо неудобства, попадать в другое: вся мудрость человеческая только в том и состоит, чтобы уметь оценивать степень затруднений и неудобств и принимать за лучшее именно то, что хотя несколько менее худо, чем все остальное.

Кроме всего мною сказанного, государи должны выказываться покровителями доблести и талантов и уметь поощрять всех тех из своих подданных, которые сумеют отличиться своим искусством в той или другой отрасли человеческой деятельности. Государи должны побуждать своих подданных к мирному производству всего полезного для страны, как в торговле и земледелии, так и во всякого рода занятиях, чтобы никто из их подданных не затруднялся усовершенствовать, например хоть хозяйственные заведения в своих владениях, из опасения, что они будут у него отняты, и не останавливался осуществить какое-либо полезное открытие и нововведение из боязни, что его предприятие будет убито усиленными налогами и поборами. Государь должен поощрять наградами всякое полезное изобретение и усовершенствование, точно так же, как награждать всех тех, кто каким-либо способом содействует усилению богатств и величия его страны. Кроме того, в определенные дни в году государи обязаны развлекать народ различными зрелищами и увеселениями, и так как обыкновенно жители каждой страны разделяются на группы по роду своих занятий, то государи должны обращать особенное внимание на все подобные коммуны и корпорации, показываться порою на их сходках и проявлять на них черты великодушия и гуманности, разумеется, только не в ущерб величию своего сана, чувство достоинства которого не должно оставлять их ни в какое время и ни при каких обстоятельствах.