Текст книги "Это в сердце моем навсегда"

Автор книги: Николай Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

По всей вершине расположенного напротив возвышения просматривалась вторая линия неприятельских траншей. Оттуда велась пулеметная стрельба, а из-за поселка били минометы.

Супрун хорошо видел, как к одному из домов поселка часто подходили люди. От здания двое тянули провод. Потом кто-то вышел из дверей постройки и, вскочив на лошадь, поскакал по шоссе на юг.

– Семен! – окликнул Супрун связного. – Немедленно найди политрука и скажи, что штаб в третьем доме слева. Пусть сообщит об этом в соседнюю роту. Командиров взводов пригласи ко мне...

Весь следующий день рота Супруна отбивала атаки гитлеровцев. Стояла жара. Но к вечеру с Сарпинских озер потянуло сырой, пронизывающей прохладой. Бойцы облегченно вздохнули. А некоторые даже стали зябко поеживаться.

Политрук Николай Небаев, устало вытерев лицо простреленной пилоткой, привалился к задней стенке окопа. Ныло плечо от стрельбы из противотанкового ружья, хотелось спать.

К Небаеву подошел Супрун:

– Устал, Николай? Отдохни, я пободрствую. После полуночи подниму...

Прикрыв плащ-палаткой примостившегося на сухой полыни политрука, командир роты пошел по траншее, осторожно ступая между отдыхающими. Потрудились сегодня бойцы неплохо – отразили три вражеские атаки, сожгли два бронетранспортера, которые до сих пор дымят на дороге в ложбине, уничтожили штаб.

Поравнявшись с черным от пыли и копоти взводным Серовым, Супрун тронул его за плечо.

– Приляг. Понадобишься – разбужу.

Серов словно ждал этой команды. Он тут же свернулся калачиком и мгновенно заснул.

Немного постояв над ним, Супрун двинулся дальше. Однако через несколько шагов опять остановился возле пулеметчика Кравченко. После длительной стрельбы боец приводил в порядок оружие. Потом, промокнув рукавом гимнастерки вспотевший лоб, потянулся к фляге, чтобы промочить пересохшее горло. Но посудина оказалась пустой. Несколько капель, которые удалось из нее вытрясти, только раздразнили Кравченко.

Увидя это, командир роты повернул обратно.

В это время совсем рядом ухнула мина. Супруна обсыпало землей. От взрыва на ноги вскочил Небаев. Еще не совсем очнувшись от сна, он уставился на лейтенанта.

– Что случилось? – спросил политрук.

– Особенного ничего, – успокоил его Супрун. – С питьем у нас скверно. Старшина накормил людей копченой рыбой, а воды не припас. Жара к тому же... Маются ребята, особенно раненые. Двое сознание потеряли.

– Ясно. Надо добывать...

– А как? Впереди и сзади каждый метр простреливается. Посылать кого-то сейчас – все равно что к расстрелу приговаривать...

– Ну что ж, тогда давай это возьмем на себя. Мы тут самые стреляные...

– Не возражаю, – сразу же согласился Супрун. – А поскольку я помоложе, то я и пойду.

– Не имеешь права, – возразил политрук. – Командир все время должен быть вместе с подразделением.

– Да ведь тебе не добраться – измотан весь.

– Доберусь. Политработник обязан заботиться о людях... Ты только прижми фрицев огнем.

Небаев затянул потуже ремень, передвинул кобуру пистолета за спину, нахлобучил на брови пилотку.

– Держись тут, Василий, я вернусь. Все будет хорошо!

Политрук легко выскочил из окопа и ящерицей пополз в свой тыл. Его быстро заметили гитлеровцы и открыли огонь. Командир роты лейтенант Супрун приказал ответить. Началась перестрелка.

Все волновались: проскочит или не проскочит Небаев?

Он благополучно преодолел самый опасный участок и скрылся из виду. Но волнения на этом не кончились: Небаева могла еще настичь мина.

Около двух часов Супрун и все бойцы подразделения пребывали в неведении: достиг ли политрук цели?

Наконец он показался. И опять вздыбилась фонтанами взрывов выгоревшая под солнцем степь, часто-часто засвистели над нею пули...

