Текст книги "Маленькие пленники Бухенвальда"

Автор книги: Николай Тычков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Николай Тычков
Маленькие пленники Бухенвальда

ОТ АВТОРА

Во время Великой Отечественной войны я попал в плен, был заключен в фашистский концентрационный лагерь Бухенвальд. В нем от голода, издевательств, от пуль гестаповцев и эсэсовцев погибли тысячи узников. Среди них было немало детей.

К нам вернулась свобода в апреле 1945 года. С тех пор прошло много лет, но я никогда не забуду своих товарищей по лагерю, мужественных людей. Не забуду и маленьких пленников. Многих из них я хорошо знал. Это были очень смелые ребята.

Когда подпольная антифашистская организация готовила восстание, нам нужно было добывать оружие, патроны, медикаменты. Выполнить эту труднейшую задачу помогали маленькие узники. Некоторые из них вместе с нами пошли и на штурм лагерных укреплений.

В основе книжки – подлинные события и невымышленные герои. Правда, у некоторых из них пришлось изменить имена и фамилии. Ну это чисто литературный прием. А все остальное – достоверно.

ПРОЛОГ

Петька Блоха, русский парнишка, маленький пленник Бухенвальда, был прислан в тир подносить оружие. Солдат Ганс, постоянно ведущий пристрелку, сейчас куда-то ушел, и Петька очутился один на один с пьяным офицером, который часто заходил сюда. Чтобы не привлекать его внимания, Блоха пошел к щиту и стал поправлять мишени. А сам с тревогой думал: «Неужели такой пьянущий будет стрелять? Да у него, наверное, все двоится. Поскорее бы ушел…»

Но офицер не уходил. Он приблизился к барьеру и вынул из кобуры пистолет.

Петька обернулся и увидел, что немец целится. Парнишка хотел было поскорее убежать назад, но раздался злобный окрик:

– Хальт, хальт!

«Чего ему нужно? Мишени, что ли, не так повешены? – Петька оглядел их. – Нет, в порядке…»

Когда он опять обернулся то увидел, что эсэсовец целится из пистолета прямо в него и прижался к щиту. «Сейчас застрелит…»

Мальчик выжидающе глядел на эсэсовца, на черное дуло пистолета. И вдруг такая злость всколыхнула Петьку!

– Ну стреляй, стреляй, гад! – крикнул мальчишка. – Все равное тебе скоро капут!

Эсэсовец как будто не слышал его голоса и продолжал целиться. Петька смотрел в лицо смерти.

Пьяный выстрелил. Пуля впилась в доску возле Петькиного плеча. Он слегка повернул голову и увидел маленькую черную дырочку.

Эсэсовец злорадно усмехался. Вот он снова поднял пистолет, нацелился прямо в Петькину голову.

Пролетит ли вторая пуля мимо? Неужели он, Петька Блоха, должен погибнуть от руки этого изверга?

Смерть угрожает ему не первый раз.

22 июня, начало войны. Над городом, в котором живет Петька, над красивыми, зелеными улицами, над любимым Черным морем пролетают немецкие самолеты. С визгом сыплются бомбы. Большая бомба падает недалеко от детского дома. От страшного взрыва разбиваются все стекла в окнах. В огороде– огромная воронка.

Вскоре детдом эвакуируется. Петька не хочет уезжать далеко от фронта. Он сбегает со станции.

Вот он идет по западной окраине города и мысленно видит себя с бойцами, защищающими Родину. Он придет в войсковую часть, его с радостью встретит командир, прикажет обмундировать. Петька наденет гимнастерку, брюки, сапоги, пилотку… Все как положено красноармейцу. И обязательно попросит винтовку. Нет, лучше автомат, из него хорошо строчить по фашистам. Эти мысли неожиданно прервал дед Андрей детдомовский сторож. Оказывается, старик остался в городе не смог покинуть родные места. Цепляется проклятущий за Петькин рукав и тянет назад. Пальцы у старого – как железные, не вырвешься. Так и увел дед Петьку в свою хату. Мол утро вечера мудренее, чего найдешь в темноте-то…

Петька бы нашел!

Утром он просыпается, а на здании горсовета уже висит флаг с черной фашистской свастикой. Значит, фронт отодвинулся на восток. Ну и дела!

