Текст книги "Маленькие пленники Бухенвальда"

Автор книги: Николай Тычков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

УЗНИКИ ВООРУЖАЮТСЯ

В тир вместо Петьки был определен Митя Бужу. Он быстро освоился здесь и выполнял свои обязанности аккуратно. Ганс рассчитывал, что второй мальчишка будет всегда послушен, зная, какая участь постигла Петьку.

Казалось, ничего не изменилось в тире. Как и при Петьке Ганс пристреливал оружие. Приходили пьяные офицеры. Но в воздухе назревали перемены. Пока что именно в воздухе, потому что неумолимо приближалось возмездие и первый удар могли сделать лишь самолеты.

Однажды в середине дня Митя услыхал мощный гул. Винтовка, которую нужно было поставить в пирамиду, задержалась в его руках. Ганс хотел было лечь на мат, но выпрямился и внимательно прислушался.

– Флюгцейге, – пробормотал он, качая головой.

– А разве это плохо? – спросил Митя, не надеясь, что немец поймет. – Пусть летают.

– Пльохо? – спросил Ганс. – Что это такой?

– Флюгцейге, – показал Митя рукой вверх.

– Я, я! – одобряюще закивал Ганс. – Дас ист зер шлехт, ошень пльохо.

В последнее время Ганс все чаще бравировал русскими словами, как будто взялся всерьез изучить русский язык. Иногда он ни с того ни с сего заискивающе улыбался Мите.

Перемены действительно наступали.

Восточный и западный фронты все сближались. Все больше падало бомб на Германию. Фашисты понимали, что время падения третьего рейха не за горами. Понимал это и такой фанатик, как Ганс.

Над тиром все небо гудело.

И вот тир как будто разорвался пополам. Митя стремглав выбежал наружу. Горячая взрывная волна чуть не сбила его с ног. Вокруг все рвалось, рушилось, трещало, выло. Казалось, земля и небо смешались. Громадные черные фонтаны поднимались высоко вверх. Самолеты бомбили окрестности лагеря и эсэсовский городок. Рушились лагерные постройки. Обломки кирпича падали на землю смертоносным дождем.

Митя встал под старый развесистый бук. Бомбежка продолжалась с неослабевающей силой. «Может, она долго не закончится?» – подумал Митя. И его вдруг осенила смелая мысль. Он кинулся назад в тир. Где Ганс? Митя поискал его и издали заметил в углу. Старый вояка, спасаясь от смерти, завалил себя спинкой дивана. В панике он даже забыл закрыть шкаф.

Набрав в карманы винтовочных и пистолетных патронов, Митя затем побежал к ящику, где лежали пистолеты, поступившие вчера на пристрелку с завода. Мальчик спрятал под пиджачок два пистолета и опять выбежал из тира. Вот он уже во весь дух мчится к главным воротам. Сзади, после короткой паузы, вновь пронзительно завыло и забухало. Мощный взрыв ударил совсем рядом. Митя кинулся на землю, а потом вскочил и продолжал бег.

Из леса к воротам лагеря, тяжело дыша, выбиваясь из последних сил, бежали заключенные, в опасной зоне никто не хотел оставаться.

Мальчик смешался с толпой бегущих. В воротах, настежь распахнутых, не было дежурного эсэсовца, но из псарни доносился бешеный собачий лай, крики эсэсовцев. Они отправлялись на дополнительное оцепление лагеря.

«Эх, если бы бомбили ночью! – пожалел мальчик. – Тогда кое-кому удалось бы вырваться на свободу».

Он прибежал в восьмой блок, незаметно шмыгнул в спальню, сложил патроны и оружие под матрац. Огляделся: близко никого нет. Все малыши сейчас во дворе. Надо разыскать дядю Яшу.

Как раз Яков Семенович вошел в спальню.

– Что принес? – спросил он без предисловий.

– Патроны и два пистолета.

– Отлично! Давай поскорее, надо спешить…

Митя отвернул матрац и с гордостью посмотрел на дядю Яшу. Тот кивнул: молодец. Затем сгреб патроны, рассовал по карманам, спрятал пистолеты.

– Я думаю, пока идет бомбежка, надо еще разок наведаться в тир. Среди эсэсовцев настоящая паника. В лагерь сейчас понесут раненых и убитых.

– Мне одному идти? – с готовностью спросил Митя.

