Текст книги "Иоанн Дамаскин"

Автор книги: Николай Протоиерей (Агафонов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 6

1

Последующие дни потекли, как и предыдущие, в ожидании. Феофан познакомил Иоанна с хартофилактом Великой церкви[32]32
  Великий хартофилакт (русский эквивалент – печатник, латинский – канцлер) – правая рука патриарха, в его ведении находились документы и библиотека.


[Закрыть] архидиаконом Агафоном, который разрешил ему пользоваться книгохранилищем Святой Софии. Как-то раз Иоанн, с трепетом развернув один из свитков, прочел: «Таинствен сей праздник, посвященный Успению Богородицы и превосходящий силу слов...» Уже с первых строк его захватил возвышенный и поэтичный слог этой гомилии[33]33
  «Гомилия» в переводе с греческого – «беседа» (вид церковной проповеди).


[Закрыть]. Иоанн решился спросить архидиакона об авторе рукописи.

– Поистине, Иоанн, – расплылся в довольной улыбке хартофилакт, – Сирийская земля, откуда ты прибыл, край благодатный, если рождает таких искусных в писании сыновей. Ведь там родился знаменитый Роман Сладкопевец. Там же родился и автор этой гомилии диакон Андрей. Он, как и ты, родом из Дамаска. Сейчас он по благословению патриарха заведует домом для вдов и сирот.

Когда Иоанн, придя вечером домой, поведал о диаконе Андрее из Дамаска, Павел Клеоз радостно воскликнул:

– Так, значит, Андрей здесь! Это очень хорошо. Он был нотариусом у нашего Иерусалимского патриарха, а затем его вызвали в Константинополь, и я его много лет не видел. Завтра обязательно пойдем к нему, он меня хорошо знает и может похлопотать о нашем деле перед блаженнейшим Каллиником.

2

На следующий день, рано утром, патриций Павел и Иоанн отправились к Андрею. Дом для престарелых вдов был каменным, трехэтажным, притом стена со стороны улицы была глухой, без окон. Прямо к дому примыкал небольшой каменный храм. На удар деревянного била долго никто не выходил. Наконец открылась калитка и выглянул маленький плешивый старичок. Он подозрительно оглядел путников и прошамкал беззубым ртом:

– Кто вы будете и какое дело привело вас в этот дом Божьего милосердия?

– Скажите диакону Андрею, что прибыл патриций Павел Клеоз из Иерусалима, а дело, которое нас привело, мы сами ему изложим.

Надвратник пропустил путников во двор, а сам засеменил своей шаркающей стариковской походкой в дом. Через несколько минут вышел высокий пожилой монах с длинной окладистой бородой. Его большие темно-карие глаза из-под нависших лохматых бровей излучали спокойствие и доброжелательность.

– Приветствую тебя, патриций Павел, и радуюсь возможности оказать тебе гостеприимство в этом богоугодном доме, – сказал монах, обнимая Павла.

– Сам Бог дарует мне эту встречу с тобой, Андрей, – растроганно ответил патриций.

Во время этих взаимных приветствий Иоанн скромно стоял в стороне, с душевным трепетом взирая на автора гомилии, произведшей на него вчера такое глубокое впечатление. Наконец обратили внимание и на него.

– Кто же твой юный спутник?

– Это Иоанн, сын Сергия Мансура из Дамаска.

– Я с радостью приветствую и тебя, Иоанн Мансур, тем более что я хорошо знаю твоего отца, человека благочестивого и достойного во всех отношениях.

Андрей провел гостей в свои покои, где предложил им воды и фруктов. Павел поведал о беде, нависшей над Гефсиманским храмом. Андрей выслушал молча, казалось сохраняя все то же спокойствие духа, с каким он встретил путников, но, когда он заговорил, голос его дрогнул, а глаза увлажнились.

– Это по нашим грехам и беззакониям Господь посылает испытания. Я сегодня же буду говорить с патриархом, хотя вы, наверное, знаете, что василевс не очень жалует Каллиника. Мне вскоре предстоит покинуть Константинополь, так как Синод избрал меня на Критскую кафедру, осталось получить согласие Юстиниана. Видит Бог, я не искал такого высокого сана, но и противиться воле Божьей не намерен. А теперь расскажи, Иоанн, как там, на моей родине в Дамаске? Я ведь ушел оттуда давно, когда был еще моложе тебя.

– Да, я помню, Андрей, как ты впервые пришел в Иерусалим. Помню, хотя сам тогда был еще совсем юным, – закивал головой Павел.

