Текст книги "Еще вчера. Часть третья. Новые старые времена"
Автор книги: Николай Мельниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
По данному приговору Мельниченко Т.И. осужден на основании ст. 58–10 ч. 2 УК РСФСР (контрреволюционная пропаганда и агитация) к высшей мере наказания – расстрелу.
Определением военного трибунала Закавказского фронта от 25 февраля 1943 г. высшая мера наказания – расстрел заменена на лишение свободы в ИТЛ сроком на 10 лет.
Сведений о месте хранения архивного уголовного дела, дальнейшей судьбе Мельниченко Т.И., дате смерти и месте его захоронения не имеется.
По заключению военной прокуратуры округа Мельниченко Т.И. признан необоснованно репрессированным по политическим мотивам и реабилитирован. Справку о реабилитации Мельниченко Т.И. прилагаю.
Одновременно разъясняю, что для признания Вас подвергшимся политической репрессии как оставшегося в несовершеннолетнем возрасте без попечения отца, необходимо направить в наш адрес соответствующее заявление и нотариально заверенную копию свидетельства о рождении.
А вот и второе письмо № 4/474 от 30.04.2013 г., посланное по электронной почте, которое всё во мне перевернуло. Я прочитал его несколько раз, убедившись, что это не сон.
Сообщаю, что после направления Вам ответа на обращение от 01 декабря 2012 г. из ФКУ «ГИАЦ МВД России» Центра реабилитации жертв политических репрессий и архивной информации в военную прокуратуру округа поступило уведомление, согласно которому уголовное дело архивный № 28717-пф находится на хранении в Управлении службы безопасности Украины в Винницкой области.
Освобожден Мельниченко Т.И. из мест лишения свободы Азербайджанской ССР 24 сентября 1943 г. на основании Директивы НКВД от 23 октября 1942 г.
С учетом изложенного разъясняю, что по интересующим Вас вопросам Вы можете самостоятельно обратиться в УСБ Украины в Винницкой области и МВД Республики Азербайджан.
Господи великий! Отец был освобожден из ИТЛ!!! Освобожден по Директиве, которая издана годом раньше и была уже в силе задолго до его осуждения!!!
Все мои друзья, сын и я сам начинаем поиск этой директивы № 467/18-71/117с от 23 октября 1942 года. Тогда можно понять, для чего освобожден из лагеря человек, несколькими месяцами ранее приговоренный к расстрелу…
Директиву нигде не найти, она до сих пор не рассекречена. Находим в Интернете только некоторых людей, освобожденных по этой Директиве. Это церковные иерархи, к которым отец не мог быть причислен ни по каким понятиям…
Вот что пишет в ответ на мои вопросы историк Роман Юрьевич Подкур, ответственный секретарь редакции книг «Реабилитированы историей»:
«…В Интернете есть действительно информация об освобождении церковных иерархов по указанной директиве № 467/18-71/117с от 23.10.1942 г. Дело в том, что такие факты касаются в основном военнослужащих, и они встречаются часто. Можете посмотреть по нашим книгам в электронном варианте.
По Вашему отцу вероятнее два момента. Каким-то образом была переквалификация статьи из 58-й в общеуголовную (я такое встречал) и отправка на фронт через штрафную роту. Или по этой директиве все-таки определенная категория после освобождения по каким-то причинам (закончили стройку и т. д. и такое случалось)тоже в армию или штрафроту, или маршевую роту.
Я ищу эту директиву, тогда станет все понятно.
Но четкий факт: отец был освобожден. Если штрафрота, значит он погиб и постановлением военного трибунала части (фронта) снята судимость (но это не реабилитация).
Попытаюсь выяснить, где фонды ВТ фронтов и частей. Там должны быть документы о снятии судимости.
Еще один вариант: его отправили на стройку как вольнонаемного с ограничением по передвижению по стране, где умер или погиб.
Все эти архивы в МВД РФ. Но они очень неохотно раскрывают свои картотеки. Если раньше они давали ответы, то сейчас пишут, что материалов нет. Они боятся потока писем, с которыми они не справятся. Это, к сожалению, и наша, и российская реальность.