– Нет, со мной.

Яков Семенович пошел в свою каморку. Открыв шкаф, он достал буханку хлеба, выпотрошил ее середину и высыпал туда патроны. Затем спрятал в надежное место оба пистолета.

– А теперь пошли в тир, – сказал он Мите.

На ходу он позвал Володю Холопцева и Илюшу Воробья.

Новая партия самолетов разворачивалась для бомбежки.

На аппель-плаце валялись кирпичи, камни, обломки водосточных и канализационных труб, куски дерева и металла.

Пронизывающий душу вой опять раздался над лагерем, закончившийся оглушительным грохотом взрывов.

Яков Семенович схватил в охапку Илюшу и встал за стену барака. Рядом стояли Володя Холопцев и Митя. Снизу, от ревира, бежало несколько пар санитаров с носилками.

Последние взрывы отгрохотали в стороне гаража и казарм эсэсовской дивизии «Мертвая голова».

Далеко в небе потерялось гудение самолетов. Смолкли кашляющие разрывы зенитных снарядов, и над лагерем на некоторое время воцарилась необыкновенная тишина, как бывает после страшной грозы. Не верилось, что здесь минуту назад можно было оглохнуть от взрывов. Митя первый услышал шум листьев букового леса и сказал:

– Пошли.

В воротах стоял какой-то эсэсовец, но он был такой грязный и растерянный, что заключенные не обращали на него внимания. Они входили и выходили, кому куда нужно.

А за воротами все теперь выглядело не так, как раньше. Бараки, где размещалась эсэсовская канцелярия и которые были еще целы, когда Митя бежал из тира с пистолетами и патронами, теперь оказались сметенными с лица земли. Руины догорали. Горели документы, сохранившиеся в канцелярии. Там и тут зияли громадные дымящиеся воронки. Картина была столь неожиданной, непривычной, что Митя остановился в изумлении, поискал глазами дорогу к тиру.

– Сюда, – наконец определил он, и все четверо узников вновь побежали, минуя завалы и очаги огня. Митя бежал впереди. Навстречу ковыляли раненые узники и эсэсовцы. От завода к воротам лагеря тянулся нескончаемый поток носилок, на которых лежали тяжелораненые пленники. Многие заключенные несли своих товарищей на закорках или перекинув через плечо. Отовсюду слышались стоны и крики о помощи.

Тир был близок.

– Дядя Яша, – часто дыша, сказал Митя, – когда я убегал, в тире оставался солдат – эсэсовец. Он в угол спрятался. Может, он сбежал, могло и убить его. Смотрите, как угол-то разворотило…

– Ребята, вы оставайтесь у входа, – сказал Яков Семенович, – хорошенько смотрите, нет ли опасности… Володя, пошли. – На ходу Гофтман отыскал увесистый осколок авиационной бомбы с рваными, зазубренными краями.

Яков Семенович и Володя действовали быстро и решительно. Они вошли в тир. Ганс копошился возле шкафа с патронами. Володя пошел прямо на него, он видел удивленное и испуганное лицо старого вояки. Ганс не отрывал взгляда от приближающегося узника. Тем временем Гофтман зашел сзади и ударил фашиста осколком бомбы по голове.

Узники швырнули труп в тот угол, куда упала бомба. Как будто солдат погиб от бомбежки…

Теперь надо сделать самое главное, зачем они сюда пришли. Винтовок в пирамидах было много – бери любую. Но автомат нашелся только один. Ну и то хорошо. Узники быстро разобрали две винтовки и этот единственный автомат по частям, чтобы удобнее было нести и прятать. Прихватили изрядное количество патронов. Володя сбегал на улицу и разыскал тачку, вкатил ее в тир. В нее положили оружие и патроны, укрыли плотной серой бумагой, разбросанной взрывом по всему тиру.

– Теперь зови Илюшу, – скомандовал Гофтман Володе.

Малыш прибежал.

– Ложись скорее в тачку и притворяйся раненым, – сказали ему.

Тачка покатилась по цементному полу. У выхода к группе смельчаков присоединился Митя Бужу.

В лагерь все еще тянулись вереницы тачек и носилок с ранеными. Тачка, в которой лежал и корчился Илюша Воробей, присоединилась к этой процессии.