Петька, живя у деда, ищет возможности поднасолить фашистам. Бомбочку бы бросить туда, где висит этот ненавистный флаг, да где ее возьмешь, у деда Андрея в хате только одно оружие – кухонный нож.

Идет однажды Петька по тихому безлюдному переулку. Вдруг его нога задевает за какой-то сверток. Поднимает. Эге, да это листовки против Гитлера. Хорошо. Нельзя же им здесь валяться, надо расклеить по всему городу. Их, должно быть, потерял подпольщик, спасаясь от немцев.

Петька сует листовки под рубашку и идет в хату деда Андрея.

– Дедусь, – ласково спрашивает Блоха, – а у вас нет клея?

– Зачем тебе клей?

– Змея хочу сделать…

Старик улыбается:

– Поиграть захотелось… Ну – ну… Клей вон вареной картошкой, не хуже гуммиарабика.

Петька сует в карман две большие картофелины и отправляется в город. Первая листовка появляется на заборе пионерского стадиона. Дело идет. Мазнет Петька липкой картофелиной несколько раз по столбу или по дереву – хлоп листовку. Держится! Даже приятно смотреть на свою работу. Вот бы увидели мальчишки из детдома. Они, наверное, сейчас где – нибудь на Урале, привыкают к новому жилью. Там и Петька мог бы жить. Но нет, он будет бороться с фашистами.

Одну листовку Петька умудрился приляпать на новенький «оппель», который стоит у немецкой комендатуры. Но тут Блоху постигает неудача. Шофер вдруг быстро возвращается.

Хальт, хальт! – Слышит Петька, только что сделав два шага от машины.

Его ведут в комендатуру. Солдат, вооруженный автоматом, так сильно сжимает Петькино плечо, что мальчишка готов закричать от боли.

Допрос ведет злющий, жидковолосый эсэсовец. Щеки у него то нальются кровью, то опять побледнеют. Настоящий кровопиец. Эсэсовец старается узнать, кто дал Петьке листовки, где сообщники.

Блоха молчит. Если бы у него и были сообщники, все равное молчал бы как могила. Уж никогда не предал бы Петька Блоха своих друзей. Жаль, что их нет…

Видя упорство, эсэсовец прибегает к испытанному средству – ставит Петьку к стенке и тычет в затылок дулом пистолета. Тут и смерть бы. Видно, в запасе у фашиста есть что-то пострашнее расстрела.

… Эшелон идет третьи сутки. Иногда он мчится с бешенной скоростью, а то ползет как улитка.

На остановках товарные вагоны не разрешают открывать и никого не выпускают. Люди просят пить, есть… Слезы, жалобы, стоны…

Петьке невмоготу сидеть на одном месте. Поразмяться бы… Но в вагоне так тесно, что трудно шагнуть. Все же он осторожно пробирается между лежащими вповалку. Вагон трясется, раскачивается, и Петька наступает на чью-то руку. Его ругают. А Блоха упрямо продолжает пробираться в другой конец длинного вагона, как будто там не так тесно и больше воздуха.

– Эй, пацан, куда лезешь! – окликает его детский голос. – Везде набито как в бочке… Если хочешь, иди вот сюда, есть немного местечка.

Петька видит мальчугана, примерно одногодка. Устраивается рядом с ним. Знакомятся.

Нового Петькиного друга зовут Колей, а по фамилии – Науменко.

– Как ты думаешь, куда нас везут? – спрашивает Коля.

– В Германию, конечно, – с видом знатока отвечает Петька.

– Знаю, что в Германию, – вздыхает Науменко – Только вот в какой город. Могут в самую даль упрятать Тогда уж совсем плохо.

– Не все ли равно, – замечает Петька, – Германия везде чужая, везде там фашисты.

– Верно, а все равно хочется поближе к дому.

Коля Науменко – ровесник Петьке, но отстал от него физически. Он какой-то нежный, слабый. У него мягкие светлые волосы, а глаза большие, красивые и очень печальные. Левая рука у Коли забинтована.

– Что, сильно болит? – спрашивает участливо Петька.

– Уже подживает… Немец меня ударил, на допросе…

– Ты тоже листовки расклеивал?

– Нет, мы раненого красноармейца прятали.

Петька с уважением посмотрел на друга.

На одной из остановок дверь вагона с усилием отодвигается. Перед вагоном, на свету, стоит здоровенный фашист с плеткой в руке и зычным голосом кричит:

– Раус! Раус!