Конечно, третий вариант с отправлением отца на стройку как вольнонаемного – из области фантастики для любого, кто знает порядки в СССР во время войны, особенно в напряженное время осени 1943 года… Это время кровопролитных боев на Днепре и Харьковской трагедии, когда освобожденный город пришлось опять сдать… А вот вариант с направлением в штрафбат – очень возможный. В ведомости осужденных ВТ 15 кк в начале 1943 г. кроме отца, я нашел 5 осужденных с Украины, сведений о которых не было в Банке УИНП. Удалось установить, что один из них – Багрий П. И. – воевал и вернулся с войны живой… К сожалению, он уже умер, а родные и не знали, что он был осужден ВТ. Не хотел человек даже вспоминать об этом.
Еще раньше я написал в МВД Республики Азербайджан. В ответном письме № 012-9744М-3213 от 19.03 2013 г. (письмо долго шло обычной почтой), МВД РА пишет:
Сообщаем что, Мельниченко Трофим Иванович, 1901 г.р., уроженец Могилев-Подольского района Винницкой области, 08 февраля 1943 года был осужден Военным Трибуналом 15-го Кавказского (? – кавалерийского) корпуса по ст.58–10 ч.2 УК РСФСР на 10 лет лишения свободы.
24 сентября 1943 года Т. И. Мельниченко постановлением НКВД и Прокуратуры СССР был освобожден из мест лишения свободы. (Основание: алфавитная карточка). К сожалению, другими сведениями не располагаем.
На этом наша цепь поисков судьбы отца обрывается…
Казалось бы: пришла в ИТЛ очень благородная бумага о прощении свыше, и лагерные стражи немедленно открыли все двери. Освобожденный зек с убогой котомкой за спиной оглядывается на закрывающиеся за ним ворота узилища и устремляет свой взор и шаги в будущую светлую жизнь, на ходу размышляя, куда бы ему лучше направиться, чтобы совершить самое главное: немедленно сообщить радостную весть родным – жене, детям, брату! Ну, как в кино…
Эта благостная картина совершенно НЕВОЗМОЖНА для знающих жизнь в СССР, особенно во время войны…
По Директиве № 467/18-71/117с от 22.10.1942 года действительно выпустили из лагерей несколько церковных иерархов. Затем, увидев открывающиеся возможности пополнения дефицитным «человеческим материалом», в нее дописали несколько секретных и особо секретных пунктов (они остаются такими до сего времени).
Возможно, по этим пунктам также были условно «отпущены на свободу» выдающиеся ученые и инженеры, которых направляли в т. н. шараги – «творческие» филиалы тюрем, где создавалось оружие.
Остальные, простые люди, тоже были нужны для сверхзасекреченных строек, для добычи урана, для натурных испытаний в качестве живых мишеней различных видов оружия. Добрые дяди, вооруженные Директивой, отбирали из лагерей «освобожденных» людей именно для этого (направление в штрафбаты для политических, репрессированных по ст. 58–10, сначала исключалось). Таким образом, несчастные вполне реально освобождались от своих уголовных дел, а заодно – и от прошлой жизни, родных и фамилии, возможно, получали номера.
Ведь сообщил же мне Архив МО, что отца в картотеке осужденных Военными трибуналами – НЕТ!
По сути это была разновидность отменённого расстрела, который им совсем недавно был заменен 10-ю годами лагерей. С этими людьми можно было делать что угодно: за их жизнь и здоровье никто не нес никакой ответственности, на них не распространялись никакие законы. Исключалась само собой также какая– либо связь с внешним миром, с родными. Эти люди просто обязаны были умереть: они уже были вычеркнуты из жизни.
Самый же простой вариант смерти для «помилованного» зека – попасть в штрафбат и погибнуть в разведке боем, когда жизнями штрафников вскрывается система обороны противника и наличие минных полей…
Существует еще миф, что их выпустили из-за выраженного желания сотрудничества с «органами». Такой вариант для сравнительно пожилых и достойных людей, каким был отец, не выдерживает критики: «органам» требовались молодые, способные, не отягощенные совестью. По слухам, от таких ребят у «органов» – отбоя не было.