– Так и я ведь тоже был тогда неразумным отроком.

– Позволь не согласиться с тобой, достойнейший Андрей, – засмеялся патриций Павел. – Хотя ты был отроком, но разум тебе Бог дал не по годам. Только помню, что ты был молчаливым.

– Я и сейчас не очень разговорчивый, больше люблю писанием свои мысли выражать. Но тогда, в свои четырнадцать лет, я хоть и был молчаливым, однако все же обладал даром речи. А ведь когда родился, то до семи лет был полностью немым. Родители мои думали, что и на всю жизнь таким останусь. Но, по милости Божьей, в семь лет, когда я первый раз причастился святого Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа, отверзлись мои уста, и стал я говорить. Тогда же я для себя и решил, что всю мою жизнь посвящу Богу. Родители восприняли мое исцеление как чудо, как знак Божий, который указывает мне монашеский путь, поэтому не препятствовали моему решению оставить Дамаск и идти в Иерусалим.

Затем Андрей внимательно выслушал рассказ Иоанна о состоянии дел в Дамаске. Потом он стал испытывать юношу в его богословских познаниях и остался очень доволен ответами. Иоанн рассказал о своих впечатлениях от чтения гомилии «На Успение Богородицы». Павел Клеоз, слушая ученую беседу, заскучал и, сославшись на дела, покинул приют. Иоанн поинтересовался, о чем сейчас пишет Андрей, тот вышел в соседнюю комнату, а затем, вернувшись, положил перед Иоанном рукопись.

– Я пойду, отдам необходимые распоряжения по приюту. Ты можешь пока ознакомиться с моим последним творением, а затем я предлагаю тебе разделить со мной мою скромную трапезу.

Андрей вышел, Иоанн с волнением развернул свиток и начал читать: «С чего начну оплакивать злосчастной моей жизни деяния? Какое начало положу, Христе, моему сетованию? Но Ты, милосердный, даруй мне прегрешений оставление». С первых же строк Иоанн понял, что это не гомилия, а молитвенное покаянное пение, изложенное в поэтической форме. Он встал перед иконой на колени и продолжил чтение: «Несчастная душа! Приди с плотью своей, исповедайся Создателю всего, воздержись наконец от прежнего безрассудства и принеси Богу слезы с раскаянием». Чем дальше Иоанн читал, тем больше его охватывало сердечное умиление. Он с духовным восторгом видел, как покаянный канон Андрея ведет душу через всю историю грехопадений человеческих, начиная с самого Адама. «Грех лишил меня боготканныя одежды и, как листьями смоковницы, облек меня одеянием стыда, в обличение страстных стремлений моих». Иоанна поразило глубокое понимание Андреем значения первого Адамова греха для всех его потомков. «Душа моя, душа моя! Восстань, что ты спишь? Конец приближается, и ты смутишься», – читал, обливаясь слезами, Иоанн и чувствовал, как эти покаянные слезы омывают его душу и сердце.

ГЛАВА 7

1

Встреча с Иоанном не прошла для императора бесследно. В душе Юстиниана поселилось какое-то умиротворение и желание обновления или, во всяком случае, изменения жизни. Пришедшего к нему патриарха он встретил приветливо и сразу утвердил избрание Андрея на архиерейскую кафедру Крита. Когда Каллиник заикнулся ему о мраморе для Дамаска, император сказал, что уже решил этот вопрос положительно, чем немало удивил патриарха. Затем он вызвал евнуха Стефана и потребовал немедленно отослать распоряжение в Докименские каменоломни о мраморе для Дамаска. Стефану Русию он поручил передать Иоанну из Дамаска, чтобы тот еще на какое-то время задержался в Константинополе. Как бы скептически Юстиниан ни относился к наивным высказываниям юноши из Дамаска, но одно его изречение крепко запало в душу императора: «правитель должен стремиться к справедливости». Эти слова не давали ему покоя. Ему захотелось что-то предпринять, что-то сделать, вернее, что-то исправить из того, что было несправедливо в его правлении. Раньше он никогда об этом не думал. Все, что он делал, казалось ему самым справедливым с точки зрения пользы империи. Теперь ему так не казалось. В душе было какое-то недовольство собой, совесть подсказывала, что он совершил поступок, который не одобрил бы его отец. Юстиниан думал, вспоминал, что бы это могло быть, и никак не мог додуматься. Он в раздумье вышагивал в кабинете своего дворца, но в голову ничего не приходило. Наконец он выглянул из окна дворца и увидел шагающего по площади префекта города. «Ну конечно же, – сказал сам себе Юстиниан, – с Леонтием надо бы что-то решить». Он вспомнил о том, как по навету недоброжелателей распорядился посадить в тюрьму одного из самых преданных полководцев своего отца без всякого разбирательства дела. «Чего теперь разбираться? – подумал он. – Выпущу его, а в утешение назначу стратигом в какую-нибудь фему[34]34
  Фемы – военно-административные округа, на которые была поделена Византия. Во главе каждой фемы стоял стратиг (генерал-губернатор), который совмещал военные и административные функции.