Вагон напоминает всполошившийся муравейник. Люди один за другим спрыгивают на землю, а гитлеровец хлещет их плеткой крест – накрест.

Невольники построены на перроне в две длинные, бесконечные очереди. Перед ними важно расхаживают пузатые, хорошо одетые господа. Это представители крупных промышленных предприятий, шахт, помещичьих имений. Они приехали сюда за дешевой рабочей силой. Проходя вдоль шеренг, рабовладельцы придирчиво разглядывают фигуры пленников, выбирают подходящих для самой тяжелой работы. В кого ткнут тростью-тот выходит из строя. Судьба его решена. Отобранных солдаты сажают в грузовики. Некоторых уводят партиями в строю, под конвоем…

Коля и Петька стоят в поредевших шеренгах, среди стариков и старух.

– Мы никому не нужны, – шепчет Коля. – Увезли бы обратно…

– Да, они увезут, – скептически произносит Блоха, – только вот куда?

Поредевшие шеренги смыкаются.

Толстый гестаповец с серебряными погонами неплохо владеет русским языком. Но где он научился всяким гадким словам? Так и сыплет ими, не стесняясь даже женщин.

Когда важные господа ушли, гестаповец, изобразив на лице кислую, презрительную гримасу, делает нетерпеливый жест рукой:

– Весь этот хлам – в концлагерь!

ЛАГЕРЬ СМЕРТИ

Если бы сейчас на Петьку посмотрели мальчишки из детдома, вряд ли узнали бы они своего однокашника, прозванного за веселый, бойкий характер Блохой.

На нем, как и на Коле, был надет полосатый арестантский халат. На голове – шапочка, без козырька, тоже полосатая.

А на ногах – деревянные колодки, словно лошадиные копыта.

Мальчишек только что постригли наголо в лагерной парикмахерской, а при выходе заставили искупаться в каком-то противном котле с липким, вонючим раствором, да еще совсем ледяным. Не хочешь, а все равно полезай. Это, говорят, для того, чтобы в лагерь не проникли заразные микробы.

После такого купания у Петьки и Коли зуб на зуб не попадал. Посинели все, съежились. А помыться в душевой им и не дали как следует. Не успели встать под дождичек – уже послышалась команда одеваться.

Эсэсовец вел их мимо каменных двухэтажных бараков, которые казались безлюдными.

Всюду бараки, бараки, бараки… И еще – колючая проволока, вышки, часовые с автоматами.

– Петь, а видишь вон там какой-то серый дом. Завод не завод, а труба дымит. И забором все огорожено…

Блоха посмотрел. Да, там стоял серый, необычный дом. Черный дым, лениво подымавшийся в небо, был странным и жутким.

– Может, и завод…

Эсэсовец привел ребят к одному из бараков и, открыв дверь, зычно крикнул. На зов выбежал человек в арестантском халате, это был старший по бараку, или блоковый. Он вытянулся перед эсэсовцем. Тот передал ему Петьку и Колю а сам ушел.

Блоковый [1]1
  Блоковый – старший блока (барака) от заключенных.


[Закрыть]– пожилой, мрачного вида – в свою очередь отдал приказание своему подчиненному – штубендинсту [2]2
  Штубепдинст – флигельный от заключенных.


[Закрыть](это вроде дежурного, как понял Петька).

Штубендинст тоже не стал сам возиться с новичками Введя их в барак, крикнул:

– Эй, Владек, подь сюда!

Прибежал худой, смуглолицый мальчик. Безучастными глазами посмотрел на Петьку и Колю.

– Расскажи камрадам, какие порядки в лагере, а то я по русску плохо разумлю, – сказал штубендинст. – Спать будут рядом с тобой.

– Пошли! – кивнул им смуглолицый мальчик.

Они шли по середине барака. Направо и налево были устроены многоярусные нары, на которых лежали изможденные заключенные. Дышать здесь было тяжело.

– Это вот мое место. – Владек хлопнул рукой по доскам, слегка прикрытым прелой соломой. На нарах не было ни матрацев, ни подушек, ни одеял. Снизу тянуло сыростью, гнилью.

Новички познакомились с Владеком. Все трое сели на нары. Вверху, над ними, кто-то шевелился и кашлял.

