Текст книги "Иоанн Дамаскин"

Автор книги: Николай Протоиерей (Агафонов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 2

1

Трое усталых всадников на взмыленных лошадях въехали южными воротами в Дамаск. Проскакав по центральной улице до дворцовой площади, они свернули в переулок и остановились перед высоким белокаменным домом великого логофета. Когда Сергию Мансуру доложили, что прибыл патриций Павел Клеоз из Иерусалима, он лично вышел навстречу дорогому гостю. Павел Клеоз происходил из знатного римского рода и был главой христианских общин Иерусалима и Палестины. Собственно, он исполнял те же обязанности в Иерусалиме, что и Сергий в Дамаске. Кроме того, они с Сергием Мансуром были в хороших дружеских отношениях. Проводив гостя в свои покои, логофет предложил ему вечернюю трапезу, за которой можно было не торопясь поговорить обо всем. Прислуживал за столом управитель дома логофета Софроний.

Сергий понимал: неожиданный приезд Павла в Дамаск мог означать только одно: произошло что-то, требующее личного участия логофета. И он не ошибся в своих предчувствиях, Павел действительно привез неприятные вести. Взволнованный патриций поведал своему другу, что под угрозой разрушения оказалась великая святыня. Наместник Иерусалима эмир Абу Марзубан получил распоряжение халифа взять колонны розового мрамора из храма святой Гефсимании и отправить их в Мекку на восстановление Каабы, сгоревшей во время междоусобной борьбы за престол халифата.

Сергия опечалило неожиданное известие и встревожил тот факт, что халиф Абд-аль-Малик передал важное распоряжение втайне от него. Обычно в таких серьезных вопросах, касающихся христиан, халиф всегда с ним советовался. Сергий теперь уже не сомневался: причина такой перемены по отношению к христианам коренится в нарушении мира с Византией. Халифа сильно раздражает дерзость императора Юстиниана, который, презрев все прежние мирные договоренности, начал войну. Естественно, что свое недовольство политикой ромеев халиф переносит на христиан, ему подвластных. И в этот момент Сергий поймал себя на мысли, что с неприязнью думает о василевсе ромеев: «Чего это молодому выскочке не сидится спокойно? Зачем было нарушать мир с Дамаском, заключенный еще его отцом, достойнейшим василевсом Константином? Этот юный честолюбец, во всем старающийся подражать Юстиниану Великому[10]10
  Юстиниан I Великий, византийский император (527-565); составил свод законов (отсюда название – юстиция), построил собор Святой Софии в Константинополе, расширил пределы империи, оказывал особое покровительство Церкви (автор знаменитой симфонии в отношениях Церкви и государства).


[Закрыть], без сомнения, мечтает о победных лаврах, для чего и развязал войну».

Сергий хорошо помнил, как был разгневан халиф, узнав о приготовлении Юстиниана к войне. Дамаск после многолетних междоусобных раздоров не был готов к такому повороту событий, поэтому Абд-аль-Малик скрепя сердце был вынужден униженно уговаривать гордеца не нарушать мира до окончания срока, условленного договором. Но Юстиниан, не вняв этим просьбам, все-таки выступил в поход. Чтобы упредить противника, халиф послал ему навстречу войско во главе со своим братом Мухамадом, правителем Месопотамии. Встреча двух армий произошла в пределах империи, на территории провинции Вторая Армения.

Когда халиф направлял эмира Мухамада в поход против Юстиниана, он понимал, что его брат хотя и не блещет талантом полководца, зато прослыл опытным интриганом. На эту его способность больше всего и уповал Абд-аль-Малик. Ему доподлинно было известно, что Мухамад плетет интрижки за его спиной, ведя тайные переговоры с эмиром Хусейном и прочими заговорщиками из Медины. «Вот теперь пусть и покажет, на что он способен, – злорадствовал халиф, – одно из двух: или он уговорит Юстиниана не нарушать мира, или свернет себе шею в этой войне. И то и другое весьма неплохо».