[Закрыть]. Так и будет восстановлена справедливость». Приняв это решение, Юстиниан почувствовал такое облегчение на душе, что даже радостно рассмеялся, чего давно с ним уже не случалось. «Как, оказывается, просто быть справедливым, когда ты можешь повелеть исправить свою собственную ошибку», – подумал он.

2

Узнав о намерении василевса выпустить из тюрьмы Леонтия, евнух Стефан повалился в ноги императору, умоляя его изменить свое решение. Но Юстиниан был непреклонен. Тогда сакелларий стал уговаривать василевса хотя бы отправить Леонтия подальше от столицы сразу же по его освобождении. Юстиниан с этим согласился и тут же подписал свой императорский указ о назначении Леонтия главнокомандующим Элладской фемы, с тем чтобы он отбыл к месту своего назначения незамедлительно, сразу же в день своего освобождения.

3

Когда пришли к Леонтию в темницу и зачитали ему номос императора о его освобождении, тот вначале просто не поверил этому чуду. Но когда узнал, что на Юлиановском причале его ждут три корабля, на которых он должен немедленно отправиться в Элладу, к месту своего назначения, то был немало озадачен.

Вечерние сумерки спускались на город. Леонтий в сопровождении сотника и двух солдат преторианской гвардии шел к причалу, находящемуся близ Маврийской окрестности, и размышлял: «Что бы могла означать такая поспешность, при которой мне не позволено даже повидаться с семьей? Может быть, коварный Юстиниан готовит для меня ловушку, желая расправиться со мной подальше от столицы? Но тогда зачем это освобождение? Все это василевс мог бы проделать и в тюрьме. А затем объявить, что Леонтий умер от какой-нибудь болезни». Неожиданно им преградили дорогу два монаха. Солдаты взяли копья наперевес, а сотник грозно прорычал:

– Эй вы, черноризцы, раскройте пошире свои глаза и дайте дорогу стратигу Эллады!

Но монахов нисколько не смутил этот грозный окрик. Один из них вышел вперед и властно поднял руку:

– Лучше ты сам раскрой свои глаза, Светоний, перед тобой настоятель монастыря святого Каллистрата, со мной архимандрит Григорий.

– Это ты, преподобный Павел, – сразу смягчился начальник стражи. – Благослови нас, отче, в вечерних сумерках я тебя не разглядел.

– Да пребудет над тобой всегда Божие благословение, доблестный Светоний. И еще помни, сын мой: мы можем не разглядеть друг друга, и Господь простит нам этот малый грех. Но если мы не разглядим воли Божией, это будет уже грех непростительный.

– Да разве нам, простым смертным, дано видеть волю Божью? – с сомнением покачал головой сотник.

– Об этом мы еще с тобой успеем поговорить, а сейчас мне надо побеседовать с Леонтием.

И, отведя Леонтия в сторонку, Павел с жаром зашептал:

– Слава Создателю, мы успели застать тебя, Леонтий, до твоего отплытия. Теперь ты, надеюсь, уже не сомневаешься в своей судьбе, указанной звездами по воле Божьей?

– Теперь, преподобный Павел, я в этом сомневаюсь еще больше, чем в тюрьме.

– Почему же? – удивился Павел.

– Да потому, достойнейший отец игумен, что завтра я уже буду так далеко от столицы, что если даже трон и освободится, то его успеют трижды занять другие претенденты, прежде чем я вернусь в Константинополь.

– Тебе не надо никуда уезжать, Леонтий. Надо действовать немедленно. Светоний наш человек, патриарха мы уговорим сегодня же. Поднимай охлос, вооружай всех преданных тебе людей, и трон василевса твой.

Доводы Павла зажгли огонь в глазах Леонтия. Он еще немного постоял в раздумье, а затем, расправив плечи, решительно произнес:

– Я знаю стратегию так же хорошо, как ты, Павел, знаешь расположение светил. Битву выигрывает тот, кто наносит удар первым по противнику, который этого не ждет. А если этому еще и сопутствует благоприятное расположение звезд, то медлить нам действительно не стоит. Светоний, – властным голосом обратился он к сотнику, – мы не идем на корабли.