– У нас блок карантинный, – стал рассказывать Владек. – На нижних нарах лежат совсем слабые, почти одни старики. А на верхних – кто поздоровее. Ну, конечно, не очень здоровые, – поправился он, – а такие, которые без посторонней помощи могут добраться до своего места. Многие умирают, – тихо добавил мальчик.

– Из этого лагеря живыми никого не выпускают, особенно политических. Здесь всякие люди мучаются – французы, итальянцы, англичане, чехи…

Новички узнали, что все узники имеют свои номера, которые им здесь заменяют и имя, и фамилию, и все документы. У каждого на груди пришит треугольник, называемый винкелем. Эти треугольники разного цвета. Политические заключенные коммунисты, антифашисты, социал – демократы, а также русские и поляки носят красный винкель. Если кто – нибудь из них попал в лагерь второй раз, тому нашивают над винкелем узкую тряпочку красного же цвета. Таких людей здесь называют «дважды политики». Евреям фашисты нашивают сразу два винкеля – желтый и красный – один на другой, и получается шестиконечная звезда. Люди, не согласные с политик кой Гитлера по религиозным убеждениям, носят фиолетовые винкели. А уголовники – зеленые.

– А в парикмахерской я видел одного с черным треугольником, – сказал Петька. – Это кто будет?

– Саботажник. И такие здесь есть. Может, и не саботажник, а просто лодырь. Плохо работал на производстве, прогуливал, пьянствовал. Их в Бухенвальде зовут «черными» а бандитов и воров – «зелеными», по цвету винкеля.

– Здесь и бандиты есть? – ужаснулся Коля, до сих пор молчавшие.

Владек рассмеялся:

– Хоть отбавляй.

– А разве фашисты не бандиты! – загорячился Петька. – Вот что в нашем городе наделали. И расстреливали и вешали.

– В лагере совсем плохо, – вздохнул Владек – Люди пачками умирают. Потом их в крематории сжигаю. Видели, дымить?

– Так это крематорий! – содрогнулись новички – А мы думали – завод…

Ребята сидели, опустив головы.

Владек далее рассказал, что для различия заключенных по национальности на винкелях отштампованы буквы. Если русский – стоит латинская буква «R».

– А нам ведь тоже в бане выдали эти самые винкели – вспомнил Петька и полез в карман. – Во! Красный и с буквой «R».

Коля достал свой винкель.

– Их надо пришить, – сказал Владек, – Сейчас я вам принесу иголку и ниток…

Он сбегал к штубендинсту.

Орудуя иглой, Петька взглянул на грудь Владека и увидел на его винкеле букву «Р».

– У тебя буква-то не дописана, – заметил Блоха. – Надо бы вот тут закорючку…

Владек покачал головой:

– Нет, все правильно, потому что я не русский, а поляк. «Р» обозначает полен. Наш штубендинст тоже поляк.

– Верно, у него «Р» на винкеле, – вспомнил Петька.

В барак вошел человек в белом пиджачке и полосатых арестантских штанах. Завидев его, штубендинст Стасик трижды, на немецком, польском и русском языке, объявил:

– Всем приготовиться к осмотру!

Обитатели барака выстроились в очередь, сняли халаты и рубахи. Они подходили к санитару, стоящему на табурете, и тот копался в складках их одежды деревянной палочкой. В левой руке он держал зажженную переносную лампочку. Тех узников, у которых были паразиты, уводили в баню для дезинфекции.

– Это, ребята, хорошо, что хоть о чистоте здесь заботятся, – сказал Петька. – Не люблю, когда вши кусают, да еще чужие заползут.

– А кто заботится? Сами заключенные, – пояснил Владек. – Эсэсовцы в этом не чинят препятствий, потому что не хотят от нас заразиться. Наши работают в селах, в городе Веймаре. Могут туда заразу занести. Вот комендант и боится. Он согласился даже больницу в лагере построить…

К ним подошел штубендинст:

– Владек, новеньким не надо к санитару, они помыты…

– Хорошо…

– Владек, а где ты так хорошо выучился говорить по – нашему? – спросил Петька.

– Мама выучила, она в школе преподавала русский язык. – И немножко гордясь, Владек сказал: – Я и по – французски умею, и по – немецки. У бабушки выучился.

– Ого! Так ты сразу на четырех языках можешь шпарить! – восхищенно произнес Петька. – Вот это да!.. А мне бы хоть по – немецки научиться, чтобы понимать, о чем это они между собой болтают.