Когда лазутчики донесли, что на стороне армии ромеев выступает двадцатитысячное войско славян, испуганный Мухамад тут же отправил к Юстиниану посольство с щедрыми дарами, умоляя не нарушать мира и призывая Бога в свидетели. Император принял дары как должное, но остался глух ко всем просьбам о мире и спешил начать битву. Мухамад, страшно возмущенный таким вероломством Юстиниана, повелел нанизать договорную хартию о мире на пику и с этим знаменем выступил против императорских войск. Битва окончилась поражением арабов. Но эмир решил продолжить борьбу, применив коварство и хитрость. Он послал князю славян Небулу колчан, полный золота, и щедрыми обещаниями переманил его на свою сторону. Когда открылась измена славян, оставшееся войско византийцев бежало. Так завоеванная было победа обернулась поражением.

Юстиниана эта военная неудача не охладила, а подвигла к новым действиям против Дамаска. Он обратил свой взор на остров Кипр, считавшийся по договору с халифом общим владением обеих держав, – налоги с его населения делились между Дамаском и Константинополем поровну. Своим единоличным решением василевс переселил киприотов в пределы своей империи, на полуостров Кизик и в другие местности Малой Азии. Таким образом, Абд-аль-Малик лишился податей с Кипра, что было весьма чувствительным для казны Дамаска. Правда, и халиф не остался в долгу и выпустил золотую монету собственной чеканки, чем привел Константинополь в великое негодование. Сил на ведение крупномасштабных военных действий ни у той, ни у другой стороны не было. Но вражда от этого не утихала.

2

Размышляя над всеми перипетиями отношений, сложившихся между Дамаском и Византией, Сергий сидел в глубокой задумчивости, маленькими глотками отпивая вино из своего кубка. Павел Клеоз, закончив рассказ, тоже молчал, ожидая совета друга.

– Расскажи, Павел, как в Иерусалиме поживает учитель моих детей преподобный Косма? – неожиданно спросил Сергий, подавая знак Софронию, чтобы он подлил вина в кубок.

При упоминании имени монаха Космы Софроний весь превратился в слух.

– Вот уже полгода, – вздохнул Павел, – как преподобный Косма мирно почил о Господе и захоронен в святой обители, где пользовался большим уважением и почетом всей братии.

При этих словах Павла у Софрония к горлу подкатил комок, рука дрогнула, и темно-багровое вино полилось на белую скатерть. Он тут же упал перед Сергием на колени:

– Прости меня, мой господин, за эту оплошность, но монах Косма мне был очень дорог. – И Софроний, не выдержав, заплакал.

– Встань, мой верный Софроний, – воскликнул Сергий, обнимая голову своего слуги, – я знаю, как печальна для тебя эта весть. Поверь мне, Софроний, что и для всех нас это скорбное известие. Иди, мой добрый слуга, на сегодня ты свободен, глубокая скорбь любит одиночество, а вместо себя пришли кого-нибудь другого.

Павел, не ожидавший такой реакции, с недоумением взирал на всю эту сцену. Когда управитель вышел, Сергий пояснил:

– Софроний, верный и преданный слуга, вот уже более десяти лет служит в моем доме. Я выкупил его у сарацин вместе с монахом Космой. Они любили друг друга, как родные братья. Когда Косма ушел в монастырь, Софроний очень скорбел от разлуки, но пойти с ним в монастырь не мог. Он женат на моей служанке Фавсте, у них двое детей. Да и все мы любили смиренного инока. Пусть упокоит Господь его душу! Он был добрым наставником моим сыновьям.

Какое-то время Сергий молча перебирал нефритовые четки, вспоминая, как однажды пришел к нему Косма и сказал: «Желание твое, мой господин, исполнилось: благодаря хорошей памяти и непрестанным трудам, твои сыновья в совершенстве постигли всю глубину познания, Бог же умножил их дарования, так что и меня они уже превосходят мудростью, – таким ученикам недостаточно быть равными своему учителю. Дальше их учить не требуется: они теперь и сами способны учить других. Потому, мой господин, я прошу отпустить меня в монастырь преподобного Саввы Освященного, что находится близ Иерусалима. В этой святой обители я сам буду учиться высшей мудрости от совершенных иноков. Та философия, которую я познал, призывает меня к философии духовной, а духовная философия достойней и чище мирской, ибо она и есть то единое на потребу души, о котором говорил Сам Господь».