– Илюша, ты постанывай, – наклонился над малышом дядя Яша, когда они подкатывали тачку к воротам. Илюша так старался, что своими стонами мог разжалобить любого.

Тачка миновала ворота и покатилась к восьмому блоку.

…В тот островок, на котором жила кровожадная медведица, не попала ни одна бомба. Зверь забился в конуру и лежал там до конца воздушного налета.

Когда земля перестала вздрагивать от оглушительных взрывов, медведица, громыхая цепью и отряхивая густую коричневую шерсть, вышла гулять. За время бомбежки она успела проголодаться. Потянув носом воздух, медведица почуяла раздражающий запах мяса. Лакомый кусочек валялся поблизости, она быстро его отыскала и проглотила. Но этого куска ей было недостаточно, она стала искать, нет ли еще чего-нибудь на островке.

Она бегала по клочку земли довольно резво. Толстая, длинная цепь как-то весело позванивала. Потом медведица замедлила шаги, остановилась, замотала головой. Внутри у нее жгло.

Кусок мяса, который она проглотила, был отравлен. Неизвестный человек, бросивший его на островок, раздобыл где-то очень сильный яд.

Через некоторое время медведица повалилась на землю и стала кататься, как будто стремясь освободиться от напавшего на нее врага. Но враг оказался много сильнее. Она царапала лапами землю и злобно рычала. Смерть уже подбиралась к этому чудовищу, пожиравшему людей.

Последнее, предсмертное рычание… Коричневая, лохматая туша конвульсивно задергалась…

Медведица издохла.

ЛАГЕРЬ ВЫШЕЛ ИЗ ПОВИНОВЕНИЯ

Дела фашистов становились с каждым днем хуже. В их распоряжении осталась узкая полоска земли между Кельном и Дрезденом, которую беженцы пересекали всего за сутки. Как в мышеловке метались здесь гитлеровцы, перебрасывая войска и снаряжение то в одну, то в другую сторону. Ни днем ни ночью не прекращалась лихорадочная работа военной машины, которая скоро должна была выйти из строя, как бывает с мотором, когда в бензобаке не остается ни капли горючего.

Чувствуя приближение возмездия, гитлеровцы хотели спрятать концы в воду.

Эшелоны с заключенными пересылались из лагеря в лагерь.

Под дулами автоматов брели измученные, голодные узники. Где конец их пути – никто не знал. Их не кормили, не давали возможности напиться. Отставших немедленно пристреливали. Впрочем, убивали не только отставших. Вооруженные гитлерюгендовцы жаждали показать свою «храбрость». Эти зеленые юнцы выходили на дороги и поджидали колонны узников, держа автоматы наготове. Им доставляло большое удовольствие скашивать длинными очередями людей в полосатых «зебрах». Эсэсовцы не препятствовали этой забаве молодых головорезов. Фашисты заметали следы, чтобы будущее правосудие не узнало о существовании лагерей смерти. Они хотели уничтожить всех пленников, до одного человека.

Бухенвальдский лагерь находился почти в центре этого военного хаоса, и сюда все прибывали и прибывали новые узники. Число заключенных значительно возросло. Кто говорил, что в середине марта 1945 года в бараки Бухенвальда было втиснуто пятьдесят тысяч человек, а кто – более шестидесяти тысяч.

…В каморку Якова Семеновича заглянул Илюша Воробей.

– Ну, что нового у тебя? – спросил штубендинст, что-то проверяя в своем шкафу.

– Дядя Яша, – взволнованно начал мальчик, – снова прибыл транспорт… Мертвых сколько!.. Весь двор крематория забит трупами. Страх смотреть.

Гофтман молчал. На его худом, бледном лице была скорбь. Закрыв шкаф, он сел на койку, положив на колени длинные костлявые руки.

– А что с нами будет, дядя Яша? – звучал тревожно детский голос. – Возьмут фашисты да и уничтожат всех нас. Не зря они столько народу сюда согнали. Говорят, фашисты начали сверлить в нескольких местах эту гору, на которой лагерь стоит. Заложат туда взрывчатку – и все мы на воздух взлетим…

– Как бы им самим не взлететь, – промолвил Гофтман.

– Слышите, что-то гудит? – прислушался Илюша. – Наверное, это машины, которыми сверлят гору.

– «Гудит, Илюша, гудит… А ты побаиваешься?..