– Здесь выучишься! – заверил его Владек. Сняв рубашку, он пристроился к очереди. Вернувшись с осмотра, сказал – Ни одной не нашел… Ну, вот еще что я забыл. В лагере надо всегда быть начеку, а то пропадешь. При встрече с эсэсовцем или каким – нибудь военным чином надо снять мютце [3]3
  Мютце – полосатый берет без козырька и подкладки.


[Закрыть], вот эту шапчонку, и, держа ее в правой руке, идти прямо, на начальство смотреть нельзя.

– Что же на него не смотреть-то? – спросил Петька. – Убудет разве?

– Если посмотришь, значит, опоганишь его своим взглядом. Так говорится в правилах внутреннего распорядка.

– Ладно, не будем смотреть, – буркнул Петька. – Так, пожалуй, даже лучше. На гадов глаза бы не глядели!..

– Вот, кажется, и все, – задумался Владек. – А об остальном сами узнаете, не один день здесь проживете. Я уже пятнадцать дней пробыл.

– А работать нас заставят? – поинтересовался Коля и посмотрел на свою больную руку.

– Нет, пока в карантине – не заставят. Вот когда переведут в основной лагерь, там уж без дела не будем сидеть. Так старшие говорят.

Штубендинст подал команду:

– На ужин! Получить миски!

Все опять выстроились в очередь. Встали и новички.

– Ох, и жрать хочется, – помотал головой Петька.

Каждый получал от штубендинста алюминиевую миску и ложку. Затем шли к раздатчику пищи. Люди нетерпеливо протягивали ему свою посуду, они так и пожирали глазами черпак, думая сейчас только об одном: побольше бы, хоть на одну каплю, оказалось в миске теплой, мутноватой жидкости. Получив свою порцию и отойдя немного в сторону, голодные узники сразу же набрасывались на еду.

Ребятам тоже плеснули в миски.

– А хлебца разве не дадут? – кислым голосом спросил Петька.

Владек помотал головой.

– Да тут одна вода! – возмутился Коля Науменко. – С такой жратвы можно загнуться через неделю.

Петька тоже поболтал ложкой в миске и ничего не нашел, кроме морковного хвостика.

– Морковная баланда. Вот уж никогда не думал, что из одной морквы можно что-то сварить! Ну и выдумщики эти немцы!

Петька оглянулся. Многие узники даже вылизывали свои миски и ложки. Пришлось съесть эту отвратительную похлебку.

Вот и отбой.

Все разделись. Сняли куртки, штаны и даже кальсоны.

Остались в одних длинных тюремных рубашках. «Так полагается по уставу», – объяснил ребятам Владек. Снизу, вместо матраца, жиденькая соломка. Сверху-тонюсенькое, ветхое одеяло. Такова «перина» бухенвальдского узника.

Свет выключен. Барак погрузился в пугающий сумрак. Только мерцает лампочка в штубе [4]4
  Штуба – место нахождения штубендинста.


[Закрыть]– каморке для штубендинста.

Петька и Коля лежат, прижавшись тесно друг к другу. Так немного теплее. Им досталось одно дырявое одеяло на двоих.

Первая ночь в лагере смерти…

Страшно! – не утерпев, прошептал Коля. – Все здесь как скелеты… Ты видел когда-нибудь таких худущих людей?

– Где же мне их было видеть!..

– В бараке есть еще и похуже, – вмешался в их разговор Владек». – И ходить-то не могут, лежат все время на нарах и ждут, когда смерть подберет.

– Ладно, ребята, мы как – нибудь не пропадем, – свертываясь калачиком, спокойным голосом промолвил Петька. А у самого на душе так тяжело было, так тяжело…

Сон не приходил. Что будет завтра, послезавтра, десять, сто дней спусти?

В барак еще не просочился рассвет, когда штубендинст громким, слоено испуганным голосом возвестил:

– Подъем! Мыться!

Нары зашевелились.

Все, кто мог ходить, оставили жесткую постель и заторопились: надо поскорее попасть в умывальник, там уже очередь. В сутолоке кто-то поскользнулся, упал на мокрый пол и застонал. Ему помогли подняться. Крик, толкотня.

Продрогшие за ночь ребята, стуча зубами, умылись ледяной водой. Дома такая вода придала бы им бодрости, а и это было пыткой.