Наконец, отрешившись от своих печальных воспоминаний, Сергий прервал молчание:

– О, друг мой, благородный Павел! Мертвых воскресить мы не в силах, но верим, что всех их воскресит Господь в последние дни. А вот попытаться спасти нашу христианскую святыню от разрушения мы должны. Хотя это дело мне представляется таким же невозможным, как и воскрешение мертвых. Ведь тебе хорошо ведомо, что наш халиф не привык менять своих распоряжений. Даже не могу представить себе, как можно уговорить халифа отказаться от своего намерения! Надо бы позвать моего сына, он юноша не по годам сметливый, может быть, через него Господь укажет нам правильное решение.

3

Иоанн, войдя в покои, поцеловал руку отцу и почтительно приветствовал гостя.

– Садись, сын мой, и выслушай патриция Павла, принесшего нам печальную весть.

Когда Павел повторил свой рассказ, Сергий спросил сына:

– Что ты можешь предложить для устранения этой напасти?

– Если мне позволительно рассуждать перед вами, то я осмелюсь высказать мысль, что это дело не так безнадежно, как может показаться на первый взгляд. Но прежде мне самому необходимо спросить вас кое о чем.

– Спрашивай, сын мой, если это поможет сохранить храм Гефсимании, мы готовы ответить на любой твой вопрос.

– Много ли налогов платят в казну халифа иерусалимские христиане? – задал свой первый вопрос Иоанн.

– Намного больше, чем другие провинции, – ответил Павел.

– Теперь ответь и ты мне, отец. Важны ли эти денежные поступления из Иерусалима для халифа?

– Деньги всегда нужны государю, – улыбнулся Сергий, – но особенно сейчас, когда прекратились поступления с Кипра.

– Благодарю тебя, отец мой, и тебя, достойнейший Павел. Ваши ответы укрепили меня в моих рассуждениях. Вот о чем я помыслил: в Иерусалим едут христиане со всего мира, чтобы поклониться местам страдания и воскресения Господа нашего Иисуса Христа. Разрушение одной из главных святынь Иерусалима нанесет ущерб не только нам, христианам, но и в то же время плохо отразится на сборе налогов, что, как я понял, очень нежелательно для сарацин. А чтобы халифу было легче изменить свое решение, нужно вместо колонн из Гефсиманского храма предложить взамен другие колонны из такого же мрамора.

– Это был бы лучший из возможных выходов, – согласился Сергий, – но, к великому сожалению, все каменоломни, добывающие мрамор, находятся в империи ромеев, а Юстиниан не даст мрамор своему врагу, да еще для восстановления еретического храма.

– Надо убедить императора, что мрамор необходим не столько для халифа, сколько доя того, чтобы спасти нашу общую с ним христианскую святыню. Главное сейчас – уговорить халифа, чтобы он согласился подождать, пока это дело не решится благополучно с помощью ромеев.

Сергий задумался, а потом, встав, решительно сказал:

– Ты прав, сын мой. Но даже если халиф и примет это предложение, то не всякого человека пошлешь в Константинополь с такой ответственной миссией. Так что придется тебе ехать вместе с патрицием Павлом.

При этих словах Иоанн весь просиял и, чтобы скрыть свое волнение, потупил взор.

– Да возблагодарит тебя Бог, благородный Сергий, – воскликнул обрадованный Павел, – я верю, что с таким помощником, как твой сын, мы спасем святыню Господню.

– Дело нелегкое, но с Богом все возможно, – подытожил разговор Сергий, – поэтому сегодня мы помолимся Господу о Его благодатной помощи, а завтра я пойду уговаривать халифа.