– А чего мне!.. – мотнул головой мальчик. И опять спросил – А могут они нас с самолетов разбомбить? Или из пушек?

– Все могут, Илюша…

– Зачем же нам ждать, дядя Яша? Надо сделать восстание и перебить всех эсэсовцев. Винтовки и патроны теперь у нас есть…

Яков Семенович покачал головой:

– Это ты имеешь в виду то оружие, которое мы достали из тира?

– А что, и этого хватит. Можно еще камнями, палками их бить.

– Нет, Илюша, камни и палки вряд ли помогут. Время придет – и ударим мы по этой нечисти. Да так, чтобы наверняка. Неудача только всех нас погубит. Я слышал, что сейчас в Веймаре и Эрфурте, да и в окрестных селах, очень много скопилось немецких войск.

– А если войска еще долго тут будут? – опечалился Илюша. – Петю в тюрьме могут убить…

Блоху могло спасти только восстание или неожиданный прорыв советских войск.

Было начало апреля 1945 года. Весеннее солнце обливало землю теплом. Шумела молодая листва букового леса. Зеленела свежая травка, пробивающаяся кое – где из затоптанной тысячами ног, страдальческой земли Бухенвальда.

Илюша Воробей прибежал в восьмой блок и взволнованным, прерывающимся голосом сообщил Якову Семеновичу, что комендант лагеря дал приказ выстроиться на апцель – плаце всем евреям для отправки их в другое место. Даже малышу было понятно, что евреев ожидает расстрел.

– Ведь их убьют! Некоторые уже пошли на построение. Надо их как-то спасти, дядя Яша!

– Надо, надо, Илюшенька, – подтвердил Гофтман. – Вот видишь, что я делаю. – Он показал кусок красной материи и вырезанные из нее красные треугольники – винкели.

– Вы хотите заменить у них знаки? – догадался мальчик.

– Да. Документы ведь в канцелярии сгорели. Мы фашистов запутаем. – Нарезав целую стопку красных винкелей, Гофтман стал отпечатывать на них букву R. Илюша помогал ему штемпелевать. Каждая минута была дорога, стоила многих человеческих жизней. Но и при этой торопливости они сделали винкели очень хорошо, ни один эсэсовец не мог придраться.

Когда все было готово, Илюша сбегал за Владеком и Митей Бужу, которые сидели возле барака, греясь на солнышке.

Втроем они быстро разнесли винкели по баракам.

Мальчики видели, как евреи торопливо срывали шестиконечные звезды и нашивали на грудь новые знаки, которые должны были их спасти от смерти.

Прошли те времена, когда узники повиновались своим тюремщикам с первого слова. К главным воротам, на которых чернели слова «Каждому – свое», явилось всего несколько человек. Лагерное начальство было встревожено, стало принимать срочные меры. В лагерь ворвались эсэсовцы. Их мотоциклы с треском носились от барака к бараку. Гитлеровские головорезы явно были сбиты с толку: в толпе заключенных они видели очень мало евреев. Почти некого гнать на аппель-плац.

Эсэсовцы рыскали по баракам. Им удалось захватить только тех евреев, которых уж очень выдавала внешность. Их повели расстреливать, окружив плотным кольцом охраны. Особенно тяжело погибать в такое время, когда со дня на день по всему миру может пронестись ликующая весть о падении гитлеровской Германии. Пройден такой тернистый путь, обидно споткнуться и упасть на дороге к свободе. Жизнь после войны будет намного лучше. Люди больше будут ценить мир и ненавидеть тех, кто сталкивает народы для истребления друг друга.

Большинство узников верило, что придет день их освобождения. Но были и такие, которые впали в уныние, ждали только смерти, искали утешения в религии.

Митя Бужу и Илюша зашли в умывальник тридцать шестого блока. Они увидели здесь странную картину: в углу на коленях молился подросток, доставая лбом при поклонах почти до каменного пола. Мальчики удивленно переглянулись. Еще не беда, если верует в бога старый человек, а тут ведь почти ровесник им. Как же так? Кто его научил?

Молящийся был весь поглощен своим занятием. Кажется, он ничего не слышал и не видел, кроме пустого угла. Взор его был полон наивной веры, что вот сейчас произойдет чудо, к нему слетит на крылышках спаситель. Но никто к нему не прилетел, и он продолжал шептать молитву, крестясь и кланяясь.