По всему проходу в бараке извивались очереди за завтраком.

Двести граммов хлеба – суррогата и меньше стакана горячей воды, подслащенной сахарином.

Ребята получили еду последними. Мало кусок хлеба, да и тот не дали съесть как следует. Уже всех выгоняли на улицу и строили для проверки. Пришел надменный, сердитый эсэсовец. Блоковый, вытянувшись в струнку, доложил ему, что заключенные все на месте, ночью никто не сбежал.

Эсэсовец небрежно бросил: – Гут! – Но он не особенно доверил блоковым и штубендинстам, поэтому стал сам пере – считывать пленников. Тех, кто не мог двигаться, по его приказу сняли с нар и положили на землю, перед входом в барак, неподвижных и высохших, как мумии. Эсэсовец прошелся вдоль этого лежащего фронта, громко считая:

– Айн, цвай, драй, фир, фюнф…

У Петьки так все и кипело в груди, а Коля Науменко отвернулся и украдкой вытирал слезы.

Нет, никто ночью не сбежал. Обессиленных снова унесли на нары. Стоящим в строю эсэсовец скомандовал:

– Лауфен!

Изможденные, худые люди побежали друг за другом. Слышалось надсадное дыхание, хриплый кашель да шлепанье босых ног. Строй несколько раз уже обежал вокруг барака. Это была каждодневная разминка. Эсэсовцы их устраивали не только утром, но и ночью: поднимут спящих людей – и давай гонять. Пусть на улице дождь, снег, мороз – все равно «проветривание» никогда не отменяется. И никогда не нарушается установленная форма «одежды»: босиком, в одних рубашках.

Пленники бегали вокруг барака уже более тридцати минут. Многие задыхались.

– Держитесь, – крикнул на бегу Владек своим друзьям, – а то отправят на осмотр к военному врачу.

Несколько человек упало.

Наконец эсэсовец махнул рукой: можно заходить в барак. Упавшие остались лежать. Кое – кто из них приподнимался и тут же бессильно ронял голову.

Как только строй вошел в барак, раздалась новая команда, совсем бессмысленная:

– Выходи строиться!

Вышли, построились.

– Марш в барак!

И эту команду выполнили.

– Лечь на нары.

Легли. И лишь протянули ноги, думая хоть минут пять отдохнуть, издевательская команда снова резанула слух:

– Выходи строиться!

Вышли, построились.

– Сейчас будет учение, как снимать и надевать мютцена, – объявил штубендинст. – А потом будете тренироваться приветствовать эсэсовцев. Учить вас будет вот этот. – Штубендинст указал на заключенного с зеленым винкелем.

– «Зеленый»… Бандит какой – нибудь, – подумал Петька, посмотрев на мрачную физиономию «учителя».

– Мютцен аб! – рявкнул «зеленый».

Пленники одним взмахом сняли с головы полосатые колпаки и хлопнули ими по правому бедру.

– Мютцен ауф!

Петька быстро надел головной убор и замер, как все остальные пленники. Но кто-то из новеньких решил поправить свой полосатый берет. Это заметил «учитель» и так сильно ударил кулаком новичка, что у того моментально вздулась верхняя губа и вместе с кровавым плевком вылетел зуб.

– Корригирен!

Это означало – можно поправить береты.

Затем «зеленый» начал все сначала.

Особенно тяжела была эта «тренировка» для Коли Науменко с его больной рукой. При каждом взмахе он готов был закричать.

А «зеленый» все командовал и командовал…

– И когда все это кончится? – прошептал Коля.

– Не скоро, – также тихо ответил Владек, – терпи.

– Кто разговаривает?! – заорал «зеленый». – Молчать!

Закончив первое упражнение, он построил узников в большой круг. Началась отработка приветствия в движении. Люди в полосатых халатах ходили по кругу, а «зеленый», изображая эсэсовца, стоял и следил за каждым их шагом и взмахом руки. Не доходя до него пяти метров, пленники срывали с головы мютцены, вытягивались и устремляли взгляд куда-то в небо, лишь только их ноги продолжали автоматически двигаться.

Коля Науменко тоже сдернул мютце, приближаясь к мнимому эсэсовцу, но повернул голову. Это как-то само собой вышло. Трудно приветствовать не глядя. А «зеленый» только и ждал такого случая, чтобы лишний раз дать волю кулакам. Видно, здорово они у него чесались. Он коршуном налетел на мальчика, сильным ударом сбил его с ног и стал топтать.