– Огонь! – скомандовал Василий Супрун. По противнику ударили из автоматов, пулеметов, минометов. Сам командир роты схватил самозарядную винтовку и тоже стал бить из нее по амбразуре вражеского блиндажа. Выбрав момент, крикнул связисту:

– Передай соседям, чтоб поддержали!.. Чувствовавший свою вину, старшина роты не выдержал и по-пластунски подался навстречу Небаеву.

Через несколько минут оба вернулись, таща за собой плоский пятнадцатилитровый бидон. Спрыгнув в траншею, политрук облегченно вздохнул и обратился к Супруну:

– Сверни, пожалуйста, папироску, а то у меня руки прямо как не свои.

Пока лейтенант сооружал цигарку, Небаев сообщил приятную весть: командование армии отметило стойкость частей 91-й стрелковой дивизии.

– Задачу свою мы выполнили. Ночью по сигналу – две зеленые ракеты перейдем на новый рубеж. А теперь пейте чай.

Две недели в калмыцких степях шли тяжелые бои. Противник наседал, мы отбивались. Над нашей головой постоянно висела его авиация. А тут еще нещадно палило солнце, не хватало пресной воды. Это все изнуряло до предела. И все же дивизия не только сдерживала натиск врага, но и предпринимала дерзкие вылазки. Во время одной из них в совхозе No 10 мы захватили штаб саперного батальона и все его хозяйство. Среди документов оказался и приказ командира 4-го армейского корпуса, в котором, между прочим, отмечалось, что войска Советской Армии уже полностью уничтожены и по степям бродят лишь их отдельные мелкие группы.

15 августа дивизия полностью сосредоточилась на рубеже Малые Дербеты Ханата – озеро Сарпа – Сарпинский и приступила к организации обороны. Теперь за нами была только Волга.

В спешном порядке части рыли окопы, оборудовали убежища, устанавливали противотанковые и противопехотные заграждения.

Перед нами действовали подразделения и части 4-й танковой армии немцев и 6-го армейского корпуса румын. Их попытки с ходу прорваться сквозь нашу оборону не увенчались успехом, и они также вынуждены были заняться укреплением захваченных позиций.

Изучая местность перед своим передним краем, я обратил внимание на то, что нас и гитлеровцев разделяет лощина. Когда-то она была заполнена водой. У меня мелькнула мысль: а что, если ее и сейчас затопить?

Во вражеском тылу, километрах в восьми от передовой, раскинулось большое озеро Аршан-Зельмень. Восточная часть его смыкалась с ответвлением глубокого оврага, перегороженного плотиной. Если ее взорвать, то между нами и неприятелем образуется серьезная естественная преграда.

Обсудив эту идею с начальником штаба дивизии Александром Ивановичем Булгаковым, своим заместителем по строевой части Леонидом Михайловичем Покровским и начальником разведки Владимиром Васильевичем Артамоновым, я распорядился разработать план уничтожения перемычки.

Для этой небольшой операции создали группу из 12 человек: 8 разведчиков и 4 саперов. Возглавил ее лейтенант Гришин.

Ночью он скрытно провел бойцов к плотине. Пока саперы закладывали в нее взрывчатку, остальные из подручных материалов вязали плотики и перетаскивали к месту, куда должна была устремиться вода. Когда все было готово, Гришин еще раз напомнил о порядке отхода, объявил сигналы связи друг с другом. Только после этого были подожжены шнуры. В полуночной тишине раздался оглушительный грохот. Группа бросилась к спасательным средствам и, подхваченная первой волной, поплыла к своим.

Вернулись разведчики и саперы под утро. По пути они подобрали в камышах тяжело раненного нашей шрапнелью немецкого обер-лейтенанта. Начальник разведки дивизии майор В. В. Артамонов поспешил допросить его. Пленный оказался офицером штаба 48-го танкового корпуса. Он прибыл на позиции проверить, как выполняют приказ германского командования румынские части. Обер-лейтенант провалялся в камышах более суток и был очень плох.

Артамонов пригласил врача и медсестру. Они ввели обер-лейтенанту противостолбнячную сыворотку и сделали перевязку. После этого гитлеровец был отправлен в штаб армии.