Пытаемся узнать что-либо из скупых сведений о штрафных ротах. Станислав Ивасько сообщает, что под Калининградом есть памятник погибшим воинам, на котором есть фамилия Мельниченко. Цезарий Шабан выезжает туда, – нет, это просто наш однофамилец там нашел вечный покой… Пусть земля ему будет пухом…
Оставалась еще надежда узнать о судьбе отца из уголовного дела, хранящегося в Винницком СБУ. Вот читаю этот документ.
Справка делу № 28717пф
Мельниченко Трофим Иванович, 1901 года рождения, уроженец с. Озаринцы Могилев-Подольского района Винницкой области. Образование высшее, красноармеец кожевенных мастерских 1-ой кавалерийской бригады 15-го кавалерийского корпуса. Арестован 25 января 1943 года постановлением ОО НКВД 1-ой кавалерийской дивизии в городе Тибризе (Иран). Приговором Военного Трибунала 15-го кавалерийского корпуса от 08.02.1943 г. осужден по ст. 58–10 ч. II УК с санкцией ст.58-2 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией лично принадлежащего ему имущества. Обвинялся в том, что «находясь на военной службе в 1-ой кавалерийской дивизии, начиная с декабря 1942 года, систематически среди военнослужащих вел антисоветскую агитацию пораженческого характера, клеветал на жизнь в СССР и Красную Армию, проявлял недовольство, неверие в победу…». Военный Трибунал Закавказского Фронта 25 февраля 1943 года определил: «Расстрел Мельниченко заменить 10-ю годами лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях с поражением в правах, предусмотренных п.п. «а», «в» ст. 31 УК РСФСР на 5 лет. В остальном приговор оставить в силе».
В соответствии со ст. 2 и 7 Закона Украины «О реабилитации жертв политических репрессий в Украине» от 17.04.1991 г. Военной Прокуратурой Центрального региона Украины 23 февраля 1996 года Мельниченко Трофим Иванович реабилитирован «ввиду отсутствия совокупности доказательств, подтверждающих обоснованность привлечения его к уголовной ответственности».
Дополнительно сообщаем, что в анкете арестованного имеются установочные данные на мать, жену, сестру, брата и детей арестованного на январь 1943 года.
Другими данными о месте пребывания и дальнейшей судьбе Мельниченко Трофима Ивановича Управление СБУ в Винницкой области не располагает.
Офицер СБУ по телефону сообщает мне, что никаких других сведений из дела мне не покажут. Конечно, конечно: я у них уже с 10 лет, вместе с мамой и Тамилой, бабушкой и всей родней уже «оприходован» в черный список. А главное – они никогда не покажут мне своих помощников, которые обрекли на муки и смерть невинного человека. Впрочем, главный «стукач» может быть только один: даже при спешной реабилитации было замечено «отсутствие совокупности доказательств. То есть – все доказательства только из единственного источника, вытрясшего эти доказательства от одного-двух человек.
А мне и не надо знать людей, предавших отца. Я их уже давно вычислил. Это у них глаза наполнялись страхом и просто ужасом, когда я спрашивал о судьбе отца… Все они уже в мире ином. А дети-внуки разве отвечают за грехи отцов-дедов?