4

Через два дня патриций Павел Клеоз и сын великого логофета Дамаска Иоанн ибн Сержунт Мансур, имея охранную грамоту от халифа, направились в столицу Византийской империи город Константинополь. Иоанну едва минуло девятнадцать лет. Его сердце горело не только ревностным огнем веры в Божий Промысл, но и неудержимым желанием служить орудием этого Промысла. Немало взволновала душу юноши и предстоящая новизна впечатлений от путешествия. Увидеть город, в котором звучала проповедь Иоанна Златоуста и Григория Богослова! Побывать в самом величественном храме мира – Святой Софии, о котором он слышал столько восторженных откликов! Прикоснуться к многочисленным святыням, хранящимся в христианской столице! Константинополь представлялся ему городом богословов и великих подвижников благочестия. «Интересно, – мечтательно подумал Иоанн, – какой он, этот мир, в котором правит не магометанский владыка, а благочестивый христианский император? Как встретит меня этот мир?» Все это немало волновало сердце юноши и виделось ему в самых радужных красках.

ГЛАВА 3

1

На семнадцатый день месяца апреля, в восьмой индикт десятого года правления Юстиниана II[11]11
  Восьмой индикт десятого года правления Юстиниана II соответствует 795 году от Р. X.


[Закрыть], корабль, на котором плыли Павел и Иоанн, бросил якорь в бухте Золотого Рога. Иоанн, стоя на палубе, с восхищением взирал на все, что его окружало. Залив Золотой Рог буквально кишел судами и суденышками. Здесь были купеческие корабли со всей ойкумены. Шныряли небольшие лодочки ремесленников, на которых те везли свои товары на константинопольские базары. Бороздили пролив рыбацкие шхуны. А за узкой береговой полоской земли возвышались несокрушимые стены града святого Константина Великого.

Павел поручил своему слуге сходить в город, разыскать виллу дината[12]12
  Динат – крупный землевладелец в Византии.


[Закрыть] Протасия и сообщить ему о своем прибытии. Протасий был родственником Павла и служил при дворе в должности каниклия[13]13
  Каниклий – высокий придворный чин, хранитель царской чернильницы.


[Закрыть]. Вскоре прибыл верхом на белой лошади сын Протасия Феофан. Ростом он был чуть пониже Иоанна, но возрастом старше, ему шел уже двадцать первый год. Он привел с собой двух таких же белых лошадей, покрытых дорогими попонами, которые были расшиты золотыми нитями. Павел и Иоанн сели на лошадей и направились вслед за Феофаном. Они проехали через ворота в крепостной стене и оказались на улице, называемой Большой Эмвол Мавриана[14]14
  «Эмволы» – крытые галереи, расположенные вокруг рыночных площадей, храмов, по сторонам главных столичных улиц. Их сдавали в аренду торговцам и ремесленникам. Мавриан – район Константинополя.


[Закрыть]. Иоанн считал свой родной Дамаск большим городом, но, попав сюда, он понял, что ошибался. Здесь, на многолюдной улице Константинополя не менее десяти локтей в ширину, с ее крикливой и пестрой толпой, он даже немного растерялся. Бородатые греки чередовались с гладко выбритыми франками. Попадались им навстречу и привычные для глаз Иоанна сирийские арабы в темных плащах и коричневых сандалиях. Важно вышагивали армяне в военных доспехах и грузины в широкополых войлочных шляпах. Деловито сновали евреи. Целые группы аланов, варягов и болгар с любопытством бродили среди константинопольских кабаков и торговых лавок. Тут же, на улице, рыбаки чистили и жарили рыбу. Пробираться на лошадях сквозь толпу народа было бы довольно-таки трудно, если бы впереди путников не шел слуга с палкой, который освобождал им путь. Иоанн обратил внимание, что встречались здесь и богатые горожане, подобно им восседающие на белых лошадях арабских пород, которых также сопровождали слуги с палками. Еще Иоанн обратил внимание на разносчиков, торговавших обыкновенной водой. Феофан пояснил, что пресная вода здесь очень ценится, так как в Константинополе нет своей реки, если не считать ручейка Ликос, пересыхающего летом. Он также рассказал, что воду в столицу подают по нескольким акведукам[15]15
  Акведуки – огромные сооружения из камня и кирпича, по которым подавалась пресная вода в Константинополь.