Друзья подошли поближе, осторожно закрыв за собой дверь. Митя кашлянул. И тогда подросток, повернув к ним страдальческое, какое-то темное, иконописное лицо, вскочил с колен.

– Не бойся, мы не кусаемся, – сказал Митя.

– А я и не боюсь, – последовал ответ. Подросток был явно недоволен, что ему помешали.

– Ты, кажется, молился? – извиняющимся тоном спросил Митя.

– Молился. Ну и что? Если хотите, и вы молитесь. – Подросток смотрел на них холодно.

– Нет, мы лучше уйдем.

Подросток вышел из умывальника вместе с ребятами. Безобидное поведение двух мальчиков обезоружило его и настроило на мирный, доверчивый лад.

– Я уже четвертую ночь сплю не раздеваясь, – тихо заговорил он. – У нас в блоке все так. Говорят, что эсэсовцы весь лагерь уничтожить собираются. Вот я и молюсь, чтобы господь бог защитил всех.

– А кто тебя научил молиться? – спросил Митя.

– Бабушка… – как-то нехотя проговорил подросток и, словно оправдываясь, продолжал: – А у нас во флигеле есть один дядька, он говорит, что без воли божьей даже волос с головы человека не упадет.

– Слушай ты его, – махнул рукой Митя, – он еще чего – нибудь придумает… Вот у нас дядя Яша – это да! Правильный человек, он ни на какого бога не надеется и нам не велит.

Мите захотелось пригласить подростка в восьмой блок, чтобы он познакомился с ребятами, с дядей Яшей, поговорил с ними по душам.

Слушай, а как тебя звать?

– Шура Богомолов.

– Ты, наверно, молишься потому, что фамилия у тебя божественная, – созорничал Илюша Воробей.

Но попытка развеселить мальчика не удалась. Шура даже не улыбнулся.

– Чего уж тут ждать от бога, – стал агитировать Митя. – Вот ты его просишь защитить тебя от фашистов, а они тоже молятся богу, чтобы он помог им нас уничтожить. Ты видел, что они сегодня в лагере делали? Людей-то сколько постреляли…

Шура задумался.

– Приходи к нам в восьмой блок, – пригласил Митя. – У нас хорошо. Вот увидишь!..

Шура Богомолов не забыл об этом разговоре и дня через два пришел к ребятам.

Перед входом в барак его остановил какой-то паренек:

– К кому идешь? – спросил он строго.

– К Мите Бужу и Илюше Воробью. А что, разве нельзя?

– Можно-то можно, да надо сначала узнать…

«У них тут свои порядки, – удивился Шура, – часовой стоит… Интересно, что там они делают?»

Часовой позвал Митю Бужу. Тот увидел Шуру Богомолова и приветливо подал руку:

– Пошли, мы ждали тебя…

– Что это у вас охрана у дверей? – спросил Шура.

– Так надо, – улыбнулся Митя. – Сейчас ты сам узнаешь, зачем…

Войдя в барак, Шура сначала не понял, что здесь происходит. На что – нибудь другое, а уж на концерт он и не мечтал попасть, Шура сел на скамейку, будто в клубе. Стал слушать и смотреть. На двух сдвинутых столах – это была сцена – хор из нескольких голосистых ребят. Льется волнующая, призывная, крылатая песня «По долинам и по взгорьям». Потом на сцену поднялся бойкий паренек и прочитал стихи Маяковского:

 
Возьмем винтовки новые.
На штык флажки!
 

Мальчик читал очень выразительно, с подъемом –

 
Когда война – метелица
Придет опять,
Должны уметь мы целиться,
Уметь стрелять.
Шагай круче! Целься лучше!
 

В этот день выступил и дядя Яша. Он такие злые шуточки отпускал в адрес эсэсовцев! И высмеивал их, и издевался над ними… Ребята то помирали со смеху, то сжимали кулаки и были готовы хоть сейчас броситься на врага.

Под конец снова запел хор:

 
Бушуют снаряды, и рев канонады
Гремит над усталой землей.
Но знаем без спора,
что кончится скоро
Жестокий и длительный бой.
Придет конец войны,
и вновь увидим мы
Места родные и того, кто сердцу мил,
И в тот счастливый час
пускай любой из нас
Не забывает про друзей,
с кем здесь он был.
Горе беде любой!
Не пропадешь, коль рядом друг с тобой.
Дружбы крепи союз,
Голландец, немец, русский и француз…
 

Когда замерли последние звуки, Митя обернулся к Шуре Богомолову:

– Ну как, ничего песня?