Да и грехи эти весьма призрачные: они рождены реалиями того времени. Отец якобы «систематически вел антисоветскую агитацию… клеветал на жизнь в СССР и Красную Армию, проявлял недовольство (?), неверие в победу». А его «дело» – уголовное! Как на бандита, убийцу и насильника…
Это такие слова написаны, чтобы оправдать смертный приговор. В воображении современного человека представляется пламенный агитатор-горлопан, в перерывах раздающий подрывные листовки многочисленным участникам тайной сходки (хотя это тоже не уголовщина)…
Этого не могло быть никогда. Отец пережил 1937-й год, когда теряли жизнь за меньшие разговоры(!!!) или просто так – по разнарядке. Он очень твердо знал, что надо держать язык за зубами, особенно – когда стало известно, что его дети и жена остались живы и ждут его с войны… Своей болью и сомнениями, которых не бывает только у жизнерадостных дебилов, он мог поделиться очень тихо-тихо с очень близкими друзьями, которых знал давно и которым верил как себе…
Не думаю также, что эти друзья сами написали донос. Просто «специалисты» Особого Отдела – ОО НКВД (это в боевых-то военных частях!) в мгновение ока «расколют» любого и заставят только подписать уже готовый донос на близкого друга. В этом доносе будет указано (и подписано!), что этот человек своим перочинным ножиком отрезал кусок земной оси для передачи инопланетной разведке. И только бдительность данного ОО спасло нашу страну и весь мир от ужасных последствий…
Умри сначала ТЫ!!! Эти ОО и Военные трибуналы страданиями и кровью невинных оправдывали свое существование и необходимость базирования вдали от мясорубки войны. И людей, обладающих совестью, там не могло быть по определению…
Мой читатель и друг Виктор Король настойчиво призывает поискать секретную Директиву № 467/18-71/117с от 22.10.1942 г. в иностранных источниках. Я начинаю который раз безнадёжный поиск. Неожиданно Google показывает, что этот номер есть в статистической книге В. А. Исупова «Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине xx века». Покупаю абонемент Либрусек, скачиваю книгу. Даже ученый статистик, рисуя графики и таблицы, не может сдержать эмоций в открывающемся море крови и миллионов загубленных жизней…
Вот цитаты из книги:
Умерших в лагерях и колониях ГУЛАГа в 1942–1943 гг. было настолько много, что возникали чисто технические сложности с захоронениями тел.
Специальным приказом начальника ГУЛАГа НКВД СССР старшего майора госбезопасности Наседкина от 2 февраля 1943 г. умерших узников было разрешено хоронить без гробов и белья по нескольку трупов в одной могиле.
И дальше про Директиву:
Эту директиву администрация ГУЛАГа выполняла своеобразно. Действительно, цифры лагерной летальности резко пошли вниз. Но секрет снижения смертности в ГУЛАГе заключался не столько в улучшении медицинского обслуживания и условий содержания узников, сколько в так называемой актировке заключенных.
В соответствии с постановлением пленума Верховного суда СССР от 1 августа 1942 г. и последовавшей за ним совместной директивой НКВД, Наркомюста и Прокуратуры СССР от 23 октября 1942 г. за № 467/18-71/117с, заключенные, страдающие неизлечимыми недугами, освобождались из мест заключения, или, если использовать гулаговскую терминологию, актировались.
В соответствии с «расписанием болезней», утвержденным начальником ГУЛАГа, свободу получали лица, страдающие неизбежно влекущими смерть заболеваниями: истощением на почве авитаминозов, пеллагры и алиментарной дистрофии, белокровием, злокачественным малокровием, декомпенсированным туберкулезом легких, открытым бациллярным туберкулезом легких, резко выраженной эмфиземой легких и т. д. Иными словами, заключенные актировались, чтобы умереть.
Но смерть бывших узников фиксировалась не учетно-распределительными частями лагерей и колоний, а гражданскими органами. Распоряжением начальника ГУЛАГа за № 42/2325546 от 2 апреля 1943 г. учетно-распределительным частям категорически запрещалось вносить смерти актированных заключенных в лагерную отчетность.
Вот и вся секретность знаменитой «гуманной директивы»: просто палачи улучшали чудовищную статистику своих фабрик смерти…
Прости, мой дорогой папа. Я так и не смог узнать – ни обстоятельств, ни точную дату твоей гибели, ни место твоей могилы… «Пробив головой стену, что ты увидишь в соседней камере?» – спрашивает Ежи Лец. Я смог пробить головой, дорогой отец, несколько таких стен. И во всех соседних камерах видел тысячи, десятки и сотни тысяч таких, как ты. Но так много этих стен и камер… И не хватило мне сил и возможностей отыскать тебя в этом огромном множестве…
Прости прости прости…
Неожиданно прояснилась судьба моего довоенного друга Вани Смычковского. Раньше я писал, что он был мобилизован т. н. полевым военкоматом сразу после освобождения Деребчина весной 1944 года и погиб в первом бою как большинство «черносвитников». Новобранцев – необученных, безоружных, одетых в домашнюю одежду (свитку), бросали в бой, – единственный и последний для большинства. Бой для определения системы огня и минных полей противника. (Это решение, по свидетельству Ю. Коваленко, офицера особых поручений командующего фронтом Ватутина, принял Г. Жуков).