[Закрыть] и по подземным водопроводам. Акведуки выводят воду в мраморные бассейны – нимфеи, откуда она распределяется жителям. Несмотря на то что запасы воды хранятся в многочисленных цистернах, ее все равно в городе не хватает.

Миновав квартал булочников Артополий, путники свернули направо, на главную улицу Константинополя – Месса[16]16
  «Месса» означает «срединная».


[Закрыть]. Эта улица, широкая и просторная, была вымощена камнем. Вдоль улицы стояли двух-, трех– и даже четырехэтажные дома с балконами. В нижних этажах домов располагались разнообразные торговые лавки. Некоторые из них были украшены мраморными и бронзовыми статуями. Через широкие распахнутые двери лавок виднелись столы, уставленные товарами. Вскоре Месса привела их на площадь Тавра с возвышающейся конной статуей императора Феодосия I и его сыновей. На этой площади находился нимфей, куда сливались воды самого важного городского акведука, косящего имя императора Валента. Феофан пояснил, что здесь, у подножия колонны Феодосия, высокие византийские сановники встречают иностранных послов. Далее путники проследовали мимо монастыря Христа Непостижимого и вышли к Триумфальной арке. Этот район столицы именовался Месомфал, что значит Средостение. Здесь Месса разделялась на две улицы, одна из которых направлялась на северо-запад, к Харисийским воротам, а вторая вела к Золотым, которые считались главным въездом в город. Именно через эти ворота вступал в свою столицу император, когда возвращался из победоносного похода. По этой второй улице и последовали наши путешественники. Вскоре они выехали на Амастрианскую площадь. Феофан рассказал, что в народе об этой площади ходит дурная слава как о бесовском месте. Именно здесь совершаются экзекуции и казни важных государственных преступников. Иоанн, к своему удивлению, отметил, что на площади располагалось много языческих статуй: Зевс-Гелиос правил мраморной колесницей, рядом лежал распростертый на земле Геракл и еще множество каких-то птиц и драконов. Заметив удивление Иоанна, Феофан засмеялся:

– Что, Иоанн, у вас, наверное, такого нет в Дамаске?

– Нет, – покачал головой Иоанн, – изображения демонские не только христианами отвергаются, но и сарацины их не любят.

– Горожане тоже относятся к ним с неприязнью, многие уверены, что площадь находится под властью демонов.

Миновав неприятное место, путники спустились вниз, в долину Ликоса, где располагался форум Быка, получивший свое название от огромной бронзовой бычьей головы, привезенной сюда из Пергама.

– Это излюбленное место взбунтовавшегося охлоса[17]17
  «Охлос» в переводе с греческого – «простонародье», «толпа».


[Закрыть] для расправы с неугодными сановниками и иноверцами, – пояснил Феофан.

Перейдя ручеек, Месса вновь поднялась на холм, где находилась площадь, украшенная колонной. Венчала колонну статуя императора Аркадия, в честь которого была названа площадь. За этой площадью глазам путников открылось предместье с множеством виноградников. Между ней и Золотыми вратами, несколько в стороне от Мессы, располагался квартал, именовавшийся Сигма, куда и направились наши путешественники.

2

Вскоре они подъехали к дому Протасия. Дом был кирпичный, двухэтажный, снаружи оштукатуренный. На втором этаже со стороны улицы виднелось несколько окон, забранных металлическими решетками. Покатая крыша была покрыта темно-желтой черепицей. Во внутреннем дворе располагались сараи, стойла для скота и небольшая мельница. Жернов мельницы вращал старый ослик, на спине которого была укреплена удочка со свисающей перед самым носом ослика морковкой. Тот с глупым упрямством медленно ходил по кругу, пытаясь дотянуться до вожделенной морковки. Во дворе размещались пифосы[18]18
  Пифосы – большие глиняные кувшины.


[Закрыть] с зерном, вином и оливковым маслом. Посредине был вырыт колодец.