– Замечательная!

– Понял теперь, какие мы здесь молитвы читаем? Дошло?

– Дошло.

Шуре понравилось в восьмом блоке. Он стал приходить сюда каждый день. Подружился с ребятами, вместе с ними готовился к решающей схватке с врагом и про свои молитвы совсем забыл.

ВОССТАНИЕ

В Бухенвальде в эти дни не было такого человека, который не чувствовал бы приближающейся бури. Не сегодня так завтра узники могли подняться для смертельной схватки со своими врагами и смести с лица земли весь лагерь, опутанный колючей проволокой. Фашисты тоже готовились к бою. Обе стороны выжидали подходящего момента.

Эсэсовцы понимали, что среди узников имеется сильное подпольное ядро, которое в решающий момент может сыграть свою роль. Но им никак не удавалось раскрыть его. А тем временем лагерный подпольный коммунистический центр, куда входили самые надежные, самые опытные и умелые подпольщики, готовил вооруженное восстание, сколачивал подпольную армию, вооружал ее винтовками и автоматами.

С особенным рвением фашисты старались обнаружить хоть какие-нибудь следы подпольщиков предгрозовым днем 10 апреля 1945 года.

В ночь на следующий день никто из узников не спал. Тишина, опустившаяся над лагерем, была таинственной и жуткой. Что-то будет завтра? Не взорвали бы фашисты весь лагерь, ведь они не зря делали приготовления для этого на горе Эттерсберг.

Илюша лежал на нарах с открытыми глазами. Он старался не ворочаться, чтобы не мешать Мите Бужу, своему соседу. Но Митя тоже не спал.

– Мить, а Мить, – не вытерпел Илюша и легонько толкнул соседа в бок. – Что-то уж очень тихо в лагере… Ты не спишь?

– Нет. Тоже вот думаю, почему там тихо.

– Может, эсэсовцы все сбежали? – вдруг пришла в голову Илюше наивная мысль. – Встанем утром, а их нет – иди куда хочешь…

– Выдумщик ты, Воробушек, – рассмеялся Митя. – Куда они убегут?

– Ребята тоже не спят, – сказал Илюша, как будто оправдываясь, что он завел разговор с Митей.

Да, в спальне не слышалось привычного похрапывания. То тут, то там шелестел шепот.

«Что-то будет завтра?»

Ночью не спали и бдительно несли стражу дозоры, выставленные международным подпольным центром по всему лагерю. Эти невидимые для врага посты вели наблюдение за поведением эсэсовцев, следили за каждым вражеским часовым.

Что-то будет завтра…

Лишь под утро дети немного забылись.

Яков Семенович, не смыкавший в эту ночь глаз, вошел в спальню осторожными, неслышными шагами. Словно тень, он скользил между нарами, думал о судьбе этих детей, ставших ему родными. Они должны жить на свободе, расти под мирным небом, учиться в школах, готовиться взять в свои руки эстафету поколений борцов за свободу. Завтра должно все решиться… Собственно говоря, уже не завтра, а сегодня. Вот уже начинает светать.

На нижних нарах, у окна, кто-то всхлипывал.

– Что с тобой? – тихо спросил Гофтман, заглянув в темную пещеру.

– Не знаю… Мне жарко, – слабым, жалобным голоском ответил мальчик.

Яков Семенович на коленях подполз к нему и положил ладонь на лоб. Рука почувствовала жар. «Э, да у тебя высокая температура!» – подумал Гофтман.

– Дядя Яша, я заболел, да? – с испугом спросил мальчик. – Я выздоровею. Не отправляйте меня в ревир, дядя Яша. Я хочу быть вместе с ребятами, вдруг их отправят отсюда, а я останусь…

– Ладно, ладно, не бойся, – еще раз приложил дядя Яша руку к пылающему лбу. – Спи спокойно. Попросим врача из ревира прийти к тебе сюда. А ты выздоравливай поскорее.

– Спасибо, дядя Яша. А пойдет ли врач сюда?

– Не бойся, мы попросим такого врача, который пойдет. У нас немало хороших врачей. Они любят таких курносых, как ты. Спи спокойно.