По спискам, приведенным в книге «Наш Деребчин», таким образом погибло более 200 человек только из одного села. Но Ивана в этом списке не было…
В картотеке Станислава Ивасько числился Смычковский Иван Арсеньевич из несуществующего села Шаргородского района. Я каким-то чудом вспомнил, что отца Ивана звали редким именем Авксентий, и что у Ивана был старший брат Николай. И тогда у Станислава всё «срослось»! В наградных листах Ивана и Николая отчество и место жительства было указано правильно!
Ивана призвали чуть позже, и судьба его была иная: он успел повоевать в составе 336 Верхнеднепровской Краснознаменной, ордена Суворова стрелковой дивизии. Воевал отлично: 19.04.45 г был награжден медалью «За отвагу» при форсировании реки Одер. Убит29.04.45 г. Похоронен на территории Польши. Лубское воеводство, г. Цыбинка, улица Белковска. Могила № 193.
Здесь лежит Ваня
Мощный Google Earth нашел Цыбинку и заботливо ухоженный Мемориал советских воинов, сложивших голову в ближних местах. Здесь много одинаковых пирамидок и братских могил с множеством фамилий. Вот только могилу 193 я не смог выделить, глядя из космоса…
Я уже не смогу тебя посетить, дорогой друг детства и соавтор сказа о Джусе, сложивший голову в бою…
Пусть эта запись будет вместо цветов на твоей могиле, одной из многих-многих...
И после смерти мамы у нас были еще потери. Переходя вечером Средний проспект ВО, погибла под колесами автомобиля Алла, дочка Володи Бурого. Я был представителем ее отца на следствии, которое велось ни шатко ни валко. Следователь оживился только, когда узнал, что обвиняемый дал 1000 долларов на похороны Аллы. Тогда он немедленно вызвал к себе обвиняемого, после чего тот был признан невиновным…
Хоронить Аллу отец решил в Коростене. Я выводил нанятый им автобус из города, после чего многочисленные друзья Аллы стали нашими хорошими знакомыми…
Володя плакал:
– Господи, за что ты меня наказал? Почему – доченька, наша гордость, надежда и опора? Я бы еще и доплатил тому, кто задавил бы сына!
Его сын был законченным наркоманом, все тянул из дома, потерял человеческий облик и медленно убивал своих родителей. Володя, человек веселый, щедрый и добрый, сам стал попивать. Однажды вместо самогона он хватил какой-то кислоты и долго лечился. Через несколько лет он умер…
Так же приемный сын Виктор ускорил гибель дяди Антона и тети Таси – моих самых близких людей среди отцовской родни.
Скорбный список родственников и друзей большой и продолжает расти. Конечно, это неизбежный и естественный процесс: все там будем. Но нестерпимо жаль тех, кто ушел досрочно, особенно – по вине своих близких…
Приземление
Земли творенье – землей живу я!
(М. Г.)
24 мая 1988 года, после 33 лет службы, я снимаю навсегда военную форму. Мне назначена максимальная военная пенсия 250 рублей (наибольшая гражданская – 132 рубля). Теперь я совершенно свободная птица, и могу «стремлять» свой полет куда захочу.
А куда же я хочу? Когда-то думалось, что при такой пенсии я буду заниматься только тем, что любо душе, например – читать умные книги из собственной библиотеки и изобретать цветомузыку. Уже давно я видел музыку как пляшущие разноцветные огни и осциллограммы. Они, возникая, должны плавно уходить на задний план, сохраняя на короткое время прежние формы. Возможно, именно так мысленно представлял Скрябин свою «Поэму огня».