Блоха рванулся на выручку друга, но его задержал Владек.

– Ты что, спятил? Куда тебя несет?

Но рывок Петьки всколыхнул узников. Круг моментально сузился. Почувствовав себя в плотном кольце, «зеленый» оставил жертву в покое и затравленно закрутил головой. Как всякий шкурник, он был трусом.

Коля тем временем поднялся с земли и, прихрамывая, вошел в строй.

Поняв, что пленники не имеют намерения растерзать его, «зеленый» оправился от испуга и скомандовал:

– Маршировать! Чего стоите!

В три часа дня был объявлен перерыв на тридцать минут.

– А обед скоро? – спросил Петька у Владека.

– Нет, его в Бухенвальде не бывает, только завтрак и ужин.

Ребята побрели в барак. Петька окинул взглядом просторное помещение и заметил, что нижние нары сейчас совершенно пусты. На них никого – ни больных, ни слабых. Куда же все подевались?

– Их сегодня военный врач осматривает, – пояснил Владек. – Мне штубендинст Стасик сказал.

– Почему же военный? Разве здесь нет простых врачей?

– Есть всякие…

– А где этот осмотр бывает?

– Где-то здесь, в лагере. Надо будет спросить у Стасика.

– Да, спроси, – озабоченно сказал Петька. – Но вот что уж больно подозрительно: не вернулся еще никто от врача.

– Да, – вздохнул Владек. – Говорят, что от военного врача сюда уже никто не возвращается. Их будто бы отправляют в другой лагерь. Но, ребята, – он перешел на шепот, – скорее всего их убивают, а потом – в крематорий. Недаром в лагере говорят: вход в Бухенвальд через ворота, а выход – через трубу.

– Значит, их сожгут? – в один голос спросили Петька и Коля.

– Все может быть…

Владек узнал у штубендинста, что следующий осмотр – в среду, как всегда в пятьдесят восьмом блоке.

– Так, – сказал Петька, получив эти сведения, – надо что-то придумать…

Во вторник, перед отбоем, Блоха изложил Коле и Владеку свой план.

– Завтра, ребята, нам надо увильнуть от муштровки. Мы с Колькой притворимся больными. А ты, Владек, попросишься у штубендинста делать уборку в бараке. Вот мы все трое и сумеем уйти…

– Кто же нам поверит, что мы больные? – с сомнением сказал Коля. – Ведь мы здоровые. Сразу увидят.

Петька засмеялся и даже схватился за живот:

– Ты только посмотри, Владек, на этого хлопца. Оказывается – он здоров! Здоров как бык! – Но тут же оборвал смех. – Посмотрел бы на себя, какой ты тонкий да звонкий. Костями так и гремишь.

– Врать я не привык, нехорошо это…

– Ведь мы обманем не своих, а фашистов, – вразумлял Петька. – Это большая разница. Нам надо завтра разведать, что за осмотр у военного врача.

– Как бы нам самим туда не попасть, – сказал Коля.

– Мы осторожно, не дураки… Ну как, решено?

– Решено! – твердо заявил Владек.

Коля тихо, но тоже твердо вымолвил:

– Решено.

Ребята забрались на нары.

– Эх, если бы на доски что – нибудь постлать! – вздохнул Коля.

– Попроси иди перинку у штубендинста, – пошутил Петька. – А ведь и верно, все бока болят от досок. Эх, у нас в детдоме как хорошо было спать! Одеяло новое, из верблюжьей шерсти, пододеяльник, простынка, мягкая подушка. Чего уж сравнивать! Я последнее время ночевал у деда Андрея, нашего сторожа. У него тоже хорошо было.

– Ничего, потерпим еще немного, а потом нас переведут в большой лагерь. Говорят, там дадут соломенные матрацы и подушки, – хоть чем-то постарался утешить Владек.

Утром Петька и Коля не встали к завтраку. Не вышли они и на поверку. Их вместе с больными и обессилевшими положили на пол. Ребята были такими изнуренными, что о притворстве никто и не подумал.

Эсэсовец всех пересчитал. Когда он ушел, ребят унесли на место. И они, не теряя времени, перебрались на верхние нары и забились в темный угол, под самую крышу барака. Стали наблюдать, что будет дальше.