Со второй половины августа в полосе обороны дивизии положение стабилизировалось. Мы не только уверенно отражали попытки противника опрокинуть нас, но и проявляли некоторую активность: на вражеские позиции совершались огневые налеты, в тыл гитлеровцам направлялись разведывательные группы и даже целые подразделения.

В последние дни лета в районе Садовое, Уманцево в течение десяти суток действовал отряд во главе с моим заместителем подполковником Л. М. Покровским. Посаженный на трофейные автомашины, отряд был очень подвижным. Внезапными ударами он уничтожал мелкие гарнизоны неприятеля и легко уклонялся от встреч с более крупными формированиями.

Покровский собрал важные сведения о фашистских частях и соединениях, провел большую работу с жителями селений Садовое и Уманцево, разъяснил им, какие данные о враге нас интересуют, куда и как их передавать.

Дерзкие налеты наших бойцов вызвали в стане противника серьезную тревогу. Он бросил против отряда Покровского значительные силы пехоты и артиллерии. Им помогала авиация.

Пришлось дать команду на отход. В Уманцево остался лишь взвод Баймурзаева. Он и принял на себя удар немцев. На рассвете 24 августа к Уманцево подошли семь немецких грузовиков с автоматчиками и одним орудием. Баймурзаев выждал, когда они приблизятся почти вплотную, и только тогда подал сигнал. Дружный и плотный огонь застал гитлеровцев врасплох. Машины остановились. С одной из них соскочили десятка два солдат. Они залегли и начали отстреливаться. Остальные автомобили рванули в объезд Уманцево. Не прошло и получаса, как селение оказалось в кольце. Завязался жестокий бой. Он длился целый день. К неприятелю подошло подкрепление. Силы теперь были слишком не равны.

Баймурзаев организовал круговую оборону. Вскоре его ранило, но командир взвода остался в строю.

Когда у наших бойцов кончились патроны, гитлеровцы попытались захватить их живьем. Советские воины отбивались гранатами, прикладами, ножами.

Коммунист Магомед-Загир Баймурзаев, как и его товарищи, бился до последнего. Он погиб от осколков лимонки, брошенной им в набегавших гитлеровцев.

В этой схватке пали почти все, кто был тогда с Баймурзаевым. В их числе старший сержант Шкитин, бойцы Мельник, Юдин, Лазаренко, Остров, Корнеев, Томилин, Супрун, Федоров, Термуенко.

Как рассказали потом местные жители, к ним, даже мертвым, фашисты долго еще не осмеливались подойти.

После освобождения Уманцево останки героев были с воинскими почестями захоронены в братской могиле. Магомеда-Загир Баймурзаева посмертно наградили орденом Ленина, а остальных его товарищей – орденом Красного Знамени.

Вскоре после этого одна из наших стрелковых рот совершила вылазку в район населенного пункта Деде-Ламин. Атаке предшествовал огневой налет гвардейских минометов и артиллерии. Он ошеломил оборонявшихся здесь посланцев Антонеску. Их позиции были буквально выжжены. Подоспевшие пехотинцы довершили разгром. Только убитыми неприятель потерял у Деде-Ламина свыше 100 человек, 12 солдат и 2 офицера были захвачены в плен.

Накануне 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции командующий 51-й армией приказал мне снова сформировать отряд для действия во вражеском тылу. Мы выделили стрелковый батальон, разведроту, эскадрон конницы, артиллерийскую батарею и пять танков. Командовать этими силами поручили Леониду Михайловичу Покровскому, ставшему к этому времени полковником.

6 ноября в 2 часа утра подразделение У-2 нанесло бомбовый удар по расположенному в Садовом румынскому штабу. К этому времени отряд Покровского должен был пересечь линию фронта и подойти к восточной окраине Садового. Однако он задержался, встретив более серьезное сопротивление противника, чем предполагал. Садовое перешло в наши руки лишь к рассвету.

Кутившие здесь всю ночь генералы и старшие офицеры поспешно бежали, не отдав никаких указаний своим подчиненным. Штабники и находившиеся в Садовом подразделения в панике бросились в лощину, тянувшуюся к Уманцево. Наши артиллеристы открыли по ним беглый огонь картечью.