Чтобы их увидели все наяву, надо было изобрести устройство. Каждая нота, каждый аккорд должны иметь свой цвет, общая картинка должна изменяться синхронно с темпом музыки, а ее яркость (величина) – соответствовать силе звука. Вчерне я уже изобрел некий электромеханический гибрид, скрестивший три цветных прожектора, калейдоскоп, проигрыватель пластинок и шаговый двигатель. Цвета и яркость картины управлялась тиристорами, которые реагировали на громкость и частоту звука. Двигатель должен дергать картинку в такт с музыкой, за калейдоскопом сохранялось право на импровизацию. Оставалось додумать некоторые детали и воплотить их «в металле».
Забегая вперед, скажу, что испытал истинное потрясение, когда увидел свою голубую мечту на мониторе компьютера. Только здесь она была несравненно богаче и лучше!
Это почти неподвижности мука
Мчаться куда-то со скоростью звука,
Зная наверно, что есть уже где-то
Некто, летящий со скоростью света!
Потом я узнал, что этот «некто» – одна из первых, самых простеньких программ. Сейчас более совершенные программы штатно имеются в любом компьютере. От своего будущего хобби я излечился навсегда, не начав его: скорость света для меня уже недостижима «по умолчанию»…
* * *
Надо работать на хлеб насущный, а не мечтать. Грядущие заработки, правда, ограничены: вместе с пенсией мои доходы не должны превышать зарплаты до выхода на пенсию. Если зарплата больше, то превышение вычитается из пенсии. Это невыгодно: из пенсии не платятся налоги. Поэтому пенсионеры и заполняют малооплачиваемые канцелярские должности. На таких должностях в штабе нашей части уже давно работают Олег Власов и Коля Самойлов. (Как платят, так и работают: перед обедом пропускают по 100–150 граммов, забивают козла и до, и после).
Мне такая жизнь почему-то не подходит, я прошусь в свою лабораторию. Новый командир «десятки», наш бывший командир группы Коля Ермошкин, вызывает вечную (ей уже 62 года) Ремиру:
– Что там у нас есть по штатам лаборатории?
– У нас там никаких инженерных должностей нет! – радостно сообщает мой старый «друг».
– А мне она, дорогая Мирочка, и не подходит: я – рабочий! – протягиваю ей трудовую книжку, в которой первая запись от 19 июня 1945 года указывает мою профессию – «подручный слесарь», а следующая – «электросварщик 5 разряда».
– Ну, рабочих мы можем брать, сколько нам надо, – нехотя выдавливает Ремира.
19 августа 1988 года меня принимают на работу электросварщиком 6-го разряда. 43 года не потеряны втуне: за это время я повысил свой разряд на целую единицу…
Чтобы не напрягать родную часть чрезмерными тратами и иметь свободное время, в заявлении я оговариваю для себя 4-дневную неделю.
Вскоре мои друзья – Ремира плюс «ипримкнувшийкнейОлегВласов» – ликвидируют эту мою льготу, и я буду работать обычную неделю. Зато позже я выбил другую «льготу»: начинал и кончал работу на 3 часа раньше остальных. Выезжал я летом с дачи в 5 утра, а зимой из дому до гаража – первым троллейбусом. Спать по утрам я успешно разучился уже давно, а три лишних часа в день – хорошо!
Мое положение в лаборатории с самого начала очень напоминает положение школьного дворника дяди Васи, как две капли воды похожего на Карла Маркса. Когда руководство потребовало у него изменить облик, чтобы дети не думали, что именно его портреты висят везде, дядя Вася трагически воскликнул:
– Ну, хорошо, – бороду я отрежу. А умище-то куда девать???
Уж больно новый сварщик лаборатории тоже был похож на бывшего «Карла Маркса»…
…Через несколько месяцев начальником лаборатории стает Коля Коробейников, вернувшийся из Афганистана. Он ведет себя с необычным рабочим опасливо: черт его знает, что у него на уме, зачем его сюда приставили? Однако, рабочий как рабочий: ведет себя вполне лояльно, облачен в соответствующий профессии дресс-код, что надо – сваривает, ремонтирует всякие электрические штуки, работает на всех станках, в конце рабочего дня делает приборку. Да еще и отвечает на всякие технические вопросы, на которые еще недавно не было ответов.