Динат Протасий принял их радушно. Слуг, следовавших с Павлом и Иоанном, он велел отвести в одну из пристроек и там накормить, а почетных гостей лично проводил на второй этаж, в триклиний[19]19
  Триклиний – столовая в византийском доме, трапезная во дворце, зал приемов.


[Закрыть]. Здесь расторопные слуги принесли им воду для умывания. Хозяин пригласил гостей к столу, так как приспело время дипнона[20]20
  Дипнон – вторая трапеза дня (обед).


[Закрыть]. Протасий дважды хлопнул в ладоши, и слуги внесли в триклиний подносы с фруктами, овощами и рыбными блюдами. Иоанн впоследствии отметил для себя, что византийцы предпочитают рыбу другим блюдам. В серебряные кубки разлили прохладное виноградное вино и отдельно поставили перед каждым кувшин с водой, чтобы гость мог разбавлять вино в нужной ему пропорции[21]21
  Пить вино не разбавленным в то время считалось дурным тоном.


[Закрыть]. Павел для приличия плеснул себе в чашу немного воды. Иоанн же налил себе только воды, а к вину не притронулся.

Протасий подождал, пока гости насытятся, и по его знаку слуги принесли чашки с водой для умывания рук. Только тогда хозяин стал расспрашивать гостей о новостях из Дамаска и Палестины. Павел поведал своему родственнику причину приезда в Константинополь и попросил содействия. Протасий задумался.

– Похлопотать об этом богоугодном деле я могу, но вот будет ли какой-нибудь прок в этом, сомневаюсь. Решение вопроса в большой степени зависит от сакеллария[22]22
  Сакелларий – начальник императорской казны.


[Закрыть] Стефана.

– Что это за человек? – поинтересовался Павел Клеоз.

Из дальнейшего рассказа Протасия гости узнали, что придворный евнух сакелларий Стефан является самым влиятельным человеком при дворе Юстиниана. Перс по происхождению, жестокий и самовластный, он проявляет грубость даже в отношении людей высокого положения.

– Поговаривают, что Стефан в отсутствие Юстиниана позволил себе подвергнуть телесному наказанию саму мать императора, Анастасию, – понизив голос, поведал Протасий. – Правда, в это очень трудно поверить, – тут же добавил он. – Юстиниан горяч и скор на расправу, и очень сомнительно, чтобы он стерпел унижение матери, даже от своего любимца Стефана. Ближайший помощник и доверенный человек Стефана – генеральный логофет[23]23
  Генеральный (или великий) логофет – начальник финансового управления империи.


[Закрыть] Феодот, бывший фракийский отшельник, снявший с себя монашеские обеты. Этот монах-расстрига ни в чем не уступает своему другу. За недоимку налогов подвешивает несчастного на веревках, вставляет между пальцев ног солому и поджигает ее. И так мучает недоимщика, пока тот все не отдаст.

Конечно, мрамор, который вам нужен, имеется, его добывают в Докименской каменоломне. Но василевс очень много строит. Пристроил к дворцу огромный роскошный триклиний, возвел новую ограду вокруг всей царской резиденции. Так что все каменоломни загружены заказами для городских построек. Едва ли сакелларий захочет выделить вам мрамор. Вот если бы сам василевс повелел...

– Может быть, нам попросить блаженнейшего патриарха походатайствовать перед Юстинианом о нашем деле? – поинтересовался Павел.

– Едва ли патриарх сможет посодействовать этому делу, – покачал головой Протасий. – По поводу одной из построек у василевса с патриархом случилась обида. Юстиниан решил построить фонтан и помост для приема димов[24]24
  Димы – спортивные партии болельщиков на скачках колесниц, наподобие нынешних клубов футбольных фанатов. Первоначально было четыре партии, ко времени Юстиниана число их сократилось до двух, которые стали известны как «синие» и «зеленые», и их роль стала политической: они поддерживали не только любимую команду, но и кого-то из претендентов на трон или определенную политику правительства.