Преследуя противника, Покровский с ходу овладел селением Уманцево. Узнав об этом, я со своей оперативной группой поспешил туда. Разделив отряд на две части, одну из них направил к станции Аксай, другую – в сторону Котельниковского с задачей разведать глубину обороны неприятеля и его оперативные резервы.

Фашисты бросили против нас значительные силы, поддержанные десятью танками и самоходными орудиями. Я вынужден был дать команду отойти к Уманцево, где стояли на позициях наши орудия и танки. Они встретили гитлеровцев сильным огнем. Потеряв 4 машины, фашисты откатились назад.

9 ноября нам было приказано вернуться в полосу обороны дивизии.

За трое суток пребывания во вражеском тылу мы изучили его систему обороны, уничтожили свыше 900 солдат и офицеров, отбили 8 автомашин, взяли несколько десятков пленных, взорвали и сожгли 3 склада артиллерийских, 2 – с имуществом. Все захваченное продовольствие роздали населению.

Вот уже больше двух месяцев наша дивизия вместе с другими соединениями упорно обороняла плацдарм в районе Сарпинских озер. Мы знали, как трудно в это Время приходилось защитникам Сталинграда, и поэтому стремились быть максимально активными, отвлекая внимание и силы противника от главной цели.

Политработники, партийные и комсомольские активисты постоянно поддерживали у личного состава высокий боевой дух. Не было дня, чтобы они не побывали в окопах, землянках, блиндажах, не побеседовали с бойцами по душам.

16 ноября к нам прибыло пополнение. Офицеры штаба и служб пошли в подразделения, чтобы лично познакомиться с новичками, сразу же ввести их в курс обстановки.

Секретарь штабной партийной организации А. П. Рубцов направился в 4-ю роту, где он был частым гостем. Я это время как раз происходила смена постов. Рубцов опустился на притоптанную солому, решив подремать, пока соберутся все сменившиеся.

Землянка постепенно наполнялась людьми. Входя в нее, бойцы ставили в отведенное место оружие, потирали от холода руки, щеки, постукивали ногой об ногу, располагались вокруг едва теплившейся железной печки, сделанной из старой бочки, перебрасывались между собой репликами.

– Ну, братцы, и морозец! Если так дальше пойдет, пожалуй, не выдержим,пожаловался кто-то. Вошедший в эту минуту в помещение высокий, широкоплечий, с большими покрытыми инеем усами солдат заметил:

– Рановато, брат, пасуешь. Это... как же не выдержим? – И, усаживаясь в круг, продолжал: – В сорок первом под Москвой покрепче было, и то перенесли. Да еще и немцам покою не давали. Помню, послали как-то нас за "языком". Надели мы белые маскхалаты и – в путь. Шли долго, а прошли мало. Снег глубокий, поземка метет, мороз лютый, аж до костей пронизывает. На пути стог соломы попался. Наш командир, молодой лейтенант, приказывает: "Дядя Вася (это он меня так звал за возраст) и ты, Омельченко, проверьте, нет ли там кого".

Ну мы с Омельченко потопали. Почти вплотную приблизились, смотрим, а там немцы. Я кричу им: "Хенде хох!" – и автомат трофейный направляю. А они – кто лежит, кто сидит, и на мой оклик чихали. Еще раз рявкнул и хотел уже дать очередь, но потом решил, если спят – возьмем живьем. Подошли с Омельченко, а они все, как деревяшки, мерзлые. Просигналили своим, а сами стог обшариваем. Вытащили капрала, вроде живой еще. Кое-как привели в чувство. Но сказать ничего не может. Ладно, думаю, в штабе разберутся. Подошел лейтенант, сосчитал остальных и вывел в блокноте цифру "18". Собрали оружие, солдатские книжки. У некоторых нашли письма, хотели порвать, а лейтенант запретил: сказал, что они – тоже документы. Что-то начертив для памяти, командир распорядился поворачивать назад. Мне он велел наблюдать за капралом, предупредив, что если он окочурится, то нам не миновать второй такой прогулки. Ничего... обошлось. Доставили в целости и сохранности.