Мальчик успокоился и закрыл глаза.

Наступило утро. Дети, как всегда, вышли на зарядку. Володя Холопцев, подавая команды, все время поглядывал на вышки: там теперь стояло не по одному часовому, а по два, три и на некоторых вышках даже больше. Усилилось патрулирование между вышками. Значит, фашисты приняли все меры предосторожности.

Ребята старательно приседали, нагибались, размахивали руками, чтобы стряхнуть с себя вялость бессонной ночи. Им тоже бросились в глаза многочисленные часовые и патрули. Мальчики загрустили, притихли.

Завтракали молча.

После завтрака опять была тишина. Эсэсовцы не подавали никаких команд. Узники на работу не пошли.

Тянулись тягостные минуты ожидания…

Митя Бужу вышел из восьмого блока и, держась ближе к баракам, побежал узнать, что делается в двадцать пятом блоке, который он считал самым активным. Так и есть, там уже собралось очень много народу. Флигель был буквально забит. Митя еле – еле пробрался к входу, усиленно работая локтями, подныривая под ноги людей.

Один из узников, забравшись на штубу, которая была превращена в трибуну, читал какую-то бумагу. Голос его звучал ясно, четко, но не громко. Митя услышал лишь заключительные слова.

«Приказываю сегодня, 11 апреля 1945 года в 15 часов 15 минут, начать вооруженное выступление против фашизма. Командующий подпольной армией подполковник Смирнов».

На штубу встал другой узник:

– Товарищи! – оглядел он своих соратников запавшими от худобы глазами. – Настал час расплаты с врагами. Мы должны отомстить им за смерть наших товарищей, за все убийства, пытки, за наши муки, за надругательства гитлеровцев над невинными людьми, согнанными в лагеря смерти. Будем мстить. Смерть им, смерть!

Пленники вскинули над головами руки, сжатые в кулаки, и скандировали:

– Долой фашистов!

– Смерть палачам!

– Да здравствует свобода!

Некоторые узники, самые горячие, кричали слишком громко. И тогда на импровизированную трибуну поднялся третий оратор. Его волевое лицо с монгольским разрезом глаз было строгим. Взгляд требовал внимания. Человек этот, уже пожилой, стоял прямо, словно в строю. Чувствовалось, что он прошел хорошую военную выучку.

– Кто это? – спросил Митя у стоящего рядом пленника.

– Смирнов.

«Вот кто командующий!» – догадался Митя.

– Тише, товарищи! – помахал рукой оратор. – Ваш гнев и возмущение понятны, но много кричать не стоит. В назначенное время мы на деле покажем свою ненависть к фашистам. Сейчас приказ о выступлении зачитывается во всех блоках. Он будет доведен до каждого бойца нашей подпольной армии. Прошу запомнить, что сигнал для атаки – взрыв гранаты правее главных ворот. Все ясно?

– Ясно! – дружно ответила толпа.

– А сейчас прошу соблюдать дисциплину и порядок. Командирам рот приступить к раздаче оружия!

Митя поспешил сообщить радостную весть дяде Яше. Яков Семенович с улыбкой выслушал взволнованное сообщение Мити и дружески похлопал его по плечу.

– Бой будет горячий! Но тебе и всем ребятам придется посидеть в бараке.

– Почему, дядя Яша! – взмолился Митя. – Мы тоже хотим драться.

– Мало что вы хотите. А мы хотим, чтобы вы все остались живы и вернулись на Родину. У вас вся жизнь впереди. Ну-ка собери ребят, я поговорю с ними…

Дети столпились вокруг Якова Семеновича.

– Вот что, ребята, – сказал он, – сегодня день у нас знаменательный. Армия вооруженных узников даст бой фашистам. Будет настоящая война. Вам нужно все это время быть здесь, на блоке. Выходить на улицу никому нельзя.

– Нам ничего не сделается! – упрашивали мальчики. – Чего сидеть здесь в такое время…

Дядя Яша был неумолим.

Медленно передвигались стрелки часов на главных воротах. По ним были тщательно выверены часы, имевшиеся в бараках. Но все равно за главными часами наблюдали сотни возбужденных глаз. Из барака в барак передавалось точное время.