– Прости, благороднейший Леонтий, но у меня распоряжение самого префекта сопроводить тебя до кораблей, и я не могу от него отступить, – каким-то неуверенным голосом возразил тот.

– Сын мой Светоний, – обратился к нему Павел, – вспомни, о чем я тебе говорил недавно, и не противься воле Божьей. Если ты сам не видишь эту волю, то доверься моему видению, и будешь вознагражден во сто крат.

Озадаченный Светоний стоял в растерянности, а потом все еще неуверенным голосом обратился к монаху:

– Я знаю, Павел, ты предвидишь будущее. Ведь это ты предсказал мое возвышение в чин сотника. Но сейчас, когда на кону моя голова, можно ли доверять звездам? Правильно ли ты, игумен, увидел их расположение?

– Настолько правильно, Светоний, что если ты не поверишь этому, считай себя уже короче на целую голову. Оставь же сомнения, Светоний, тебя ждут слава и богатство. Не раздумывай более, а следуй за Леонтием и выполняй все его повеления, как Божьи.

Голос Павла звучал уверенно и так убедительно, что эта уверенность передалась всем. В глазах Светония зажегся тот же огонек отчаянной решимости, что и у Леонтия. Осипшим от волнения голосом он произнес:

– Приказывай, Леонтий, я с тобой.

Леонтий положил руку на плечо Светония и посмотрел ему прямо в глаза:

– Я это буду помнить, Светоний. – И, обращаясь уже ко всем, громко добавил: – Мы возвращаемся в преторию, освобождаем всех узников, раздаем им оружие и идем во дворец вязать Юстиниана.

Леонтий развернулся и решительно зашагал обратно. Все устремились за ним.

В ворота претории так сильно забарабанили, что начальник ночной стражи лично пошел посмотреть, кто там шумит. Но, распознав голос Светония, успокоился и тут же распорядился открыть ворота. Когда ввалилась целая толпа вооруженных людей, начальник стражи был сильно озадачен. Леонтий, не дав ему опомниться, тут же властно распорядился:

– Беги, доложи префекту, что сейчас в преторию прибудет сам василевс, чтобы лично убедиться в правдивости моих свидетельств о беззакониях начальника тюрьмы и самого префекта.

Перепуганный не на шутку начальник стражи убежал выполнять приказ. Вскоре прибежал запыхавшийся начальник тюрьмы, а следом за ним прибыл взволнованный префект.

– Светоний, – строго вопросил префект, – почему Леонтий здесь, ведь повелением божественного василевса он должен быть на кораблях?

– Может, ты об этом спросишь меня самого? – с насмешкой в голосе обратился к нему Леонтий и тут же спокойно добавил: – Впрочем, спрашивать о чем-то – это уже не твоя привилегия. Связать его, – властно распорядился он.

Будучи уже связанным, взбешенный префект стал ругаться, оскорбляя Леонтия. Тогда Леонтий распорядился высечь префекта. Беднягу повалили на булыжники прямо во дворе претории и стали избивать плетками для лошадей. Начальника тюрьмы охватил такой страх при виде унижения префекта, что он безропотно отдал все ключи от тюремных камер. Когда узников вывели на двор претории, Леонтий обратился к ним с речью:

– Господь призрел на ваши страдания, братья мои, и послал вам Свое избавление. Теперь надо послужить Его делу и восстановить в империи справедливость и порядок. Мерзостям Юстиниана надо положить конец. Среди вас большинство люди военные, разбирайте оружие и следуйте за мной.

Когда отряд мятежников, бряцая оружием, вышел на форум Константина, Леонтий взревел своим громогласным голосом полководца:

– Все христиане – к Святой Софии!

По ночным улицам Константинополя бежали глашатаи Леонтия с громкими криками: «Все христиане, собирайтесь к Святой Софии!» Вскоре улицы Константинополя пришли в движение. Те, кто уже откликнулся на призыв, скорым шагом шли в сторону площади Августеон и тоже кричали: «Все христиане – к Святой Софии!» Хотя никто толком не знал, для чего нужно собираться у Святой Софии, но все понимали: случилось что-то из ряда вон выходящее. Все новые и новые толпы людей, возбужденные любопытством, устремлялись к главному храму империи.

ГЛАВА 8

1

Вот уже полчаса делегация мятежников заседала в покоях патриарха. Каллиник пребывал в смятении чувств. Хотя он и не любил Юстиниана, но пойти против законного императора не решался.