– Дядя Вася, а где ты сегодня всю ночь пропадал?– поинтересовался боец, перетиравший в ладонях какую-то траву.

– Где был? Могу ответить, не секрет. Выполнял задание "тройки" (шифрованный номер командира полка). Дал он мне пакет и сказал: "Немедленно доставь в штадив. Очень важно". Взял я конверт, повторил, как полагается, приказание и направился к мотоциклу. Сел в коляску – и помчались. Ветер встречный, холодный. Мне еще туда-сюда, а вот водителю совсем плохо. Но доехали, направляюсь к землянке, вдруг слышу: "Стой! Кто идет?" Говорю пропуск. Потом вглядываюсь и глазам не верю. Омельченко! Какими судьбами? Расцеловались. В сорок первом вместе попали в госпиталь, а выписались порознь, с тех пор не виделись. "Ты по какому делу? – спрашивает.– "С донесением",отвечаю.– "Малость обожди, там сейчас ругачка идет. Замполит с начсандива стружку снимает за то, что солдаты всякую полынь да навоз курят".

В этот момент появился начальник штаба. Увидев меня, спросил: "Откуда?" Докладываю: "Из "хозяйства" Дружинина с донесением".– "А что же не докладываешь, а лясы тут точишь?" Я чуть не сгорел от стыда. Хорошо, что в землянке освещение плохое, не видно. Начальник штаба вскрыл пакет, прочитал, поставил на конверте время. Затем спросил меня: "Как живете?" А я возьми да и бухни: "Все, говорю, хорошо, только курить нечего!" Смотрю, лезет в полевую сумку и достает вот это.

Дядя Вася вынул из кармана пачку махорки и высоко поднял ее над головой. Курильщики восторженно загудели, только один из присутствовавших остался к этому равнодушным. Он заинтересовался другим.

– Дядя Вася, а почему это теперь донесения стали с нарочным посылать? Ведь раньше как было: зашифруют и на рацию. Быстро и на морозе не крякать.

– Ну это не моего ума дело. Может быть, рация но выдерживает мороза, а может, еще что. В общем, приказывают – исполняй.

Отвечал дядя Вася с лукавинкой. Он, видно, о чем-то догадывался, но молчал.

– Дядя Вася, не томи, давай подымим,– попросил Звягин, жадно глядя на курево.

– А я думаю так,– заметил пулеметчик Копытов,– пусть дядя Вася закурит, а мы будем дымком довольствоваться. Некурящих за дверь, чтобы зря добро не тратили. Так-то экономнее будет.

– Нет,– возразил Василий Васильевич.– В первую очередь предлагаю свертеть по одной цигарке на десять персон для тех, кто сейчас в окопах. А что останется – нам.

Против такого распределения никто возражать не стал.

Рубцов, до сего времени лежавший молча, встал, потянулся и включился в разговор:

– Слышал я, товарищи, как вы курительную проблему решаете. Я пришел к вам, чтобы сообщить приятную весточку. Вчера мы получили письмо из Дагестана, где формировалась дивизия. Наши шефы благодарят нас за стойкость и выражают уверенность, что мы в конце концов разобьем врага. Труженики тыла прислали нам полушубки, валенки, носки, перчатки. Не забыли и про табачок.

Дружное "ура" потрясло землянку, а Рубцова так качнули, что он едва не ударился о перекрытие.

Да, в то напряженнейшее время даже такие простые вещи, как пачка махорки, не говоря уже о добром слове, вызывали у нас радость, несли в себе огромный заряд энергии. За Родину, за свободу и счастье народа советские воины готовы были биться до последней капли крови, до последнего дыхания.

Политработники, коммунисты в комсомольцы поддерживали в бойцах это чувство, развивали и утверждали его.

В Зургене полным ходом шла работа по оборудованию командного пункта. Жители этого поселка были эвакуированы. Но в одной глинобитной хатке кто-то остался. Командир комендантского взвода обнаружил в ней пожилую калмычку.