Ровно три часа дня… Осталось еще пятнадцать минут…

Как медлительна большая стрелка! Да уж не прилипла ли она к циферблату?

Прошло еще три минуты… Осталось двенадцать…

Осталось десять…

Девять…

Восемь…

Семь…

Шесть…

Пять…

– Еще пять минут, – шепчет Митя Бужу.

– Скорей бы! – вздыхает Илюша Воробей.

Они сейчас все вместе – Митя Бужу, Владек, Жан, Илюша.

Только Пети нет. Жив ли он?

В лагере тихо. Даже эсэсовские собаки не лают. Фашисты чувствуют что-то неладное, но они не предполагают, как велики масштабы готовящегося выступления узников. Подготовка к нему велась при строжайшей конспирации, предательство было исключено. А сейчас, в самое ответственное время, вся территория лагеря находится под контролем постов подпольной армии. Все узники знают, что появляться на аппель-плаце сейчас нельзя. Никто не должен выходить на вызов эсэсовцев.

Вот откуда-то издалека донеслось гудение самолетов.

– Не бомбить ли нас летят? – встревожился Илюша. – Тогда и не высунешься отсюда…

– Ничего, высунемся! – тихо отозвался Митя. – Боишься, Воробушек?

– Немного страшновато, – признался тот.

В последние минуты никто из мальчиков уже не мог следить за стрелкой часов. Навострив уши, они каждую секунду ожидали взрыва гранаты и думали, что этот взрыв будет необыкновенной силы, оглушительным, потрясающим.

Эсэсовцы, окружившие лагерь, видели, как из одного барака быстро выбежал узник, достиг аппель-плаца и что-то бросил по направлению к главным воротам, на колючую проволоку. Это и была сигнальная граната. Взрыв прозвучал глухо и совсем неоглушительно. Но то, что произошло дальше, действительно было оглушительным, потрясающим. Тысячи голосов кинувшихся на врага узников слились в один могучий, победный гром. Мощное «ура» потрясло гору Эттерсберг. Колонны подпольной армии начали штурм. В направлении взрыва гранаты и вниз, до самого ревира, эсэсовцев атаковали русские колонны. Левее шли немецкие коммунисты и далее, еще левее, – чехи, поляки, французы, бельгийцы, голландцы, евреи…

Эсэсовцы били по наступающим из пулеметов, автоматов, фаустпатронов. Пули косили узников и с вышек, и снизу, с земли. Настоящий свинцовый шквал…

Но ничто уже не могло остановить рвущихся к свободе людей. Бушующая лавина вот – вот должна была захлестнуть припавших к оружию фашистов. Штурмующим предстояло преодолеть колючую проволоку. Раньше к ней нельзя было прикоснуться – человека убивал электрический ток. Теперь восставшие могли смело браться за проволоку: ток больше не бежал по ней, его заблаговременно выключили немецкие коммунисты.

Из передних рядов атакующих в колючую проволоку полетели гранаты – нужно сделать проходы. Подпольный коммунистический центр до тонкостей продумал весь ход восстания. Проходов, образованных взрывами гранат, не могло хватить на несколько тысяч бойцов. Узники прихватили с собой из бараков одеяла и матрацы, побросали их на колючку. Были пущены в работу и ножницы для резки проволоки. Все это делалось необыкновенно быстро.

Запылали сторожевые вышки, подожженные бутылками с горючей смесью. В панике прыгали с них эсэсовцы.

Уничтожая на своем пути врага, худые, изморенные пленники в пылу сражения чувствовали себя сильными, здоровыми, настоящими героями. Их широко открытые, переполненные ненавистью глаза были фашистам страшнее, чем сама смерть.

Бой шел уже в буковом лесу…

Ребята из восьмого блока не могли сидеть на месте, хотя и помнили приказ дяди Яши. Они влились в ряды восставших и побежали вместе со всеми с криком «ура». Мите Бужу и Владеку удалось на ходу поднять автоматы убитых немцев. Мальчики очутились в лесу. Там творилось что-то невероятное: стрельба, крики, кровь.

– Вперед, ребята! Смерть фашистам! – кричали воины в полосатых халатах.

– Да здравствует свобода!

– Бей гадов!

Одна из штурмующих групп бросилась к арсеналу эсэсовцев. К ним присоединились ребята из восьмого блока: там можно достать патроны и оружие для Шуры, Жана и Илюши.