Тогда игумен Павел встал и, обведя всех присутствующих пронзительным взглядом своих темных глаз, торжественно сказал:

– Блаженнейший Каллиник и вы, знатные мужи, знайте же о великом злоумышлении Юстиниана. В прошедший день он дал тайное распоряжение патрицию Стефану Русию перебить всех знатных сановников, и в первую очередь нашего блаженнейшего патриарха.

Каллиник вздрогнул и испытующе посмотрел на игумена Павла. Его слова упали на подготовленную почву. Дело в том, что он сам недавно слышал от одного из сановников, что Стефан Русия долго находился в покоях императора, а выйдя оттуда, заявил, что вскоре в государстве будут большие изменения. Весь день патриарх пробыл в тревоге, размышляя, что еще придумал Юстиниан. Душа патриарха была взволнована подозрениями и страхами. Теперь же все эти страхи нашли для него подтверждение в словах Павла. Он, побледнев, решительно встал и, перекрестившись на образа, сказал:

– Пойдемте к народу и объявим волю Божью.

2

Вся площадь Августеон от крестильной купальни Святой Софии до Большого императорского дворца была заполнена народом. Над толпой стоял несмолкаемый гул голосов. Горожане громко переговаривались между собой, строя самые разные невероятные догадки и предположения. Уже просочились слухи о том, что Юстиниан низложен. Эта новость пьянила и радостно будоражила толпу. Когда вышел патриарх, на площади воцарилась тишина. Все ждали, что скажет блаженнейший Каллиник.

– Сей день, его же сотворил Господь, – громко воскликнул патриарх, – возрадуемся и возвеселимся сегодня, ибо Богу угодно, чтобы вместо Юстиниана царствовал над нами славный полководец и благородный патриций Леонтий.

Возбужденная уже до предела людская стихия восторженно взревела: «Да низвергнуты будут кости Юстиниана! Да хранит Всемогущий Господь Леонтия! Многая лета Леонтию!» Кто-то крикнул: «Христиане – на ипподром!» И толпа устремилась к новым зрелищам.

3

В дом патриция новость, потрясшая столицу империи, пришла ранним утром. Бледный и дрожащий Протасий тут же собрался и пошел во дворец присягать новому императору. Феофан с Иоанном последовали за ним. Павла Клеоза уже не было в городе, так как два дня назад он отбыл на каменоломни за мрамором. Оттуда он собирался сопровождать мрамор до Дамаска.

– Что будет с василевсом Юстинианом? – с тревогой спрашивал Иоанн у Протасия, когда они верхом на лошадях следовали по безлюдной Мессе.

– Все теперь зависит от воли Леонтия, – со вздохом отвечал тот. – Могут казнить, а могут постричь в монахи и сослать в какой-нибудь монастырь.

– В монастырь! – обрадовался Иоанн. – Я бы сам не отказался от такого наказания.

Когда они прибыли к площади Августеон, то Иоанн не последовал за Феофаном на ипподром, а пошел помолиться за Юстиниана в Святую Софию. Протасий же поспешил во дворец.

4

Иоанн вошел под прохладные своды Святой Софии. Храм был пуст, только несколько смотрителей возжигали лампады. Он робко прошел под центральный неф величественного собора и остановился. Огромный купол, казалось, свисал прямо с неба на невидимой цепи. Иоанн возвел глаза свои к небесно-голубому своду, сверкающему вызолоченными звездами, и душа его наполнилась священным трепетом. Его охватил невыразимый восторг от этого видения – прекрасного и одновременно чудесного. Иоанну вдруг припомнились строки из сочинения Прокопия, недавно прочитанного им в библиотеке Святой Софии: «Тот, кто входит сюда, чтобы вознести молитву, сразу понимает, что не человеческим умением и усердием, но милостью Господа сотворен сей труд».

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, – взмолился Иоанн, – Ты явил Свое чудо в построении этого Божественного храма. Яви и сейчас Свое чудо. Не дай погибнуть василевсу Юстиниану от рук узурпаторов. Ведь Ты ведаешь, Господи, всякое движение сердца человеческого, и Тебе ведомо, что раб Твой Юстиниан искренне стремится следовать путям Твоим. В этот тяжелый час испытаний не оставь его Своею милостью. Дай ему время для покаяния».

Солнечные лучи вдруг ярко брызнули в окна под куполом, так что создалось впечатление отверстого неба. Иоанн опустил взор вниз, к вымощенному мраморными плитами полу, и слезы умиления потекли из его глаз.