– А почему здесь, бабуся? – напустился на старушку лейтенант.– Тебе что, жизнь надоела? Ну-ка быстренько собирай свои вещи. Все ваши давно уже за Волгой.

Женщина не шелохнулась.

– Что молчишь? Или русского языка не знаешь?

– Язык-то знаю, да вот не понимаю, почему со своей земли уходить заставляешь?

– Об этом сейчас разговаривать некогда, приказ выполнять надо.

– Никуда я отсюда не поеду. Я тут родилась, выросла. Это моя родина. А если вы за Волгу отступите, сама буду бить немцев сколько сил хватит.

Командир взвода пожал плечами и направился в штаб.

Я слышал его доклад и спросил:

– А у бабуси еда есть?

– Не знаю,– растерялся лейтенант.

– Узнайте. Если нет, обеспечьте! Когда командир комендантского взвода вышел, я обратился к комиссару дивизии Скобелеву:

– Как находишь этот факт, Петрович? Ведь женщина могла уйти, но сама решила – ни шагу назад.

– Пусть остается с нами,– согласился Скобелев.

Бабуся стала у нас своим человеком. Она ухаживала за ранеными, стирала бойцам белье, помогала готовить пищу. Солдаты относились к ней с уважением.

В бескрайних приволжских степях продолжались жесточайшие бои.

Основательно закрепившись на рубеже Сарпинских озер, мы теперь уже твердо верили, что ни под какими ударами не дрогнем и на восток не сделаем больше ни шагу. Наоборот, день ото дня крепла у нас надежда на скорый перелом в ходе событий.

И он наконец наступил.

18 ноября мы со Скобелевым были вызваны в штаб армии. Командующий генерал Н. И. Труфанов объявил приказ о наступлении. Нашей дивизии предстояло действовать на левом фланге 51-й армии. Перед нами поставили задачу овладеть селением Садовое, в дальнейшем продвигаться в направлении Кануково, Кенкря.

В ночь на 20 ноября в проволочных заграждениях и минных полях противника были проделаны проходы. На рассвете после короткой артподготовки подразделения пошли в атаку и прорвали неприятельскую оборону.

Во время боя за высоты южнее Сарпинских озер был тяжело ранен командир 1-й роты 561-го стрелкового полка старший лейтенант Спиваков. Через сутки он умер. Роту принял политрук Небаев. Но тут же ему пробило пулями обе ноги. Командир батальона старший лейтенант Тимошин приказал молодому бойцу Кантария вынести Небаева в безопасное место. Руководство боем он взял на себя.

Вскоре рядом с Тимошиным разорвалась мина. Комбату оторвало правую руку, а один из осколков угодил о живот. Тимошин сгоряча продолжал идти впереди роты, подбадривая солдат, потом упал и больше уже не поднялся. Погиб и старшина Солоницын.

Как только была взята высота с отметкой 80, я выеехал в 561-й стрелковый полк. Из перелесков и оврагов с поднятыми руками выходили неприятельские солдаты и кричали:

– Гитлер капут!..

Некоторые тянулись и брали под козырек. Я остановил машину и спросил:

– Кто из вас говорит по-русски?

Отозвались сразу несколько человек.

– Есть желающие помогать нам бить фашистов?

Среди сдавшихся в плен возникло замешательство. Но вот некоторые из них заявили, что согласны повернуть оружие против гитлеровской армии. Я отправил их в распоряжение командира 561-го стрелкового полка. Однако подполковник А.А. Гайдадин и сам выявил немало охотников перейти на нашу сторону. Он находился на захваченной вражеской артиллерийской позиции. Увидев меня, Гайдадин спросил:

– Что с ними делать?

– Используйте по специальности,– распорядился я. – Только под руководством наших бойцов.

Мы с Гайдадиным направились на полковой командный пункт. Мимо нас по заснеженной степи на юго-запад беспрерывным потоком шли танки, "катюши", тяжелая артиллерия, колонны хорошо вооруженных и тепло одетых пехотинцев. Появились батальоны и полки, прибывшие из-за Волги.

Наступление набирало силу.

С 20 по 23 ноября наша дивизия заняла населенные пункты Жарков, Кочубеево, Армань, Обильное и развернула преследование противника в направлении Киселевка, Кетченер.