Дрес-код автора с 1988 года
Начальник потихоньку расслабляется: я работаю нормально и не собираюсь его подсиживать. Обращаюсь к нему очень вежливо: «мой фюрер». Сначала ему это не понравилось, но после объяснения, что это слово по-немецки означает «руководитель», – успокоился. Коля – человек с юмором, и сам иногда отмачивает роскошные афоризмы.
– С нордическим приветом! – здоровается обычно начальник.
– Как поживаете, мой фюрер? – интересуется подчиненное варило 6 разряда.
– Хорошо, как шутят колхозники, – утоляет мою вежливую любознательность фюрер. Впрочем, у него имеется еще десяток вариантов ответа, например: «Редко, но с удовольствием!»
Вот сварщик обнаруживает течь на стыке трубы, и Коля провозглашает нечто:
– Труба – тоже женщина, и ее тоже где-то можно понять!
– У такого молодца вдруг закапало с конца!
За 5000 драгоценных долларов, завоеванных в Афгане, Коля покупает без очереди «Таврию», – вполне приличный автомобиль, выпускаемый вместо «запорожца». Я пригоняю эту машину в лабораторию, Коля впервые садится за руль. За короткое время он превращает машину в хлам, страшно рискуя при этом своей жизнью. Вот он просит заварить ему широкую трещину в опоре стойки колеса. Говорю ему:
– Мой фюрер, ваше правое колесо и так уже смотрит в сторону противника.
Осматриваем стойку колеса: она красиво изогнута.
– Трофимыч, а может так и надо? – с надеждой вопрошает меня начальник. Я не знаю, как надо, и предлагаю осмотреть левую стойку. Если та тоже изогнута, значит так и надо. Поднимаем машину, осматриваем. Левая стойка – совершенно прямая. Значит, так не надо, и Коля заказывает из Запорожья весьма дорогую деталь…
Вот мой фюрер начинает регулировать зажигание, после чего машина перестает заводиться.
– Трофимыч, потаскай меня: с буксира заведется!
«Таскаю» его по малонаселенной улице Тухачевского несколько километров туда-сюда. Автомобиль на буксире в ответ молчит, как партизан на допросе. Даже чихнуть не хочет.
– Чем-то вы, мой фюрер, обидели вашего несчастного Росинанта!
Мой фюрер под давлением неопровержимого молчания двигателя вынужден допустить к нему меня. С трудом в незнакомой конструкции обнаруживаю, что провода к свечам Коля, не мудрствуя лукаво, установил «по порядку»: 1, 2, 3, 4. Мог бы случайно совпасть с искрой и «схватиться» хоть один цилиндр, но сама «искра» тоже смещена градусов на 30: в двигателе «Таврии» это технически можно было сделать…
Все вопросы по сварке, электричеству, просвечиванию решаются у нас просто и быстро: мой фюрер использует меня как технический справочник с малым временем доступа. Справочники надо еще найти, затем листать долго и муторно. Опять же: очки надо надевать. А вариле 6-го разряда только приятно, когда его речам внимает высокое начальство…
Вставка из будущего. В апреле 2008 года мы с Колей Коробейниковым пообщались по телефону, с удовольствием вспомнили его боевое автомобильное детство. Он пережил операцию на сердце (мучила гипертония). Здоровье наладилось, работает. Загнанного в хлам Росинанта продал, теперь ездит на иномарке…
За почти 17 (!) лет работы в лаборатории в звании рабочего у меня сменилось несколько начальников. Работалось мне хорошо: я не выпендривался, делал, что было надо и, главное для меня, – что хотел. Мои фюреры меня не ограничивали, возможно, – благодаря сходству с прежним начальством. Единственное, чего опасались при мне делать все мои начальники – растаскивать открыто имущество лаборатории. Это моими усилиями скоплены для работы огромные богатства, никак не отраженные в матотчете: материалы, оборудование, приборы, книги. Ни названия, ни назначение многих «штучек» фюрерам было даже неведомо… Поэтому тащили тайком и понемногу. Впрочем, в финале все оставшееся было растащено быстро и эффективно, но об этом – позже.