[Закрыть] на месте, где стояла митрополичья церковь во имя Богоматери. Предстоящий снос церкви вызвал большой ропот и недовольство как в среде духовенства, так и среди охлоса. Василевс, чтобы смягчить ропот и народное недовольство, потребовал от патриарха отслужить молебен на снос церкви. Каллиник воспротивился этому велению Юстиниана, сказав, что в церковном обиходе есть только служба на освящение храма и нет на его разрушение. Но василевс не собирался отступать от задуманного и заставил патриарха исполнить свою волю. Каллиник, совершив моление, закончил его словами: «Слава Тебе, Господи, терпящему вся, ныне и присно и во веки веков». Так вот, – закончил свой рассказ Протасий, – слова патриарха «терпящему вся» народ истолковал: терпящему беззакония.

– Да как же это возможно, чтобы христианский император – и разрушил храм Божий? – воскликнул Иоанн, пораженный этим рассказом. – Захочет ли такой император помочь спасти храм, находящийся далеко за пределами его государства, к Иерусалиме?

– Юстиниана нельзя назвать человеком, равнодушным к церковным вопросам, – возразил Протасий. – К тому же он вместо разрушенного храма построил новый в квартале Петрион[25]25
  Петрион – название пятого холма, выходящего к Золотому Рогу.


[Закрыть]. Еще надо вспомнить, что он поддержал ревнителей чистоты христианского благочестия и созвал Трулльский Собор[26]26
  Трулльский Собор получил свое наименование по месту, где проходили его заседания. Это был зал со сводами – «труллами».


[Закрыть]. Поэтому я не думаю, что Юстиниану будет совсем безразлична судьба храма на Святой Земле. Но, как я уже говорил, в первую очередь необходимо заручиться поддержкой Стефана. Именно он распоряжается всеми постройками, и каменоломни находятся под его началом. Что это за человек, вы уже знаете. Творит он немалые обиды, даже мастерам и рабочим на стройке, зато строительство у него продвигается быстро, и василевс им доволен.

3

Беседа с хозяином дома затянулась, так что гости расходились по своим комнатам, когда на город уже спустились вечерние сумерки.

Слуга, сопровождавший Иоанна, шел впереди него, держа светильник на вытянутых руках. В покоях, отведенных гостю, он поставил светильник на стол и, поклонившись, вышел. Иоанн встал перед иконой на молитву. Светильник был заправлен оливковым маслом с добавлением ароматов, так что вскоре вся комната наполнилась благоуханием. Иоанн почувствовал, как на него навалилась усталость. Юноша быстро разделся и лег на приготовленное ему ложе. Вытянувшись на мягком тюфяке, набитом овечьей шерстью и застеленном простыней из тонкого льна, он блаженно прикрыл глаза. Какое-то время Иоанн просто лежал с закрытыми глазами, вновь переживая впечатления дня и вспоминая многолюдные и шумные улицы византийской столицы.

Его воспоминания вдруг неожиданно обрели реальные черты. Он огляделся кругом и увидел, что на самом деле стоит на одной из улиц Константинополя, но эта улица совершенно пуста. «Куда же подевались все люди?» – с удивлением подумал Иоанн. Он шел по этой безлюдной улице, и его начинало одолевать беспокойство. Причиной этого нарастающего беспокойства было ощущение чьего-то присутствия. Кто-то шел рядом, невидимый глазу. Смутное беспокойство нарастало. Иоанн посмотрел вокруг и увидел, что стоит на Амастрианской площади в окружении языческих изваяний, которые вдруг на его глазах стали оживать.