Но тут произошли некоторые осложнения. 61-я кавалерийская дивизия под командованием генерал-майора Я. К. Кулиева, наступавшая на Котельниково, подверглась контратаке танков и пехоты гитлеровцев. Конники стали отходить на Уманцево. В этой ситуации и мы вынуждены были перейти к обороне на рубеже Уманцево-Обильное. Здесь нам пришлось встретиться с прорвавшимися танками 23-й немецкой танковой дивизии. Германское командование стремилось восстановить положение.

В течение 28 и 29 ноября 91-я стрелковая и 61-я кавалерийская дивизии успешно отразили попытки неприятеля пробиться к Сталинграду.

Не добившись цели, враг начал закрепляться на линии Кануково-Кенкря.

Во время этих боев из строя вышел командир 503-го стрелкового полка. Принять от него часть я предложил своему старому боевому товарищу, бывшему комиссару 131-й мотострелковой дивизии Якову Никитовичу Григорьеву, находившемуся в резерве. Он согласился. Яков Никитович – сын донецкого горняка, в Красной Армии с 1922 года. За его плечами большой жизненный и боевой опыт. За дело он взялся уверенно.

29 ноября 503-й и 561-й полки предприняли попытку овладеть населенным пунктом Кенкря. Но из этого ничего не получилось. Тогда, оставив здесь заслон, части направили свои усилия на освобождение Кондженкина, В. Сальска, Ики-Загарников.

4 декабря мы вышли на этот рубеж, закрепились на нем и более двадцати дней во взаимодействии с соседними соединениями отражали яростные контратаки противника, рвавшегося на помощь войскам, окруженным в районе Сталинграда.

26 декабря подчиненная мне группа в составе 91-й стрелковой, 61-й кавалерийской дивизий и Сарпинского укрепрайона возобновила наступление. 27 декабря мы разбили гитлеровцев, оборонявшихся в районе Киселевки, взяв в плен около 2000 солдат и офицеров, захватив большое количество орудий, лошадей и всякого военного имущества.

Правда, и у нас потери были немалые. Особенно тяжелой утратой для нас явилась гибель командира 61-й кавдивизии генерал-майора Якуба Кулиевича Кулиева.

В последний декабрьский день 1942 года в Киселевку приехал заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант Г. Ф. Захаров. В небольшом крестьянском домике при свете керосиновой лампы он поставил 91-й стрелковой дивизии задачу: с приданной танковой бригадой к рассвету 1 января овладеть селом Ремонтное, а к утру следующего дня отбить у противника Первомайское, Приютное и, выйдя к реке Маныч, отрезать пути отхода ею элистовской группировке.

– Знаю, что это трудно,– сказал Захаров,– и времени мало. Но надо успеть. Во что бы то ни стало.

В морозную, вьюжную новогоднюю ночь наше соединение пошло в бой. В Ремонтное ворвались с ходу. От пленных мы узнали, что неприятель отходит на Сальск.

Не теряя времени, тремя колоннами мы двинулись к намеченному рубежу. 503-й стрелковый полк с приданными танками и артиллерийским дивизионом 2 января захватил мост через Маныч. Одним батальоном он закрепился перед станцией Дивное, остальные силы развернул фронтом на восток по Манычу. 613-й стрелковый полк занял Приютное и вступил в борьбу с гитлеровцами, стремящимися переправиться через Маныч.

Ударная группа дивизии в составе танковой бригады и 561-го стрелкового полка била во фланг отходящих фашистских войск с севера. Ей помогала 6-я танковая бригада 28-й армии. К 3 января 1943 года вражеская группировка была истреблена по частям. Мы взяли много пленных, боевой техники, снаряжения, продовольствия и фуража.

Перед нами была поставлена новая задача: наступать вдоль реки на станцию Пролетарская, овладеть ею и закрыть для отходящей Котельнической группировки немцев путь за Маныч и на Ростов.

В ночь на 4 января дивизия выступила по Двум маршрутам. Вдоль Маныча шли 613-й стрелковый поля и артиллерийский дивизион. Километрах в десяти за ними 503-й стрелковый полк. Справа, по параллельной дороге, следовали танковая бригада, 561-й стрелковый полк и другие дивизионные подразделения.