Свое рабочее место я устраиваю, никого, конечно, не спрашивая. Оно в большой комнате, недалеко от стола начальника. Там у меня все под рукой: осциллограф, мелкие инструменты, ящики с проводами и деталями, яркое освещение и, главное, – наладочный щиток, который я сооружаю в первую очередь. На нем много приборов и любые напряжения и токи. Старый мой щит теперь кажется слишком убогим и слабеньким. Пожалуй, есть еще одна льгота: мой шкафчик для переодевания стоит отдельно: не в коридоре, а в комнате, где раньше мы ремонтировали кислородные редукторы.
Лаборатория за эти годы изменилась в худшую сторону. Единственное улучшение – облицован плиткой туалет… Зато стены и потолок всех помещений закопчены до черноты. Станки совсем разболтаны: на них работали случайные люди. Превращена в макулатуру (за нее продавали книжный дефицит типа «Королевы Марго») половина технической библиотеки – в основном драгоценные реферативные журналы по сварке. Нужные справочники в твердой обложке подняты на полки под потолком и покрыты пылью: слишком давно ими пользовались.
Ну, перестроимся и привыкнем. Изобретения оформлять больше не будем, так что – обойдемся. А справочники пусть ждут лучших времен. Дай, Господи, силу спокойно смотреть на то, что мы не можем изменить…
Людей в лаборатории теперь мало, да и делать им особенно нечего. Из старых кадров остался один радиограф В. Минченков. Работать он уже почти не может: гипертония. Через года полтора он увольняется, а спустя несколько месяцев – уходит в мир иной. Вообще, туда ушли уже многие мои старые друзья и соратники: Гена Степанов, Жора Бельский, Володя Булаткин, Толя Кащеев, Вася Андреев и еще, и еще – почти все моложе меня… Если Ремиру по долгожитию можно назвать мамонтом части, то я, конечно, – папонт.
Вскоре «мамонт» ставит «папонта» на место, обозначая его маленьким-маленьким. Наша в/ч переименована. Теперь она имеет открытое название – УСМР – Управление специальных монтажных работ. По чьим-то очередным заскокам происходит акционирование: мы вползаем в капитализм. Бездокументарные акции выписываются пропорционально стажу. И этого стажа у меня якобы всего-ничего: меньше 1 года. Акцию мне выделяют одну, Власову полсотни, Мире – больше сотни. Переживем, заработаем. Мы, слава богу, не рантье какие-нибудь, – руки-голова еще есть. Кстати, эти акции так и остались в теории, бешеные дивиденды почему-то не состоялись «в натуре».
А вот появляется серьезная работа. На Ржевке на заводе «Пластполимер» наша фирма взялась монтировать большой и сложный реактор из специальной нержавеющей стали. Давление, температура, агрессивность среды – предельные, поэтому качество сварки должно быть очень высокое.
Несколько месяцев я, сварщик 6 разряда, работаю инженером: составляю подробную технологию, заказываю и испытываю электроды, тренирую Витю Чиркова на специальных образцах-свидетелях, провожу их испытания. Реактор монтируется и успешно проходит испытания героическими усилиями двух «папонтов» – Вити Чиркова и меня. Фирме в целом такие работы уже не под силу – нет оборудования, людей, знаний. Кажется, это была последняя квалифицированная работа с нержавеющей сталью, которую выполнила бывшая знаменитая «десятка»… Ушли офицеры-прорабы, которых мы учили технологии работ с НЖ сталями. Растащено и поломано специальное оборудование. Умерли или уволились почти все асы-сварщики. Личного состава срочной службы для учебы у нас уже нет. На всех небольших и простых объектах, которых стает все меньше, работают только пенсионеры – бывшие наши прапорщики и матросы, и нанятые «работяги». Правда, несколько котельных монтируется в Чечне. Работающим там выплачивают «за страх» большие деньги, а начальство награждают медалями…