Каменные глазницы истуканов уже злобно наблюдают за юношей. Иоанн поворачивается, чтобы уйти с этой проклятой площади, но Зевс на колеснице преграждает ему путь. Тогда Иоанн и смятении пятится назад и натыкается на изваяние лежащего Геракла, тот встает и начинает преследовать его. Ужас охватывает юношу, и он бежит к виднеющемуся вдали храму, надеясь спастись под его святыми сводами. Наконец-то он в храме. Иоанн оглядывается в поиске святых икон, но их здесь нет. Храм совершенно пуст. Вот уже раздаются гулкие шаги Геракла, и Иоанн понимает, что ему никуда не уйти от этого бездушного каменного истукана. Темная глыба неотвратимо надвигается на него, заслоняя собой свет. Тут Иоанн замечает в стене небольшую щель. Он протискивается в нее и бежит не то по каменному коридору, не то по узкой улице города. И хотя он уже избавился от преследования Геракла, но его все равно не оставляет ужас присутствия рядом кого-то невидимого. Гонимый страхом, он бежит дальше и дальше, надеясь найти выход, но все тщетно. Он словно блуждает по какому-то нескончаемому лабиринту. По дороге Иоанн иногда замечает людей, но не подходит к ним, потому что имеет ясное представление: они не придут ему на помощь, он здесь один. «Да и вообще, люди ли это? – содрогается от своей догадки юноша. – Это же мертвецы, это только тени людей. Где я?» Наконец его осеняет еще одна ужасная догадка: он в царстве мертвых. Можно бесконечно идти по этому подземному лабиринту – все напрасно, в этом подземелье нет выхода. Здесь вечная смерть. Это место, где умирает сама надежда. Здесь возможен лишь переход от одного ужаса к другому, еще более жуткому. Иногда до его сознания доходит мысль, что это только сон. Легче от этой догадки не становится, потому что вместе с ней приходит понимание: если он не найдет выхода из этого лабиринта, то уже никогда не проснется. «Владыко Человеколюбче, – взмолился в отчаянии юноша, – неужели мне одр сей гроб будет? Или еще окаянную мою душу просветишь днем? Это гроб предо мною лежит, это смерть предо мною стоит. Суда Твоего, Господи, боюсь и мук бесконечных... Знаю, Господи, что я недостоин человеколюбия Твоего, но достоин лишь осуждения и смерти. Но, Господи, или хочу, или не хочу, спаси меня. Если праведника спасешь или чистого помилуешь, что же в этом удивительного, они и так достойны Твоей милости. Но на мне, грешном, прояви милость Твою; и на мне яви человеколюбие Твое, да не одолеет моя злоба Твою неизреченную благость и милосердие». Во время молитвы его ум осеняет спасительная мысль: «Если здесь нет выхода, то непременно есть вход, через который я, гонимый страхом перед истуканом, проник в это царство мрака». Иоанн нащупывает на своей груди нательный крестик и сжимает его в ладони. По руке идет блаженное тепло. Это тепло наполняет сердце и душу. Теперь уже не так страшна эта каменная громадина, которая наверняка стоит у входа. Иоанн направляется в сторону «страха», читая молитву: «Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его...» Вот она, та самая щель, за которой сопит и рыкает чудовище. Иоанн с отчаянной решимостью протискивается в нее и осеняет истукана крестным знамением. Раздается ужасный рев, и великан рассыпается грудой камней. Иоанн тут же проснулся.

Сердце отчаянно бьется в груди, на лбу выступили крупные капли пота. Он встает с постели и подходит к окну. Яркие звезды равнодушно мерцают в предрассветном небе Византии. Все, все здесь чужое, и это небо, и этот огромный город с его шумными улицами и пестрой людской толпой. Чувство тоскливого одиночества наваливается на душу Иоанна. Ему вдруг страстно хочется вернуться домой. Да закончится ли когда-нибудь эта ночь или она будет длиться вечно? Иоанн отворачивается от окна и идет к иконе. Строгий лик Христа взирает на него с упреком: «Иоанн, разве ты не знаешь, что Я всегда с тобой? – говорит этот взгляд. – Или не ведаешь того, что уныние – смертный грех?» Устыдившись своего малодушия, Иоанн шепчет: «Прости меня, Господи, грешного, нерадивого и унылого раба твоего». Затем он встает перед иконой на колени и начинает молиться.

Наступил рассвет, сердечная молитва развеяла страхи и сомнения в душе, как утренний ветерок развеивает едкий дым ночного костра. Сошедшее на душу умиротворение ярким пламенем зажгло в ней уверенность: миссию, возложенную на него отцом, он выполнит, потому что Сам Господь и этом деле будет помощником и покровителем.

А молитву, родившуюся в минуты отчаяния из глубины его смятенной души, он стал повторять с тех пор каждый вечер перед сном.