Такой боевой порядок давал возможность наступать на широком фронте и при встрече с противником головной частью сковать его, а остальными силами маневрировать по обстановке.

С боями по бездорожью нам за четверо с половиной суток предстояло пройти полторы сотни километров. Однако бойцов не страшили никакие трудности. Познав радость победы над врагом в новогодние дни, они рвались вперед.

К утру 6 января передовой отряд дивизии вышел в район коневодческого завода имени С. М. Буденного. Там его атаковал полк неприятельской мотопехоты с 20 танками, поддерживаемый авиацией. Гитлеровцы пытались разделаться с отрядом, не дав ему полностью развернуться. Имея превосходство в танках и господствуя в воздухе, они потеснили некоторые наши подразделения. Несмотря на это, бойцы продолжали отражать натиск противника. С наступлением сумерек отряд отошел в район колхоза имени Ленина.

В это время 561-й полк овладел колхозом "Большевик" и завязал, бой за Островянский. После ожесточенной схватки мы сломили сопротивление фашистов. Однако они не смирились с потерей этого населенного пункта. Подтянув резервы, враг бросил в контратаку до 30 танков с мотопехотой.

Островянский трижды переходил из рук в руки.

К вечеру, израсходовав боеприпасы, 561-й стрелковый полк вынужден был отойти на рубеж колхоз "Большевик" – Веселый.

8 января, сдав участок обороны в районе колхоза имени Ленина 56-й танковой бригаде, дивизия стала всеми силами готовиться к освобождению Островянского, Курдюченского, Романова.

Части пополнялись боеприпасами, приводили себя в порядок, занимали исходное положение.

9 января ко мне на наблюдательный пункт прибыл командующий 51-й армией генерал-майор И. Труфанов. Ознакомившись с обстановкой на месте, он помог мне организовать предстоящий бой.

Первыми обрушили удар на неприятеля артиллеристы и минометчики. Затем в атаку пошли пехотинцы. С возгласами "Ура!", "За Родину!" они ворвались на вражеские позиции. Я не узнавал людей. Откуда только у них бралась энергия! Ведь позади были изнурительные переходы, частые кровопролитные стычки. И предшествующую ночь никому не пришлось отдыхать. Тут доброе слово хочется Оказать о политработниках, коммунистах, и комсомольцах соединения. Они много сделали, чтобы морально подготовить и вдохновить бойцов на новые ратные подвиги в борьбе за освобождение родной земли от иноземных захватчиков. В бою политработники, партийные и комсомольские активисты показывали примеры героизма, увлекая за собою остальных. Немцы яростно сопротивлялись, потом не выдержали нашего натиска и начали беспорочно отступать.

Мы ворвались в Островянский. Этот населенный пункт достался нам дорогой ценой: на подступах к нему полегло немало наших боевых товарищей. В их числе командир 561-го стрелкового полка Алексей Александрович Гайдадин. Освободив 10 января хутор Курдюченский, а 12 января -Романов, дивизия вышла в район Черкасского, Пролетарской.

В этих боях особенно отличился 631-й стрелковый полк. Командовал им подполковник И. Н. Дружинин. В Иване Николаевиче мне нравились спокойствие, редкостная скромность, дисциплинированность. Он хорошо знал штабную работу, обладал солидным боевым опытом. соединении славился тем, что в любой обстановке принимал наиболее разумные решения.

За оборону под Сталинградом Дружинин был награжден орденом Красного Знамени.

И здесь, на Маныче, его часть действовала напористо, инициативно.

Успешно справились с поставленной задачей и другие подразделения. Дивизия в целом заслужила благодарность Военного совета 51-й армии. Многие бойцы, командиры и политработники удостоились правительственных наград. Я тоже стал кавалером ордена Кутузова II степени. Нас вывели на отдых. В течение пяти дней мы приводили себя в порядок, пополнялись боеприпасами, горючим, продовольствием. И только 321-й артиллерийский полк продолжал вести бой, поддерживая огнем наступление соседей.