Закончив уборку, Владек тоже залез к ним.

– А вы здорово придумали спрятаться здесь! – зашептал он. – Никто нас не увидит, а мы видим все.

В барак вошли трое – высокий пожилой эсэсовец в белом халате и двое «зеленых» с носилками. Пришедшие остановились у входа, посовещались. Эсэсовец прочитал строгое наставление и пошел обратно. Один из «зеленых», бросив носилки, предупредительно кинулся открыть дверь.

– Пятки бы еще ему полизал! – тихо засмеялся Петька.

Оба «зеленых» принялись выносить ослабевших, чуть живых пленников, укладывая их на носилки по два человека. Бандиты обращались с ними бесцеремонно, швыряли с нар, пинали.

Когда «зеленые», отдуваясь, вынесли последнюю пару обессилевших, Петька, Коля и Владек крадучись слезли с нар, вышли из барака и быстро завернули за его угол. Осмотрелись. Никого. Сравнительно далеко от ребят маячили постовые вышки, были заметны и фигурки часовых. Но они вряд ли увидят трех мальчуганов.

Ребята одним рывком перебежали к соседнему пятьдесят восьмому бараку и спрятались за мусорный ящик. Обсудили с чего начинать.

– Давайте поищем щель или дырку в стене барака – предложил Петька.

Началось тщательное обследование. Ребята ползали на четвереньках, внимательно осматривая нижние доски Владек увидел отверстие, образованное выпавшим сучком, прильнул к нему:

– Нет, ничего не видать… Там еще доска прибита.

– Надо осмотреть и ту сторону, – предложил Коля.

На другой стороне, вдоль всего барака, была выкопана водоотводная канава, совсем сухая. Ребята легли в нее Так безопаснее.

– Смотрите, – обрадовано зашептал Петька, – вверху три небольших оконца. Высоконько, а попытаться надо…

Ребята сняли с ног грубые, деревянные колодки. Так легче взбираться на плечи, да и бежать, когда заметят…

Владек крепко уперся руками в стену. На его плечи забрался Петька. Выпрямившись во весь рост, Блоха взглянул сначала назад: никого. Он очень волновался. Сердчишко колотилось, как шальное. Петька не трусил, но ведь это не в сад за яблоками лезешь…

Осторожно, сбоку, он заглянул в оконце. В бараке горела яркая электрическая лампочка. Петька шепотом стал сообщать, что он видит небольшую комнату. Стол, покрытый серой простыней. На нем какие-то пузырьки и два шприца. В комнате эсэсовец. «Зеленых» нет. А вот и они входят, ведут совсем голого, худущего человека. Посадили на табуретку. Эсэсовец берет шприц, набирает жидкость из пузырька. Сейчас будет колоть. Вот колет, в спину…

Петька вдруг замолчал.

– Что случилось? – спросил Коля.

– Язык, видно, отнялся, – заметил Владек.

Верно, Блоха как будто онемел: после укола узник конвульсивно дернулся, и голова у него упала на грудь. Смерть… «Зеленые» подхватили мертвеца под мышки и поволокли в другую комнату, налево. Они скоро вернулись и вытянулись перед эсэсовцем, подчеркивая этим, что работа идет хорошо. Эсэсовец сделал кивок направо, и «зеленые» побежали за следующей жертвой.

Эсэсовец не спеша вновь набрал в шприц яду, словно вся эта страшная процедура доставляла ему большое наслаждение. Шприц поднесен к бледной, бескровной спине заключенного. Уверенный укол. Жертва конвульсивно дернулась.

Соскочив на землю, Петька только и мог промолвить:

– Побежали…

В свой барак им удалось вернуться незамеченными. Правда, их увидел штубендинст Стасик, но Владек сказал ему что-то по – польски, и все уладилось. Ребята снова забрались на верхние нары.

– В пузырьках у эсэсовца не лекарство, а яд! С одного укола человек сразу умирает. Это, ребята, совсем не врач, а убийца! – возбужденно частил Петька.

– Я так и знал, что их убивают, – грустно произнес Владек.

Петька замолчал, задумался.

– А если в следующую среду всем, кто будет лежать на нижних нарах, сказать, что их ожидает на осмотре у «военного врача»? Может быть, они спрячутся или бунт поднимут.

Вот бы хорошо – если бунт!..